Директор

Он пришел в издательство за несколько лет до войны. Перед этим занимал партийные должности в высших эшелонах партийной власти. Необыкновенно благородной внешности и благородного же поведения. Человек без изъянов. Видимых, по крайней мере. Что говорит о том, что и у партийной власти был все-таки неплохой вкус. Кроме того, он был писатель. И  в  отсутствие вынужденной  производственной деятельности ему, по крайней мере, было чем заняться. Но у руководителя есть  еще и обязанности, в том числе по приструнению разбредшегося в разные стороны производственного коллектива. Он долго терпел, но потом сказал. Достаточно вежливо, как и всегда, когда он что-то говорил. В общем он недвусмысленно дал понять, что  так работать нельзя, что мы не имеем права приходить на работу к 11 часам, исчезать на многочасовые стояния в кофейне "У Акопа" и прочее и прочее. 


Он был прав. Но и неправ: ведь рукописи к нам еще не поступили. А большая часть  книг у нас выходила 31 декабря. Вот тогда мы работали день и ночь. Буквы и строчки сливались перед глазами. Художник, технический редактор, зав.производством буквально носились в связке по кабинетам, создавая беспрерывное кругообразное движение. Мы не поднимали глаз от версток, правок, сверок.  Важно было ничего не перепутать: посадить обложку на нужную книжку, не вставить чужую фотографию,  не перемешать текст. Ибо набор тогда осуществлялся на гигантских машинах - линотипах, выливающих сначала строку из свинца (браво Володе - линотиписту-виртуозу, прекрасному специалисту своего дела), потом строчки складывали в страницу (не было равного верстальщику Славе). " Страницу"  фиксировали, чтобы она не рассыпалась, а потом уже изготавливали оттиск. Чтобы исправить букву или запятую, нужно было отливать новую строку, заменять старую - в общем бдительность и еще раз бдительность. Главное, чтобы вновь отлитая строка встала на нужное место, желательно не вниз головой и, вообще,  в свой текст. Набранная книга при этом представляла из себя груду штампованного металла.

В этом было очень мало поэтического, в чем и убедился один из поэтов, пожелавший увидеть процесс своими глазами. При виде своего растерзанного творения - плода бессонных ночей и творческих мук - он, по-моему, даже прослезился. А потом признавался мне, что чувствовал себя как в анатомическом театре, где его зачем-то расчленили, а он при этом почему-то присутствует.

В общем, при такой системе производства можно было ожидать чего угодно, чего я с замиранием сердца всякий раз и ожидала. В издательском деле есть такой термин "Сигнальный экземпляр". Т.е., книга набрана, сверстана, вычитана, обложка закреплена, фотография вклеена. И нужно в последний раз этот  "сигнал" проверить перед тиражом. Надо ли говорить, что и "сигнал", и тираж поспевали одновременно. Т.е.,  я, получая "сигнал", а практически - готовую книгу, каждый раз ждала: что на сей раз? Нет книг без ошибок - утверждаю я. Хотя, может, компьютерный набор и сводит возможность ошибки к минимуму.       

Однажды Тамара Шакрыл - известный абхазский учёный -рассказывала мне, как они все-таки решили (отделом?) выпустить книгу без ошибок. Читали все. По нескольку раз. От корректора до кандидата наук. - Ну нет ошибок! Ведь можем, если захотим!  Книга была отпечатана, и первое слово, которое они увидели на обложке, когда книга была доставлена, звучало так: "Энциклопудия" (вместо "энциклопедия").      

Я любила свои книги - книги, которые я редактировала. Как любят своих детей: красивых и не слишком, здоровых и не очень. Ведь я проходила с ними (с книгами) весь путь создания - от машинописных листов бумаги, уложенных в папку "Дело" с завязочками, до первой верстки, читки, правки, сверки, выборки. Я думаю, что никто больше т а к  не читает книги - от первой буквы до последней точки. И не по одному разу. Они, книги, радовали меня как завершенное дело, как зримый результат чьих-то помыслов, разной степени одаренности.       

Я увлеклась процессом. Вернемся в тот день, когда наш уважаемый директор сказал: "Хватит! Всем сидеть на своих местах и работать!" Я обиделась. Так бывает: вроде бы ничего между людьми не произошло, но что-то явно нарушилось во взаимоотношениях. Т.е., между нами пробежала та самая черная кошка, которую никто не видел, но все знают о ее существовании.      

Я прилежно сидела на работе за массивным добротным столом своей начальницы, уникальной женщины - Люси Аргун, которая к тому времени уже вышла на пенсию. Стол примыкал к окну с "той самой форточкой", грустно смотрела на улицу, не вливаясь в общий поток, тянувшийся "К Акопу" , приводя в недоумение головы,  время от времени  просовывающиеся в форточку.
Так продолжалось некоторое время. И вот однажды наш директор спустился к нам в кабинет  -дирекция располагалась на втором этаже-, стал рядом, некоторое время молчал, а потом произнес: "Хорошо. Пусть будет  я был не прав".
 
Боже! Так стыдно мне не было, наверно, никогда в жизни: ну и что, что не осень. Ну и что, что нет рукописей. Работа есть работа, а директор на то и директор, чтобы обратить внимание работников на то, чтобы в рабочее время они находились все-таки на рабочем месте.    

Пою оду своему директору - необыкновенно достойному, порядочному, красивому человеку, писателю - Терентию Чания.   

Нам еще доведется поработать вместе  во время войны. Но это уже совсем другая история.    

На фото: Директор издательства "Алашара", писатель Терентий Чания