Контраст

1

— Ты вообще здесь? — лучшая подруга жужжит над ухом, словно муха, и это забавляет, но ничуть не надоедает.

— Нет, я в девятом измерении временного пространства, — девушка не может не показать язык, прекрасно зная реакцию собеседницы.

— Ах ты ж… — подруга наигранно сощуривается, придумывая очередную пакость, и выдает: — Да ты макака – символ наступающего года! — обе смотрят друг на друга в полнейшей серьезности, но, не продержавшись и двух секунд, заливаются веселым смехом.

— Да я тебе… — в следующее мгновение девушка сбегает с крыльца, собирает в рукавичку снег, комкает и с криком «Самка орангутанга!» бросает снежок.

Доля секунды и двор заполнятся девичьим визгом, а меткий стрелок начинает безудержно хохотать, наблюдая за попытками подруги избавиться от снега, что приземлился прямо за шиворот куртки. Еще минута, и пострадавшая несется на бешеной скорости, чтобы отомстить. Еще полчаса, и обе девушки без сил падают на заснеженную лужайку у дома. Раскрасневшиеся, взмыленные, растрепанные, уставшие, но такие счастливые.

— Соф…

— Пат?

— Ты все-таки не макака…

— Слава богам…

— Ты свинка Пеппа, скрещенная с шимпанзе…

— Я тоже тебя люблю, дорогая…

На смех уже нет сил, а потому девушки лишь лучезарно улыбаются во все тридцать два зуба, продолжая смотреть на небо. Солнышко не выглядывает уже около недели. Серые тучи давят и угнетают, но всё же пропускают свет, а это тоже немаловажно. Праздничное настроение переполняет каждую так, что обеим иногда кажется, что они вот-вот утонут в нем. Но от осознания этого становится еще волшебнее. Предпраздничная эйфория.

— Софи, Патриция, вы чего там разлеглись? Простудиться перед Рождеством решили? — озабоченный голос миссис Раймонд лучше любого лекарства приводит в чувства и заставляет девушек приподняться.

— Мам, все в порядке, мы просто отдыхаем… — Софи кричит, опираясь на локти, хотя сил и на это нет.

— Давайте заходите, будем елку наряжать! Эви вас уже заждалась! — с последними словами дверь закрывается, а девочки переглянувшись, кряхтя и охая, встают на ноги.

Софи хихикает, осматривая подругу: рыжие локоны, словно змеи на голове Медузы-Горгоны, извиваются в разные стороны под воздействием ветра, а растекшаяся тушь под глазами одновременно и пугает, и заставляет чуть ли не взрываться от смеха. И кто из них еще свинка Пеппа? Причем, она уверена, что Пат думает также о ней. Ох уж эта невидимая связь неразлучных подруг!


2


Ровно через пять дней наступит долгожданное Рождество, самое любимое и дорогое сердцу. Софи, кажется, с тех самых пор, как научилась считать, отсчитывала месяца, дни, а порой и часы до Рождества. В детстве даже ее жизнь была поделена на «до» и «после» этого праздника – забавно, но мило. Сколько себя помнит, она всегда была такой и теперь ничуть не изменилась – все тот же маленький ребенок, обожающий шоколад и Рождество. Наверное, именно поэтому с ее младшей сестренкой они отличаются лишь возрастом: Эвелин – пять, а Софи – восемнадцать.

— Это… феерично! — восклицает Эви, восхищенно осматривая рождественскую ель, которую только-только закончили наряжать.

— Хе-е-ей! Это мое слово! — Софи наигранно возмущается, хватает девочку и начинает применять свое главное оружие против этого маленького ангелочка (хотя порой и дьяволенка) – щекотки. Не дожидаясь приглашения, Патриция присоединяется к этому веселью.

Звонкий смех Эви разносится по дому стремительной волной, заставляя улыбнуться всех членов семьи Раймонд. Каждый реагирует по-своему: глава семейства, мистер Раймонд, на секунду отрывается от кипы бумаг на своем столе и задумчиво хмыкает, показывая ямочку на правой щеке; миссис Раймонд лишь расплывается в улыбке, нарезая зелень для салата, и вспоминает свое детство, а затем слышит трель дверного звонка и возвращается в реальность…

— Девочки! — голос миссис Раймонд, как уже отмечалось, действует быстро и эффективно. Все присутствующие в зале замирают. Картина впечатляет: маленькая пятилетняя девочка лежит на персиковом ковре у пушистой рождественской ели, а над ней склоняются, распустив пальцы веером, две восемнадцатилетние девушки. — У нас гость… Пожалуйста, помогите ему с тем, зачем он здесь… А у меня там пирог в духовке горит… Вы уж простите, пожалуйста, — женщина мило улыбается гостю и через секунду скрывается в коридоре.

Все трое, успев за время реплики миссис Раймонд подняться на ноги и привести себя в более-менее порядок, с интересом рассматривают гостя. На вид молодому парню не больше двадцати: черные волнистые локоны, карие глаза, вздернутый нос и чуть пухлые губы, высокий рост, милая рождественская куртка с мелкими оленями, синие дырявые джинсы и… (миссис Раймонд не допускает хождение по дому в обуви) смешные пуховые носки, тоже с оленями, которые обычно вещают на камин. Весь его образ запоминающийся, но до ужаса забавный.

— А у меня, между прочим, еще елка не наряжена… — разбавляя тишину, Патриция лукаво посматривает на подругу, и та понимает ее с полувзгляда: «Я верю в тебя!». — Соф, проводишь?

Софи кивает и следует за подругой прямиком к входной двери. Патриция натягивает зимние сапожки, после чего тянется за курткой. Причем молча. Ни одного слова, предложения, намека.

— Па-а-ат… А ты что задумала-то?

— Я?! — такое наивное удивление появляется на ее лице именно в те моменты, когда она точно что-то задумала. — Да ничего я не задумала… У меня елка не ряжена, подарки не куплены, пироги не пробованы! — Патриция загибает пальцы, считая свои "дела", но, заметив скучающее выражение лица подруги, хихикает: — Молоденький Санта - твой... Но учти: потом расскажешь все в самых подробных подробностях! Пока, дорогая! — чмокает на прощание в щечку и выпархивает за дверь, словно бабочка.

Софи лишь задумчиво хмыкает, смотря вслед Патриции: ну вот как можно быть такой неугомонной? Гиперактивность вперед нее родилась – сто процентов. Девушка закрывает входную дверь и возвращается в залу. Эвелин уже успела выказать гостю всю свою гостеприимность, а потому он сидел на маленьком стульчике за маленьким столиком уже без верхней одежды и принаряженный.

Софи старалась. Правда старалась не рассмеяться. Но разве это возможно, когда перед глазами ТАКОЕ: двадцатилетний парень с розовым чепчиком на макушке, с белым фартуком на бедрах и красными бусами на шее сидит, сгибаясь в три погибели, с крошечной чашечкой в одной руке и блюдцем в другой. Когда комната наполнилась смехом Софи, Эви как раз учила свою новую "собеседницу" оттопыривать мизинец, держа в руках чашечку. Софи не могла прекратить смеяться даже тогда, когда сестра одарила ее своим грозным взглядом, а гость лишь пожал плечами, возвращаясь к процессу чаепития.


3


— Значит ты, Томас, работаешь в частной кампании? — Софи отпивает из большой чашки горячего шоколада и вопрошающе смотрит на собеседника, сидя в позе лотоса на диване, как и парень.

— Ага, — молодой человек кивает, отпивая сладкий напиток из своей чашки, — в Рождество мы кардинально меняем направление нашей деятельности. Так, например, вчера я был секретарем, а сегодня уже помощник Санты…

— Тебе не кажется, что роли очень похожи?

— Ты права, — Томас поднимает уголки губ, — но в Рождество всё равно интереснее.

— И чего же хочет в подарок это маленькое чудо? — Софи переводит взгляд на Эвелин, что мирно играет у елки.

— Сказала, что хочет обычную куклу. Не говорящую. Не поющую. Не писающую и не какающую. А также не плачущую и не орущую. Обычную куклу, — Томас замолкает, когда девушка начинает хихикать. — Креативный все-таки у вас ребенок.

— Ох, это точно… — Софи, наконец, успокаивается, приводя дыхание в норму. — Значит, нам с Эви ждать тебя в рождественскую ночь?

— Меня? В рождественскую ночь? — он наигранно удивляется, округляя глаза, а затем наклоняется к Софи и тихо шепчет на ухо: — Помощники Санты обычно оленей сторожат на крыше… Так что нет, меня можете не ждать.

— Хорошо, — принимая эстафету, девушка шепчет в ответ и сдавленно смеется.

Софи поднимает глаза и натыкается на сосредоточенный взгляд Томаса. Такой серьезный. Ни намека на забавность, что заставила девушку рассмеяться. Его карие глаза, словно молочный шоколад в их чашках, теплый и нежный, но в тоже время терпкий и манящий, как и радужка его глаз – блестящая, глубокая и необычная. По крайней мере, так кажется Софи. Она все еще глупо улыбается, хотя, кажется, парень сосредоточен именно на ее улыбке.

— У тебя такая милая ямочка на левой щеке… — Томас осторожно дотрагивается до щеки девушки большим пальцем и проводит подушечкой по тому месту, где периодически появляется ямочка.

— Спасибо… У моего отца такая же… только на правой щеке, — Софи смущенно опускает глаза, чувствуя, как румянец заливает щеки, становится жарко и душно.

— Стесняшка! — лицо парня озаряется улыбкой, и это заставляет улыбнуться собеседницу. — А ты мне нравишься, Софи Раймонд...


4


— С Рождеством!!! — горланит Софи на всю улицу, как только дверь дома Флинс распахивается. На пороге стоит ее любимая свинка Пеппа в милейшей пижаме кислотно-желтого цвета с изображенными на ней миньонами. На голове чёрт те что, но даже это ей к лицу.

— С Рожде… — Патриция зевает и блаженно потягивается, прерывая реплику. — С Рождеством, дорогая… И тебе не надоело каждый год приходить ко мне в такую рань? Могла бы уж с вечера поздравлять… — притягивает смеющуюся Софи к себе за шарф и крепко обнимает, а та лишь хихикает, держа на вытянутой руке черничный торт собственного приготовления.

Следующий час проходит в доме Флинс с семьей Флинс: сначала Софи помогает подруге выбрать праздничный наряд, потом за завтраком с ее черничным тортом она выслушивает все рассказы Пат о новом сериале и даже не злится за спойлеры, что Патриция отмечает, как подозрительную странность; а вот теперь Софи как-то лениво перебирает ногами по ее любимой аллее ее любимого парка. Что-то здесь не чисто.

— Соф, с тобой все в порядке? — Патриция слегка наклоняется, вглядываясь в лицо подруги. — Ты сегодня какая-то странная…

— Да… Понимаешь… — Софи поднимает голову, отрываясь от разглядывания собственной обуви. — У меня все из головы не выходит тот парень… Томас…

— Он так и не перезвонил?

— В том то и дело, что нет…

— Да брось, Соф, ты ведь никогда не сохла по парням, — хмыкает Патриция, — что в этом Томасе особенного-то?

— Не знаю… Все эти пять дней я ждала звонка… Зря что ли я ему номер свой дала? — спрашивает куда-то в пустоту, снова опуская голову.

— Та-а-ак! А ну не вешать нос! — Патриция останавливается, разворачивая к себе подругу,  и встряхивает ее за плечи. — Сегодня твое любимое Рождество! И никакой помощник Санты его не испортит! Слышишь?

— Я тебя обожаю, — Софи расплывается в улыбке от теплых слов подруги, мысленно беря с себя слово, больше не думать о Томасе.

— Жизнь продолжается! И это Рождество будет самым незабываемым! Вот увидишь! — восклицает Пат, хватая девушку за руки и кружа в каком-то подобии на танец снежинок.


5


Лунный свет проникает в комнату сквозь не зашторенное окно. Серебристая полоса опускается на мягкий ковер и медленно, крадучись, скользит вглубь спальни, останавливается перед кроватью и будто раздумывает мгновение, после чего начинает взбираться наверх, а, оказавшись наверху, освещает белоснежную поверхность одеяла.

Но лунный зайчик не единственный гость в этой комнате.

Воздушное одеяло, в которое с головой укутана спящая девушка, медленно вздымается в такт ее дыханию. Она тихо посапывает во сне, изредка ворочаясь и издавая какие-то нечленораздельные звуки. Это заставляет его улыбнуться. Он любуется ею, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь, каждую черту милого лица.

Но времени так мало…

Он обходит кровать, не отрывая взгляда от девушки, и опускается на мягкую перину, осторожно, чтобы не разбудить спящую красавицу. Он ложится рядом с ней на противоположный край кровати и замирает, внимательно всматриваясь. Так близко, что чувствует ее запах. Лаванда и шоколад.

Он делает глубокий вдох, заполняя легкие этим сладким ароматом, и тихо выдыхает. Сердце в груди бешено колотится. Это странно. Он никогда такого не чувствовал. Никогда и ни к кому. Но почему именно она? Почему не ее подруга, к примеру? Почему эта девушка?

Потому что она другая…

Он приподнимается на локте, снова принимаясь изучать, сканировать. Девушка словно чувствует на себе чей-то взгляд, а потому забавно морщит нос во сне и ворочается. Шоколадный локон падает на ее щеку, когда она поворачивается на бок, лицом к нему. И он не может удержаться. Пытается, но не может. Осторожно дотрагивается до нежной кожи на ее щеке и медленно проводит подушечками пальцев, убирая выбившийся локон. Внутри буря, а снаружи так тихо и спокойно. Контраст. Сплошной контраст в этом мире.

Время…

Он разочарованно вздыхает, не желая уходить. Ему хочется остаться. С ней. Но работа ждет. Он не из ее жизни, и даже не из ее мира…

Он медленно поднимается с подушки, продолжая смотреть на нее, медленно встает на ноги и ждет. Только вот чего или кого? Приказа… В мире тысячи детей, к которым нужно еще успеть… И из-за его странной прихоти они не могут нарушить обещание.

Пора прощаться…

Он еще секунду любуется ею, разворачивается и решительно направляется к двери, но его решительности хватает ненадолго. Он крепко сжимает рукой ручку, но вот повернуть…

Нет, еще рано…

Быстро разворачивается и стремительно преодолевает расстояние между дверью и кроватью. Он должен сделать это, иначе будет жалеть потом целый год. Это ведь не запрещено законом, да и не узнает никто…

Но как бы хотелось, чтобы узнала она…

Он наклоняется к ней и прикасается своими губами к ее щеке. Замедленная съемка – подходящее сравнение. Все происходит медленно, и только сердце в груди ускоряет ритм. Ее кожа пахнет шоколадом. Такая нежная, бархатная…

А ведь это его первый поцелуй…

Он нехотя отстраняется от нее. И сморит, смотрит, смотрит. Наверное, он мог бы прожечь дыру этим внимательным взглядом. Ему мало. Мало ее. Но нужно идти.

Нужно уметь прощаться…

Теперь он уверен в себе. Он должен научиться абстрагироваться от всех этих человеческих чувств. Хотя бы, потому что они поглощают, топят и не оставляют. Он забудет ее. И хватит на этом. Хватит человеческой жизни и чувств.

— Томас… — ее голос раздается в тот самый момент, когда он уже разворачивается, чтобы уйти. Голос, который действует на него, словно ледяной утренний душ, но в то же время как бурлящий кипяток.

Всё настолько контрастно.

— Софи, — он садится на кровать, рядом с нею, — засыпай...

— Я ждала тебя… — шепчет, а Томас внемлет каждому слову. — Почему ты не звонил?

— Прости, я был занят… Я ведь помощник Санты, забыла? — приподнимает уголок губ в улыбке.

— Нет, не забыла… — старается не закрыть глаза, но реснички все равно веером ложатся на щеку девушки, и он уверен, что завтра она назовет это сном, но ему уже все равно.

— И я не забуду, слышишь? — его голос дрожит. — Год… Через год мы снова встретимся…

— Не уходи…

— Мы еще увидимся… Обещаю, Софи…

Томас больше не может говорить. Слишком много чувств. Ужасно много эмоций. Последний взгляд. Каждая деталь в память, словно на записывающее устройство. Внутри буря. Ему нужно на воздух. Ему нужен кислород. Немедленно.


Томас очнется от накрывшей волны чувств только на крыше дома семьи Раймонд и с трудом вспомнит, как добрался сюда. Всё словно в тумане. Всё словно во сне, в сказке. Но разве он сам не в сказке? Разве он сам не сказка? Но человеческие чувства оказались намного сильнее…

— Желание малышки Эвелин исполнено, — знакомый голос раздается неподалеку. Он чиркает ручкой в толстом блокноте и убирает его в карман.

Красная шапка, шуба, штаны, белый пояс и борода.

Санта Клаус.

«А в рекламе у людей он все-таки симпатичнее выходит…»

— Ну что, в путь?

Лесные олени готовятся взлететь, топая копытами. Санта усаживается в сани, а за ним и его помощники. Среди прочих Томас. Пора продолжать путь. Да, пусть выдуманный и ненастоящий. Но единственный, что пока для него открыт.

Снег мельчайшей крупой рассыпается в разные стороны, падая с крыши дома, когда сани взмывают в воздух. С каждой секундой они становятся все дальше от дома Раймонд, улетая прямо в желтый диск полной луны. Ночь коротка, но такой длинной кажется только в Рождество. Когда границы между реальным и ирреальным стираются, когда до сказки стоит лишь дотянуться рукой, когда чудо материализуется и стучится в каждый дом, когда становится…

Волшебно. Сказочно. Незабываемо.