Детство. Неоконченное окончание

  Я тоже стараюсь прочитать Библию, потому что её прочитал мой дед, а я – его кровь. Когда я читаю эту великую книгу, я вдруг обнаруживаю, что многое, о чём там написано, происходило и в моей жизни – и радости, и горести, я делал ошибки и извлекал уроки.  И я подумал, что каждый из людей проживает свою Библию, и оставляет свой след. И вот хотелось бы не наследить, чтобы на этой земле не остались бы грязные пятна.

То, что я в средних классах участвовал в драматическом кружке, не прошло бесследно. Я опять пришёл в художественную самодеятельность, только вот уже не в школе, а в наш сельский клуб. Мы вдвоём пошли, ещё мой одноклассник Фонов Коля. Он был человек творческий и гармоничный, умел играть на гитаре, и его творческому потенциалу надо было где-то реализовываться. Черноволосый и черноглазый, невысокого роста, отличный гимнаст. Вспоминаю, как-то ещё в 8 классе Коля влюбился в Трунову Олечку, нашу отличницу. Мы пришли к ней на крылечко, был, кажется, ещё  кто-то из одноклассников, Коле нужна была поддержка. Он решил объясниться в любви и выбрал для этого немецкий язык. Его нам преподавала Колина тётя, Анастасия Егоровна.

Olya, ich liebe dir – у Коли хватило смелости на эту фразу. Девочки, что были с Олей, прыснули, стали смеяться. В общем, встречаться они не стали, мы, я думаю, были тогда слишком молоды.
Потом Оля стала встречаться с парнем Славой, нашим ровесником из Листопадовской школы. Позже они поженились, двое детишек у них, да и прожила Оля всю жизнь свою в деревне, хотя очень многие уехали, особенно из тех, кто закончили институты.

Заведующую клубом звали Шура. Ей было лет 30, с каким-то нордически-романтическим характером, похожая немного на светловолосую цыганку. Да и говорила с каким-то ненашенским акцентом. И её напарница – Наташа, худрук, миловидная и красивая ещё молодая девушка.  Мы готовили программу на районный смотр художественной самодеятельности. Наташа и Шура, помню, исполняли песню, там были такие  слова:
- мне приснился шум дождя, и шаги твои в тумане…

Я же был среди них самым бесталанным, не умел ни петь,  ни играть на музыкальных инструментах. И под меня ставили юмористические сценки. Это теперь этот жанр расцвёл в Камеди Клаб, а в то время были только первые росточки.
Например, помню такую. Аэропорт. Я покупаю билет на самолёт. Сажусь в зале ожидания, жду посадки. Подходит бабулька к кассиру, спрашивает билет на этот же рейс. Билетов больше нет. Бабулька грустно опускается рядом, замечает меня. – А ты что, тоже летишь? – спрашивает. – Да вот, лечу. – А ты знаешь, летать-то сейчас опасно, самолёты-то ненадёжные. – Да не может быть! – говорю. – Правда, правда, вот третьего дня , слышала, упал, все погибли. С моей стороны молчаливая пауза. – А ты знаешь, что пилоты в полёте вытворяют? – А что вытворяют? – спрашиваю. – Пьют водку, да потом со стюардессами всякими безобразиями занимаются. Стюардессы – крашеные все, помада яркая – тьфу! – Да не может быть такого, чтоб пили, - говорю. – их же проверяют. – Да никто их не проверяет. Сама видела, пошли пилоты к самолёту, на твой вот рейс, а в руках у них авоська, а в ней – 5 бутылок водки. И бабулька замолчала. А мне уже не сиделось. Я подошёл к кассирше. – Девушка, можно сдать билет? Появились непредвиденные обстоятельства. В общем, я поеду поездом. Довольный, покидаю сцену, т.е. аэропорт.
Бабулька срывается с места, подбегает к кассе: - Девушка, милая, тут сейчас молодой человек билет сдал. Так ты мне его продай, мне лететь к внучке надо.
Вот и вся сценка. Коротенькая и с небольшим юморком. Роль нетрудная. Помню, на смотр нам выделяли автобус до Грибановки. Шура всех кормила, покупала колбасы, делала бутерброды, термос с чаем.

Ну что, смотр и воспринимался тогда как большой праздник. Участвовали, волновались, просматривали все выступления – интересно было, многожанрово. Выступления нравились. Обычно мы не занимали призовых мест. Помню, первое занял хор бабушек-пенсионерок из какого-то села. Справедливо, пожилые люди, старались, наши «бурановские бабушки». Приз им вручили – телевизор. Но эти выступления нас очень сдружили. В клубе я уже был за своего. Шура и Наташа потом уехали в Донецк – как-то они теперь? А перед этим сделали мне предложение: - давай мы напишем письмо-направление в театральный институт. При поступлении тогда будет льгота. Мог бы стать актёром. Но я тогда отказался, не чувствовал это в себе. Хоть и пригодилось мне всё это потом в армии, в Прибалтике, когда мне пришлось занять должность секретаря комсомольской организации дивизиона, но об этом тоже своя история.