Прах. Книга третья. Глава IV

Так. Что тут у нас… Всего две вещи: я высыпал перед собой на стол крошечный, размером с горошину, блестящий квадратик и непонятное для меня устройство, подобное чёрной гладкой табличке с несколькими малозаметными выступами с краю. Я еще посидел немного, посмотрел на эти предметы, совершенно не понимая, что мне предстоит делать с ними.

Блестящий квадратик я как будто бы видел однажды; это я смутно помню. Брать его и разглядывать я не рискнул – руки дрожали и были словно ватными от слабости, и я мог его выронить и где-то потерять. А вот табличка… Эти выпуклости напоминали кнопки. Их можно было продавить, и они снова поднимались. Безобидная штука. Я сидел и бездумно, сосредоточенно щёлкал.

И внезапно вся плоскость озарилась светом, и я от неожиданности отпрыгнул на метр. На противоположной стене появились изображения, проецируемые вот этой штукой. Возникло лицо того парня, того Лазаря, и я понял, что это его обещанное сообщение мне. Я подлетел к окну, чтоб загородить его и создать полную темноту. Что ж! Я готов! Парень спокойно что-то регулировал (возможно, камеру), что-то жевал. Я видел только его лицо и плечи, всё с верхнего ракурса. Он начал, всё отрегулировав: «И я тебя тоже рад видеть! Заждался? Надеюсь, что тебя не смутил мой посыльный. Он выглядит странно, но он не хочет зла. Он хочет, если можно так сказать, только то, что я – его владелец – ему прикажу. Он так изначально запрограммирован, так создан нашим великим отцом и отрядом его учёных-кудесников, чёрт их дери… Они создали нового человека для своих нужд. Таких, как он, будет всё больше и больше. Но – человека ли они создали?.. Подумай над этим, когда будет удобно, дружок».

Он преднамеренно сделал паузу и значительно добавил: «Когда ты сам, будучи наделённым свободой и волей, посчитаешь нужным над этим рассуждать». После этого он ещё немного выждал, будто желая особо выделить эту идею о свободе и воле. Потом продолжил бодро, чётко, решительно: «Наверное, ты удивился, почему я знаю про Мэри Шелли и про историю воскресения Лазаря. Не думай, что все так ограничены только тем, чем кормит Регул, хотя такое мнение у тебя сложилось закономерно: фактически ты принадлежишь к основной прослойке. Свершу крохотный экскурс по социальной структуре. Та самая основная прослойка живёт себе спокойно и законопослушно, получает деньги, тут же отдаёт деньги, покупает,продаётся, славит и чтит Бранда Хакона. Это примерно девяноста процентов всех жителей. Они – главные фанатики и пушечное мясо. Я бы их даже жалеть не стал. А тебе их было бы жаль?..»

И вопрос этот он выделил интонацией и аккуратными паузами до и после. Он увлеченно говорил далее: «Они первые полезут в любую заваруху, чтоб защитить папочку, даровавшего им счастливую, стабильную жизнь в достатке. Они первые попадают под его манипуляции. Вспомни-ка, что было в день трансляции его обращения о «Фуруде». Все поверили в надвигающуюся войну и в то, что кругом захватчики и шпионы. А почему они такие наивные? А потому что у людей нет своего мнения. У них атрофирована способность оценивать – за них всё сказали, всё придумали. Бери и пользуйся. Но ты это и так знаешь, дружок. Ведь ты не с ними!»

Тут я отметил, что темп голоса его замедлился, и звучание его потеплело, как выражение бледного лица. Он задумался и стал печален, как я между строк подметил.

Но и не думал отвлекаться на какие-то свои внутренние переживания. Энергично –далее:  «И ты не с теми, кто на самом дне. По статистике два процента – это так, мусор, подпольные организации, которые никогда не нанесут ощутимый удар. Они любят поторговать ненужным никому хламом. Они считают, что они вне системы, поэтому живут где-то под плинтусом, не работают, не платят налогов. Есть низы ещё более тёмные, буквально живущие под уровнем земли, но это лишнее.

Что же мы имеем выше основного населения? Правящую верхушку. К ней принадлежу я. А точнее – мой семейный клан. Нас таких семь с лишним процентов. Мы образованные, просвещённые интеллектуалы, у которых в свободном доступе находятся электронные ресурсы всей жизни прошлых веков, пока не появился Регул. Но если кто-то взломает всю базу, то мы всего лишимся. Мы знаем многое об истории, о культуре. И это не простое развлечение или досуг. У нас есть такая привилегия, потому что Бранду Хакону нужны верные прислужники, помогающие дергать кукол за нити. И мы должны быть умнее и развитее их, ни в коем разе не стоять на одной ступени с ними. Но мы не благородные аскеты, штудирующие древние труды. Мы привыкли не отказывать себе в интеллектуальном, эстетическом удовольствии и в любом другом. У нас широкий выбор как себя ублажить. Не забывай, что самое сердце Регула, обширная территория в центре его, - это закрытые владения, куда нельзя попасть просто так. Там многое отличается от того, что ты видел. И полагаю, ты это увидишь, но – об этом чуть позже.

Договорим о структуре. Примерно половина процента от общего числа – это те, на кого даже мы не посмеем поднять своих глаз. Они и есть Власть. Поименно я их не назову, но именно Бранд Хакон венчает эту пирамиду.

Вот и всё, Дит дорогой».

Он перевёл дыхание, глотнул воды из уже открытой бутылки (я заметил, что единственная рука его перевязана). Дипломатично и деликатно (о, я мог бы смотреть вечно, как он себя подаёт!) он произнёс: «Теперь перейдём, с твоего позволения, к цели моего послания. Сейчас я поясню, как ты легчайше можешь получить вознаграждение, появившись в определённом месте в определённое время. У семи с половиной счастливых процентов есть тайное увлечение – они собираются раз в две недели в огромном бункере, оборудованном под клуб, и там делают всё, что угодно душе. И телу. Там есть танцоры, которые разогревают публику. Ты будешь одним из них. Ты будешь вместо меня.

Вот теперь посмотри на крошечную микросхему в папке. И сейчас переведи взгляд на моё запястье. Теперь ты и есть я…

Идиоты-санитары подумали, что мой гомункул хочет лезвием перерезать мне вены, когда я приказал ему достать из под кожи эту мизерную штуку. Благодаря ей ты попадёшь на мою территорию, потом – внутрь этого двора разврата. Его название «Эридан». Запомни его.

Благодаря этой схеме ты получишь начисления по окончании действа, снимешь их, с полными карманами наличных и с полными штанами радости уйдёшь по обычному маршруту. А после – сожги схему. Но обязательно, Дит, сожги где-то в районе окраины. Я настаиваю на этом. Не спрашивай, почему, просто послушайся меня!»

И здесь он был чрезвычайно взбудоражен, но обуздал волнение.

«Как незаметно использовать мою микросхему – придумай сам, включив изобретательность. Ещё они любят гладкие тела. Возьми это на вооружение. По поводу внешности – не переживай, можешь ничего не менять. Люди там не в том состоянии, чтоб удивляться твоим белокуро-алым волосам…»
После он подробно рассказал мне, как туда пройти; и в целом, исключая один участок, там не было ничего сложного. Он сказал ближайшую дату. Через шесть дней…

В заключении же он промолвил:

«…Теперь дело за тобой. Решай: соглашаться или нет. Мы с тобой больше никогда не встретимся. И эти деньги – единственное, что я могу тебе дать как некую компенсацию за тот скандал в метро».

Он опустил глаза, помолчал, но уже не преднамеренно и тихо произнёс:

«А знаешь, если бы кто-то взял мою руку так, как взял её ты, то я бы не прыгнул. Я бы жил и был бы самым, мать вашу, счастливым».

Он поднял несколько смущенный и как никогда потерянный, одинокий взгляд:

«Ну, пока».

И проекция резко пропала. Я остался в темноте. Да, пока…



Прощай.