Тринадцатая дверь

Всё было кончено.
Мэтр Матвеус, который, кажется, был всецело занят трехмерным изображением до-Аквариумных зелёных, вдруг обернулся, резко выбросил руку вперед и словил прозрачную сферу, в которой плавали слова, предназначенные Бьянке Лемешовой.
То, что у мэтра хватило такта не зачитывать послание вслух перед всем классом, дела не меняло.
Нил знал, это конец.
Перед глазами завертелись бесчисленные воображаемые сферы, и в каждой плескалась обреченность.
- Мой юный друг, - торжественно произнес мэтр Матвеус, и подобное начало не предвещало ничего хорошего, - мой юный Аквариумный друг, поднимитесь.
Нил поднялся. Молчать или доказывать, что «это не он», не имело смысла. Зоркий взгляд Матвеуса уже просканировал сферу и на второй секунде вычислил автора послания.
- Нил Грабек, у вас великое будущее, о, бесстрашный создатель прозрачных посланий! Она получилась изумительная, выполненная по всем Аквариумным законам, эта ваша сфера, но… вот беда! Создание сфер мы будем проходить только во втором полугодии, а сегодня наша тема – до-Аквариумные зеленые. Смею надеяться, что и эту тему вы уже изучили экстерном, именно поэтому так скучаете на сегодняшнем занятии и занимаетесь посторонними вещами?
Нил втянул голову в плечи. Словесная экзекуция начиналась, спаси и сохрани его Великий Аквариум!
Одноклассники обменивались приглушенными репликами; Пауль Клюк, основной соперник Нила, что-то шепнул на ухо прелестной Бьянке Лемешовой, и та в ответ заливисто рассмеялась; ее тяжелые смоляные косы напоминали двух до-Аквариумных змей, о которых на прошлом занятии рассказывал мэтр Матвеус.
- Итак, что вы знаете о зеленых? Происхождение? Строение? История развития и исчезновения?
Нил почти ничего не знал: до-Аквариумные зеленые были последней темой, которая могла его заинтересовать. К занятию он был не готов, заданные на дом тексты прочитать не успел, полностью погрузившись в создание сферы-послания для Бьянки.
Добывая из памяти редкие камешки разговоров, которые он когда-то вел с дедушкой, Нил отвечал на вопросы скомкано и невнятно. По реакции одноклассников можно было сразу определить, кто сделал домашнее задание, а кто нет. Первые хихикали, когда Нил озвучивал очередную глупость, вторые хмурились и бледнели, опасаясь, как бы их не попросили исправить ошибки, допущенные Нилом Грабеком, юным создателем сфер.
-…подняв восстание против человечества, зеленые проиграли, ибо не обладали человеческим интеллектом и мощью. Почти все они были истреблены, но, зная их способность к возрождению и восстановлению, а так же будучи обеспокоены их уровнем агрессии, последние до-Аквариумные люди создали величайшее изобретение человечества – Аквариум, тем самым, раз и навсегда оградив себя от нападок зеленых.
- Браво, браво, Нил! – захлопал в ладоши мэтр Матвеус, когда Грабек закончил пересказывать легенду, много раз слышимую от дедушки Якова, - Из вас получился бы великолепный до-Аквариумный поэт… ах, я и забыл, что вы вовсе не знаете, кто такие поэты, впрочем, к нашему занятию они отношения не имеют. Легенда –  очаровательна! И все-таки мы с вами занимаемся наукой, а не поэзией. Посему, подобные выражения, как «поднять восстание», совершенно неуместны, когда речь идет о существах, не обладающих интеллектом. Правильнее говорить: «уровень агрессии зеленых превысил норму, что послужило толчком к строительству Аквариума». Хорошо, с историей вы немного знакомы, а теперь ответьте мне на такой вопрос: есть ли у зеленых душа? Интеллекта, как известно, нет, а как быть с душой?
Класс притих, лишая Нила даже самой слабой надежды на подсказку.
Он опять вспомнил рассказы дедушки Якова о храбрости и мужестве зеленых, о том, как неистово боролись они с человеком, величественные и устрашающие в своем гневе…
«Там, где есть гнев, есть и душа», - подумал Нил и вслед за тем озвучил свою мысль вслух.
Хохотали они долго, громко и от души, словно смотрели юмористические плазменные картинки. Громче всех смеялся мэтр Матвеус, вытирая голубым платком капельки пота, выступившие на лбу.
- У зеленых есть душа! Давно подобной ереси не слышал! У меня для вас плохие новости, мой гениальный мальчик, - перемежая свои слова каким-то непонятным бульканьем, которое, по всей видимости, было сдерживаемым смехом, объявил мэтр Матвеус, - вам, Нил Грабек, придется остаться после занятий в лаборатории и перемыть все двадцать восемь учебных экрана. Физический труд пойдет вам на пользу, заодно у вас будет время для того, чтобы осмыслить свое поведение и нежелание учиться. Тот, кто говорит глупость, обязательно получит наказание свое – напоминаю, что этот первый закон Аквариума еще никто не отменял.
***
- Если ты хотел меня удивить, Грабек, тебе это удалось, - Бьянка смотрела на него, не скрывая презрения, и от ее взгляда в животе Нила холодная тоска начинала бить хвостом, словно какая-нибудь до-Аквариумная рептилия, - сегодня вечером в виртуальный театр я пойду с Паулем. Он гораздо интереснее тебя – его отец летом за Грань Аквариума вывести обещал, на экскурсию. А с тобой, неудачником, скучно. Тем более что у тебя, насколько мне известно, найдется занятие интереснее. Не забудь перемыть все двадцать восемь учебных экрана с особенной тщательностью, иначе Матвеус придумает для тебя еще одно задание!
Ушла.
Нил вздохнул, пытаясь утихомирить рептилию в животе, но та продолжала безжалостно молотить хвостом. Если бы только мэтр не заметил сферу, если бы только Бьянка прочитала его послание, если бы Пауль был пониже ростом и побледней, а он, Нил, чуть румянее и красивее, если бы, если бы… 
Мыть учебные экраны было самым противным из всех самых противных аквариумных занятий. К тому же позор на всю жизнь. Нилу и через месяц, и через пять лет будут припоминать: «А помнишь, ты сказал, что у зеленых есть душа, и Матвеус тебя заставил мыть экраны?». Как ни крути, а в одном мэтр был прав: «Тот, кто говорит глупость, обязательно получит наказание свое».
Лаборатория была узкой, с затхлым запашком и кипами видавших виды вещей: поломанных моделей, таблиц, макетов и учебных плазменных графиков. За тонкой перегородкой находилась еще одна подсобная каморка, в которой хозяйничали мэтр Вонифатий и его молодая лаборантка Касиния.
Широкоплечий синеглазый мэтр Вонифатий преподавал в старших классах Теорию Аквариума и по совместительству сводил всех старшеклассниц с ума. У него была репутация очень талантливого молодого ученого, хотя, кажется, еще в прошлом году ему исполнилось все сорок. Поговаривали, что мэтр принимал участие в тайных экспедициях за Грань, работал в секретном бюро Департамента, но потом закрутил роман с женой какого-то генерала, и его выгнали из бюро взашей. Сплетничали, что именно поэтому очень талантливый молодой ученый вдруг начал преподавать в самой обыкновенной гимназии. Может, врали. Старшеклассницы, они вообще любят придумывать истории, этого у них не отнимешь.
Домывая последний двадцать восьмой экран, Нил вдруг услышал, как в соседней комнатенке зазвучали голоса. Так и есть – мэтр Вонифатий что-то говорил смазливой Касинии:
- Этой ночью я опять видел сон, в котором мы были вместе… Кася, если ты не потушишь этот пожар, я сгорю…
А, может, и не врали.
Нет дыма без огня.
Нилу совсем не хотелось подслушивать. Тем более что дело пахло жареным, как любил говаривать дедушка Нила, Яков Грабек. Мальчик сделал шаг по направлению к двери, но прохудившиеся половицы заскрипели громко и протяжно, словно писклявый хор мальчишек в виртуальном театре. 
- Ай, - взвизгнула Касиния, - в соседней лаборатории кто-то есть!
- Ерунда, любовь моя! Это просто Аквариумный ветер… Занятия закончились еще час назад, и я лично попрощался с мэтром Матвеусом. На нашем этаже нет никого, кроме нас с тобой… Только ты и я в опасной близости друг от друга…
Нил застыл, прижимая к груди мокрый экран, стараясь больше не издать ни звука. Выдать свое присутствие и нажить себе врага в лице мэтра Вонифатия  в планы Грабека не входило.
За перегородкой послышалась возня, тихие вздохи-охи, но потом опять зазвучал томный голос Касинии:
- Нет, я так не могу! Мне все кажется, что кто-то там есть! А вдруг это твоя жена наняла шпиона, ты же знаешь, как она ревнива?!
- Перестань, иди же ко мне, соблазнительница…
- Нет, Нофик! Да, я люблю тебя, но я буду твоей только в том случае, если ты найдешь для нас двоих место, где нам никто не помешает. Совсем-совсем никто, понимаешь?
 Мэтр Вонифатий молчал, и Нил тихо проклял и его, и Касинию, и его собственную удачу, из-за которой он уже несколько минут стоял, не шевелясь и не издавая ни звука. Ноги затекли, искусственный Аквариумный кислород потихоньку улетучивался, и хранить в тайне свое присутствие с каждой секундой становилось все труднее.
- У меня есть на примете такое место, Кася! Клянусь благословенным Аквариумом, там нас точно никто не увидит. Я знаю одну лазейку, которая не охраняется Департаментом. Только за Грань придется по отдельности выходить, чтоб не привлекать внимание.
- Ты с ума сошел! Выйти без охраны за Грань Аквариума? Да ведь нас там зеленые мигом на части раздерут, ничего от нас не останется!
- Глупая, маленькая девочка… веришь в сказки! Зеленых нет. Их уже давно нет – ни одного. Мы истребили их всех. Просто у Департамента в настоящий момент не хватает средств, чтоб расширить границы Аквариума, а самовольные застройки за Гранью, знаешь ли, тоже нежелательны. Поэтому в народе и распространяются легенды о зеленых кровопийцах. Как говорится, страх – лучший охранник. Ах, если бы нашелся хоть один зелёный – вот это была бы редкая удача! Знаешь, я так своему племяннику Зоту однажды сказал: «За голову реликтового зеленого в Музее до-Аквариумной истории дают десять тысяч». Он мне не поверил!
- Десять? – выдохнула Касиния.
- Десять, - мечтательно произнес мэтр Вонифатий и продолжил, хохотнув, - видишь ли, вот какая штука: зеленых больше не осталось, да и голов сроду у них не было. Так что для любого из нас встреча с зеленым монстром была бы подобна выигрышу в лотерею – заманчиво, но шансов почти нет. Можешь мне поверить, я неоднократно участвовал в научных экспедициях за Грань, уж я-то знаю, что говорю! Там безопасней, чем в нашей гимназии. И гораздо романтичней… только представь: ты, я и молочная белизна луны, заливающая наши охваченные страстью тела. Там, за Гранью, Кася, время течет совсем по-другому. И мир воспринимается совершенно иначе – необыкновенные ощущения обеспечены, моя сладкая! А теперь слушай и запоминай: северная часть Аквариума, Тринадцатая дверь, накрытая голографическим изображением Великого Хранителя, код вскрытия – 2316. Буду ждать тебя за Гранью, моя Аквариумная рыбка!
***
Нил слушал и запоминал. Просто так запоминал, для общего развития. И код запомнил, и пароль, и месторасположение заветной Тринадцатой двери.
Нет, он вовсе не собирался выходить за Грань, на сегодня хватит глупостей, дудки!
И то, что спустя несколько часов он оказался в северной части Аквариума, как раз под голографическим изображением Великого Хранителя, тоже было случайностью. Нелепым совпадением, не более того. Ноги сами привели его сюда, а что с них, ног-то, возьмешь? В них ни души, ни интеллекта, ни правды нет.
Охранники, как и обещал мэтр Вонифатий, возле Тринадцатой двери по необъяснимой причине отсутствовали, что должно было вызвать подозрения у смекалистого мальчишки, но почему-то не вызвало, наверное, потому, что он залюбовался грандиозным портретом небывалой величины.
И вот тут, глядя в мудрые глаза Великого Хранителя, Нил вспомнил язвительные слова Бьянки Лемешовой: «Пауль гораздо интереснее тебя – его отец этим летом за Грань Аквариума вывести обещал, на экскурсию. А с тобой, неудачником, скучно».
…Если бы Нил Грабек вышел за пределы Аквариума первым, если бы опередил Пауля Клюка, если бы привел сюда однажды Бьянку Лемешову, если бы, если бы, если бы… Уж тогда бы Бьянка по-другому на него начала смотреть, уж тогда бы весь класс забыл о том, что однажды ему пришлось мыть все двадцать восемь экранов.
Нил ненавидел слово «если бы», и чтобы избавиться от его назойливого жужжания в голове, взял да и произнес вслух код вскрытия. А когда полотно с портретом Хранителя колыхнулось, жутко испугался и от страха пробормотал пароль. А то, что ноги его взяли да и перепрыгнули через ставшую зыбкой Грань, так в этом Нил и вовсе виноват не был.
Что с них, ног-то возьмешь?
В ногах правды нет.
***
За Гранью было очень тихо и очень пусто.
Под ногами пел горячий песок, над песком возвышались черные скалы, а в скалах играл ветер.
Зеленых, как и говорил Вонифатий, не наблюдалось. Даже намека на них не было, но осторожный Нил, на всякий случай, покрепче сжал в руке охранный амулет – тонкий острый ножичек с рукояткой из заговоренного искусственного янтаря.
Идти по песчаным барханам оказалось тяжело: ноги в легких пластиковых сапожках, привыкшие к гладкой поверхности Аквариума, быстро устали. Воздух, пахнущий как-то странно, сдавливал грудь. И сразу же очень захотелось пить.
Обойдя скалы по кругу, Нил почувствовал, как вместо рептилии-тоски, в животе начинает ворочаться спрут разочарования. Ничего здесь не было, за этой Гранью, ничего такого, что могло бы удивить капризную Бьянку и возвысить Нила в ее глазах.
Он подумал, что пора бы уже возвращаться домой: мама, наверное, заждалась. Обогнул еще одну скалу и тут снова услышал их голоса. Ну да, конечно, герои-любовники – мэтр Вонифатий и пышечка Касиния, зелёные их подери!
Стараясь поскорее убраться подальше от порядком надоевшей парочки, мальчик обошел еще одну скалу, и еще одну, и еще… и только когда он заметил, сколь величественно над ним нависла наружная стена Аквариума, понял, что совершил еще одну глупость. Зашел слишком далеко.
Зрелище, впрочем, поражало воображение: высоко-высоко вверх тянулся непрозрачный голубой саркофаг, надежно защищая людей от произвола зеленых монстров. Конусовидная верхушка саркофага врезалась в небо –  самое настоящее, не-Акавриумное, такое, как изображают на плазменных картинках. Оно сверкало и переливалось, бахвалилось своей чистотой, будто сапфиры в бабушкиных перстнях.
Любоваться небосклоном, однако, было некогда: с приближением темноты веселое приключение рисковало обернуться бедой.
Спрятав охранный амулет за голенище сапожка, Нил поспешил вернуться назад, к Аквариуму, только вот с какой стороны он теперь находился, и какая из дверей была Тринадцатой, знал только один Великий Хранитель.
Какое-то время Нил бродил возле наглухо закрытых дверей, похожих друг на друга, как близнецы, шептал код и пароль, надеясь, что вот-вот ему повезет и тринадцатая откроется сама собой.
Напрасно.
 Аквариум, так легко выпустивший Нила Грабека за Грань, вовсе не торопился принять его обратно.
Сидя на горячей скале, страдая от жажды, Нил размышлял, как поступить и какое из двух зол меньше. В принципе, особенного выбора у него не было.
Можно со всей силы начать барабанить в любую из Аквариумных дверей, надеясь, что с той стороны его кто-нибудь услышит, а еще можно отыскать мэтра Вонифатия и Касинию, наплести им с три короба, мол, потерялся, и вернуться в Аквариум вместе с ними. И первый, и второй план обладали существенными недостатками. В первом случае Нила могли услышать разве что охранники, случайно подошедшие к Тринадцатой двери. Если так, то ему придется провести ночь в Департаменте Безопасности, где ему будут задавать бесчисленные вопросы, а затем, конечно, сделают особые пометки в личной карте. Попробуй потом поступить в Сферический Университет, с такими-то пометками! Мать, конечно, будет рыдать и браниться. Отец накажет. Но самое печальное в том, что завтра весь класс будет хохотать над тем, как Нил Грабек отправился за Грань изучать души зеленых…
От подобной перспективы Нила передернуло.
Второй план действий был не лучше. Мэтр Вонифатий совсем не будет рад встрече с ним. Совсем. Не дурак он, мэтр Вонифатий, сразу поймет, как Нил очутился за Гранью, и кто подслушал их разговор в лаборатории. А о том, сколь мстителен любвеобильный мэтр, уже давно ходили слухи. Девочки-старшеклассницы, не пожелавшие потушить огонь, горевший в его чреслах, выпускные экзамены почему-то не сдавали. Может, конечно, совпадение, Аквариум его знает, только Нил в совпадения не верил, и ему решительно не хотелось попадаться Вонифатию на глаза.
Впрочем, был еще один вариант, менее зубастый, чем два предыдущих.
Как же Нилу сразу в голову не пришло?
***
Тот, кто совершает глупость, будет наказан вдвойне.
Как ни печально, но Аквариумные законы почему-то действовали и за пределами Аквариума. Нил в этом убедился на собственном примере.
Поблуждав еще какое-то время между черных скал, он снова нашел их – пылких возлюбленных, Вонифатия и Касинию. Устав от любовных утех, эти двое лежали на песке, глядя в бездонное небо, которое постепенно начинало терять невинную чистоту, уступая место густой сумеречной синеве.
«Пусть только мэтр покажет мне, которая из этих одинаковых дверей – Тринадцатая. Пропущу их вперед, обожду немного, а затем войду следом!» - Нил смаковал гениальную в своей простоте мысль, которая прежде ускользала от него, будто до-Аквариумная желтоглазая ящерица. Он с нетерпением ожидал, когда же любовники решат возвращаться домой, но те никуда не торопились.
- Нам некуда спешить, Кася, тут время течет по-другому… Иногда оно ускоряется, но чаще никуда не торопится. В Аквариуме всего лишь несколько минут прошло, а здесь мы с тобой уже столько всего успели…
Касиния бесстыдно захихикала.
- Ты был прав, Нофик! Ощущения совсем другие, неописуемые…
- Хочу предупредить тебя, моя крошка!- в голосе мэтра зазвучали металлические нотки, -  Не вздумай изменить мне и привести сюда кого-нибудь другого. Не то, чтобы я был очень ревнив, хотя, да. Ревнив. Но не только в этом дело – просто без меня дорогу назад ты не найдешь. Аквариум жестоко наказывает тех, кто посмел выйти за его пределы. Чтобы отыскать снаружи Тринадцатую дверь и открыть ее, понадобится особое заклинание. Особый пароль.
- Какой? – испуганно пропищала Касиния.
- Есть тайны, которыми делиться не нужно, - захохотал Вонифатий, и смех его был крайне неприятен для Ниловых ушей.
Хранитель его знает; сколько времени прошло за Гранью и сколько в Аквариуме, но когда мэтр и лаборантка направились к саркофагу, уже стемнело.
Нил неслышно крался за ними следом, полный решимости вернуться домой во что бы то ни стало. Он помнил, что Грань остается зыбкой какое-то время, затвердевая не сразу. Перспектива остаться один на один с вне-Аквариумной тьмой начинала страшить его гораздо больше, чем гнев Вонифатия, ночь в Департаменте Безопасности или даже насмешки одноклассников.
Как и опасался Грабек, подозрительный мэтр произнес заклинание про себя.
Непрозрачная голубая стенка саркофага начала медленно таять, превращаясь в студенистый туман – подобную процедуру Нил наблюдал сегодня по ту сторону Аквариума, но тогда его переполнял детский восторг, а нынче – страх.
- Быстрее, Кася! Здесь время течет по-другому! – рявкнул Вонифатий, прыгая в туман и увлекая за собой любовницу.
Голубоватый туман все еще висел там, где прежде была Тринадцатая дверь.
Нил разбежался, чтобы нырнуть внутрь, подобно тому, как до-Аквариумные дельфины ныряли в глубину бассейнов, но у самой Грани случилось то, чего он никак не ожидал.
Что-то холодное и колючее схватило его за шиворот, не давая перепрыгнуть. Переполненный ужасом, Нил повис в воздухе, нелепо болтая руками и ногами и оглашая окрестности истошными воплями.
 - Помогите! – кричал мальчишка, надеясь, что там, с той стороны Аквариума, его услышат.
Грань затвердевала.
Никто не торопился прийти ему на помощь.
Если бы в этот момент Грабек увидел себя со стороны, то решил бы, что напоминает электронную марионетку, которые часто показывают в детском виртуальном театре, но Нил себя не видел, и слава Хранителю, ибо зрелище было не из приятных.
В какой-то момент изловчившись, Нил обернулся и увидел того, кто держал его за шкирку.
…Он никогда не задумывался над тем, как они выглядят на самом деле. В детстве, слушая рассказы дедушки Якова, воображение рисовало какие-то совершенно невероятные картины, которые, конечно, были далеки от реальности.
Когда мэтр Матвеус показывал их трехмерные изображения, Грабек был занят своими делами, не обращая внимания на рисунки преподавателя.
И все-таки Нил его узнал. Интуитивно. Памятью предков. Сердцем, если угодно.
Перед ним был зеленый.
***
Случается, что страх опутывает, сковывает и накрывает свою жертву ледяным панцирем, не давая ступить ни шагу, а бывает и наоборот. Перебродивший в крови ужас вдруг превращается в вино, хмельной кураж разливается по венам, а пьяным, как известно, и море по колено, и Аквариум по плечо.
За свою недолгую жизнь Нил пил вино лишь единожды – на юбилее дедушки Якова; нет, не пил даже – слегка пригубил. Когда-то вино давили из до-Аквариумного винограда, но это было давно – до войны. В Аквариуме научились создавать сей божественный напиток из особых химических соединений и ароматизаторов: вкус тот же, легкая летучая эйфория, но поутру никакого похмелья.
Нынче же Нил ощутил в полной мере, что такое – опьянеть, потому что только пьяному человеку могла прийти в голову мысль бороться с зеленым.
А Нил решил бороться.
«Только бы дотянуться до охранного амулета, только бы вытянуть его из сапожка, только бы, только бы…»,- в отчаянье думал Грабек, продолжая размахивать руками, пытаясь вырваться из лап зелёного чудовища. В какой-то миг зеленый ослабил хватку, и Нил свалился в песок, перекувыркнулся, чудом успев вытянуть тонкий ножичек с янтарной рукояткой.
Зеленый двигался очень быстро и почти сразу накрыл Нила своими хлесткими белыми плетками с кожаными зелеными чешуйками, но в последнюю секунду, опьяненный страхом и непонятным диким весельем, Грабек успел воткнуть охранный амулет в вытянутое тело чудовища.
Из раны потекла белая прозрачная жидкость, пахнущая как-то странно, сладковато.
- Ах, - выдохнул зеленый, отступая назад, - проклятый мальчишка!
Нил остолбенел.
Зеленые не могут говорить.
У зеленых нет интеллекта, поэтому они молчат.
Истина, которую знал каждый Аквариумный карапуз, разлетелась вдребезги, потому что этот зеленый костерил Нила последними словами.
- Зеленые не могут говорить, - повторил Грабек вслух, пытаясь убедить самого себя в том, что ослышался.
- Зеленые устали молчать, - пробурчал в ответ монстр, не скрывая сарказма. Речь его была внятной, четкой и язвительной, совсем как у мэтра Матвеуса, и внешне он тоже чем-то неуловимым смахивал на достопочтимого учителя. Та же стройность, бледность и высокий рост. Та же пышная растрепанная шевелюра (правда, вместо волос монстр тряс зелеными жесткими кудряшками). Те же длинные, будто плетки, тонкие руки. Разница заключалась в том, что у мэтра было только две руки, а не бесчисленное множество, как у этого зеленого. Да и кожаные чешуйки на руках мэтра тоже отсутствовали, хвала Великому Хранителю! Нил совсем не удивился бы, если б из-под зеленых бровей на него глянули лукавые глаза мэтра Матвеуса, но у чудовища не было бровей и не было лица. Голос звучал отдельно от тела, но Грабек больше не сомневался: говорит именно зеленый. Больше некому.
- Тебя как звать? – спросил монстр довольно дружелюбным тоном, но Нил не давал себя одурачить, по-прежнему держа охранный ножик прямо перед собой, ожидая повторного нападения. Янтарная рукоятка (именно в ней вся сила!) приятно холодила руку.
Странно, но пьянящий веселый страх совсем покинул его, оставляя по себе кислую, будто уксус, усталость.
- Нил Грабек, - сухо представился мальчишка.
Зеленый присвистнул:
- Грабек? Граб, значит? Забавно!
Ничего забавного в своей фамилии Нил не находил, но сообщать об этом зеленому не собирался. Аквариум их знает, этих чудищ. Вдруг разозлится и опять нападет?
- Я, юный Граб, почему, собственно, на тебя напал? Ножик мне твой нужен. Дашь?
- Разогнался! Дураков нет! – хохотнул Нил, снова начиная получать удовольствие от создавшейся ситуации.
Право же, не каждый день приходится вести беседы с одним из зеленых! А когда этот зеленый и не страшный вовсе, да еще обращается к тебе с просьбой, да еще шуршит своими чешуйками так вежливо…
Если бы только Бьянка Лемешова видела его сейчас, если бы Пауль Клюк оказался на его месте, если бы…
- Не дашь, значит? Жаль. Тогда будем вдвоем куковать. Кукушки, правда, перевелись давно, ваши-то постарались, но это – ничего. Сегодня мы за них.
Мало что понимая из этой загадочной речи, Нил все-таки уловил главное – зеленый уходить не собирался.
- Зачем тебе нож?
- Слова на пне вырежу – «Нил Грабек был тут»… ладно, мой юмор тебе все равно не понять. Ты ведь из новых, аквариумных, беспамятных. Нарост у меня на теле. Болезненный. Ядовитый. Вырезать нужно, иначе загнусь. А мне нельзя загибаться, я –последний. Умру – и все. Ни памяти, ни славы.
- Как же ты его вырежешь, если у тебя плетки вместо рук?
Зеленый тряхнул жесткими кудрями:
- Вот именно. Поэтому мне нужен ты. Ты вырежешь мой нарост, Граб, а я за это тебе код от Тринадцатой двери скажу. Тебе ведь хочется вернуться домой?
- Откуда ты знаешь код? – недоверчиво спросил Нил.
- Если я скажу, что умею считывать информацию на несколько верст окрест, тебя это успокоит? Я слышу мысли людей даже внутри Аквариума, если, конечно, они достаточно близко подойдут к Грани. Вот ты, например, прежде, чем перешагнуть Грань, думал о каком-то Пауле и о девочке по имени Бьянка, ведь так?
Нил закусил губу. Слово «версты» было ему незнакомо, а то, что зеленый умел читать мысли, и вовсе не успокаивало.
- Молчишь? А ведь я – твоя последняя надежда. Решайся!

***
Если бы кто-то сказал Нилу, что однажды ему придется оперировать Последнего из Зеленых, Грабек рассмеялся бы сказочнику в лицо.
А зря. Сказочники очень редко врут.
Почему он все-таки решился срезать ядовитый нарост, Нил и сам не понимал. Может, зеленый обладал особыми гипнотическими способностями? Или от надвигающейся темноты и усилившейся жажды у Нила помутнело в голове? Или все дело в том, что здесь, за Гранью, время текло по-другому, и сердце стучало по-другому, и единственный враг, вполне возможно, мог оказаться и единственным другом?
Все может быть.
Так или иначе, но нарост зеленому Нил успел аккуратно срезать как раз за мгновение до того, как тьма небрежно бросила лоскут черной материи на песок, скалы и конусовидный саркофаг.
- Код – 1623. Можешь идти, маленький Граб. И – спасибо тебе, - прошептал монстр, когда все благополучно завершилось.
- Я немного побуду с тобой, Последний из Зеленых. Подожду, пока кровь перестанет сочиться, а потом пойду.
- Не беспокойся, наши раны быстро заживают. Ты-то сам как? 
- Пить хочу, - ответил Нил, едва шевеля пересохшими губами.
- До оазиса далеко, часа два ходьбы, не меньше. Хочешь, подставляй ладони. Не бойся, вам, людям, наша кровь только на пользу идет… Память, она еще никому не вредила.
Зеленый не врал.
Дед говаривал, что у некоторых монстров кровь и впрямь чрезвычайно вкусная и обладает целебными свойствами. В начале войны, случалось, что  плененные чудовища погибали именно от потери крови, которую выпивали страдающие от жажды солдаты.
- Только с этими солдатами потом что-то чудное приключалось, - завершал свой рассказ Яков Грабек, - напившись «прозрачного соку», они наотрез отказывались впредь воевать с монстрами, мотивируя тем, что теперь в них живет «память веков».
На секунду Нил замешкался: пить или не пить?
Жажда сама нашла ответ, когда мальчик приложил сухую ладонь к сочащейся ране Последнего из Зеленого.
Сок был сладким, прохладным и неописуемо вкусным, вот только от него сразу же закружилась голова, а потом…

…Я знаю, что такое счастье.
Счастье – это солнце.
Это вода, которая питает корни, и воздух, которым дышат набухшие почки.
Счастье – это молчание, поскольку счастливым не нужны слова.
Я молчу.
Когда мне скучно, я ловлю солнечных зайчиков, готовлю ночлег для уставших скитальцев-ветров, пытаюсь ладонями коснуться зыбкого неба. Не получается. Небо – высоко, а я внизу.
Сегодня мне не скучно, сегодня прилетела кукушка.
- Ку-ку, - говорит кукушка, - смотри-ка, человек идет!.. Будем куковать.
Человек подходит ко мне, садится прямо на землю, прислонившись к моему стволу, и начинает плакать. Человек еще маленький, хрупкий и красивый.
- Это – девочка, - говорит кукушка, - и ее кто-то обидел.
Я верю кукушке. Она повидала больше моего, потому неплохо разбирается в людях.
«Не плачь», - шепчу я девочке, но она не умеет слушать мое молчание и не понимает моих несказанных слов, вместо этого она обращается к кукушке: спрашивает, сколько ей осталось жить.
Я чувствую эту девочку, ей хочется, чтоб кукушка совсем молчала, ей хочется умереть. Глупая! Зачем же – умереть, если вокруг столько не пойманных солнечных зайчиков и не убаюканных вечерних ветров?! И воздух весенний – чудо как хорош! И чистая вода питает корни… впрочем, я забываюсь: у людей нет корней.
Кукушка мудрая. Она кукует долго и с чувством. Девочка перестает плакать, сбивается со счета и, обвив меня руками, думает о чем-то своем. Потом приходит еще один человек – чуть повыше, покрепче, но тоже красивый.
- Мальчик, - со знанием дела сообщает кукушка.
- Ах, вот вы где, Мари! Маменька вас повсюду ищет, скоро ужинать позовут. Постойте… Маша, вы плакали?
Девочка поспешно вытирает слезы:
- Я? Нет! Вам показалось, Николя! Скажите, Войцеховские уже уехали?
-Так вы из-за тетушки Варвары плакали? Уехала она. Не плачьте, Мари. Она не хотела вас обидеть, она просто глупа – вот и все.
- А вы, Николя? Вы тоже считаете, что я худосочна и бледна, как покойница?
Мальчик смеется.
- Вы – прелестны, Маша. Стройны, как березка. Как эта самая березка, под которой вы расположились… давайте лучше соку березового выпьем, а? Не желаете?
- С удовольствием! – смеется девочка.
Когда мальчик делает надрез, мне чуть-чуть больно, но я не жалуюсь. Пусть пьют на здоровье.   
- Какой чудной вкус…уж сколько пила березового сока, но этот – самый сладкий. Право же,  Николя, мне подумалось… только не считайте меня наивной дурочкой, пожалуйста! Мне подумалось, как это славно – быть деревом! Солнце, вода и воздух – вот истинное счастье. И деревья это знают, потому-то молчат. Счастливым не нужны слова.
…Они сидят на траве под моей сенью до самого ужина. Сидят и молчат. Они – счастливы.

- Что? Что это было, зеленый? – задыхаясь, спросил Нил, - я видел что-то такое…
Я слышал… это была галлюцинация, да?
- Не совсем, - смущенно ответил монстр, - это была память.
- Не понимаю… память? Значит, это правда был ты?
- Ага. Я. До мутации. Когда-то мы молчали, цвели, плодоносили, умирали стоя. Потом все изменилось. Мы заговорили, научились ходить и воевать. Ничего хорошего из этого не получилось, зеленые не должны воевать – у нас совершенно иные цели в этом мире…
Не веришь? Ну-ка, выпей еще…

…Ветер сегодня попался болтливый. Южные ветры вообще отличаются разговорчивостью. Сухой, горячий, он долго не может угомониться, что-то напевает  о  соленом привкусе волн, хихикает, запутавшись в моих ветвях.
- Не хочу спать, хочу играть! – бурчит он, когда я пытаюсь его убаюкать, - Еще рано, даже люди не спят!
Люди не спят. Один, большой и красивый, прижимается ко мне теплой щекой, гладит мою шершавую кору как раз в том месте, где недавно завелся короед. Второй, поменьше, золотоволосый, сидит чуть поодаль на траве и что-то чертит.
- Рисует, - поправляет меня южный ветер, который, как и кукушка, хорошо разбирается в людях и знает все их причуды.
Короед тихонько тикает, прогрызая мою кору. Мне чуть-чуть щекотно, но я молчу: с короедами спорить бесполезно.
- Что рисуешь, Петька?- спрашивает большой и красивый у маленького и золотоволосого.
- Березу, дед, березу рисую… Барыня Марья Федоровна сказала, что если я однажды сумею березу по-особому нарисовать, она мне вольную подпишет. Она сама-то в девичестве часто сюда приходила, говорит, что береза эта диковинная, мол, душа у нее есть.
- Березы, Петька, и впрямь особенные. Такие уж деревья. Вот чем они отличаются от других, как думаешь?
- Ну… не знаю. Стволы у них тонкие и белые. Стройные они. И сок весной гонят.
- Стволы, говоришь, белые. Ой, ли? Такие уж белые?
- Не-а, с черными цятками, дед. В полоску, значит.
- Правильно. Мудрые они, березы. Все у них, как в жизни, понимаешь? Белые стволы с черными пятнами, но… белого больше. В этом и мудрость.
...На мою макушку плюхается растрепанное голубое облако, слегка надорванное ветром.
Южный ветер-сорванец, наконец, устает шалить и засыпает, свернувшись клубочком.
Короед по-прежнему тикает, но мне не больно.
Я молчу. Счастливым не нужны слова.

- Хорошее было время, - мечтательно произнес зеленый, когда Нил вновь пришел в себя после острого приступа памяти, - Жаль, что все так быстро покатилось в тартарары!
- Почему? – тихо спросил мальчик. Конечно, он много раз слышал Аквариумную версию причин произошедшего, но одного глотка памяти хватило, чтобы понять: правда не бывает однобокой.
- Не знаю, - если бы у зеленого были плечи, он бы, наверное, ими пожал, но вместо этого он слегка шевельнул руками-плетками (ветками – на поверхность сознания всплыло до-Аквариумное слово), - не знаю, маленький Граб. Мы долго жили вместе, бок о бок: люди и деревья, травы, цветы… Просто в какой-то момент людям стало тесно. Мы им мешали, наверное. Или просто надоели. Или были нужны для других целей. Так или иначе, но лесорубов становилось все больше, а нас все меньше. А потом…
…Они идут.
Я слышу их тяжелые шаги, топ-топ, топ-топ…
 Мои корни под землей мелко подрагивают от страха.
 Они идут. Приближаются. Подходят.
- Вчера целую рощу вырубили,- сообщает мне северо-западный ветер, - боюсь, теперь твой черед.
Я тоже боюсь.
У лесорубов грубые лица.
У лесорубов тяжелое дыхание.
У лесорубов черные сердца. 
- С которой начнем? – ухмыляется первый.
- Да вот с этой, растрепанной, и начнем…
Они говорят обо мне. Они говорят, а я молчу, хотя впервые мне хочется им ответить.
- Сделай же что-нибудь, сделай, - шепчет мне северо-западный, - что же ты молчишь? Они сейчас убьют тебя!
Он прав. Топор близко, одно движение, один взмах – и…
Мне хочется зажмуриться, но я не умею жмуриться: у меня нет глаз.
Мне хочется заплакать, но я не умею плакать, у меня нет души.
Я молчу и неловко пытаюсь уцепиться ветками  за медленно ползущий куда-то караван облаков.
Бах!
Удар топора. Так невыносимо больно…
Бах!
Еще один, еще!..
А, может, и есть во мне душа – я ведь плачу?
- Березовый сок, - мечтательно произносит лесоруб, на секунду отвлекшись от работы.
Я знаю, что упаду сейчас и больше никогда не встану.
Я чувствую, как умирают под землей мои корни и как ветки не спеша прорастают в небо.
Но что это?
Кто эти бесплотные тени? Откуда?
Девочка… Я помню ее, она научилась слушать мое молчание и ловить солнечных зайчиков. Мальчик… да-да, когда-то он тоже был здесь… давно. Он приходил сюда, чтобы увидеться с девочкой, именно с этой девочкой – с ней он сумел однажды коснуться ладонями зыбкого неба. 
Тени обволакивают меня, как дымок от костра, проникают куда-то глубоко, туда, где у меня должна была быть душа, если б она у меня все-таки была.
Тени, еще тени…
Петька.
Золотоволосый, похожий на маленькое солнце.
Он тоже когда-то был здесь, он сумел нарисовать меня по-особому.
Петька, а рядом с ним кто-то еще, большой и красивый, старый и мудрый. Теперь он тоже стал тенью – прозрачным дымом, который вдруг застил глаза лесорубам.
Дым рассеивается, тени исчезают, теперь они внутри меня.
Почему мне не больно?
Почему лесорубы пятятся в ужасе, кричат, убегают?
Тени наполняют меня памятью, смыслом, предчувствиями. Слова (чужие, непривычные!), питают меня, как раньше питала вода.
Почему мне не страшно?
Слова, слова, слова…
 Я делаю первый шаг. Я больше не могу молчать – я говорю…
***
…Грабек вернулся домой в тот же вечер, опоздав всего лишь на какой-то час, хотя всю дорогу домой его не покидало ощущение, будто он провел за пределами Аквариума несколько дней, может быть, даже лет.
- Почему задержался? – спросила мама, с удивлением вглядываясь в непривычно серьезное Нилово лицо.
- Экраны заставили мыть! – было в его голосе нечто такое, что заставило маму прекратить дальнейшие расспросы. Нахмурившись, она вышла из комнаты, оставив Нила наедине с собой.
Он долго сидел в темноте, потирая виски, стараясь избавиться от странных образов, которые так непрошено поселились в его голове.

…Мутная речка, лопухи шуршат у берега, плакучие ивы купают гибкие ветки в желтой воде… Плюх! Крупная капля скатилась за шиворот!
- Вы плачете, Мари? Почему?
- Нет, Николя, это не я. Ива плачет…

Нил сильно зажмурил глаза, пытаясь прогнать наваждение, но до-Аквариумная память сыграла с ним злую шутку: образы, образы, слова…

- Вот, если я хочу березовую рощу, дед? Чтоб было много-много берез, как быть? Где их взять-то?
- Ветку, Петька, нужно осторожно срезать, в воду поставить, чтоб корешки пустила, заветное слово проговорить и ждать. А потом уже в землю – и с божьей помощью будет у тебя и деревце, будет тебе и роща…

Грабек подумал, что сходит с ума. Совсем, как те солдаты, что когда-то, спасаясь от жажды, выпивали древесной памяти. Вот так и он! И назад дороги нет, и (самое страшное!) ему совсем не хочется возвращаться назад.

…Осень… зябко. Лес пахнет прелью и грибами. Бурый осиновый лист прилип к ботинку, будто промокший жалкий щенок, не отстающий ни на шаг от хозяина. Где-то вдали пилят деревья, сердце начинает неистово болеть, словно это его терзают пилой…
Лес.
Редеющий, дряхлый, с залысинами, жалкий старикашка-лес, не умирай! Пожалуйста.

Слова, слова, образы…
Нил вдруг понял, что больше всего на свете ему хочется показать Бьянке Лемешовой Последнего из Зеленых. Она капризная и смешливая, но у нее доброе сердце.
Вместе они придумают, как ему помочь.
***

Переминаясь с ноги на ногу, задыхаясь от волнения, Нил Грабек поглядывал то на часы, то на голографический портрет Великого Хранителя, то, прищурившись, всматривался в темную глубину коридора, откуда должна была появиться Бьянка Лемешова.
Хранитель, всегда полный ледяного спокойствия и равнодушия, на этот раз взирал на Грабека с некоторым сочувствием, словно знал, что ничего хорошего из предстоящей затеи не выйдет.
Бьянка опаздывала.
Нил терял время, терпение и остатки надежды.
«Она же пообещала прийти, она обещала!» - повторял он про себя, и от частого повторения слова постепенно теряли смысл.
Когда наручные часы показали семь, и Нил, совсем уже отчаявшись, решил было возвращаться домой, вдали послышался звук шагов – кто-то торопливо шел по коридору, и этот кто-то был не один.
Нил моментально воспрянул духом, и зря: спустя несколько мгновений стало ясно, что это вовсе не Бьянка на подходе. Увы, к Грабеку приближался Пауль Клюк и его приятели из старшего класса. Одного из них Нил знал в лицо: Зот Столешник, племянник мэтра Вонифатия, собственной персоной.
- Здоров, Грабек! – Пауль фамильярно, словно старинный приятель, хлопнул Нила по плечу, - Кого ждешь? Если Бьянку, то напрасно теряешь время, сегодня ее не будет.
Нил ждал, что после вступительных слов Клюка его дружки заржут или что-нибудь скажут (по крайней мере, в трехмерных фильмах все было именно так), но те молча играли охранными амулетами-ножичками, и в полумраке, царившем возле Тринадцатой двери, их янтарные рукоятки напоминали  желтые искусственные звезды, усыпавшие по ночам купол саркофага.
- Бьянка не придет? – переспросил Нил, слыша, как жалко и беспомощно звучит его голос.
- Конечно, нет! Ты что, всерьез решил, что такая красавица, как она, будет общаться с тобой, слюнтяем и неудачником? Впрочем, о чем это я? Ты же рассказывал ей, что нынче дружишь с зеленым монстром. Кажется, обещал даже познакомить ее с твоим новым другом, не так ли? Что ж, за этим мы сюда и пришли. Давай, открывай Тринадцатую дверь, смелее, не стесняйся! Мы тоже жаждем увидать Последнего из Зеленых...
- Я не стану открывать для вас дверь, - на этот раз голос Грабека прозвучал твердо и уверенно, хотя сердце в груди стучало глухо, будто старинный инструмент, который дедушка Яков называл барабаном.
- Он не станет открывать! – саркастично хохотнул Зот, - С чего бы это? Может, он просто сам не знает, как дверцу открыть, а?
- Наврал мальчонка, хотел перед Бьянкой покуражиться, - поддержал приятеля Пауль Клюк, - признавайся, Грабек, ты все это придумал? За пределы Аквариума ты ведь ни  разу не выходил, верно?
- Неправда! – выкрикнул Нил, и барабан в его груди зазвучал громче, - я был там, только вас туда не пущу!! Слишком много чести, не про ваши рыла...
Он не успел договорить: разъяренный Клюк с силой толкнул его в грудь, повалил наземь и начал мутузить, что было мочи.
Нил отчаянно защищался, пока Зот Столешник не заехал ему ногой по лицу.
Что случилось потом, понять было сложно: разбитый нос, выбитые зубы, кровь повсюду, возможно, сотрясение мозга – иначе как объяснить странное видение, вдруг возникшее перед затуманенным взором Грабека?
...Сначала голографическое изображение Великого Хранителя подернулось рябью, а потом, заговорщически подмигнув Нилу, Великий начал медленно расплываться и растекаться, пока и вовсе не истаял в воздухе.
В зыбком сизом мареве, сгустившемся на месте, где прежде находилась Тринадцатая дверь, вдруг появился силуэт, знакомый Грабеку: высокое стройное тело, белые руки-плетки в зеленых кожаных чешуйках… Сомнений не было – на выручку Нилу пришел самый жуткий из До-Аквариумных монстров – Последний из Зеленых.
***
Ему снова вспомнился эпизод из дешевого трехмерного фильма: появляется зеленый монстр, и герои в ужасе спасаются бегством.
Увы, жизнь редко похожа на трехмерные изображения – Пауль не сбежал. И его друзья не сбежали.
Потрясенные, они какое-то время взирали на зеленого, и их застывшие фигуры напоминали  мраморные скульптуры из Музея до-Аквариумной истории. 
Наконец, Зот Столешник пришел в себя и вдруг радостно присвистнул:
- Зеленый… Настоящий зеленый, клянусь Великим Хранителем! За его голову нам такой гонорар дадут – закачаешься! Дядя говорил – 10 штук, представляете?
В ответ на это Последний из Зеленых расхохотался, и его смех снова заставил мальчишек окаменеть, всех, кроме Зота Столешника.
- Чего вы боитесь? Ну, смеется он, что с того? Он же после мутации! Нас трое, у всех охранные амулеты – ничего он нам не сделает!

- Не трогайте его, не смейте! – закричал Нил.
- Не беспокойся, маленький Граб, мы так просто не сдаемся! – бодро отвечал ему Последний из Зеленых, - и не с такими лесорубами справлялись!
То, что зеленый умеет говорить, было еще одним потрясением, но иррациональный страх, видно, только придал сил юным охотникам на монстров.
Нила это не удивило – он сам через подобное прошел всего пару дней назад.
Первым на зеленого напал Зот Столешник. Ловко орудуя охранным ножичком, он напоминал до-Аквариумное насекомое, название которого Нил не помнил.
Затем к Зоту присоединились его приятели, и все закружилось, завертелось, будто в сумерках захлопали крылья ветряной мельницы.
Пытаясь прорвать кольцо, окружившее его зеленого друга, Грабек ринулся на Пауля, и тот полоснул его ножом по руке.
Вскрикнув, Грабек упал, замечая, как красные капли крови превращаются в черные кляксы на белом песчаном полотне, но белого все равно было больше.
Где-то рядом мальчишки ожесточенно рубили Последнего из Зеленых – Нил слышал его предсмертный хрип.
Вдруг все потемнело и свернулось в черный клубок, и только откуда-то издалека доносились веселые голоса:
«Право же,  Николя, мне подумалось… только не считайте меня наивной дурочкой, пожалуйста! Мне подумалось, как это славно – быть деревом! Солнце, вода и воздух – вот истинное счастье. И деревья это знают, потому-то молчат. Счастливым не нужны слова».
***
Он очнулся, когда совсем стемнело.
Рука болела, но перестала кровоточить, а ножевой порез успел затянуться бурой корочкой.
Нил не удивился: время здесь текло иначе, чем в Аквариуме - на этот раз, видимо, быстрее.
Не в силах подняться он просто неподвижно лежал на спине, глядя вверх.
Конусовидная верхушка саркофага надменно вспарывала купол темно-синего, почти кобальтового, неба. Ветер лениво пересыпал в невидимых руках белый песок.
Во рту пересохло, лицо полыхало, словно жаровня, и во всем теле ощущалась такая слабость, что Нил с трудом сумел подняться.
- И как нам теперь отсюда выбраться? Думай, Зот! Ты же у нас самый хитрый, убить зеленого и получить вознаграждение – была твоя идея, не так ли? – услышал Нил голос Клюка, доносившийся из-за черной скалы.
- Это так! – огрызнулся Зот Столешник, - Но ведь это не я пырнул Грабека ножом, а за это гонорары не дают! Ничего, отдадим Музею вот эту зеленую плетку, и в накладе не останемся. Главное, как отсюда теперь выбраться?

…Убить зеленого…
Нил вздрогнул. Сделал несколько шагов и вдруг споткнулся обо что-то темное, валявшееся на песке.
Присмотревшись, он едва сдержал горестный возглас: обрубки, щепки, исполосованные ножом листики и ветки – все, что осталось от Последнего из Зеленых.
Он поднял отрубленную руку-ветку, отряхнул от песка и медленно побрел прочь, наугад, наудачу.
- Дед, смотри-ка! А ведь у меня получилось нарисовать по-особому!
- Молодец, Петька! И впрямь – получилось. Глянь, береза-то как живая…
 

В голове опять завертелись мыльные пузыри чужих образов, прозрачные сферы слов – Нил пытался ухватить самую важную, ту, которая ему поможет – бесполезно! Сферы лопались прежде, чем он успевал их коснуться.

Лесорубы, лесорубы…
Так близко!  Бах! Удар топора. Так невыносимо больно…
Бах! Еще один, еще!..
Нил подкосился, словно это его только что ударили топором. 

- Ветку, Петька, нужно осторожно срезать, в воду поставить, чтоб корешки пустила, заветное слово проговорить и ждать. А потом уже в землю – и с божьей помощью будет у тебя и деревце, будет тебе и роща…
Есть! Нашел, поймал то, что нужно!

«Зеленый говорил, до воды два часа ходьбы», - думал Нил, прижимая к груди, как какую-нибудь драгоценность, тонкую березовую ветку. На месте среза выступили капельки-слезы.
Грабек знал, какие они на вкус.
- Может быть, еще не поздно, - шептал он, вглядываясь в чернеющую даль, в надежде увидать там плоское зеркало оазиса.
Может быть, еще не поздно.

***
Киев, январь 2011.