Никак не могу забыть

Когда я летел на велосипеде в свои добрые семнадцать лет, я не смотрел вперёд настолько внимательно, чтобы увидеть грузовую полуторку. Я вообще уже ничего не видел! Хотя передо мной открылся канал с ярко светящимся выходом из него. Фактически я уже летел в новый мир.
Какая-то злая сила прервала полёт, и я упал прямо с этой большой высоты на песок.
Этот шальной удар о борт полуторки, то-есть, машины, подобной "Газели", подтолкнул меня к высокому мастерству художника.
Еле передвигаясь, я пришёл в ИЗО студию и присел рисовать не натюрморт, а сразу натурщицу!
Все солидные художники стали мне говорить, что мне ещё рано рисовать людей, что надо посидеть ещё на натюрмортах. Но я упрямо приколол полный лист ватмана на мольберт и стал колдовать карандашом.
И наколдовал я портрет во весь рост тридцатилетней натурщицы лучше всех!
Маститые художники, их тогда называли самодеятельными, смущённо разглядывали мой рисунок, ничего не говоря.
Воодушевлённый своим успехом я уже не обращал внимания, что целый месяц еле передвигался. Я не сообразил даже, что надо обратиться в больницу по поводу того вреда, который я всё же получил от полёта на небо.
Вред же оказался очень большим. То, что ум мой не пострадал, оказалось моей ошибкой.
Я потерял память. Я не помнил, как жил те семнадцать лет до столкновения с машиной. К счастью, я закончил десять классов, получил аттестат зрелости, и вспоминать, как я учился, мне было не обязательно.
Конечно, я поехал поступать в Казанское Художественное училище. Рисование я сдал блестяще.
Но, как я уже сказал, я потерял память о своей прошлой жизни. Естественно я получил двойку за сочинение. Я совсем не знал, что писать о старухе Изергиль!

Домой я вернулся не очень огорчённым. Через год открылся Художественно-Графический Факультет в УГПИ. Я поступил легко. К тому времени моя память проснулась с помощью моих четырёх друзей. Они очень настойчиво рассказывали мне, что я делал до аварии.
С первых же дней учёбы выяснилось, что мои руки каждое утро стали отниматься. Надо было идти в институт, а рук у меня просто не было! Я не понимаю, почему я боялся сообщить об этом даже матери.
Когда онемение проходило, я уже непременно в институт опаздывал. И  это продолжалось все пять лет учёбы. Далее выяснилось, что правая кисть моя быстро уставала держать карандаш или кисть. Тогда к делу приступала левая рука. Я даже приноровился записывать лекции левой рукой, но справа налево. Получалось быстро, и я успевал записать всё.
По поводу опозданий на занятия у меня всегда были стычки с преподавателем Холмогоровым.
Я и ему ни разу не признался в своей беде. То, что я не служил в армии совсем не по этой причине аварии. У меня, как я сегодня подозреваю, организм пострадал по полной программе. Так что, даже имея кучу дефектов здоровья, я оформил кандидатскую доктору Габову, и он написал мне статью в исследовании, которая переосвидетельствованию не подлежит!
Просто жалко мне сегодня себя со всех сторон! Оказалось, что Габов написал не за оформление Кандидатской, а правду! Так что, я и здесь, в этой статье, мучаюсь пожизненно.
Но и это ещё не всё. Мне уже семьдесят шесть лет. И я, по сравнению с молодыми людьми, выгляжу молодцом! Просто я приспособился жить с тем, что имею.
Самое удивительное, что мне всё время приходится таскать тяжести! Здесь я себя не жалею. В садоогороде я просто зверствую. И поверьте, это помогает против онемения рук, шеи, которые сильнее всего пострадали в аварии.

За свою жизнь я настрадался в больницах по самое не могу! Врачи старались, и вот я всё ещё радую вас, читатели, своими опусами!

август