1. 233. Об этом Лизка не знала

Предыдущее http://www.proza.ru/2016/08/23/150

1.2.3.3. Об этом Лизка не знала

     — Хаз!
    
     — Орел!
    
     Мужчины крепко пожали руки и обнялись.
    
     — Че стоим? В дом, в дом, к столу! — Виктор подпихнул Берта и Хаза в распахнутую дверь.
    
     Берт сдержал свое слово, в две недели организовал встречу и теперь сопровождал Деда Мороза на рандеву с генералом Лазаревым.
    
     У шикарного стола стояли роскошная женщина и ухоженный шестилетний рыжеватый мальчик в десантной униформе.
    
     — Привет, Алла, Сева! — сказал с улыбкой Берт и шагнул в сторону.
    
     Аллу окатило с головы до ног огнем, холодом, огнем, стало душно, замутило, ноги в туфлях на шпильках стали ватными, стоять ровно помогали только стол и сын. Она узнала мужчину стоящего за Бертом.
    
     Виктор, увлеченный своими мыслями, идеями, планами, не сводящий глаз с гостя, пробасил:
    
     — Саша, знакомься. Мои супружница и сын…
    
     — Саша, — как ни в чем не бывало, проговорил, делая шаг к хозяйке, гость и протянул руку, стянув лайковую перчатку.
    
     — А-а-алла… — прошептала женщина, прикоснувшись внезапно увлажнившимися пальцами, к сухим длинным, кажущимся старательно ухоженными и изнеженно-интеллигентскими пальцам гостя.
    
     Да, был у Хаза «дефектик»… К его довольно массивной фигуре и вполне мужественной внешности прилагались интеллигентские женственные кисти рук, унаследованные от матери. Чаще всего это подмечали опытные и пресыщенные, но не успокоившиеся и жаждущие новых сладостных утех шлюхи, из тех которые не раз отведывали кое-что послаще морковки и спелой клубнички. Сколько раз он слышал из внезапно пересыхающих уст не вызывающих у него никакого интереса, но начинающих часто дышать золушек second и гораздо более hands, что у него руки музыканта, хирурга, гинеколога… Не смущали их и снайперские мозоли на обеих руках. На самом деле это были руки человека с семнадцати лет усаженного за компьютер, IBM PC XT, хотя, моторику он развил еще в детстве, лихо жонглируя винтиками, гаечками, планками, уголками, скобками и ключами-отвертками детских конструкторов, из которых громоздил разные замысловатые вещицы. Поэтому, отправляясь на встречи, обещающие присутствие озабоченных женщин, Хаз напяливал перчатки.
    
     Алла хорошо разглядела его руки еще в их первую встречу, произошедшую шесть с половиной лет назад в кабинете Корбута, она помнила, как позавидовала форме его ногтей, даже пронеслась шальная мысль: «Не спросить ли координаты его маникюрши? Простой нищий туннельный бродяга, а какие ногти». Его «маникюршу» она узрела на следующий день через замочную скважину своей палаты… Хаз ждал возвращения лежащей в соседней палате жены с процедур, убивая время, вытащил щипчики и обкорнал под самое мясо ногти, раздраженно оглядел получившиеся зазубренки, вытащил плоский и блестящий перочинный нож, в котором отыскалась пилочка, и принялся их устранять. Стыдно, но, разглядывая процесс и результат, Алла страстно возжелала… такую же…
    
     Вот уже который год она наблюдала за руками Севки и Лизки… С Севкой-то все было ясно, но откуда у Лизки были такие же пальцы и ногти?..
    
     Наконец, Виктор заметил, что жена ведет себя странновато, подошел вплотную, приобнял, заглянул в глаза, на заданный шепотом вопрос, услышал не очень внятное бормотание, напрягся… Помощь подоспела, откуда не ждали. Хаз положил руку генералу на плечо:
    
     — Вить, расслабься, с моей тоже такое бывает, налопается чего-нибудь пока готовит или цикл засбоит… Усади, налей воды…
    
     Пока хозяева решали свои проблемы, Хаз обернулся к мальчику:
    
     — Привет, кадет!
    
     — Здравия желаю, товарищ…
    
     — Ротмистр, — подсказал Хаз, наклонился и добавил на ухо шепотом, — правда, по нашему уставу положено говорить господин ротмистр или ваше высокоблагородие, мы товаров не ищем, а тот, кто защищает станцию и живущих на ней мирных людей, достоин называться господином…
    
     — А что это за звание?
    
     — Оно использовалось в кавалерии Российской Императорской армии и за рубежом, соответствует майору в Советской. Но можешь звать меня просто — дядя Саша. — Хаз протянул руку.
    
     — Сева, — мальчик с чувством пожал руку взрослого, значительно отличающегося от обычных гостей и друзей отца. Неведомая им ранее энергия заструилась по телу. Странное чувство, что где-то, когда-то он уже слышал этот голос, ощущал прикосновение этого человека, не покидало его, хотя, память гласила, что видятся они впервые. Не хотелось разрывать рук. Хотелось уткнуться носом в меховой жилет, прижаться к серому кителю странного кроя и фактуры…
    
     — Дядя Саша, а кадет — это кто?
    
     — Суворовец. Суворовские училища создали по образу кадетских, там растили будущих юнкеров и офицеров. Еще зеки так всех военных называли. Партия при царе была «Конституционно-демократическая», тоже кадеты. Вообще-то переводится как «младший».
    
     — Ясно! А вообще в армии у Вас какое звание?
    
     — Лейтенант запаса Инженерных войск Российской Федерации.
    
     — А Вы сталкер?.. Как папа?..
    
     — Сталкер. Только вольный. Начальников надо мной поменьше…
    
     — Сева! Прекрати мучить гостя болтовней, — прошипела отдышавшаяся мать.
    
     — Успокойся, Алл. — Улыбнулся Хаз. — Он правильные вопросы задает.
    
     Ободренный Севка подобрался поближе к присевшему на диван гостю.
    
     — Дядя Саша, а Вы хорошо стреляете?
    
     — Если до сих пор живой, то лучше своих врагов.
    
     — А у Вас какой пистолет?
    
     Хаз улыбнулся, зеленые черти аж заплясали в его глазах. Севку торкнуло, глаза как у Лизки. Гость из-под левой подмышки вытащил АПСБ, выщелкнул магазин, направил в свободный от людей угол, снял с предохранителя, оттянул затвор, проверил, пуст ли патронник, закрыл затвор, поставил на предохранитель и, держа за ствол, протянул мальчику. Севка ловко подхватил тяжеловатый для ребенка пистолет, проверил, чист ли ствол, направил на стоящую на полке мишень. Чувствовался навык, Хаз заметил хват, которому он обучал Лизку. Мальчишка явно хотел похвастаться. Да и было чем! Севка по всем правилам безопасности с благодарностью вернул оружие.
    
     Хаз зарядил и спрятал ствол.
    
     — А у тебя что там в кобуре?
    
     Севка радостно извлек и протянул игрушку, соблюдая все правила. Мужчина аккуратно взял и внимательно осмотрел оружие.
    
     — Мишень там? — Севка кивнул.
    
     — Десятка, десятка, десятка,.. — радостно восклицал он, после выстрелов гостя.
    
     — Ну-ка, а ты!
    
     Севка радостно и старательно начал палить по мишени. Гордо оглянулся:
    
     — Хорошо?
    
     — Лучше, чем многие, но… Сева, к сожалению, в реальном бою, тебя могли уже несколько раз убить…
    
     Севка насупился, отстранился.
    
     — Я не хочу умалять твоих достижений. Для Человека твоих лет и опыта то, что ты уже делаешь грандиозно, но… Я хочу, чтобы ты выжил и победил! Не смотря ни на что, выживал и побеждал! Понимаешь?
    
     — Так точно! Господин ротмистр!
    
     — Научить?
    
     — Конечно, дядя Саша! — Севка, спрятал пистолет в кобуру и обвил руками шею Хаза, благодарно прильнул всем телом, всей душой!
    
     Хаз крепко прижал мальчика к груди, смахнул набежавшую слезу, сыновнее доверчивое тепло обожгло сердце:
    
     — Ну? Готов? Тогда слушай и делай…
    
 

     Отец, мать и Берт, не дыша, следили за уроком, не прошло и двадцати минут, как мальчик начал попадать в мишень, почти не целясь, молниеносно смещался после выстрела, «качал маятник», схватывал на лету…
    
     — Смени руку!.. Смени глаз!.. Резче!.. Жестче!.. Плавнее!.. — Сыпались команды и вводные. Пот тек ручьем, но мальчишка не сдавался.
    
     Наконец, Хаз удовлетворенно улыбнулся…
    
     — Уяснил, кадет!
    
     — Так точно, господин ротмистр!
    
     — Дальше отрабатывай самостоятельно!
    
     — Слушаюсь, Ваше высокоблагородие!
    
     Хаз расхохотался, сгреб взопревшего пацана, прижал к груди, чмокнул в макушку.
    
     — М-да! — Лазарев зачарованно крутил головой. — Мастер-класс уровня люкс++!
    
     Севка сбегал на кухню, напился и умылся. Передохнул и продолжил палить, выполняя упражнения.
    
     — Всё! К столу! — Прогремел Лазарев.
    
     Хаз вымыл руки, присел на указанный стул.
    
     — А Сева?
    
     — Нечего ребенку за столом со взрослыми делать! — припечатал генерал.
    
     Выпили за встречу; за гостеприимный дом, хозяев и хозяйку; третий тост, молча и стоя; четвертый за тех, кто в походе…
    
     Закуска почти исчезла со стола. Алла засуетилась, пискнула про горячее, Хаз притормозил ее порыв:
    
     — Погоди, закуска уляжется, о делах покалякаем, перекурим…
    
     Встал, перенес к генералу свой рюкзак, раскрыл — выставил товар лицом: ПМ, АПС, АК. Лазарев моментально протрезвел, потянулся к стволам как ребенок к игрушкам…
    
     — Вить! Вить… аккуратнее, там же не фонарик, а лазер, попадешь в глаз — ослепишь, а дальность поражения соответствует ТТХ оригиналов.
    
     — Круто!
    
     — Мишени дорабатывать придется, на каждый вид и расстояние регулировку придумать, луч-то мы параболой не согнем.
    
     — Даже это предусмотрел! По этой стрелять можно?
    
     — Вполне…
    
     — Сколько просишь?
    
     — Двойную цену нового оригинала. Если для переделки подгоните свои стволы, то скидка 40 процентов. Готовы принять оплату и винтовочными и ТТшными патронами или пулеметами Максима и Дегтярева, наганами, снайперскими трехлинейками, ППШ и ППС.
    
     — Курс обмена?
    
     — Полтора винтовочных за один патрон к АК, два к ТТ или нагану — за один АК. Пулеметы Максима и Дегтярева за один АК. Два ППШ или ППС за один АК. Три нагана за АК.
    
     — Зачем тебе это старье?
    
     — ППШ и ППС не уступают АК в замкнутом пространстве, а патроны дешевле.
    
     — Резонно. А трехлинейки, Максимы и Дегтяревы?
    
     — Андреевский новодельный мост прикрыть надо, а еще Лужнецкую и Фрунзенскую набережные простреливать…
    
     — А СВД? Печенеги?
    
     — Снайперская трехлинейка СВД не уступит, а патроны дешевле…
    
     — Экономика должна быть экономной! — хохотнул Лазарев.
    
     — А коллекцию пополнить! Странно, что про наганы не спросил?
    
     — С этим ясно. Надежно и без гильз.
    
     — Самовывоз и доставку оплаты до Гагаринской обеспечишь?
    
     — Не вопрос.
    
     Берт и Виктор увлеклись «игрушками», Севка присоединился к ним…
    
     — А мы пока перекурим, — мурлыкнула хозяйка, подцепила гостя за рукав и повлекла за собой на двор.
    
                * * *

     — Спасибо, что не спалил!
    
     — А оно мне надо?
    
     Присели на лавку, закурили.
    
     — С вещами ведь ты выручил? С ног сбилась, ничего найти не смогла! Сколько мы должны?
    
     — Много вы должны! Много! Сын должен быть жив-здоров, сыт, обут-одет, отмыт-обштопан, хорошо обучен и воспитан! Тогда в расчете! — Хаз заразительно хохотнул.
    
     — Сашка! Саш, спаси, Бог, тебя и Машу! Шесть лет счастья… — Алла обвила его руку и прижалась к крепкому плечу.
    
     — Носи, не стаптывай! Сына сбереги! И за Лизкой присматривай. Если что, я рядом.— Сталкер ласково похлопал ее по руке. — Ты тогда нам здорово помогла! Считай, станцию спасла.
    
     — Саш, ты не понимаешь… Сы-ын!
    
     — А ты понимаешь? Машка четыре года по ночам кричала… Посреди ночи в слезах вскакивала… Декабря больше чем черт ладана боится! А с тринадцатого по шестнадцатое в хлам напивается, как лунатик взад-вперед по норе шастает — заснуть не может, детей зовет. Петь перестала, улыбки не выпросишь…
    
     — Саш…
    
     — Забудь! Проехали. Лишь бы Севка выжил, да Человеком стал.
    
     — О чем воркуем, девочки? — Виктор подкрался незаметно… Втиснулся между женой и гостем.
    
     — Алла, наконец, вспомнила, где мы раньше виделись.
    
     — Ну-ка, ну-ка? — Виктор навострил уши…
    
     — Моя жена на сохранении у Корбута в соседней палате лежала…
    
     — Светло-русая с обалденно-голубыми глазами?
    
     — Углядел, змий! — Хаз хохотнул.
    
     — Обижаешь… Орел! — прыснула Алла. — Кобелина! Жена беременная, а он на чужих заглядывается!
    
     — Непоколебима кобелина сущность! — философски ввернул Хаз.
    
     — Контраст… Контраст поразил. — начал оправдываться генерал.
    
     — Чаво-чаво? — Алла жгла мужа сарказмом и испепеляла взглядом.
    
     — Блеклая она, прости, Саш, волосы спрячет и смотреть не на что… Но глаза… Я такие только у Севки видел… В кого бы это?.. — И обжог жену пронзительным рентгеновским взглядом.
    
     — В детстве у меня такие же были! — Нашлась Алла.
    
     — Разве что…
    
     — Вить, я же Сашу, почему не признала? Он же рыже-русый был…
    
     — … а сейчас снега белей… — Подхватил Лазарев. — С обороны подарочек?
    
     — Ме-а, — мотнул головой Хаз. — За месяц до того сподобился. А с обороны у нас полстанции побелели, кто вынос трупов пережил. Бандерлоги бабами да ребятишками изнасилованными прикрывались, да всех их и перестреляли.
    
     — И как тебя угораздило? — спросила Алла.
    
     — Герму перед носом ребенка закрыл.
    
     — Вона как… — Процедил сквозь зубы Виктор.
    
     — Да не смотрите вы на меня как на врага народа! Прав я был! Через три дня доказательства получили, да уж цвет волос не вернешь. Не повылазили и, Слава Богу!
    
     — Расскажи, авось попустит… — сказали супруги хором. Ужом выскользнул из квартиры Берт и молчком примостился подле Аллы.
    
     Хаз вытащил фляжку, открыл, поднес ко рту, все подумали, глотнет, а он вытряхнул себе в рот тонкую сигарету, завинтил крышку, чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся, задержал дым в легких, выдохнул, потянуло забытым ароматом настоящего табака.
    
     — Дело двадцатого февраля к ночи закрутилось… — Начал рассказ Хаз.
    
                * * *

     Пара сталкеров-бродяг (Цыган и Рохля) подписали наших такелажников хабар с хаты до станции дотащить.
    
     Ребята-грузчики все как родные… С апокалипсиса нос к носу, плечом к плечу, вместе гипермаркеты обносили, вместе «дикарей» и одичавших собак да кошек отстреливали, семья! Старшими в бригаде Никсём и Боцман были.
    
     Гип намылился их проводить, да и мне «воздух» не помешал бы…
    
     … С хаты чисто ушли, а во дворе волколаки… Ломанулись подвалом. Чистенький вроде, пылюки по щиколотку и дозиметр трезвонит — не расслабишься, но ничего особой беды не предвещало.
    
     Тут нам первый раз свезло.
    
     Надыбали мы на сдачу с Гипом изолирующие противогазы, а срок их уже истекал, ну и решили использовать на «прогулке», чтобы обычные фильтры сэкономить, прикинули, минуток на сорок-полста их хватит, а до дому тридцати не идти. В них в подвал и полезли.
    
     Полпути не прошли. Смотрим, а грузчики наши как пьяные, идут, виляют, лапки у них подгибаются, задами к земле тянутся, ослабели! К стенкам жмутся! Не иначе отрава в воздухе! Психотроп распылен? Метан? Водород? В противогазе разберешь? Хорошо, что не азот или угар — задохлись бы на раз. А мы-то с Гипом от атмосферы заизолированы. Стали их матом да пинками вперед гнать, успешно, кстати, получилось.
    
     Прошли лабиринт. Вывалились в большую залу, в конце ее дверка, за дверкой еще комната, а из нее уж и выход наверх. Работяг до двери допинали, протолкнули всех: двух клиентов, восемь рабочих, двух старших, а Гип возьми и застрянь. Рюкзак, разгрузку, аляску верхнюю и броник долой, пердячий пар стравили, химза затрещала, но выстояла, пропихнулся он, с трудом, но пролез.
    
     Стою, отдуваюсь, осматриваюсь. Рюкзачок и прочее имущества Гипа переправил. Пора и честь знать.
    
     Вдруг вижу, по стенам силуэты человеческие намалеваны, ну, как в Хиросиме или Нагасаки после ядерной бомбы, и горки пепла под ними. А в них вещички приметные поблескивают, браслет гонщика и брелок с ключами Спидины, дробовик и тесак Лешего, оплавленные и скрученные, но узнать можно. А они друг за дружкой месяц как пропали. Тудой-сюдой, глянул назад, на стенке отблески пламени танцуют, будто кто-то с огнеметом приближается.
    
     Из-за угла девочка лет трех выходит…
    
     На улице минус сорок. В подвале минус тридцать, а она в летнем платье и босоножках с тремя ромашками в правой и пятью одуванчиками в левой руке, идет, улыбается, машет, глаза карие чуть навыкате, волосы темнее смоли кучерявые, капризный избалованный ребенок южных кровей.
    
     Тут второй раз свезло, не смог, не осилил или поленился телепат, который там глумился, порыться в моих мозгах, состряпал бы русопятую…
    
     А огнемет приближается…
    
     И встает она посреди залы, дура дурой.
    
     «Дяденька, помоги!» — не в ушах, а в мозгах детский голосок звенит…
    
     — Ко мне беги! — ору… Стоит, ручонки тянет, хнычет.
    
     Стою, прикидываю.
    
     До нее добегу. Ее дотащу и в дверь закину, а сам не успею дверь с той стороны притянуть и закрыть, с этой надо толкать, быстрее выйдет, а то огонь прорвется. Но с этой стороны ручек запирания НЕТ! Срезали доброхоты гребаны!
    
     Прикидываю дальше.
    
     Дверь, сука гладкая — не зацепишься, закрою и подопру, а огонь превратит меня в пепел или ствол расплавит-изогнет, выжжет кислород, давление упадет, дверь откроется, разбросав мой прах, обратная тяга образуется, всех, кто за дверью, спалит, тринадцать мужиков и эту…
    
     Объяснять, чтобы дверь задраили времени нет. Да и не успеют! Стоят далеко.
    
     Вывод: ребенок при любых раскладах — труп. Пусть погибнет один! Чего мужиков губить?
    
     Девчонка, кажется, ожила, побежала ко мне, упала, разбила в кровь коленки, заревела. Голосок ее верещит в голове, требуя спасения, а рот закрыт намертво…
    
     Тихий чужой шепоток, застолбивший местечко у той точки в голове, где побаливает от словленного в наушниках стереоэффекта, требует остаться, подпирая дверь...
    
     Как робот, неведомо кем управляемый, поворачиваюсь к ребенку спиной, перехожу в комнату к парням, захлопываю дверь и закрываю замок.
    
     Ну не могла трехлетняя девочка проскочить пятнадцать метров за секунду, загрохотать кулаками в дверь, перекричать рев пламени, не способен детский крик пробиться через задраенную даже тощую герму. Дверь раскалилась докрасна, потом побелела и, остывая, запаялась, но жаром пышет, аж резина химзы плавится, если руку поднести или приблизится.
    
     В ушах визг горящего живьем ребенка, перед взором ее расширенные от боли глаза, полыхающие волосы и одежда, трупик извивающийся, будто в окошко при кремации глянул, но его там не было, ни глазка, ни иллюминатора, все как на полупрозрачном экране, реальность заслоняющем. Голову ломит. Тело под подхимзушником горит и зудит, будто вши с клопами и блохами разом пируют, или на медленном огне тебя жарят. Что на ногах держит не понятно.
    
     Гип подбежал, стал меня трясти, в окуляры противогаза заглядывать.
    
     Ребята минут через пять-десять продышались-очухались, дверь из подвала выбили, в магазин выползли, высадили витрину и ломанулись в сторону дома.
    
     Следом бежим, голова как с похмелья, еле в витрину пролезла, Гип за шкирку меня тащит…
    
     Откуда волколаки и прочая хищная живность набежала, не помню. Встали. Клиенты-то уже в проходную ломятся, хоть с серьезными стволами были, а у нас с Гипом, Никсемом и Боцманом четыре автомата и шесть АПСов, у грузчиков только ПМ. Заняли полукруговую, грузчиков к норе спинами пихаем, длинными по зверью садим, вроде падают-визжат, а меньше не становится. «Пушной зверек» подкрадывается…
    
     К лестнице отошли…
    
     Сил нет, патроны тю-тю, во рту сухая бяка…
    
     Вдруг, сверху два печенега кинжальным огнем из-за спины вдарили… Подствольники тявкнули…
    
     Не поверишь… Хрюн и Хряк соскучились, пошли типа погулять-встретить. Душевные ребята, по пулемету и калашу, не считая АПСов, прихватили, да по два боекомплекта на ствол.
    
     Мутанты обломались и слиняли. А я уже совсем поплыл, вырубился. Не помню, как дотащили, на дезактивации кислород кончился, начал ласты склеивать. Кто-то маску сорвал, завыл волчицей…
    
     Машка к Серафимке в гости зашла поплакаться, а тут мы как снег на голову, нас часов на шесть-восемь позже ждали. Она подскочила да противогаз и сняла, а там вместо русых патл, пепельный снег…
    
     Жена, как от Корбута выбрались, неделю к себе не подпускала, словом не обмолвилась, а тут…
    
     Только она и спасла. Давление меряет — шкалы не хватает, кислород, уколы, массаж точечный, плавно и грамотно сбила — от инсульта уберегла.
    
     Машка за мной, как тигрица за тигренком ходила, с ложечки кормила, вылизывала, нос да зад подтирала, на каждый писк подскакивала, посетителей такими загибами посылала, у Боцмана с Гипом ушки в трубочку свернулись.
    
     Глаза ее тогдашние забыть не могу…
    
     Зеркало от меня два дня прятала.
    
     Спать я не мог, чуть вглубь проваливаюсь, та девчонка в сон влазит. И та, да не та. Глазки голубеть начали, волосики порыжели… Проклятья старушечьим шепотом цедит, сердце рвет стальными леденящими иглами…
    
 

     Алла хлюпнула носом, глянула на мужа и Берта.
    
     — Да… — Виктор почесал нос, — думал у меня нервы тросы, а яйца из стали… Не смог бы сам, очканул, солдат на ребенка разменять. Так в чем дело-то было? Правду как узнал?
    
     — Интересно? Дальше слушай…
    
                * * *

     … К двадцать третьему оклемался. Кутнули-пиранули по-гагарски. Подарки разобрали-раздарили, три классных ствола с оптикой притырили.
    
     Двадцать четвертого после заката выползли с пушками наверх…
    
     Кабанчики честно постреляшки заработали — нас и хабар спасли, да, и стволы эти тоже.
    
     Минус тридцать. На небе ни облачка, ни ветерка…
    
     Небо как у Ломоносова: «Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна».
    
     И ни одной твари, ни летучей-пархучей, ни скакучей-прыгучей, ни ползучей. Заныкались. Утром двадцать первого бы по норам, падлы, сидели тихонько. Нет, сегодня затихарились!
    
     А стрелять-то охота! Лапки чешутся, глазки зудят!
    
     Хряк и Хрюн пошли мишени ставить на площадке над ТТК, вдоль тридцать седьмого дома. Мы с Гипом стоим, поляну давешнего ристалища сканируем… Витринку бы надо восстановить, чтоб дом не гнил…
    
     Чу, свет в окне на третьем этаже.
    
     Ствол с оптикой к плечу! Шарятся по квартире двое… Цыган и Рохля!
    
     Хабар прибрали-упаковали, собрались валить. Окно кухни открыли, уже три мешка вниз спустили, Цыган серебро столовое в четвертый допихивает. Спустил и этот. Снарягу проверяет, сам лезть собрался, Рохлю поперед не пустит, вдруг крепеж оборвется. Встал на подоконник…
    
     Через окна и двери соседних комнат боковым зрением засекаю движение света… Третьего прихватили? Кого? Чужих, кроме них, на станции не было, наших после общения с нами вряд ли позвали бы (жидковаты они супротив Гипа оказались, он-то любую тайну третьим глазом видит), да и все дома сидят, похмеляются или на постах. Ждем-с!
    
     Рохля чего-то засуетился… На Цыгана не смотрит, а должен бы… В коридор ломанулся, загораживает… Чуть сдвинулся. Ага, попалась! Давешняя девчонка, но не с цветами, а с мячиком… и отблески огня на стене… Что-то лопочет, губ не разжимая. Стужа, а она в летнем…
    
     Рохля повелся. Добряк глупый! Телок доверчивый! Жалко его до боли, ходил бы под нами, а не с Цыганом, жил бы долго и пользы людям много принес. Но нет, угораздило ж с ворами сойтись.
    
     Тварь эта мелкая, хотя, Бог только знает, кто ее личиной прикрывается, тоже свое дело туго знает.
    
     И вот эта гора доброты два метра высотой и метр-тридцать в обхвате встает на колени, сбрасывает перчатку и сует свою пятерню под химзу, шоколадку достает и девчонке протягивает. Та что-то сказала, рот не шевелится, как на фотке, но крепыш растаял, она ручонки ему на шею раз…
    
     Цыган на подоконнике пляшет, не знает куда соскочить. Наружу, или в кухню? Инстинкт и опыт орут: «БЕГИ!» А может человек в нем проснулся? Решил друга-раба спасти? А может у Рохли, кроме автомата и патронов в разгрузке еще что-то ценное сныкано?
    
     Грешен я, не удержался, крикнул:
    
     — Съёбывай!
    
     Зря! Пока он вертелся, ища источник совета, время упустил.
    
     Девка полыхнула огнем, наползла на голову Рохли, облепила, превращая в живой факел. Струя огня ворвалась на кухню.
    
     Цыган оттолкнулся и полетел от наружной стены спиной вниз, веревка натянулась, завизжали крепления, вернула его к стене на уровне нижнего этажа. Оттолкнулся от стены, веревка натянулась, но огонь не дремал, пережег ее и… Цыган упал спиной вниз метров с восьми на куст, живые ветки спружинили и разошлись, а старый сухой сук обломился, пробил ему позвоночник и живот, кровь брызнула фонтаном, он поскреб руками разорвавшуюся химзу, полезли обрывки кишок. Нежилец!
    
     Рохля так и умер на коленях. Гора его пепла так и стояла посреди кухни… Откуда прилетел ветерок? Пепел разметало по полу.
    
     Ни девчонки, ни следов пожара…
    
     Гип разразился большим гагаринским загибом.
    
     Подбежавшие кабанчики уставились на стенающего Цыгана и здоровенные мешки. Метнулись, осмотрели, обезболили (добили). Обшмонали, прихватили мешки с хабаром, стволы и снарягу. Вернулись к нам.
    
     Стали обсуждать, что с телом делать…
    
     А тут «мишени» набежали на свежатинку…
    
     Стреляли мы долго. Стволы классные оказались. Картечь, жаканы. Когда осталось по три рожка на автомат, снялись, а то и отход прикрыть нечем было бы. К телу Цыгана через такую орду падальщиков было не пробиться.
    
                * * *

     Виктор встал. Алла шмыгнула носом, смахнула слезы.
    
     — Пошли к столу! Там докурим.
    
     Зашли, сели, накатили.
    
     Хаз выщелкнул еще одну сигарету. Закурил.
    
     — Все равно не допонял я, как ты ее вычислил? — Процедил Виктор.
    
     — Стужа, а ребенок, считай, голый. Но! Но гусиной кожи нет, не дрожит, румяный, радостный, игривый, загорелый — фотка с рекламы южного курорта, а не дитя подземелья, лицо только мертвое, не работает мимика, и двигается странно, как марионетка мультяшная.
    
     Вывод: телепат реальных детей не видел, фотку подсмотрел, а может в мозги залез того, кто только фото своего ребенка или проспекты турагентства помнил, может, воспроизвести движение не способен. Кто его знает? Сколько их, где засели, как выглядят, как вычислить, не установлено. Так что на ус мотай! Храни, Господи, встретишься!
    
     — Так в запале и просек?
    
     — Нет. Подсознание шепнуло.
    
     — А ты услышал?
    
     — Готов услышать был. Перешагнуть табу готов был с апокалипсиса. Двенадцать мужиков, на которых станция держится, на одной чаше, левый, но трогательный ребенок на другой. Кто полезнее? Способен на хладный расчет? Главное, что телепат на отраву в воздухе понадеялся, слабый он, а я чудом смог устоять. Подсунь он мне фантом, на Лизку похожий, и за помин мой вы бы сейчас пили.
    
     Виктор погрузился в раздумья, Берт в рюмку.
    
     Алла сгоняла на кухню, горячее поставила греться. Киской ласкучей подкралась к Хазу.
    
     — Сашка, а не в волосах дело, ты ж, когда Севка родился, на полтинник с хвостом выглядел, сейчас же тебе со всей сединой сорок, ну, сорок пять дашь… Колись, как омолодился.
    
     — Главный рецепт только со мной сработал, а общая рекомендация проста, переезжай на Гагаринскую.
    
     — В вашу хрущебу мелкого заложения! Фр-р-р!
    
     — Ну, поглубжее, чем «Парк культуры» или «Кропоткинская». Зато мяско свеженькое.
    
     — Что с того мсяо?
    
     — С мсяо жисть! Мчс от лучевки и многих прочих своих болячек вылечился, его лопая.
    
     — Притарань килограммчик на пробу! А?
    
     — Толку-то с того? Вон с копченого проку больше, как практика показала. В нем силы больше, чем в остывшей тушке.
    
     — Не поняла? — Алла взяла кусок сталкерского мяса и пожевала.
    
     — Скусно? — Алла кивнула в ответ. — Во-от! Омоложение начнется, если по три раза на дню грамм по сто его есть. А максимальный эффект от свежезабитой и быстро приготовленной крысы, час на готовку, час на еду и усвоение.
    
     — Это крысятина? — Алла вертела перед носом кусок мяса, Хаз кивнул. — Я думала свинка. Не отличить. И вот это молодит и лечит?
    
     — Мчс еще теплую кровушку пьет, и соусы из нее делает. Пух их целиком со шкуркой и ливером без обработки лопает, ходит гладкий и пушистый, как вырос с тех пор и не стареет.
    
     — Пух — кот?
    
     — Лис.
    
     — У тебя живет лиса?
    
     — Лис, самец, огневка. Ну, не у меня в «норе», а в мчсовском «гареме», у жены аллергия на рыжий цвет, истерика начинается, если рыжих видит, даже все проститутки в шатенок и брюнеток перекрасились, а краску для рыжих на отдельный закрытый склад перетащили.
    
     — Шутишь?
    
     — Лизке купил, еще до рождения… Собаку не нашел, а этот рыжий пушистик подвернулся.
    
     — Лизке?
    
     — Мою с Машей дочь Лизой в честь тещи назвали, а Берт имя для своей перехватил.
    
     — Алла! Мясо горит! — Очнулся генерал.
    
     Сели выпить под горячее.
    
     — Вить, знаешь, в чем главный профит всей этой истории?
    
     — Врага неизвестного локализовали, друзей спас?
    
     — Не-а! С женой помирился! — Хаз захохотал. — Ты говоришь, блеклая, а для меня королева красоты, идеальная женщина — неброская, но ладная, хладна как бриллиант в оправе мужниных рук на людях, но заботлива как мама, жарка, распутна и страстна наедине. — Хаз поднялся:
    
     — Так выпьем, ребята, за Машку!
     За Машеньку пить хорошо!
     Вы помните, сколько сражений
     Я с именем Машки прошел.
     И падали годы на шпалы,
     И ветры неслись, шелестя...
     О, сколько любимых пропало
     По тем непутевым путям!
    
     И в грохоте самосожженья
     Забыли мы их навсегда.
     Но Маша... Вы помните? Маша...
     Я с ней приходил ведь сюда —
     Тогда, в девятнадцатом веке...
     Да вспомните вы, черт возьми!
     Мне дом представляется некий —
     В Воронеже или в Перми.
    
     То утро вставало неброско,
     Лишь отсветы на полу,
     "Голландкою" пахло и воском,
     И шторой, примерзшей к стеклу.
     А мы будто только с охоты.
     Я помню такой кабинет...
     И пили мы мерзкое что-то,
     Похожее на "Каберне".
    
     Но все же напились порядком,
     И каждый из нас толковал:
     «Ах, ах, молодая дворянка,
     Всю жизнь я такую искал...»
     Ну, вспомнили? То-то. И верно,
     Ни разу с тех пор не встречал
     Я женщины более верной
     И более чистых начал.
    
     Выпили стоя.
    
     — Сам написал? — Спросила Алла.
    
     — Визбор. «Тост за Женьку». Там продолжение еще:
    
    
     Не помню ничьих я объятий,
     Ни губ я не помню, ни рук...
     — Так где ж твоя Женька, приятель?
     Сюда ее, в дружеский круг!
     — Да где-то гуляет отважно,
     На пляже каком-то лежит...
     Но это неважно, неважно:
     Я крикну — она прибежит.
    
     — Ну что, гражданин, ты остался
     Один. Закрывать нам пора!
     — А он заплатил? — Рассчитался.
     Намерен сидеть до утра?
     — Да нет.
     По привычке нахмурясь,
     Я вышел из прошлого прочь...
     Гостиница "Арктика", Мурманск.
     Глухая полярная ночь.
    
     — А ты, кобелина, не ревнуй! — Алла обожгла мужа взглядом. — Я помню, он у Корбута ни на одну не глянул, а на жену… Меня бы кто так любил.
    
     — Ребят, вы не коситесь, что я к Севке льну, моему столько же было бы… — присовокупил Хаз.
    
     Лазарев похлопал Хаза по плечу, а Алла потупила глаза.
    
     Вечеринка закончилась. Хаз по привычке растаял во тьме.
    
                * * *

     Первая партия «игрушек» пришлась ко двору в «детском саду» генерала Лазарева. Обмывали обновки и благодарность командования, все шло к очередному ордену. Официальная часть закончилась. Виктор заспешил домой, ждал дорого гостя.
    
     — Зачастил я к тебе, Орел!
    
     — Часто — это каждый день, а раз в месяц редковато, Хаз!
    
     Мужчины обнялись.
    
     — Фальшивок и хлама не втюхали?
    
     — Чисто, даже лишнего подсыпали.
    
     Лазарев открыл дверь дома ключом.
    
     — Витька, а постучать?
    
     — Домой?
    
     — Ты же с гостем…
    
     — Саша — не гость, а член семьи!
    
     — Сашка! — Алла обвила руками шею и прижалась, — прости, я не при параде.
    
     — Будто я тебя беременной не видел? А сейчас комильфо!
    
     — Дядя Саша! — Севка, разбуженный голосами взрослых, выбежал из спальни.
    
     — Привет, кадет! — мальчик прижался к сталкеру сильней, чем к отцу.
    
     — Сын, иди и оденься! — приказала Алла. Севка обернулся пулей.
    
     Но взрослые уже говорили взрослые разговоры… Пришлось тихо сидеть в углу дивана. Подошли еще офицеры, в ход пошли бумага, линейки, карандаши, Алла сновала между столом и кухней, поднося еду и чай, пошел жаркий спор. Хаз тихонько пересел на диван к Севке, тот прильнул доверчево по-сыновьи:
    
     — Дядь Саш, ты ко мне чаще, чем к Лизке приходишь!
    
     — Ей не говори обо мне, а то обидится… Спать хочешь?
    
     — Не-а!
    
     — Урок выучил? — Севка утвердительно кивнул. — Показывай!
    
     Севка метнулся за пистолетом, поправил мишень и начал представление.
    
     Хаз внимательно следил, удовлетворенно покачивал головой, похваливал шепотом.
    
     Комиссар Лазарева краем глаза заметил их игру, толкнул сидящих рядом, и уже все гости внимательно смотрели на работу ребенка.
    
     — Твою-то мать… Где он этого нахватался?
    
     — Вон учитель сидит. — Кивнул Лазарев на Хаза.
    
     — Сколько времени потратил?
    
     — Час!
    
     — Шутишь?
    
     — Нет. Правда, Севка сам старательно тренировался.
    
     — Нас и наших бы так…
    
     — Чтобы так — талант нужен, и начинать с детства, с чистого листа, а не переучивать ученого. — Не оборачиваясь, припечатал Хаз. — Молодец, кадет! Теперь я за тебя спокоен! Но тренировки не прерывать! Повторение — мать учения, а постоянная практика — гарантия успеха. Скоро буду тебя учить, по-македонски стрелять. А там и боевые стволы в руки возьмешь.
    
     Севка покраснел от удовольствия. Угодил своему кумиру! Хаз его приобнял.
    
     — Саш, хоть ты ему мозги вправь, у нас аргументы кончились! — Не к месту влезла Алла.
    
     — Чем проштрафился кадет? — Глянул на нее Хаз. Севка нахмурился и засопел.
    
     — Ленка для Лизки учительницу танцев нашла из Большого.
    
     — Здорово, ее берут? А он причем?
    
     — Берут. Талантливая же, гены опять же, но…
    
     — Какие еще но?
    
     — Пришел приказ, брать только пары или мальчиков. Девчонок перебор, а партнеров нет. А этот помочь не желает!
    
     — Не солдатское дело ногами дрыгать! — пробурчал надувшийся Севка.
    
     — Вона что. И не скажешь, что не прав. У солдата, хорошего солдата сил и времени на танцы не остается, но иногда пляска помогает напряг снять и согреться. А офицер должен хорошо танцевать! Обязан! Про Дениса Давыдова слышал?
    
     — А он кто?
    
     — Гусар, генерал, первый русский партизан, Герой Войны 1812 года. Он был одним из лучших танцоров и рубак своего времени.
    
     — Дядь Саш, а ты умеешь танцевать?
    
     — Нет, к сожалению.
    
     — И мне не надо.
    
     — Ну, что с ним делать! — опять влезла Алла.
    
     — Разъяснять! Видишь ли, в чем дело: обмен веществ мне в твоем возрасте подбили, поэтому я был толстым, двигаться не любил, хорошо драться и танцевать не научился…
    
     — А сейчас-то…
    
     — Пришлось наверстывать, чтобы выжить и друзей не подводить, много и тяжело трудиться, еще чудо случилось, но тебе может так не повезти. Поэтому учись, пока есть время и силы. Танцы ведь не пустое ногодрыганье, а наследие наших предков. В танцах зашифрованы приемы воинов, охотников, работников и работниц, брачные игры… Если ты умеешь хорошо драться, то научишься хорошо танцевать, а, чем лучше будешь танцевать, тем лучше будешь драться, может еще приемы древней борьбы сможешь раскрыть…
    
     — Каким образом?
    
     «Где он выражениев-то таких в шесть лет набрался?» — подумал Хаз.
    
     — Русскую пляску видел?
    
     Севка пустился вприсядку, сделал еще пару финтов.
    
     — О! Что напоминает? — Севка наморщил лоб. Хаз продолжил. — Удары по ногам, уход от меча или сабли, пули… А гопак, а яблочко? Во-от!
    
     — Но там же еще бальным танцам учат! Вальсу, танго…
    
     — Вальс — хороший танец, вестибулярный аппарат развивает, чувство партнерши.
    
     — А танго? — упорствовал Севка.
    
     — Танец проституток, — Алла зажмурилась, хлопнула себя по лбу и рухнула на стул, испепеляя Хаза взглядом, тот продолжил. — Брачный танец, гибкость развивает… Лет через пять-шесть оценишь его полезность. Ты же разведчиком хочешь стать? — Севка кивнул. — Надо будет женщин вербовать, вот, тогда спасибо скажешь. А пасодобль? Слышал про такой танец?
    
     — Не-а!
    
     — В нем бой с быком зашифрован. Коррида! Быка видел?
    
     — На картинке…
    
     — Мужики, — обратился Хаз к офицерам. — Помогите ребенку представление о быке получить. — Присутствующие переглянулись. — В одну шеренгу по росту становись! Вить, не отлынивай! Вот! Сева, смотри, по размеру, похоже, получилось. Представь, что на тебя такая туша бежит, а надо уцелеть, и чтоб она рядом в миллиметре проскочила, а спереди еще рога… — Хаз вытащил тесак. — Во, пара таких колов торчит. Представил? Спасибо, мужики, разойдись. Твой прапрадед, тьфу, заболтался, мой прадед скотину в начале прошлого века резал. Чтоб быка завалить, он его вместе со скотниками в узкий загон ставил, за ноздри привязывал, потом зубило к башке приставлял и пару-тройку раз кувалдой бил, бык на колени падал, а старик его ножиком в сердце… А на корриде матадор выходит против быка один на один, без доспехов, только шпага (эсток) метр-десять, клинок всего девяносто см длиной, килограмма не весит, не шире и не толще этого тесака, и плащ, а зверюга по площадке размером со станцию бегает… А его одним ударом в сердце надо завалить, но не сразу, а красиво измотав… Про это и танец.
    
     У Севки заблестели глаза.
    
     — Ну, поможешь сестренке? И сам подучишься? — Севка кивнул. — Не давши слово, крепись, а давши слово, держись!
    
     — Я пойду учиться танцевать! — Сказал Севка.
    
     — Станешь лучшим танцором — с меня приз! Уговор?
    
     — А какой?
    
     — К танцам никакого отношения не имеющий, но никому его показывать нельзя будет. — Севка протянул руку. Пожали.
    
     — Волшебник! — С облегчением проговорил Виктор.
    
     — Колдун! — Тявкнула Алла.
    
     — Ты чего рычишь? — осведомился Хаз. — Че просили, то и сделал. Получи и распишись!
    
     — Да, — процедил комиссар. — Моего бы кто так уболтал.
    
     — Мигель, рыбу-то законспектируй. И вперед! — хохотнул Хаз.
    
     Севка еще потерся около Хаза, пригрелся и уснул. За разговором взрослые и не заметили «потери» бойца. Через час его уложили в кровать.
    
     Под утро стали расходиться. В течение месяц Хаз должен был допоставить и домонтировать оборудование.
    
     Прощаясь Хаз шепнул Алле:
    
     — Список чего для танцев надо с Ленкой и училкой составьте, Берт пусть перешлет, Машка на складе поищет…
    
                * * *

     Через двадцать шесть дней Хаз пришел к полуночи, приполз еле двигаясь. Сбросил мешки, разгрузку, куртку, оружие, рухнул на диван. Севка, утанцевавшийся за день, тихо сопел в кровати. Алла всплеснула руками, метнулась поставить чайник, собрать на стол, но, не дойдя до двери, увидела, как Хаз повалился на бок и уснул мертвым сном. Стащила с него унты, подсунула подушку, накрыла старой мужниной шинелью.
    
     Каким Лазарев-то с «полигона» заявится?
    
 

     Виктор пришел бодрячком, поужинал, по всем правилам гигиены отошел ко сну, утром резво поднялся-собрался, кинул в рот бутерброд и умчался обратно.
    
     Севка, умытый и позавтракавший, около часа сидел подле спящего Хаза. Мать строго-настрого запретила будить. Наконец, ротмистр зашебуршился, просыпаясь.
    
     — Дядя Саша! — Севка прильнул к колючей щеке.
    
     — Привет, кадет! Как танцы?
    
     — Класс! Спасибо, что уговорил.
    
     — Стахановцы ногодрыганья — они с Лизкой и Майкой, девчонки уже пару раз стучали, а он к тебе прилип, — вставила свой пятачок Алла.
    
     — Майкой?
    
     — Дочка Айседоры — учительницы. Лазарев их к нам в поселок перетащил, теперь танцуют с утра до ночи.
    
     — Во дворе танцевать трудней, а в студии паркет гладкий и тепло, можно в одних носках, а в берцах неудобно, — пожаловался Севка.
    
     — Упарился за двоих отдуваться?
    
     — Нет, мам, но ноги стер и носки сыпятся. Заштопала?
    
     — В портянках и галошах не пробовал?
    
     — Мысль! — подорвался Севка, но Алла пригвоздила его руками к стулу и недобро зыркнула на Хаза.
    
     — Шучу! В большом мешке пошарь, Машка насовала, что Бог послал.
    
     Мать и сын нырнули в мешок.
    
     — Сань, и как ты разведал тот Сим-сим?
    
     — Три «Спортмастера», два «Ашана», театральные лавка и студии, текстильная академия, Дворец пионеров… Гип на два духовых оркестра и три ВИА инструментов натащил, где сныкал не признается, по-моему даже не дезактивировал. Жаждет культурку, но чаще тырит макулатурку. — Перечислял Хаз, натягивая унты. — Что фонило и гниловато выглядело, спихнули соседям в первую очередь, мужское, унисекс и спортивное по сталкерам и рабочим разошлось, женское — по дамам, а детское залежалось, детей-то нет на станции, да и бабы у нас крупноватые, лапы от 37-го и объемы от 44-го. Так что Машка со своим 42-ым вне конкуренции, правда, за одежку для беременных кое с кем пузатым сцепилась…
    
     — И у меня с Ленкой 42-ой!
    
     — У Ленки, да, 40-42, а у тебя-то 42-ой растянутый…
    
     — Спасибо, дорогой, ты жутко любезен!
    
     — Правдив и тактичен. Не рычи! Приезжайте, поделимся. Машка с тебя еще и лишний жирок сгонит.
    
     Севка присмотрел себе кроссовки. Показал матери и Хазу. Получил утвердительный кивок, примерил, запрыгал-затанцевал, было рванул к двери.
    
     — Стой, вместо камуфляжа спортивный костюм надень! — осадила его Алла.
    
     — Куртку теплую не забудь! Будешь отдыхать, набрасывай! — приказал Хаз.
    
     Сказано — сделано. Уже нога за дверь…
    
     — Стой! Лизке кроссовки возьми!
    
     Севка спрятал их за спину, шкодливой походкой направился к заждавшимся партнершам. Лизка насупилась, оценивая его обновки. Хаз и Алла приникли к щелке между штор. Севка приблизился к сестре, резко выбросил руки с кроссовками вперед и с заразительной улыбкой хлопнул подметками перед Лизкиным носом, та отпрянула, он протянул ей обновку, девочка цапнула новую обувку. Побежала мерить, радостно запрыгала. Снятые берцы потащила домой. Елена уставилась на внезапно вернувшуюся дочь, через окно глянула на Севку, куркулятор в ее мозгах щелкнул, посылая однозначный приказ, закрыла квартиру и ломанулась к Лазаревым.
    
     Алла выпотрошила рюкзак на диван и уже разметала по углам чисто мальчиковые и чисто девчачьи шмотки и копытца. Затруднение вызвали кроссовки, чешки, пуанты и прочий унисекс похожих размеров: Севке на сейчас или Лизке на вырост?
    
     Елена влетела фурией, готовая к драчке. Завращала глазами, оценивая объем посланного свыше…
    
     — Девочки, вы только не подеритесь, это пробная партия… — Раздался голос Хаза, завтракающего картошкой с мясом на кухне.
    
     — Сашка! — Елена скользнула на кухню, прижалась, полезла с чмоками.
    
     — Извини губы в жире. Отберите, что подходит, чего добавить — в список, Машка еще по складам нашарит. Да! Лизке обо мне не жу-жу!
    
     Поостывшие матери начали передел нейтрального хабара, красное и розовое — девочке, синее и голубое — мальчику, зеленое делили, исходя из фасона.
    
     Во дворе поскрипывал патефон, дети танцевали… Вдруг Майка застыла и запрыгала на одной ноге к лавке. Женщины прильнули к окну…
    
     — Подметка оторвалась! — Констатировала Алла, переглянулась с подругой.
    
     — Надо и Майке обновки справить! — резюмировала Елена. Урезая Лизкину долю, выбрала кроссовки и спортивный костюм. Побежала к детям.
    
     На глазах Майки навернулись благодарные слезы…
    
     Елена потащила девчонок к себе переодеваться, Севка побежал попить, если честно, то хотел урвать еще хоть минутку с Хазом, что притягивало его к сталкеру? Кровь! Но кто об этом знал?
    
     Хаз допивал чай. С радостью потискал мальчишку, похвалил за танцы, пожурил за шутку над Лизкой.
    
     Только Севка разогнался поговорить о главном, как прибежал посыльный, Хаза ждали на полигоне.
    
                * * *

     Вернулся Хаз в День милиции. Притащил ворох тряпок и всучил его Алле, хотя, до того передал с оказией еще пару тюков со спортивной и балетной одеждой и обувкой.
    
     Лазарев был дома, сидел во главе стола, сияя как медный самовар.
    
     — Саш, видел? — генерал протянул газету с фото Севки и Лизки.
    
     — Заняли первое место в своей возрастной категории? А Майка?
    
     — Майка ногу потянула, дядя Саша!
    
     — Привет, кадет! Ты слово сдержал! Пора и мне… Закрой глаза, вытяни руки.
    
     Тяжелый пакет потянул руки мальчика вниз.
    
     — Открывай глаза и пакет!
    
     Севка медленно открыл один глаз, потом второй, сунул руку в пакет и потянул кобуру, вытащил, открыл, запрыгал от радости:
    
     — Наган!
    
     — Пестик, опять пестик! — проворчала Алла.
    
     — Нет! Тряпок еще вагон. В доме пустого ящика не осталось! А тебе все мало! — Возмутился Лазарев.
    
     — Тс-с! Не рычать! — Охолонул супругов Хаз. Повернулся к Севке. — Доволен? Пора вершить великие дела.
    
     — Настоящий? — Севка чуть не лизнул ствол.
    
     — А сам как думаешь?
    
     — Саш? — напрягся генерал.
    
     — Игры кончились. Воина растим! Держи в сейф спрячь. — Хаз протянул пачку боевых патронов. — А эти зарядим!
    
     — Настоящие? — У Севки перехватило дыхание.
    
     — Лазерные. Будь особо острожен, могут глаза выжечь! И ни гу-гу, ни жу-жу! Никому не показывать ни ствол, ни место хранения. Ну? Чего застыл? Пробуй!
    
     Севка поправил мишень и стал стрелять. Девятка, восьмерка, десятка, шестерка, восьмерка…
    
     — Тяжеловат и жестковат. Вить, ты сколько утяжелителей в АПС обычно ему кладешь?
    
     — До двух третьих дошли.
    
     — Практикуйся! — Хаз похлопал мальчишку по плечу.
    
     — Новинка?
    
     — Да! Держи набор на основные стволы. Разбираешь, вставляешь в ствол, после использования разбираешь и шомполом выталкиваешь. Проблема в том, что затвор вручную придется дергать, но это даже полезно?
    
     — И почём?
    
     — Сто двадцать пять процентов цены одного нового ствола того же типа.
    
     — ТТХ соблюдены?
    
     — А то! Правда, их надо заряжать, 200 выстрелов и на зарядку, держи девайс, чуть не забыл.
    
     Лазарев поволок Хаза к столу, сам прошел к сейфу, убрал патроны и вынул пакет, положил на стол перед сталкером.
    
     — Чавой-то? — Спросил Хаз, осматривая презент.
    
     — Открой!
    
     Внутри лежала коробка с орденом «Красного Знамени». Хаз открыл, осмотрел.
    
     — Похвалиться достал.
    
     — Нет. Твой бери и носи. Приказываю!
    
     Хаз открыл орденскую книжку, выписана на Лазарева.
    
     — Не дури! Твой он.
    
     — А традицию снять со своей и отличившемуся на грудь повесить забыл? Ты несколько сотен сталкеров спас, меня в том числе. Приказываю взять и носить.
    
     — Уговорил. На День Победы надену. — Хаз спрятал коробку с орденом в карман, протянул орденскую книжку Лазареву. — А это сам храни. Так честнее будет… Э-э… А как я отличился-то? Поподробнее, пожалуйста.
    
     — Рассказ про телепата забыл?
    
     — Что у вас объявился?
    
     — Три группы сгинуло, а мне или еще кому из «стариков» сказать не сочли нужным. В столовке один штабной проболтался, видите ли, его припахали причину установить, он-то третью группу и послал. Она исчезла, а там сынок начальника — борзый рвач, орденок или кубарь новый захотел, полковник осерчал, и этого недоноска решил послать в сталк, либо сына приведешь, либо на глаза не появляйся, пристрелю. Начал выяснять, что к чему. Дома возле строительной выставки знаешь?
    
     — В «Биллу» между них ходил.
    
     — Тьфу, ты ж с гор вроде?
    
     — В мирное время пешком от дома меньше чем за час доходил.
    
     — И на Воробьевых и на Фрунзенской ты абориген!
    
     — И на Автозаводской, Тульской, Соколе, Полежаевской, Октябрьской, Добрынке, Павелюге, Спортивной, Академической, Профсоюзной, Черемушках…
    
     — Молчи, сейчас всю карту метро перечислишь.
    
     — Не, есть пробелы, но я ж с рождения москаль.
    
     — Ладно. Главное — географию понимаешь? — Хаз кивнул. — Картинка как у тебя, только вместо стужи жара. Группа входит в подвал, а обратно не выходит. Ни шума, ни пыли. С третьей группы пацана нашли ополоумевшего, в подъезде двое суток прятался, божится, что старлей троих оставил, а двоих волколаки схарчили. Не суть. Видел он залп огнеметный продолжительный в подвальном окне, возле входа. Еще уверял, что бойцы по подвалу, будто пьяные шли и на что-то таращились. Раздобыл я пять намордников с двумя креплениями для фильтров своим, доукомплектовал каждый двумя маленькими кислородными баллонами с фильтр размером, чтоб сумки не топорщились, еще десяток салаг сторонних взял для балласта, штабного того проветриться прихватил.
    
     — Молодых-то зачем?
    
     — А вдруг, той падле подвальной большой добычи хочется. Молодой мозг — ум быстрый, острый, но опыт и воля слабые, жидковаты, как ты говоришь. Лакомство для упырей.
    
     — Жируешь… — Хохотнул Хаз.
    
     — Обстрелянных я взял, обстрелянных. Дошли до места. Жара. Пот рекой. Штабной в штаны напустил по дороге, хвала снабженцам, химза герметичная попалась и фильтры свежие, только хлюпанье его позор выдавало. Двор чистый, что странно. Зашли в подъезд. Откуда троглодиты те набежали, не скажу… Смешанная стая — «кошки-собаки». Сами бы не сошлись, обычно рвут друг друга… Обступили. Не уйти. Выход — в подвал. По нему подальше от набережной, поближе к метро… Перед тем как в подвал лезть, вместо фильтров кислород подключили, заизолировались. Говорю своим: «… Копируйте походку салаг и колбастесь также. Кислород контролировать! Переключить через полчаса не забудьте». Штабной то ли что заметил, то ли подслушал, но дергаться начал, Василь — умница, за шкирняк его хвать и держит рядышком на коротком кукане, тот дернится, этот его хрясть по кумполу… Заползли в подвал… Чистенько, окошки целые и следов огня нет, сам знаешь, после огнемета стекла не уцелели бы. Фонарями шарим… Замечаю, что стены будто свежей краской покрыты — масляно блестят через восемь-то лет после…
    
     — Ценное наблюдение! Я это прозевал…
    
     — А может это только у нас так? Не казни себя! Ты-то в запале был, уставший и в стрессе, не подозревал что искать… Вот! Стены пленочкой подернулись, салаги и штабной поплыли… Дверцы есть, но все открыты. Начал закрывать пройденные. Стены сканирую… Чудится слой масла-то все толще… Из обычного подвала в бомбоубежище попали, первая реальная герма… Дверь закрываю, а по косяку волна пошла с потеками, запер — пленка на стенках потолще стала. Отпер, глянул за дверь, а стены, бывшие масляными, матовыми стали… Захлопнул-запер, вперед пошли. Следующая герма, та же картина — пленка переползла. Салаг колбасит, тройка моих впереди разведку ведет, Василь со штабным рядом со мной в арьергарде. Возвращаются. Докладывают, дошли до последней комнаты — задраенная герма, по указателям дальше выход наружу. Стоим в предпоследней комнате, осмотрелся, в углу у двери часы Rolex лежат, обгорели, но идут, подобрал, щенка полковничьего оказались, прикарманил — папке отдам. На дверцу глядь, а рычаги запора срезаны, не, слизаны точнее сказать, маслицем блестит. Своим командую жестами, салаг вперед гнать, Василю — штабного бросить и за дверь идти, изготовиться герму закрыть. Он к двери тросик за скобу привязал, сам в последнюю комнату заскочил, натянул, ждет. Ждем-с. По стенам блики огня заплясали… Штабной как-то возбужденно задышал, завсхрапывал, будто жеребец кобылу узрел или кобель сучку течную, обоссавшись-обосрамшись, разве не обблевавшись, а случки жаждет, смех, да и только.
    
     — Непоколебима кобелина сущность…
    
     — В точку. Забыл фразочку. Твоя? — Хаз кивнул. — Погоди, запишу.
    
     — Да продолжай уж!
    
     — Вот, смешно, но, если бы ты видел, то, что мы… не осудил бы, сам бы слюной изошел!
    
     — Каво бачили?
    
     — Мурлом Мурло!
    
     — Ноги прямые или с иксом? — Лазарев непонимающе распахнул глаза. — Просветы между коленками, бедрами, икрами были?
    
     — Ноги от зубов. Просветы между щиколотками, коленками и под самым «не балуйся» были.
    
     — Значит, была в мини? Стояла фас, сжав ноги?
    
     — Угу, в облегающем без белья, чулок или колготок, поддернула повыше, чтоб бежать не мешало… Ноги белые без загара, лицо и руки тоже белые.
    
     — Ты знаешь, что у Мэрилин Монро были Х-образные ноги? Это видно только на редких детских, любительских и непрофессионально-репортажных фото, фотопрофи ей помогали это скрыть, и коленки она обычно прикрывала или старательно прятала. Фигура у нее была типичной для шестидесятых. Кстати, ее параметрам больше всех соответствовала Мадонна.
    
     — Вывод?
    
     У Севки, непрерывно палящего в мишень, устали руки, на указательных пальцах надулись мозоли, и он решил передохнуть, тихонько навострил уши, столь озабоченным он своего отца еще не видел, но не приближался.
    
     — Телепат показал ее современную копию. Не кадр из фильма или фото, а живую он видел или мозги видевшего и не одного вскрыл. Дальше-то что было?
    
     — Девка заголосила, побежала, сломала каблук, упала. Штабной к ней рванул, я в дверь. Огонь ближе, баба выть, штабной ее на руки, в дверь пропихнул, она в меня ткнулась, в сторону отбежала, не хромая… — Лазарев подохрип, завис, очнулся. — Сам обратно и дверь толкает-закрывает, прижал своей тушкой снаружи. Я замок провернул, герма щелкнула, а мамзель… исчезла!
    
     — Момент! Она каблук сломала, но в последней комнате не хромала? Туфли сняла?
    
     — Нет. Не видел, но походу каблук встал на место…
    
     — Ладно!.. Туфли лабутены или классические лодочки?
    
     — В смысле? Разница в чем?
    
     — Ну… Под пальцами тоненькая подошва и каблук 5-7 сантиметров рюмочкой — классика, если каблук выше, под пальцами платформа, а если еще подошва красная, то точно лабутены.
    
     — Платформа под пальцами была и подметка красная.
    
     — Эх, Пухастого рядом нет, — Хаз непроизвольно погладил воздух, как будто лиса, — он бы мигом ее портрет срисовал.
    
     — Кого-кого?
    
     — Тс-с, секрет.
    
     — Секрет, так секрет… Продолжаем?
    
     — Живот плоский или с пузиком?
    
     — Плоский без жирка, совсем, ноги тоже, мышцы прокачены.
    
     — Где бы найти гида по танцклубам? Где может пастись танцовщица, косящая под Монро?
    
     — Зачем?
    
     — Найдем девицу, узнаем, где телепат ее видел, или чьи мысли читал.
    
     — А оно надо?
    
     — May be.
    
     — Чо?
    
     — «Может быть». С дверью чего было?
    
     — С дверью-то… Как у тебя… Накалилась, запаялась, но только в моей голове. Василь открыл ее через пять минут, когда меня растолкал. За дверью было пусто, горка пепла. Покоцанные кислотой часы, стволы и оловянный крестик, стены были матовые. Василь походил-пошарился, ничего… А сунулся туда салага с обычным фильтром, по стенам опять масляная волна побежала, выскочили, загерметизировались. Вышли наружу, собаки кошек жрут, те собак дерут, на нас ноль эмоций, тихой сапой к метро и пожрать да баяньки.
    
     — Добро! Без потерь лишних ушли с данными важными…
    
     — К полкану зашел, часики борзого сынка отдал, он чуть рыпнулся, но я его по уставу под лавку загнал…
    
     — Да, уж картинка маслом…
    
     — Твоя версия?
    
     — На студень продвинутый похоже — желудок без оболочки с прогрессирующими мозгами.
    
     — Йик, — Лазарев икнул, поперхнулся и закашлялся. — Шутишь?
    
     — Предложи получше… Студень — море разливанное экстроагрессивного пищеварительного раствора, у нас так все овраги заполонил, это к вам за реку не перебрался, мы думали, что не перебрался, по проспектам да улицам хлюпает, под боком цельное озеро, блин, до дому бабушкиного не доплыть, не дотопать. Наблюдаем мы за ним тщательно! Гру и Мех даже беспилотники для этого состряпали. Знаешь, что эта тварь делать научилась? Берет, сука, насыпает, точнее, намывает остров или кусочек суши обтекает, тропку для крысы или еще кого съедобного организовывает, заманивает туда вкусняшкой какой-нибудь и блокирует. Зверек сидит-пищит, от страха медленно околевает… Летит кто-нибудь пернатый голодный… пикирует… Наметится на месте приманку схарчить, так до островка не долетит, тьфу (плевочек), типа, протуберанца вылетит, пузика чи лапки коснется, бульк, и кровавой пленочки на поверхности не останется, а соберется сцапать да в гнездо утащить, тут протуберанец в приманку скок, и затихорится… А уж в гнезде… Продидуктировали темку. Гру еще до того со студнем игрался (даже на поверхность лично выползал, хотя хронический метроноросед) — модельки винтокрылов над поверхностью гонял, аж шасси растворялись. Тут же под тему спецквадрокоптер замастырил с гарпуном. Подлетел, крыску прострелил и вверх потянул… Студень «плюнул», в трупик просочился, Гру тянет,.. над бадейкой, подготовленной (кастрюля, алюминиевая десятилитровая глиной слоем сантиметров в пять изнутри обмазана), завис, гарпун с добычей скинул, стеклом триплексным накрыл. Гля,.. трупик с гарпуном растворились, лужица студня по дну заскользила, по стенкам карабкаться намылилась, след маслянистый оставляет, но соскальзывает. Оттащили в открытый туннель (съезд на ТТК) за решетку под навес, десяток крыс скормили, студень все дно емкости уже покрыл, дырки проковырять стремится, до алюминия добраться, крышку скинуть пытается. Заставили «голодать», ноль эмосий. Задвинули в темноту, притих, скукожился… Крыску внутрь сунули — полыхнуло как с огнемета, оживился, забунтовал. Повторили пару раз цикл. Потом в темноте до комочка кашицы домариновали. Похожа темка? — Хаз хитро улыбнулся и замолк.
    
     Севка и не заметил, как, слушая, вплотную подобрался к взрослым.
    
     Хаз прихватил его за ухо, притянул, усадил к себе на колени:
    
     — Ты наши базары с папкой твоим слушай, на ус мотай да в потаенки памяти ныкай, но ни мамке, ни Лизке, никому не жу-жу… Понял, кадет?
    
     — Так точно, господин ротмистр! — шепнул Севка Хазу на ухо.
    
     — Классный пацан растет! Завидно! — Хаз прищурился, чмокнул сына в макушку. Зыркнул на генерала. — Есть в кого.
    
     Лазарев переваривал услышанное, комплементы проскочили почти мимо его ушей.
    
     — А чего раньше молчал?
    
     — Сведения о маслянистости субстанции отсутствовали…
    
     — Значит?
    
     — Значит, студень захватил все доступное пространство, уперся в естественные преграды и свои биологические особенности, началась ускоренная эволюция, нарастил или позаимствовал у своих жертв мозги… Вичухами или другими пернатыми был переброшен за реку в зону твоей ответственности. Кормится солнечной энергией, радиацией или любой органикой, с голодухи и сушняка может выдавать пироэффекты в процессе питания и усвоения…
    
     — Тьфу на тебя, Хаз, ты то как зек по фене, то как профессор чуть не на латыни… — поморщился Лазарев, погруженный в глубокие раздумья. — Предполагаешь, что в туннели не лезет, опасаясь связь с солнцем потерять?
    
     — Или ищет способ вступить в симбиоз со стойким к темноте носителем.
    
     — Черт!
    
     — Регистрани в картотеке, обозначь интерес, собирай сведения и соображения… Что надыбаем, то сопоставим. Че у вас-то хорошего?
    
     Лизка с Майкой уже битый час шлялись по двору, крутили патефон, дрыгались. Наконец, Лизка подбежала к двери и постучала… Севка соскользнул с колен Хаза:
    
     — Я сейчас.
    
     Выскользнул за дверь. Хаз отодвинулся от окна подальше в тень.
    
     — Я решила, что заболел, — сказала Лизка и пощупала его лоб.
    
     — Гость у нас… Не могу я сейчас гулять.
    
     — Он же к родителям пришел… — Оглядела братца. — А с руками что?
    
     — Тренажером кистевым натер. Об учебе разговор, мне стоит послушать.
    
     — Ладно, — девчонки вздохнули хором. — Пока патефон будет играть, мы тебя ждем.
    
     — Не дуйтесь! Правда, надо!
    
     Севка вернулся.
    
     — Сынуля утер нос всей разведшколе! — Лазарев приобнял и потрепал сына.
    
     — Ну-ну!
    
     — Папа мне подарок за танцы сделал!
    
     — Большой и полезный?
    
     — Дал из АПСа шестью боевыми патронами выстрелить, а потом еще из калаша три одиночных и две очереди!
    
     — Приедешь в гости, я тебя в наш грязный тир свожу…
    
     — Правда?
    
     — Я тебе врал? — Севка отрицательно мотнул головой.
    
     — А почему он грязный?
    
     — А грязный потому, что на поверхности, там не только по мишеням, но и по мутантам стреляют, из трехлинейки, максима, СВД…
    
     Севка подпрыгнул, повис на шее Хаза.
    
     — А с Пухастым познакомишь?
    
     — Не, ну все слышит!.. — Хаз захохотал. — Мимо не проскочишь, он сам прибежит понюхать, облизнуть…
    
     — Пес или кот?
    
     — Лис.
    
     — Пап, когда мы к дяде Саше поедем?
    
     — Когда пригласит?
    
     — А Лизку возьмем?
   
     — Да куда же без нее?
     
     — Месяцев через пятнадцать… — Прикинул Хаз. — Только тс-с! Про лиса вообще молчок. Ладно, говорите уж, как кадет отличился?
    
     — Саш, нам же премию из сэкономленных с лазерного полигона патронов дали, мы решили часть на огневую подготовку извести… Выбрали день… Я с сыном, комиссар со своим оболтусом, Василь сестру и брата прихватил… Облом. В наше окно приперлась Эмма-волчица со своим выводком… Слышал, небось. Эта… уж не знаю, какими губами себе майорские шпалы при… Понял короче? Лазерным тиром они брезговают… Понимаешь? На нас с понтом наезжает, что тут дети делают? Можно было бы ее построить, но меня понесло… Говорю: «Если вы лично или один из ваших учеников отстреляется лучше моего сына неполных семи лет, то до сдачи зачета по огневой подготовке в суворовском училище он порога тира не переступит, иначе будет стрелять столько и тогда, сколько и когда я разрешу! А вы отправитесь в лазерный тир, пока стрелять не научитесь!» Схавала со смешком. Ставлю Севку на патронный ящик, даю АПС и три патрона. Он встает в твою позочку и кучно кладет в десятку и две девятки. Все в осадке. Они стреляют, все присутствующие стреляют. Лучше Севки стреляем только я и Василь. Эммин выводок разве что не в молоко попадал… Хуже всех моих. Ржут все кроме волчицы и волчат. Даю сыну еще три патрона, шепчу: «Навскидку». Он садит от бедра, смотрим мишень… Аккурат под первыми тремя, девятка и две восьмерки. Потом допприз — калаш и десять патронов, с упора, но все в десятку и девятку.
    
     Хаз чуть не задушил мальчика в объятиях. Севка довольно улыбался.
    
     Хороший был вечер.
    
    
    
     Но все на свете от баб, для баб и из-за баб…
    
     Алла изыскала-таки тему, чтобы загрузить:
    
     — Саш, дети к новому году ставят номер — танец лисенка, тигренка и волчонка… А костюмов нет! Мы кое-что попробовали, но…
    
     — Ну-у, с волчонком проблем не будет, размер и фасон только нужны, а серых крысиных шкур вагон. С лисенком возни побольше, надо много белых шкурок, а рыжая краска есть… Главный вопрос: костюм лисенка или лисички, пол обозначать будем?
    
     — А костюм тигренка уже есть, у Айседоры в реквизите нашли! — Сказала Алла радостно.
    
     — Посмотреть на него можно? Чтобы в одном стиле были…
    
     Севка побежал к девчонкам, те уже собрались уходить… Удалось уговорить Майку надеть костюм, и все втроем показали танец. Хаз смотрел через окно и хмурился.
    
     — Что? — не выдержала Алла.
    
     — То, что мы сможем сделать, не будет согласовываться с тигренком.
    
     — Плевать! Ну не из бумаги же маски делать?
    
     — Ладно, решим… Только Майка расстроится…
    
     Детей уложили спать, двор опустел, потухло большинство фонарей. Хаз тихо собрался и растаял в ночи.
    
Продолжение http://www.proza.ru/2016/09/04/124
 


Рецензии