О, Сердце Великих Дерзаний!

"А разве есть на свете что милей семьи, где с мужем живет жена согласно?"...



Старая, как мир, семейная драма: супруг покидает верную жену и уходит к молодой сопернице.

Ясон жениться на царевне хочет, и чужестранка Медея остается в городе одна. Она стенает, своих она остановить не хочет воплей.

Кормилица-рабыня успокаивает безутешную госпожу, но та богов зовет в свидетели, в себя прийти не хочет, как волн утес, не слушает других. И вид ее пугает домашних слуг: "Обид не переносит тяжелый ум", "да, грозен гнев Медеи: не легко ее врагу достанется победа"...

Но боги да хранят Ясона! Он все же господин, "хоть, кажется, нельзя, чтоб человек больней семью обидел"...

Кормилица предвидит большие неприятности,- "ведь горе-то лишь началось, далеко и полпути не пройдено".

Раб, присматривающий за детьми Медеи и Ясона, по секрету сообщает кормилице, будто кто-то говорил, что царь и отец невесты "сбирается детей с Медеей вместе Коринфского лишить приюта".

"В природе смертных это, человек всегда себя сильней, чем друга, любит",- подводит итог рассудительный дядька.

Однако новость только усиливает горькие предчувствия кормилицы, и она  вскрикивает: "Погибли мы!" Непредсказуемый и мстительный нрав госпожи - вот что страшит рабыню: "Запечатлелась ярость в ее чертах - и как бы на своих не вылилась она, увы!"

И словно в ответ из дворца уже слышатся душераздирающие вопли обманутой Медеи: "Вы, дети... О, о будьте же вы прокляты вместе с отцом, который родил вас! Весь дом наш погибни!"

Забирая детей у дядьки, кормилица обнимает их, ласкает, причитает над ними, пытаясь укрыть и спрятать от неудержимого гнева обезумевшей от горя матери: "Началось... О дети... Там мать, ваша мать свое сердце - увы! - мечет по воле и гнев ярый катает... Ни на шаг к ней ближе, о дети: вы души ее гордой, и дикой, и охваченной гневом бегите... Боюсь за судьбу вашу, дети"...

Но этих слов рабыня вслух не произнесет:

"Ужасны порывы царей,
Так редко послушных другим,
Так часто всевластных...
Их злобе легко не уняться...
Не лучше ли быть меж листов
Невинным листом?
О, как бы хотела дождаться
Я старости мирной вдали
От царской гордыни..."

Услышав шум, к ней приближаются коринфские женщины. Горе в знатном доме быстро становится новостью дня. И женщины тихо обсуждают, передают подробности, дают советы, припоминают подобные случаи...И соглашаются, что семьи уже нет - распалась она.

Медея плачет во дворце: "Ты, смерть, развяжи мне жизни узлы - я ее ненавижу..."

Словом, лаской, добрые женщины увещевают мятущуюся царицу:"Зачем же гневом бедствие это хочешь ты углубить частое в мире? Только не надо сердце, жена, сердце в слезах не надо топить по муже неверном".

Обливаясь слезами, выходит к ним Медея, обращаясь за пониманием и поддержкой:
"Нежданное обрушилось несчастье. Раздавлена я им". 

Она открывает перед ними сердце, рассказывая печальную повесть чужестранки в далекой стране: "Здесь ни дома, ни матери, ни брата - никого, хоть бы одна душа, куда причалить на время бури".

И словно подруг просит на время сохранить в тайне ее страшный замысел: "Если средство иль путь какой найду я отомстить за все несчастья мужу,- не мешайтесь и, главное, молчите".

 
Женщины умолкают, как только из дворца выходит царь Креонт. Он шествует к притихшей группе, подходит, останавливается и величественно произносит Медее свой приговор: "Земли моец пределы ты покинешь, взяв обоих детей с собой, не медля!"

Медея в недоумении: "За что ты гонишь нас?"

Креонт не скрывает истинных причин: "Боюсь я, чтоб дочери неисцелимых зол не сделала ты, женщина, моей... Ты хитра, и чар немало твой ум постиг".
 
Царица оттягивает время и старается усыпить бдительность непреклонного царя: "Да, я ненавижу, но не тебя, а мужа". Она как будто готова принять выбор супруга, прекрасную и достойную партию: "Женитесь, и наслаждайтесь жизнью, лишь меня оставьте жить по-прежнему в Коринфе: молчанием я свой позор покрою".

Но царь неумолим. Медея торгуется: месяц, неделя, день: "Дай день один мне сроку: не решила, куда идти еще я, а детей кто ж без меня устроит?"

И, нехотя, с оглядкой, Креонт уступает ее мольбам: "Я не рожден тираном. Сколько раз меня уже губила эта жалость. Вот и теперь я знаю, что не прав. Все ж будь по-твоему".

Креонт уходит, а Медея остается со своими коварными мстительными замыслами, и сердце ее ликует в ожидании победы: "Темно на небе...Но на этом не кончилось!...Все взвешено заране...О, слепец! В руках держать решенье - и оставить нам целый день...Довольно за глаза, чтобы отца, и дочь, и мужа с нею мы в трупы обратили ненавистных...Немало есть и способов...Какой я выберу, сама еще не знаю".

Изворотливый ум Медеи уже переворачивает всевозможные варианты убийств и останавливает выбор  на самом верном- "Яд на сцену! Так решено".

Но прежде - терпение, чтобы тщательно обдумать каждый шаг, чтоб ударить наверняка, ибо другой попытки не представится- не случайно Медея гордится происхождением от потомков Солнца, а потомство Сизифа в ее глазах ничтожно:
"Неужели ж Сизифову потомству, заключив с Ясоном брак, позволишь надругаться над  Гелиевой кровью?"

В лихорадочном бреду она не сразу замечает стоящего рядом Ясона. Он желает говорить с ней и успокоить гневное сердце ревнивой супруги: "Ты и город, могла б иметь, и дом теперь, царей перенося смиренно волю". Ясон упрекает едею в нежелании слушать и подчиняться его воле: "Сколько мог, я гнев царей удерживал, оставить тебя просил я даже - ни к чему все это было".

Медея делает вид, что счастлива видеть его и говорить с ним, потому что теперь даст волю обнажить сердце и облегчить душу:  "О, слушая...Я тебя спасла, спасла, когда ты был послан укротить быков, огонь метавших из ноздрей, и поле смерти засеять. Это я дракона, телом покрывшего руно златое, умертвила...И солнца сияния глазам твоим вернула. Сама ж, отца покинув, дом забыв, в Фессалию с тобой ушла,- горячка была сильней рассудка".

Обжигающие речи, язвительные обвинения в нарушении супружеских клятв, боль обманутого раненого сердца,- все-все выливается в литой свинец слов: "Итак, куда же нам идти прикажешь? Извергнута из города, одна и с беззащитными детьми, скитаясь, и с нищими та, что спасла его, пойдет дивить людей своим несчастьем".

Но Ясон не согласен с обвинениями, он не готов признавать заслуги Медеи: "Нет, коль мой поход удачен, я Киприде обязан тем, Киприде меж богов и меж людьми..."

А если некоторые услуги признавать, то все равно: долг давно уплачен! И, по убеждению Ясона, Медея должна даже благодарить его: "Во-первых, ты в Элладе и больше не меж варваров. Закон узнала ты и правду вместо силы, которая царит у вас. Твое здесь эллины искусство оценили, и ты имеешь славу. А живи ты там, на грани мира, о тебе бы и не узнал никто".

Что касается планов на создание новой семьи, он и здесь подвел прочный фундамент: "Поступил, во-первых, я умно, затем и скромно и, наконец, на пользу и тебе, и нашим детям".

Недоумение, написанное на лице Медеи, он просит убрать и выслушать доводы до конца: "Женился я, чтоб себя устроить, чтоб нужды не видеть нам - по опыту я знаю, что бедного чуждается и друг. Твоих же я хотел достойно рода поднять детей, на счастие себе, чрез братьев их, которые родятся..."

Но Медею ложными доводами не опутать, не увести в сторону. Раздражение и ненависть только закипают больше: "Наказанью я высшему подвергла бы того, кто говорить умеет, коль при этом он оскорбляет правду. Языком искусным величаясь, человек такой всегда оденет зло прилично".

И что бы теперь ни говорил, ни обещал Ясон, Медея и слушать его не желает: "Богатства, терзающего сердце, не хочу!"

Исчерпав все доводы, Ясон собирается уходить, но все же, напоследок замечает: "Если вам - тебе иль детям нашим - деньги нужны ввиду пути, прошу сказать теперь. Отказа вам не будет. И я знаки гостиные могу послать друзьям. Помогут вам".

Но помощь супруга-изменника ей ненавистна: "Твоих друзей не надо нам, и денег я не возьму - не предлагай. От муже бесчестного подарок руки жжет".

И вслед уходящему супругу Медея кричит: "Что ж! Празднуй брак! Но слово скажет бог: откажешься, жених, и от невесты".



 
В город приходит их старинный друг - Эгей. Он посещал древний оракул Феба - просить о детях. И по дороге решил навестить Ясона и Медею. В разговоре он замечает, как изменилась Медея. Он желает знать, отчего она так осунулась и "глаза потухли"? Медея и не желает скрывать причины: "Муж у меня последний из людей", "оскорблена я им, и ни за что", "взял женщину - хозяйку надо мной".

Эгей просит ее не беспокоиться: "Так бог же с ним, коль сердцем он так низок!"

Однако Медея жалуется, что ее и детей теперь изгоняют из города и умоляет Эгея поддержать и принять в своей стране:

"За это
Тебе детей желанных ниспошлют
Бессмертные и славную кончину.
Ты каяться не будешь и, поверь,
Ты не умрешь бездетным. Знаю средства
Я верные, чтобы отцом ты стал".

Эгей готов помочь Медее, но не сейчас, и не с ним она покинет ненавистный город. И этому есть объяснение:

"Можешь быть спокойна.
Но этот край покинешь ты без нас.
Рассориться с друзьями не желал бы
Из-за тебя я - прямо говорю".

Все же Медея требует от него священной клятвы:

"Клянись Земли широким лоном, Солнцем,
Отцом отца Медеи и богами...
Всем родом ты божественным клянись,
Что сам Медеи не изгонишь, если ж
Кто из врагов потребует меня,
Покуда жив, - и волею не выдашь".

Эгей произносит клятвы и уходит. И точно крылья расправляются у нее за спиной! Сердце Медеи ликует, наполняясь неукротимым духом мщения:

"О Зевс! О правда Зевса! Солнца свет!
Победой мы украсимся, подруги,
Победою. Я знаю наконец,
Куда мне плыть. И гавань перед нами
Желанная открылась. Стоит нам
Туда канат закинуть, и Паллады
Нас примет славный город".

Она принимает окончательное решение: будет умолять Креонта о детях - чтобы их оставили в Коринфе. Она готова использовать невинных детей для осуществления коварного замысла! 

"Я этого хочу, чтоб меж врагами
Оставить их,- но мне убить царевну
Они помогут хитростью, чрез них
Я перешлю дары ей: пеплос дивный
И золотую диадему. Тот
Чарующий она едва наденет
Убор, погибнет в муках,- кто бы  к ней
Потом ни прикоснулся - тоже. Ядом
Я напою дары свои..."

Совершив первое убийство, она должна убить и собственных детей! Потеряв все, Медея готова идти до конца. И жизнь ей больше не мила:

"Сама Ясонов с корнем
Я вырву дом. А там - пускай ярмо
Изгнания, клеймо детоубийцы,
Безбожия позор,- все, что хотите.
Я знаю, что врага не насмешу,
А дальше все погибни. Точно, в жизни
Чего жалеть бы стала я? Отчизны?
Родительского крова? Ведь угла,
Угла, где схоронить мои несчастья,
Нет у меня на свете".

Главное для Медеи - заставить Ясона страдать! Страдать так, как не приходилось никому из смертных:

"Мы с помощью богов свое возьмем
С предателя. И никогда рожденных
Медеею себе на радость он
Не обольет лучами глаз, невеста ж
Желанная других не принесет.
Ей суждены, порочной, только муки
От чар моих и в муках - злая смерть".

Коринфянки умоляют Медею укротить гнев. Корифей взывает к ее сердцу:

"Посвящена в твой замысел и только
Добра тебе желая, не могу
Я все ж забыть о Правде,- солнце миру,-
И говорю тебе одно - оставь".

Женщины не могут поверить, что мать способна совершить такое злодейство: "Нет, никогда руку в крови детей молящих ты не дерзнешь свою омочить в гневе безбожном".

Медея и сама терзается сомнениями. К ней снова приходит Ясон. Она, сменив тон, теперь разговаривает с ним спокойно и разумно:

"Безбожница, чего ж
Беснуюсь я, и в самом деле злобой
На дружбу отвечая, на властей
И мужа поднимаюсь?.. Что с тобой, Медея?
Разве все не к лучшему? Иль нет
Детей у нас, а есть отчизна, город?
Иль все мы не изгнанники, друзей
Лишенные? Все это обсудивши,
Я поняла, что больше не умно
Сердиться и напрасно. Я тебя
Хвалю теперь... жалко,
Самой тогда на ум мне не пришло
Войти в твой план советом... и невесте
Прислуживать твоей, гордясь таким
Родством... увы! Но что же делать? Все мы
Такие женщины..."

Медея зовет из дома детей: "О дети милые! Восстановлен мир, гнев забыт!"

Корифей не скрывает радости: "Довольно бедсткий!"

Ясон хвалит мудрость бывшей супруги:

"Мне нравятся, Медея, те слова,
Которые я слышу...
Да, хоть не сразу, все-таки пришла
Ты к доброму решению. И скромность
В Медее победила...
Смелей, жена! Что сказано, устрою"

Медея убеждает Ясона, что не желает быть помехой счастью новой семье. Она призывает мириады благ на долю прекрасной царевны. И готова преподнести достойный подарок - "головной убор, что Гелий завещал, отец отца, в наследство поколеньям...":

"К счастливице невесте
И мой убор пойдет... Так молода -
И царствует... О, чтоб остались дети,
Что золото? Я отдала бы жизнь".

Передавая подарок детям, коварная мать напоминает: "Глядите, чтоб убор сама взяла..."

"О, как далек ты сердцем
Муж, от судьбы решенной!"...
Приближается кровавая развязка....

Возвращается дядька с детьми. Он сообщает Медее, что подарок передан:

"О, госпожа! Детей не изгоняют,
Дары от них царевна приняла
С улыбкой и обеими руками".

Медея вскрикивает от ужаса и боли: "Ай-ай-ай-ай-ай-ай!" Старик смотрит на нее в изумлении, ему не понять, что сейчас творится в ее душе. Медея знает, что должна осуществить замысел до конца. И сердце ее дрогнуло:

"О горькая, о гордая Медея!....
Что ж это я задумала? Упало
И сердце у меня, когда их лиц
И светлую улыбку вижу, жены,
Я не могу, о нет... Безумно покупать
Ясоновы страдания своими
И по двойной цене... О, стыд, о, униженье!
Бояться слов, рожденных слабым сердцем...
Моя рука уже не дрогнет... Так клянусь же
Аидом я и всей поддонной силой,
Что не видать врагам моих детей,
Покинутых Медеей на глумленье,
Все сделаю... Уходите,
Скорее уходите... Силы нет
Глядеть на вас. Раздавлена я мукой...
На что дерзаю, вижу... Только гнев
Сильней меня, и нет для рода смертных
Свирепей и усердней палача..."

Медея с нетерпением ждет, когда судьба скажет свое последнее слово. Входит Вестник и умоляет ее скорее спасаться бегством: "Царевна только что скончалась, следом и царь-отец - от яда твоего".

Медея выслушивает его с торжествующей улыбкой: "Счастливое известие... Считайся между друзей Медеи с этих пор".

Вестник потрясен: убийство человека страшное преступление, а когда лишают жизни царей, совершается убийство из убийств!

"Что говоришь? Здорова ты иль бредишь?
Царей очаг погас, а у тебя
Смех на устах, и хоть бы капля страха...
Так они
Там и лежат - старик и дочь - бездушны
И вместе,- слез желанная юдоль,
А о тебе что я скажу? Сама
Познаешь ты весь ужас дерзновенья..."

Углубленный в размышления, раб покидает госпожу:

"Да, наша жизнь лишь тень: не в первый раз
Я в этом убеждаюсь. Не боюсь
Добавить я еще, что, кто считает
Иль мудрецом себя, или глубоко
Проникшим тайну жизни, заслужил
Название безумца. Счастлив смертный
Не может быть. Когда к нему плывет
Богатство - он удачник, но и только..."

Медея полна решимости, ее уже не остановить:

"Я сейчас
Прикончу их и уберусь отсюда.
Иначе сделает другая и моей
Враждебнее рука, но то же; жребий
Им умереть теперь. Пускай же мать
Сама его и выполнит. Ты, сердце,
Вооружись!... Ты, рука
Злосчастная, за нож берись... О не давай
Себя сломить воспоминаньям, мукой
И негой полным; на сегодня ты
Не мать им, нет, но завтра сердце плачем
Насытишь ты. Ты убиваешь их
И любишь..."

Медея уходит в дом. Слышатся крики о помощи. Потом наступает звенящая тишина...

Из дворца появляется убитый горем Ясон. Но он еще не знает, что горе только началось - "далеко и полпути не пройдено его!"

Корифей останавливает его, стараясь по возможности смягчить удар от страшной вести:

"О ты, Ясон, еще не знаешь бедствий
Последнего предела; не звучат
Они еще в твоих словах, несчастный...
Детей твоих, детей их мать убила...
Их больше нет, их больше нет на свете..."

Из ворот вылетает колесница, запряженная драконами. В ней Медея с телами детей. Обезумевший Ясон бросается ей навстречу:

"О, сгибни ж ты, Прозрел я наконец.
Один слепой мог брать тебя в Элладу
И в свой чертог от варваров... Увы!
Ты предала отца и землю ту,
Которая тебя взрастила, язва!..
Ты демон тот была, которым боги
В меня ударили.... ты брата
Зарезала у алтаря. То был
Твой первый шаг...
Во всей Элладе нет подобных жен... Ты львица,
А не жена, и если сердце есть
У Скиллы, так она тебя добрее...
Все погибло"

Медея торжествует над поверженным супругом-изменником: они вступают в словесный бой:

МЕДЕЯ: "Ты можешь звать меня как хочешь: львицей
Иль Скиллою Тирренской; твоего
Коснулась сердца я, и знаю - больно"

ЯСОН: "И своего. Тем самым - двух сердец".

МЕДЕЯ: "Легка мне боль, коль ею смех твой прерван"

ЯСОН? "Из ревности малюток заколоть?"

МЕДЕЯ: "Ты думаешь,- для женщин это мало?"

Ясон просит ее о последней милости: "Дай мне детей, оплакав, схоронить".

МЕДЕЯ: "О нет! Моя рука их похоронит".

ЯСОН: "О, ради богов... О, дай мне
       Их нежное тело
       Обнять...только тронуть

МЕДЕЯ: "Ты просишь напрасно".

Колесница исчезает... Месть утолена, когда сердце превратилось в пепел...

Хор поет вслед уходящему Ясону:

"На Олимпе готовит нам многое Зевс;
Против чаянья, многое боги дают:
Не сбывается то, что ты верным считал,
И нежданному боги находят пути;
Таково пережитое нами"

Так завершает трагедию Еврипид и прощается с читателями и зрителями...



SOS! Срочно нужна помощь. Карта Сбер: 4817-7602-0876-3924