Чем проверяется дружба Гл. 1

Гл.1

Странно как-то у нас в жизни получается... Когда я пребывал здесь с самого рождения и почти до самого призыва в Армию, то думал, будто никогда не покину это село: устроюсь на работу, женюсь и буду коротать свой век в любимом сердцу уголке. Ведь тогда я считал, что лучше и краше нашей деревни, нигде и места не сыщешь во всём белом свете.
Но судьба распорядилась иначе. Теперь нахожусь далеко от своей малой родины и приезжаю сюда лишь потому, что остались ещё живы мои родители, а ещё чтобы поклониться дорогим мне могилам бабуни с дедуней.
Вот и сегодня, никого не предупреждая, чтобы мама здорово не колотилась, подготавливая встречу, да и нервы отца приберечь, а то не будет такого двора на улице, куда бы он не заглянул, дабы всех поставить перед фактом о моём скорейшем прибытии к ним в гости.

Отца дома не оказалось, пошёл проведать своего друга Антона Михайловича Марушева, а вот мать, увидев меня, завыла на весь двор, почему не известил заранее, а у неё на стол ставить всего-то и есть, как суп гороховый да вчерашние оладьи. Сбежалось пол-проулка, так что, тайны всё равно не получилось, и я, обняв плачущую и счастливую мать, раскланялся всем соседям, из которых мало было знакомых, в основном приезжие, бросил сумки на порог и отправился на погост, чтобы дать возможность матери приготовить курицу, за которой она тут же погналась, освободившись от моих объятий.
Уж я-то знаю свою маму, она же не перенесёт, если я сяду за стол хлебать один суп, ей надо вкусненьким меня накормить, вот тогда и глаза её радостно заблестят, что угодила единственному сыночку.

Уже выкурил я пол-пачки, сидя на лавке возле могилок родителей моего отца. Обыкновенные железные гробнички, выкрашенные в синий цвет, и невысокая оградка со столом и лавочками тоже такого же цвета. Вокруг чистенько, сорняк уничтожен, в стеклянной банке, стоящей у основания памятника бабе Насте, подвявшие полевые ромашки с двумя небольшими хвойными лапами. А рядом с могилкой деда Тимофея огромный куст сирени, к сожалению уже отцветшей. Никак не попаду на цветение, и поныне, моей любимой сирени, всё дела, дела и нету им ни концов, ни краёв.
Несколько раз предлагал я родителям, чтобы поставить родственникам гранитные или мраморные памятники, но мать с отцом в один голос противились, мол, дедуня с бабуней всегда были против такого излишества и строго-настрого наказали, чтобы оставался один земляной холмик, как раньше, кроме креста ничего лишнего на могиле усопшего не было. Ну, на крайний случай, железную гробничку и более ничего.

-   И нас, сынок, вот так похорони.  -  приговаривала матушка.  -  От людей стыдно, чего мы будем выделятся ото всех. А то с нами никто и дружить там не станет, ещё чего доброго буржуями нас посчитают.

Тут же, на всём небольшом погосте - только одно каменное надгробие, это у председателя колхоза, который разбился на "бобике", когда возвращался с гулянья, посвящённого празднику урожая. Теперь родные его покинули скучное село, а деревенские, по своей доброте душевной, ухаживали и за этим последним пристанищем бывшего главы местного назначения.
Я отвернулся от председательского надгробия и снова посмотрел на фотографии моих родных людей, застеснявшись, что бабуня с дедуней обидятся, скажут, что за сколько времени к ним приехал, а пялюсь на чужого человека, вернее, его портрет.

Вспомнил, как дед учил меня плавать... Такое тогда многие испытали. А перед этим я подслушал разговор, как дедуня похвалился соседу, мол, завтра вывезу своего шалопая на середину реки и выброшу из лодки, пусть учится, уже пора. Мол, скоро в школу идти, а он ещё и грести, как следует не научился. А вдруг, случай какой?! Так и потонет.
А мне тогда было всего пять лет и до школы ещё оставалось целых два года.
В лодку к деду я так и не сел, сбежал от него на новый, только что построенный мост. Там я, размазывая по щекам слёзы, поскользнулся и бултыхнулся в речку, а рядом никого. Хотел закричать да глотнул мутной воды, закашлялся и почувствовал, как меня тянет на дно. До сих пор мурашки по спине, когда вспоминаю это происшествие. Жить сильно хотелось и вот это, наверное, меня спасло. Желание и дальше ходить по этой земле, вперемежку со страхом, заставили мои ноги с руками шевелиться и, к своему удивлению, я понял, что плыву. И так, от сваи к свае, на которых крепился неказистый мост, с передыхами, в обнимку со скользким железом, на которое налипли зелёные водоросли и мелкие ракушки, я выбрался на берег. Своим дома умолчал, что я уже умею на размашки грести и когда дед ласково попросил:

-   Внучек, собирайся со мной, сетки поможешь поставить, говорят, карась прёт, как бешеный.

Я знал, что дед лукавит, карась давно уже прошёл, причём в обратных направлениях, то есть, туда и назад, но сделал вид, будто поверил ему. Зачем я это сделал, сам не знаю. Может, это был такой своеобразный детский протест против подобного метода обучения плаванию, а может, решил удивить своего старого деда, но последнее получилось с лихвой. Боковым зрением я наблюдал, как он перекрестился и сковырнул меня с носа лодки в воду, а я вынырнул и поплыл. Дед потом с соседом неделю брагу пили, обмывая такой благополучный исход и дед без конца хвастался:

-   От ты, Митяна, семь разов вывозил своего Пашку, а я не успел кинуть Андрейку, а тот, как лягушонок, раз и постребал по волнам.

Митяня улыбался доброй улыбкой и кивал, соглашаясь с приятелем.

Сзади я услышал шорох, ворвавшийся в мои воспоминания. Повернулся и заметил отца, старающегося, как можно быстрее дойти до меня, чтобы прижаться ко мне и обнять.

-   Бать, не торопись...  -  я приподнялся и пошёл навстречу. Он замахал обеими руками, мол, стой там, где стоишь. Узнаю батю. Чтобы он когда на жизнь пожаловался или на болезни, это сразу будет не он.
У меня защемило сердце. Подбежал, наспех обнял, а сам трясётся, то ли от радости, то ли от непривычно быстрого передвижения. Чувствую, ему неудобно передо мной, что запыхался и весь вспотел.

-   Хух, жарко нынче чего-то.  -  он снял кепку и вытер ею пот с лица и шеи. И чтобы я не очень приглядывался к его вздымающейся груди, сразу перешёл к делу.

-   Чего на сухую сидишь? Я вот тут...  -  и батя поставил на стол бутылку водки и в газету замотанную закуску.  -  Что у тебя за привычка такая, наскакивать втихоря? Неужто нельзя было позвонить и предупредить? Для чего-то же ты провёл нам телефон, так чего мудруешь всё время? Ладно, разливай, а я покурю.  -  батя присел напротив и вытащил из кармана рубахи пачку Примы. Я с укоризной глянул на него.

-   Сын, не надо так смотреть. Да, я знаю, что ты каждый месяц шлёшь нам деньги, чтобы в том числе и я научился курить с фильтром.  -  батя помолчал, собираясь с мыслями.  -  Да не могу я, сын, курить эту гадость! Пробовал, честно тебе скажу, мать покупала мне Нашу Марку, но я фильтр откусывал и выплёвывал его. Так зачем зря платить, если я всё равно их перевожу? Ладно, давай за упокой моих батюшки с матушкой, а за встречу в доме выпьем.

Сколько помню отца, вот так он всегда и пил: цедит из рюмки мелкими глоточками, кривится, но тянет до дна. Потом крякнет и продолжая кривиться выуживает из приготовленной снеди, что-то из закуски. Сейчас он развернул газету и ловко вытащил оттуда солёный огурчик, с хрустом откусил половину и с удовольствием стал жевать, при этом, как бы извиняясь проговорил, указывая на холодные оладьи.

-   Хлеба нету у нас, вот придётся...  -  и он снова повёл рукой на несколько штук поджаристых лепёшек.  -  Эта продавщица наша, дура из дур. Ну какого лешего мотаться по три раза на неделе в город, чего она там забыла? И ноне укатила, а люди без хлеба сидят. И ты тоже хорош, как снег на голову, мать хоть бы тесто поставила да куда за тобой успеешь? От чего ты всегда так являешься, сын?

-   Батя, ты не рад моему приезду?  -  я улыбался, с жадностью рассматривая родное лицо. Полгода назад последний раз виделись, а у отца ещё добавились морщинки и кожа на шее стала более тонкой и прозрачной. Снова защемило сердце.

-   Как не рад, что ты болтаешь? Ещё как рад, но надо же по-людски. Или ты хочешь проверить, как мы тут живём? Хорошо, сын, живём. Мясо едим, эту, как её, колбасу покупаем в магазине. Да мы всё покупаем в магазине и всё, значит, едим. Не голодные.

-   Всё покупаете, говоришь? А с каких-таких ресурсов вы Федьке моему такие деньжищи выслали? Я вам, а вы ему. Батя, Федька у меня обеспеченный, у него всего хватает, я же о вас забочусь, а вы их копите, а потом назад шлёте. Ну где справедливость?

-   Мы что с бабкой, не имеем право единственного внука с днём Рождения поздравить? Ну это уже слишком!  -  он снова полез в карман за сигаретами и спичками, и я понял, что разговор предстоит долгим.

-   Да ладно тебе, Андрюха, чего зря колотишься? Вспомни, как раньше... Утром мать поставит на стол банку молока и хлеба домашнего полбуханки, а в обед суп из лапши, вечером картоха в мундирах с капусткой квашеной. Хозяйство держали, но курицу старались зарубить к празднику, а поросёнка к зиме заколоть. И ничего, все живы-здоровы, ты, вон какой вырос на деревенских харчах. Вот и мы с матерью не тужим. Сынок, ну не привычные мы к той еде, что ты нам привозишь. Не обижайся, но ту икру чёрную мы кошкам отдали, потому что у матери желудок от неё прихватил, а я в туалет три дня бегал. Мы лучше картошки пожарим да с сальцом и варёными яйцами её навернём. Вот это наша еда, а то не для нас, мы с детства по-другому питались, а ты хочешь в одно мгновение организмы наши переделать. Не, сын, не получится. Ты вот что, разливай ещё по одной да до дому пора, мать, поди, заждалась. Она сказала, что ты давно сюда отправился.

За столом собралось не так много народа: две подруги матери, соседи и отцов приятель дядька Антон Марушев, у которого он был, когда я приехал. Вроде всё как обычно, но меня настораживал мой батя. Он вёл себя как-то странно и непривычно. Раньше он всегда садился рядом со мной, а сейчас отдалился с дядькой Антоном и они постоянно о чём-то оживлённо шептались. Мать бесконечно одаривала отца красноречивым взглядом, но он не обращал внимание на её укоры. И тогда я забеспокоился. Может, мой родитель тяжело болен, а мне, из-за своего своенравного и гордого характера, не желает в этом сознаться, а потом я покину родные места, а отец совсем занедужит, когда бывают такие хворобы, что если вовремя кинуться, то и спасти можно болящего. Совсем расстроившись, я не стал дожидаться, когда гости разойдутся, а вызвал его, вроде покурить. Мы вышли с ним за двор на лавочку и я сразу же, без обиняков, спросил:

-   Бать, ты что-то от меня скрываешь?  -  при этом смотрел ему прямо в глаза. Он нахмурился, недовольный темой разговора, отвернулся, чтобы я не видел выражение его лица и с досадой буркнул:

-   С чего ты взял? Всё у нас нормально. Живём с матерью, хлеб жуём, ещё и маслом сверху намазываем, что ещё нам надо...

-   Батя, не темни. Ты не имеешь право от меня что-то таить. Я тебе не чужой, если помнишь. Признайся, ты заболел и не хочешь вовлекать меня в нахлынувшие проблемы?

-   Да типун тебе на язык, я здоров, как бугай! Чего каркаешь?

И тут я догадался, что не в этом дело. Батю своего я изучил, как свои пять пальцев, вижу, что не врёт, но что тогда его беспокоит, что его душу выворачивает наизнанку, да так, что он даже при мне не может вести себя обычным образом.

-   Сын, ты вот что, не бери в голову. Всё у нас, как надо. Побудешь, да скатертью дорожка тебе, а мы тут сами с усами.

-   Брешет он, Андрейка!  -  послышался сзади голос дядьки Антона.  - Есть проблема и очень даже не малая. Но это моя беда, а не Стёпкина. А он не бросает меня, лезет в это пекло. Хоть ты, Андрейка, его надоумь, никак не слушается, как дитё малое.

-   Кто тебя просил сюда переться?  -  вскипел отец.  -  Повертай ото в дом и не высовывайся, сам разберусь со своим сыном.

-   Да ни черта, Стёпа, ты не разберёшься. Насочиняешь тут с короб, а потом из-за меня пострадаешь.

-   Тихо!  -  прикрикнул я на престарелых друзей, а у самого сердце часто-часто забилось. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы не догадаться, в деревне что-то происходит из рук вон неблагоприятное и я должен выяснить, что именно?

-   Говори, дядь Антон, всю правду говори!

-   Только попробуй!  -  вмешался отец.

-   Батя.  -  обратился я к нему.  -  И ты думаешь, что после этого я спокойно, с чистой душой сяду в поезд и покачу в свой город? Я буду сидеть тут до тех пор, пока не узнаю правду. Поэтому, рассказывайте, я внимательно слушаю.

Дядька Антон примолк, с надеждой поглядывая на отца, тот затянулся смачно примой, потом щелчком отправил её в кусты молодой акации и с неохотой начал:

-   Знаю, что упрямый ты, весь в меня, поэтому верю, что с живого с меня не слезешь, пока не узнаешь, что тут у нас приключилось... Понимаешь, сынок, обидно, когда жизнь тут прожили с малочку, я имею в виду себя и Антоху, а какие-то наезжие прибыли сюда, землю арендовали, поля наши распахали по-своему, так и этого им мало показалось. Вот, Антоху выселяют из его жилища, в котором он родился, чтобы постройкой там заняться на месте его хаты. Хоть и сумму предлагают не такую и малую да только зачем ему деньги, если вся судьба его прописана на стенах этого домика. Ему, может помирать ни сегодня-завтра, детей нету, так на кой чёрт эти средства, если дороже родного порога и родного двора ничего нету во всём свете. Но как объяснишь этим наглецам, они стали грозиться, что всё добро его подпалят и Антоху там изжарят вместе с барахлом. Или трактор подгонят, сотку, да и снесут всё к такой-то матери. А нонче вечером заканчивается всякий срок, вот Антоха и ждёт их в гости, а со мной пришёл попрощаться. Я как должон на это глядеть, как думаешь? На моих глазах будут друга убивать, как собаку, а я спокойненько спать улягусь? Я тут подумал, в общем, и я тоже с ним... С пелёнок вместе дружили и помирать будем вместе. А ты, сын, никак не вовремя заявился, я не мыслил тебя в это впутывать. Молод ещё, дедом скоро станешь... А может, ты обратно в город, вроде ничего не произошло, а?

-   А ты бы сбежал, если бы от деда услышал подобное?  -  в упор спросил я.

-   Нет.  -  честно ответил отец и скривился, не ожидая именно такого вопроса.

Услышанное сразу же пробралось в моё сознание. Таких случаев полно, когда от наезжих дельцов старикам-аборигенам некуда деваться. А власти при этом делают вид, что ничего не происходит. Всё решают деньги, как и в этом случае, я уверен. Но всё равно спросил:

-   А что же власть имущие?

-   Ой, о чём ты, Андрюша?  -  тяжко вздохнул дядька Антон.  -  У нас тут участковый из новеньких. Правда, хороший хлопец, не из трусливых. Да они разве его боятся? Он сто раз с ними ругался, но один в поле не воин. Зовут его Сашкой. Так вот, Сашка нам со Стёпой доверился, что тут райцентр замешан и ему такая задача не по плечу. Вот и всё, Андрюша, круг замкнулся.  -  старик изо всех сил крепился, чтобы не заплакать.

-   Показывайте, где он живёт?

-   Кто?  -  насторожился отец.

-   Участковый, кто ещё?

-   Мы с тобой!  - подскочил отец. Дядька Антон закивал, подтверждая.

-   Нет!  -  сказал я твёрдо.  -  Вы остаётесь здесь. Оба.