Море

1.
 

         В лесу, на берегу одной маленькой тихой речки, жило два семейства: Беликовых и Кусочкиных. Все эти семейства были беженцами из самых разных республик. Они переселились подальше от тех мест, откуда их согнала война. И вот, в результате долгих скитаний, все они оказались здесь, на берегу тихой русской речки.
Надо сказать, что семейства эти были самые разные по отношению друг к другу. Беликовы – из высших слоев, и хотя их телеги почти ничем не отличались от телег Кусочкиных, но то, что было в этих телегах, многих заставило бы удивиться. Здесь были самые лучшие кушанья, вроде насоленного мяса, баранины и даже икры. Здесь были неведомые Кусочкиным ананасы и дыни, виноград, и даже таинственное манго.
Зато Кусочкины похвастаться могли совсем немногим. Картошка и свекла, морковь и репа, чуть немного прогорклой ветчины – вот практически и все краткое описание  их обычного рациона. Даже воду они пили другую, тухлую и горькую, не в пример Беликовым. Потому как река была очень загрязнена. Те же свою воду доставали неизвестно откуда, а уж как берегли – и то было неведомо никому.
Жили оба семейства рядом, но держаться старались обособленно: вы на своей стороне, а мы – на своей. Зачастую, конечно же, приходилось невольно сходиться: поменяться припасами, деталями от колесных телег или ременной сбруей. Но сходки такие имели очень редкий характер. И если вдруг случалось такое, что Беликов разговаривает или же что-то делает вместе с Кусочкиным, то это воспринималось не иначе как какая-нибудь редкостная буря, да и вообще была так же возможна как и дождь из лягушек.
Но было кое-что одно, что не отличало их друг от друга, а даже напротив, объединяло. И было это гордость. Уж чего-чего, а гордости этим семействам было не занимать. И богатый, не хило одетый Беликов, и Кусочкин, что был как прореха на прорехе, - все держались с гордостью. Каждый из них задирал нос, и ни за что бы в мире не попытался бы угодить другому. Так и жили они вблизи тихой речки, ревностно сохраняя традиции своих взбалмошных предков.

  2.

Послышался тихий свист, а затем легкий всплеск – это был очередной камень, который бросил в воду Вова Кусочкин. Сейчас он играет, или, иначе сказать, развлекается. Ему всего только пять лет, но за этот короткий срок он себе уже твердо усвоил: там, где стоят повозки Беликовых – запретная зона. Там враг и его стоит остерегаться. Он еще ни разу не разговаривал ни с одним Беликовым, но зато видел их издали: и одеты они по-другому, даже выговор у них не тот, более благородный, что-ли. Ему было запрещено не только говорить с ними, но даже и ходить в их сторону. Вот он и стоял у своей части реки и кидал в нее камешки. Все как всегда. А значит не о чем беспокоиться.
Вдруг сзади послышался шорох. Вова стремительно обернулся. Прямо перед ним стояла девочка примерно его лет и, совсем не смущаясь, смотрела ему в глаза. Это была девочка с той стороны. Со стороны Беликовых.
В Вове неожиданно начала накипать злость, но она разом улетучилась, как только он увидел, что девочка ему улыбнулась. Улыбнулась и протянула ему руку, в которой, кстати, был комок влажной земли.
 – Возьми червячка, - сказала она и улыбнулась еще шире. А Вова взял червячка, который шевелился и извивался во все стороны, пытаясь по-видимому улизнуть.
В тот день дети долго сидели вдвоем у реки, копали червячков, ки-дали в воду камешки и то и дело улыбались друг другу. Девочку звали Оля. Одета она была намного опрятнее,  чем Вова, а на ногах ее блестели черные лаковые туфельки. Но к вечеру, она, как и Вова, вся измаралась, и бывшее некогда голубым ее платье, ничем уже не отличалось от обычной половой тряпки.
Взрослые появились неожиданно.
- Что вы делаете здесь, негодные? – послышался злобный голос. – Как можете вы сидеть вместе?
И Вова получил первую оплеуху. Его уволок домой отец и там задал ему хорошую трепку. Оле тоже досталось, но вероятно, ей больше выговорили, чем приложили. Но еще неизвестно, что больнее всего воспринимается в таком возрасте: физическая или же душевная трепка, да и нужна ли она вообще беззащитному детскому организму?

  3.

Вову не выпускали со двора целый месяц. Олю также держали под запором. Оба семейства еще больше прежнего ополчились друг на друга. Режим на границе еще более ужесточился. Была отмерена своя, еще более строгая территория, по которой не должна была ступать нога чужака. Своя земля, свой лес, своя река, своя рыба… Даже из-за плотвы, случайно переплывшей от рыбака Беликовых к рыбаку Кусочкиных, вспыхивали злостные раздоры. И все происходило из-за мельчайшего пустяка, не стоящего и упоминания.
Вова очень переживал. Ведь его разом лишили того, чего у него никогда не было в жизни – общения с другими детьми. А тут еще эта девочка… Оля ему сразу понравилась. Но почему? Да за просто так и все тут! Она была очень хорошая, и этого было вполне достаточно, чтобы его маленькое пятилетнее сердце начинало быстрее стучать. Но Вова был еще совсем неграмотен: его еще пока что ничему не учили. Он не знал ни алфавита, ни букв, не видел никогда ни одной книжки. Поэтому и сидеть ему одному было теперь очень скучно.
А вот Оля уже начинала помаленьку читать. Родители уже начали обучать девочку грамоте, и хотя она пока и не умела довольно хорошо обращаться со сложными словами и предложениями, но зато она очень любила книги. А книг у нее было много. Оля любила перелистывать огромные страницы, разглядывать самые разные картинки. У нее уже появились свои самые любимые рисунки и книжки. И вот сейчас она одна, при свете настольной лампы, взяла с полки одну книжку, уселась на кровать, нашла свои любимые картинки и…стала рыдать. Это были не просто какие-то там малеванья. В книжке были картинки о море. О море, бушующем и прекрасном, грозном и тихом в своем необъятном вели-чии… А потом, когда ей наконец разрешили  немного погулять, Оля взяла эту книжку с собой. Сунула себе под кофточку – будто и нет ничего. Подите, догадайтесь!
Она прошла по своему двору, затем – мимо других повозок, стоявших кругом. Везде были люди, но все они занимались своими делами, и поэтому никто и не обращал на нее особенного внимания.
Дальше, за повозками, начиналась березовая роща. Самая настоящая березовая роща! Она манила Олю своим сладкозвучием и прохладой, ведь сейчас был разгар самого лета. Везде жара, а в роще настоящий зеленый рай. Оля прошла мимо маленькой просеки, уходящей куда-то вдаль, и вдруг увидела Вову. Он одиноко сидел на пеньке. Плечи у него  были поникшие, а голова опущена. Он, очевидно, очень грустил, а потом, наверное, просто устал грустить и уснул, оттого-то он и не слышал шагов приблизившейся к нему Оли.
Она легко тронула Вову за плечо, и вот тогда-то он и проснулся. Удивленными глазами смотрел перед собой этот чумазый мальчишка, смотрел, не понимая происходящего, а когда понял – улыбка радости расцвела на его лице молодым цветком. Но еще больше радости испытал Вова, когда Оля присела рядом с ним на траву, а затем раскрыла перед ним свою чудесную книжку. В первый раз смотрел он на это творение рук человеческих, но еще более его поразили рисунки, которые были в этой книжке. Там были нарисованы леса, поля, моря и горы. Но из всех этих рисунков Вове больше всего понравилось море. Казалось странным это совпадение еще детских пока интересов. Ведь Оля тоже влюбилась в море. Правда, чуть раньше. Но как-бы им не нравились эти рисунки, а настоящего моря никто из них еще никогда не видел. Оля знала по книжке, что море находится где-то очень далеко-далеко, на самом краю земли, и что до него просто так не добраться. Она рассказала об этом Вове, и ему очень понравилось то, что она сказала.
- Мы должны обязательно увидеть море, - твердо сказал в конце концов Вова и тут же взял Олю за руку
- Но как это сделать? И на чем мы доберемся туда? – удивленно спросила его Оля.
- Зато я знаю, что надо сделать, - неожиданно рядом раздался раздраженный голос отца Оли, Беликова Анатолия.

       4.

Их снова разлучили. Но в этот раз прошел даже и не месяц, а целых два года! Каждый из детей был определен в свою, особенную школу. Взрослые постарались создать преграду между детьми как можно более непреодолимой. Они всячески пресекали все возможные попытки их встреч и отношений. И детям оставалось, проходя мимо, только ловить быстрые взгляды друг друга, да хранить каждый под своим сердцем еще не высказанную даже себе тайну. Мечты о море не покидали их. Время от времени образ далекого и неведомого моря посещал их юные головы, то в грозном, бушующем виде, то в свете ровно блестевшей глади. Каждый из них по-своему понимал его, каждый стремился к нему, хотя порой отблеск надежды был так бледен и тускл, что казался пустым. Но вместе с тем море было, оно звало их к себе своим огромным, бьющимся сердцем, и они также, пусть и подчас очень вяло, но все же тянулись к нему.
Вова очень быстро постигал грамоту, также как и Оля он очень по-любил книги, и постепенно, у него в уголке, в шкафу, стала накапливаться все более и более растущая стопка книжек. И как наверняка должен был догадаться читатель, большая часть этих книжек была про море. Но кроме чтения Вова очень любил рисовать. У него довольно неплохо получались фигурки животных, деревья и даже немного портреты людей. Но он очень хотел нарисовать именно море, а вот этого у него как раз и не получалось сделать. Не выходили из-под его карандаша легкие волны, бегущие под ветром, не качались под воздушным бризом быстрые корабли. Как назло то, что так хотелось, чтобы у него получилось – у Вовы совершенно не выходило. И все больше на его альбомных листах, вместо красивых линий и переливов, у него расплывались голубыми кляксами слезы.
У Оли к тому времени открылся  талант к музыке, и родители вскоре определили в музыкальную школу. Но она стала играть не только на одном пианино: в ее руках уже начал взвиваться смычок маленькой скрипки. Она полюбила ее всей своей хрупкой и нежной душой. Она полюбила музыку и непрестанно хотела сыграть музыку моря. Так она ее называла. Это была ее особенная музыка, та, которую как она думала, она могла бы сыграть, находясь вблизи самого моря. Также как и Вова, который переживал из-за того что у него не получается рисунок моря, Оля отчаянно переживала из-за того, что у нее не выходит самой ее прекрасной, лучшей из всех в мире мелодий – мелодии моря. 

5.

Прошло лето, прошла осень, закончилась зима. Где-то появилась новая жизнь, где-то исчезла другая. Солнце не изменило своего круговорота, и жизнь оставалась такою же, как и прежде: со своими радостями и невзгодами, счастьем и потерями.
 Вове шел уже одиннадцатый год, когда в окно его классной комнаты, постучалась капель новой весны. Он отложил в сторону тетрадь с решениями по математике и выглянул на улицу.
Во дворе бегала детвора. Мальчики прыгали через «козла» и играли в мяч, а девочки скакали через скакалку.  В толпе девочек Вова приметил одну с длинными светлыми волосами, забранными на головке в клубок. Девочка эта прыгала меньше других. Она больше стояла в сторонке. Эта девочка была Оля. Вова не видел ее уже очень давно, но все равно – узнал он ее сразу. Не раздумывая, рас-пахнул он окно классной комнаты. Свежий весенний воздух во-рвался внутрь. Затем Вова сдернул с крючка свою легкую куртку и мигом выпрыгнул на улицу, благо этаж был первым.
 - Здравствуй, не видел тебя давно.
 - Здравствуй, я тоже очень соскучилась.
 - Хочешь, - увидимся вечером сегодня. Вот здесь, на школьной скамейке. Я захвачу свои рисунки.
 - Хорошо, я приду и принесу с собой свою скрипку. Ты знаешь, я уже неплохо  стала играть. Совсем недавно разучила новую мелодию.
 - Я буду очень рад, если ты мне сыграешь. Только ты приходи, мы ведь так давно не разговаривали друг с другом.
Так говорили двое подростков, резко выделявшихся на общем фоне всей этой кучи бегающей, прыгающей и смеющейся молодежи. Они стояли совсем близко один от другого, еще совсем дети, но уже крепко пожимающие руки друг друга, уже искренне верившие во что-то, чего может быть и сами не знали.
Их обсмеяли и обкидали снежками уже через несколько минут после внезапного их разговора. А потом они разошлись – каждый в сторону своего дома, и только на залитом весенним солнцем школьном дворе еще долгое время продолжали кричать и бегать веселые ребятишки.

6.

Они встретились и на этот раз и на другой вечер. Они про-должали разговаривать без конца, а когда их речи оскудевали, - они смотрели Вовины рисунки или же Оля играла ему на своей скрипке. С каким непередаваемым восхищением глядел Вова на эту девочку, уже властвующую вовсю над непокорными подчас звуками, уже владевшей не только тайной струн и смычка, но и его взволнованным сердцем.
 - А ты знаешь, каким море бывает в бурю? – говорила обычно Оля после своей игры. – Оно готово погубить все! Корабли, маяки уходят на дно, а значит, погибают и люди.
 - Да, море бывает подчас очень жестоким, - отвечал Вова. – Но и эта его жестокость оправданна. Ведь море – это сама природа. А знаешь, каким порой оно бывает и ласковым? – и с этими словами Вова легонько погладил Олину руку.
  - Тихая, безмятежная гладь, ни единого дуновения ветерка. Ничто в этот миг не шелохнется и вот тогда наступает величественная тишина.
  - Величественная?
 - Да. Мне показалось, что так оно и должно быть на самом деле. – с грустью посетовал на себя Вова.
 - Ничего! Ты правильно все сказал. Только бы мне очень хотелось увидеть его по-настоящему.
 - Увидишь! Ты непременно его увидишь, Оля!  - вскричал  Вова,  – и оба они, взявшись за руки, запрыгали от радости.
 А спустя пару дней, у них был первый их поцелуй. Это случилось совсем неожиданно даже для них самих. Просто во время разговора, Вова, увлекшись, подсел чуть ближе обыкновенного к Оле. Слова как-то сами собой разом замерли у них на устах, а когда голова Вовы коснулась Олиной головы, то тут же сразу нашлись и губы. Они погрузились в поцелуй с трепетом, еще с той наивной и детской осторожностью, какая бывает именно в этом возрасте. И поэтому поцелуй вышел у них скорее робкий и легкий, чем тот, которого они сами так опасались. Когда же они отпрянули друг от друга, то сидели, конфузясь, не решаясь вымолвить больше ни слова, будто преступники, застигнутые врасплох за чем-нибудь опасным и подозрительным. Но зато каждый из них теперь втайне радовался и даже ликовал всем сердцем своим после первого в жизни их поцелуя.

7.

Но всему есть предел. И даже самое хорошее – не бесконечно.
Вначале Оля не пришла на обычную их вечернюю встречу. А уже спустя несколько дней Вова узнал, что Беликовы вообще переезжают отсюда. Зайти к ним он не решался, а потому стал расспрашивать посторонних людей. Но никто так и не смог ответить на один единственный, глубоко мучивший его вопрос: куда они пере-езжают? А когда он в конце концов решил все-таки зайти к Беликовым – то их уже не оказалось на месте. Его встретили только пустые комнаты снимаемой ими старой квартиры.
Вова чувствовал себя глубоко виноватым: ведь это из-за него увезли Олю! Если бы он в последнее время не позволял бы себе не-которых вольностей, тогда, может быть, все могло быть иначе, хотя… Он думал и о том, что за ними возможно следили родители. А раз так, то, что произошло – есть вполне естественный в этом случае, совершившийся факт. Но искать Олю было бы совершенным безумием, ведь Советский Союз так огромен! Да и куда он поедет, он, одиннадцатилетний, еще чумазый мальчишка? Оставалось только ждать будущего и смотреть, что же оно покажет.
Последнее, что сделал Вова в тот день, было то, что он сжег в печке все свои рисунки. Он сжег словно саму мечту о море. Ведь мечтать в одиночестве стало вдруг очень больно и даже невыносимо. Глазами, полными слез, смотрел Вова на последний свой, сгораемый в пламени, рисунок.

    8.

А потом полетело время, словно гонимый листьями нескончаемый ветер. Да и кто бы смог за ним уследить, даже если бы и очень хотел этого?..
Когда Володе исполнилось восемнадцать, он был призван военкоматом на военную службу. И, конечно же, среди предложенных вариантов, он выбрал морскую пехоту.
Вскоре он был отправлен в особую часть, которая уже через не-сколько месяцев уезжала к самому Черному морю. Вот где начала сбываться долгожданная мечта Володи! Вот где было решение давнишней его задачи. Но был ли он счастлив? Вполне нет. Без Ольги он не видел в жизни своей настоящего смысла. Да и вся эта затея с морем была словно бы не с ним связана, а с каким-то похожим на него, другим человеком. Без Ольги он просто не мог быть по-настоящему и полностью счастлив. Ведь он совершенно не замечал других девушек! Их взглядов, жестов, желания познакомиться с ним… Их просто словно бы не было, а была только одна, та, которую еще только предстояло ему отыскать. И он все еще продолжал ждать, верить, надеяться и бороться.
Проходят недели, месяцы, годы. Окончена уже мореходка, но Володя не отправился, как многие другие домой, он остался служить во флоте. Нелегка его служба. Тяжелый, суровый дует подчас там ветер. Продувает насквозь он. Но ветер особенно страшен, когда он перемежается ледяным, свистящим дождем. Вот уж попробуй тогда устоять на палубе, вынести свою вахту, коль выпал такой час. Вот уж где железным становится дух человека! Или напротив, перегибается слабый человек пополам, не выдерживает, если уж таков он и тогда уж пиши пропало. Нет больше такого человека.
Конечно, можно было бы обстоятельно остановиться, описывая тот день, когда Володя впервые увидел море. Он еще  признавался себе тогда, что ожидал увидеть несколько иное.
Тогда стояла глубокая осень, и холодный сырой туман огром-ным белесым пологом висел над гаванью. Он не увидел столь ожи-даемого золотого песка и расстилавшегося вдали голубого простора. Вместо этого все было сыро, смутно и даже несколько тревожно на душе. Но тем не менее, именно в такие минуты, Володя и вступил на палубу «Черноморца», которому на долгое время предстояло стать для него вторым домом. Но он не перегнулся пополам под тяжестью ветра, не скрылся от бьющего в него с особой силой дождя. Он устоял. А потому и полюбил все, что было вокруг него. И кренившуюся подчас палубу, и бессонные ночи, и долгие и сложные морские учения. Он устоял, потому что под сердцем у него горел огонек, имя которому было Ольга. Именно она, вернее память о ней, помогала ему выстаивать в нечеловечески трудных подчас си-туациях. Вот так, от простого матроса, он постепенно дошел до столь ответственного звания старшего лейтенанта.

    9.

Владимир устало закрыл глаза и отложил в сторону телефонную книгу. Уже более полугода как он начал свои активные поиски и вот теперь, кажется, есть результат. Конечно же он не мог быть вполне уверен, что это его Ольга, но все же многое сходилось. А тут как раз ему выпал десятидневный отпуск, так что он вполне решился. Скататься по указанному адресу он успеет и только если эта его попытка не даст все-таки результата, тогда… Тогда он будет снова искать и пробовать дальше насколько хватит у него времени, сил, да и самой жизни. Он уже раз и навсегда закрыл в свое сердце путь для других женщин, кроме одной.
Владимир еще раз посмотрел в телефонную книгу, туда, где значились не только телефоны, но и адреса, и прочитал вслух еще раз: «Винницкая область, г.Бершадь, ул.Центральная, д.8, кв.6.».
Собрался он быстро. Один комплект белья, дорожный атлас – вот и все то немногое, что уместилось в его чемодан. Да и конечно же документы. Правда, новая форма морского офицера, которая си-дела на нем как влитая, была лучше, наверное, всякого документа. 
Его поезд прибывал в Бершадь к шести часам вечера. Это был еще ранний час, но стояла зима, и поэтому сумерки наступали рано.
Когда Владимир сошел на станции, его тут же обступили разные торгаши и извозчики, от которых  он тут же поспешил отказаться.
Отбившись от наседавшей на него толпы, Владимир повернул за угол вокзала и попал в улицу, озаренную тусклым светом вечерних фонарей. Ища глазами табличку Центральной улицы, он двинулся прямо по ней. Когда же он отыскал нужную ему улицу и дом, уже окончательно стемнело.

  10.

Дом под №8 был невысоким, всего в два этажа, и в этот час немногие его окна светились светом. Чем-то недобрым веяло ото всей этой округи. Но Владимир, отбросив всякую нерешительность, смело шагнул в полумрак подъезда. Отыскал шестую квартиру и нисколько не мешкая, постучал в дверь.
Ждать пришлось недолго. Вначале за старой, давно не краше-ной дверью, раздалось шарканье босых ног, а затем перед Влади-миром предстал давно не брившийся мужчина с испитым лицом, взлохмаченной головой и выступающим из-под майки большим животом. Остекленевшим взглядом мужчина уставился на Влади-мира, и во взгляде этом, как было видно, затаилась невыразимая злость. 
- Что надо? – грубо пробасил мужчина.
 - Я Ольгу ищу, - ответил Владимир. – ведь Беликова Ольга здесь живет?
 - Зачем тебе моя Ольга? – загудел мужчина. – Слушай, если ты к моей Ольге, то я тебе зубы выбью! Пехота морская! - последнюю фразу он буквально выплюнул в лицо Владимиру и тут же схватил его за воротник кителя.
Тяжелым ударом отбросил Владимир от себя этого грубияна, и перешагнув через шумно дышавшую тушу, прошел внутрь квар-тиры. Он еще в первую минуту, когда только стучался сюда, начинал смутно осознавать, что никакой Ольги, или вернее сказать его Ольги, здесь просто быть не должно. Он и сейчас думал так, но все равно шел вперед.   
Проходя сквозь давно не стираные занавески, ощущая один только запах застарелого перегара, Владимир только молча корил себя: «И что я вообще здесь делаю?».
И когда он прошел через две комнаты, заставленные разным хламом, и вошел, наконец, в третью, то увидел лежавшую на кровати женщину. Страшен и противен, бывает порой мужчина в своем падении, но еще более низкою, а самое главное, жалкою, кажется женщина, когда достигает этого своего нелепого состояния. Здесь лишь одна мерзость и пагуба, и не дай бог пропадать человеку вот так… 
Владимир уже несколько минут смотрел на эту женщину, а по-том развернулся и пошел прочь. Не было ничего в этой погибшей душе сходного с его Ольгой. Ни единой знакомой и любимой черты не увидел Владимир. А может это и к лучшему, что он обознался. Ведь если бы тогда он увидел перед собой настоящую Ольгу в таком ужасающем образе  - свет бы затмился сразу перед его глазами, и он, наверняка не выдержав страшного зрелища, тут же бы, наверное, застрелился. Но это была не его Ольга, и Владимир мгновенно почувствовал огромное облегчение. Он покинул этот дом с чувством легкого и неясного сожаления – и только. Но это значит, что он с самого начала искал в неправильном направлении. Но все же он так долго искал, и все оказалось напрасным. И Владимир принял следующее решение: словно бы в наказание самого себя он решил совершенно отказаться от дальнейших поисков Ольги. Все. Точка. Он замкнется в себе как полуоборванный провод. Он будет про-должать жить, но только хватит с него всяких поисков и разных там почемучек. Ему просто уже надоело разыгрывать из себя вечно влюбленного романтика. 

11.


В один из тех дней, когда ожидание перестает быть просто ожиданием и сливается с бесконечностью, когда груз дел и забот заслоняет собою все остальное, порой неожиданно случается не-обыкновенное.
Вот в такой вот, подобный этому день, Владимир вновь встретил Ольгу.
С того последнего дня, о котором я только что говорил, прошло уже около двух с небольшим лет. Теперь вместо звания старшего лейтенанта Владимир имел погоны капитана третьего ранга. Да и сам он совершенно изменился за последнее время. Стал еще более суров и задумчив, чем прежде. И ряд глубоких морщин стал куда более отчетливо просматриваться около его светлых глаз.
У Владимира тогда тоже был отпуск. За все время службы он успел побывать у своих родителей всего лишь несколько раз, но они всегда были ему не очень-то рады, и поэтому его никогда не тянуло туда, откуда он приехал. Настоящий отпуск он решил провести вблизи самого Черного моря. Он не будет никого искать, не станет никуда уезжать, а просто останется здесь в одиночестве, вблизи уже ставшей для него такой родной гавани.
Тогда стоял летний вечер. Один из тех летних приморских ве-черов, что напротив, не бередят, а скорее успокаивают, ласкают душу, обволакивая ее своим влажным, серебристым сиянием. Вла-димир дремал в своей комнате у открытого настежь окна и слушал тихие, вечерние звуки. Какая-то странная гармония была разлита в его сознании, он словно был заранее преисполнен спокойствия.
Вдруг, среди окружавшей его тишины, раздался чуть слышный стук в дверь. «Кто бы это мог быть?» - подумал Владимир и тут же открыл глаза. «Соседка-старуха с нижнего этажа…Но я же вроде полностью расплатился с ней за молоко. Мичман Ульянцев? Он ведь тоже сейчас отгульный… Да, наверное, это Ульянцев. - окон-чательно решил он и крикнул, не вставая с кровати: - Петр, заходи! У меня открыто.
Спустя мгновение дверь отворилась и к великому изумлению Владимира на пороге его комнаты показалась женщина. Удивился он еще и потому, что обычно никакие женщины к нему не заглядывали, да и сам он во все последнее время старался думать о них поменьше. Но когда же он чуть повнимательней вгляделся в тихое и миловидное лицо молчаливо стоявшей перед ним незнакомки, то имя женщины, той, которой он верил столько времени, само собой сорвалось с его губ.
- Ольга! – вскричал он и поднялся с кровати.
- Узнал, - проговорила она и провела рукою по своим длинным светлым волосам.
- Но как…Как ты можешь быть здесь? Да и вообще, как ты меня нашла?
- Лучше бы ты спросил о том, как я жила все это время, - отве-тила Ольга и чуть вздохнула. – Знаешь, самое главное для меня за-ключалось в том, чтобы, прежде всего, не смотря ни на что сохра-нить в себе человека, и держаться своей мечты.
- Мечты? – глаза Владимира неожиданно вспыхнули. – Неужели это твоя мечта смогла привести тебя в эти края?
- А ты думал, что я уже забыла про море? – шаловливо сказала Ольга и улыбнулась. – Нет, не забыла. Да ты и сам здесь, я думаю тоже ведь, из-за этого.
- Правда, все это совершенная правда, моя дорогая подруга, - произнес тихо Владимир. – Но удивишься ли ты, узнав, что, живя столько времени здесь на море, я  совсем разучился мечтать.
Ольга, словно совсем не слушая его, продолжала медленно снимать платок с шеи.
 - И ты даже перестал мечтать обо мне? -  спросила она.  – Ну, скажи правду, признайся. Ведь перестал?
 - Я даже искал тебя….
- Даже искал. Скажи, ты ведь и вправду живешь без женщины? – она окинула взглядом его комнату. – Да ты можешь и не говорить, я все вижу и понимаю. Но это знаешь, еще пока не самое худшее. Главное то, что ты перестал мечтать. Кстати, Володя, а где ты прячешь свои рисунки? Я хочу на них посмотреть. Ты смог наконец-то нарисовать море?
- Я уже очень давно как ничего не рисую, Оля. А все прошлые рисунки я сжег еще в тот день, когда узнал, что ты уехала навсегда  с родителями.
- Плохо, все это очень плохо, Володя. А я вот не бросила  скрипку и даже теперь все еще мечтаю о том, чтобы сыграть свою морскую мелодию.  – тут Ольга показала на скрипку, которая все это время была у нее в руках.
- Ты замужем?
- Да, и у меня даже есть трехлетняя дочь. Но эти вопросы сейчас ни к чему. Я вырвалась на несколько дней и теперь просто хочу забыть обо всем. Я хочу, чтобы мы снова стали детьми, - и с этими словами Ольга вплотную подошла к Владимиру. На ней было платье с яркой расцветкой и от нее нежно пахло духами.  Сама же она представляла собой особый тип женщины-труженицы, на лице и руках которой жизнь и время уже успели наложить свой отпечаток. Но, тем не менее, Ольга ничуть не утратила присущей ей от природы естественной, а значит и милой сердцу, красоты. Можно сказать, что она была просто прекрасной. Только лишь глубоко запавшие, голубые глаза выдавали в ней давнюю, и кажется, уже ставшую постоянной, усталость.
- Я хочу поздороваться с тобой, дорогой ты мой, друг. - про-шептала она с застывшими в глазах слезами. – Прошу тебя, обними меня крепко-крепко.
И только когда ее обхватили горячие руки Владимира, Ольга облегченно вздохнула и закрыла глаза.

  12.

- Так. Бери бумагу, карандаши, а я возьму скрипку и бежим тут же к  морю. – распоряжалась Ольга.
- Но сейчас уже ночь, ничего не видно, давай лучше подождем до утра? – говорил ей Владимир.
- Нет. Сейчас самое подходящее время. И, кстати, предупре-ждаю: никогда не заводи себе привычки спорить со мной. Это бес-полезно. Так что давай, поторапливайся. Да и конечно же, оденься полегче.   

***

Тишина. Ночь. Только легкий бриз веет над морем, да в небе светятся далекие звезды.
По длинному морскому пляжу бегут двое: мужчина и женщина. Им обоим почти по тридцать, но они ведут себя словно дети. Бегут, взявшись за руки, и неустанно смеются. Их темные тени широко растянулись по длинной безбрежной глади. Наконец, они останав-ливаются и сгибаясь в бессилии пополам, продолжают смеяться.
- Я счастлива! – кричит женщина. В ее руках сверкает какой-то предмет, кажется это скрипка. Она отходит на пару шагов от муж-чины, туда, где начинается море и взмахивает смычком.
Легкая волна обливает ее босые ноги, но женщина только лишь радуется этому. Она свободно проводит смычком по струнам и в тот же миг раздаются блаженные, чистые звуки. Следом за одной нотой  появляется другая, и вот уже берущая за самое сердце мелодия, разливается, кажется, над всем морем. Это уже не просто мелодия, это дыхание самого безбрежного моря. Только лишь небо знало, что сейчас под его ясными звездами родилась новая, пленительная мелодия. Мелодия моря.
А мужчина тем временем, приклонил колено, и, возложив на него лист белой бумаги, провел карандашом несколько линий. Он рисовал до тех пор, пока по его листу не начали разливаться самые настоящие волны. Казалось, само море начинает шуметь при одном лишь взгляде на этот лист. Это было самое настоящее творение, со-зданное не иначе как силами самого неба.
А затем, когда мелодия была сыграна, а рисунок наконец-таки создан, мужчина положил на песок свой лист и карандаши, а жен-щина – скрипку. И тотчас же их залила набежавшая вдруг волна, лист и скрипка исчезли, словно никогда и не существовали вовсе.
И тогда мужчина встал на ноги и обнял, поднявшуюся ему навстречу, женщину.
- Я люблю тебя, - прошептал он. – мечты наши исполнились и теперь, кажется, желать уже нечего. Только мне все-таки хотелось бы знать: как ты меня нашла?
- Ты опять о своем, - покачала головой женщина. – зачем тебе знать то, что не имеет совершенно никакого значения ни здесь на этом чудесном берегу под дивными звездами, ни где бы то ни было? Ведь я люблю тебя, мы, наконец, счастливы по-настоящему, так чего еще нужно? Осталось только поцеловать меня, так не медли же, ведь эта ночь, как и все это море, принадлежит нам. И надо только не упустить это чудесное мгновение…


Конец.