Лебяжии пельмешки

 






Лебяжьи пельмешки.

Охота…Хоть и по другому поводу, но на ум приходят строки поэта «Как много в этом слове для сердца русского слилось!» Слово «охота» говорит само за себя. Охота – это когда нестерпимо хочется всё бросить к такой-то бабушке, включая машину, жену, любовницу или что там ещё на повестке дня может стоять, и податься в лес с ружьём. Тут главное – телефон с собой не брать, иначе охоты толковой не получится. Не получится уйти душой и телом в то изумительное занятие, которое мы называем «охотой». Охота – эта гамма самых разных, но волнительных чувств. На охоте ты можешь промокнуть до нитки, продрогнуть насквозь на ветру, но когда добудешь первую утку, схватишь её, ещё трепещущуюся, за шею, такой азарт тобой овладеет, такая страсть охватит, что позабудешь всё на свете. В голове будет только одно – предстоящее блюдо из утятины. А это, доложу я Вам, нечто совершенно особенное. Те, кто пробовал это блюдо из лесного трофея, меня поймут и полностью поддержат.

 

Есть у нас в России места, где лесная дичь и породистая речная рыба – не экзотика, а самая что ни на есть рядовая, ежедневная еда. Таким местом является и моё родное Берёзово, расположенное на стыке Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского округов. Весна тут приходит внезапно. Ещё вчера мог быть тридцатиградусный мороз, а сегодня уже тепло, температура плюсовая, ярко сияет солнце, на дорогах прыгают белогрудые пуночки, то есть наши северные снегири.

 

А если вдруг увидел орлана-белохвоста, знай, что разворота к зиме уже не будет. Затем на родную землю вернутся лебеди. Это, наверное, самое многочисленное птичье семейство Крайнего Севера. Как представитель фауны лебедь имеет огромное промысловое значение для местного населения. Из его шкур ханты и ненцы шьют одежду. Выделанная особым способом шкура идёт на изготовление зимних курток. Для этого у добытой птицы в основании шеи делается надрез сантиметров в пятнадцать и из него сначала вытаскивается шея и голова, а затем и вся тушка. После этого своеобразный мешочек из лебяжьей шкуры выворачивают пером наружу и выщипывают крупные перья, оставляя на шкуре только пух. После выщипывания шкуру лебедя вновь выворачивают пухом внутрь, а в прорезь на шее заталкивают выщипанное перо и подвешивают за шею на высокие перекладины для просушки. Когда весной вертолёт подлетает к оленеводам, у них на стойбище сушатся, подвешенные на жердях, десятки таких лебяжьих заготовок. Это часть быта местного народа.

 

Мясо, конечно, идёт в котёл. После долгой зимы, когда олень становится худым, а запасы провианта иссякают, добытая прилетевшая птица становится для таёжного жителя настоящим витаминным деликатесом. Лесные и тундровые аборигены – большие мастера готовить изысканные лебяжьи блюда.

 

У лебедя берётся пищевод, с которого снимается нутряной жир, печень, сердце и пупок. Всё это мелко нарубается в деревянном блюде, а затем укладывается в лебяжий пищевод. Потом пищевод связывается с двух сторон жилкой. Получается своего рода колбаса. Во время готовки основного блюда, за пять минут до окончания варки колбаска укладывается в кипящий бульон и … деликатес готов. Не менее изысканный вкус имеют у лебедя и сами лапки, которые целиком закладываются в этот же кипящий бульон и варят минут сорок. Потом их достают и прямо в таком виде подают на стол.

 

Чёрная несъедобная шкура снимается с лап как перчатки, после чего блюдо готово к употреблению. Вкус бесподобен. Косточки этих лебяжьих лапок с налипшей мякотью, напоминающей желе, будут вами обсосаны до гладкости бильярдного шара. Но не буду вешать вам «лапшу на уши» в виде рассказов о вкусовых достоинствах лебедя, известных настоящим гурманам ещё со времён Ивана Грозного.

 

Летел я однажды из Москвы в Сургут. Было это в период лёта весенней водоплавающей птицы. Изнывал я от желания скорей добраться до дома, до своей лодки и ружья. Хотелось на природу, поближе к озёрам, в которых плещутся утки и гуси, гуляет карась…Пересадка на АН-24. Надрывно гудя моторами, крылатая машина несёт меня в родное Берёзово. Среди пассажиров есть люди знатные. Например, заместитель авиакомпании Альтаир Вячеслав Кудрявцев. А в хвосте самолёта сидят крепкие ребята в спортивных куртках с гербом России возле сердца. Летит народ охотиться. А мы хоть и мелочь пузатая, но тоже одержимы этой страстью. Не зря ещё Дарвин указывал, что охотничий инстинкт у человека – самый мощный после полового.

 

Я поздоровался с Кудрявцевым. Он коренной березянин. Вся молодость его прошла в Берёзово. Отсюда он взял себе жену. Тут родились и выросли его дети. Разговорился с ним. Он, как и я, отправляется примерно в те же места, где охочусь и я. Правда, у него там есть большая изба, в которой с десяток человек разместятся. Будут жить, не мешая друг другу. А мои угодья – это озёра с протоками. А дом мой – палатка с костром у куста талового.

 

- Бог даст, на охоте свидимся. Ведь рядом будем, - сказал я ему на прощанье.

 

Дома моя подруга Светлана приняла без восторга моё жгучее желание отправиться на охоту. Поутру, посмотрев на меня с укоризной, она недовольно буркнула:

- Меня бы хоть раз взял с собой!

 

Я задумался. Женщина на корабле – быть беде. Но у меня не корабль, а лодка. К тому же, если женщина просит, то … надо удовлетворить.

- Ладно, собирайся! – сказал я ей.

 

В кармане зазвонил телефон. Это была Нина, супруга Кудрявцева.

- Вы ещё не уехали на охоту?

- Ещё нет, - ответил я.

- У меня к Вам просьба, - сказал она озабоченным голосом. - Слава забыл дома коробочку. А там его лекарства на всякий случай. Вы их ему не захватите?

- Нет проблем, - ответил я. – Я заскочу к Вам по пути. Будьте дома, - а сам при этом подумал:

- Вот ещё повод со Славой встретиться.

 

А погода-то… Солнышко, тёплый южный ветерок. Воображение понесло меня на лоно природы, на высокий обский бережок, к костерку под черёмуховым кустом, где печёная утка на палочке и мечты, мечты… И всё это очень скоро…

 

Я проверил нашу экипировку. Кажется, мы всё предусмотрели, от провианта до тёплой одежды. Всё готово. И вот, наконец, мы двое сели в лодку, оттолкнулись от берега и пошли на малых оборотах по северной реке Вагулке. Ещё надо было взять ящик под будущих карасей на рыбокомбинате.

 

У пирса рыбокомбината стоял водолазный катер «Ярославец», который причалил мой друг и хозяин судна Лёшка Братухин. Завидев нас, Алексей принял от нас чалку и, покосившись на мою Светлану, спросил её удивлённо:

- Вы куда собрались, мадам?

Моя подруга растерянно пожала плечами, но я быстро пришёл ей на помощь.

- В район Локпана! Смотри, какая погода! Шик!!

От полученной информации Алексей задумался и, не отрывая глаз от Светланы, спросил:

- А ты, красавица, знаешь с кем и куда едешь?

- Нет, не знаю, - ответила Света тихо.

 

- Значит, узнаешь, - сказал ей Братухин, подавая нам пустой деревянный ящик под рыбу. – Отчаливай!

 

Вскоре мотор набрал максимальные обороты, лодка вышла на глиссер, и мы оказались в фарватере Северной Сосьвы. Тут от бархатного летнего тепла не осталось и следа. Стало заметно холодать. Взятая впрок одежда пришлась более, чем кстати. Средство подогрева у нас со Светланой было благоразумно припасено, и мы подливали его в свои кружки, любуясь плывшими по реке льдинами.

 

Как красиво всё вокруг! Напуганные гулом мотора, взмывали к небу стаи уток, куликов, чаек. Природа просыпалась, хотя берега были ещё промёрзлые. В солнечных местах пробивались к солнцу толстые корешки трав. Макушки тальниковых кустов, ещё недавно висевшие верхушками вниз, тянулись вертикально к солнцу, показывая на своих ветвях почечные наросты…Там и сям вороны. Пока болотная птица летит домой на север, вороны выставили из гнёзд на тальниках свои чёрные хвосты. Это запущен процесс высиживания вороньего приплода.

 

Тот из птенцов, который первый вылупится из яйца, подрастёт чуток и начнёт использовать в качестве пропитания яйца из гнёзд болотной птицы. Таков закон природы.

 

Больше всех весне радуются кроты. Отсидевшие долгую зиму под снегом, отвыкшие от света, эти зверьки выбираются теперь парами и тройками на берег, на долгожданную свободу, с вожделением отдаваясь солнечному теплу и барахтаясь в ещё холодной воде Северной Сосьвы.

 

Но вот позади первые пятнадцать километров. По правую руку – устье Метляковской протоки, спутницы реки Северная Сосьва. Летавшие над рекой утиные стайки разбудили мой охотничий инстинкт. Рука сама потянулась к завёрнутому в одеяло ружью, новенькой «вертикалке» двадцать восьмого калибра.

 

- Зачем тебе двадцать восьмой калибр? – спрашивали меня владельцы ружей покрупнее, поглядывая на мою вертикальную «мелкашку». Я отмалчивался. Но когда охота заканчивалась и мы подсчитывали трофеи, мои оказывались заметно богаче. А если учесть, что патроны к своему ружью я снаряжаю вручную, то выстрелы мои вообще получаются копеечные. Стакан дроби на весь охотничий сезон. Да и заряды мои качественные, проверены временем и охотничьей практикой. Ничем подобным заводские патроны похвастать не могут. Убойная сила дробин одинакова для всех калибров. Но из малокалиберных дробовиков целиться нужно лучше, потому что чем меньше калибр, тем пучок дроби получается меньше.

 

Я собрал ружьё, с любовью прижал к себе его холодное цевьё. Почему-то оно всегда холодное, и в жару, и в холод. Открыл замок, вставил два патрона с моей любимой дробью троечкой. Хладнокровно взглянув на спутницу, я приказал:

- Наливай! Как будем ночевать без «шулюмчика»? – и я кивнул на ружьё. Пожав плечами, Светлана налила пива в мою и свою кружки и, поёживаясь от холода, сказала:

 

- Не знаю, как мы будем ночевать даже с «шулюмчиком».

 

Но сказано – сделано. Выпив и закусив, я направил лодку к тальниковым кустам, росшим у самого среза воды. Именно здесь утка предпочитает отдыхать после ночных полётов. Но как только приблизились к кустам, из них взмыла вверх парочка заспавшихся свиязей. Два выстрела и две птицы рухнули вниз.

- Ну, вот! – торжественно произнёс я. – «Шулюм» есть. Осталось только к нашему столу карасей добыть!

- Не знаю, - уже без оптимизма произнесла Светлана, поглубже укутываясь в одежду.

 

Я бросил пару уток в боковину лодки и перезарядил ружьё. Надо быть начеку. А вдруг фортуна нам улыбнётся и пошлёт, кроме этих двух уток, ещё и гуся – заветную добычу охотника. Я плавно добавил газу, и лодка вновь полетела вниз по Северной Сосьве. Плывущих навстречу льдин становилось всё больше, а северный небосклон синел всё сильней и сильней. «Не подведи, дай поохотиться!» - просил я погоду.

 

Вот и Малая Обь. Мы вылетели в её ширину из Северной Сосьвы и, обходя громадные льдины, двинулись в наши рыбацкие и охотничьи угодья. Птица летела по всему горизонту. Целые табуны лебедей и уток.

 

- Смотри, - толкнул я в бок свою охотницу. Косяк лебедей летел на север своим лебяжьим порядком. Вторым от вожака шёл гусь. Ловко устроился! У птиц свои законы, и если лебеди пустили гуся в свою стаю, да ещё на второе почётное место, значит, он это заслужил. Заёрзав на своём месте, Светлана шепнула мне:

 

- А на берег нельзя? Мне надо!

 

Конечно, можно. Заприметив таловый островок посреди Оби, я повернул к нему с северной стороны, убавил газ, и под аккомпанемент взлетевшей стаи острохвостов наша лодка ткнулась носом в этот прекрасный таловый островок. Светлана вышла на берег. Весной здесь всегда чисто, никакой грязи. Да и какая может быть грязь, если почва оттаяла не более чем на сантиметр. Шурша подсохшей листвой, Светлана нашла себе укрытие и исчезла.

 

А вокруг распростёрлась пробуждавшаяся после долгой зимы природа. Многоголосье птиц неописуемое. На Север стоит свершить паломничество хотя бы для того чтобы послушать птичье пение, упоение новой жизнью. Это и любовные голоса птиц, и их ликование по поводу пришедшей весны, и призывы к брачному союзу. Пение куликов, клёкот парящих в небе орланов, взывания самцов всех видов и пород. Я упивался этими звуками, как вдруг за кустами раздалось ни на что не похожее гусиное «га-гак…!»

 

Гуси! Ёкнуло у меня в душе, и рука схватила цевьё ружья. Ещё одно «га-гак». Я понял, что на меня из-за кустов идёт гусиный табунчик. Моя вертикалка готова к действию. Ну? Пара гусей вылетела из-за кустов на королевский выстрел. Мой глазомер отсчитал тридцать метров, нужное расстояние для удара в грудь. Грохнуло два выстрела. Первый гусь упал в ту сторону, куда ушла Светлана. Второй рухнул в реку. У него сломалось крыло, и белые перья на боку обагрились кровью. Вот она охота.

- Ты что? – послышался гневный голос Светланы. – Ты меня чуть гусём не зашиб!

- Так неси его сюда. А я за вторым схожу, - крикнул я ликующим голосом и, запустив мотор, отправился добивать второго гуся.

Вытянувшись в воде, оставив над водой лишь часть спины и клюв, гусь плыл к берегу. Нырять ему было явно тяжело. Я приблизился на выстрел, нажал на курок и вот гусь гуменник в моей лодке. Я развернулся на малом ходу и вскоре вернулся на место.

 

- Где гусь? – крикнул я Светлане.

- Сидит, - ответила она и на меня смотрит. Я любовно погладил ружьё, отложил его в сторону и нехотя вылез из лодки к Светлане и гусю. Гусь, сваленный наповал, лежал на груди, закинув голову и молча глядя в вечность своими чёрными глазами.

- Да он же мёртвый!

- Ну и что? – возразила Светлана. – Глаза-то открыты. Я только поднялась, как услышала выстрел и этот гусь чуть, было, не упал на меня. Перепугалась я ужасно!

- Неси его в лодку, - приказал я. Но она дерзко выпрямилась и заявила:

- Ты убил, ты и неси! – сказав это, она величаво и, демонстрируя высшее достоинство, направилась к своему месту в лодке.

 

Былой холодок в моём теле прошёл. Суета с гусями меня хорошо согрела, и когда мы уселись в лодке я, переполненный любовью и согревающим средством, произнёс смесь мольбы и тоста.

 

- За тебя, моя Светлана, драгоценная моя охотница. За то, чтобы ты почаще выходила на берег, а я тебя сторожил и возле берега и везде и всюду. Свет очей моих, Светлана! Возрадуйся немалой добыче нашей. Пара гусей, да столько же уток. Мы имеем полное право возвращаться домой, где я преумножу твою радость.

- Правильные речи говоришь! – поймала Светлана меня на слове. – Поехали домой!

 

Я допил своё пиво, посмотрел на неё и сказал:

 

- Мы же с тобой северяне, Света! Значит, наш с тобой курс – вон туда, на север. К Полярной звезде!

 

Я дал газу и направил лодку в протоку Нурик. Эта двадцатикилометровая протока, соединяющая Малую и Большую Обь, истинная Мекка для рыбаков. В ней берёзовские мужики летом добывают муксуна, а поздней осенью нельму. В общем и целом северная жизнь не скучная. Не валяйся на диване, и закрома твои будут полны северных деликатесов. Как-то я, будучи на отдыхе у друзей в Сухуми, услышал восторженное восклицание земляков-северян:

- Боже! Да вы тут как в раю живёте! Виноград за окном растёт, и его никто не ест. А мандарины! А лимоны! И всё в таком изобилии. А климат какой чудесный!

 

Я вспылил и воскликнул:

- А почему мы не видим как у нас тысячи тонн ягод – брусники, клюквы, голубики, черники, морошки и прочих витаминов уходят под снег или сгнивают на солнце? И каждая эта ягода по своему вкусу и целебности не уступит винограду, лимону или мандарину! Почему мы видим чужое и не замечаем своё? Пирожки с брусничным вареньем моей бабушки Сони я дарю как ценные подарки, и сам их ем по сегодняшний день с превеликим удовольствием.

 

Аааа…подогретый пивком, я не заметил, как мы проскочили Нурик и вышли из него в Большую Обь. В этом месте сливаются Тоготская Обь, Нурик и Горная Обь, образуя широченный плёс длиной в пятнадцать километров. Мощное течение играло льдинами как силач гирями в цирке. Одну льдину закинуло на высокий яр, другую поставило вертикально, приткнув к пологому берегу. К одному такому стоящему айсбергу мы подплыли и остановились. Указав на него глазами, я предложил Светлане:

 

- Может залезешь? Я тебя сфоткаю.

Но промёрзшая до костей, моя подруга решительно отказалась.

- Ой, нет! Может, только на обратном пути…

Я не стал её уговаривать, тем более, что до встречи с Вячеславом Кудрявцевым и его командой оставалось всего лишь минут двадцать пути. А там можно отогреться, попить чайку и со свежими силами двинуться на мои «карасёвые озерья». Отец мой Леонид Ефимович всегда называл озёра местным словом «озерья». Вот и я так же зову их. Я родился в этих местах, проработал здесь рыбаком, мне тут знаком не только каждый поворот или плёс, но и каждый куст, если не каждое дерево. Поэтому я смотрел на них и вспоминал свою неспокойную, полную забот и приключений молодость рыбака и охотника.

 

Светлана снова попросилась на берег. Я подыскал подходящее место и высадил её. И опять я замер в ожидании новой стайки гусей, но … Увы… Пара чернедей вылетела за моей спиной, откуда я их не ждал. Вскинул ружьё, торопливо пальнул им вслед. Ничего… Немного спустя появилась и она. Не скрывая язвительного тона, упрекнула меня:

- Эх, мазила! Уже и в утку попасть не можешь!

- Попаду, когда надо,- сказал я про себя, запустил мотор и взял курс на Старо-Устрёмскую. Через пять минут наша лодка стукнулась носом о деревянный причал. Я привязал носовую чалку, и мы со Светланой вышли на твёрдый берег охотничьей базы, главная достопримечательность которой – изба. Но не простая, а под патронажем компании Альтаир. О, это особый разговор.

 

Докладываю вам как на духу – оказался я на этой базе не потому что это пристанище олигархов и весьма солидных особ, и не потому что я со своей подругой замёрз как собака и нам надо было срочно погреться (погреться мы могли бы и у костра на берегу или у друзей в деревне Казым-Мыс, до которой оставалось каких-то километров двадцать). Мы вышли на эту базу, потому что это был стан настоящих охотников. Эти люди приезжают сюда не за сотнями штук гусей или уток, а потому что сюда их манит романтика Севера. Они едут сюда послушать многоголосье птиц, вдохнуть запахи тайги, причаститься к той неописуемой красоте, которую я робко попробовал описать выше.

 

Это люди другого калибра. В их руках вертолёты. С них они могут набить дичи в любом количестве. Но им этого не нужно. Им нужна охота. Потому что они – русские мужики и, конечно, романтики. А вот и главный из них – Вячеслава Кудрявцев. Мы обнялись с ним. Я передал ему посылочку от жены. Слава посмотрел на нас с укором и сказал:

 

- Вы что торчите на холоде? А ну за стол!

 

Мы со Светланой, как подбитые лётчики, понуро вошли в избу компании Альтаир. Тот, кто летал на самолётах этой авиакомпании, знает, что это один из крупнейших авиаперевозчиков страны с безупречным сервисом. Альтаир – это чистые машины, безопасные полёты и новейшая авиационная техника. Всё на высшем уровне. И всё это результат работы не суперменов, а самых обычных, но очень добросовестных людей. Как, например, Слава Кудрявцев, первый заместитель президента компании, стоявший у её истоков и приведший её к сегодняшнему процветанию.

 

Зайдя вслед за нами в избу, Слава занял место у плиты, на которой доходила картошка в сковороде с салом, и стояло громадное эмалированное ведро с торчащими утиными попками. Это был настоящий «шулюм» из добытых уток. Тут же были и гости, человек десять. Слава пригласил всех за стол. Попробовав картошку из сковороды и убедившись в её готовности, он перенёс сковороду с плиты на стол и начальственным голосом дал команду всем приготовиться к принятию пищи. Затем Слава встал, попросил всех наполнить бокалы и произнёс свой первый тост. Это был тост в мою честь. Такой торжественный и хвалебный, какой, кажется, не слышали в свой адрес генеральные секретари ЦК КПСС в период развитого социализма. Этот спич сконфузил меня совершенно и (не буду скрывать) порадовал меня грешного тем, что меня так могут ценить люди, не связанные узами кровного родства.

 

- Уважаемые охотники и охотницы. Дамы и господа, - произнёс Слава, окидывая взором присутствующих. – За этим охотничьим столом мне хочется сказать тост не об охоте, а о литературе, ибо сегодня нашу скромную базу посетил российский писатель Леонид Бабанин. На его боевом счету среди десятков рассказов имеются два романа «Плата по счетам» и «Вертолётная рапсодии». Одним из героев последнего я имею честь быть (тут Слава хитро усмехнулся и я подумал, что умение сказать нужное слово в нужной компании не могло не способствовать его карьерному росту). Будучи профессиональным авиатором, Леонид смог как никто другой достоверно и с любовью описать наш нелёгкий лётный труд. За нашего Лёню, писателя и охотника!

Загудевшие гости с явным удовольствием выпили.

Тут я совсем растерялся… Дар речи потерял от таких дифирамбов. Вспомнился мне классик Крылов, его соловей с кукушкой и демьянова уха..

 

Я повнимательней рассмотрел участников застолья. Их поведение мне показалось вполне искренним. Да и каким ещё оно могло быть при вине да с такой-то закуской! Картошка, зажаренная на сале в чугунной сковороде ушла на ура. Мужчины галантно подкладывали Светлане самые изысканные кусочки охотничьей трапезы. А тем временем первый зам авиакомпании занял место у плиты, на которой доходило до кондиции ведро с утиной шурпой. Непосвящённому может показаться, что это совсем простое блюдо. Оттеребил уток, опалил их, отмыл, выпотрошил, кинул в ведро с водой, добавил лук и вермишель – и дело сделано.

 

Ан нет! В этом блюде исключительно важно «поймать смак», то есть выждать время и положить приправу в точном, почти аптечном количестве. Чтобы не было слишком слабо, но чтоб и дыхание не перехватывало. Также необходимо соблюсти нужную пропорцию воды и уток. И, конечно же, не допускаются ни переварка содержимого, ни его недоварка. И если всё сделано правильно, то, будьте уверены, едоки не отступят от этого блюда, пока пустое ведро не будет повешено на таловый куст.

 

Слава колдовал над варевом, а я смотрел на его кулинарные процедуры и думал – тысячи лётчиков в подчинении у этого кулинара, а он у плиты управляет, как заправский шеф-повар. Как будто всю жизнь у котлов священнодействовал, а не летал днём и ночью в условиях крайнего Севера, налетав более одиннадцати тысяч часов. Тут, в охотничьей избе, он чувствует себя так же уверенно, как и в кабине вертолёта, виртуозно орудуя кухонной утварью и при этом фонтанируя шутками.

 

Ему доверяли самые сложные полёты, такие как отстрел волков в горах в районе оленеводческих пастбищ, перевозка крупногабаритных грузов на внешней подвеске, аварийно-спасательные работы, санитарные задания… А тут – плита и ведро? Но подошёл момент, и Слава снял ведро с плиты, поставил его на стол и начал выкладывать уток на широкое блюдо. Поднялся ароматный пар. Неповторимый утиный смог заполнил помещение. Все замерли в предвкушении первой пробы. Тишина. Никто не шутит, не наливает. Все сидят, как маленькие дети, и ждут, когда перед ними появится чашка жирного утиного супа с уникальным букетом вкусовых ощущений. Да, Слава Кудрявцев не только филигранный лётчик и толковый управленец, но и кулинар-виртуоз плюс радушный хозяин.

 

Поймав момент, к которому он вёл своих дорогих гостей, Слава глянул на заворожённые лица и начал неспешно разливать шулюм по тарелкам, всем поровну. Затем он поставил перед гостями широкое блюдо с дичью и произнёс с шутливым укором.

 

- А вы почему не наливаете? Под такую вкуснотищу не налить – грех смертный.

 

Гости не заставили упрашивать себя дважды. Кружки снова наполнились вином. Густое красное вино, четырнадцать градусов. По телу пошла блаженная истома, по мозгу потекли волшебные флюиды. У меня слегка закружилась голова.

Подумалось – тарелочку утиного супчика – и всё пройдёт.

И вот тарелка утиного супа стоит перед каждым охотником, а в центре стола возвышается горка утиных тушек.

Но ложки никто не берет. Все ждут приказ старшего. И приказ поступил. Слава встал из-за стола и торжественно произнёс:

- Мы тут чествовали нашего земляка, члена Союза писателей России, выпили за его будущие творческие успехи. А теперь настал его черёд ответствовать. Ваше слово, товарищ, Бабанин!

 

Этого я никак не ожидал. Ораторским искусством не блещу. Если и скажу где-то маленькую речь, то в тесном кругу друзей после третьей стопки. Мысли свои предпочитаю выражать письменно на бумаге или отстучать на клавиатуре компьютера. А здесь нужно полноценное выступление. Народ просит. Не выступишь – и себя, и всю пишущую братию опозоришь… Н-да… Положеньице…

 

Я стал медленно подниматься. В процессе подъёма в голове мелькнуло – не дрейфь! Сделай как в литературном рассказе – вступление, главная часть и вывод! И я заговорил.

 

- Спасибо, уважаемые охотники и охотницы, за такое внимание к моей скромной персоне и моему непритязательному творчеству. Отдельное спасибо Вячеславу (я тоже не лыком не шит, нужных людей в нужной компании не забуду). Всех нас сюда привела любовь к природе, к северу, к этим полярным ночам. Я в этих местах родился, и нет для меня на свете места милей. Говорят, что Север – это холодный край. Да, он холодный. Но только к тем кто не понимает, не чувствует и не видит его особую красоту. Красоту его бескрайних снегов зимой, богатство его лесов летом. Север – это страна, где трепещется жизнь на земле, в воде и в воздухе. Нигде как на Севере человек не понимает, что он – всего лишь частица бесконечной Природы. Любите Север во всей его красе. Учитесь жажде жизни у северного зверя, его умению жить в любых условиях и обстоятельствах. И помните, что как ни долга и сурова северная зима, она никогда не обманет и всегда принесёт за собой жаркое лето с его щедрыми дарами природы. Предлагаю выпить за наш бесконечный бескрайний Север, который по какому-то недоразумению порой называют крайним.

 

Кажется, мой тост понравился. Народ выпил и начал сосредоточенно закусывать. Я глянул на Светлану. Она улыбалась в знак одобрения моего выступления.

 

Тишину прервал Кудрявцев, предложив очередному товарищу сказать новый тост. Как выражался классик Перестройки: «Процесс пошёл».

Один за другим тостующие поднимали кружки. Всё коллеги Влаада, лётчики.

- Как там на небе? – решил я пошутить с одним из них.

Но он шутку мою воспринял вполне серьёзно.

- На небе хорошо, а на земле лучше, - ответил он. – Приезжай ко мне в офис после охоты. А лучше сразу на дачу. Там увидишь и вкусишь настоящие прелести жизни.

Мы долго ещё шутили и смеялись над собственными шутками. Моё присутствие на этой посиделке могло бы затянуться до самого утра, если бы не сработал мой рыбацкий инстинкт, давший мне команду – подъём! На озёра!

 

- Мне пора, сказал я, выходя из-за стола и кивая Светлане. Призывы дружной компании остаться мы вежливо отклонили и вышли на реку к лодке. Было уже около десяти вечера. На небе хмурились тучи, с севера дул ветер. Очень даже северная ситуация. Хочешь – рыбачь и охоться, а не хочешь – сиди и выпивай. Будет тебе весело, но останешься ты без уток и рыбы. Мы выбрали первое, тем более, что запасной вариант на случай непогоды у нас был – это посёлок Казым-Мыс.

 

Сели мы со Светой в лодку и, несмотря на уговоры Славы (С тобой всё ясно, ты – отравленный охотник, но зачем женщину мучаешь?), я запустил мотор, дал газу, и мы помчались на наши угодья.

 

Хорошо, что ехать было недолго. Расчёт мой был прост – разведём костёр, водрузим чайник, я накачаю резинку, поставлю на озере две сетки на карася. На это уйдёт около часа. Зато явимся в Казым-Мыс с карасями. А карась в этих местах - рыба особо почитаемая.

 

И вот мы перевалили Обь и проскочили Лок-Панскую «заостровку», то есть полосу наносного песка. Инстинкт охотника и рыбака гнал меня всё дальше. Сердце колотилось в предвкушении добычи. А вон и тот куст на краю протоки, под которым провёл я немало ночей. Тут дорогие моему сердцу пять озёр. Мы вышли на берег…

 

Задымил костёр. Языки пламени взметнулись «до самого неба». Я набрал побольше толстых корней, чтобы костёр не прогорел быстро и начал накачивать резиновую лодку.

Готово! Я победно похлопал лодку по тугим бокам.

- Дождик пошёл, - невесело произнесла Светлана. Я понимал её, но не мог отвести глаз от звавшего меня озера. Там плавали утиные табунки, то взмывая к небу, то камнем падая в кочки, крича при этом на своём звонком утином языке. Пара длинноносых гагар ныряла по очереди, будто соревнуясь друг с другом. Тут же сновали от протоки на озеро кулики-турухтаны. Везде и всюду бесконечная суета жизни.

- Света, - обратился я к своей подруге. - Потерпи чуток. Дров я тебе наносил. Посиди тут полчасика. Я только сети поставлю и сразу же на Казым-Мыс отправимся.

- А, ладно, - покорно ответила она. Для меня это прозвучало сигналом отправки на озёра.

- Возьми в лодке пиво. Закуску согрей на угольях. Время пролетит незаметно, - посоветовал я ей и, ощущая холодные струйки дождя, бегущие по спине, подумал: «Нет, сегодня обнималок на природе не будет…»

 

Я сложил в лодку-резинку всё необходимое. Метров двадцать проволок её до озера, сел, оттолкнулся и вышел на простор. А потом… потом я как будто оказался в другом мире. Мире грёз и воспоминаний. Вспомнилось детство, отец, кормивший нас охотничьим и рыбацким промыслом. Было мне тогда лет семь, мать по работе часто в командировках отсутствовала. Вот и брал меня отец с собой постоянно «на озерья». Обычно он использовал долблёную из осины лодку, называемую по-местному «облас». Её длина – метров пять-шесть. Она полностью оснащена для промысла на ондатру капканами-нулёвками или самоловами. Последние – это стяжки сантиметров по сорок. На каждой стяжке подвешено до двенадцати проволочных крючков, которые и ловили проплывавшую ондатру.

 

Секрет крючков заключается в том, что перед тем как их поставить жало их нужно отшлифовать на диком камне, иначе оно не вопьётся в ондатровый бок. Только царапнет и отпустит. Вот мы с братом Юрой и шлифовали их после школы на камешках, с завистью поглядывая на улицу, где пацаны гоняли со смехом мяч или лапту. Через петлю на носу обласа отец продевал весло, взваливал на плечо этот нос и волок плавсредство на озеро. Моя обязанность при этом была поддерживать переборку обласа и помогать тянуть его вперёд. Даже наш пёс Дружок подключался к операции. Отец делал хомут, одевал его псу на грудь и Дружок с серьёзным видом тащил, сколько мог, помогая хозяину в транспортировке судна.

 

Как только лодка оказывалась на озере, моя работа прекращалась. Сиди и смотри. Отец объезжал озеро вдоль берега, выставляя свои нехитрые снасти на ондатру, которая водилась в этих местах в великом множестве. На озёрных островках, там, где кормится ондатра, остаётся её характерный след в виде объеденных корешков травы и помёта. Туда выставлялся капкан с тросиком, конец которого крепился к «тычке», то есть колышку, воткнутому в дно озера. Когда ондатра попадала в капкан, она тут же прыгала в воду, ища там спасения. Но капкан тянул её вниз, и участь её была предрешена. А если от берега в озеро шёл мутный ондатровый ход, то туда выставлялась стяжка-самоловов. За два дня промысла отец налавливал до двухсот зверьков. На «озерьях» с тушек снимались шкурки, дома оставалось только их обезжирить и высушить на «правилках». Если не сделаешь этого на угодьях, то тушки начнут разлагаться. Шкурка ондатры в те времена была ходовым товаром. Отец распоряжался этим добром смекалисто. Шкурки помельче он сдавал в коопзверопромхоз, а крупные оставлял себе. Ондатра в те времена ценилась и стоила до десяти рублей за штуку. Отец распродавал их без проблем. Овчинка стоила выделки. Труд охотника окупался сторицей. Вот так при отце я и вырос на этих «озерьях».

 

Моя «надувнушка» скользила по озеру. Вот и кочка, выпирающая мыском в озеро. Я привязал к ней конец сети и не спеша выставил её на карасей. На этом озере попадается серебристый карась, а через гривку водится карась золотистый. Очень похожий, но тёмно-золотого цвета. Вообще я карася отношу скорее к пиявочным породам, чем рыбным. Как-то проверял я выставленные сети и ни одного карася не обнаружил. Отчего так? Ведь этой рыбы тут множество. Почему же ни одна рыбёшка в сеть не идёт? Возле берега, у кола бережного всмотрелся я в дно озера и увидел – что-то шевелится. Пригляделся и обомлел. Карасьи хвосты поигрывали в воде как опахала. Сами караси закопались в ил по самый хвост и что-то высасывали из ила. Пять распластанных хвостов лежали на дне как пять вымпелов. Вот почему они в сеть не шли! Некарасёвый день был для рыбалки! Надо выбирать дни, когда карась из ила выползает, ходит по озеру и чистится.

 

На озере всё интересно. Вот мелкая «поедь». Значит, тут утиная парочка ночевала, оставив множество измельченных корешков молодой травы и помёт. А вон кулик-турухтан на одной ноге у среза воды стоит, нахохлился, распушил свой купеческий воротник и возглашает на всю округу:

 

- Я! Я!! Я!!! Я – самый сильный и могучий на этом озере.

 

В воде, под самым берегом разноцветным бисером плавали пиявки разных форм и цветов. - Надо же, - подумал я. – Температура воды сейчас не выше трёх градусов, а они уже живут и радуются.

 

В лабиринтах озёрных кочек давали волю своим игрищам водяные кроты. Весна. Раздолье. Их враги – вороны и ястребы – в кочкарнике их не возьмут. Вот и рай земной наступил для кротов. Бывает, однако, что какая-то голодная ворона сядет прямо в кочки и сидит, ждёт пока подслеповатый крот сам заползёт ей в клюв. Ворона убивает грызуна ударом своего мощного клюва в глаз. При встрече с вороной шансов на выживание у зверька нет. В таловом кусту из вороньего гнезда торчит чёрный вороний хвост.

 

- Гадина! - ругнулся я на неё и поднял, было, ружьё, но подумал и опустил.

Не я породил эту ворону и не мне её убивать.

 

Вдруг со стороны проточки пара чирков на бреющем полёте пошла прямо на меня. У меня учащённо забилось сердце, а душа приказала ему:

 

- Бейся! Бейся! И стучи! Та парочка – твоя.

 

Я поднял ружьё. И вот они у меня на мушке двадцать восьмого калибра, в заряде которого пятьдесят две дробинки третьего номера. Я спустил курок, и первый самец рухнул в воду. Нажал на второй курок, и самка с подбитым крылом упала в озеро, подняв кровавые брызги. Не оставлять подранков – непременное правило настоящих охотников. Дрожащими от азарта пальцами я достал два патрона, перезарядил «вертикалку» и погрёб за чирушкой, удиравшей в траву. Кажется, успел, подумал я, увидев обессиливающую утку. Вновь ружьё наизготовку, выстрел и…. напуганный выстрелом табун гусей, шедший через озёра на меня, свечкой взмыл высоко в небо.

 

Эх! Меня охватила досада. Погнался я за уткой, а гуся упустил. Так мгновенно на охоте радость превращается в разочарование, а победа в проигрыш. Я забросил чирущку в лодку, подобрал самца, глянул в конец озера. Из-за куста, за которым осталась Светлана, шёл густой дым.

 

- Молодец, северянка! – похвалил я её в уме. Если костёр кочегарит, значит, всё у неё нормально. На Севере по-другому не бывает.

 

Несильный, но и не слабый, очень северный дождь шелестел по траве. Я решил поставить ещё одну сетку на втором озере. Карасиков наловлю и душа моя, Бог даст, успокоится. На карасёвую ушицу хватит. А у меня ещё и гуси. Будет супчик гусиный.

 

Вдруг – ондатра!! Я увидел ещё один объект охотничьего промысла. Рыжий зверёк достаточно смело плыл вдоль берега, разглядывая меня чёрными сердитыми глазами.

- А ты кто тут? – спросила меня ондатра.

- Охотник! – ответил я и, подняв ствол, как учил меня отец, выстрелил «под обрез».

 

Есть ещё мясо! Ханты его едят с удовольствием. А я почему-то всегда брезговал. В прошлом году взял от парочки тушек заднюю часть, замариновал в уксусе, натёр чесноком и приправами и в духовку поместил. На вид и запах блюдо получилось завлекательное, но я не смог заставить себя съесть хоть кусочек. Досталось это кулинарное изделие кошке Муське, которая и без меня спокойно добывала себе грызунов, когда те по неосторожности забегали в окрестности нашего дома. Так получилось, что Муська впервые в жизни откушала блюдо из тушёной ондатры с овощами.

 

Теперь через гриву и второе озеро нужно перетащиться. Это всего метров двадцать. Озеро овальной формы. Его очень любят белобокие хохлатые чернеди. Тут они устраивают свои гнездовья.

Если чернедь и гагара на водоёме бьются, значит, водоём рыбный. Я в этом ничуть не сомневался. Озеро карасёвое, тут его всегда много, даже когда другие озёра меня ничем не радовали. Особенно это озеро предпочитает карась жёлтый.

 

 Одним рывком под всплески взлетевших чернедей я перетащил и спустил лодку на озеро. Дальний конец озера упирался в черёмуховую гриву, уходившую к Оби в районе плавного песка Ван-Пан. А за ней кормовой гусиный сор. Я глянул в сторону кострища Светланы и подумал:

 

- Эх, Света! Не будь тебя со мной, я бы поставил сетку да ещё порезвился, но… неприлично будет мне о тебе и комфорте твоём не подумать. Тем более, что всё для этого есть. Гуси порадуют нас сегодня очень даже душевно, - мысли мои уже витали над кастрюлей с гусем.

Дикий гусь как кулинарное блюдо разительно отличается от домашнего. Если домашний гусь состоит в основном из кожи и жира, то дикий из тёмного мяса и жира, которого намного меньше, чем у домашнего, и он имеет свой специфический лесной аромат. Само собой разумеется, что во время готовки и еды ни с чем несравнимый запах гусиного супа заполнит ваш дом и всю округу. Это запах костра, реки и неба. Такого запаха у домашней птицы нет.

 

Я открыл глаза и вернулся к реальности. Шапка моя намокла, дождик ручейками стекал по спине в трусы. «Скорей, скорей! Света ждёт,» - подгонял я себя. Наконец, дело сделано. Я проплыл рядом с поставленной сетью, поправил, где было спутано, вытащил пяток уже попавшихся карасей.  Вспомнилась отцовская присказка «сеть в воде – рыба на сковороде». Уже представлял встречу со Светланой. Видел её грустные глаза.

 

Вот и озеро. А вот и тот куст. Но почему оттуда дым не идёт? Неужели костёр дождём залит? Я налёг на вёсла, поторапливая встречу со Светланой. Дождь пошёл со снегом. И тут я вдруг увидел пару лебедей. Они пролетали мимо меня величественно и в полном неведении моего присутствия. Я знал ЧТО надо делать. Меня этому обучил Наумто Выла, местный парень манси, которого мы по-свойски звали Аликом. Я поднёс руки ко рту, немного напряг горло и издал зазывной клич.

На севере никого этим не удивишь. Многие умеют издавать эти звуки, зовущие лебедей. Дело несложное, но навыка требует. Голосовым связкам в горле надо придать определённую вибрацию, чтобы звук пошёл чисто лебяжий, самими птицами неотличимый. Среди прочего я могу прокричать за лебединую самку. Научился я этому на карасёвой рыбалке, наблюдая при этом за лебедями и к ним прислушиваясь. Лебеди мне поверили, сделали разворот и приблизились к острову, куда подгребал и я, крича до срыва голоса. Вдруг из-за куста, где была Светлана, раздался подобный же отклик. Я продолжал кричать, желая ещё больше приблизить к себе лебедей. Они шли прямо на меня.

И вот они метрах в трёх от меня. Я махнул им руками. От неожиданно возникшей опасности лебеди свечкой взмыли к небу, издавая характерный хруст белыми с розовым отливом перьями. Всё. Ушли…

Тут же оказалась и Светлана Она с явным неодобрением рассмотрела мою залепленную снегом лодку. Я крикнул ей:

- Привет тебе лебяжий!

Она улыбнулась в ответ, а когда я подплыл к ней, облегчённо выдохнула:

- Ну, слава Богу! А то я уж начала думать, что с тобой что-то случилось.

Она опустила голову и сказала, теперь уже без упрёка:

- Я вся мокрая. Наверное, простыла и заболею.

- А костёр? Ты почему не грелась?

- Ты уехал, и он потух под дождём.

- Но ты хоть бы пивом погрелась.

- Я вначале попила, а потом не смогла. Сыро, холодно. Лёня, давай скорей в Казым-Мыс.

- Хорошо, Света. Неси вещи в лодку. Я только сетку проверю. Там угощение для Букариновых в деревне. Они любят карасиков. Не беспокойся. Через двадцать минут мы будем на месте.

 

Я вернулся к сетке. Карасей набралось много. Я выпутал с пару десятков и направился к берегу.

- Садись! Приказал я Светлане указывая на место в лодке. Для тепла я подложил Свете одеяло и её саму укрыл.

Я запустил мотор и мы двинулись вперёд в спасительный Казым-Мыс. Время к полуночи. Лодка набрала скорость, вышла на глиссер. Лобовое стекло тут же покрылось ледяной коркой.

 

Спугнув уснувшего на мыске лося, мы выскочили на Большую Обь и попали в невысокую, но частую волну. Одеяло на Светиной спине намокло в одну минуту. До посёлка оставалось километров десять, но каких! Похоже, что на финише нас ждут настоящие испытания. Я выдержу, мне не впервой. За выносливость и упорство друзья прозвали меня « Бультерьером», но каково Светлане?! Переохладится и получит букет болезней. А нам это надо?

 

Мы прошли мимо острова Обский. Показались телевышки нашего спасительного посёлка. Молча и не глядя друг на друга, мы дотерпели до самой деревни и наконец-то ткнулись лодкой в берег. Чтобы не искушать собак я спрятал съестное в лючок лодки, взял карасей и повёл спутницу в дом моих друзей Игоря и Лилии. Эти последние триста метров были особенно тяжки. Насквозь мокрые, облеплённые снегом, мы больше походили на лесовиков, чем обычных людей. Вот и дом. Я толкнул калитку, и мы прошли к крыльцу. По горевшему в доме освещению мы к своей радости поняли, что хозяева ещё не спали. На севере в деревнях нет замков и запоров. Об отсутствии хозяев в доме говорит палочка, которой подпирают наружную дверь. Мы зашли в дощатые сени и постучались.

 

Когда-то я считал дощатые сени недостойным реликтом. Полагал, что веранда должна быть из кирпича, а двери из стеклопластика. Теперь я так не думаю. Насквозь продрогшие, мы впервые за этот день и ночь почувствовали настоящее тепло в этих дощатых сенях. Ничего подобного в кирпичной веранде быть бы не могло. Дверь открылась. На пороге стоял Игорь. Увидев нас, он улыбнулся и спросил с наигранным удивлением:

 

- Вы откуда такие?

- С охоты… С рыбалки…- произнёс я задеревеневшими от холода губами и протянул пакет с карасями.

- Вот вам от лесного хозяина карасики!

- Прошу к нашему шалашу! – Игорь сделал приглашающий жест.

- Мы… Это самое…Не совсем сухие, - сказал я, кивнув на нашу одежду, с которой сбегали ручейки.

- Лиля! – позвал свою супругу из дома Игорь.

- Ой, ой! – заойкала Лилия сокрушённо оглядывая мою мокрую спутницу. Но тут же совладала с собой и скомандовала:

- Света, за мной! У нас ещё баня не остыла. Там прогреешься, и там же одежду твою посушим…

 

Вот и конец нашим злоключениям. Через каких-то десять минут, находясь в блаженном тепле, мы начисто забыли ещё недавнюю опасность умереть от переохлаждения. Как почётных гостей нас провели на кухню, где на столе стояли большие фарфоровые блюда, в которые Ульяна Павловна, тёща Игоря, выкладывала пельмени.

- У нас нынче праздник. День рождения внучки, - торжественно объявила Ульяна Павловна.

 

Я мужик крепкий, но у меня тут закружилась голова. После дождя и снега, после пронизывающего ветра и проникновенных Светиных слёз я нахожусь в тепле и уюте, в оазисе любви и пред столом, заставленным шедеврами кулинарного искусства. Штук пять салатов, морс клюквенный, рыбка по домашнему рецепту. И ещё что-то из фирменных блюд этого дома.

 

Игорь налил рюмки. Мы выпили за внучку. Закусили. Потом выпили за гостей. Я изловил кончиком вилки пельмень, помакал его в уксусе и, отправив в рот, понял, что жизнь – штука замечательная.

- Не ожидал я вот с такого собачьего холода на лебяжьи пельмешки попасть, - сказал я Игорю.

- Была у нас эта птичка в заначке, - ответил мне Игорь. – И вот сегодня Лиля решила нас побаловать по особому случаю. Лебедятина – блюдо для гурманов, - авторитетно заключил Игорь.

 

Эх, Игорь! Кому ты рассказываешь про лебяжьи пельмешки. Знаю я, что под них легко рассказывается, дружно спорится, душевно поётся и от тягостей жизни быстро отходится.

 

Спали мы со Светланой на белых простынях…

 

Утром нас разбудили и снова за стол усадили. За те же лебяжьи пельмешки, только на сковороде подогретые и хрустящие. И снова хоровод разговоров и споров. Только под вечер мы от них уехали…

 

На обратном пути я снял богатый улов карасей. Есть с чем домой возвращаться. Да, помокли немножко, и ветерок нас немножко повентилировал, так ведь ничто не даётся даром!

 

Утром мне позвонил Кудрявцев.

- Как доехали? – с тревогой спросил Слава.

- Доехали нормально. Карасей наловили. Приезжай, угощу!

- Молодцы! Сейчас приеду, - сказал Слава. – А у тебя лебяжьи пельмени готовы?

- Всегда готовы! – ответил я и направился к холодильнику.



Swan dumplings

Hunting… Though with reference to another subject, the poet had said “How much this word implies for the Russian heart!” The word “hunting” speaks for itself. Hunting is a state of mind and body when one yearns to abandon everything there and then, including the car, the wife and the mistress and whatever else could be on the agenda and to head for the forest with the gun. The important thing is to leave the mobile phone at home, otherwise the hunting won’t work out properly. You won’t succeed in fully plunging into the miraculous pursuit we call hunting. Hunting is a blend of most diverse and exciting sensations. You can get wet to the skin or chilled to the marrow in the wind, but once you down the first duck and clutch it, fluttering, by its neck, you are gripped by such an excitement, such an overpowering passion you forget all else in the world. You're only thinking about one thing: cooking up the duck. And this, I assure you, is something very special. Those who have ever tasted the game dish will fully understand and agree with me.

There are places in Russia where the forest game and high grade river fish are not a piece of luxury but ordinary food, a standard item on the daily menu. My home town of Beryozovo, lying at the junction of the Yamalo-Nenetsky and Khanty-Mansiisky districts, is just one such place. Spring comes suddenly in these parts. Last night it could be as cold as thirty degrees below Centigrade, but today it’s already warm, the temperature is over zero, the sun shines brightly and snow-buntings, i.e. our northern white-breasted bullfinches, spring around on the roads.

And when you spot a sea eagle, you may be sure there’s no way back to the winter. Soon after that the swans will return to the native land. This is probably the most multitudinous bird family of the Extreme North. As a species of fauna, the swan is a vital element of commerce for the local population. The Khanty and Nenets people use its skin for making clothes. Processed in a special way, the skin is a raw material for sewing winter jackets. To this end, the skin of the bird is slit from the nape of neck some fifteen centimeters downward and through the slot they extract first the neck and the head and then the entire body. Following this, a sort of a bag from the swan skin is turned with feathers outward, the plumes are plucked out and only the down is left untouched. After the plucking, the swan hide is again turned with the down inward, the slot in the neck is stuffed with the plucked feathers and the carcass is hanged by the neck on high cross-beams for drying. When a chopper comes to the deer breeders in spring, the crew will see dozens of such swan pre-packs suspended on the poles, ready for the manufacturing process. This is part of life of the local populace.

The meat, of course, goes into the kettle. After a long winter, when the deer grow thin and the supplies run low, a procured stray bird becomes for an inhabitant of the taiga a real delicacy full of vitamins. The natives of the forest and tundra are very good at cooking delicious swan dishes.

So, we take a swan gullet from which inner fat, liver, heart and gizzard are removed. All this is finely chopped in a wooden bowl, after which it is stuffed into the swan gullet. Following this, the gullet is tied on both ends with a thin string. Thus a sausage of sorts is produced. During the cooking of the main dish, five minutes before the process is completed, the sausage is put into the boiling broth and … the delicacy is ready. The swan feet taste just as great. They are placed whole into the same broth and cooked for forty minutes or so. After that they are removed and served as they are.
The black inedible hide is removed from the feet like gloves. Following this, the dish is ready for consumption. It tastes beyond description. You will suck on the bones of those swan feet with sticky flesh, resembling jelly, till they are smooth as a billiard ball. I won’t pull your leg telling tales about the gastronomic merits of the swan known to true connoisseurs since the time of Ivan the Terrible.
I once happened to fly from Moscow to Surgut. That was during the spring migration of water fowls. I was yearning to get home as quickly as possible. I was missing my boat and rifles. I was pining for nature and the lakes with ducks and geese splashing about in them, with crucians cruising around in water… A change onto the AN-24. Droning forcefully, the winged machine is carrying me to my hometown of Beryozovo. There are VIPs among the passengers. For example Vyacheslav Kudryavtsev, deputy director of the Altair airline. In the rear of the aircraft sit guys in sports jackets with the Russian national emblem over their hearts. These people are flying for hunting. We too, small fry as we are, are gripped by the same passion. It is with good reason that Darwin himself had pointed out that the man’s hunting instinct is second only to the sex drive.

I greeted Kudryavtsev. He is a native of Beryozovo. All his youth had passed here. Here he took himself a wife. Here his children were born and grew up. I fell into talk with him. Like myself, he is headed for roughly the same place where I normally hunt. True, he’s got a big cabin there accommodating at least a dozen people. They will dwell comfortably there not getting into one another’s way. My hunting areas are the lakes with channels. My cabin is a tent with a fire by the underbrush on the river bank.
“God willing, we’ll meet while hunting. We won’t be far from each other,” I told him at parting.

At home, my lady friend took my burning desire to rush away for hunting without optimism. In the morning, looking at me with a reproach, she grumbled discontentedly:
“Why not taking me with you just for once?!”
I fell to thinking. A woman on board a ship equals bad luck. But my vessel is not a ship, but a boat. In addition, if a lady asks for it … she should be satisfied.
“All right! Get ready!” I told her.
A mobile phone rang in my pocket. That was Nina, Kudryavtsev’s wife. 
“You aren’t gone hunting yet?”
“Not yet,” I replied.
“Then, I’ve got a request for you,” she said in an anxious voice. “Slava has left his little box at home. There are medicines in it, just in case. Will you pick it up for him?” 
“No problem,” I replied. “I’ll pop in on the way. Please stay at home,” I said, thinking to myself that it was another good reason to see Kudryavtsev.

As for the weather…The sun is shining and a warm southern wind is blowing. My imagination has carried me away into Nature’s lap, to the high bank of the Ob, to a fire under the hackberry bush with a piece of duck roasting on the stick. Sweet dreams that will soon become reality…
I checked on our outfit. It seems we’ve made every possible provision, from victuals to warm clothing. Everything is ready. At long last, the two of us got into the boat and, pushing away from the bank, made headway slowly along the Vagulka River. We also had to pick up a box for prospective crucians at the fish processing factory. 

At the pier of the fish factory stood the dive boat Yaroslavets moored by Lyoshka Bratukhin, my friend and the owner of the vessel. On seeing us, Lyoshka accepted the mooring cable from us and, squinting at my Svetlana, asked her quizzically:
“Where to, madam?”
My lady friend shrugged in confusion, but I quickly came to her rescue.
“To Lokpan and vicinities! What gorgeous weather we’re having!!”
On getting this information, Alexsey fell to thinking and, without taking his eyes off Svetlana asked:
“Do you know, beautiful woman, where you’re going and who with?”
“No, I don’t,” Svetlana answered softly.
“You’ll learn soon,” Bratukhin said, holding out an empty box for fish to us. “Off you go!”

The motor soon revved up to maximum power, the boat went into a straight glide and we found ourselves in the mid-channel of the Northern Sosva. Not a trace of the velvety summer warmth remained here. It began to get noticeably chilly. The clothes we had taken for an emergency came in very useful. Svetlana and I had wisely made a stock of warming remedy, which we kept pouring into our mugs, admiring the beauty of ice cakes that floated past us.
How beautiful everything around us is! Scared by the roaring motor, the flocks of ducks, snipes, and gulls soared up to the sky. The nature was awakening though the banks were still frozen solid. Thick grass roots were struggling toward the sun in the sunlit places. The tops of the underbrush, that hung a short while ago with their tops down, were now reaching out for the sunshine, revealing their full buds on the branches. Crows here and there. As the swamp fowls are flying home to the North, the crows put out their black tails from the nests in the underbrush. The hatching of the crow offspring is in progress.
The nestling that is the first to hatch out will grow up just a little and start using the eggs from the swamp fowls’ nests as its food. This is the law of nature.
Moles rejoice at the coming of the spring more than others. Having spent the entire winter under the snow without light, they are now crawling out in twos and threes onto the shore, enjoying the long-awaited freedom. Abandoning themselves to the warm sunshine, they are floundering about in the shallow offshore waters of the Northern Sosva.

The first fifteen kilometers are left behind. On the right hand is the mouth of the Metlyakovskaya channel, a tributary of the Northern Sosva. The flocks of ducks flying over the river triggered my hunting passion. My hand reached uncontrollably for the rifle wrapped up in the blanket, a twenty-eight caliber over/under shotgun.
“What do you want with that twenty-eight caliber?” enquired the owners of larger guns, surveying my little over/under thing. I didn’t reply. But when the hunting was over and we counted our trophies, mine proved to be markedly richer. Given that I prepare ammunition for my gun manually myself, the rounds cost me next to nothing. A tinful of lead shot for a whole hunting season will suffice. In addition, my ammunition assures genuine quality proved by time and hunting experience. The factory-made ammunition offers nothing like it. The lethality of the shot is the same in all calibers. But aiming a small caliber shotgun should be more accurate since a smaller caliber produces a thinner jet of shot.
I assembled my gun and lovingly pressed its cold fore stock against myself. Somehow it’s always cool, in heat and cold. I opened the lock and inserted two rounds with my preferred shot number 3. Looking calmly at my companion, I ordered:
“Pour it in! How shall we pass the night without shulyum, the hunters’ soup?” I nodded at my gun. Shrugging, Svetlana poured some beer into our mugs and, shivering with cold, said:
“Have no idea how we’ll pass the night even with shulyum.”
Anyway, so said, so done.  After a drink and snack I steered the boat toward the underbrush on the very edge of the bank. This is the ducks’ preferred resting place after the night flights. Once we approached the bushes, a couple of lethargic widgeons soared up in a belated ascent. Two shots instantly brought down the two birds.
“Here they are!” I declared solemnly. “We’ve got our shulyum. What remains to be procured for the table are just crucians.”
“I don’t know,” Svetlana uttered without enthusiasm and hiding herself still deeper in her clothes.

I dropped the couple of ducks into the boat and reloaded my gun. I had to remain on the alert. What if fortune smiles on me and sends, in addition to these two ducks, a goose, a coveted trophy of any hunter! I gradually increased the speed and the boat flew again down the Northern Sosva. There were more and more ice cakes floating toward us and the northern horizon was becoming increasingly blue. “Don’t let us down. Let us hunt a little!” I implored the weather.

Here’s the Smaller Ob. We dashed into its width from the Northern Sosva and, bypassing huge ice cakes, headed for our fishing and hunting grounds. The birds were flying all over the horizon, whole flocks of swans and ducks. 
“Look,” I nudged my companion huntress. A flock of swans was flying to the north in its swan-like formation. Next after the leader was a goose. What a place of honor! Birds live by their own laws and if the swans admit a goose to their flock, letting it take up such an estimable position, it means the bird has well deserved it. Fidgeting in her place, Svetlana whispered to me:
“Can we go on shore? I really need it!” 

Of course, we can. Spotting a small island overgrown with underbrush in the middle of the Ob, I turned toward it from the Northern side, reduced the gas and, to the accompaniment of the soaring pintails, our boat pushed her nose into the overgrowth of the river bank. Svetlana came on shore. In spring it’s always clean here. No dirt or anything. What dirt can be there when the earth has thawed to less than a centimeter? Rustling the dry leaves under feet, Svetlana sought out a suitable nook for herself and disappeared.

All around us nature was awakening to life after a long winter. The birds’ multitude of voices was beyond description. One should travel to the North at least for hearing the birds’ singing and their rapture in the new budding life. This implies the birds’ love-songs, their rejoicing in the coming spring, and appeals for the marital union. Snipes are singing, sea eagles – hovering in the sky – are squawking, and males of every breed and race are calling for a congress. As I gloried in those sounds, something like the geese’ distinctive gah-khak wafted to our ears.

O geese! My heart missed a beat and my hand clutched the gun’s fore-stock. There came another gah-khak. I realized that a flock of geese was coming toward me from behind the bushes. My over/under gun is ready for action. Come on! A pair of geese soared up above the bushes and hovered almost vertically over me. I measured by eye some thirty meters, a good distance for hitting in the chest. Two shots thundered. The first goose fell where Svetlana had gone. The second one plummeted into the river. Its wing broke and the white feathers on the side became stained with blood. This is hunting…
“What are you doing?” Svetlana’s angry voice was suddenly heard. “You very nearly crushed me with that goose!”
“Fetch it here. Meantime I’ll pick up the second one,” I shouted triumphantly and, starting the motor, moved ahead to collect the second bird.
Stretching on the water and leaving visible only part of its back and beak, the goose was floating toward the river bank. Obviously, it was unable to dive. I approached within gunshot and pulled the trigger. Here it is in my boat, an impressive bean goose. I turned the boat around at low speed and soon returned to my place.
“Where’s the goose?” I shouted to Svetlana.
“It rests,” she answered, looking at me. I lovingly stroked my gun, put it aside and unwillingly climbed out of the boat. The dead goose lay on the chest, tossing up its head and staring into eternity with its black eyes.   
“It’s dead alright!”
“So what?” Svetlana objected. “Its eyes are open. Just as I rose up, I heard a shot and this goose very nearly dropped on me. It scared me dreadfully!”
“Take it to the boat,” I ordered. But she straightened out abruptly and declared with daring:
“Your kill, your carriage!” Saying this, she gracefully made for her place in the boat, an incarnation of noble dignity in every step.

The chill in my body was gone. The fussing with the geese had warmed me up well, so when we settled down in the boat I, full of love and warming remedy, uttered a mix of prayer and toast:
“To you, my darling Svetlana, my precious huntress. To your coming on the shore more often and me guarding you by the bank and everywhere. Svetlana, the apple of my eye! Rejoice in our plentiful catch. Two geese and just as many ducks. We’ve got every right to go home where I’ll boost your happiness.”
“You’re talking sense!” Svetlana caught me at my word. “Let’s go home!”
I finished my beer, looked at her and said:
“We two are Northern people, aren’t we, Svetlana? Therefore our heading is due north. Straight to the Polar star!”

I increased the gas and sent our boat into the Nurik channel. This is a twenty kilometer long stretch linking the Smaller and the Big Obs, a true Mecca for fishermen. The men of Beryozovo procure here muksun in summer and nelma in late fall. Overall, life in the North is exciting enough. Don’t wallow on the sofa and your larder will be always full of Northern delicacies. One day, having a rest with my friends in Sukhumi, I heard my fellow northerners’ rapturous comments.   
“Good God! You live as in Paradise here! Grapes grow behind the window and nobody eats them. And then lemons, and tangerines. A lot of them. And what a wonderful climate you enjoy!”

I flared up and exclaimed:
“Why don’t we see thousands of tons of our berries like cowberries, cranberries, bog blueberries, bilberries, cloudberries and other vitamins go under snow or rot under the sun in ours parts? None of those berries is inferior to grapes, lemon or tangerine in terms of taste and curative properties! Why idolize alien stuff and ignore things indigenous? I present my Grandmother Sonya’s pies with cowberry jam like valuable gifts. And eat them to this day with supreme pleasure.”

Ah… invigorated by the beer, I didn’t notice how we rushed through the Nurik and left it for the Big Ob. This is the place where the Togotskaya Ob, Burik, and Gornaya Ob come together to form a vast stretch running for fifteen kilometers. The powerful flow tossed up the ice cakes as a circus strongman juggling with kettle-bells. One ice cake ended up on the steep bank, another was stuck vertically to the sloping riverside. We floated towards one such iceberg and stopped. Pointing to it with my eyes I proposed to Svetlana:
“Will you climb up? I’ll take a snapshot of you.”
However, chilled to the bone, my companion categorically refused.
“Oh, no! But I might on the way back…”
I didn’t try to persuade her, all the more so that there remained some twenty minutes before reaching Vyacheslav Kudryavtsev and his team. That was where we could get warm, drink some hot tea and, refreshed, move further on to my “crucian lakies” My father, Leonid Yefimivich, used to call the lakes with the vernacular word “lakies”. And that’s what I call them myself to this day. I was born in those parts, had worked there as a fisherman, and I know here not only each and every bend of the river and its sandbar, but each bush if not the tree. That’s why, as I was looking at them, I couldn’t help recalling my restless youth of a hunter and fisherman, full of cares and adventures.

Svetlana asked again to be landed on the shore. I found a suitable place for her and she went. I then sat stock still, awaiting a new flock of geese, but… Alas… A couple of bluebills flew up behind my back, where I didn’t expect them. I tossed up my gun, hurriedly fired after them. Nothing… A little later my lady emerged. Without concealing her acrimony she reproached me:
“What a muff! Missed even a duck!”
“I’ll hit it when necessary,” I muttered, started the motor, and headed for Staro-Ustryomskaya village. Five minutes later our boat’s nose touched the wooden pier. I fastened the mooring line, and Svetlana and I came on the solid ground of the hunting base, whose chief feature was a cabin, not an ordinary structure you might imagine, but something special supervised by the Altair Company. Oh, it’s a facility worth a dedicated description.

To tell you the honest truth, I ended up on that base not because this is a favorite haunt of oligarchs and big brass knobs and not because my lady friend and I got cold like dogs and we urgently needed a place to warm up (we could do that by the fire on the riverbank or with our friends in Kazym-Mys village, to which there remained a mere twenty kilometers.) We made our appearance on that base because it was a lodging for true hunters. These people come here not for hundreds of geese or ducks, but because the romanticism of the North tempts them. They arrive here to listen to the multitude of birds, to breathe in the fragrance of the taiga, and to partake of the indescribable beauty which I humbly attempted to describe above.

These are people of a different caliber. They wield helicopters. From them they can procure any amount of game. But they don’t need it. They need hunting because they are Russian men and, of course, infatuated romanticists. And here’s their chief, Vyacheslav Kudryavtsev. We warmly embraced. I handed him the parcel from his wife. Looking at us reproachfully, Vyacheslav said:
“What are you doing in the cold? Off to the table!”

Svetlana and I, like downed pilots, despondently entered the Altair Airline house. Those who have used the aircraft of this airline know that it’s one of the country’s biggest air carriers with impeccable service. Altair means clean machines, safe flights, and state-of-the-art aviation equipment. Everything is the very best. And this is the work of not supermen, but ordinary and very conscientious people, such as Vyacheslav Kudryavtsev, one of the company’s founders who have brought it to the current prosperity.
Following us into the house, Vyacheslav took position by the stove on which potatoes with lard were reaching the condition of readiness and stood a large enameled pail with duck rears sticking out of it. That was a real shulyum made from the ducks. Here were guests, too, about ten people. Having tasted the potatoes from the frying pan and making sure they were done, he transferred the frying pan from the stove to the table and uttered an order in a commanding voice for everyone to get ready for eating.

After that Vyacheslav rose up and urged everyone to fill their glasses, following which he delivered his first toast. It was in my honor and so solemn and praiseful that, I believe, even general secretaries of the Communist Party Central Committee from the era of the developed socialism would envy me. This speech confused me completely and (I won’t conceal it) gladdened me, a poor sinner, as a manifestation of appreciation by people not related to me by bonds of kinship.

“Dear hunters and huntresses! Ladies and gentlemen,” announced Vyacheslav, surveying the presence. “Over this table I propose a toast not to hunting, but literature given that our base has been honored by a visit of the Russian author Leonid Babanin. He has to his credit, in addition to dozens of stories, two novels, “Settling the scores” and “The helicopter rhapsody.” I have the honor of being one of the characters of the latter book (Vyacheslav cunningly smirked and I thought that the ability to put in the right word in the right company had well contributed to his career progress). As a professional pilot Leonid has, like no other author, succeeded in describing – with dependable truthfulness and genuine love – our challenging flight work. So to our Leonid, a writer and a hunter!”
The humming guests readily downed their glasses.
Here I lost my head altogether… The panegyric rendered me speechless. I recalled the fables by Russian classic Krylov, in particular, the one about a cockerel and a cuckoo extolling each other for non-existent singing talents.
I surveyed more closely those over the festive table. Their behavior looked quite unaffected. But then how else would they behave at the sight of wine with such a meal?! The potatoes fried with lard in a cast iron pan disappeared in no time. The men were gallantly adding the most delicious bits of the hunting camp meal to Svetlana. In the meantime the first deputy of the airline head took his place at the stove on which a bucket of chorba, i.e. duck stew, was almost done. It may seem a very simple dish to a layman. Just pluck the ducks, singe, wash, and gut them, throw then into a pail of water, add some onions and noodles and that’s it.
Oh, no! In cooking this dish it’s absolutely essential “to closely monitor the process”, i.e. to determine the right time for adding the spices in a precise, almost pharmaceutical amount. The dish must be neither weak, nor make you breathless with its ferocious pungency. Also, you must observe the water and duck ratio. It goes without saying that neither under-doing nor over-doing of the content is admissible. If everything was done correctly, feel sure that the eaters won’t walk away from the dish until the empty pail is hung on the bush.
Vyacheslav was working on the broth. Watching his culinary manipulations I thought that that cook had thousands of pilots under his command while he busied himself at the stove like a real chef. It looked as if bustling over the cauldrons had been his normal daily routine instead of flying day and night in the regions of the Extreme North, scoring over eleven thousand hours of flight time. Here, in the hunter’s house, expertly handling the kitchen utensils and spouting jokes, he feels himself just as confident as in a chopper cockpit over the controls.

They entrusted the toughest of the flight missions to him, such as shooting wolves in the mountains on deer pastures, helicopter under-slung cargo transportation, rescue operations, sanitary tasks… But here his tools are a stove and a bucket. Finally, a moment arrived when Vyacheslav took the pail from the stove, put it down on the table and started laying the ducks down on the wide dish. A fragrant vapor rose up. A unique smell of freshly cooked duck filled the room. Everybody becomes still, getting ready to taste the first samples.  Silence reigns supreme. Nobody jokes and nobody pours in any liquor. All are sitting like little kids, awaiting a large bowl of a fat duck soup appear before them, promising an unforgettable array of sensations. Obviously, Vyacheslav is not only a fine pilot and knowledgeable manager, but also an outstanding cook plus a very hospitable host.
Snatching a moment to which he had been preparing his dear guests, Vyacheslav surveyed the enchanted faces and unhurriedly started to dole out shulyum into the plates, an equal amount to each. Then he set a wide dish with the game in front of the guests and uttered with mock reproach:
“Why don’t you pour yourselves any liquor? It’s a sin not to do so for such a fine meal!” 

The guests didn’t need any extra invitation. The mugs were again filled with wine. It was thick red wine, alcohol content 14 percent. Blissful languor spread over my body. Magic fluids flew through my brain. I felt a little dizzy.
A thought flashed through my mind that just a plate of the duck soup would settle it all.   
And now a plate of the duck soup is in front of each hunter while a pile of ducks towers in the middle of the table.
However, nobody takes the spoons. All are waiting for the chief’s command. The command finally comes. Vyacheslav gets up over the table and solemnly pronounces:
“We have honored here our fellow-countryman, a member of the Russian Authors Union. We’ve drunk to his creative endeavors. Now is the time for him to respond. The floor is yours, comrade Babanin!”

I expected no such thing. I’m no orator. If I do make a little speech somewhere, it’s in a close company of good friends after a third glass of liquor. I prefer to express my thoughts in writing or by typing them on a PC keyboard. This occasion, however, called for a fully fledged statement. The people clamor for it. If I don’t make it, I’ll disgrace both myself and the entire writing brotherhood. Well, what a nice kettle of fish…   

I started to rise up slowly. As I was rising, a thought flashed through my mind – have no fear! Make it like a work of literature – start with an introduction. Follow with the body, and end with a conclusion. So I began talking.

“Thank you, dear hunters and huntresses for your attention to my humble self and my modest writing endeavors. A special thank you to Vyacheslav (I too am smart enough not to forget to mention the right people in the right company). We’ve been all brought together here by the love of nature, the North, and these polar nights. They say the North is a cold land. Yes, it is. But it’s cold only to those who fail to see and understand its special beauty, the beauty of its vast expanses of snow in winter, the riches of its forests in summer. In no other place on earth as in the North is a man able to understand that he is just a tiny particle of endless Nature. Love the North in all its magnificence. Learn the lust for life from a wild animal; learn its ability to live in all conditions and under all circumstances. Remember that no matter how long and hard the northern winter is, it will never deceive you. It will always bring you, in due time, a hot summer with its generous gifts of nature. I propose a toast to the infinite and endless North, which for some strange reason is called extreme.”
My toast was a success, it seemed. The people drank and started to eat assiduously. I looked at Svetlana. She smiled by way of approving my speech.

Kudryavtsev broke silence, proposing another man to say a new toast. As the author of the Perestroika used to say “the process got underway.”
One by one the toasters were raising their mugs. All were pilots, Vyacheslav’s colleagues.
“What is it like in the skies?” I joked with one of them.
But he took my joke absolutely seriously.
“It’s good in the skies, but on earth it’s better,” he replied. “Come to my office after hunting. Or, better still, right to my dacha. You will see there all the good things of life and partake of them.”
We joked for a long time and enjoyed our jokes. My presence at that sitting session could have continued into the small hours of the morning but for my fisherman’s instinct, which issued a command – get up! Off to the lakes! 

“I must be off,” I said, stepping away from the table and nodding to Svetlana. We politely declined the close-knit company’s calls to stay and left for the river and our boat. It was about ten in the evening. Clouds were gathering in the sky, the wind was blowing from the north. That was a very typical scene in the North. If you feel like it – go hunting and fishing, if you don’t feel so, go on the booze. You’ll have a jolly good time, but you won’t have ducks and fish. We opted for the former, all the more so that we did have a spare alternative in the event of adverse weather. It was the village of Kazym-Mys.
Svetlana and I got into the boat and ignoring Vyacheskav’s solicitations (it’s clear with you, an inveterate hunter, but why do you torment a lady?) I started the motor, revved it up, and off we dashed to our gaming grounds. 

It’s good we didn’t have to go far. My plan was simple enough, i.e. to make fire, put on a tea kettle, inflate my rubber boat, and cast a net for crucians in the lake. That will take us an hour or so. But for that we’ll come to Kazym-Mys with crucian carp, a fish that is at a premium in these parts.
At last, we left the Ob and passed over the Lok-Panskaya sandbar. The instinct of a hunter and a fisherman drove me on. My heart was beating madly in anticipation of a trophy. And there’s that bush on the edge of the channel where I’d spent so many nights. Here are five lakes dear to my heart. We went on shore…
A huge column of smoke rose into the sky. I gathered much of thick roots to keep the fire going and started to inflate my rubber boat.
Ready! I triumphantly patted the boat on her tight sides.
“It’s started to rain,” Svetlana said sadly. I knew what she meant, but couldn’t take my eyes off the lake that was calling me. There were small flocks of ducks floating on it, now soaring up to the sky, now plummeting to the hillocks, crying all through the process in their vibrant duck language. A couple of long-beaked loons dived by turns as if in a contest. Also here snipes were fussing about, from the channel to the lake. The endless bustle of life was everywhere.
“Svetlana,” I addressed my companion. “Hang on just a bit. I’ve brought you enough firewood. Stay here for half an hour or so. I’ll just cast the nets and we’ll head for Kazym-Mys directly”
“All right,” she responded compliantly. To me it sounded like a signal to set out for the lakes.
“Take the beer in the boat. Warm up the snack on the coals. Time will fly fast,” I advised her, perceiving the cold streams of rain running down my back. “There will be no hugs and embraces in the open,” I thought to myself for a split second. 

I put away all the essentials in our rubber boat. Then I dragged it for around twenty meters to the lake, got into it, pushed from the bank and went into the vast freedom. And then… then I found myself in a different world. That was a world of dreams and recollections. I recalled my childhood, my father who provided for our living by fishing and hunting. Back then I was around seven. At her work my mother often was away from home on tours of duty. That is why my father so often took me with himself for “work on the lakes.” To this end he normally used an asp dug-out boat, locally known as the oblas. It measures five to six meters in length. For muskrat hunting it is supplied with traps and samolovs, i.e. self-catching gadgets. The latter are actually strings about forty centimeters long, each fitted with up to twelve hooks made from wire. Those stick into and catch the muskrats floating past.

The secret of the hooks is in that before installing them their point must be polished on the wild stone or it will not stick into the muskrat side. It will just scratch it and let go without seizing. So my brother Yuri and I would polish them on the stones after school, wistfully surveying the street where the other kids enjoyed themselves kicking the ball or playing the lapta. My father would run an oar through the noose on the oblas bow, put it down on his shoulder and thus drag the vessel to the lake. My job was to support the oblas bulkhead and help him carry it onward. Even our dog Druzhok joined in the operation. My father made a sort of collar, put it on the dog’s chest and, assuming an air of importance, Druzhok did his bit in helping his master to transport the vessel.

My rubber boat glided over the water. Here’s a hillock jutting out into the lake. I fastened the end of the net to it and cast unhurriedly for crucians. You can catch a silvery crucian in this lake, and in stretches across the shallows you are in for its golden species. They are much alike, but the latter is of a darker golden hue. I generally classify the crucian rather as a leech than a fish. One day, checking on the nets I didn’t find a single crucian. How come? Standing on the bank near the peg, I looked through the water at the bottom of the lake and discovered there something moving about.  On a closer scrutiny I was astounded. The crucians’ tails fluttered in water like fans. The crucians had dug themselves into the silt up to the tails and were sucking something from it. Five flattened tails lay on the bottom like five pennants. That’s why they didn’t go into the net! That day was not for crucian fishing! One had to choose the right day for catching this fish when it comes out of the silt, floats about the lake and cleans itself.
Everything on the lake is exciting. Here are some left-overs. It means that a couple of ducks had spent a night here, leaving the crumbled grass roots and droppings after themselves. And there’s a sandpiper standing on one leg at the water’s edge. Ruffling up its feathers and fluffing up its sumptuous collar, it announces its presence to the surrounding environment.
“I, I, I, the strongest on this lake.”

Leeches of all shapes and hues were floating, like scattered multicolored beads, by the very edge of the river. “Look at them,” I thought to myself. “The water temperature is hardly above three degrees, but they live and enjoy living.”
Water moles lustfully played in the mazes of lake hummocks. It was a fine day in spring. Their enemies – crows and hawks – won’t get at them in the hummocks. This is a paradise on earth for the moles. Occasionally, however, some hungry crow lands right on the hummocks and waits till the weak-sighted mole crawls straight into its beak. The crow kills it with a hefty punch of its powerful beak in the eye socket. An encounter with the crow leaves no chance of survival for this little animal. A black crow’s tail sticks up from a crow’s nest in the underbrush on the bank.
“Bloody bastard!” I cursed and was about to raise my gun, but changed my mind and put it down.
It was not me who created that crow, so it was not mine to kill it.
Suddenly, a couple of teals moved straight towards me in a low-level flight. My heart beat faster and my soul ordered it:   
“Keep beating! That couple is yours.” 

I raised my gun and set its sights on them. Its twenty-eight caliber round contains fifty-two number three pellets. I pulled the trigger and the first male plummeted into the water. I pulled the second trigger and the female with a broken wing dropped on the lake splashing bloodily. Not leaving the wounded game is the true hunters’ inviolable rule. My hands, shivering with excitement, produced another two rounds. I reloaded my over/under gun and rowed toward the teal, which was trying to escape to the grass. I made it just on time, spotting the exhausted duck. I raised my gun once more and … startled by the shot, a flock of geese that were flying over the lakes toward me, soared up high into the sky.

Ah, I felt annoyed. Ran after the duck and missed the goose. So instantly a joy turns to disappointment, and a victory into a loss. I hurled the teal into the boat, picked up the male and looked at the far end of the lake. A thick smoke was rising from behind the bush where Svetlana had remained.    

“That’s a good girl of the North!” I praised her in my mind. If the fire is alive, she is doing fine. It’s always so in the North.

Neither weak nor strong, a very Northern wind rustled through the grass. I decided to cast another net at the second lake. I’ll catch crucians to my heart’s content and, thank God, be happy. Anyway, I’ll have enough for the crucian soup. Besides, I’ve got geese, the makings for an excellent broth.
All at once a muskrat came into view! This is another item of the hunting business. The red-furred little animal was boldly swimming along the bank, regarding me with its angry black eyes.
“Who are you?” the muskrat asked me. 
“I’m a hunter!” I replied and, raising the barrel, fired – as my father had taught me – aiming at the target bottom.   

There’s more meat! The Khanty people eat it willingly. But I, for some reason, always neglected it. Last year, for instance, I procured a rear part from a couple of bodies, pickled it in vinegar, rubbed with garlic, and placed in the oven. The dish looked and smelled tempting, but I couldn’t bring myself to eat a tiny bit of it. Thus the culinary masterpiece went to our cat Muska, who, even without me, easily caught herself the rodents, which inadvertently trespassed on our property and its vicinities.  And so it happened that our Muska tasted, for the first time in her life, a dish of stewed muskrat with vegetable.

And now we must go across the hummocky marsh to the second lake. This is a mere twenty meters. The lake is oval-shaped. White-sided tufted ducks are very fond of it. They build their nests here. 
If ducks and loons bustle about on the lake, it’s a sign of much fish in it. The crucians prefer it, breeding here in profusion. I used to easily catch crucians here even when the other lakes had nothing to offer me. This lake is a preferred habitat of the yellow crucian.
I dragged the boat to the rustling accompaniment of the rising scaups and lowered it on the lake. Its far end abutted a thicket of bird cherries stretching towards the Ob near the Van-Pan sandbar. Behind it was the feeding and resting place for the geese. As I looked towards Svetlana’s fire, I thought:

“Ah, Svetlana! If I were without you I would have cast the net and hunted for some more geese, but … it would be indecent of me not to think about you and your comfort, all the more so that some stuff is already available.”  My thoughts returned to a pan with a goose.

The wild goose, as a dish, dramatically differs from the domestic one. Whereas the domestic goose consists mostly of skin and fat, its wild counterpart is all dark meat with far less fat and with a specific fragrance of the forest. During the cooking and eating the unique smell of the goose soup will fill your entire house and the vicinities. This includes the smell of the fire, the river, and the sky. The domestic fowl can offer no such smell.

I opened my eyes and got back to reality. My hat was soaked and the rain was streaming down into my shorts. “Quick!” I said to urge myself on. “Svetlana is waiting!” Finally, I was done. I floated the boat past the net I’d cast, unraveled some tangles, and removed about five crucians. As I did so, I recalled my father saying, “Net in water brings fish to pan.” I imagined how Svetlana would look when I got back to her, and saw her sad eyes in my mind’s eye.


Here’s the lake, at last. And there’s that bush. But is there no smoke? Has the rain put out the fire? I laid on the oars to hasten my reunion with Svetlana. It began to rain and snow. Suddenly I spotted a couple of swans flying majestically past, totally unaware of me. I knew exactly what I had to do. A Mansi named Naumto Vyla, that we all called Alec, had taught me. I brought my hands to my mouth, tensed my throat slightly and gave voice to an inviting call.

You won’t surprise anybody with it in the North. Many can produce such sounds that summon the swans. It’s easy, but needs some skill. One must make his vocal chords vibrate in a certain mode to emit a purely swan’s sound indistinguishable even to the swan’s nestlings. Also I can whoop as a female swan. I’d learned this on fishing trips for crucian, as I watched swans and heeded them. The swans have taken my whoop for real. They made a turn and approached the island to which I was rowing, whooping myself hoarse in the voice. Suddenly, a like pitiful call came from behind the bush where Svetlana was. I continued to whoop, wishing to draw the swans still closer. They were moving straight towards me.
Here they are, three meters away from me. I waved my hands to them. Scared by the sudden danger, the swans rocketed into the air, issuing a characteristic crisp sound with their white feathers sporting a pinkish hue. That’s all. They are gone.   
Svetlana popped up on a sudden. With unconcealed disapproval she viewed my boat, bespattered with snow. I shouted to her:
“The swans salute you, darling!”
She smiled back to me and, as I floated up to her, breathed out with relief:
“Thank God! I started thinking something happened to you.”
She lowered her head and said, now without a trace of reproach:
“I’m drenched to the skin. I’ve caught cold and may fall ill.”
“But the fire? Why didn’t you try to get warm?”
“The rain put out the fire once you went.”
“You could warm up yourself at least with beer.”
“I drank it at first, but then couldn’t take any more. It was wet and cold. Let’s go to Kazym-Mys, Leonid. Quick!”
“All right, Svetlana. Now take our things to the boat. I’ll just check the net. There’s a treat in it for the Bukarinov family in the village. They are fond of crucians. Don’t worry. In twenty minutes we’ll reach our destination.” 

I returned to the net. It had gathered a lot of crucians. I untangled some twenty fish and made for the bank.
“Get in” I ordered to Svetlana, pointing to a place in the boat. To keep her warm, I wrapped her up as best I could and gave her a blanket.
I started the motor and we headed for Kazym-Mys, our haven of refuge. The time was close to midnight. Picking up speed, our boat went into a glide. A coating of ice covered its windshield.

Frightening off the moose that slumbered on the headland, we rushed into the Big Ob and got on low choppy waves. The blanket on Svetlana’s back became wet in a minute. There remained only five kilometers to reach the village, but those were a real challenge. It looked like we were in for quite an ordeal in the final stretch. I will hold out, it’s nothing new to me. My friends have dubbed me “Bullterrier” for my endurance and tenacity. But how will Svetlana take it? She’ll get cold and come down with all sorts of ailments. Do we need that?   


We passed the Obsky Island. There appeared TV broadcast towers in the village of our salvation. Silently, without looking at each other, we finally reached the hamlet, poking the nose of our boat into the river bank. Not to tempt the dogs, I tucked away our victuals in the boat hatch, took the crucians and led my companion to my friends Igor and Lilia’s house. The last three hundred meters were especially difficult. Soaking wet and snow bespattered, we looked rather like wood phantoms than normal human beings. Here is the house. I pushed the wicket open and we proceeded to the porch. The light still burning in the house told us, much to our joy, that the hosts were still up and about. There are no house locks and bolts in villages of the North. The absence of the hosts is designated only by a little stick propping up the outside door. We entered the planked hallway and knocked softly.

At one point I considered a wood plank wall in the hallway a relic of the past. I believed the verandah ought to be made exclusively from bricks and its doors must be from fiberglass. I don’t think so now. Chilled to the marrow, we felt for the first time on that day and night the real warmth within those wood plank walls. Nothing like it could happen on a brick verandah. The door swung open. Igor was standing in the doorway. On seeing us, he smiled and asked in mock surprise:

“Where are you from in a state like this?”
“Back from hunting… and fishing,” I mumbled, hardly moving my numbed lips, and held out a packet with crucians. 
“Here are some crucians for you from the master of forests!”
“Welcome to our wigwam!” Igor accorded a gesture of invitation.
 “We.. Er… We’re not quite dry,” I said nodding to our clothes that we were dripping wet.
“Lilia!” – Igor called to his wife in the house.
“Oh, me!” exclaimed Lilia, anxiously surveying my wet companion. But she quickly took control of herself and ordered:
“Follow me, Svetlana! Our bathhouse is still hot. You’ll warm yourself and we’ll dry your clothes there.”   

This is the end of our misadventures. Five minutes later, in a state of blissful warmth, we forgot all about the hazard of dying from hyperthermia. As guests of honor we were led into the kitchen where Ulyana Pavlovna, Igor’s mother-in-law, was putting dumplings into large porcelain bowls. 
“We’ve got a holiday today. A birthday of our granddaughter,” Ulyana declared solemnly. 

I am a fairly strong man, but my head reeled. After the rain and snow, following the penetrating wind and Svetlana’s moving tears, I find myself warmly snuggled in an oasis of love and confronted with a table sagging under the masterpieces of culinary art. Around are five salads, cranberry beverage plus fish cooked to a domestic recipe. Also, there were a few specialties of the house.
Igor filled our glasses. We drank to the granddaughter and had a snack. This was followed by a drink to the guests. With a tip of the fork I fished out a dumpling, dipped it in the sauce, brought up to the mouth and realized that life was worth living… 
“I really didn’t expect to end up with swan dumplings after such beastly cold,” I told Igor.
“This little fowl was in our supplies,” Igor retorted. “Today Lilia decided to treat us to something special on the occasion. The swan flesh is stuff for the connoisseurs,” Igor authoritatively concluded.
Oh, Igor! Who on Earth are you telling your tales about swan dumplings? I know they are good as a background for easy tales, friendly arguments, throbbing songs, and heart-to-heart talks that reduce daily troubles.
On that night, Svetlana and I had slept on white clean sheets…

In the morning we were woken up and brought over to the table. Yes, for being treated to the self-same swan dumplings, now warm and crisp. Again, there were endless talks about and arguments over a lot of things. We left them only in the evening.
On the way back I picked up a rich catch of crucians. So we got something to come back home with. True, we had gotten wet and a fresh wind had pinched us rather severely, but that was all worth it!
In the morning Kudryvtsev called me.
“How was your trip?” he inquired anxiously.
“It was all right. Had a fine catch of crucians. Come for a treat!”
“Good for you! I’m coming,” – Kudryavtsev said. “What about your swan dumplings? Are they ready?” 
“Ready at all times,” I replied and headed for the fridge.