II. Сулу - как шорох сползающего снега

               
После театра Ираклий решил пойти на набережную.
Переходя подземный переход, он бегло поздоровался с музыкантом и положил деньги в футляр. Тот кивнул, продолжая играть на саксофоне.
К набережной спуститься было пару минут. На берегу Куры, в красивом скверике – с огромными платанами, чисто одетыми пенсионерами, играющей детворой и шныряющими бесцельно, разномастными дворнягами, - собирались художники и ремесленники, выставляющие свои работы на продажу. В большей части это были халтурные копии или наработанные, под шаблон, пейзажи и натюрморты. В основном, они были рассчитаны на непривередливого обывателя, но изредка попадались  и интересные вещи. Картины продавались плохо. Туристы больше покупали иконы, деревянную утварь и чеканку, сабли, инкрустированные кинжалы и другую колюче-режущую экзотику.
Иногда Ираклий, оторвав от сердца несколько небольших картин, а то и быстро намалевав ненавистные натюрморты, вверял их тому самому Ревазу, школьному другу, с которым вместе проучился в художественной академии. Реваз регулярно ходил сюда в надежде что-то продать. У многих художников иного пути подзаработать не было. Ему, имеющему постоянную работу и пусть малую, но – зарплату, даже завидовали.
Это место хорошо знал весь город. Сюда тянулись не столько покупать или продать, сколько – просто поглазеть, поговорить, посидеть, потусоваться. Здесь обсуждались городские новости, рождались и испарялись слухи, проверялись на слово люди… Иракли всех знал в лицо: кого – по академии, кого – по насиженному месту, а кого – по скромным застольям. Так повелось: в удачный день художники звали друзей в соседние забегаловки. Часто от вырученных денег ничего не оставалось, но этот неунывающий народ, живший свободной, богемной жизнью, не очень печалился. Ираклий любил приходить сюда. Здесь многие думали, дышали, поступали и жили по хорошо ему понятным правилам. Здесь он был среди своих.
Он сразу пошел к Ревазу.  Какие-то долговязые, пожилые люди, одетые, как бойскауты, долго рассматривали его картины. Поговорив по-немецки, они отошли к чеканкам, одобрительно кивая друг другу.
-Вот так всегда, - заворчал Реваз, проводив туристов взглядом, - стоят, смотрят, смотрят, говорят, тычут пальцами… Потом раз – и в сторону! Вон, Мосе: за день столько кинжалов продает, всей Европе хватит!
Рассмеявшись, он внезапно сменил тему:
-Слушай, какая утром была гроза! Еле успел картины накрыть… Что у тебя нового, Иракли, работаешь?
-Да… Сегодня закончил картину… Давно была задумана…
-Та самая? С мечтой? Или как там, «Мечта и смерть»?
-Да… Вроде этого. Может, что-то можно и дорисовать, какие-то детали подправить, но больше к ней притронуться не могу, чувствую, что выдохся… Знаешь, как его назвал? «Смерть не только конец, но и начало».
-Длинновато что-то…
-Может быть, но автор идеи именно так это и назвал…
-Автор? Какой автор?
-А тюрьму помнишь?
-Забудешь ее, как же! – смеясь, Реваз постучал по ноге. – Будь она неладна! Кто меня уговаривал: «Если не пригнешь, не узнаешь – летаешь или нет»?
-Да… Было дело… Там, в одной из камер мы с отцом рисунок нашли… Я потом тебе показывал, разве не помнишь?! Человек стремился к звездам.
-Нет, не помню… - Реваз пожал плечами. – Там много было рисунков, все больше русалки были с ослиными глазами, - весело рассмеялсяю – Когда картину покажешь?
-Завтра ее в мастерскую перевезу, а в субботу приглашу посмотреть.
-Саперави за мной. Тесть прислал из Телави. А в театре как?
-Так… Ничего нового… Готовимся к фестивалю, рисую тревожные облака, - улыбнулся, вспомнив Нико, - как велит главреж… а у   тебя?
-Продал я тут очередной шедевр… - Резо небрежно махнул рукой. – Городской пейзаж с красным ковром, ну, ты знаешь – о чем речь…
Ираклий согласно кивнул. Он помнил это полотно: сине-серый дождливый день, однотонные и ажурные балконы старого Тбилиси и отражающийся в лужах, забытый кем-то на перилах, большой красный ковер, алевший на этом дождливом фоне, как теплый, добрый маяк, приглашающий редких прохожих в гости… Продав один, Реваз тут же вытаскивал на прилавок другой, такой же.
-Очень эффектный пейзаж, - заметил с улыбкой.
-Может быть, и эффектный, но пятнадцать раз рисовать одно и то же! – Реваз взялся за голову. – Но идет, продается, то поделаешь… В доме так привыкли к этому пейзажу, что скоро мой доберман начнет этот ширпотреб рисовать…
Рассмеялись.
-А мои что, не ширпотреб? – Ираклий протянул руку в сторону своих картин. Эти птички над водопадом, цветы у водопада, дамы под водопадом!.. А это море! Это же не море, а… Посмотрел бы, кто их покупает…
-Кто покупает? Не скажи! Очень даже симпатичные люди покупают. Дама вот, одна, повадилась их покупать…
Ираклий с интересом взглянул на друга:
-Ты и в прошлый раз намекал что-то… Что за дама, говори уж.
-А кто ее знает, - хитро прищурившись, Реваз пожал плечами, - симпатичная такая… На вид лет тридцать будет. Придет, спросит – кто автор, проверит – твоя ли подпись в углу и покупает. Шесть последних картин только она и купила. Однажды даже два одинаковых пейзажа взяла. Ту, «На снежном перевале», ну… со щенком в снегу. Так ей понравилось, даже прослезилась. И заметь, не торгуется!
-Да ты что!
-Да, точно!
-И не знаешь ее?
-Нет… - Реваз отвел взгляд.
-Наверняка знаешь, шельмец! – недоверчиво пригрозил пальцем Ираклий. – Ты пол-Тбилиси знаешь.
-Нет, не знаю. А знал бы – не сказал. Что за манера! Хотела бы, сама пришла и познакомилась. А так, давненько ее не было… Залила наверное квартиру твоими водопадами…
Снова рассмеялись.
Верхушки лип зашумели. Оба одновременно взглянули наверх. Дождя не было видно.
-Какие сегодня планы, дорогой? – Ираклий нагнулся и смахнул с полотна упавший лист.
 -Да никаких – ответил Реваз. - А давай в хинкальную пойдем, - оживился он, - хорошо, что зашел. Только не говори, что занят! – добавил категорично, заметив, что Иракли замешкался с ответом.
-Не знаю… До зарплаты сложновато… Нельзя же все время за твой счет…
-Ты тут дурака не валяй! – возмутился Реваз. – Какие могут быть счеты! Еще наши отцы дружили, а ты – счеты! И потом, в позапрошлый  раз, в твоей мастерской, кто угощал?!
-Ладно-ладно уговорил. Но, в следующий раз плачу я.
-Да-да, - рассмеялся Реваз, - пригласительные не забудь прислать с курьером.
Ираклий вспомнил о письме.
-Слушай… Письмо сегодня странное принесли… Какая-та женщина из Казахстана… Пишет – не поверишь – моему отцу!
-Да ну! О чем же?
- Пишет, что вроде в бабушкиных вещах обнаружила письмо, посланное ей моим отцом. В общем, получается, что отец любил ее бабушку, грузинку, Лию Ишхнели. Потом их семью репрессировали и сослали в Казахстан, отца моего на войну призвали и… Пошло-поехало… А перед тем, как уехать на фронт, он  ей, оказывается, написал…
-Интересно… - без особого интереса проговорил Реваз. – Слушай, помоги картины собрать. Раньше соберем, раньше уйдем…
-Погоди, доскажу! Эта женщина пишет, что приезжает на театральный фестиваль к нам. Она, оказывается, в театре тоже работает… Хочет познакомиться с городомЮ посмотреть – где ее бабушка жила и все такое…
-Ты уже ответил ей?
-Нет. Отвечу сегодня или завтра, как время выйдет. Напишу, что нет проблем, пусть приезжает. Встретим, тут такое дело… Но дома-то как принять – не знаю, правда…
-Ну что ты паришься, они все в гостиницах будут жить, - успокоил Реваз, - домой ее тащить не будет надобности. Видала она твою пыльную квартиру! В кафешке  посидите, погуляете, Тбилиси покажешь…
-Да… Надо встретить и показать все… Может, и в Кахетию отвезем на день, если будет возможность…
-Может. В  театре работает, говоришь? Сколько ей лет, не пишет?
-Тридцать с чем-то…
-Ну вот, видишь? – Реваз хитровато подмигнул и смешно задрав бороду, деланно пригладил ее ладонью.
-Все это так неожиданно… Отец… Письмо какое-то… Нет, я все конечно понимаю, но… Как-то растерян я…
-Растерян! Реваз хлопнул себя по ляжке. Он растерян, видите ли! Письмо ему не угодило! А если б написала, что она – сводная твоя сестра, страдающая эпилепсией, только что развелась и хочет с тремя головорезами поселиться у тебя – на правах наследницы, это тебе понравилось бы?! К тебе красавица из – он многозначительно поднял вверх палец – самого Казахстана приезжает, а ты растерян, видишь ли! Ух! Ну, ты и зануда! О-ох! – покряхтел манерно.
-При чем тут, - подражая, Ираклий тоже поднял палец вверх, - из Казахстана?! Ты просто неисправим, Резо! И вообще, почем ты знаешь, что она красавица?
- А как же! Смотри: - Реваз стал загибать пальцы, - бабушка грузинка – раз, молодая – два, с Востока – три, актриса – четыре! Конечно красавица! Как ее зовут?
Ираклий стал припоминать.
-Сулла… или нет… Суллу… Сулу, вернее.
-Ну вот, видишь?! – Реваз начал складывать картины, периодически поварачиваясь к Ираклию:
-Сулу… Похожа на «Сули», а «Сули» что означает на грузинском? Ду-ша! Конечно должна быть красавицей. Давай, помогай, соберем уж…
Реваз выпрямился и поискал глазами кого-то.
-Ага! Вот он где! – смешно пожевав губами, неожиданно крикнул: - Мосе!  Мосе! – позвал рукой, - заканчивай, давай!
Он продолжил собирать картины, аккуратно складывая их.
-Мосе тоже здесь? – Эту куда? – протянул картину.
-Да. Прихватим и его, - проговорил Реваз. – Давай ее сюда, вот с этими свяжу, не поцарапается…  Сейчас увидишь, целый час будет собираться этот Мосе! Если б евреев из Египта вел он, не видать бы им Земли обетованной…
-Зато все были бы при кинжалах, - ухмыльнулся Ираклий.
-Да-да! – рассмеялся Реваз.

***
В хинкальной было душно и накурено. Стоял хмельной запах разливного пива.
Покивали знакомым, пробираясь к буфету.
Первая весенняя муха, вспоминая летные навыки, попыталась совершить мягкую посадку на лысыну Мосе.
-Смотри, – он отмахнулся от мухи,  – не муха, а ястреб…
-А что? У нас даже мухи летают – как ястребы! Слушай, Мосе, сколько хинкали можешь сьесть, если честно? – улыбаясь, спросил Реваз приятеля. – Сто можешь?
- Не-е, Мосе похлопал по пузу, чтобы повторить сколько раз слышанную шутку, - девяносто девять, генацвале… Это, когда мы учились, мог и все двести проглотить.
-Не привирай уж, - толкнул в бок Ираклий, - больше тридцати не съедал никогда.
-Он ведь как: сколько кинжалов продаст – столько хинкали и ест, - ввернул Реваз. У него к каждому кинжалу наценка на хинкали. А как же!
Посмеялись, высматривая свободное место.
«Старые шутки, как и старые вещи, не приедаются…» - подумал Ираклий.
Реваз придвинулся к стойке:
-Ва! – обрадовался потный буфетчик, стараясь вести себя достойно. – Кто к нам пришел! Здравствуйте-здравствуйте! Слушаю вас, чего закажете…
-Арутин, дорогой… - Реваз начал  деловито давать заказ буфетчику – армянину, хитро мигнув друзьям. – Утку нам, значит, по-пекински, пол-литра саке, значит, и суши из голубого тунца – три порции…
-А-а! – пригрозив пальцем, Арутин стал хихикать. – Шутим, да? Я даже не знаю – о чем ты говоришь, Реваж-джан! Какое суши-муши, слуши!..
-Что, нету? – засмеялся Реваз. – А важный какой! «Чего закажете»… Тогда шестьдесят хинкали нам, бутылку чачи и три пива для начала. Вон там сядем, у  окна. Потом, если что надо будет, скажем…
-Слушай, Арутин, вмешался Мосе, - а эта жирная муха, летающая от столика к столику, у вас официанткой работает?..

     ***
Попрощавшись с друзьями, Ираклий решил вернуться в мастерскую. Он стал неторопливо подниматься к проспекту по узкой, бог весть когда мощеной улочке,  по  которой спускался пару часов назад.
Он осмотрелся.
Огромные платаны затеняли пришедшие в легкую ветхость, уютные особняки прошлого  века. Дома стояли так основательно, твердо и незыблемо, как будто были здесь со дня сотворения мираю Иракли похлопал по прохладной коре платана. Он любил этих гигантских, линяющих «питонов», обновляющих к весне светлую, серо-зеленую шкуру…
Удивительный народ жил здесь. Переплетаясь не только адресами и общими балконами, но и судьбами, жители таких улочек непременно становились похожими друг на друга. Они одинаково говорили, осуждали или любили, стремились к чему-то или отвергали, приветствовали или оплакивали, учились, женились… У них был общий кран в общем дворе, общая мясорубка, общая любовь и забота к дворовой детворе… Обладая схожими биографиями, они поневоле обретали чувство родства – чуждое современным городам, с их каменными трущобами – усыпальницами, по недомыслию называвшимися спальными…
Иракли еще раз, на прощание похлопал по дереву Подойдя к театру, он  зашел со служебного входа, вежливо поздоровался с вахтером, дядей Исидором и стал пробираться к сцене через узкий и захламленный, полутемный коридорчик. В первую очередь, он осмотрел декорации – правильно ли высохла гуашь на дорисовках, и только потом направился в мастерскую.
В театре  уже никого не было видно. Оглядев темный партер, Ираклий в который раз ощутил тревожную пустоту зрительного зала, так не подходящую для пространства, рассчитанного на многолюдие…
Только второй режиссер бегал с какими-то листками и свертками. Увидев его, немедленно «стрельнул» сигарету, поговорил коротко и исчез.
Придя к себе, Ираклий включил компьютер, вытащил письмо и еще раз пробежал глазами. «Сулу… Сулу похожа на «Сули», а это душа» - вспомнил он  Реваза. Сулу… - повторил он вслух, пробуя имя на язык и прислушиваясь. – Сулу… Су-лу… «А ведь правда красиво звучит, - подумал, - как шелест листьев… Как шорох сползающего с веток снего…»
Не представляя ее внешность, он стал проникаться к ней симпатией. Это было немного странно. Может, это имя действовало магически, а может, вибрировала тонкая нить памяти, один конец которой был привязан к ее бабушке, а другой – к его отцу…
Ираклий внутренне ожидал каких-то перемен и покорно следовал этим ощущениям…
Они ему нравились.
Он набрал адрес, выдохнул и начал писать ответ.
«Здравствуйте, Сулу, - отстучал он. – Сегодня получил ваше письмо. Приятно познакомиться. Должен сразу пояснить: мой отец, Леван Месхи, умер несколько лет назад, поэтому ваше письмо получил я, его сын, Ираклий. Меня оно немного удивило. Не знал, что с отцом связана давнишняя любовная история, он об этом ничего не рассказывал…
Отец прожил нелегкую жизнь. На войне его ранило. Потом долго лечился и позднее женился на моей матери.
Я слышал о семье Ишхнели. Обещаю к вашему приезду все как следует разузнать.
Мне 38 лет. Я тоже работаю в театре, не актером, правда, а художником. У нас будут проходить основные фестивальные спектакли, так, что мы бы все равно встретились. Буду ждать вашего приезда. Город наш красивый, вам он обязательно понравится.
С уважением, Ираклий Месхи.
P.S. Мой адрес вы знаете, но согласитесь, электронная почта проворнее. А еще лучше, если мы поговорим в сети, где можем уточнить детали вашего приезда…»
Ираклий ткнул кнопку «Отправить» и мысленно усмехнулся стремительности времени, в котором мгновенный перенос писем – без почтовых курьеров и поездов, самолетов и строго-деловитых почтальонов, вроде утреннего, - давно не казалось чудом.
-Вот и все, - проговорил, потянувшись. -  Приветствую, госпожа Сулу…