VIII. Добро пожаловать в Тбилиси

                Они неспеша спустились в район старого Тбилиси. Этот город невозможно было не любить. Сулу поразило сочетание старого и нового. Средневековье, занимая почетное, дедовское место в центре города, ласкало  модно приодетого, расшалившегося правнука - современность.  Здесь царили не ветхость, запустение или  безнадежная бедность, а  особый вкус, запах, очарование  и  обаяние древнего. Ее заворожили открытые нараспашку и тянущиеся вдоль фасадов, круговые балконы, принадлежащие  никому и сразу - всем. Она с восхищенной и чуть растерянной улыбкой следила за  деревянной  вязью  закрученных, спиралью, - перил, считала истертые временем, каменные ступени, помнящие миллионы ступней...
                Все было чудно, ново и близко. К небольшим, каменным озерам-площадкам стекались  каменные же  ручейки-улочки,  украшенные   разноцветными коврами и медной утварью.  Неторопливые прохожие, хозяева маленьких магазинчиков и кафе, гости и завсегдатаи, разномастный и разновозрастный людской поток создавали  пестрый  букет нравов, характеров, темпераментов, и  все это разнообразие объединялось  веселой доброжелательностью  и скреплялось печатью простого гостеприимства,  - без кича и показности, сразу  настраивая  на веселый, легкий, радостный лад, на готовность - втянуться в этот восточный карнавал.  Даже ласточки, крутящие в небе карусель, казались беззаботно-веселыми...
                Они выбрали  малюсенькое,  уличное  кафе. 
                - Так... - Иракли посмотрел на часы. - До спектакля осталось два часа. Успеем кофе попить и перекусить. Вы не устали, Сулу?
                - Немножко, - улыбаясь, кивнула она, - но все так интересно!.. Я очарована вашим городом, Иракли! Представляю  свою бабушку среди этой красоты и понимаю - почему она была особенная... Как быстро пролетели  эти дни!.. Сколько нового и интересного... 
                - Да, два дня  назад мы были беднее, не зная друг друга, - улыбнулся Иракли.
Сулу внутренне напряглась: Иракли угадал то, о чем думалось и ей…
                - Наверно… До приезда эта красота существовала отдельно от меня… А я вас сразу увидела там, в аэропорту... Вы отличались от других.
                - Правда? По-моему в аэропортах  все  друг на друга  похожи.
                - Почему?
                - У всех ищущие глаза и длинные шеи.
                Он  вытянул шею и показал.
                Сулу рассмеялась. Ей нравился этот  высокий, чуть полнеющий мужчина с грустным лицом. Поседевшие виски вовсе не старили его. Только глаза выдавали какое-то внутреннее напряжение... Она  тайком прошлась  по нему  взглядом и сдержанно улыбнулась:
                - Скажите, Иракли... А вы похожи  на своего отца?
                - Да, очень похож. Потом покажу его фотографии. Слушайте, мы уже третьи сутки знакомы. Может, перейдем на «Ты»?
                - Мне неудобно называть на «Ты» старшего... У нас так не принято...
                - Вы подчеркиваете мой возраст? Или деликатно удаляетесь?
                - Ни то, ни другое, - она чуть сдвинула брови. –  Разница в возрасте не при чем, да и гордо отдаляться нет надобности. Если хотите... если хочешь, то  пожалуйста, но мне надо будет привыкнуть...
                - Вот и отлично, - улыбнулся Иракли. -  Разжалуем генерала «Вы» до капрала - «Ты». В награду предлагаю  съесть еще один кусок  хачапури.
                - Спасибо, - помотала головой Сулу, – объелась уже!
                - Так быстро...
                - Значит, на отца похожи… похож – поправилась сулу. - А  я  на бабушку Лию похожа...
                - Да? Характером тоже?
                - Не знаю… Наверно...  -  Сулу отпила кофе.
                - А какой у нее был характер?
                Сулу вспомнила свою бабушку.
                - Она была смелая, добрая, мудрая... В редкие минуты, когда освобождалась от бесконечных домашних дел, сидела возле дома и грустно смотрела на закат. Она была самой романтичной бабушкой, и я очень ее любила... Знаешь, что ей больше всего нравилось на новой родине? Шанырак.
                - Шанырак?
                - Ага. Это такой деревянный круг, который устанавливают на самом верху  юрты. Шанырак – это окно для солнца, символ семьи, знак ее устойчивости и герб, если хочешь. Бабушка очень почитала его. Сейчас я под твоим шаныраком, и если я поведу себя неподобающим образом, - улыбнулась она, - то ты можешь напомнить мне – под чьим шаныраком сижу.
                - Очень интересно… Вряд ли мне придется делать тебе подобное замечание, - улибнулся Ираклий. - Если  ты похожа на бабушку,  могу с уверенностью признать:  у моего отца был отменный вкус...
                Они улыбнулись друг другу.  Иракли  внимательно на нее посмотрел. Он не хотел признаваться себе, что любуется  ею.  Невысокая и складная, с печальными, чуть раскосыми, карими глазами, чувственными губами  и красивыми, тонкими пальцами она привораживала и вливалась в разум теплым, волнующим и пленяющим потоком. Сулу была непохожа на остальных женщин. Казалось, она прилетела на каникулы из какого-то иного мира, чтобы весело пококетничать, поразить, ошеломить, подчинить сердце и разум, пленить своим журчащим альтом, и снова исчезнуть... Она напоминала  свет, тот живой сноп света, что на недавно законченном  полотне  устремлялся к звездам...
                Ощущение неприкрытой  мужской симпатии  к  гостившей, у него, женщине, показалось чуть неуместным и скороспелым,  но  таким  непреодолимо сладким... Он нехотя отогнал  наваждение.
               Сулу заметила  напряженный  взгляд, все поняла и решила помочь:
               - Наверно, и у бабушки вкус был неплохой, Иракли... - улыбнулась в ответ, пытаясь скрыть  собственное  смущение за чашкой кофе.
               Иракли  с  трепетом  принял  это легкое дуновение  симпатии.
               - А тебе  какие мужчины нравятся? - решил спросить  после паузы.
               Она призадумалась. Потом  улыбнулась, хитровато взглянув:
               - Мне нравятся спокойные, мудрые мужчины, знающие себе цену. Таким возраст только идет. Этакие  романтики из древнего города: галантные кавалеры  с зелеными глазами, красиво курящие сигареты, носящие  изящно  повязанный, длинный шарф, любящие искусство  и  верящие  в людей...
               - Спасибо, Сулу...  - Догадавшись, Иракли рассмеялся. - Давно не слышал похвальных слов от обворожительной женщины...
                - Верится с трудом, - рассмеялась Сулу.
                Прохладный  ветерок, прилетевший с Куры, приподнял край длинных, черных волос, покрутился и исчез.  Дым сигареты коснулся ее.
                - Прости, ради бога! – Он  тщательно  погасил сигарету, разгоняя дым.
                - Ничего-ничего...
                Поправляя  волосы привычным движением, она стала еще обворожительнее.
                - Если честно, иногда  я  тоже балуюсь. В театре многие курят...
                - Хочешь? – он протянул  пачку.
                -Ой нет, сейчас не хочу, - огляделась Сулу. - На людях я стесняюсь... Лучше расскажи  еще раз  подробнее, что тебе удалось разузнать? Мне это очень интересно.
                Иракли  поставил  чашку:
                - Я спрашивал у дяди  Серго, брата отца... Оказывается, он знал обо всем! Семья  Ишхнели  жила в городе Телави, на соседней улице. Там сейчас  обитают  совсем незнакомые люди,  я уже выяснял... Главу семьи расстреляли, как врага народа, а их сослали в Казахстан.  Вот, ведь, как у них сложилось... Они познакомились еще в детстве, когда родители на несколько лет переехали в провинцию: там было легче прокормиться, да и опасности быть репрессированным было меньше...  Они росли вместе, общались, играли, учились в одной школе... а подросли,  и  между ними возникла любовь... Около полгода продолжались их отношения. Дядя Серго говорит, что ничего  особенного не было: в кино ходили, театры посещали, писали любовные записки... В рамках дозволенного, как водилось в том  поколении... Тогда время текло медленно, они могли  не спешить...
                Сулу вздохнула:
                - А  мне кажется, жизнь так стремительна и коротка, что часто влюбленные теряют время.  И в этом случае: видишь, как все получилось?! Любили друг друга,  думали, что продлится это вечно, но вмешался рок, и так отдалил их, что одно пожелтевшее письмо осталось вместо долгой, счастливой жизни,  детей,  внуков...
                - А, может, это и лучше... - Иракли нахмурился, вспомнив свое.
                - Почему? - удивилась Сулу.
                - Сама посуди: совместная жизнь влюбленных часто обесцвечивает палитру счастья, предлагает  взамен желаемого  только серое  и будничное,  а  иногда  и  унижающие   достоинство... Превратиться  из счастливого человека - в должника и заложника любви так легко...
                « А ведь он прав!» - Сулу  поразилась, как сказанное  Ираклием совпадало  с  тем, что ее гнуло к земле  и тяготило...
                - Согласна, Иракли... - задумчиво прошептала  она. - Если лепешку счастья долго держать на огне любви, она в конце-концов может и  пригореть...
                - Ого! Такая метафора под стать восточной женщине, - улыбнувшись, одобрительно покивал он. - Так и есть... Осуществленная  мечта  часто  разочаровывает, рождает предательскую мысль о напрасности... Да что говорить... - он махнул рукой.
                - А они застыли  в том прекрасном  промежутке отношений, когда  мечта  осталась  неосуществленной, а значит - яркой,  волнующей и незапыленной...
                Сулу взволновало это простое открытие.
                - Да...  Мой опыт  говорит, что  лучше  пронести  мечту через всю жизнь,  чем разочароваться в ней... Нельзя  мечту  превращать в обрыдлую  ежедневность. Обретая  материальность,  она часто  мстит хозяину... Девушка,  одну секундочку... - Он повернулся к проходившей рядом официантке, чтобы заказать еще кофе и мороженое.
                Сулу вспомнила тетю:
                - Моя тетя,  сестра матери, недавно сказала  почти то же самое.
                Недолго затихли. Сулу поправила волосы.
                «Как она красива! - в который раз подумал Иракли, наблюдая украдкой за ней. – Господи! Кака она красива! Кто-то ее обнимает и целует, для кого-то она жена  и доступная драгоценность...
                -  А  у тебя есть мечта, Сулу? - справившись с волнением, спросил он.
                Сулу замешкалась.
                - Мечта? Конечно... Даже несколько. Одна из них, шедшая с детства, поблекла и потерялась,  другая не сбылась, третья превратилась  в тягостную обузу... Мечта  мстит, как ты сказал, за романтизм,  превратившись из божества  в  панибрата...
                Она отпила кофе и продолжила после паузы:
                - И еще одна мечта, -  не смейся, пожалуйста, - играть на сцене. - она грустно вздохнула. - Эта мечта тоже состарится вместе со мной, потому, что характер у меня такой: зажимаюсь на публике. Наверно до пенсии буду подсказывать другим из-за кулис, оставаясь филологом... Я играю дома, - добавила с улыбкой, - когда одна.  Или в снах... В снах я даже летаю...
                Она застыла на полуслове, оглянувшись:
                - Так хочется курить...
                - Бери, не стесняйся. - Иракли  услужливо  схватил пачку.
                - Спасибо... - она снова огляделась, нерешительно взяла  сигарету  и   наклонилась к зажигалке. До  Ираклия   долетел легкий запах парфюмерии.
                -  А  я... - начал он, отгоняя дым от Сулу, - теперь ты не смейся, - мечтаю подняться на снежную вершину, неважно - какую...  Хочу взглянуть  оттуда на  чистые, яркие звезды...  Мечтаю  послушать тишину,  выпить Саперави за все то, что мне дорого...
                - Как красиво!.. Я загорелась! - Сулу кокетливо взглянула. - Возьми  меня с собой.  Теперь у меня одной мечтой будет больше.
                - Возьму, обязательно...
                Он улыбнулся и добавил:
                - Какой смысл смотреть на звезды в одиночку... А можно мне спросить, Сулу? - он сделал паузу, подыскивая слова. - Та мечта, превратившаяся в обузу... связана с личной жизнью? Если не хочешь, можешь  не отвечать.
                Облокотившись на стол, он чуть придвинулся вперед, застыв в ожидании.
                - Нет, почему же... - Сулу погасила сигарету и взглянула прямо, улыбнувшись. -Если не отвечу, ты меня не возмешь  на вершину.  Да, - кивнула, жестче обозначив губы. -   с личной жизнью...
                Волнуясь, Иракли  снова потянулся за сигаретами.
                - Ты  много куришь, Иракли... - Сулу справилась с собой, прервав паузу.
                - Наверно... Отец тоже много курил... - Он отодвинул пачку. - Эту сигарету я пропущу.
                Принесли кофе и мороженое.
                - Расскажи  об отце. - Взяв ложку, Сулу стала пробовать пломбир, смешно высовывая маленький розовый язык. - Какой он был?
                - Отец... Что рассказывать... - Иракли вздохнул. - Судьба его не очень баловала... Сначала война, потом проблемы со здоровьем...
                - Потеря любимой... – добавила Сулу, не забывая о мороженом.
                - И это, конечно... Он был немного замкнутым человеком. Это и понятно... Сколько я помню, ни разу не обнял, не расцеловал   меня. Только иногда, ночью, когда  думал что сплю, он подкрадывался к постели, долго и молча стоял, потом  вздыхал, бережно поправлял одеяло и неслышно уходил. Но все же, он не обозлился на весь мир.
                Иракли задумался и добавил:
                - Он ни разу не приходил в школу. На всех родительских собраниях всегда сидела мать. Причину  я понял позже...
                - В чем же  была причина?
                - Он сторонился, а может, боялся тюрьмы... Ты можешь не поверить, но напротив нашей школы была тюрьма...
                - Как, - ужаснулась Сулу. – тюрьма? Какой ужас!
                - Да... В бывшем царском дворце. Был у нас такой царь-воин,  Ираклий второй...
                - Ну, и?
                - В один прекрасный день тюрьму  закрыли,  и  мы  ворвались в  пустое здание. В одной из камер  я увидел  нарисованный на стене  карандашный рисунок. Это был человек, стремящийся в небо, а внизу - надпись:  «Смерть не только конец, но и начало... »
                - Смерть не только … Господи!
                Сулу вспомнила свой сон и не на шутку разволновалась
                - В камерах было много надписей. И  рисунков во всех камерах хватало, но этот засел в памяти... Всегда хотел написать картину по тому карандашному рисунку, но только недавно сумел закончить.
                - Как странно все... Мистика какая-та! Я тебе потом расскажу…
                - Самое интересное впереди, - улыбнулся Иракли. - Присмотревшись тогда к надписи, я увидел приписанное ниже - совсем малюсенькими буквами: «Прощайте все! Лео Ишхнели». Представляешь?!
                - С ума сойти! - взволнованно вскрикнула Сулу. -  Выходит...
                - Да. Получается, отец твоей бабушки  сидел в этой тюрьме!
                Сулу побледнела.
                - Ты знаешь, - прошептала  она, - перед поездкой в Грузию мне приснилась бабушка. Она улыбнулась мне и сказала фразу, которую я  тогда не поняла...
                - Какую фразу?
                - Вот эту самую : «Смерть не только конец»... С ума сойти!
                - Да... Интересно, - согласился  Ираклий. - Наверно слышала от отца и тебе говорила…
                -  Возможно… И, что было потом там, в тюрьме? - с нетерпением спросила она.
                - Потом... Потом мой одноклассник сломал ногу. Его отвезли в больницу, а я  прибежал домой и волнуясь, сбивчиво рассказал отцу обо всем. Он молча взял меня за руку, и мы пошли в тюрьму... Найдя камеру, он долго рассматривал рисунок. Потом  бессильно осел на цементный пол и застыл, уронив  голову.
                В коридоре все еще мелькали редкие пацаны. И вдруг кто-то из них с лязгом закрыл железную дверь... Вздрогнув, мы робко приподнялись и уставились на дверь. Мне, и наверно ему тоже, показалось, что нас захлопнули навсегда. На мгновение во мне ворвалось ледяное дыхание безнадежности и отчаяния.
                И тогда отец отвернулся к стене  и заплакал...
                - Бедненький…
                - Тогда он попросил наросовать эту фразу, - скрывая волнение, Ираклий кашлянул. - Именно нарисовать, чтобы было ясно и очевидно: «Смерть не только конец»
                - Я тоже не люблю, когда входную дверь с лязгом хлопают перед носом...
                Сулу передернуло.
                - Да, неприятное ощущение...
                - Как это жестоко - построить тюрьму перед  школой...
                - Тогда об этом не думали... Те, кто строили  ее, жили  бездумно и  цинично... Но разве обязательно кому-то строить тюрьму?! Часто сам прекрасно справляешься  с этим, построив темницу для себя же. Человек  часто становится узником  собственных или чьих-то установок. Такова жизненная диалектика...
                Сулу опять поразилась, как сказанное  Ираклием совпадало с ее переживаниями...
                - Значит, он  тоже рисовал?
                - Отец?  Да, чуть-чуть. Но в основном  это - по материнской линии. Она не художница, всю жизнь проработала в школе, но рисует отменно. Я был в пятом классе, когда  на день рождения  мама  подарила набор масляных красок. Как они замечательно пахли!.. Я даже сейчас помню свой первый рисунок, - Ираклий  грустно улыбнулся. - Нарисовал  синее-синее небо и снежную вершину, похожую на этот пломбир... Давно это было.  С тех пор  мои вершины все меньше походят на пломбир... 
                - Это плохо, наверно...
                - Может быть... Да, скорее плохо.  Детское творчество свободно и непосредственно.  Академизм портит художников. Это, как сравнить дикого мустанга с цирковой лошадью...
                - Ты  наверно  очень известен, как художник, да, Ираклий?
                Сулу быстро-быстро покивала, как бы поощряя подтвердить сказанное. Ираклий жадно ловил эти милые движения. Она вообще была соткана из  потрясающих  жестов.
                - Нет, что ты... - он смутился.  - А разве это важно?.. Может, популярен, но - среди ограниченного круга людей...
                Подумав, он  добавил с улыбкой:
                - Ценой известности художника часто становится его жизнь, Сулу...
                - Такую цену не стоит платить! - рассмеялась она. - Я очень хочу  посмотреть твои картины, Иракли. Особенно  последнюю.
                - После спектакля покажу, - кивнул с готовностью. - В театре, в мастерской висят несколько  самых любимых...
                - И та картина  висит?
                - Да. Позавчера  перевез.
                Сулу благодарно кивнула, чуть сузив глаза.
                Ираклий взглянул в ответ.  Ему было удивительно  хорошо и спокойно  с ней.
                -  Прости, Сулу, - решился он, - но глядя на тебя, я испытываю  удивительный покой.  - Ираклий  опустил глаза, с  ужасом  понимая, что его может понести на запретную территорию..  - Я очень взволнован от встречи с тобой... - он улыбнулся. - Ты вообще  можешь  взволновать  немало  художников...
                - Я заметила твой  «Удивительный покой»... - она скрыла смущение за громким смехом, помахав ложечкой для мороженого. - У бабушки был не только отменный вкус, но и острый глаз...
                Сулу  чувствовала  веселую  раскованность.  Она удивлялась и радовалась собственной смелости. Ощущение, что этого человека знает давно,  не покидало ее со дня приезда,  настраивало на открытость  и  естественность,  даже на давно забытое кокетство... Она уже не была привязанной  за ногу,  несчастной птицей, летающей кругами... Сулу  больше не зависела  от отмеренного, тонкой ниточкой, жизненного пространства. Полностью распоряжаясь собой, она могла и жаждала  вылететь за ее черту! Она не знала - что ее там ожидало:  сладкая неизвестность  или  болезненное разочарование,  победный взлет или  позорное падение, но это уже не имело значения... Чтобы понять - умеет она летать или нет, надо было смело прыгнуть в пропасть...
                Ираклий вывел из раздумий:
                - Неделю назад я поделился новостью с другом детства, он тоже художник. Это тот самый одноклассник, с которым вместе прыгали со стены. Сказал, что из Казахстана приезжает незнакомая Сулу. Так вот: он  уверенно заявил, что ты должна быть красавицей, и  он  не ошибся!
                -Спасибо... Но вам  приезжие  красавицы не нужны. -  она грациозно повела рукой. - У вас самих красивых женщин немало...
                -Может быть... Наверно, не меньше, чем в Алматы. Мне  вообще кажется, что  некрасивых  людей нет.  И заметь, человеческие добродетели у всех одни и те же: одинаковые  представления о добре и зле, о любви и ненависти, гордости, жертвенности...  Отличается только проявления этих добродетелей. - он улыбнулся. - Все играют один спектакль, Сулу, под названием «Жизнь», но под разной режиссурой...
                - Наверно ты прав...
                Сулу сделала паузу и спросила, снизив голос:
                - А  в каком спектакле  играем мы?
                Она начала теребить чашку.
                Ираклий опешил, не находя - что ответить. Он не ожидал этого вопроса, опасаясь, что за ним  прячется обида.
                «Не надо было так смело  с ней  говорить! - подумал с досадой. - Болван! Не успела приехать, а ты сразу  же подъезжаешь со своими скользкими комплиментами...»
                - В спектакле, где симпатичный  мужчина не жалеет  комплиментов для приехавшей издалека  женщины?
                Сулу начала разглядывать пустую чашку - как-будто  искала ответ в кофейной гуще.  Потом набралась смелости и выпрямилась с румянцем на щеках:
                - Кого,  все-таки,  я  волную? художника Месхи или Ираклия Месхи?
                «Нет, кажется не обиделась, - облегченно вздохнул он. - Боже, внуши ей, что это не игра и не флирт!»
                - Они вцепились друг в друга, Сулу! – рассмеявшись, нашелся он. – Они  вцепились  друг другу в глотку и вырывают пальму первенства! - Ираклий  переложил руки влево. - Художник Месхи  лукавит и хочет доказать, что видит только красивую модель,  предмет  творческого вдохновения,  образ, навеянный музой,  а  Ираклий Месхи, - он перенес руки вправо, -  признается в другом.
                - В чем? – голос у Сулу чуть заметно дрогнул.
                У нее была обворожительная манера слегка растягивать слова.
                - В чем?..
                Ираклий  почувствовал волнение. Он все-таки боялся своей откровенности, опасаясь, что Сулу не примет недвусмысленности разговора, замкнется в неприступной крепости холодной вежливости, и решительно отодвинется, последовав строгим  канонам  семейной верности.     Он  Боялся,  что обвиненный в легкомысленном приставании, может лишиться  даже  права на элементарную дружбу, но он понимал и другое: если сейчас все, что он хочет сказать этой женщине, будет спрятано за этикетом ничего не значащих, галантных фраз, разбавлено скупыми комплиментами, затасканными, версальскими кивками и реверансами,  то этот чувственный натиск сойдет на нет, костер  потухнет  и, может, он никогда уже  не  посмеет вернуться  к откровенному разговору...
                Ираклий  тяжко выдохнул.
                - В чем признаться? Признаться в том, - решился  наконец, - в том, что... в душе зрелого мужчины рождается  истинная любовь, Сулу... В том, что все слова восхищения тобой блекнут по сравнению с  действительностью. В том, что оказывается, можно прожить всю жизнь, - с того чудесного утра, когда  ищущее сердце  подсказывает, что детство кончилось, -  и не подозревать, что то жалкое и безвкусное, что до сих пор предлагала судьба, вовсе не было любовью... В том, что познав эту истину, я не сомневаюсь в одном:  на этот  раз колокол судьбы зазвенел для меня! В том, что у тебя  есть удивительная способность взволновать, увлечь,  восхитить, одним поднятием брови пленить и заставить вспомнить, что я еще жив!..
                Он наконец поднял взгляд. Сулу молчала.
                - Ты окружена каким-то неземным  нимбом  уникальности, Сулу. Не могу описать – что Ираклию Месхи нравится в тебе: глаза? Волосы? Пальцы?.. Голос или смех? Ты воздействуешь на него как явление, как факт таинства твоего существования, как торжество любви в судьбе  разочарованного человека, который  так долго жаждал и ждал этого мига!.. Теперь ты скажи – на чьей ты стороне...
                Выговорившись,  Ираклий  шумно  выдохнул и замолчал.
                Притихшая и растерянная, Сулу надолго  застыла, пытаясь разобраться во всем этом. Ей почему-то захотелось заплакать, хотя грусти не чувствовала. Она знала, что Ираклий был честен с ней, верила каждому слову, допускала и то, что истине  необязательно прийти после долгих раздумий: она может и взорваться, втянув в водоворот новых событий... Она примеряла этот порыв к себе и убеждалась, что  была согласно принять и подчиниться  ему...
                Женская предусмотрительность все же взяла верх. Она подняла взгляд, пытаясь посмотреть ему в глаза, но вместо этого уставилась  в его длинные, нервные пальцы, теребящие  незакуренную сигарету.
                - Мне таких слов никогда не говорили, Ираклий... - Она попыталась совладеть собой. - Спасибо за откровенность... Но... Мы еще так мало знаем друг друга...
                Ираклий согласно кивнул в ответ. После того, как выговорился, он почувствовал  облегчение.
                - Да, Сулу. То, что я говорю, может  показаться скороспелостью и чистой эмоцией, но что значит - мало знаем друг друга? А разве долгое познание окружающих нас людей  всегда приводит  к чему-нибудь хорошему?!  Разве это защищает от ошибок?! А себя!  разве мы  себя  хорошо знаем?!  Мы даже себя не познали, теряясь - чего хочет  и к чему стремится  наша душа: того, что математически долго выверено, очерчено циркулем расчета  и  красиво уложено в упаковку дозволенного, или того, что внезапно озарив, толкает на безумство, заставляет верить, что не зря жили на свете?!
                Ираклий протянул руку, коснувшись задрожавшей кисти Сулу.
                - Так, на чьей ты стороне, Сулу?
                Сулу не шелохнулась.  Опустив голову, она  бесцельно уставилась  на  крепкое запястье Ираклия. Потом, заметив  циферблат  часов,  грустно  улыбнулась  и  медленно высвободила  руку.
                - Нам пожалуй, пора ехать, Ираклий... - Она старалась говорить как можно мягче. - Приглашаю на спектакль обоих Месхи, но... наверно, буду на стороне второго...