X. Ты когда-нибудь был счастлив?

                ...После спектакля  Ираклий зашел за кулисы. Здесь царили  привычные  суета и возбуждение. Актеры  обнимались и принимали поздравления, технический персонал растаскивал декорации... Он пожал руку режиссеру и стал искать Сулу. Она стояла в сторонке, за вырезанным из фанеры, гранатовым деревом. Он тихо подошел и тронул  ее за локоть.
                - Поздравляю, Сулу, замечательный спектакль...
                Чуть вздрогнув Сулу повернулась.
                Он нагнулся к ней и  поцеловал. Щека была влажная.
                - Почему плачешь?
                - Ираклий, извини... – улыбнувшись, она  по-детски шмыгнула носом и поcпешно вытерла глаза. - После этого спектакля не могу сдерживать слезы. Каждый раз плачу.
                - Ты, видимо, слишком  впечатлительна...
                - Да... Очень. Мне все время кажется, что я и есть та несчастная Шарбану... Значит, тебе понравилось... Спасибо за поздравления.
                -  Понравилось, безусловно. И не только мне: видела, какие были аплодисменты? Эта пьеса будет одной из лучших фестивальных постановок, вот увидишь. Правда, мне показалось,  героиня играла несколько...  схематично, что ли...
                Она вскинула голову, но промолчала. Ираклий понял, что поневоле задел  какую-то потаенную струнку в душе Сулу.
                - Ты бы сыграла лучше, Сулу? – догадавшись,  спросил с улыбкой.
                - Я бы не сыграла. - она серьезно посмотрела ему в глаза. - Я бы прожила эту роль!..
                - Понятно, - проговорил чуть растерянно Ираклий. - Понятно…
                Он испугался вдруг нахлынувшего желания - обнять это маленькое, обделенное судьбой создание, ищущее искренние, глубокие переживания хотя бы на сцене, вытереть слезы, прошептать ласковые слова любви, успокоить  и  никогда больше не отпускать. Сулу казалась ему сгустком чувственной наивности, вечно стремящейся  к  полноценному счастью и любви. Он без колебания отдал бы полжизни, чтобы стать венцом ее надежд, а вторую половину  бездумно посвятить ей же...
                Неустроенность собственной судьбы, эта вечная  неудовлетворенность так переплеталась с ее жизнью, так было все знакомо и понятно,  близко и  болезненно, что казалось: оба, как погрязшие в трясине  бабочки, отчаянно барахтались, помогая друг другу выбраться на спасительный берег.   
                - Я... - Ираклий полез за сигаретами,  заставив себя собраться. - Что будем делать, Сулу? Если остались силы, можем погулять по ночному городу. Здесь жизнь только начинается, - добавил с улыбкой. - Или - на банкет?
                - Не знаю...  – задумалась Сулу. - На банкет не хочется... Эти шумные компании не для меня.  А гулять...  Проводишь до гостиницы, вот и выйдет прогулка. Фантастический вечер. Впрочем, и день был неплохой... - она грустно улыбнулась. - Ты обещал  показать картины, помнишь?
                -  Да-да, конечно, с радостью!  Только хочу заранее извиниться: там такой беспорядок...
                - Ерунда, - махнула рукой  Сулу. Я  не с проверкой порядка  иду.
                - Тогда  пошли...
                - Пойдем. Только девочек предупрежу, чтобы не ждали...
                Он повел ее  тем же полутемным, захламленным коридором, обходя  встреченные тумбы, сваленные стяги и копья, сломанные стулья и какие-то непонятные предметы из разных столетий, оставшихся от спектаклей. В особо сложных местах он брал ее за руку. В это время маленькие пальцы Сулу вздрагивали  в ответ, напрягаясь, но  потом, расслабившись, сдавались на милость...
                Наконец, добрались.
                ...Она долго стояла перед его картиной. Потом, опустившись в кресло, закурила, снова взглянула на полотно   и  протяженно вздохнула.
                - Именно так я и представляла! - призналась Сулу. - Это то, что я часто видела в сновидениях, Ираклий…. - Но это не только сон: эта картина словно пробуждает человека из состоянии безразличного спокойствия... Она лишена тревоги  и страха, и это очень важно для меня... Ты рисуешь так, как чувствуешь, и мне так важно, что это совпадает с моим...
                - Уже ради этой похвалы надо было рисовать, - склонил голову Ираклий. - Спасибо за замечательные слова... А знаешь, действительно: вы очень похожи, Сулу...
                - Кто? Я и она? - Сулу показала на картину. - Ты рисовал женщину?
                - Нет, Сулу. Я рисовал душу, а она беcпола. Она  вырывается из телесной оболочки и постигает то, что не удалось ее обладателю...  - он взглянул на нее. -  Звучит несколько мистически, но по-моему, когда душа  покидает тело, она стремится ввысь, к немеркнувшим звездам, и в этот момент наш разум обретает бессмертие и покой. По-грузински Душа - это Сули... На имя твое похоже...  А как будет «душа» по-казахски?
                - По-казахски? «Жан».  А душа моя - «Жаным»...
                - Интересно... Надо запомнить...
                - А откуда мы знаем - куда лететь? - Сулу втянулась в разговор.
                - Та же душа поможет предугадать и направить этот полет в верную сторону... Приближаясь к чужой  душе и  обнаружив родство,  она всеми силами тянется к ней. И тогда получается гармоничный союз.  В небесах... или... в преисподней... Но это уже не имеет значения  для счастья: главное - вместе...
                - Да... – согласилась Сулу.  - Я принимаю твое мистическое толкование картины. Скажи, ей мешает тело? Почему она так радостно расстается с ним?
                Ираклий призадумался.
                - Скорее, ей мешают условности жизни, Сулу. Тело может насытить только другое тело. А душа нематериальна... Она нуждается лишь в чувствах...
                - А откуда эти чувства берутся?
                - Душа сама и  взращивает  их  в  своем саду... Только...  Жаль, что вкусить  их иногда удается лишь - покинув тело... Но хватит  о  нематериальности, - с улыбкой  спохватился  Ираклий, - у меня же  есть чем угостить!..
                Он кинулся к тумбе, вытаскивая  бутылку  вина  и шоколад.
                - Вот... Сейчас  достану бокалы...
                - Какие пузатенькие!
                - Друг подарил на день рождения... – Ираклий  налил вино в бокалы. – Правда, чуть сам же не расквасил их…
                - Это что за вино, Иракли?
                - Саперави.
                - Я никогда не пила Саперави... – Сулу осторожно взяла бокал  и посмотрела на свет сквозь багряную жидкость. - Действительно, похож  на  гранатовый сок...
                - Хочу выпить за тебя, Сулу, - Ираклий обхватил бокал ладонями и улыбнулся. - А знаешь, что я сделал вначале, получив твое письмо? Я стал его обнюхивать, как старый Лабрадор. Мне показалось, что на меня дохнула раскаленная казахская степь с бескрайним морем тюльпанов. Это такое чудо - плыть по морю тюльпанов!.. А может, запахло духотой стойбища  или густой косой загадочной женщины Востока. Может, моя фантазия играла со мной незлую шутку, по-своему преломляя запах типографии или дорожных перипетий конверта, но уверен: письмо донесло мельчайшие молекулы  твоего запаха , и я ловил их  жадно, забыв, что за то, что обнюхиваешь даму без спроса, можно и по носу схлопотать...
                Сулу  звонко рассмеялась.
                - Да-да, - с улыбкой продолжил Ираклий. -  Твое  загадочное, легко произносимое  имя  взволновало меня. Я был уверен, что в моей жизни что-то обязательно изменится! Я пребывал в немом восторге, как мальчишка, рассматривающий в витрине велосипед!..
                Ираклий перевел дух:
                - И подпись! На твою подпись я смотрел заворожено! Но в этом и есть вся прелесть живого письма! Я давно забыл вкус бумажной переписки и спасибо, что напомнила мне его! Я снова встретился с отцом, Сулу! Письмо от руки есть соприкосновение с человеком, в этом кроется что-то  сокровенное и личное...
                - Им не повезло, но все же не зря они любили друг друга, оказывается... Вот, встретились мы...
                - Воистину! - подхватил Ираклий. -  Ничто не пропадает даром, - ни одна крупинка крови и гена, ни одно событие, происшедшее когда-то... Прошлое всегда живет в нас, проявляясь в чертах, привычках, вкусах и поступках наших... - Ираклий чуть замешкался. - Скажу без преувеличения: в тебе есть что-то очень достойное, выдающее не только породу, но и некоторую  жертвенность, присущую азиатским женщинам, от Японии до Ирана. Меня это всегда завораживало. Что может быть более чарующим, чем сумрачность и недоговоренность образа, полумрак и полунагота, полудоступность и полудикость невзнузданной тигрицы?! Спасибо тебе, что приехала! До тебя я жил один, отягощенный серыми буднями... Мне так хочется воскликнуть – «Сулу! Я люблю тебя!», но боюсь быть скороспелым и суетным, хотя в этом возгласе  нет ни единого фальшивого  звука, поверь...
                Он  медленно поднес вино дрожащей от волнения рукой  и  пригубил.
                Сулу задумчиво молчала, уставившись в бокал. Наконец, подняла взгляд:
                - Ты так красиво говоришь, Иракли... - она чуть улыбнулась. - Я даже растерялась… Я  приехала, и впервые за многие годы почувствовала себя свободной. Я как будто вдохнула глубоко, очнувшись от тягостного сна. Я ощутила  «запах и вкус» твоих картин, особенно этой... Знаешь, какое у меня теперь состояние? Умиротворенность.  Мне не  стыдно за некоторые, тщательно мной скрываемые порывы. Жизнь слишком странная, чтобы до конца вникнуть во все. Надо просто вписываться в ее повороты. Я думала все эти годы, что лишь я одна в целом мире живу с досадной правдой, что мне суждено  не тому быть преданной, насыщаться нелюбимой жизнью и жертвенно - как умирать - отдаваться ей...  Казалось бы: зачем вообще нужна эта преданность? Чтобы оправдать пустоту, в которой  мы висим,  как в космосе?! Я иногда жалею о том, что во мне нет лёгкости отношения к происходящему. Не научила я себя бессмысленному убиванию времени и поверхностному сближению в водах будней. Мне с тобой хорошо, Ираклий, но каждый шаг, сделанный навстречу, дается с трудом, хотя он делается без колебания. Теперь я стала сильней..
                Она улыбнулась какой-то мысли.
                -  Кстати, Ираклий, ты ничего  про червей не знаешь?
                -  Про червей? - растерянно переспросил Ираклий. - Только то, что они ползают. На них еще рыбу ловят. - он улыбнулся. - А к чему этот вопрос?
                - Так... – Сулу  нервно рассмеялась. - В моей жизни черви  копошатся везде. Они залезают в душу, грызут ее, грызут... - она показала пальцами. - Они без устали напоминают о себе  и еще требуют горячо любить их  хозяина... Обидно пролететь столько километров, чтобы снова с ними встретиться... Не хотелось бы… Давай лучше дегустировать…
                Она пригубила вино.
                - До чего вкусно!
                - Да... Хорошее вино... - Ираклий снова отпил глоток, и поставив бокал, взглянул на нее. - Тебя не пугает моя откровенность? Я стараюсь быть открытым... Я, честно говоря, не очень понял насчет червей...
                Сулу поставила бокал.
                - Нет, Ираклий, твоя откровенность не пугает... Мне даже подумалось, - ты похож на меня: открытый, незащищенный, ждущий чуда... - она улыбнулась. - В каком-то смысле я уже начинаю не только понимать  суть твоего мужского языка, но и верить. Правда, произносить  подобные слова в ответ боюсь. Сдержанность  женской сути мешает. А... про червей забудь. Это я так... к слову...  А ты когда-нибудь был счастлив сильно-сильно? Так сильно,  словно большего счастья не существует? Ну,  - абсолютно!
                - Абсолютно счастливы инфузории, – подумав, ответил он. – А может, те самые черви... Они не подвержены страданиям. Нормальный  человек не может быть абсолютно счастлив. Это целая гамма чувств, Сулу. Любим, страдаем, сомневаемся, ссоримся, не можем друг без друга, ревнуем, не спим ночами, пишем сонеты...  Но для многих, счастье - это довольство, нега, сытый покой души. Я такого счастья не хочу. Знаешь, Сулу, - продолжил после паузы, -  я  наверно  никогда не был счастлив... Радостным - да,  довольным - может быть, веселым - завсегда, беспечным гулякой, легковесным забиякой...  Все могло быть, но счастлив...  Вряд ли...
                - Пожалуй... За настоящее счастье часто платят жизнью... Как  Шарбану... – Сулу вздохнула. - И потом, о чем бы мы говорили с тобой, если б мы были счастливы?! Счастливые люди - эгоисты. Они не нуждаются  в собеседниках,  не ищут сочувствующих и не делятся ни с кем...
                - Наверно...
                Ираклий перегнулся, собираясь налить вино.
                - Не надо... - Сулу  прикрыла ладонью бокал. - Попробую  выпить,  как Шарбану... Можно?
                - Хорошо... Если позволишь и мне...
                Сулу промолчала.
                Ираклий внутренне затрепетал. Одна мысль, что его губы  будут касаться  ладоней Сулу, сводила с ума. Он поставил бутылку,  взглянув  ей  в глаза.
                - Я... - его вдруг осенила идея. - Сулу, ты можешь подождать пять минут? Я вернусь быстро.
                - Хорошо...  - Сулу не стала задавать лишних вопросов. - Я подожду.
                Ираклий  выбежал из мастерской, обрадованный внезапно пришедшей мысли. Он быстро спустился вниз и нашел  дежурного. Тот  сидел в маленькой комнатенке, неторопливо пил чай и смотрел телепередачу. На шум обернулся.
                - Ты еще здесь, Ираклий?
                - Здесь... Дядя  Исидор...
                - Слушай, дорогой... - старый служитель вздохнул, подыскивая слова. - Давно тебя знаю и поэтому говорю... Может, это не мое дело, но... Все время ночевать в мастерской... Нет-нет, - предупредительно поднял руку, - ты мне не мешаешь. Только...  У человека должен быть свой угол, сынок... Так, неровен час, и в бомжа превратиться недолго...
                Исидор заулыбался, как бы уверяя, что последнее  было сказано в шутку.
                - Вот, мастерская и есть мой угол, дядя Исидор. - Ираклий похлопал старика по плечу. - А насчет бомжа... Ты прав... Я тот же бомж, только слегка припудренный... Впрочем, в моем клубе немало известных людей: Диоген, например, Дюймовочка... Так и запомним: Диоген, Дюимовочка и Ираклий Месхи... - Он улыбнулся. - Дядя Исидор, тороплюсь я...  Дай ключ от гардеробной, пожалуйста...
                - Зачем тебе? - Исидор  отодвинул чай.
                - Надо... Чоху*  хочу одеть - ответил после паузы. - И еще  костюм  из сегодняшней пьесы возьму... Все верну, не беспокойся...
Вахтер удивленно на него уставился. Потом покачал головой, молча встал, открыл  застекленную доску и снял с гвоздя  ключ.
                - Да я не беспокоюсь... Смотри, только, чтобы порядок был, - потряс ключом перед носом Ираклия, -  а то Верико придет завтра, - кишки  мне выпустит... Все не угомонишься... - Он махнул рукой.
                - Спасибо, дорогой! - Ираклий обрадованно чмокнул в небритую щеку, и уже убегая, добавил:
                - С понедельника исправлюсь!
                Он поднялся в гардеробную. Войдя, осмотрелся, поморщив нос от застоявшегося запаха пота, парфюмерии и пудры. В правом дальнем углу заметил чоху, из бордового сукна - с расшитыми  золотом  газырями. Накинув чоху на себя, стал искать костюм Шарбану из сегодняшнего спектакля. Наконец, нашел аккуратно пристроенное на вешалке, голубое шелковое платье, темно-карминовую, бархатную безрукавку, украшенную крупным, золотым орнаментом  и красивую шапку с перьями.  Подумав, шапку оставил. Перекинув все через руку, он торопливо вернулся в мастерскую.
                Сулу удивленно ахнула.
                - Вот... - улыбаясь, Ираклий протянул Сулу одежду. – Узнаешь? это костюм Шарбану. Надень, пожалуйста..
                Сулу долго молчала, не решаясь.  Наконец  подняла напряженный взгляд:
                - А ты... В этом костюме?
                - Да...  - сердце забилось. - Я буду Джурхой, если ты хочешь...
                Она еле заметно  опустила ресницы.
                - Сюда никто не войдет?
                - Нет, - торопливо ответил он. - Никто...
                - Мне надо переодеться...
                Она выжидающе посмотрела на него. Ираклий с готовностью кивнул  и вышел. Он слышал за тонкой, фанерной дверью, как волшебное шуршание одежды переносило ее хозяйку из сегодняшнего дня  в средневековье. Он готов был поверить в это волшебство.
                - Все! - наконец крикнула Сулу, и он вошел.
                Наряд шел ей. Радостно улыбаясь, она повертелась, рассматривая себя в маленьком зеркале.
                - Ты бесподобна в этом наряде... – прошептал Ираклий. – Ты такая красивая, Сулу... Или - Шарбану.
                - Шарбану, - покивала головой Сулу. - Шарбану, Джурха...
                Она села  на диван  и, сомкнув ладони, вытянула их вперед.
                - Налей, Джурха... - налей гранатового сока с Саперави...
                Ираклий опустился на колени и наполнил  ладони  вином.
                Сулу нагнулась и осторожно стала пить. Из терпко-сладкого, маленького озера встревоженно смотрели глаза...
                - Больше не могу, Джурха, - улыбаясь, она подняла лицо.- Очень вкусно, но здесь так много...
                - Позволь, я допью... – краснея предложил Ираклий.
Она напряглась в немом ожидании. Ираклий коснулся чуть вздрогнувших ладоней. Он выпил остатки, но не торопился поднять голову. Шарбану  чувствовала, как  губы мужчины целуют  теплое дно багряного озера. Смутившись, она осторожно отняла руки.
                - У тебя  весь подбородок в вине! - рассмеявшись, она  взяла салфетку  и стала вытирать ему  лицо.
                - Шарбану... – Целуя ей пальцы, горячо шептал Ираклий - Шарбану... Я искал тебя всю жизнь... Я всю жизнь искал эти пальцы...
                - Джурха... - простонала Шарбану, понимая, что падает в необратимость. - Я хочу быть счастливой с тобой... Я - твоя,  Джурха...
                Она чувствовала такую слабость, слаще которой ничего не было. Она стала безвольной нитью, которой  распоряжались властные пальцы мужчины. Его ласки - на грани боли - лишали разума. В угасающем сознании промелькнуло, что ничего подобного она не испытывала раньше. С мужем все было иначе.
                С мужем...
                Она мгновенно отрезвела.
                То, что секундой раньше казалось ей вершиной  счастья, теперь превратилось в непреодолимую преграду. Она увидела себя со стороны: полуобнаженную и бесстыжую, отдающуюся пусть понравившемуся, но практически чужому мужчине...
                В этом было что-то недостойное - для нее же самой...
                - Нет! - вскричала Сулу, приходя в себя. - Нет!
                Она резко села, спрятав лицо в ладонях. От них пахло вином, и ей показалось это неприятным... Лицо горело.
                - Что, что с тобой, любимая, - Ираклий еле  дышал от возбуждения  и все еще тянул ее к себе.
                - Все, Ираклий, приди в себя.  – шепнула она, отстраняясь.  - Все-все... Успокойся, пожалуйста…
                - В чем дело? - нахмурившись, приподнялся Ираклий.  Он провел рукой по лбу, вытирая испарину.
                Отрезвленный  разум  старался  унять разочарованную страсть.
                - Тебе плохо со мной?
                Сулу помотала головой:
               - Нет, но... Я не могу, Ираклий! Мне мешают мое воспитание, мои обязательства, моя реальность... Я не в сказке. Это не сон. Мне с этим жить завтра... Смотреть людям в глаза, говорить, спать... Я предаю себя...  Шарбану была сильней и свободней меня...
                Сулу встала, торопливо поправляя волосы.
                Тяжело замолчали.
                - Проводи, пожалуйста...
                - Хорошо... - вздохнув, Ираклий встал. - Я выйду, а ты переоденься...
                - Прости, пожалуйста... - она чувствовала себя ужасно. - Пусть все останется той самой неосуществленной мечтой... Прости...




*чоха /груз./ национальный грузинский костюм