XI. Невозможно сидеть в двух седлах...

                Она просила не провожать в аэропорт.  Иракли понимал ее: это было  слишком тягостно и томительно для обоих. Выкроив время  перед отъездом, они направились в знакомое кафе. Их столик был занят. Они уселись рядом и заказали кофе.
                Молча выкурили по сигарете.
                - Спать хочешь?
                - Не очень...
                Голос ее был уставшим и ровным, но она смотрелась  хорошо. Только легкая бледность говорила о бессонной ночи…
                - А что дальше, Сулу? - наконец, выдавил-выдохнул  Иракли..
В отличие лот Сулу он выглядел уставшим. Глаза ввалились и резче обозначились черты. Спрашивая Сулу - «Что дальше», он, по сути,  сам искал и не находил ответа на этот вопрос. Реальность, тыча каменным пальцем,  упорно гнала его к привычному, серому стойлу, и он вынужденно подчинялся этому натиску. Подчинялся, но одновременно понимал, что возврата к старому не будет. Он не мог допустить, чтобы эта волшебная встреча,  потрясшая его, промелькнула, как приятное и легкое любовное приключение,  канула в прошлое, как ничем не обремененное приглашение на танец: без обязательств, без перспективы, без права на глубину... Без права на вопрос о том - что дальше. 
                Потому, что это было бы  оскорбительно мелко, грязно и суетно.
                Но в этом безрадостном исходе  была виновна не только нерешительность Сулу: он и сам был не в состоянии  рвать  все то, что окружало его многие годы, и это малодушие убивало его. Он ждал окрика, подсказки и  поддержки.
                Подсказки  не  последовало:
                - Не знаю... - ответила та тихо, борясь со слезами. - Не знаю, Ираклий...
                - Я умру без тебя, Сулу, - опустив голову, прошептал он. - Не исчезай из моей жизни... Без тебя я уже не смогу жить...
               - Разве можно говорить об этом через четыре дня знакомства? - слабо улыбнулась Сулу.
             - Можно! – вскинулся он. -  Даже через четыре минуты можно!
              Сулу понимающе тронула его за плечо:
             - Я не знаю... Хорошо, если  язык твой говорит  то, что чувствует  твоя душа...                - она полезла в сумку за платком.
              - Да! - горячо воскликнул он, вперив измученный взгляд. - Именно то!..  Но мой язык не говорит и половины того, что чувствует моя душа. Видимо, он - плохой  посол в твой мир, Сулу!..
            Сулу сжала ему плечо, еле улыбнувшись:
              - Может, я виновата перед тобой, Ираклий... И не только перед тобой... Мне стыдно... Навела душевную порчу и теперь исчезаю...
            - Ладно... Чего уж... - пробурчал Ираклий. - Ты поступила правильно. Рационально, - он горько ухмыльнулся.  - А любовь вещь - иррациональная...
               - Не обижайся.  Я всего лишь хотела взлететь свободно... Хотела, чтобы и ты хоть какое-то время был счастлив. Думала что это мне под силу, что я имею на это право, раз... полюбила тебя... Люди  целую жизнь идут к друг другу, а мы захотели сразу стать счастливыми... Наша скороспелая близость ничего, кроме чувства вины, не принесла  бы...       - Я думала всю ночь...
               Она все же не удержалась, и стала тихо плакать.
              Ираклий поднял голову. Гадкий комок давил на горло:
              - Мы  наверно можем писать друг другу, звонить иногда, даже беседовать по интернету, но... Это настоящее тепло, идущее от тебя... Там, в моей мастерской... И здесь, когда ты сидишь рядом... Этого не заменишь миллионами букв и звуков...
              - Это природа, Ираклий!  И ни ты, ни я не виноваты в том, что природой задумано тереться и греться друг об друга... Ты говоришь, что умрешь без меня... Я тоже боюсь, -  как  буду жить завтра в том мире, где тебя не будет...
               Сулу совсем расплакалась. Официантка то и дело посматривала на них косым взглядом, неуклюже скрывая любопытство.
             - Я всегда буду с тобой, маленькая, - Ираклий подсел ближе и обнимая Сулу за плечи, стал успокаивать,  - Я всегда буду сидеть у тебя в маленьком, трепетном сердце и  оттуда  шептать, что люблю тебя, знаешь как?
              Он попытался  шутить, но у него это коряво получалось:
             - Знаешь как? Как кукушка, каждый час буду высовывать голову и сообщать: - «Я люб-лю тебя! Я люб-лю тебя!..» а каждые полчаса – «Су-лу! Су-лу!»
                Видя, что развеселить ее не удалось, Ираклий вздохнул и продолжил серьезно:
                - Сулу... Я не обижаюсь... Ты дала мне то, в чем я нуждаюсь, и чего был лишен на многие годы: любовь и доверие...  может, и обожание. Ты вернула мне веру в себя, желание - быть кому-то духовно нужным...  Я хочу истратить всего себя в любви к тебе. Не желаю умирать с неизношенным сердцем... Пусть оно будет дряблым и рваным, отстучившим твое имя многие сотни тысячи раз...
                Сулу снова расплакалась, уткнув лицо в ладони.
                - Не плачь, прошу тебя...
                Успокоившись, Сулу деликатно высморкалась, и чуть прижалась к нему в знак извинения:
                - Поверь, мне тоже тяжело. Наверное наша привязанность это маленький островок спокойствия и счастья. Я боюсь, Ираклий! Боюсь, что мы будем драматично и болезненно жить дальше... Полюбив, мы становимся уязвимыми... Большая любовь часто смертельна, дорогой... Может, не стоило вообще встречаться... Нам будет сложнее, Ираклий, чем до знакомства...
                Ираклий опустил голову. Ему было плохо от этих тоскливых разговоров, но Сулу действительно зрела в корень,  понимая женским чутьем - что к чему. Любовь, промелькнув ярко, могла исчезнуть, оказавшись на деле такой же  вырезанной из фанеры  декорацией, как те гранатовые деревья, среди которых гуляла Шарбану... Она не могла в одночасье изменить себя. Любовь грозила поставить под сомнение мораль, честь, имя, и в этом выборе она предпочла порядочность, пересиливая страсть. Теперь она страдала, и надо было ее успокоить, проявляя выдержку и оставаясь мужчиной.
                Отбросив  невеселые мысли, он накрыл ее руку широкой  ладонью  и поглаживая, стал шептать в такт, чуть растягивая слова, - как будто успокаивал зареванного ребенка:
                - Ну, о чем ты! Я тебя люблю, моя мечта, моя жемчужина, сон мой и страсть, идол мой, мое вечное стремление к счастью... Ребро мое бриллиантовое...  он грустно улыбнулся. - Иным бросить любовь проще, чем бросить курить, а мне - смерть... Я не хочу думать о печальном конце, и тебе не надо устраивать панихиду на нашем празднике любви. Давай думать о хорошем.
                Сулу положила руку сверху. Ее маленькие пальцы выглядели совсем детскими рядом.
              - Может и не надо... Мои слезы и мои страхи  от любви к тебе, Ираклий... Сказать «Я тебя люблю» нелегко. Когда-то в юности я боялась произнести эти слова даже мысленно. Можно сказать, половину жизни учу себя не боятся  этой фразы, как закипевшей воды. И если я сказала тебе эти слова, значит - я выстрадала это!..
               - Тогда останься!
                Сулу застыла на мгновенье.
                -Нет... - помотала она головой. - Нельзя сидеть в двух седлах одновременно. Дай время, Ираклий. Я обещаю разобраться в себе  и в своей жизни.  Я  так растеряна... Я боюсь...
                - Раз ты так боишься любви, может, и любить не стоит...
                - Не знаю... – она задумчиво посмотрела в сторону. -  Всякая любовь, как источник, может иссякнуть... Она несет в себе опасность разочарования, поэтому никаких клятв о вечной любви давать не нужно.  Это нечестно по отношению к любви... Никто не знает что завтра случится.... Может, моей бабушке повезло...
                - Я не совсем понимаю... Любовь - чувство позитивное, и искать в ней недолговечность то же, если бы  над новорожденным рыдали, предвидя  его смерть, вместо того, чтобы радоваться рождению жизни...  Пока есть любовь, есть и уверенность, что она вечна. Иначе, это не любовь, а протокол заседания двух людей, любовный бюрократизм, если хочешь...
                - Гарантия вечности вызывает скуку... Господи! Нет ничего тоскливее, чем фраза - «На всю жизнь!» Прямо приговор, какой-то! Так и хочется в пику сказать - «Нет!». И главное, все эти «на всю жизнь» на деле оказываются пшиком.
                - А вечный страх близкого конца любви может навлечь  душевную порчу! Я не говорю, что любовь не может кончиться. Я говорю о том, что ощущение влюбленности  не допускает ожидания ее конца! Разве непонятна эта простая философия?
                Он начинал кипятиться. Сулу прижалась к нему:
                - Понятна, конечно, успокойся... Я доверяю твоему опыту больше, чем своему...  Может ты прав, и не стоит  ощущать тревогу за возможную потерю... Но я не философ, Ираклий. Я всего лишь женщина, напуганная жизнью и сделавшая свои, пусть несовершенные выводы... Дай сигарету...
                Закурив, оба помолчали. Ираклий почувствовал себя неловко за  то, что ввязался в легкий спор.
                - Я сам панически боюсь потерять то, что подарила мне судьба, - примиряюще проговорил он, – но загонять свою любовь в теоретическую могилу не собираюсь. Это смертельно и несправедливо - найти любовь и взаимность, а потом лишиться всего этого... Я тебя полюбил, и хочу, чтобы свет этой любви  никогда не покидал меня. Я так счастлив с тобой, так надежен, так смел и радостен! Я летаю, радуюсь и дышу тобой. Места для других ощущений  не оставлено. Для иного - места нет! Почему-то хочется сказать – «Я счастлив до смерти!» Как глупо, правда? Но, может быть, именно смерть – вечное и верное мерило искренности... Прости, если встретил не вовремя: но я знаю одно,  - он энергично погасил симгарету: - ты моя лебединая песня...
                - Хорошо...
                Сулу, неумело выпустив дым, поперхнулась.
                - Потуши, пожалуйста...
                Она протянула сигарету и отпив кофе, взглянула опухшими глазами:
                - А... почему ты любишь меня?
                Ираклий пожал плечами:
                - Ох Сулу-Сулу, - улыбнулся печально. - Откуда нам знать - почему любим?! Люблю и все. Может, я вкладываю в эту любовь нерастраченную чувственность?! Может, меня привлекает то, что есть у тебя: свежесть и наивность, поэтичность и красота, ум... Может, ты та женщина, при которой я раскрываюсь в полной мере?! Я не хочу думать над этим. Ты призываешь меня не вкушать любовь, а выяснить - из чего она сотворена.
                - Я просто боюсь, что ты можешь думать, как многие мужчины: поверхностно и потребительски...
                - Извини, Сулу, но даже вопрос этот оскорбителен для меня... - Ираклий нахмурил брови. - Ты дрожишь по каждому поводу. Давай учиться любви. Хватит ожогов разных степеней, а?!
                - Прости... Прости, дорогой... В моей голове такой сумбур, что... - Сулу взглянула на него, смешно вытянув губы. - Я пытаюсь разобраться в первую очередь в себе...
                - Одно могу сказать точно: обычной, банальной причины в наших отношениях быть не может. Во мне жила неосознанная надежда встретить Сулу Саяр, а в тебе родилась непреодолимость желания  - быть со мной, между нами промелькнула та самая классическая искра,  с которой все и  началось. «Почему со мной?» «Почему с тобой?»... Эти вопросы - чистой воды  риторика.
                Он крепче приобнял ее, нагнулся и поцеловал в еле пульсирующий висок.
                - Я тебя обожаю, лебедь моя раненая. Все будет в порядке...
                Она  чуть кивнула, потеревшись.
               - Как хорошо, что ты все же сильнее меня и бесстрашнее, Ираклий. - она сжала ему руку. - Когда ты говоришь о вечности нашей любви, мне становится теплей. Я говорю тебе: «Может быть гроза! Погибнем!»,  а ты успокаиваешь:  «Грозы не будет. А если будет,  я тебя укрою»... И тогда я умолкаю и не боюсь непогоды. Будь по-твоему... Надеюсь, ты не считаешь меня  наивной дурой? - спросила после паузы.
                - Да я мечтаю об этом! - воскликнул Ираклий, смеясь. -  Нет ничего лучше наивной дуры. - При честном джентльмене, разумеется...
                Она тоже начала смеяться. Смеяться и плакать одновременно. Все ей шло: даже этот удивительный, слоенный пирог из смеха и слез, этот чуть покрасневший носик, это детское всхлипывание...  Эти надутые губы...
                А глаза после слез стали  еще зеленее и желаннее.
                Официантка, уже не скрываясь, пялилась на них, и кажется, тоже плакала.
                Ираклий усмехнулся этой женской солидарности. Молча обнимая за плечи, он ждал -когда Сулу успокоится. Хотелось курить, но передумал: это означало  -  отодвинуться от нее.
                Наконец она успокоилась.
                - Смотри, Сулу, - сказал Ираклий. - Смотри...
                Через улицу мать катала ребенка на маленькой карусели. Каждый раз, отдаляясь, девочка беспокойно оглядывалась в поисках матери, но приближаясь, она радостно смеялась, протягивая к ней ручки.
                Затихнув, они какое-то время наблюдали за ними.
               - Хорошо на карусели, - вздохнул Ираклий. -  Всякий раз, провожая, знаешь, что будет скорая встреча...
               - Бесконечные проводы и встречи...  Но от этого они  становятся  потешными, теряя остроту, правда ведь? А... ты ведь женат? - помедлив, неожиданно спросила Сулу. - Ты  ведь женат, Ираклий? - она понимающе кивнула. -  Я не спрашивала тебя, потому, что это не имело значения...
              - А сейчас? Сейчас имеет значение?
              - И сейчас  не имеет значения, но... Спросилось... - Она пожала плечами. - Я ведь тоже замужем... И с этим ничего не поделаешь...
                - Да, Сулу, - нехотя произнес Ираклий. - Женат.  - Он вздохнул. - Но это просто фикция...  Давно надо бы все менять, но... Я  так устал, что мне уже безразлично... Было безразлично, - поправился он. - Когда ты в возрасте, ты не рвешь все решительно, даже если давно понял, что совершил досадную ошибку. Поверь, если б я был счастлив  в семье, мы бы не сидели сейчас  рядом...
                -  Прости, не стоило задавать этот вопрос... У меня... Другие мне завидуют, считая  удачным наш брак... А на самом деле... Мой брак - это мой подвиг, подвиг  долготерпения...
                Ираклий махнул рукой:
                - А мой брак - это брак и есть, Сулу... Даже детей у нас нет... Наивные устремления и ожидания, отраженные в уродливой форме - в кривом зеркале будней... Это самое худшее, что человек может сделать с собой...  Мой брак не подвиг, а глупость, тянувшаяся долгих  пять  лет... Поверь, за все эти годы я ни разу не слышал от нее признания в любви. - Он досадливо махнул рукой. - Раньше растраивался, а теперь стало все равно... Так, что лучше жить отдельно и тянуться  к друг другу, чем жить вместе, ненавидя...
                - Одиночество - удел многих людей, Ираклий. Когда я выходила замуж, вся была во власти наивного ожидания вечного счастья. Мне хотелось иметь детей, любить и воспитывать их, стать актрисой и играть любимые роли... Но  все съели  ненасытные черви... Мы не перестаем смотреть в будущее с наивностью ребенка, а есть ли оно, это будущее...
                Горько усмехнувшись, Сулу задумалась.
                Ираклий кивнул понимающе и  проговорил  медленно:
                - Сложно ответить, Сулу... Мы, как кометы: несемся вперед, - в Завтра, отставляя жизненные следы - Прошлое.  Измерить будущее, осязать его, невозможно, оно немедленно сгорает в прошлое, как порох в хвосте ракеты...
                - Так, что смотреть вперед - бесполезная трата времени, дорогой.  Хотим или нет, нам приходится смотреть назад...
                - Оно  все верно, но что же дальше, Сулу? - Он повторил вопрос, снова почувствовав щемящую тоску.
                - Дальше?.. Буду приходить к тебе во снах, мой дорогой.
                - Малое утешение...
                Попытавшись улыбнуться, Сулу грустно и ясно взглянула снизу:
                - Жизнь мудрее нас. Может, она подскажет...
                - Тебе не кажется, Сулу, что мы с тобой  превратились в невыносимых зануд  и  моралистов?
                Сулу промолчала. Потом  украдкой  взглянула на часы и вздохнула:
                - Прости, Ираклий... - Нам... - хотела сказать «Мне», но вовремя исправила на мирное - «Нам» -  ... пора...
                Сказала таким тоном, как будто  сообщила - «Он умер». Потом поправила-погладила ему шарф, потянулась, осмотревшись,   поцеловала, и встала, чтобы исчезнуть... Надолго... или навсегда...