Николай Николаевич 12

        Окончание. Предыдущая глава http://www.proza.ru/2016/08/28/220

Женщины мирно обсуждали какие-то свои проблемы, и он решил снять таки  кофту: жарко. На паласе катал машинку  внук.

- Деда, - сказал он, - давай  ты будешь катить ко мне, а я к тебе.
- Давай. Сейчас только кофту сниму.

Артёмка отодвинулся на один край паласа, а он тяжело опустился на другой.

- Держи, деда!

Машинка была маленькая, но катилась быстро. Через минуту усовершенствовали игру: внук взял ещё одну машинку, стали их пускать одновременно, стараясь столкнуть. Если получалось, дед хлопал в ладоши и смеялся громче внука. Женщины тоже стали наблюдать,  заразившись их весельем.

- Марина, я там чайник включил, - вспомнил Николай Николаевич. – Посмотри, пожалуйста, уже, наверно, выкипел.

Марина принесла чайник, заварник, чашки.
- Папа, вам наливать? – Она называла его то на вы, то на ты.
- Можно.
- Артёмка, чай будешь?
- Не-а.
- Тебе, Игорь?
Он как раз закончил рассказ, положил его на полку.
- Чай? Нет, Марина, я после.

Николай Николаевич, разгоряченный, весёлый, неуклюже поднялся с ковра, сказав Артёмке, что игра очень интересная, и они обязательно продолжат её завтра. Внук был доволен, что доставил деду радость, он любил своего большого деда.

Ему пора было спать, и  Марина спросила, пойдет он домой или останется у бабушки. «Останусь»,  -  сказал Артёмка,  и женщины ушли в спальню укладывать его. Спал он в таких случаях на сдвоенной кровати с бабушкой, а Николай Николаевич в зале на диване.

За столом был один Игорь, и Николай Николаевич тоже присел на своё место.
- Прочитал я рассказ…- начал Игорь, но вошли женщины, и он остановился.
- Пусть спит, - сказала Мария Дмитриевна, а мы теперь тихонько включим телевизор, там будет «Взгляд».

Игорь поднялся.
- Пойдем, отец, в кухню, там курить можно, а женщины пусть смотрят телевизор. А чтоб им было меньше потом убирать, свои тарелки, вилки, рюмки заберем с собой.
- Э-э! А бутылку куда? – улыбнулась Марина.
- Опасно оставлять, - сказал Игорь. -  Женщины – народ непредсказуемый. Особенно некоторые.

В кухне закурили. Николай Николаевич сигарету,  сын давно курил только «Беломор»: считал, что папиросы менее вредны.

- Так я говорю, прочитал рассказ… – Он посмотрел на отца. – По-моему, мать права, совсем как-то…. Ты ведь тоже коммунист…

Игорь говорил спокойно, но Николай  Николаевич видел, что сын в  недоумении, и он почувствовал себя виноватым, вздохнул. Не знал, как ответить, с чего начать.

- Разве коммунист не должен думать…

Сказал и понял, что говорит не то, втянул в легкие сигаретный дым, продолжал:
- Страна-то в тупике и, наверное, надо как-то осмыслить наш путь: как?  почему?
- Выходит, правы те, кто во всём обвиняет партию?
- Я так не считаю. У нас не было партии.
- Как это понять?
- Я глубоко, Игорь, убежден, что если партия одна, то есть единственная, она не может быть партией; это инструмент для проведения политики вождя, и не более. При помощи этого инструмента Сталин уничтожил крестьянство, при помощи этого инструмента был побеждён фашизм. Этой полезной штукой, - Николай Николаевич  взял столовый нож, - можно убить человека. Но нож ли виноват? Так и партия.

Из зала приглушенно слышался телевизор, там шел «Взгляд», любимая передача.

- Отец, а ты давно так думаешь?

Николай Николаевич ждал этого вопроса, боялся его.
- Давно, - ответил он, помолчав.
- А почему ты никогда со мной об этом не говорил.
- Считал себя не вправе осложнять тебе жизнь. К тому же не был уверен, поймёшь ли ты меня.

В дверях появилась Марина с чайником.
- А надыми-или!  Вы хоть форточку откройте, задохнётесь. Игорь, нагрей, пожалуйста, чайник. Такой «Взгляд» интересный, а вы сидите.

- У нас тут свой, Марина, взгляд, - сказал Игорь, зажигая газ.

Она с улыбкой посмотрела на одного, другого, почти допитую бутылку и ушла.

- А я с тобой, отец, и сейчас согласен, может быть, наполовину, не больше.

У Николая Николаевича отлегло от сердца.

- Да хоть совсем не соглашайся. Ты не понял меня, Игорь. Мне совершенно не надо, чтобы ты думал, как я. Но не требуй, чтобы и я думал, как ты.
- И всё-таки в некоторых вопросах ты заблуждаешься.
- Позволь мне и это право, я же у тебя его не отнимаю.
- Отец, но есть же какие-то  устоявшиеся, очевидные  вещи.
- Кто же их устоял и кто очевидел? Если что-то и есть ценное в этом мире, так это способность человека мыслить. В самом начале двадцатых годов весь цвет русской мысли был выдворен из страны. За что?
- Революция без жертв не бывает.
- Да, мы на всё придумали  удобные ответы. Но тогда почему же ты сейчас против революции? Твоя Марина права: не надо жертв ни сейчас, ни тогда. Если тогда думалось, что жертвы оправданны, то  теперь отчетливо видно – нет. Чайник закипел.

Игорь выключил газ и отнёс чайник в зал.

- Ошибок было много, согласен, - сказал  он, вернувшись. – Но я немножко о другом. Хорошо, перейдём к рыночной экономике,  наделаем колбасы, наедимся, оденемся, пересядем  из автобуса в собственные машины – всё, как на Западе. А дальше? Что дальше? Смысл же не в том, чтоб набить брюхо и приятно было заднице на модной обивке сидения собственной машины. Неужели мы для этого?

-  А вот это уже начинается  вечная русская рапсодия на  вольную тему. Синица в руке нас не устраивает, нам хочется журавля в небе. А в результате ни того, ни другого. Давай всё-таки сначала наедимся, оденемся, а потом и решим, как быть дальше. Мы же вечно забегаем вперёд. Лошадь истории тащит свой воз, а мы, как глупый жеребёнок, носимся вокруг; то тень свою догоняем, то  пытаемся в прыжке достать солнце…
- Не знаю, отец. Много ты сегодня наговорил, не со всем я согласен, переварить надо…
- Да, хватит об этом. Расскажи лучше, как у тебя дела.
- Да как… Уходить, видно, надо. Приглашают на стройку, думаю вот.
- Даже думать нечего, сын…

И они ещё долго говорили , пока снова не пришла Марина. Она  взяла Игоря под руку и заглянула в глаза:

- Нам не пора? Кто-то обещал предъявить ещё свои аргументы.
- Я пошутил, - засмеялся Игорь. – Все сегодня против меня.

Когда они оделись и стали в коридоре прощаться с хозяевами,  Игорь  сказал:
- А насчет рассказа мать всё-таки права, ты ещё подумай, отец.
- Я уже думал, теперь  думай ты.

На часах была полночь, Маша стелила диван.
- Что говорит Игорь?
- Насчет чего?
- Вообще.
- В строительное управление предлагают ему.
- Это же хорошо.
- И я сказал так же.
- Ну, можешь ложиться, а я пошла к внуку. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Я ещё немного поработаю.
- Не  засиживайся,  Артёмка  утром всё равно спать не даст.

 Николай Николаевич взял свои бумаги, настольную лампу и перенёс в кухню. Ему давно уже хотелось написать книгу, в которой осмыслить своё время, проделанный страною путь. Этот путь ему виделся трагическим, но не бесполезным, как утверждают многие теперь. В начале века идея быстрого достижения земного рая носилась в воздухе, и кто-то должен был этот путь пройти. Не так уж много добровольцев испытать на себе новый, может быть смертельный, препарат.  А его Родина решилась. Ей, как матери, очень хотелось счастья своим детям. Но лекарство оказалось горьким; она потеряла много крови, десятилетиями металась в бреду…


В квадрат окна вплыл рожок молодого месяца; хорошо рассмотреть его мешал свет, и Николай Николаевич погасил лампу,   подошёл к окну. С высокого неба смотрели звёзды. В эту минуту они смотрели на всю его огромную страну. На западной границе недавно опустился вечер, а на Камчатке скоро наступит утро.  Там взойдёт солнце и долго будет плыть над его Отчизной, одинаково ласковое и необходимое для всех. Николай Николаевич не понимал людей, которые ненавидят какой-то народ. Человек не выбирает национальность. Да, он русский, и любит свою Россию, как грузин Грузию, а эстонец Эстонию.  Но разве любовь к своей матери может быть причиной ненависти к другим матерям и их детям?

Через несколько часов солнце взойдёт  над  деревней Ивана Евсеевича, старик выйдет в свой садик и погладит ствол яблони;  у него была трудная судьба, но он не ропщет, потому что это была судьба его Родины, а он был лишь верным её сыном.

Маша и  Игорь против рассказа… Они считают, что Иван Евсеевич – выдумка.  Но ведь если в начале было Слово, то  выдумка и весь этот мир, где мы тычемся, как слепые котята, пытаясь понять, кто нас выдумал и зачем.