Эдди Банкер, Голливуд

               
     Три смелых, можно сказать, отважных, преисполненных доблестной гордости и веры отцов, что заставляет безногих ходить на амбразуры вражеских дотов, безруких голосовать мандатами, безглазых видеть во всем блеске славы знающего, как надо, гнома, переполненного глупостью и алчностью, безухих слышать ( при помощи вибраций, бля ) грозную поступь гениальности, сотрясающую утомленную ничтожеством ублюдочного народа землю, безбородых горделиво отращивать усы, скромно поправляя Золотую Звезду ибн Магомада, серебрящуюся на впалой груди ингуша и осетина, безгрудых ( я уже за...ся, если честно ) вставлять имплантанты и арендовать резиновые сиськи у сучек Чеховой, Семенович и примкнувшей к ним Бондарчук, поросенка рыли бункер. Не абы какой, бандеровский. Хитро продуманный, из телеграфных столбов и толя, он же рубероид для  семитских народов, колючей проволоки и трех тонн идиотического маразма, надежным раствором зацементировавшего все и напрочь. Ниф - Ниф, маленький, седастый, косоглазый и самый ушлый, развалился на порожней таре, брошенной в углу стройплощадки. Щелкнув китайской зажигалкой, он закурил " Казбек" и, наслаждаясь, медленно выпустил дым из нервно сжимающегося ануса.
     - Деды воевали, - непонятно промолвил Ниф - Ниф, чем вызвал гнев второго поросенка, Наф - Нафа. Сутулый, усатый Наф - Наф подскочил к старшему и с наслаждением плюнул тому прямо в пятак.
     - Тьфу. Сука.
     Третий поросенок, Сысой Сысоич, хитро покосился на прискорбный инцидент, покачал головой и продолжил тяжкий труд. Он потихоньку таскал стружку, стекловату, гвозди, рубанок и долото в кусты, прятал все это там, под покровом вечно - зеленого лапника, в вечной мерзлоте и тени, планируя вернуться ночью и благополучно унести добытое прямо - таки рабским трудом.
     - Ты прям как раб на галерах, - задумчиво прихрюкнул вытирающий мордочку Ниф - Ниф, - все тащишь и тащишь.
     Сысой Сысоич подошел к старшему, форсисто отставил ногу в вяленом сапоге, закурил, тоже " Казбек", и только тогда ответил :
     - Если не мы, то кто же ?
     - А если нас ? - Явно стремаясь выкрикнул Наф - Наф.
     - Хто ? - Скривился младший. - Эти ? - От мотнул лопоухой головой в сторону лежащего поодаль в говне стада овец и баранов.
     - Волк !
     Наф - Наф прокричал это жуткое слово, волк, и застенчиво пукнул, демонстрируя лояльность и ужас.
     - Гыыы, - засмеялся младший, швыряя окурок в башку сутулому усачу. - Волк сосет.
     Он сел на покойный матрас, притащенный намедни откуда - то трудолюбивым и ответственным Наф - Нафом, и лукаво ухмыляясь, рассказал краткими, емкими словами всю суть своих взаимоотношений с волком из рода позорных. Как тот каждую ночь приползает, пресмыкаясь, и лямзает, гад, до посинения, наяривает и захерачивает. От столь ярких и доступных выражений Ниф - Ниф покраснел, чем вызвал очередной приступ гнева сутулого поросенка.
     - Гля ! - Завизжал он. - Краснеет, гнида, а на бочине тавро проступает.
     Сысой Сысоич, подслеповато щурясь вгляделся и охнул. Звезда ! 
     - Коммунист, падло, - прошептал он, хватаясь за подвернувшийся нож - свинорез.
     - Хуже, - шепнул Наф - Наф и перекрестился копытцем, - китаец.
     - Другой базар, - передумал младший, бросая нож в заросли крыжовника, - русский с китайцем братья навек.
     Он полез обниматься с Ниф - Нифом, постепенно бледнеющим от дружеский объятий.
     - Стой, Сысой Сысоич, - хрюкал он, - какой, на хрен, русский ? Ты ж поросенок.
     - И чо ? У нас чо, национальности быть не может ?
     Он снова сел на покойный матрас, вынул из внутреннего кармана пиджака чекушку, налил в граненый стакан, медленно, тягуче выпил, зажевав листиком тополя, липким и душистым, опять закурил и пояснил высказанную мысль :
     - Национальность - она не просто так. Она по - сути идея. Или, другими словами, чувство любви к родине. Можно сказать, торжество духа и превалирование над невзгодами при минимальном планировании. Не побоюсь этого слова, базис. Или, как говорили старцы, филиоква.
     - Чо - та я ни хера не понял, - признался Наф - Наф. - Какие старцы ? Какой оква ?
     - Да я и сам не знаю, - захохотал младший. - Просто в прошлом годе летела сорока, трещала байду эту, я услышал, думаю, звучит шикарно, непонятно и в меру грамотно, вот и повторяю. Звучит ?
     - Звучит, - вздохнул Наф - Наф. - Ладно, мужики, - вставая, сказал старший, - пошабашили и будя. Айда бункер крепить.
     - Подожди, - молвил Сысой Сысоич, пригревшийся на августовском солнышке, - лучше вот сказочку послушайте.
     Он лег на бок и начал негромко рассказывать...
     ... и Явлинский. И Жириновский. И мордач гадкий Семаго. И даже горбатый Миронов. Стоят, суки, бормочут. И тут - х...як ! - народ идет. Подходит и говорит :
     - Сволочи. Пидарасы. Всех на один фонарь, б...ди паскудные.
     Сказал эдак и застрелился ...
     - Народ ?! - Не поверил Ниф - Ниф.
     - Ну да, - подтвердил рассказчик, - не эти же, - он пренебрежительно махнул в сторону стада, перевернувшегося на живот, одновременно, синхронно, как стремные пловчихи с приклеенными ресницами и озябшими сосками.
     - И чо дальше было ? - Проявил вялый интерес к сказке Наф - Наф.
     - Бункер, - ответил младший, закрывая глаза.
     - Наш ?
     Он открыл один глаз, посмотрел на сутулого, и вздохнул :
     - Господи, ну почему даже эти такие бараны ? Ведь и поговорить не с кем.
     Он заснул и во сне видел море, и небо, и соленые брызги, и был он китом, сожравшим Иону, и самим Ионой, и морем, и небом, и солеными брызгами, и дельфином, и маленьким мальчиком с красным галстуком на шее, стоящим на берегу, и не знающим, каким говном все обернется через каких - то сорок лет.