Куня на даче

Уже прошло почти три месяца, как Куня не слышала шума городского. Как и каждый год она приехала на дачу еще в июне и с переменным успехом жила здесь. В начале, после городской жизни, ей просто хотелось разгуляться. Разгуливаться лучше было не одной для пущего веселья, а найти себе дачных приятелей. За этим дело не стало: из того же города, что и Кунин, приехали на дачу и другие. Ими оказались внуки и внучки тех бабушек, с которыми когда-то играла Кунина бабушка, но теперь бабушки больше не играли, а просто жили из предпоследних сил.
Процесс разгуляния у Куни и ее дачных друзей длился примерно две недели. За это время они едва появлялись у себя на дачах, чтобы коротко сомкнуть глаза да доесть недоеденное и спешили назад для разгуляния.
Однако после двух недель разгуляния наступал грустный момент насыщения.
Он наступал спонтанно, без каких-либо предисловий и вежливых покашливаний. Он мог захватить любого, как внезапная карма из песенки битла Джона, и подчинить себе.
Так случилось и с Куней и ее сезонными друзьями: они просто сидели на поломанных каруселях образца "Малые формы для жилых массивов поселкового типа" и наблюдали как медленно, но верно таяли их мороженое, у каждого-свое. Мороженого больше не хотелось. Его подтаявшая и сладкая сладость истекала из вафельного стаканчика и привлекала внимание деревенских инсектов. Ни Куня, как никто из ее друзей,  не собирались бороться за права обладания мороженым. Каждый из них понял в сердцах, что фаза разгуляния летнего отдыха завершена и пошел к себе на дачу.
Когда лето перевалило через июль, и большинство книг было прочитано по первому разу, вот тогда и наступило время промежуточнок дачной хандры.
Но не случайно детей на дачу засылают не одних, в под управлением громкоговорящих бабушек. Бабушки, обычно, не вчера родились и обладают полным набором средств и мероприятий для борьбы с дачной хандрой.
В другие года, когда Куня была моложе, она даже толком не понимала, что бабушка на даче нужна вовсе не для подрезания чьих-то усиков или опрыскивания кустов и деревьев, прополоки или окучиваний, искусственных перекрестных опылений или дегустации без хледа нового сорта чеснока. Бабушкиной первозадачей была битва с дачной хандрой.
Против промежуточной хандры далеко не каждое средство подойдёт. Казалось бы, что Куня знала свою бабушку все ее жизнь, но та же бабушка для борьбе с промежуточной хандрой частенько показывала небывалое. Хандра тоже не сидела сложа руки, а медленно, но верно просачивалась в самые дальние закоулки Куниной летней души и заполняла собой ее сознание сразу после завтрака.
Бывало проснется Куня в семь утра. Но не от боя часов, а от крика пастуха-воспитателя Макара Макаренко. Кричал он в такой час не от боли или
от злости, а исключительно по профессиональной пастушьей необходимости. Слов его давно не понимали - ни коровы, ни люди, но работу свою он исполнял, не взирая на погодные условия и внутренние катаклизмы его перетруженного тела. После рабочего дня он любил отдохнуть на лавочке в центральной точке.
У Макаренко не было своего телефона, как у всех. Зато у него был не свой телефон - как ни у кого.
Этот телефон был забыт при отступлении старой телефонной технологии.
Был он одинок, но не беден, потому что люди еще долго после его забытия кидали в него монетки до тех пор, пока в нем было место.
Макар телефоном пользовался на свой лад. Скажем, если случалась обычная непогода или с кромешным градом величиной с гусиное яйцо, и от лавочки ему было бы не успеть добежать ни до магазина, ни до коровника, то именно тогда Макар и пользовался телефоном: он прятался под его розовым колпаком от осадков и поминутно сверял свое время с телефонным роботом.
Куня просыпалась, и если в первые две недели она сразу понимала, что к доске вызывают не ее, то тут же переворачивалась на другой бок и спала дальше, до самой каши с вареньем и чая, то теперь она усаживалась поближе к окну и сквозь отодвинутую занавеску и щелку в заборе считала идущие коровьи ноги и больше не могла спать. Иногда количество сосчитанных коровьих ног бывало нечетным. Куня прекрасно знала, что у них в деревне нет коров-инвалидок и понимала, что ее хандра была причиной нечестности коровьих ног.
Несмотря на ранний час, знала об этом и Кунина бабушка. Она возникала, как из неоткуда и без всяких преамбул, чтобы сразить с утра пораньше сегодняшнюю хандру.
Что может быть неотразимее для хандры, чем утренний карточный фокус. Ну вот хотя бы этот, под названием Пятый туз.
Хандра отступала.
Бабушка уходила во двор работать и слушать концерт популярной камерной музыки, а Кунин день опять переливался неисчерпаемыми возможностями нового.
Куня встречалась со своими дачными друзьями после завтрака, и они проводили некоторое время, которое начиналось со слов А давайте....
Иногда Куня понимала, что сегодняшнее «А давайте» им никак не поможет и начинала самостоятельно представлять знаменитые своим остроумием фрагменты из виденных мультов. Только на даче возможно стать таким голодным до искусства кино, что умело представленные диалоги заменяют и темный зал и воздушчую кукурузу.
Чем еще хороша была дача, так это отсутствием лифта в доме. О таком даже и не представить в городской жизни. Без лифта в городе не обойтись. Особенно, если ты с покупками в руках и живешь высоко. Вот и живешь ты с лифтом, как инвалид с горбом, и не замечаешь недостатка собственной фигуры.
Размышления про лифт посетили Куню Однажды, когда она составляла сравнительный лист под названием 2 жизни, имея в виду жизнь в городе и на даче. Она собиралась представить его в школе, если в этом году опять попросят.
Кунины друзья учились в городе в других школах, и им не надо было составлять никаких листов. В сердцах она завидовала им немного, но и радовалась за себя, что даже в каникулы продолжает умнеть и не теряет нитей связи с городом.
Иногда дачное место посещали приезжие. Ими обычно бывали люди, у которых расписание летних каникул не могло обойтись без времени в деревне. Например надумал человек летом поехать отдохнуть за границу, да не так все это просто, как кажется: то родителям отпуска не дают на все лето, то в страну намеченной поездки все билеты на самолеты проданы, то еше что-нибудь типа, из одной страны человек уже приехал, а в другую надо лететь только через три недели. Так не сидеть  все это время в городе. Вот и приходится таким людям ехать в деревню и быть там до следующей заграницы. Типа антракта в летнем спектакле.
Приезжие, если разобраться, и есть разносчики летней хандры. Они ей заболевают буквально на третий день и маятся до самого отъезда в следущую заграницу. И ничто их не радует и не удивляет: ни катание на велосипеде без рук и без ног, ни сбор растений для подозрительного гербария, ни даже лимонные вафли под вечернее парное молоко. Приезжие иногда рассказывают про свои поездки, но чаще это не так интересно. Как черно-белое кино.
Ко второй половине августа, когда все урожаи ягод уже собраны, если на дворе давно не было дождя, хорошо войти в поля и повалякаться в стогах душистого сена. Иногда в стогах бывают сделаны шалаши, но в шалашах Куня и ее друзья никогда никого живого не видели. Самое приближенное к живому из найденного были пустые бутылки из-под вина.
Но вот одном прекрасным днем за Куней приехали из города. Неожиданно оказалось, что лето почти прошло, и опять пора идти в школу.
Куня сидела на кровати, уперев в пол подлинневшие за лето ноги и с сожалением думала, что еще несколько деньков в деревне ей бы совсем не повредили, но строгий папин голос из соседней комнаты поторапливал ее к сбору городских кукол для переезда на зимнюю квартиру.