Трибьют Лавкрафту

Полжизни скитался он по сирийским, аравийским и египетским пустыням. Часто, бывал он на грани смерти, карабкаясь вверх по склонам гор, держась лишь за сирый можжевельник. И чуть что,  слагал стихи. Увидит, например, коров на водопое или путников на пригорке, сразу достает блокнот и все записывает. Из-за этого, многие прозвали его безумным поэтом.

Часто, оставаясь на ночлег под открытым небом, безжизненной белоснежной пустыни, "апофеозом всех пустынь" как сказал бы Кинг, он видел пустынных джиннов в безмолвии ночи. Совершенно не страшась их, он по обыкновению доставал блокнот из седельной сумки, который обычно висел на горбе стреноженного игреневого верблюда. Такого же золотистого как песок, что струится между пальцами.

Они шептали ему свои знания о древних расах, о руинах древних городов, что стали некрополями, о вселенском Добре и Зле. О Селефаисе. Иногда на арабском, иногда на латыни, а он старательно записывал их на обоих языках к себе в блокнот. Потому что в те времена, знание двух или даже десяти языков, было далеко не редкостью. Гораздо реже встречались те, кто умел писать. Знания, которые они ведали ему, знали даже шумеры, когда строили свою цивилизацию.
В конце путешествий он всегда ужасался тому что записал, ибо мысли эти были не его, а видения призрачны и в скором времени испарялись из памяти как миражи оазисов.

Если маг или волшебник вызовет спящего  верховного жреца в неправильное время, Он поднимется из морских пучин и поразит человечество невиданной болезнью — приступами безумия, от которых нет спасения.
Наши сны — это его мысли, а наша жизнь — есть его сон.
Дагон есть его союзник и он правит морскими людьми, кровосмесительными нелюдимыми тварями. Сначала они рождаются обычными людьми, но к зрелости их тянет в глубокие черные покойные воды, пещеры и уединенные архипелаги. Их вид приобретает облик рыбообразных людей с конечностями как у земноводных. Кожа зеленеет и покрывается чешуйками, а глаза становятся мутными и выпученными. Они не так опасны, как другие расы.

Двое братьев. Вот они самые главные божества. - говорили пустынные джинны. И он послушно записывал все это! Иногда не замечая как ядра древних звезд рождаются и умирают у него над головой.

Тот кто постарше, тот само Время. Он вездесущен и бесконечен. Тот кто помладше, его близнец, только карлик. Средоточие всего мироздания. Он излучает в бесконечность волны вероятностей, из которых создаются наборы возможностей для каждого космоса и каждого существа во вселенной.
Чтобы связаться с ними, надо было вступить в контакт с их посредником. Он же Могущественный вестник, он же ползучий хаос.
Далее неразборчивый почерк, очевидно безумный поэт старался как можно быстрее записать потоки знаний, лившихся из уст неведомых пришельцев.

Примерно в это же время, но в другом измерении от ночных кошмаров и бессонницы мучился бледный худощавый человек. Его сны превратились в черные волны, разбивающиеся о хребты безумия. Невидимые голоса прорывались в его голову и шептали то же самое о древних расах, некрополях и чудищах, что слышал безумный поэт из провинции Йемена.
"Рълиех, шоггот, йог - соттот"- настойчиво слышалось отовсюду.

Особенно, его внимание привлекла картина с арабским мотивом, висящая у него в кабинете уже давно. На ней был изображен странник среди песков и игреневым верблюдом на поводу. Картина, казалась зловещей, потому что глаза странника сверкали блеском помешанности, несмотря на то что фигура человека была укутана с головы до ног в светлые одеяния, скрывающее даже лицо, кроме разреза глаз.

И тогда, он садился за стол и принимался записывать эти сны и их обитателей, нередко задерживаясь до самого утра и в бессилии падая на постель, чтобы снова проснуться с криком ужаса и снова приняться за дело.