XVI. Кипяток

               
Прошло две недели, как театр вернулся с фестивальных гастролей. Все были под впечатлением от этой поездки. В коридорах и гримерных все еще возникали спонтанные разговоры. Вспоминая фестивальные дни, актеры взахлеб рассказывали какие-то подробности, похвалялись покупками, удачными фото и новыми знакомыми. Оставшиеся дома завидовадли тем, кто съездил, и довольствовались маленькими сувенирами привезенными из Тбилиси.
Сулу радовалась приезду домой. Она любила свой город в эту пору. Свежая листва ручейками следовала за серыми асфальтовыми улицами, прудилась огромными, зелеными озерами городских парков и сквериков, просачивалась в неуютные, каменные дворы многоэтажек, и до пыльной жары и пожухлой старости ей было еще далеко. Сулу чувствовала то успокоение и расслабленность, что охватывает всякого путешественника, вернувшегося домой. То, что произошло с ней в Грузии, все же лишало покоя и мыслями тянуло назад. Она понимала всю серьезность и, одновременно, абсурдность своего положения. Четыре дня, проведенные в Тбилиси, мучили своей внезапностью и незавершенностью. Ираклий ошеломил ее, убедив в искренности своих чувств. Эта искренность была так заразительна, так мощна и притягательна, что Сулу поддалась этому напору, как  щепка – весеннему разливу. Это был судорожный и спасительный вдох всплывших из топи, измученных существ, и Сулу была рада поверить, а поверив – подчиниться.
Но ей надо было  и выдержать этот натиска чувств. Слова любви, летящие навстречу друг другу, натыкались на гранитную стену, поспешно возведенную властной рукой приличия. Сулу не могла поступить иначе, но она не могла,  не хотела и другого: отбросить или забыть Ираклия.
Сулу снились удивительные, мистические сны, где все было перемешано:  то она была холстом, на котором рисовал Ираклий, то Шарбану, обнимающей своего Джурху, то Сулу, летящей вместе с возлюбленным и теряющей разум от страсти…  Вспоминая эти сны, Сулу стыдилась  их открытости и страстности,  понимая: прежних отношений с мужем не будет. Она с ужасом и одновременно, сладострастием грешницы осознавала, что в этих снах, в мыслях и наваждениях поневоле изменяла Акылу. Она хорошо понимала, что измена заключалась вовсе не в физической близости с кем-то, а в той страстной раскрепощенности, что предлагал ей разум. Если над физическим влечением Сулу была властна, то любовное наваждение, не подчиняясь, всплывало из подсознания помимо  ее воли и втягивало бесповоротно в сладкое помешательство, и с этим она справиться уже не могла..  Она перешагнула незримую черту, откуда возврата не было…
Сулу могла часами думать об этом.
     «Почему так случилось? – спрашивала она себя. – Почему верная и добропорядочная женщина, каковой она считала себя, поддалась этому искушению?!». Ответ был только один, и он пугал Сулу своей холодной правдой: она уже не любила мужа…
  К счастью, Акыл задержался в командировке и приехал тремя днями позже. До приезда он звонил несколько разЮ рассказывал – как идет работа, говорил, что скучает, и не забывал в конце разговора напомнить, чтобы она увлажняла аквариум с перегноем, где копошились его любимые черви. Сулу с отвращением делала то, что велел муж. Казалось, скоро эти черви заползут и в нее, сделав замысловатые ходы…
    Вернувшись домой, Акыл расцеловался с женой и бросив кейс,  по обыкновению стал ревностно проверять – как поживают черви. Рассматривая аквариум, он смешно мурлыкал, постукивая пальцем по стеклу и был похож на пастуха странного подземного стада кольчатых «баранов».
Ночью он придвинулся к ней.
-Акыл соскучился по своей русалке, - стал он шептать и гладить по плечу. – плыви ко мне…
Сулу напряглась. Она с ужасом поняла, что не сможет ответить на ласки мужа. Его прикосновения были не только неприятны, но и вызывали непреодолимый натиск стыда. Она чувствовала себя вдвойне виноватой: за то, что произошло с Ираклием  и за то, что муж об этом ничего не знает!
- Прости меня, Акыл, - прошептала взволнованно. – Мне нездоровится. Прости…
«Прости и ты, Ираклий!» - отчаянным вихрем, помимо воли, пронеслось в голове.
Ей стало плохо. Она резко поднялась с кровати.
- Я пойду в ванную, - прошептала. – А ты спи…
-Ну ладно, - примиряюще зевнул муж. – Спокойной ночи тогда…
-Сулу долго не могла уснуть в ту ночь. Проплакав в ванной целый час, она решила призвать всю храбрость и рассказать ему обо всем. Она любила Ираклия, но хотела честно признаться в этом Акылу.  А что будет дальше – она не знала, и эта неизвестность пугала ее. На этот мучительный вопрос – «А что дальше?», заданный Ираклием, она не смогла ответить тогда, в Тбилиси, и не могла найти ответ и сейчас, но в одном Сулу была твердо уверена: двойной игры не будет.
После двух бессонных ночей, проведенных в мучительных раздумьях, Сулу улучшила момент за завтраком и подсела к Акылу. В начале она долго молчала, виновато уставившись в тарелку. Возникло гадкое чувство страха, что вот сейчас скажет ничего не подозревающему Акылу такое! Такое, что он сойдет с ума, отбросит стул, вскочит, закричит, выматерит, а может даже побьет ее!
«И будет поделом!» - со злостью подумала она.
-Ты какая-та смурная, - заметил Акыл и начал намазывать хлеб клубничным джемом, доставая со дна. – Джем кончается… Ты здорова?
-Да… - выдавила Сулу. – Акыл… Я что-то хочу тебе сказать…
Имя мужа вдруг показалось ей незнакомым и странным.
-Ну?
-До следующего слова прошла целая вечность. Сердце забилось.
-Там, в Грузии…
-Сулу показалось, что совершает великую глупость. «Ведь, по сути, ничего не было между нами! – пришла спасительная мысль. – Если сейчас замолчишь, все будет предано забвению…»
Сулу поерзала на стуле.
Акыл удивленно взглянул:
- Ты что мнешься, как двоечница, - засмеялся он, - говори уж…
«Все будет предано забвению, но ты проживешь оставшуюся жизнь с похороненной, тобой же, любовью и чувством совершенной подлости!»
-Помнишь, я рассказывала в письме… которое обнаружила в бабушкиных вещах? – выдавила наконец.
- Помню что-то…
-В общем… Я встретилась  с  тем человеком… То есть, не с ним, а с его сыном…
-Ага… Кофе нальешь? Только без сахара!
Сулу обрадовалась этой паузе. Вскочив, быстро насыпала порошок и залила кипятком. Пододвинув к мужу чашку, снова  села, опустившись так тихо и виновато, как перо, сорвавшееся с взлетевшей птицы…
-Опять кипяток! – взревел Акыл и силой двинул чашку, чуть не опрокинув. – Господи! Когда-нибудь это кончится?! Во-семь-десять градусов! Восемьдесят градусов, а не  сто пятьдесят!
Сулу вздрогнула от неожиданности, но этот окрик подействовал отрезвляюще. Она молчала, но робость исчезла. Так было всегда: чей-то окрик сразу настраивал ее на боевой лад. Она из жертвы превращалась в охотника, и тогда ее было уже не удержать.
Акыл тоже молчал, сердито обхватив лоб.
-Разбавить? – тихо спросила Сулу. – Если хочешь, разбавлю. До восьмидесяти. Хочешь?
Ей стало жалко мужа, не подозревающего – с каким еще кипятком будет иметь дело…
- Не надо! – пробурчал Акыл. – Давай, говори быстрее, на работу пора.
- Мне… Мне он понравился… Очень…
Впервые за очками Акыла появился интерес.
-Нет, ты не подумай, - Сулу сделала протестующий жест. – Между нами ничего такого не было…
-Что значит – ничего такого?
-Ну… Ничего такого серьезного…
-А что ты считаешь несерьезным? – Акыл, как истинный ученый, любил докапываться до сути. – Где для тебя кончается несерьезность?
Она промолчала, не зная – что ответить.
- У тебя что, роман в Грузии был? – меняясь в лице, спросил Акыл.
-Нет! – воскликнула она. – Просто… мы очень понравились друг другу. Я… Он сказал, что любит меня.
-Это его проблемы. А ты? – процедил вопрос муж.
-Я… тоже сказала это… - ответила наконец.
-Что – это!
-Она испугалась мысли – смалодушничать и оправдаться, сказать, что ей показалось, что это было минутным замешательством…
-Я тоже сказала, что люблю его, - она упрямо уставилась в стену. – Если хочешь, убей меня…
Акыл растерянно смотрел на нее.
-А от меня чего ожидаешь? – наконец спросил язвительно. – Благословения?
-Я не могла не рассказать… - прошептала Сулу. – Прости, пожалуйста…
-Ну и дела! Вы… целовались?
Сулу молчала, смахивая  со стола несуществующие крошки.
-Вы целовались? Отвечай!
-Чуть-чуть…
Акыл пытался сохранить самообладание.
-Та-ак… - процедил он, тяжело вздыхая. – А что дальше?
Этот вопрос слишком часто задавался в последнее время.
Сулу молчала.
-А зачем ты это сделала? – Акыл снял очки и отбросил в сторону. – Зачем ты это сделала!
-Я ничего не сделала! – повторила Сулу, медленно распаляясь. – Я не сделала ни-че-го! Но ты меня толкнул на это! Неужели не видишь, куда мы скатились?! Тебе нет ни до чего, кроме своих червей! Черви съели меня! Выпили всю кровь и посадили все нервы!
Сулу вскочила. Она была на шаг от истерики.
-сядь!
-Не сяду! Да, я влюбилась, но при этом с твоей ученой головы не упал ни один червячок! Я старалась не опозорить тебя и не уронить собственного достоинства, но дышать этим червячным смрадом я уже не смогу! Тут свободно дышится только тебе и этим мерзким червям! Раньше мне постоянно снились черви-черви-черви! А теперь я освободилась от них! Мне снятся другие сны, и скажу, что они куда приятнее!
-Ты еще меня обвиняешь, распутная женщина! – яростно крикнул Акыл. – плеснуть бы в тебя этим кипятком!
Вскочив, он нервно схватился за чашку.
-Плесни! – завизжала Сулу. Ей уже было все равно. – Плесни, если ты не баба! Да! Я люблю его, и этого не случилось бы, если б не твоя черствость и эти поганые черви, чтоб им!..
Она схватила чайник и побежала к аквариуму.
-Чтоб им! Чтоб им! – повторяла, и  начала с остервенением  поливать червей  кипятком. Черви извивались в диких конвульсиях и ошпаренные, застывали.
-А-а! – заревел Акыл, побледнев еще больше. – Что ты делаешь!
Он подскочил и вырвал чайник.
-Что я делаю? Я делаю то, что раньше надо было сделать!
Акыл впервые за свою жизнь обозвал ее:
-Сука!
Развернувшись, он залепил ей пощечину. Сулу зашаталась и опустилась на пол. Акыл на секунду растерялся, посмотрев безумными глазами на неподвижных червей, потом на рыдающую Сулу.
-Сука! – простонал, и сорвав пиджак, исчез, громко хлопнув дверью.
Пощечина отрезвила Сулу. Щека горела.
-Надо же… - прохрипела она, я получила оплеуху не за поцелуй чужого мужчины, а за каких-то червей…
Она долго сидела на полу, обливаясь слезами. Встав наконец, кое-как привела себя в порядок и стала укладывать вещи в дорожную сумку.
Через час она уже звонила в дверь тети Макпал. Заплакав, она уткнулась ей в грудь.
-Что случилось, Сулу! Что с тобой! – испуганно вопрошала тетя Макпал,  поглаживая по спине. – Ну-ну,  успокойся, успокойся, моя девочка. Так, что  же все-таки, боже мой! Все ли здоровы?
-Мы поругались, тетя, - всхлипывая, сумела выдавить Сулу. – Окончательно!
-Господи! – изумилась Макпал. – Как! Почему! Давай, зайдем в дом, сядем и ты мне все по порядку расскажешь.
Сулу в слезах рассказала тете обо всем.
Макпал долго сокрушалась, охала, то и дело мерила давление и глотала какие-то таблетки.
-Может, еще помиритесь, детки, а? – с надеждой в голосе спрашивала. – Господи, ничего ведь такого не случилось! Все эти «Окончательно» и «Прощай» дальше недели не длятся.
Сулу угрюмо смотрела в пиалу с чаем.
-Как у нас все похоже, Сулу… - Макпал сочувствующе смотрела на нее. – Обе отказались от любимых мужчин… Я – от страха и глупости, а ты – по долгу и чести… Ты сильная, значит…
- Ничего не сильная, тетя, - отвечала упавшим голосом Сулу. – С этим, - она прикасалась ладонью к сердцу, - ничего не поделаешь. Я хочу к нему, и все!..
-О аллах, вразуми нас! – вздыхала Макпал. – Вразуми и подскажи – как быть!..
Расспрашивая о Тбилиси, тетя интересовалась любой мелочью и радовалась – как ребенок, если в каком-то рассказе узнавала знакомые ей места. «Помню, как же! – взволнованно кричала. – Церковь стоит на горе, а по эту сторону бани серные! Я там гуляла, Сулу!»
Как-то, вернувшись к вопросу о поездке, она полушутя спросила – не видела ли Сулу там ее музыканта Гиоргия.
«Нет, тетя, не видела» - солгала после секундной заминки Сулу.
Она не стала рассказывать о той встрече в подземном переходе. Тот музыкант уже мало походил на молодого, влюбленного Гиоргия. Вымарать розовые воспоминания тети, где они были молодыми и красивыми, добавляя к ним новые, не совсем  приличествующие мазки, не имела права…
И в Тбилиси она промолчала  по этой же причине: признайся, что она племянница той самой девушки Макпал, старик был бы раздосадован и расстроен, что его видят в таком жалком виде…