Голод

«Cogito ergo sum»
«Je pense, donc je suis»
 «I think, therefore I am»
Descartes

***
Свет в окнах погас. Дверь конторы закрылась. На улице меня ожидал неприглядный мрак, опустившийся на город уже как пару часов. За окном тьма поглощала улицу, двигаясь непрестанно метр за метром во все стороны света. Поздняя осень была уже в самом разгаре. Кое-где зажглись фонари, но из-за густого тумана их свет скорее больше мешал окончательно привыкнуть к темноте. Сегодня почему-то особенно город казался пустым и безжизненным.

– Что-то холодновато, – зябко поежившись, сказал я, и потер ладонь о ладонь. Стало немного теплее, но совсем ненадолго, и я спрятал руки в карманы. Хорошо, что со мной был шарф. Тяжело работать с больным горлом.
Ответа не последовало. Глянув в сторону уходящего товарища, заметил лишь край пальто, скрывшегося за углом.

– Что ж, надо и мне идти, – повторил я вслух, хотя вокруг никого и не было.
Домой я ходил пешком. Жил не близко, но, выбирая между усталостью и голодом, я заходил в магазин за едой, а усталость к утру пройдет. За сны платить не приходилось.

Наш офис был на грани закрытия. И мы вполне могли остаться без работы. Непросто будет найти новое место. В который раз за последний месяц я подумал о том, чтобы уехать из города. Имело ли это смысл? Все те же пустые и темные улицы будут ждать меня и там. Усталость. Голодные вечера. Одиночество. По дороге домой моими спутниками были невеселые мысли. Тряхнув головой, твердо решил не думать о плохом. Хотя бы мысли я мог выбирать сам.

– Странно, – удивился я, подойдя к лавке, в которую обычно ходил за продуктами.
Впервые на дверях табличка гласила, что магазин будет закрыт до конца следующей недели. Похоже, что не только у контор, но и у лавок начались трудные времена. В животе неприятно заурчало, а на душе стало тоскливо, поскольку свет не горел и в других магазинчиках, где можно было бы разжиться съестным. Сегодня мне не хотелось ложиться на голодный желудок. Хоть и не очень устал, голод оттого ощущался только острее. В конце улице я заметил свет. Словно спасительный маяк, он зажег во мне надежду. Не мог припомнить, чем там торговали, и чтоб там была какая-то вывеска.

– «Проклятье!» – не сдержался я в сердцах, прочитав название. Табличка гласила: «Книжный магазин».

В конец раздосадованный, я соскочил со ступени, но тут отворилась дверь, и приятно зазвенел колокольчик. Это заставило меня обернуться и на секунду забыть о голоде.

– О, посетитель? Какой приятный сюрприз в такой-то поздний час, – приветствовал меня хозяин – старик приятной наружности.
Мне он показался весьма бодрым для своих лет. Наверное, его лавку не ждала печальная участь. Даже самые закоренелые оптимисты города уже давно пополнили ряды безнадежных пессимистов на том и на этом свете.
– Любите книги? – поинтересовался он.

– Люблю, – соврал я.

Нет, читать мне нравилось, но сейчас ужасно хотелось есть: голод вновь дал знать о себе, и в животе предательски заурчал.
 
– «Зачем я только соврал?» – подумал я. Наверное, от голода помутился рассудок.
– Проходите, – услышал я приглашение войти. И тут-то понял – меня купило доброе и открытое лицо владельца книжной лавки.

– Знаете, – продолжил старик, ведя меня через стеллажи и полки со старыми и новыми книгами, – Обычно в такой час спешат домой к ужину, думая о горячем ужине и любимой женщине.

В мгновение ока я возненавидел старика. Этим вечером у меня не было ни того, ни другого. И, как будто угадав мои мысли, он тут же спросил:
– Вы женаты? Или может девушка есть?

На что я отрицательно покачал головой.

– Ясно. Я почему-то так и подумал, – старик, похоже, и не ждал другого ответа.
Мне казалась успокаивающей мысль, что я такой далеко не один. У моего коллеги была семья, но сомневаюсь, что он хотел вернуться домой раньше, чем уснут его жена и дети.

– Могу предложить чай? Если, конечно, вы не спешите, и не прочь составить старику компанию.

Был вечер пятницы. Спешить было некуда. Есть тоже было нечего, а дома меня никто не ждал, поэтому предложение хозяина меня весьма взбодрило.

– «Чай», – подумал я, – «уже что-то. Мне повезло этим вечером больше, чем голодным детям и их несчастным родителям».

Лавка оказался больше, чем виделось снаружи, что и поспешил объяснить мне старик, заметя, как я разглядывал содержимое на столах и полках. Некоторые книги лежали упакованными на полу, а некоторые – стопками – просто так. Всюду были светильники.

– Магазин на первом этаже. На втором – библиотека. Здесь и живу, – объяснил он просто.

Да, все на самом деле было очень просто. Не думать о том, что тревожит. Если нельзя изменить, зачем изводить себя? Проще перестать, остановиться. Проще сказать…

Я молча слушал, все больше уже разглядывая владельца магазина. Он, по-видимому, был гораздо старше, чем выглядел, но спина была ровная, лицо очень умное с выраженным оттенком благородства. В левом глазу монокль в золотой оправе и на золотой же цепочке. Одет чисто, опрятно. Видимо, жил один, и сам исполнял роль продавца и библиотекаря. Обычно владельцы таких лавок могли сдавать комнаты своим знакомым или друзьям, но никогда чужакам ради денег. Да, он был не беден, но в его поступках и действиях не было и тени меркантильности.

– Вы живете один? – поинтересовался я.

– Да. Но по утрам приходит горничная. Она живет здесь неподалеку. Хотя, до этого повариха и другая горничная жили со мной. Здесь на этаже раньше было семь комнат. Одна – самая большая – была соединена из трех в одну, и выходит на противоположную сторону улицы. В ней библиотека. Остальные – спальни. Одна – моя; еще одну занимала прежняя прислуга, поэтому я всегда держу ее для таких случаев; остальные две сдаются. Правда, сейчас никого нет. Давненько никто уже не захаживал. И за книгами все реже заходят. Даже просто так не заглядывают почитать. Плохо это – не читать…

Я молчал. Согласиться означало бы подыграть, ведь старик знал наверняка, о чем я думаю – не мог не замечать; а не согласиться тоже не мог, ведь он был прав. А если был прав он и я, если оба мы были правы, то тогда, кто же больше? Или на стороне каждого была своя правда?  Так книга или хлеб? Все или же ничто? Слова старика отвлекли меня от моих рассуждений.

– Ведь понимаете, какая штука. Есть строки, которые читаются не глазами, а сердцем. Даже в самый отчаянный час нельзя забывать, что нас кормит знание. Мы не получим хлеба не умея ничего. Чтобы есть – нужно знать. И знать – что есть. Ведь если не знать, то есть можно все что угодно. Но мы так не делаем, потому что знаем, – старик постучал по груди в области сердца, словно бы знал не умом, а именно сердцем.

Я совсем забыл о том, что был голоден. Нет, я не думал о том, что голоден. Голод исчез. Я думал о том, что говорил мне старик. Был ли голод? И что есть голод?


***
По скрипучей и длинной лестнице мы поднялись в просторный и довольно уютный зал библиотеки.

– «Интересно?», – подумал я: – «Если предложить свои услуги, согласится ли он взять меня? Или моего друга? Тот, помню, говорил, что в студенческие годы работал в библиотеке. Ему нравилось. После занятий можно было свободно пользоваться книгами и учебниками. А сейчас у него были дети. Надо бы спросить»…
Мы сели. Кресла оказались очень удобные, и я мгновенно расслабился.
Я посмотрел на заварочный чайник. Все уже было готово до нашего прихода. Две чашки стояли на блюдцах. Небольшой столик с чистой и белой скатертью. Два кресла, а вокруг книги…

– Вы кого-то ждете? – учтиво заметил я, намекая на лишнюю чашку.

– Никого определенно. Это – привычка. По вечерам я всегда пью чай. Наличие лишнего прибора создает вероятность появления компаньона. Мы делаем – мы ожидаем. Если набраться терпения, то ожидание всегда вознаграждается, – пояснил хозяин дома.

Я ничего не сказал. Но вспомнил, что в моей квартире была всего одна чашка, одна тарелка. Мысленно пообещал себе купить хоть бы еще по одной.
Старик разлил чай.

 – Спасибо, – поблагодарил я. Взял чашку. И тут же приятное тепло проникло через пальцы, и легким током побежало по всему телу.

– На здоровье, – улыбнулся старик в ответ.

Наливая себе, владелец книжного магазина продолжил неторопливо говорить:
– Чтобы насладиться в полной мере чаем, нужно подождать. Удовольствия в спешке никакого. Вкусом нужно учиться наслаждаться.

Я подумал, что он, должно быть, прав. Поднеся чашку, я вдохнул аромат. Старик внимательно смотрел на меня. Он сказал, что не любит спешки.

– Туман сегодня сильный, – вдруг выпалил я. Здесь – в библиотеке – было хорошо и уютно, но то, что смотрело с улицы в окно, не давало мне покоя. Там было холодно, пустынно, одиноко. Лишено всякого смысла. И я должен был туда возвращаться… Неизбежно. Но мне не хотелось уходить.

– Да, можно заблудиться в нем и оказаться на другом конце улицы, – согласился со мной хозяин. Глаза его слегка сощурились.

– Верно. Никогда не знаешь, туда ли свернул.

– Вы очень занятный молодой человек. Давно мне не выдавалась возможность побеседовать вот так.

– Спасибо, – поблагодарил я, и улыбнулся, слегка смутившись.

– Благодарить не за что. Способности – это не то, за что стоит благодарить, а то, чем нужно уметь пользоваться. Кем вы работаете?

– Здесь неподалеку. В офисе. Бумажные дела в основном, – неопределенно ответил я. Мне не хотелось думать о работе, которую мог потерять.

– Понятно, – также неопределенно отреагировал старик.
Мы пили чай и говорили. Беседа увлекала, и я постепенно забыл о том, что осталось снаружи этого магазина. Хозяин оказался очень приятным собеседником. Он интересно говорил и внимательно слушал. И это были не просто красивые или умные слова – в них была словно частичка меня самого, которую я узнал в нем, и продолжал узнавать, слушая. Старик говорил о том, что волнует, но чем не спешат делиться, что остается в сердце. Именно это помогало мне забыть о голоде бессонными ночами, уснуть под утро в холодной постели. Я думал – но не знал, что думаю об этом. До этого я существовал, оставаясь частью мирка, сливавшегося с тьмой каждый вечер.

***
– Мир такой, какой он есть, молодой человек. И это так. Вам этого не изменить, – сказал мне старик.

Наша беседа удивительным образом перетекала из одного русла в другое. Так начинал свой бег ручеек, впадая в могучую реку, а река в море. И море становилось частью океана. А океан был частью мира. А наш мир был частью вселенной.

– Не согласен. Мир такой, каким его вижу я.

– В самом деле? Тогда миров ровно столько, сколько и людей.

– Глупости!

– Глупости? О, нет! Если следовать вашей логике, то лун и солнц ровно столько же, сколько и людей, и животных, и всех, кто на них смотрит. И вас столько же, сколько людей, которые видят вас.

– Абсурд! <Я> – единственный! Другого быть просто не может. Если таких, как я много, то…

– То тогда где же истинный <Ты>, это ведь ты хотел сказать? Кто есть ты во всех этих людях, которых  встречаешь, с которыми встречаются твои глаза? Что есть ты, а что есть они в этот миг?

Старик вдруг обратился ко мне на «ты», и пристально всмотрелся в мои глаза. Я, не отрываясь, смотрел – в его. Через секунду или две, закашлявшись, я согласно закивал, соглашаясь с тем, что одновременно признавал и отрицал, понимал и не мог никак понять.

– Ну, вот видите, как все удачно складывается. Вам кажется, что вы смотрите на мир, и все в нем сообразно тому, как понимаете вы. Но мир смотрит на всех нас. И он же вмещает всех нас.

– Почему вы постоянно хотите унизить меня? Нет, не только меня – все человечество.

– Унизить? Молодой человек, вы оскорбляете меня. Я пытаюсь поднять ваши взгляды и убеждения до уровня истинного человеческого достоинства. Унизить! Как вам только в голову могло прийти подобное!? Все это происходит из-за невежества.

– Невежества? – переспросил я.

– Именно! Знать: кто ты – и что тебе нужно – вот, что главное. Понимать: для чего живешь – вот, что определяет наше бытие. Путь каждого из нас. А если этого нет, то жизнь превращается в существование. Вы много читали в детстве, юности?

– Бывало. Родители редко покупали книги. Многие продали – денег не хватало. Отец всегда читал газеты. Иногда и я. Больше от безделья или пытаясь подражать.

– Ясно. Чем больше читаешь, тем меньше хочется тратить время на бессмысленные вещи. За чтением время не проходит впустую. Но все мы тратим время сообразно нашему незнанию о мире и времени. Сообразно нашему невежеству.

– Вы полагаете, что все люди невежественны? – спросил я после короткого молчания. Ответ я уже знал.

– Да, – коротко ответил господин с золотым моноклем, и у меня не возникло сомнения, что это может быть не так, – в той или ной мере. Невозможно знать все, но можно знать многое. Я полагаю, что важно знать то, что нужно.

– То, что нужно?

– А на этот вопрос – что нужно? – ответить можно, только читая.

– Много прочесть придется.

– Это того стоит. Но, на самом деле – гораздо, гораздо меньше, чем вы думаете. Вот, взгляните, – старик окинул взглядом комнату библиотеки. Я сделал то же самое.

– Видите, сколько здесь книг?

– Да, – согласился я. – Наверное, здесь даже больше, чем на всей улице, – предположил я.

– Возьмите книгу, – попросил меня владелец магазина.

Я поднялся и взял. На обложке было написано мое имя. Я подумал, что это, должно быть, мой однофамилец.

– А теперь другую.

Я взял. На ней было то же самое.

– Открой. Следующую. Следующую. Следующую. Следующую!

Без конца я брал в руки книги, следуя указаниям библиотекаря, и видел только книги с моим собственным именем, но все они были пусты – ни единой строчки не было написано. Чистые листы.

– В каждом доме есть хотя бы одна книга. А все потому, что книга – это жизнь. Нельзя увидеть то, что еще не свершилось, – сказал он мне.

– Но ведь где-то должна быть одна, где страницы исписаны? – предположил я.

– Да. А что ты хочешь увидеть там? Переписать не получится. Вырвать листы? Попробуй оторвать себе руку? Или ногу? – улыбнулся старик, а затем вдруг резко посерьезнел: – Но ты можешь написать, а то, что напишешь, теперь целиком будет зависеть от тебя. Понимаешь?

– Кажется, да, – несколько неуверенно ответил я, но его серьезность оказалась заразительна. Я многого не понимал, но старик упорно развеивал и мое сомнение, и мое незнание.

– Присядь. Давай выпьем еще чаю.

Я сел. Выпив чашку чая, я посмотрел в глаза старику. У него были странно знакомые глаза.

– Да, – довольно сказал он: – Чем дольше настаиваешь, тем лучше вкус. Спешка ни к чему.

Старик поднял правую руку, и щелкнул пальцами. Я чуть было не выронил чашку, когда он пропал. Был – и исчез. Потом я услышал его голос.

– Похоже, ты еще не до конца понял. Это особое место. Сюда так просто не приходят. Другие, как и ты прежде, не замечали существования ни магазина, ни библиотеки. Но теперь ты увидел. И узнал. Все возникает и проявляется под воздействием внешних факторов. Рождается человек. Потом другой. Третий. Возникает общество. Появляется необходимость регулирования. Необходимо знание – как? Ничто не возникает спонтанно, даже если кажется таковым. Знание упорядочивает жизнь. Язык помогает понять нужды и особенности каждого индивидуума. Как и люди, книги появляются за тем, чтобы сохранить знание о том, кто мы есть, кем были, и кем стать можем в будущем. В перспективе. Как думаешь, книги появляются до того, как их напишут и они попадут на полки магазинов, библиотек?

– Я… я не знаю. Даже не думал. К чему этот вопрос? – удивился я вопросу, следом за которым  ощутил в голосе библиотекаря небольшое сожаление, но оно сразу же ушло.

– Жаль. Но никогда не поздно узнать, а узнав, – понять. – Замысел. Все рождается через замысел. «Cogito ergo sum». «Je pense, donc je suis». «I think, therefore I am». «Я мыслю, а значит, существую». И потому человек – это книга. Результат творения. И потому: Мыслит Кто-то Другой, а существуем мы – как божественный замысел.

– Согласен ли ты с тем, что есть хорошие и есть плохие люди? – снова спросил меня невидимый старик после некоторого молчания.

– Да.

– Следовательно, есть хорошие, и есть плохие книги!

– Само собой, это так.

– Тогда, хорошие люди создают хорошие книги, а плохие люди – плохие книги. Кто же в таком случае создал плохих людей? А главное – зачем их создавать?

– Откуда мне знать? – внезапно вспылил я. Какая-то дурацкая игра! Должно быть, я просто сплю, и мне снится кошмар. Всю неделю я плохо спал и мало ел. Но старик никак не отреагировал на мою несдержанность. С минуту мне было неловко, потом я забыл.

– Мыслить – означает постоянно искать ответ. Даже на те вопросы, на которые очевидных ответов нет.

Я продолжал слышать голос библиотекаря – он не отпускал меня ни на секунду, становился требовательным, даже беспощадным.

– Этого не может быть, – не согласился я, сам не понимая, с каким конкретно утверждением не соглашаюсь.

– Чего не может быть? Тебя? Или меня? Этого места или улицы за окном? Чего же?!

– Я, должно быть, сплю, – мне даже страшно было подумать, что происходящее – реально. Лучше всему происходящему оказаться кошмаром.

– О нет, это не сон. Поверь, все куда реальнее. И ты скоро это поймешь.
Почему-то я стал думать о том, что схожу с ума. Так уже случилось с несколькими людьми нашего городка. Я их не знал, но говорили, что они были неплохими. Старик продолжал сводить меня с ума.

– Бог – это мир. Но в то же время Он является наблюдателем. И поэтому Бог существует одновременно вне мира. Он создал его и все. Принадлежит ли мир Богу или Бог принадлежит миру? Бог – часть мира? Или это мир – часть Его? Все одно, что задаваться вопросом о том, что было раньше – курица или яйцо. Целостность понимания требует одновременного состояния создания и проявления, познания и реализации узнанного.

– Почему? Почему это происходит со мной? – почти с мольбой спросил я библиотекаря.

– Почему? Что за странный вопрос! Не ты ли увидел свет магазина? Не ты ли подошел к нему, а когда дверь отворилась, и тебя пригласили, то вошел? Никто не вынуждал тебя поступать так. Лишь ты сам принял такое решение.

– Я просто хотел есть. Хотел купить еду.

Как могло простое желание утолить голод привести к тому, что я сходил с ума. Я понял: истощение. Угнетенная атмосфера, царящая вокруг. Негде было укрыться. Везде были лица, на которых читалось лишь одно: страх! И безысходность…

– Поиск. Жажда удовлетворить потребность толкает человека вперед, даже если это всего лишь банальное удовлетворение жажды или голода. Пока ты не найдешь ответ сам, ты не сможешь понять, сколько бы раз я ни повторял. Ответь мне, что самое главное в книжном магазине?

– Книги, должно быть? – предположил я, хотя и не был уверен, что это именно так.

– Верно. Ты не пойдешь в магазин за тем, что тебе не нужно. Порой то, что имеет внешнее сходство, ведет к тому, что мы искали на самом деле. Ты думал, что ищешь одно, но нашел совсем другое.

Время от времени старик делал паузы. Словно давал мне передышку.

– Я уже очень давно храню память этого места. С самого его возникновения. Пора покинуть сцену.

– Что это значит? – я не совсем понял смысла слова «покинуть». Почему библиотекарь говорил так, и почему именно мне?

– Это значит, что пришло наше время, твое и мое. Запомни, оказавшись на пороге истины, ты должен решиться узнать все. Сожаление и сомнение уйдет, когда ты поймешь, что вошел сюда не зря.

Я совсем ничего не понимал. Старик исчез внезапно, но его голос звучал так, словно бы он прятался за шкафами книг. Однако я не сомневался, что если попытаюсь отыскать его, то он просто рассмеется. Я гонялся за тем, что и так было со мной.

Все напоминало какое-то безумие. Глядя на пустое кресло, где сидел старик, я поднялся. Подойдя к креслу, провел рукой по спинке, и посмотрел на то, где сидел прежде я. Посмотрев в окно, я увидел, как светлеет небо. Вспомнился вчерашний день до мелочей. Мелочи складывались в детали более крупные. Я сел в кресло старика и почувствовал тяжесть. Снова я услышал его голос:
– Прикосновение к истине открывает сердце. Истина не рождается где-то, она идет из себя.

– Ты обвинил меня в том, что мой взгляд на мир ошибочен, но сам сейчас пытаешься утверждать, что у каждого своя правда, – сейчас я почувствовал некоторое раздражение и злость на старика.

– Нет, не так. Правда всегда одна. Мы поддерживаем этот мир. Храним знание для людей, которые его не ценят. И не понимают, что без него уже давно бы сами перестали существовать. Ты можешь лить горькие слезы, но улыбаться всему миру. И мир не захочет видеть твоих слез, не захочет видеть правды, потому что она тяжела. О нашей боли знаем только мы сами. Сейчас ты увидел правду, осознал истину. Ты принял тяжесть, чтобы нести ее.

– В самом деле? – удивился я, не припоминая, чтобы давал каких-то клятв или обещаний.

– Что ты хочешь этим сказать? – холодно произнес старик.

– То, что нет смысла в этом месте, если остальные не знают о нем.

– Они не хотят знать. Возьми книгу и посмотри. Что ты видишь?

Я увидел, как исчезло мое имя. Появилась точка, словно кто-то собирался написать новое. Но то ли не знал, то ли не решался.

– Пишется новое имя, – сказал старик.

– Ради чего все это? Столько книг, которые не напишутся, которые будут брошены на полпути? — разве мог я принять нечто подобное так просто.

– В итоге, одна будет написана, — пообещал мне старик.

– Но потом исчезнет. Справедливо ли это? — усомнился я в ответе.

– На этот вопрос ответ ты уже знаешь: истина идет сама из себя.

– Да. Я мыслю, – следовательно, существую. Тогда, – я достал спички из кармана пальто: – Я принимаю решение, которое считаю истинным. Нет. Единственно возможным! Все закончится, потому что не может продолжаться без конца. Другие будут приходить сюда. И об их деле и уходе никто не узнает. Это несправедливо не только в отношении нас, но и всех остальных.

– Зачем? Ты хочешь все уничтожить? Какой в этом смысл?

– Если люди не заметят пожара, то смысла в самом деле не будет никакого. А если огонь, который коснется книг, затронет и их, тогда они задумаются о том, что потеряли. Если в сердцах родится сожаление, то они сами начнут собирать библиотеку. Общими силами. Помнишь, ты ведь сам сказал, что в каждом доме есть хотя бы одна книга. Потому что книга – это жизнь, – сказал я, более не сомневаясь, и, похоже, старик это понял.

– Все верно. Думаю, ты прав. Так действительно будет лучше, – согласился старик. Хотя, мне почему-то показалось, что он просто хотел убедиться, что я сам понимаю, что собираюсь сделать.

– Существование само по себе не имеет смысла. Голод заставляет искать. И это – твои слова, – сказал я старому библиотекарю. На этом наша беседа оканчивался. Я знал, что остался один в библиотеке.

***
Проходя мимо дома моего бывшего коллеги, в окне я увидел ребенка, девочку, читающую книгу. Она читала увлеченно, и не замечала меня. Меня это порадовало. В ребенке я увидел признак пробуждения и голода к знанию. Кто-то окликнул меня. Обернувшись, встретился лицом к лицу с моим давним товарищем.

– Простите, вы кого-то ищете или, может, ждете? – вежливо поинтересовался он.
– «Так изменился», – подумал я и о нем, и о себе самом.
 
– Простите, мы раньше нигде не встречались?

Он не узнал меня. Конечно, сейчас я выглядел стариком.

– Нет, – уверенно ответил я, чтобы подозрения не закрались ему в душу, и улыбнулся: – Я из другого города. Но один наш общий знакомый просил меня передать это вам, – сказав это, я протянул сверток.

– Что это? – удивился мой бывший коллега, взяв в руки сверток, и тут же раскрыл его.

Прочитав имя автора, он удивленно посмотрел на меня.

– Я и не знал, что он пишет книги. Вы знаете, где он? Я давно уже не видел его, хотя столько искал. Пропал так неожиданно. Ничего не сказал. Никому не сообщил.

– Он уехал. Очень далеко. Вряд ли вернется, поэтому просил передать, что помнит о вас, и всегда будет помнить. Книга теперь ваша. Надеюсь, вы прочтете.

– Конечно! Спасибо Вам огромное. Может, зайдете и выпьете чаю?

– С удовольствием, но нет. Я спешу. Может как-нибудь в следующий раз, если вдруг окажусь в городе, – ответил я ему, и улыбнулся, чтобы мой друг не почувствовал себя слишком обиженным отказом.

– Тогда до свиданья? – несколько упавшим голосом промолвил он, и протянул мне руку.

– До встречи, – пожав руку, я дружески похлопал его по плечу. В ответ он слабо улыбнулся, и мы расстались.

Я шел на вокзал. С минуты на минуту должен был прибыть поезд. Я уезжал. Навсегда. Если люди поняли, что они могут мыслить самостоятельно, значит, их существование имеет смысл. «Cogito ergo sum». «Je pense, donc je suis». «I think, therefore I am». «Я мыслю, а значит, существую». Эти строки запечатлел огонь на стенах моей улицы и дороги, но главное в тех, кто не побоялся подобрать угли и сберечь их для будущих поколений. Библиотекарь был прав – ничто не напрасно. В тот вечер я искал – и нашел именно то, что искал.