Чеченские наброски. Повесть - пунктир

               

 МРС ГЕРДА
(МРС – минно-розыскная собака)
               
Картина в четырёх частях с эпилогом. 
   Часть первая               
На бетонном полу вольера раскалённом, словно адская сковородка, ненавистным, июльским, белым чеченским солнцем, в  узкой полоске исчезающей тени, прижавшись к стенке собачьей будки, неподвижно лежит немецкая овчарка.
В алюминиевом солдатском бачке, радужно отображая окружающие предметы в зеркале маслянистой пыльной плёнки на своей поверхности, согревается до температуры заварного чая солоноватая, припахивающая подземной нефтью, вода. Рядом с питьевым бачком стоит точно такой – же бачок с нетронутой, покрывшейся грязно-коричневой коркой, кашей.
Тёмные разводы испарившейся на прокалённом бетоне  мочи и отсутствие следов собачьего кала, показывают, что собака давно ни чего не ест, но изредка пьёт воду, чтобы не сдохнуть  от бесстрастной неотвратимой жары.
На решётчатых дверях вольера висит красная уставная табличка, где жёлтыми, неровно вырезанными из лощёной бумаги буквами, сокращённо написано, что там, внутри находится служебная собака породы немецкая овчарка, сука по кличке Герда, такого то года рождения.
Большая лобастая голова лежит на вытянутых передних лапах, собака ещё не успела исхудать от тоски и непонимания произошедшего с ней предательства. Взгляд её пуст, глаза смотрят в неведомую точку и зрачки не реагируют на проходящих мимо дневальных солдат - дрессировщиков, на собак, снующих в соседних вольерах, на любое движение поблизости.
Грохот соседней гаубичной батареи, изредка обстреливающей далёкие чужие горы, приводит собаку в ужас. Давно, ещё в щенячьем детстве, рядом с ней внезапно выстрелили из охотничьего ружья и молниеносная дуга условного рефлекса, навсегда замкнула в подсознании чувство смертельного испуга.
С первым же выстрелом рослая и сильная овчарка, жалко сгорбившись, с поджатым под брюхо хвостом, достающим чуть ли не до грудины,  в  безумной истерике мечется по вольеру и потом, забившись в угол конуры, сжимается в панических судорогах.
На это  с презрительной досадой смотрит человек, привёзший её сюда, в другую, незнакомую, страшную и непонятную чужую жизнь. Это военный человек. Начальник. Всё здесь подчиняется ему. Он повелитель и он один из участников предательства царящего повсюду.

Часть вторая
Первым был сын хозяина. Хозяин гордился своей собакой, в их городе не стреляли, и овчарка не позорила себя детским испугом. Она охраняла дом, лаяла на чужих людей и слушалась хозяина.  Хозяин был стар и ласков. Он хорошо кормил собаку и позволял ей лежать на диване.
Однажды хозяин уснув, перестал дышать, и собаке вдруг стало тоскливо и страшно. Она завыла жалобно и безнадежно, и выла долго, пока соседи не позвонили сыну. Сын забрал собаку к себе, привязал в сарае и плохо кормил несколько дней. Потом, надев на овчарку намордник и строгий, с развёрнутыми внутрь металлическими шипами, ошейник, взялся за поводок и  отвёл её на вокзал. На вокзале их ждал военный начальник. Он отдал сыну деньги и тот ушёл не оглядываясь.
Начальник позвал солдата и передал ему собаку. Тот потянул за поводок, но овчарка упёрлась всеми четырьмя лапами и попыталась вывернуться из ошейника. Строгая стальная петля, впилась шипами в шею, вырывая шерсть и глубоко раня кожу. Собака испугалась боли и, привставая на задние лапы, забилась ещё сильнее, потом, задыхаясь, притихла. Начальник, грубо и презрительно, произнёс какие то слова и солдат, злобно потупившись, под крики и смех своих сослуживцев высунувшихся из окон плацкарта, упираясь и скользя берцами по гладкому асфальту перрона, рывками потащил раскоряченную, молча сопротивляющуюся собаку к вагонному входу. Там он передал поводок стоящим в тамбуре крикунам и, натужившись, обхватив сзади поперёк туловища, поддав под зад коленом, забросил овчарку в вагон. Внутри вагона к металлическим поручням уже были привязаны другие псы.
Потом была дорога. Монотонное укачивание, теснота, неизвестные запахи и звуки железнодорожного движения, пересадка в кузов грузовика, куда её снова беспощадно втащили, всё происходящее с ней, продолжало поддерживать в Герде бесчувственное состояние отрешённости. Она была уже не молода. По собачьим меркам возраст в 4 года равен 30 – 35 человеческим годам. В это время все  ресурсы собачьей психики уже использованы на приобретение того, что у людей называется внутренним складом, мировоззрением, характером.
У настоящих служебных собак, во взрослом возрасте, приобретённые рефлексы связаны с сознанием  прочными,  нервущимися сплетениями рецепторов и нейронов. Эти рефлексы превращены в специальные навыки,  автоматические способности,  вбитые в животное сознание дрессировкой  и закреплённые постоянными тренировками. От этих специальных навыков и от способности служебной собаки с точностью биологического механизма, выполнять свою работу, на войне зависят жизни многих людей.
Прочно закрепить необходимые уникальные качества у собаки можно только в возрасте от двух месяцев, до полутора лет, пока свободное место в её  молодой, а потому восприимчивой, нервной ткани не заполнено, не забито до отказа, другими приобретёнными, не относящимися к службе, условными рефлексами.
Об этом лучше всех знает военный начальник. Он классный дрессировщик. Его 5 лет обучали на специальном факультете военной кинологии. Потом была служба, карьера, перевод и, наконец, высокий пост в воюющей бригаде. Начальник знает всё.
Он знает, что за убийство минно – розыскной собаки боевики получают денег столько же, сколько им платят  за смерть русского офицера, или за уничтожение боевой машины пехоты.
 Военный начальник знает настоящую цену настоящей минно – розыскной собаки. И ещё он знает цену солдатской жизни на войне. Эта жизнь бесценна. Поэтому она ничего не стоит.
Поэтому получив в кассе бригады деньги на покупку подготовленных, или пригодных к дрессировке собак начальник, съездив на Большую Землю, возвращается оттуда, с разношерстной сворой беспородных псов, внешним обликом хоть как то подходящих под экстерьерные параметры служебных собак. Разница в цене, осевшая в кармане, дарит начальнику гордое сознание того, что он недаром носит свои погоны.
Герда сильно расстраивает начальника своим тайным пороком. Досадно. У неё замечательный экстерьер и документы, удостоверяющие принадлежность  породе. Её присутствие в центральном питомнике внешне украшало бы лощёную вывеску скрытого бардака.
 Ведь начальника тоже иногда проверяют. Но он «одной крови» с ними. Он знает правила игры. Поэтому, для проверяющих,  у него всегда готова к показу парочка отлично натасканных опытных псов. Их почти цирковая работа всегда вызывает у начальства удивлённое одобрение и прочной ширмой закрывает существование десятков тупых,  неспособных к боевой  работе собак, стоящих на военном довольствии в дальних, бригадных  батальонах.
Страх перед выстрелом делает Герду изгоем. Военный начальник раздосадован, его профессиональное чутьё дало сбой, вовремя не определив основной порок не совместимый с собачьей службой.
Он знает, что невозможно допустить и даже представить ситуацию, когда минно – розыскная собака в бессмысленном испуге перед выстрелом или даже отдалённым взрывом, панически мечется в поисках укрытия по минному полю.
Эта зловещая и, по сути, абсурдная картина, теоретически ставит под угрозу карьерное благополучие начальника, а  так же многие солдатские жизни.
Но военный начальник знает, что эти жизни бесценны, а потому ничего не стоят.
Дорого стоит машина иностранной марки. Она нравится начальнику, и ему давно уже хочется поменять своё старое авто. Дорого стоят власть, должность и звание. Дорого обходится ему женщина с Большой Земли. Она вечно канючит у начальника деньги, но ведёт себя в постели так страстно и самозабвенно, что он иногда делает ей подарки. Начальник, посмеиваясь, про себя называет её глупой шлюшкой и точно знает, что не женится на ней. Он ещё молод и перспективен. Его ценят командиры. Он одной с ними крови и знает правила игры. Впереди жизнь. Его жизнь. И она стоит всех напечатанных на Земле денег, а потому бесценна.
Судьба Герды решена. Уже приехал прапорщик, начальник группы служебно – розыскных собак самого отдалённого батальона. Он выполняет приказ и принимает овчарку. Прапорщик не знает о пороке, а потому  удивлён. Слишком уж сильно не любит его военный начальник, чтобы «одарить» такой породистой собакой.
Новый владелец берёт Герду на поводок, и она в первый раз выходит из вольера. Собаке кажется, что сейчас её повезут обратно в тот город, где нет выстрелов и где, наверное, уже проснулся старый и добрый хозяин. Герда тянет прапорщика за собой, не зная дороги. Она подчиняется направляющим рывкам строгого ошейника и оказывается вдруг в кабине военного бензовоза, и тот в составе длинной, попутной автоколонны долго везёт её в новую неизвестность. Душный запах горючего, присутствие и внимание  нового хозяина, его, давно позабытые собачьей памятью команды, расстраивают, тревожно туманят сознание и делают недосягаемым желанное прошлое. 

Часть третья.

Герда стала жить в вольере рядом с другими собаками и есть, специально приготовленную в собачьей кухне, кашу. Признала нового хозяина и подчинилась ему. Хозяин был твёрд и иногда жесток, поэтому Герда  научилась проходить от начала до конца, всю специальную полосу препятствий на тренировочном городке. Когда она отказывалась прыгать через высокую стену, забираться на шаткую лестницу или идти по бревну, хозяин подвешивал её на этих препятствиях и металлические шипы ошейника, разрывая кожу, душили собаку. Тогда она понимала, что должна сделать и делала всё, что бы её перестали вешать.
Герда научилась находить тротиловые закладки на учебном минном поле. Хозяин заставил её научиться. Он почти сразу определил порочную неискоренимую трусость собаки перед звуком взрывного удара и понял «доброту» своего военного начальника. Начальник частенько отчитывал прапорщика за нерадивость и грозился уволить. Прапорщик, про себя, крыл начальника матом и брал собаку на инженерную разведку, привязывая её в кузове грузовика, что бы, в случае чего, предъявить овчарку нагрянувшему с проверкой начальству, как обязательную штатную единицу боевого сапёрного расчёта. На привалах он кормил Герду, гладил большую лобастую собачью голову, думал и находил много общего в своей и её жизни. Когда на маршруте прапорщик выпускал собаку из кузова и брал на поводок, у неё просыпалось спящее, забытое и уже неосознанное желание вернуться в тот город, где не стреляют, к старому, уснувшему человеку, чей запах давно выветрился из памяти. Собака устремлялась вперёд и в бессмысленном ускорении, увлекая за собой, облегчала путь своему хозяину.
Через немалое время, в связи с сокращением собачьих штатов, Герду удалось снять со службы и списать за ненадобностью. Но её не пристрелили, как положено по инструкции. Собачье счастье запоздало махнуло ей хвостом и другой прапорщик, начальник подсобного хозяйства, товарищ последнего хозяина Герды, забрал беспризорницу к себе на свинарник. Там, она быстро забыла всё, чему её учили, и стала прятаться, услышав команды.
 Большой кавказский сторожевой кобель, обнюхав, признал суку и, в положенное время, немного искусав для порядка, прихватив зубами за холку, покрыл её. Не смотря на свой пожилой, к тому времени возраст, Герда понесла и ощенилась.  Она быстро растолстела и лениво бродила по «подсобке», сторонясь людей, не доверяя им. Люди быстро разобрали щенков потому, что те оказались большими и злыми. 
Старая сука всегда была сытой. На свинарнике часто забивали свиней и собаки обжирались парными внутренностями.
 Когда на соседнем полигоне стреляли и бросали гранаты, Герда, забившись в яму под сеновалом, ждала окончания учений.

Часть четвёртая

Как то комбат, обходя свои владения, увидел старую, жирную суку, вызвавшую у него отвращение. Комбат подозвал прапорщика и гневно произнёс команду.
Прапорщик нахмурился. Потом зашёл под навес, и вытащил спрятанный за потолочной доской, узкий кованый нож, потемневший от свиной крови. Подозвав  собаку, он ударил её остриём  точно под левую лопатку. Герда умерла почти сразу. Крови из раны вытекло совсем немного и бойцы, работавшие на «подсобке», ленясь копать яму, сбросили тушу в глубокий инженерный ров, опоясывавший территорию батальона,  присыпав сухой глиной то, что раньше было собакой.

Эпилог

Вечером, оба прапорщика пришли к могиле старой суки. Присев на сухую, пыльную траву рядом со рвом, разрезав на старой газете арбуз, они, не чокаясь, пили мутный самогон, долго  молча курили, и тихо говорили о превратностях собачьей судьбы и странных поворотах бесценной и потому ничего не стоящей жизни.

               
 ПАМЯТЬ – ВОЗДУХ МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА.

 Деревянная пятиугольная беседка стоит среди зелёных вагончиков и палаток выгоревшего цвета хаки. На лысом земляном полу в жестяном заплёванном ведре и рядом, окурки, жжёные спички и мятые пачки от сигарет разных марок.
Нудящегося вида дневальный солдатик из штабных приживалок, с огрызком веника, фанеркой вместо совка и картонным мусорным ящиком, безысходно приступает к уборке.
Долгий чеченский вечер не спеша расстилает тёмную бурку тени и усаживается на пологие горные вершины, заслоняя красное ветреное солнце. 
 Своим незамысловатым появлением в курилке уборщик спугивает со скамьи низкорослого, щуплого человечка средних лет в старом спортивном костюме с чужого плеча и больших, не по размеру, стоптанных грязно – белых кроссовках. Бомжеватого вида персонаж нелепо выглядит на фоне строгих штабных камуфляжных декораций Ханкалинской воинской группировки, но это совершенно не трогает дневального сонно передвигающегося вокруг ведра. Человечек смущённо улыбается, согласно кивая плешивой головой и затем, усвоив равнодушное к себе отношение, тихо присаживается на край скамейки, что - бы не мешать.
Его зовут Вова, Володя. Фамилия и отчество далеко в прошлом, к ним надо ещё привыкать заново, как и к новому настоящему и к возникшему недавно будущему. Человек не курит. Он смирно сидит на скамейке, всё время пока нет допроса, и вскакивает, привычно улыбчиво сжавшись перед любым, зашедшим покурить, военным. За неделю к нему привыкли как к неотъемлемой части курилки. К тому же у гражданского удивительная способность не привлекать к себе внимания. Своей незначительностью он мимикрирует, добродушно сливается с окружающей средой и не раздражает собственным присутствием даже бойцов спецназа из личной охраны командующего, на которых гражданский посторонний облик обычно действует как красная тряпка на быка.
Невзрачный человечек Володя всегда нетерпеливо ждёт завтрака, обеда и ужина. Он насквозь болен хроническим чувством голода. Приставленная к нему бравая женщина, военный психолог, считает ниже своего майорского достоинства обращать внимание на эту мелочь. Она ни когда не берёт в столовой вторую порцию для Володи, хотя в её праве обеспечить ему дополнительное питание. Такое проявление сострадания и великодушия противоречило бы неписаным общепринятым правилам местной корпоративной этики. Поэтому ни «психологиня», ни сидящие рядом офицеры штаба не замечают жадного, голодного взгляда маленького человека. Он сам стыдится показать этот взгляд и прячет его в своей тарелке. По правилам той же этики, каждый присаживающийся к столу, либо встающий из-за стола в офицерской столовой желает присутствующим приятного аппетита. Бравая интонация голоса подчёркивает твёрдость статуса посетителя. «Приятного аппетита» - вдруг, то и дело, раскатисто разносится под сводами столового зала, а маленький человечек торопливо жуя и глотая, улыбается и благодарно кивает головой, словно китайский болванчик. Если повезёт, Володю ещё после ужина, во время допроса, угостят чаем со сладостями грозные и всевластные фээсбэшники. Но такой голод нелегко побороть в желудке, сначала его нужно убить в сознании, а это не просто.
Солнце покрасневшим от усталости взглядом прощается с крышами вагончиков и жестяными дыхальцами палаточных печных труб. Ханкала втягивает в себя пыльные щупальца механизированных колонн, запирает до утра на запасных путях бронепоезда, надеясь на надёжность минных полей, расставляет засады, посты и секреты. Штабной горнист играет отбой и сонный триколор, прислушиваясь к протяжной меди, не спеша спускается по флагштоку. Привычно свернувшись на руке знаменщика, он отправляется на ночлег в сейф оперативного дежурного. Ночь смыкает веки небосвода и горизонта так плотно, что появляются звёзды. Луны нет. Тихо. Только окрики часовых задают нехитрые арифметические задачки числовых паролей, где на неправильный ответ вместо двойки можно получить пулю.
Ночь. Самое рабочее время для «особистов» ФСБ и ГРУ. Для них Володя стал неожиданным подарком, словно метеорит для астрономов, упавший на клумбу рядом с обсерваторией. 
 Снова, в который раз, легко и безропотно, повторяет маленький человек главную историю своей вышибленной из колеи, извернувшейся, треснувшей пополам, жизни…
 Два с лишним года назад он был главным редактором областной газеты, жил, работал, руководил своими сотрудниками в миллионном городе в центральной части России. Что привело его в охваченную войной Чечню, Володя объяснить не может. Он путанно говорит, о каком то, необъяснимом притяжении, сравнивая его с эффектом чёрных космических дыр.
 В конце 90 – х истерика Чеченских событий разрывала в клочья остатки устоев и стабильности прошлой жизни. Жеребца по кличке «Народ», по всем правилам кастрации спутали и надели ему на верхнюю губу кожаную петлю страшной, нелепой и бестолковой войны. Скручивая спиралью удавку, сдавливая плоть, живой организм обездвижили, парализуя болью все нервные окончания. Потом очумевшему от болевого шока «Народу» отрезали достоинство  и выбросили на помойку. Но в те времена трудно было оценить и понять происходящее.
Редактор областной газеты был профессиональным, талантливым журналистом. Солидный руководитель, при среднем росте весивший за девяносто килограммов. Квартира в центре, жена, машина и другие атрибуты материального благополучия, всё было на месте. Покоя не было….  Видимо генетическая программа дала сбой ещё при зачатии и теперь вдруг проявилась отсутствием гена равнодушия в организме сорокалетнего мужчины. Жена не поняла и стала чужой. Её генотип был стандартным, и программа самосохранения не давала сбоев.
Однажды в редакции газеты появилась солидная дама - председатель Союза Советских женщин. Серьёзное, звучное название, учитывая совсем недавний развал советского государства и покровительство компартии России. Эта общественная организация собиралась добровольно исполнять роль посредника в переговорах с боевиками по обмену и выкупу военнопленных.  В царящем бардаке смутного времени, в идиотизме чиновничьего беспредела, в предвыборной политической свалке интересов, такие полномочия были предоставлены женскому Союзу, не смотря на очевидную авантюрную глупость всего предприятия.
Солидная дама, бывший номенклатурный партийный работник, политический деятель, председатель организации со звучным государственным названием, уверенно распахнула дверь в кабинет главного редактора. Вместе с дверью распахнулась и та самая чёрная дыра, изменившая своим притяжением жизнь и судьбу хозяина кабинета.
Даме был нужен журналист, освещающий  в печати её тернистый, жертвенный путь. Мандат на проезд в зону боевых действий был готов. Чеченская агентесса с места передавала сведения о готовности полевых командиров вести переговоры и обменивать пленных. Володя почувствовал жутковатый, чёрный, тянущий  колодезный холод и сказал, что сам отвезёт парламентёршу в Чечню.
С первой минуты путешествия сосущее чувство тревоги, скрытое ожидание чего – то неизбежного, не покидало главного редактора. Но он уже не мог справиться с притяжением выбранного пути и разгонял свою иномарку по незнакомой, опасной и чужой дороге. Уверенная в себе спутница важно предъявляла на блокпостах пропускные документы. Мандат работал, и исправно вёл их к назначенному пункту переговоров. Спутники не знали, как прочно и как надолго, будут связаны они этой дорогой.
Посредница по имени Хава, продержав их у себя пару дней, сказала, что в целях конспирации и удачного хода предприятия, нужно переехать в соседнее селение. Там они прожили у незнакомых людей ещё четыре дня. Вечером хозяин дома, завязав гостям глаза, перевёз их в другое место. Всё это напомнило Володе ленивую игру сытой кошки с мышью, но он, плывя по течению, казался себе посторонним наблюдателем, а не жертвой в этой игре. Сознание всё ещё безвольно цеплялось за исчезающую надежду на благополучный исход.
Реальность наступила сразу, после того, как с пленников сняли повязки. В комнате стояли и сидели бородатые вооружённые люди, говорившие между собой на чужом языке.  Обыденно и просто, посоветовав заткнуться, начавшей было выступать женщине, их допросили, записав личные данные и все возможные контакты. Личность Володи вызвала довольный смех и удивлённое оживление бородачей. Стало понятно, что его спутница была основной, специально разрабатываемой целью похищения. Главный редактор центральной областной газеты оказался приятным дополнением к первому призу. Теперь выкуп в два миллиона долларов стал  ценой и гарантией жизни пленников.
Низкий, не разогнуться, сарайчик, охапка соломы на глинобитном полу, старый тракторный двигатель, к которому кольцами одних наручников прикованы оба человека – средних лет мужчина и женщина, давно разменявшая пятый десяток. Поганое ведро,  одно на двоих. Кормёжка концентратами по случаю, или один раз в сутки, ночью небольшая прогулка, также скованной, неразлучной парой.
Подвалы домов, землянки, горные пещеры, лесные шалаши, скрытые базы боевиков. Пленников часто перевозят с места на место. Они всегда вдвоём. Их не расковывают даже зимой, позволяя мыться в горной речке, или когда отводят справлять нужду. Женщина ломается почти сразу, теряет интерес к жизни и начинает впадать в маразм. Благодаря возрасту и непривлекательной внешности её не насилуют, хотя часто, смеха ради, с настойчивой циничностью предлагают соитие.
Судьба сводит пленников с несколькими, взятыми в бою солдатами и, так же похищенными ради выкупа, двумя бизнесменами из Питера. Один из них,  не выдержав ожидания, сходит с ума. Другой заболев, перестав бороться, умирает.
Особенно не везёт пленным российским контрактникам, с ними проводят спаринги или отрабатывают удары, подвесив за руки на перекладине. Иногда ради забавы военных пытают, придумывая разные способы. «Русский плач №2» - популярная пытка. Пленному выбривают голову и поджигают над ней свёрнутые на палке полиэтиленовые пакеты. Горящие капли пластмассы направляют на голое темя извивающейся жертвы. Часто солдат просто убивают за ненадобностью.
Странно, казалось бы, Володя со своим интеллигентным, кабинетным прошлым, в жалком, нелепом положении пленника пристёгнутого к слабой, пожилой, опустившейся женщине, не имеет возможности выжить. Но что – то происходит. Что – то позволяет ему выживать. Он изменяется, голодая, сбрасывает тридцать килограммов лишнего веса, перестаёт болеть, заботится о своей напарнице, продлевая и её жизнь.
Переговоры об их освобождении затягиваются, переходят в фазу длительного торга, в результате чего сумма выкупа значительно снижается. В минуты просветления женщина радуется этому думая, что так выкуп отдадут быстрее. Володя же, почти сразу начинает догадываться, что за них не заплатят, и с этой тайной мыслью продолжает жить. Он всегда готов к работе, добродушен, услужлив и улыбчив, но не пресмыкается и не заискивает. Это тонкое равновесие. Его неказистый, оборванный вид не привлекает к себе ожесточённого внимания хозяев. Днём Володю постоянно используют на хозяйственных работах, он всегда под рукой, собирает дрова, стирает, готовит, чинит одежду и обувь, чистит оружие. Руки работника в мозолях, потрескавшиеся пальцы ищут дела. Его не избивают, к нему привыкли и только иногда могут пнуть, как подвернувшуюся, не вовремя, собачонку. Ночью раба пристёгивают к напарнице, а утром снова отпускают на работы. Уже два года, он и она прикованы друг к другу.
Но есть ещё главная тайна позволяющая выживать маленькому человечку. Чувства обязанные притупиться в животном, безысходном существовании, обрели у Володи неожиданную остроту. Профессиональная пытливая журналистская память развилась феноменально. Жалкий пленник запоминает каждую мелочь. Это его тайный труд, путь к спасению, лекарство, стержень, смысл его существования.
 Он может показать на карте все места своего пребывания и воспроизвести по памяти события каждого дня двухлетнего плена. Фамилии и имена боевиков, адреса, численность бандитских группировок, свойства характера, приметы,  привычки главарей, услышанные обрывки разговоров, позывные, цифры и даты. Все детали. Его постоянный тюремщик, главарь одной из банд, коллекционирует жетоны убитых контрактников. На специальном шнурке, привязанном к поясу, их накопилось больше десятка. Володя помнит каждый многозначный номер каждого жетона. Одного случайного взгляда брошенного на развёрнутую военную карту, достаточно маленькому человеку, что бы навсегда запомнить изображение. Его не готовили в спецшколах секретных служб, не засылали специальным агентом во вражье логово, обещая прикрытие, спасение, помощь и награды. Как израненная собака последним чутьём находит себе целебную траву, так и маленький, забытый, ни кому не нужный человечек находит в себе силы к существованию.  Память – его достоинство, воля, высота, храбрость, его воздух, его жизнь.
Изредка в банде появляется переговорщик Хамид. Он - большая величина в среде боевиков и ведёт денежные дела во внешнем мире. Хамид хорошо образован и позволяет себе добродушное отношение к пленникам. В свои приезды он дарит им немного надежды, рассказывая о ходе переговоров, и весело предлагает потерпеть ещё чуть – чуть.
Но сегодня Хамид устало сидит у ночного костра возле входа в пещеру и молча отворачивается от ищущего, вопросительного взгляда Володи.
Маленький человек понимает всё. Выкупа не будет, а значит, будет смерть. Маленький человек принимает решение.
 За всё время Володя так примелькался в банде, что, ослабил внимание к себе. Его редко проверяют, и поэтому сейчас он просто ложится на землю, рядом со своей подругой по несчастью. Она давно живёт в заторможенном, растительном мире и не реагирует на Володю. Ни кто из бандитов не подходит проверить пристёгнут он или нет.
В середине ночи пленник подкрадывается к спящим боевикам. У него нет определённого плана. В нём нет отчаяния, дерзости и порыва. Все человеческие эмоции, окаменев, легли на дно сознания. Приобретённые в плену животные рефлексы самосохранения безошибочно ведут маленького человека в опасной, чуткой темноте. Он берёт разряженный автомат, стоящий у стенки и в слепую нащупывает «разгрузку» с магазинами, лежащую рядом. Затвор заклинивает. Калибр патрона 7,62 не подходит к изготовленному под калибр 5,45 стволу и это спасает от расстрела спящих на нарах людей. Часовые на улице, и пока ни кто не мешает Володе действовать в пещере. Сегодня маленький человек готов сам дорого продать свою жизнь, сам готов получить за неё выкуп душами своих тюремщиков. Неизведанная, тайно накопленная за два года лишений, боли и унижения, сила, позволяет пленнику сохранять холодное спокойствие. Мгновенно, появляется следующее решение,  и автоматически следуя подсознательным приказам, Володя находит в темноте нужный ящик с боеприпасами. Две гранаты РГД – 5 помещаются в карманах драной, солдатской куртки, и ни кем не замеченный пленник выскальзывает из пещеры. Зная расположение постов, маленький человек незамеченным уходит в горы.
Погоня начинается раньше, чем он надеялся. Теперь за его голову назначена награда.  Если бы бандиты знали, сколько информации хранится в этой маленькой,  грязной и плешивой голове, они давно бы уже отрезали её от тела.
 На машинах и мотоциклах загонщики блокируют местность, расставляя засады на всех возможных путях побега. Как дикий затравленный зверёк Володя пережидает в норах светлое время суток и движется только ночью. Наткнувшись в темноте на засаду, он бежит и вплавь перебирается через разлившуюся горную речку. Погоня настигает. Спасают гранаты. Одну из них беглец, в спешке забыв выдернуть кольцо, словно камень бросает на встречу плывущим к его берегу преследователям. Другая граната, брошенная по правилам,  взрывается в воде, не причинив бандитам урона. Однако взрыв пугает пловцов, и они поворачивают обратно. Весь следующий день Володя, словно ящерица, зарывшись в серый глинозём, лежит посреди вспаханного поля и наблюдает, как по грунтовым дорогам, вдоль лесных полос, передвигаются поисковые бандитские разъезды. Он уже в предгорьях и около недели почти ни чего не ест. Однажды его мёдом и хлебом кормит старый пасечник чеченец, не сказавший ни слова и взмахом руки указавший правильное направление движения.
К исходу седьмых суток, измождённый, оборванный, маленький человек выходит на придорожный блокпост внутренних войск России. Он садится на дорогу у ног окликнувшего его солдата и плачет.
Через несколько дней, уже к другому Российскому военному блокпосту подъехала машина, и развернувшись, оставила на дороге оборванку славянской внешности  с замедленными рефлексами и потухшим взглядом.
 Придав своим побегом новый звучный резонанс забытому давно похищению, Володя спасает жизнь и своей напарнице. Если бы не побег, этих двоих всеми забытых, ни кому не нужных, бесполезных людей, давно бы уже прикончили в молчаливых, равнодушных горах. Боевики правильно посчитали, что смерть выжившей из ума старухи не сможет принести пользы, а её освобождение даст хоть какие - то политические плюсы в сложившейся ситуации. Короче они просто решили, что её лучше выбросить, чем убить.
Такая вот история.
После двух недель допросов, записей и проверок полученной уникальной информации Володю отпускают. Маленькому человеку не вручают наград, не исполняют в его честь государственного гимна, не осыпают материальными благами. Ему, дают немного денег на дорогу, справку заменяющую документы и на бронепоезде, вместе с военным попутчиком, отправляют в Моздок. От - туда на электричке они добираются до Минеральных Вод, где спешащий по своим делам военный покупает Володе билет на поезд, провожает до вагона и, простившись, растворяется в толпе.
Через сутки Володя окажется в своём большом городе.  Его ни кто не встретит и он, в спортивном костюме с чужого плеча, и стоптанных, больших не по размеру, грязно – белых кроссовках, смущённо и добродушно улыбаясь спешащим, суетящимся пассажирам, незаметно выйдет на привокзальную площадь.
 Опустившись на самое дно воронки чёрной дыры, и вырвавшись из её притяжения, Володя окажется у порога незнакомой вселенной, где ещё нужно будет отыскать космический смысл равновесия, чтобы не сорваться с орбиты, и не превратиться в маленький, падающий метеорит.
 
СОН О РАЕ.

Старое русское кладбище.
 Старое, заброшенное русское кладбище укрылось  в немом запустении бугристого распадка, к западу от позиции штурмового отряда на окраине Грозного.
Выцветшими линиями случайного наброска, ускользающим беспокойным сном, иногда проявляется эта история на сером фоне обветшалого занавеса прошлого времени. Как узелок, зачем то завязанный на повседневном носовом платке, что вдруг отыскался в кармане старой, заброшенной на чердак шинели. Найденный случайно, он уже не даёт покоя, настырно понуждая распутывать концы прошлого и настоящего, без спроса возвращая памяти давно позабытый долг.
 Ломанное окопное кольцо круговой обороны, перечёркнутое во многих местах осыпавшимися углублениями капониров, укреплённое кое-где гнилым берёзовым кругляком. Башни бронемашин над земляными валами с пушками и крупнокалиберными пулемётами, развёрнутыми на основные направления секторов обстрела. Серые, выцветшие крыши палаток, штабная техника в низине. Тыловые службы и миномётная батарея в центре полевого лагеря. Пара полевых кухонь, дизель – генератор. Штабная палатка с длинными удилищами антенн радиосвязи. Затишки походных сортиров на отшибах,  замаскированные и огороженные чем попало, узкие, глубокие приямки шириной в один штык большой сапёрной лопаты.
 В направлении города, сразу, через колею грунтовки, обрывистый спуск в овраг с многолетней путаницей сухих кустов чертополоха, прошлогоднего пырея и замершими ажурными шарами перекати-поля, нанизанными на  косые, ломкие стебли высокого бурьяна. Дальше, примерно в километре, по склону холма – истончённая, разорванная старыми воронками, нитка разбитого асфальта. Она тянется от развалин складской зоны безжизненного завода застывшего вдалеке справа,  до скрытого за пригорком милицейского блокпоста на въезде в город.
Между этой дорогой и оврагом замершая, безвременная кладбищенская пустошь. Оградок нет. Только неровные, ломанные, прерывистые шеренги покосившихся крестов трудно равняются в каком-то странном анатомическом порядке, будто умерло само кладбище и теперь из земли торчат оголённые кости его скелета. Нет табличек. Могильных  холмов не видно, лишь трава на их местах чуть приподнимается по старой, многолетней привычке. Наверное, так может выглядеть беспамятство.
Вдоль края кладбища к асфальту, по взгоркам и ухабам тянется полоса грязи, размешанная гусеницами и ребристыми протекторами тяжёлых колёс. Издали она напоминает неровный, воспалившийся старый шрам на небритой щеке. Рядом извилистые, двойные царапины запасных проездов.
 Контрольно-пропускной пункт на стыке грунтовки и асфальта  находится за пределами линии круговой обороны. Он охраняется днём усиленным отделением мотострелков.  Ночью свой секрет сюда выставляет разведка.
 Нора в земле укрытая брёвнами и старым дёрном, с бойницами в разные стороны. Стрелковые щели,  две рогатки по краям дороги, и перекинутая между ними, изогнутая, ржавая труба с противовесом, обозначающая шлагбаум. Невдалеке, словно высохшая челюсть с осколками старых зубов, изломанная бронетехникой мёртвая лесополоса, обозначенная остатками полусгнивших стволов,  с пробившимися кое-где от корней слабыми побегами молодой поросли.

Цунами военного штурма, однажды поглотившее город, схлынуло несколько лет назад, превратив в руины здания, отравив неуловимым запахом ненависти и страха всю округу. Противоядия нет. И только Время может теперь лечить этот мир словно больная, бездомная  собака, медленно вылизывая рваную рану, скуля от боли, слепо подчиняясь вечному зову самосохранения.
Нужно только ждать. И отряд ждёт в сером забытьи падающих дней. Ждёт в смутной надежде на тишину. Ждёт  в обречённой, безвыходной готовности подчиниться приказу. В тревожном сне ожидания свернулось раненое время.

Женщина торгует на разбитой обочине старого асфальта, возле съезда на грунтовку,  у изогнутой, ржавой трубы перекрывшей дорогу. Рядом легковушка, нанятая по знакомству, с молчаливым водителем внутри. У открытого багажника, солдаты из охраны КПП.
Раиса – нередкое в Чечне женское имя, такое же как, например, Хава или Мадина. В России тоже есть женщины с именем Раиса. Да…, тоже есть.
 Раиса, Рая.
Внешность её обычна, как обычна, например, красота дневного света, или звёздного неба, на которое забываешь взглянуть. Как течение реки, над которым не успеваешь замереть и задуматься. Это, обычная, независимая красота, не нуждающаяся в восхищении и оценке. Косметики нет, а будничная одежда проста, опрятна и удобна. Рыжие волосы подхвачены сзади тонким шерстяным платком, повязанным  без кокетства, с совершенной, незаметной простотой изящества. В здешних местах рыжий цвет волос присущ только коренным, «горным» чеченцам.
Рая говорит с солдатами. Разговаривать с чужим племенем на сложном диалекте военного времени – особое искусство. В эпоху ненависти, злобы и страха оно даётся не всем. И многие уходят, так и не успев им овладеть,… или потому, что не успели. Здесь важны не слова, а правильность интонаций, чистота тона и отсутствие полутонов. Скрытая твёрдость внутреннего стержня, отсутствие фальши и посторонних эмоций. Равнодушие в голосе. Деловое спокойствие.
 А ещё, главное. Нужно не думать, совсем забыть про страх, иначе пропадёшь. Тебя вычислят особым нюхом, звериным чутьём поймут твою слабость и сломают, почувствовав своё превосходство.
Равновесие. Тот, кто овладел им, может легко ходить над вырытой войной пропастью.
Раиса уже давно в своём деле, ещё с первой военной компании, после того как потеряла мужа. По горной дороге они вместе ехали в машине, когда стали стрелять миномёты. Муж был не последним человеком в отряде известного полевого командира. Осколком ему разорвало грудь и машина, потерявшая управление, долго кувыркалась по каменистому склону, но так и не взорвалась. Рая выжила. С тех пор она даже на небольшом спуске, сидя в автомобиле, старясь не привлекать чужого внимания, наклоняет голову, незаметно зажмуривает глаза и вся сжимается, чтобы ни кому не выдать страха и не показать своей слабости.
Осталось двое, тогда ещё маленьких детей, и Рая вошла в семью старшего брата, чей дом уцелел от штурма, потому, что стоял в пригороде Грозного. Брат раньше тоже воевал против федералов, но теперь служил в гвардии нового законного президента республики. Это позволило ему договориться об открытии маленького магазина на территории районной городской комендатуры, и помочь Раисе стать в нём хозяйкой.
Теперь она, собирая и раздавая заказы, целыми днями мечется в делах по городу, по разрушенным улицам, между вооружёнными и безоружными людьми, между своими и чужими, переставая замечать разницу, забывая прошлое, не думая о будущем, стараясь не потревожить свернувшееся раненое время. Штурмовой отряд, расположенный на окраине кладбища, прикомандирован к комендатуре, и продавщица, стараясь подзаработать, сама привозит товар за город, к удалённому придорожному контрольно – пропускному пункту.

Хорошо продаются сигареты, батарейки,  майонез в пластиковых упаковках, сладости, всякая другая разная мелочь в нехитром полевом военном ассортименте. Особая статья – пластиковые карты оплаты «Мегафона», единственного оператора недавно появившейся в республике сотовой связи. Этот товар русские «контрабасы» берут оптом и после сбывают в отряде со своей наценкой. Аппетиты растут, и карточки с цифровыми кодами для следующих покупателей стоят уже чуть ли не в два раза дороже. Пост у дороги становится выгодным для его охранников, коммерческим предприятием, а это не предусмотрено законом службы.
Однообразная жизнь  военно-полевого лагеря теснится в замкнутом окопном мирке, в плотном клубке взаимоотношений не всегда подчинённых уставу. Это строгая, жёсткая среда, требующая контроля.  А устав, для одетых в форму людей, словно библия для верующих. Все о ней знают, но, каждый по – своему договаривается с богом.  И если обойтись без пафоса, то и там и здесь, всё идёт, мягко говоря – не туда и рядом.
Вот поэтому и бежит к КПП вдоль колеи, сбоку от расквашенной колёсами грязи, по примятой траве, замполит отряда. Бежит, выспавшись после ночного дежурства, бежит ровным кроссовым темпом, перепрыгивая бугорки и кочки. Бежит потому, что бег приятен, набегу хорошо думается и кажется, что так, наедине с собой, можно немного растолкать, расшевелить тревожно спящее время.
Бежит капитан, подпрыгивая на весенних, скользких от нерастаявшего снега, кочках.
Рая стоит на дороге. Одна, в окружении вооружённых солдат, плотно столпившихся, нависших над багажником автомобиля.
Капитан, добежав до шлагбаума, вдруг споткнувшись, чуть не упал в грязь. Широко взмахнув руками, совершив нелепый прыжок и громко охнув от неожиданности, он с трудом удержал равновесие, нечаянно рассмешив Раю. Спрятав лицо за поднятый воротник куртки, чеченка улыбнулась глазами, и военный весело посмотрел на неё. Потом он принял рапорт от старшего сержанта.
После первой неожиданной улыбки им было легко знакомиться. Рае сильно повезло в этот день. Теперь её машину два раза в неделю станут пропускать в лагерь в определённые часы и даже организовывать очередь среди покупателей. Спасибо капитану…
 Какой румянец был у него. Во всю щёку. Этот румянец скрывал возраст. Ведь, уже не молоденький. Наверное, вместе, примерно в одно время, когда то ходили в школу. Давно,… ещё тогда… Он высокий. И простой. Не липнет взглядом, не кичится властью. Смешно так,… чуть не упал…
Рая кутаясь в воротник, скрывает улыбку от водителя. После переключается на заботы. Они говорят на своём языке о том, что нужно найти ещё одну машину, что бы перевезти русским весь товар, который можно продать.
Два раза в неделю приезжает в отряд магазин.
Капитан встречает легковушки с товаром на КПП. Пока идёт досмотр они с Раей успевают переговорить накоротке, поздороваться, улыбнуться,  сказать дежурные, ни чего не значащие слова. Потом машины пропускают в лагерь.
Вроде бы простое дело этот магазин, а мороки не оберёшься. Контрабасы прут, как в «последний день». Если не стоять по близости,  так успеет дойти и до драки. Здесь не будут, конечно, кулаками махать, но, потом легко может выскочить. Разбирайся там, кто кому чего сказал, и почему бойцы, без фонарей фиолетовых и соплей кровавых,  пачку сигарет поделить не смогли. Прячь их «медали» от начальства. Расследуй. «Объяснительные» собирай – «…шёл, упал, споткнулся». Себе дороже. Вот и сидит замполит на зарядном ящике, недалеко от легковушки. Отсюда хорошо видно людей у прилавка. Кто наглеет, кто суетится, хапает чего  не надо. Тут и не знаешь человека, а всё про него поймёшь. В общем, полезное занятие, когда делать нечего.
Рая удивляет капитана. Сидя в сторонке, переговариваясь с бойцами, он незаметно наблюдает за ней. Красивая. В тот, первый раз, даже не разглядел, как хороша. Но, держится…! Вокруг пятьсот военных. Эти баб по полгода, а то и больше, не видят. К тому же чеченка. Кто его знает, что там за душой собралось. Вон, водители её, из машин не вылезают, курят нервно,  да на часы исподтишка  посматривают. Неуютно  им. С год назад сами по горам с автоматом шастали. Нет в Чечне взрослого мужика, который бы не воевал.
А эта…  Ведь даже разговоров о ней, и то нет в отряде. Уже давно бы обсудили всю с ног до головы, понаплели всякого, да грязи натащили. Что ещё от скуки делать. Так, нету! Комбат – бабник, в батальоне ни одной юбки не пропустил, и тот ходит мимо, только здоровается. Хоть бы подмигнул, что ли.
Рая, закончив торговлю, стоит  чуть в стороне, на пригорке, в ожидании, когда водители приготовятся к отъезду. Простое платье под ветром незаметно обнимает стройное, сильное  тело. Платок на голове прячет густые рыжие волосы.  Капитан подходит попрощаться до следующего раза. Обычные слова, обычные взгляды, оставляют у них необычное ощущение,  скрытого от окружающих и от самих себя, секрета. И открывать его друг другу, наверное, рано, и, скорее всего, ненужно. Ведь это может  превратить их тайну в очевидную, и уже понятную,  старую как мир, истину.

На неделе зарядили дожди, и в следующий раз, для того что бы перевезти товар по размытой дороге, его перегружают в военный «ЗИЛ».
Водители чеченцы с удовольствием остаются ждать у КПП на дороге, а замполит подсаживает Раису в кабину, влезает сам и захлопывает дверь.  Солдат за рулём с трудом ловит колею, цепко наблюдая за дорогой. Мотор заходится бурлацким протяжным воем. Грязь из-под колёс барабанит в днище и подкрылки. Укрытый тентом кузов громыхает и скрипит всеми своими суставами. Машину швыряет и подбрасывает на заносах. Им приходится держаться, ногами упираясь в пол и прижимаясь спиной к сиденью, иногда сталкиваясь коленями и плечами. Наступает стремительный спуск в распадок и, затем,  извилистый, крутой подъём по склону. Их сильно прижимает друг другу.
Сжавшись от давнего ужаса перед горной трассой, зажмурив глаза, Рая вдруг просовывает свою руку под локоть замполита и сильно сжимает его ладонь. Она тихо, почти бессвязно, шепчет ему о той аварии и о своём страхе, говорит, что не может видеть дорогу во время спуска или подъёма.  Она признаётся ему в том, в чём не признавалась ни кому раньше, боясь выдать свою слабость. Замполит молчит.
Рая не понимает, что с ней, и почему она держит за руку этого мужчину. А капитан, не отпускает её пальцы до конца пути.
Водитель, ни чего не видя кроме колеи, тихо, со злобой, матерясь,  за десять минут, вместо обычных двух - трёх, довозит их до места. Оставив машину с открытым, устроенным под прилавок, кузовом он уходит в палатку.
В этот раз замполит не сидит по соседству на своём зарядном ящике. Он  появляется уже к концу торговли. Спрашивает как дела, и коротко говорит шофёру:
- Поехали. Я с ней в кузове. В кабине боится, после аварии она. На дорогу смотреть не может.  Разбивалась.
Капитан помогает закрыть борт, запрыгивает под тент и, опустив полог, садится рядом с Раей на шаткую откидную скамейку. Через минуту, когда за пригорком скрываются крыши палаток, он обнимает её и целует в волосы и лицо. И Рая, вцепившись  в его одежду, отвечает жадно, плотно закрыв глаза. «ЗИЛ» трясёт, болтает в разные стороны. Они находят губы друг друга, часто больно, до крови стукаясь зубами, пытаясь не упасть со скамейки, скользя ногами по отсыревшему картону разорванных ящиков на грязном металлическом полу. Верхняя одежда препятствует прикосновениям. Короткая дорога лишает любой надежды на настоящую близость. Тряска и скачки кузова делают   объятия нелепыми и смешными.  Рая крепко сжимает  колени, не давая капитану просунуть ладонь себе между ног, и сдавленно стонет, когда он языком и губами находит её шею.  Стонет, как волчица в момент весенней ласки, не слыша себя, не замечая вокруг ни чего.
 Дорога закончилась. Замполит перебрался на противоположную скамейку с другого борта. Они не сказали друг другу ни слова. Рая успела поправить платок.
Он спрыгнул на землю, поймал её и помог выбраться на обочину. Не выдав  своего секрета, они, как всегда попрощались на виду у всех и Рая, сказав что-то водителю на своём языке, уехала. 
Вот, собственно и вся история.
Больше капитан ни разу не садился с ней в машину. Потому, что это было нелепо, странно, смешно и ненужно. Потому, что это разбивало окружающий мир и не давало им спокойно жить в своём привычном, спящем, раненом времени.
Внезапно пришёл приказ на выступление штурмового отряда к месту постоянной дислокации в отдалённый район республики. Приказ был выполнен,  и через положенные четыре часа грохот двигателей и голоса людей перестали тревожить тишину опустевших окопов.
Вот и всё.
Был ещё один телефонный разговор.
- Приезжай в Моздок. На поезде четыре часа. Я отпрошусь со службы. Возьму отпуск на сутки. Сбегу. Снимем квартиру. Ночь будем вместе. Приезжай.
- Н-е-е-е-т, - долгим протяжным эхом в телефонной трубке, - Н-е-е-т. Ты уедешь…, а я думать буду. Н-е-е-е-т…
Утихло эхо. Растаяло. Словно приснилось.
А может,  правда приснилась эта история, которой и не было вовсе в том далёком, смутном, забывшемся прошлом. Приснилась и осталась в памяти ненужным узелком, смутным образом старого заброшенного русского кладбища скрытого в немом запустении бугристого распадка. К западу от позиции штурмового отряда, на окраине Грозного.


ВОП – ПЕРСОНА
(ВОП – взводный опорный пункт.)
               
Холмистая степь. Вдалеке, по горизонту, горы. Раньше видны были тревожные шлейфы чёрного дыма от горящих там нефтяных скважин. Теперь картина спокойна и малоподвижна, как море безветренным осенним утром.  Штиль.
За земляным валом обнесённым «колючкой», на чахлой траве, бездвижно, словно серое, дождливое облако, незаметно меняя очертания, пасётся соседская отара овец и небольшой табунок лошадей. Сосед в округе уважаемый человек. Фермер. Два сына в бандитах в тех самых горах, что на горизонте.  Ночью на ферме бывает движение, но мы не обращаем внимания. Штиль.
У каждого свои дела. Тем более, фермер делится с нами бесплатным электричеством.  Оно течёт к нему по подкинутому к высоковольтной линии кабелю. Провод от соседской трансформаторной будки пуповиной соединяет нас с благами технического прогресса.  Слава Аллаху и Рамзану – президенту. Позволили честным пахарям, на халяву, тырить всё подряд.
Рядом, на соседнем холме, неровными очертаниями заброшенных руин, разнообразит неброский окружающий пейзаж разграбленная «кадыровцами» нефтяная база, одна из самых крупных в довоенной Чечне.  По степи тянутся длинные траншеи. Как следы на огороде от дождевых червей после затяжного дождя.  Местные, вырывают из земли и сдают на металлолом трубы нефтепровода. Грузят железом свои «газели», наращивают борта и снова грузят. Машины ложатся на брюхо и не могут по грязи выехать на асфальт. Сбрасывать металл на землю жалко, его сразу подберут чужие.  Поэтому «металлисты» идут к нам, и если платят, я приказываю завести БМП, беру охранение, еду и вытягиваю их на дорогу.
Вчера одному оторвал бампер, крик, гам. А ты не хапай, чтоб не подавиться. Ладно, поехали мы.
Мы.
Отдельный взвод роты на БМП, откомандированный для охраны милицейского контрольно – пропускного пункта на федеральной трассе соединяющей Чечню с соседней республикой.
Менты проверяют документы на дороге, мы охраняем ментов и подступы к КПП.
Чёртова скука.
Чтобы бойцы не бесились от безделья, наваливаю им и себе кучу забот. Постройка бани, ремонт столовой, хоз. построек, рытье окопов и мусорных ям. Тренировки по отражению нападения, деблокированию КПП, чистка оружия, ремонт техники, поездки за водой в соседний посёлок. Сутки на  пролёт, монотонно и неизменно, словно стрелки башенных часов, движется по заведённому кругу караульная служба.
Каждый день перед ужином полтора часа спорта. Условие. На нарах не валяется ни кто. Или футбол, волейбол, или со мной на спортгородок. Бывает, на снарядах занимаюсь в одиночестве. На футбольной площадке кипят страсти. А, вот уже кто-то кого-то съездил по морде. Тут главное вовремя и с юмором отреагировать. Колочу в рельсу. Тревога. Команда «Кольцо» - отражение нападения, занятие круговой обороны.
Пока надевали бронежилеты, хватали «разгрузки», получали оружие, занимали позиции по боевому расчёту, заводили технику, настраивали радиосвязь и докладывали о готовности, забыли  с чего и затевались.
Отбой тревоги, сдача оружия, боеприпасов, укладка обмундирования, общее построение. Драчунов из строя.
– Вы чего?
– Да … нормально всё!
- Ну, тогда … пожали руки! Теперь обнялись! (Молодое, здоровое ржание в общем строю.)
- Разойдись!
На пятачке степной глинистой земли диаметром 80 метров, тридцать мужиков с оружием варятся во времени. Служим за «зарплату». Войдя вместе в одну бурную и мутную реку, кто как может, плывём по течению, надеясь выбраться каждый на свой берег.
Все «контрабасы».  Кто-то тянет контракт со срочки. Кто-то пришёл с гражданки. Средний возраст во взводе 28 лет, есть и за 30. Я самый «старый». И в роте, из офицеров, служу дольше всех, шестой год. Так получилось. Капитан – перестарок. Так получилось.
Больше половины моего взвода – «Даги».  Дагестанцы. Все «с руками», из многодетных семей, мастеровые, ну и с понятием.  Уважают силу и справедливость.
Казахи – универсальные солдаты. Как верблюды переносят жару и холод. Психика такая же, невозмутимая и  спокойная.  Легко приспосабливаются к чему угодно. В военном деле  легки и проворны.
Русские…
Рядом в «курилке» сержант.
- Командир, у Фомы завтра День Рождения. Сказал, напьётся…
Фома. Фомич. Игорь Фомин. Мой тезка по имени и любимчик. Невысокий, рыжеватый, светлолицый пацан, ротный «чепешник» и «залётчик».  Сирота. В семье был случай суицида, это я, как замполит, знаю и помню. Мастер на все руки, наводчик БМП. Неказист, зато в роте быстрее всех бегает «трёшку» и километр. Он отзывчив и прост. Но я чувствую в нём какой-то особенный нерв. Этот если сказал – сделает. Неделю назад получил письмо…  Умер малолетний двоюродный племянник. Фома его и видел то один раз. В тихаря плакал. Я знаю.
Водка не проблема. Как и во все века в армии.  На трассе, в посёлке, полно вариантов. Телефоны работают, а контрабасы проявляют чудеса изобретательности в таких делах.
Все «залёты» Фомы в роте, в постоянном пункте дислокации нашего отдельного батальона, проходят через меня.
Помню…
Прапора послали его за водкой через забор к местным. Купил, принёс, сам надрался как свинья в наряде по столовой. Иду. А он на встречу мне, раскинув «крылья» ловит дорогу…  Спрятал.  Утром и воспитывать не надо. Фомич понимает, Фомич не наглый. Стыдно Фомичу. «Виноват, товарищ капитан».
-  Иди гад...  в парк, пушку чистить. Дать бы тебе…
У тёзки моего нет близкой родни, есть односельчане, ну это так…
Даже в отпуск поехать не к кому. Попробуй тут не напейся. Четыре года в батальоне…
В Даргинском ущелье моюсь голым, в горной речке, после инженерной разведки. Конец марта.  Холодрыга.  Мой экипаж, восемь человек боевого охранения, делит сухой паёк.
Молодые лейтенанты  – сапёры курят на берегу, похохатывая в мою сторону. У меня всё с собой, тапочки, мыло, полотенце  упрятаны в десанте БМП. Речка мелкая, вода ледяная, мыло замерзает, не мылится. Захожу по колено в воду и чтоб обмыться, нагибаюсь, упираюсь в дно руками, делаю «упор лёжа» и оказываюсь под водой. Нога соскальзывает с камня и китайский резиновый тапок, весёлым, чёрным поплавком, мелькая в бурунах,  улепётывает вниз по течению. Офицерики покатываются со смеху. Контрабасы из чужой роты, пряча ухмылки, с удовольствием наблюдают за командирским «горем». Обидно. Теперь  в палатке не разуться, полы земляные, грязные и холодные, а от берцев к концу дня так гудят ноги. К магазину доберусь в лучшем случае через неделю.
С места срывается боец, и гонит вниз по берегу. Да кто такой?
Фомич, перелетая с камня на камень, соревнуется с течением. Бег его завораживает. Сорвётся, упадёт, не догонит. Чёрный поплавок уже далеко.
Фомич бежит, скачет, летит…  Смех затихает. Повисает пристальная тишина. Догнал. Пропёр по камням двести метров, не споткнувшись, не тормознув  ни разу. Возвращается, отдаёт мне тапок и растягивается на камнях.
Сапёры, отвернувшись, молча курят. Что молодь?!  Для вас, кто сбегает? А тапок этот китайский, дороже любой юбилейной медальки будет…
- Фомич, ты, в  правду сказал, что напьёшься?
- Так точно товарищ капитан.
Утреннее построение. Развод.
- Ефрейтор Фомин, выйти из строя!
Поздравление. Из столовой выходит принаряженный повар - казах. Смуглая, до черноты рожа солнечно улыбается на фоне белой нательной рубашки и косынки из куска простыни. В руках поднос.
На подносе - бутылка водки и бутылка пива, мой личный подарок Фомичу. Там же, специально приготовленная закуска из яиц и тушёнки, соленья, самодельный торт из сгущённого молока и печенья.
Условие моё. Именинник, со всем этим добром поднимается в «кукушку» - смотровую позицию из брёвен, изолированную от основной территории. Празднует сам – на – сам, и тихо идёт спать в блиндаж, на своё место на нарах.
Хлопки в ладоши по традиции. Казах помогает Фоме забраться в «кукушку». Вопрос к  остальным. Кто ещё хочет отпраздновать? Ни кто. Парни всё понимают. Сухой закон на моей территории соблюдён, хоть и в трансформированном виде.
Чёртов Фома!
Через сорок минут он проходит мимо меня в блиндаж, укладывается на нары и спокойно засыпает. Он не совершает анализа, ему хорошо. Спи злыдень. Это я чуть башку не сломал о твой День Рождения.
Накануне праздника 8 Марта, проверил продуктовые запасы. Повар говорит, есть излишки. Контрактники из магазина гражданскими «плюшками» балуются, а довольствие пищевое от этого экономится. Лавка  на колёсах каждый вечер приезжает прямо к шлагбауму нашего взводного опорного пункта. Сокращённо он называется ВОП.
Держит лавку Беслан, местный делец – продавец. Очень интересный тип.  Пока его мать распродаёт бойцам заказы и всякую мелочь из кузова  грузовичка, мы с Бесланом ведём длинные, интересные беседы. Он, на удивление, начитан. Знает Российскую и Мировую историю. Интересно рассуждает о политике. От него узнаю, что  живут в посёлке три русские бабки, те, кому от войны бежать было некуда.
На вечерней поверке, маленькое собрание. 30 бойцов, дома матери, жёны, сёстры. А здесь одинокие русские старухи без родни. Решили поздравить. Личный состав, хоть виду не подаёт, а видно, что доволен. Настроение поднялось. Загомонили, засмеялись в курилке. Своих вспомнили.
Утром, загрузили ЗИЛ, поехали. В мешках поровну сахар, сгущёнка, консервы, печенье, овощи. Развозим по квартирам.
Да вот только не рады нам бабульки. Смотрят пустыми глазами, не понимают. Натерпелись за столько лет. Какие там подарки. Спасибо конечно за продукты, но езжайте солдатики с богом. Не тревожьте. Дайте помереть спокойно.
Видно, что давно ушли отсюда праздники, вместе с родными детьми и последними надеждами, не оставив взамен ничего, кроме страха и привычки жить.
Едем в последний адрес, предчувствуя ещё одну унылую встречу.
За забором, в глубине заросшего сада, маленький саманный домик. На стук, дверь открывает сухонькая бодрая старушка. В ответ на поздравления улыбается и благодарно тараторит ответную речь. Затем прихватив своими цепкими лапками рукава солдатских бушлатов, ведёт показывать сад. Хозяйку зовут баба Маша.
Внезапно на небе расходятся хмурые мартовские тучи, и солнце бросает лучи на оттаявшие, начавшие зеленеть грядки. Теплеет. И праздник как праздник. Не зря затевались. Бабулька сходу делает деловое предложение. За расчистку сада она снабжает нас рассадой цветов и саженцами. По рукам!
Через пару дней подъезжаем к дому с бензопилой и топорами, складываем оружие в пирамиду, выставляем охранение и работаем. Местные с удивлением заглядывают через забор. Баба Маша, словно заправский старшина, командует уборкой.
К вечеру сад расчищен, а в кузове ЗИЛа лежат саженцы фруктовых деревьев, рассада тюльпанов и нарциссов.
Так у нас появляется сад. Кое - кто из бойцов первое в своей жизни дерево посадил на ВОПе. Цветы, как потеплело, дружно расцвели на клумбе рядом с блиндажом.
Надо к ментам.
В посёлок. За водой. Там у них, в бывшем детском саду, оборудован основной пункт дислокации. Рядом с нами, на КПП у дороги, они дежурят посменно. Сводный отряд милиции (СОМ) весь из Ивановской области. Их, с Большой земли, командируют к нам на три месяца.  Все из отделов, много возрастных. Мужики мне нравятся. Есть в них что – то кондовое, русское, уверенное и спокойное. Двое недавно, за магарыч, выложили мне в столовой печь из кирпича. Мастера.
Дружу с Вовой из Луха. Это у них посёлок, что ли такой, рядом с Иваново. Вовка, даром, что мент. Ещё подворовывает лес, там его до чёрта. Широк душой, забияка и озорник. Любимая песня – «Расцвела под окошком белоснежная вишня».  Мужики смеются и рассказывают, как Вовка дома сначала срубил себе баню, а потом подарил её любовнице.
Командиры ивановские меня любят. Помогаю, чем могу, впрочем, как и они мне. Да и парочка БМП, вызывает уважение. Просили приехать договориться, как будем отмечать Пасху. Я вообще - то на службе не пью. Но тут видно не удержусь. Больно компания подбирается душевная.
Вылезаю из кабины ЗИЛа. Водитель подаёт прицепную бочку к водяной колонке в ментовском дворе. Я иду за ворота, в соседнюю кафешку, купить пацанам воды, семечек и сигарет.
Сумрак внутри. После яркого солнца на улице, плохо вижу. Пока не привыкли глаза, прищурившись, рассматриваю витрину.
- Военный. Иди, выпей с нами.
Ох, не нравятся мне такие предложения. Нальют, не нальют, а башку отрезать могут. Не, взирая на инструкции, свой АКС я ни когда не беру в такие места. Оставляю под охраной водителя. В тесном месте со стволом быстро не развернёшься. Да и стрелять не будешь. Посетители. Рядом базар, женщины, дети, жилые дома. По любому прокуратура потом завиноватит. Свои командиры растерзают. Шкуру снимут. Сдадут сразу. Без вариантов. В один момент.  А нет ствола, нет проблемы.
Местные меня знают. Многие и уважают за то, что не хожу всё время с автоматом на пузе.
Тут один выход, медленно и с достоинством смыться.
Поворачиваюсь на голос и… впадаю в неожиданный ступор, столбенею от блеска генеральского погона. Т-твою… дивизию! Попал! Вот уж это дело добром ни за что не кончится. Готовь капитан пятую точку к экзекуции. Этот уж поиграется, ещё и в приказ по бригаде попадёшь.
Рублю по залу между столиками чуть ли не строевым. На ходу стараюсь узнать в сумраке начальство. Рядом, боковым зрением, опознаю нового главу поселковой администрации. Старого недавно сняли за махинации с денежными компенсациями гражданам, пострадавшим от боевых действий. На столе шашлык, коньяк, зелень, красиво на столе.  Что – то тут не так…
На генерале синяя форма. Уже легче, не наш вэвэшный. Кто? Мент? Лётчик? По внешнему виду натуральный чеченец. Усы. Акцент.
- Садись военный. Выпей.
Ага, щщщас!
- Не пью, товарищ генерал, здоровье не позволяет.
- А, ну поешь тогда.
Что – то не так. Стоп, вот развернулся. Вижу шеврон. Ё…. моё… Всевеликое Войско Донское…  Да. Кто в армии служил, тот в цирке засыпает. «Чех» - казачий генерал. Убиться веником…
Сижу уже из интереса. Вежливо задаю вопросы. У себя в Ростове знаю фамилии казачьих вождей. В натуре присвоили… Страна контрастов. Теперь уже со спокойной душой, не спрашивая разрешения, прощаюсь. Генерал величественно пожимает мне руку.
Через несколько минут делюсь с ментами. Слушатели валяются покатом, испытывая положительный стресс. Хоть поржали от души. Ладно, пора ехать.
Скоро вечер.
Вечером наш взводный опорный пункт превращается в пункт телефонных переговоров. После вечерней поверки каждый ищет себе укромный уголок, что бы без помех поболтать. Темно. Нет ветра, и над окопами разносится душевно - тихое многоголосое мужское  курлыканье. Жёны, невесты, подружки … слышат его за многие сотни километров. Самое мирное время на ВОПе.
Только  вот Лёнька Курс орёт в телефон, как потерпевший, из башни своей «бэхи». Курс – это фамилия. Лёнька механик – водитель от бога. Мой землячок. Ростовский. Из Сальских краёв. Лихой. Женился недавно и теперь делит с женой зоны влияния. Орёт благим матом. Там ещё тёща… Часовые на постах покатываются со смеху.
- Курс!... Курс, так твою, распротак!!!
- А? … Я!
- Головка от пулемёта! Ты чего орёшь?!
- Я?
- Ты, гад! ВОП демаскируешь! За километр слышно! Не ори!
- Ага.
У меня для телефонных разговоров после отбоя своё командирское блатное место в бане. Сижу на топчане и болтаю со своей ростовской подругой.
Здоровая серая крыса деловито снуёт над дальней стенкой. Иногда усаживается на задние лапки и умывается, демонстрируя своё ко мне презрение. Надо сказать патрулю, чтоб поймали. Они ночью иногда развлекаются, охотятся с острогой на этих тварей.
Скоро Пасха.
Великий праздник. С детства ещё отложилось в сознании светлое чувство. Запах маминых куличей и шелест луковых шкурок. Их долго перед праздником собирали в отдельный мешочек,  чтобы  потом сварить и покрасить яйца.
Христос Воскрес!
Сидим с ментами в песчаном карьере. Празднуем. Сверху, по склону, моё боевое охранение, четыре поста по два человека. Расставил по дальше, чтоб не заглядывали. БМП блокирует выезд из карьера.
Бережёного – Бог бережёт. Хорошо, сегодня хоть своих «вождей» не надо бояться. Из - за праздника по Чечне объявлено запрещение на передвижение военной техники – «Стоп колёса». Значит ни комбат, ни проверка из бригады не нагрянет.
Солнечно, тепло. Так почти всегда на пасху.
Своих на ВОПе предупредил. Собрал сержантов. Так и так, честно говорю – сегодня выпью. Соседи не поймут, если откажусь, да и вообще…
- Понятно, товарищ капитан, не беспокойтесь, надо, так надо. Прикроем.
Аскер – мой заместитель командира взвода, «замок» по нашему. Прапорщик. Кабардинец. В большом авторитете у своей дагестанской диаспоры, да и вообще в роте. Служит не меньше моего, ещё со срочки. Физически силён, хотя не велик ростом. У меня нет с ним дружбы. Парень своевольный, а я могу по службе и «придавить». Детей ведь не крестим.
- Не подведи Аскер.
- Всё нормально товарищ капитан.
Наш корпаратив в разгаре. Присутствуют все первые лица. Василич – командир СОМа, подполковник. Все его замы – один подполковник и два майора, двое начальников служб и … Женщины.  Докторша – майор. Красивая. И связисточка - по проще.
Да кто ж там перебирать то будет. Четыре месяца – с конца последнего отпуска, без бабы. Но это, так  - только посмотреть. Ментов самих в отряде восемьдесят человек. И нормальный командир ни когда в такой ситуации бардака не потерпит. Василич - не дурак. Это на вид такой добрый. Хватка у него волкодавья. Если – что, живо на большую землю с «волчьим билетом». А мой номер вообще…  «шестнадцатый». Понимать надо – где своё, а где – чужое. Но всё равно приятно. Градус растёт. Христосовались уже. Шпарю на гитаре городские романсы. Их зам по ЧС (по чрезвычайным ситуациям) вообще классно исполняет шансон… Уже стреляли по бутылкам, пожарили шашлыки, закоптили и съели рыбу. Василич, какого то чёрта лазил на склон карьера, потом скатился кубарем вниз. Просит прокатить девушек на БМП. Желание дам – закон для офицеров.
- Курс, заводи!
Этому только дай порвать. «Бэха» взлетает над дорогой. Девчонки высовываются из люков и чего – то возбуждённо пищат. За рёвом двигателя ни хрена не слышно.  Сижу верхом на пушке, опираясь о башню. Недалеко над дорогой кучка местных ждёт автобус.
- Христос Воскрес граждане!!!
А то вы кроме своего «Аллах акбар» и знать ни чего не знаете.
Тпруууу Зорька. Хорошо погуляли!
Вечереет. За ментами приехал бронированный «Урал» и командирский ГАЗик. Возвращаемся на базу и мы.
Спрыгиваю с борта на землю и с трудом ловлю равновесие. Да, перебрал лишку. Тут же подходит делегация. Сержанты и парочка «старейшин» - из тех бойцов, что по  взрослее.
- Командир. Тут такое дело…
- Что?! Да быстрей говорите!!!
- Да нет. У нас нормально всё. Только вот…
Проходим в столовую. Здрасьте. Картина маслом. Сутенёр и четыре проститутки.
- Ну…. Вы…
- Командир…
Аскера не видно. Хитрый гад. Знаю, что он всё затеял. Один телефонный звонок и из Моздока, хоть автобус этого добра привезут в любую точку Чеченской республики.
- Замкомвзвода ко мне…
Подходит. Молчит. Для всех старался. Весь «комитет» рядом.
- Значит так орлы. Я ложусь спать. Этих… не вижу и не слышу. Пользуйтесь где хотите, только не в блиндаже. На вас порядок. Посты проверю. Утром, к разводу ни каких посторонних лиц на ВОПе. И запомните. При мне, это в первый и последний раз.
Ложусь и закрываю глаза. Гори оно всё огнём. Надоело. Шестой год… Сплю.
Просыпаюсь в темноте от женских стонов за тонкой перегородкой, отделяющей мою командирскую койку от  общего помещения.
- Ну, суки…  Охренели совсем… Дневальный! Свет!
Бледное лицо Аскера с потерявшимся взглядом обращено на меня. На нарах девка без сознания, трудно дышит в эпилептическом припадке. Это её сюда притащили и спасают. Толпятся вокруг. Подружка лепечет, мол, давно с ней такого не было. Суки.
- Серёга, заводи.
Водитель ЗИЛа выскакивает из блиндажа.
- Вы четверо, получить оружие. Со мной в охранение. Аскер здесь за старшего. Носилки сюда. Бабу в кузов. Бегом.
Звоню по «проводам»  ментам. Слава Богу, не ложились ещё. Двужильные что ли?!
- Василич, у меня тут форс мажор. Доктор с вами?
- Да спит уже.
- Разбуди. Я скоро буду. Выручай дорогой.
- Да, нет проблем, ждём. Коньяк не открываем.
Прём на ЗИЛе в посёлок. Докторша, заспанная, но уже собранная и деловая с пол оборота въезжает в ситуацию. Молодец, профи… Несколько уколов и девчушка наша розовеет, начинает ровно дышать, приходит в себя.
- Да, дорогой, ещё  часик, и не откачали бы…
- Доктор! Ваш, по гроб жизни!
- Ой, ладно. Иди. Там Василич ждёт.
Отправляю ЗИЛ и своих  домой. Выхожу на крыльцо подышать ночной, прохладной, звёздной вечностью. Смотрю на Млечный Путь. Да… Где бардак, …а где тайны Бытия?…
Вспоминаю рассказ бывшего своего ротного командира…
«В первую компанию вывели нас из Грозного под Гудермес. Бойцы после «боевых» в беспределе, хрен с ними сладишь по хорошему. Так, знаешь, случай помог. Залетел к нам однажды, какой - то безбашенный сутенёр. Тут война на дорогах, а он гоняет на «шестёрке» со своими четырьмя «мартышками». Капусту рубит. Ну, вот и попали они ко мне в роту. Стояли мы, по тёплому времени, в поле месяца четыре. Приехали раз девчата, два… потом по гафику…Стоп, думаю, а польза где?! Так, знаешь, как дисциплину подтянул? Что у твоих кремлёвских курсантов! Если есть «залёт» на неделе, бойца к бабам не пускаю. Волком выли, прощения просили.
А ещё, в первый раз как приехали, отвёл я им место для работы в одной землянке. Иду мимо курю. Тут, плачет кто-то. Подошёл по - ближе, слушаю. Потом понял в чём дело. Боец, мальчишка ещё не целованный, только из под огня вылез. Взялся за сиську и  обосрался от волнения. Ну, натурально…
Уж не знаю, как она там ему помогала. А только не оттолкнула, не выгнала. Говорила что – то тихо. Успокаивала. В землянке и вода была и бельишко. Отошёл я. Вернулся, слышу, получилось у них там. Старается пацан во - всю.
Хороший потом боец из него получился.
Я бы той бабе медаль дал, да только, на хрена она ей?».
Да, хорошо на улице ночью. Свежо. Пойду, Василич ждёт. Сегодня  я себе, как минимум, на увольнение наработал. За это надо выпить!
Проходит месяц.
Приказ из округа. Всех, кто прослужил в Чечне больше четырёх лет, вывести на Большую землю. Суета, шорох в бригаде. Тот, кто был на хлебных местах, старается быстрее дать кадровикам «на лапу». Можно, выйти, перевестись, и заново вернуться на насиженное место.
Мне ПОРА. Шесть лет. Нас таких не много. Надоело всё. На Большой земле дотяну пол года  до конца контракта и уволюсь. К чёрту пенсию. Один хрен, вкалывать. И от войны от этой ни чего мне не надо. Провались она…
Скоро уеду. В крайнем случае, месяц будут готовить документы, а потом всё…
Подходит Аскер. После того случая с проституткой, у нас полное взаимопонимание.
- Уезжаете командир?
- Переводят Аскер.
- Мы тут подарок вам на дембель хотим сделать. Сами скажите, что подарить.
- Подарите нож.
- Ладно…
Через неделю мне вручают кизлярский клинок. На нём надпись: «ЗКРу по РЛС 1-ой РОН на БМП от 3-го ВОН и отделения АГС на долгую память». Что сказать. Спасибо пацаны!
На 9 Мая неожиданно получаю приглашение от своих местных друзей. Тут не откажешься. Начальник гаража и начальник  пожарной команды – очень уважаемые и авторитетные в округе люди.  С обоими часто взаимодействовал по хозяйственным вопросам. Оба служили у Дудаева, потом воевали против него, в оппозиции. Грамотные ребята. Знают, что скоро уеду.
- Оставайся. Мы тут с тобой построим коммунизм.
Спасибо мужики. Хреновый из меня строитель.
Сидим на холме, пьём за Победу. Чеченцы вообще уважают всё, что связано с Великой Отечественной. У многих воевали отцы и деды. И вообще у них ностальгия по советским временам. Ну, это у тех, кто застал.
Мои повара постарались. Закуска военная, сытная. Тушёнка, отварная картошка, жареная говядина из НЗ. Друзьям моим нравится всё, даже зелёные маринованные помидоры, отвыкли от солдатской пищи. Ну, и озадачив поваров, я оказал друзьям, пригласившим меня, уважение. Уважение – очень много значит в здешних местах.
Солнце в зените. Тепло и радостно.
- Друг. Мы сейчас поедем с тобой в одно место.
Звоню на ВОП.
- Аскер, я тут отъеду, пригляди…
Опять «Стоп колёса» по Чечне, гори оно огнём…
- Понятно товарищ капитан.
Едем. Куда – не знаю. Да и всё равно куда. Едем долго, больше часа. Предгорья. Крутые склоны, поросшие лиственным лесом. Три «Волги» на поляне и человек восемь чеченцев, вся местная пожарная команда. Они тушат нефть, когда она горит. Здоровые, бородатые мужики. Кроме двух своих друзей ни кого не знаю. Из оружия – один именной нож на поясе. А и хрен с ним со всем. Жарится шашлык. На траве накрыт стол. Самый младший из компании, а ему уже за 30, по заведённому исстари укладу, обслуживает всю компанию. Следит за мясом, приносит и разливает выпивку.
Что хотите, говорите, но умеют пить чеченцы. Красиво пьют. Достойно.
Я больше помалкиваю и говорю весёлые, шутливые тосты. Тут, ляпнешь чего – после пожалеешь. Выручает лезгинка. Жёсткий национальный музыкальный рисунок, бешенный барабанный ритм несётся из открытых настежь дверей «двадцатьчетвёрки».
- Давайте, учите меня танцевать лезгинку!
Два раза просить ни кого не надо. Пляшем до упаду. Я сам себя удивляю. Учителя довольны.
- Друг. На любой чеченской свадьбе – ты первый танцор!
Едем обратно. Открываю окно в машине и пою «День Победы». Потом все военные песни, которые знаю. Мои друзья стройно и самозабвенно поют вместе со мной. Обратно доезжаем раза в два быстрее, чем ехали в ту сторону. По дороге, мой друг завгар снимает с пальца серебряный перстень и пытается вручить его мне. Отказываюсь, но он откровенно обижается. Тогда, снимаю с себя свой нож вместе с кожаным ремнём. Сейчас это единственное, чем могу отдариться. Знаю, что будет завтра. Что бы, не потерять, надеваю перстень на палец.
Утром звонит телефон.
- Привет командир. Хорошо вчера погуляли…
- Здорово. Слушай, мне твой перстень всю ночь палец огнём жёг …
- Давай разменяемся, а?...
- Конечно, давай. Жду.
Через полчаса мне звонит часовой. Подъехала машина. Выхожу к шлагбауму. Оба моих друга улыбаются на встречу. Меняемся. Обнимаемся.
- Друг, поехали с нами…
- Нет мужики. Всё. Не могу. Служба.
Служба.
Служба заканчивается. На неделе приходит колонна. Она привезёт замену и навсегда увезёт меня.
Сижу на пеньке, рядом со столовой, греюсь на солнце. Рядом, за стеной в курилке, слышу разговор. Пацаны подкалывают Кадырбекова.  Это наш пулемётчик, спортсмен – гиревик, здоровенный, нелюдимый карачаевец.
- Курбан. Ну вот, что ты железки свои таскаешь. Ни быстроты, ни выносливости.
- А вы чего?! Свой футбол гоняют туда – сюда. Орёте как ишаки, это что, спорт?
- Да ты сам попробуй, побегай, вон курдюк уже растёт…
- А вы гири потягайте, что, кишка тонка?
- Да, мы – то ладно. Вот командир и гири кидает и в «бронике» бегает…
- Командир, командир. Я два «броника» надену и побегу. Он будет бежать, и я буду бежать…
Ну, ну. Выхожу из - за угла.
- Курбан. Завтра бежим!
- Как?
- Прямо с подъёма. На каждом один бронежилет. Бежим в разные стороны, чтобы не мешать друг другу. Часовой на вышке считает круги. Кто первым перейдёт на шаг и пробежит меньше кругов, тот проиграл.
Мужской спор.
Кадырбеков не может отказаться, за язык не тянули. Да и шансы у него велики. Он на десять лет моложе и мощнее меня. Гири тягает – будь здоров. В себе уверен.  Я тоже занимаюсь, но только силовым жонглированием, а там, в основном техника, да и гирьки по легче.
Беговой круг я протоптал давно, вокруг ВОПа и КПП, что бы часовые видели бегущего.  Специально наметил маршрут и запустил по нему обе БМП. Экипажи отрабатывали взаимозаменяемость, наводчики учились водить, заодно и дорожки утоптали. Бойцы промерили расстояние, получилось ровно один километр и сто метров. Частенько надевал «броник» и наматывал расстояние на «катушки», что бы, не съезжали. Первейшее средство в армии от лишних мыслей и депрессии.
Вечером взвешиваем бронежилеты, болельщиков – половина ВОПа, все кто не на службе. Вес поровну. Бежим налегке. В берцах, футболках и шортах, ну и броня, само собой.
Утром, с подъёма, умывание, туалет. Одеваемся и выходим за шлагбаум. На крыше блиндажа и на земляном валу фигурки болельщиков. У часового на вышке блокнот и карандаш – отмечать круги чёрточкой. Чувствуется, что симпатии на моей стороне. Как бы, не облажаться…
Старт.
 Первый круг, второй, третий… Завтра приходит колонна. Сегодня вечером буду собирать свой рюкзак. Надо заехать в посёлок, попрощаться с местными… Кадырбеков упорно топает на встречу. Поглядываем друг на друга, пытаясь оценить состояние противника.
Шестой, седьмой, восьмой круг… Память на автопилоте начинает прокручивать картинки здешней службы… И к ментам надо заехать вечером попрощаться… Попросить Василича, пусть протопят баньку…
Девятый, десятый круг… Извини Кадырбеков, не твой сегодня день. Сегодня меня победить нельзя. В другой раз Курбан, в другой раз…
Смотри. Там уже весь ВОП собрался на валу. Фома, Аскер, Серёга, Лёнька…
Прошло уже больше часа, солнце начинает печь голову. Надо было повязать косынку…
Двенадцать, тринадцать, четырнадцать кругов… Бег переходит в привычное, монотонное, оторванное от основного сознания, действие. Смотрю на пыльную траву под ногами,  вижу кино и не могу его запомнить. Интересное кино. Про меня, про ребят…
Кадырбеков машет мне рукой, и переходит на шаг. Пробегаю ещё круг, обессилено останавливаюсь и, отдышавшись, подхожу к ВОПу. Все на местах. Болельщики довольны представлением устроенным мной на прощание. Чувствуется подъём и оживлённость. Давайте пацаны. Может, вспомните, когда добрым словом.
Колонна.
Прощаюсь перед строем со всеми и всем пожимаю руки. Влезаю в кабину бронированного «Урала».
Прощай ВОП. Прощай Чечня. Прости, что не хочу вернуться. Но, всё равно, счастья тебе и твоим людям. Мира, тишины и спокойствия.
КОНЕЦ.