Набережная Мойки, дом 12

Когда мы бываем в Петербурге, а чаще всего это случается летом, то обязательно включаем в свою программу прогулку на катере по его рекам и каналам. С воды город раскрывается по-особенному, острее чувствуется Гений его места… Все водные маршруты обязательно пролегают по реке Мойка, на набережной которой стоит дом под номером 12, где снимал свою последнюю квартиру Александр Сергеевич Пушкин и где он скончался от смертельной раны, полученной им на дуэли. Проплывая мимо заветного дома, всегда давали себе слово посетить его. Однако собрались и в конце концов посетили только в начале весны 2016 года, в марте, когда Мойка еще скована льдом…
Вообще Пушкины очень часто переезжали: за 6 лет семейной жизни они поменяли 10 квартир. В эту, на Мойке – в доме, принадлежащем друзьям Волконским, они въехали в октябре 1836 года. Квартира из 11 комнат расположена в бельэтаже дома, кроме комнат Пушкины снимали постройки во дворе: ледник, конюшни на 6 лошадей, сеновал… Вообще похоже, что Наталья Николаевна полюбила размах: каждая следующая квартира была дороже предыдущей. Даже дача на Черной речке (в престижном в то время месте) была из 15 комнат!
Печально и непонятно, почему квартира на Мойке не стала мемориальной сразу после смерти Александра Сергеевича – ведь уже современники поэта прекрасно понимали всю уникальность его таланта и значение для России. С правительством царским всё, конечно, понятно – Николай I никогда не питал симпатий к Пушкину-человеку, признавая всё же его талант. (Император, конечно, оказал большую финансовую помощь вдове и детям, но имя самого поэта было предано забвению…) Однако дом-то ведь принадлежал друзьям поэта! Мало того – после смерти Пушкина квартиру снова сдавали, перестраивали... Ближайшие же родственники тоже нерадиво отнеслись к творческому наследию поэта: они не сохранили в надлежащем виде драгоценные его исторические исследования, плод пятилетней кропотливой работы в архивах – Ариадна Тыркова-Вильямс в своей книге «Пушкин», пишет, что листами рукописи о Петре I даже оборачивали банки с вареньем, что более бережно сохраняли они вышивки Натальи Николаевны (к слову сказать, искусной вышивальщицы), нежели архив Александра Сергеевича…
Так что музей в этой квартире открылся только спустя сотню лет – в 1937 году, уже при Советской власти. Естественно, обстановка, бывшая при Пушкине, не сохранилась. По воспоминаниям современников и чертежам и рисункам, сделанным в свое время В.К. Жуковским, реконструировали 7 комнат. Восстановили даже часть парадной лестницы, уничтоженной при перестройке дома. Собрали в экспозиции мемориальные личные вещи поэта и членов его семьи – портреты детей, украшения Натальи Николаевны, медальон с прядью волос Пушкина, посмертную маску поэта, жилет, в котором он был на дуэли, письменный стол и кресло, чернильницу, диван, на котором он умер…
Тем не менее экспозиция в музее и экскурсии устроены так, что создается впечатление, будто трагедия произошла только что, и посетитель чувствует свою сопричастность к ней… Во всяком случае мы с Аликом вышли из музея с тяжелым чувством, пропустив через сердца события тех «давно ушедших дней».
С Петербургом у Пушкина сложились очень непростые отношения. Во-первых, его очень тяготили обязанности придворного, которые ему приходилось выполнять как камер-юнкеру, а также усмирять свою гордость, поскольку этот нижний придворный чин получали юноши, а он получил его от императора в зрелом возрасте только для того, чтобы Наталья Николаевна имела право посещать придворные балы. «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры – (что довольно неприлично моим летам), но двору хотелось, чтобы Н.Н. танцевала в Аничкове», – написал Пушкин в то время в дневнике. (На балах в Аничковом дворце, принадлежавшем императорской семье, могли присутствовать только придворные.)
Но в то же время Пушкину льстило, что его красавица-жена пользуется таким успехом в свете. Плетнев пенял Жуковскому на Пушкина, что тот «вечером возит жену свою по балам, не столько для ее потехи, сколько для собственной». Сестра поэта Ольга Сергеевна писала своему мужу: «Моя невестка очаровательна; она вызывает удивление в Царском, и императрица хочет, чтоб она была при дворе».
Во-вторых, для жизни в столице, в великосветском обществе, ему нужны были очень большие деньги, но он не мог в ней плодотворно работать – Петербург давил на него… «Жизнь моя в ПБ ни то ни се. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде – все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения», – пишет он своему другу П.В. Нащокину.
Он даже написал прошение об отставке, чтобы получить возможность уехать в деревню, однако царя это рассердило, и он ответил, что в случае отставки Пушкину будет закрыт доступ в архивы (а ведь он писал «Деяния Петра Великого», изучал историю Пугачевского бунта…).. За ним был установлено негласное наблюдение полиции, даже его письма к жене перлюстрировали. Сам император Николай I стал его цензором – он лично знакомился с произведениями поэта и лично писал ему замечания… Александр Сергеевич ничего не переделывал, а такие произведения убирал в стол. Так произошло, например, с поэмой «Медный всадник», которая не понравилась императору – рукопись с личными пометками царя была отложена и так и не увидела свет при жизни Пушкина.
Пушкин находился в смятенном состоянии от навалившихся на него проблем (и пушкинских, и гончаровских), заложенных родительских имений, растущих долгов, необходимости работать и невозможности это делать, по сути, он был загнан в угол. «С первого года женитьбы Пушкин узнал нужду, и хотя никто из самых близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании омрачало часто лицо его. <…> Я уверен, что беспокойствия о будущей судьбе семейства, долги и вечные заботы о существовании были главной причиною той раздражительности, которую он показал в происшествиях, бывших причиною его гибели». (Н.М. Смирнов, муж А.О. Смирновой-Россет.) С горечью пишет сам Пушкин своей жене в одном из писем: «Хорошо, коли проживу я лет еще 25, а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута, и что маменька их ужас как мила была на Аничковских балах…».
В то же время жена Пушкина не хотела ничего понимать – вырвавшись из-под гнетущей опеки сумасбродной матери, она наслаждалась ролью первой красавицы. Мать Пушкина, Надежда Осиповна, пишет о своей невестке: «Участвует во всех балах. Только о ней и говорят, на бале у Бобринской Император танцевал с ней кадриль и за ужином сидел возле нее. Говорят, что на балу в Аничковом Дворце она была положительно очаровательна. Натали всегда прекрасна, элегантна; везде празднуют ее появление».
Она вошла во вкус настолько, что даже своих сестер (которые, как писал Пушкин Нащокину, «ужасно страдают от капризов моей тещи») забрала от матери и поселила у себя в доме, добавив еще больше проблем мужу своим, в общем-то, добрым поступком. Пушкина же в шутку называли трехбунчужным пашой, когда он вывозил в свет вместе со своей женой и двух незамужних барышень. Даже друг Вяземский острил, что видел Пушкина с «гаремом». И не он один. В доме, как пишет Тыркова-Вильямс, сгущалась шекспировская неотвратимость трагедии…
История с ухаживаниями за Натальей Николаевной любимца великосветских салонов красавца-француза Жоржа Дантеса и диплом рогоносца, полученный Пушкиным, а также его друзьями, и вовсе привели в конце концов к неизбежной развязке – дуэли, на которой Пушкин обязан был защитить честь своего имени и имени жены.
Эта история, многократно описанная и пересказанная, тем не менее, до сих пор покрыта тайной. До сих пор точно не известно, кто написал этот гнусный «диплом» – отечественные недруги поэта или иностранцы при российском дворе (конкретно голландский посланник барон Геккерн и его приемный сын Дантес – в этом уверен был сам Пушкин, которому жена призналась, что Геккерн играл роль грязной сводни, недвусмысленными намеками подталкивая Наталью Николаевну к измене мужу с Дантесом, якобы страдающим от любви к ней). Сам Николай I в письме к своему брату охарактеризовал Геккерна «гнусной канальей», а Вяземский говорил, что Геккерн «делает пакости из любви к пакостям».
Получив «диплом ордена рогоносцев», Пушкин вызвал на дуэль Дантеса, однако письмо попало в руки Геккерна. Тот испугался и бросился «улаживать ссору»: уговорил Пушкина отложить дуэль. Потом поехал к тетке Натальи Николаевны – Екатерине Ивановне Загряжской, вместе с которой они нашли «выход» из ситуации – объявить, что Дантес ухаживал вовсе не за Натальей Николаевной, а за ее сестрой Екатериной. Устроили сватовство Дантеса к Екатерине. Пушкин не поверил. Геккерны уговаривали Наталью Николаевну написать Дантесу письмо с просьбой не драться с ее мужем. Она отвергла это предложение. Тогда Геккерн уговорил Загряжскую пригласить к себе Пушкина, объявить о свадьбе Дантеса с Екатериной и предложить Пушкину забрать вызов обратно. Он вынужден был согласиться. Геккерн продолжал интриговать, распускать слухи, выгораживая себя и Дантеса.
Однако после свадьбы Дантес не только не умерил свой пыл в отношении Натальи Николаевны, но и стал еще наглее, пользуясь положением родственника, уделять ей внимание. Снова пошли сплетни. После того, как еще один враг Пушкина – светская красавица Идалия Полетика устроила у себя на квартире тайное свидание Дантеса с Натальей Николаевной, заманив ее туда слезливым письмом француза, дуэль стала неизбежной. К тому же кто-то известил об этом Пушкина, и он написал барону Геккерну гневное обличающее письмо, на которое Дантес ответил вызовом на дуэль. Вызов Пушкин принял.
27 января (8 февраля) 1837 года на Черной речке состоялась эта дуэль. Дантес выстрелил первым и смертельно ранил Пушкина. Пушкин сделал ответный выстрел и ранил Дантеса, но его спасла пуговица, от которой отскочила пуля.
Смертельно раненного Пушкина привезли домой, положили на диван в кабинете. 29 января в 14 часов 45 минут Пушкина не стало…
«Многие подробности последней дуэли, вероятно, навсегда останутся неясными, – пишет Тыркова-Вильямс в своей книге «Пушкин». – Внешняя обстановка точно нарочно сочинена таинственным режиссером. <…> Семейная драма Пушкиных переплеталась со светской хроникой, развертывалась на глазах толпы любопытной, насмешливой, безжалостной, как всякая толпа. Как далек был Пушкин от царственного, творческого одиночества Болдина. И как дорого заплатил он за желание найти на проторенных путях обыденное счастье обыденных людей».

P.S. Почему-то в последнее время наметилась некая тенденция списать всё произошедшее тогда на вздорный якобы характер Пушкина, выгородить и обелить Дантеса, сделать его не убийцей, а жертвой – прилежный муж, отец, стал пэром Франции, командором ордена Почетного Легиона. Весь из себя благородный и порядочный… Такие «исследователи» смело интерпретируют историю, подтасовывают факты, опровергают результаты многолетних исследований литературоведов, воспоминания современников приводят… А как же быть с этими многолетними исследованиями профессионалов, с многочисленными воспоминаниями других современников (опубликованными, в частности, в популярной документальной книге-подборке В.В. Вересаева «Пушкин в жизни») о том, что Дантес приехал в Россию «просто делать карьеру», о нерадивости его на службе в кавалергардском полку, где он не раз сидел на гауптвахте за различные проступки, и эпатажных выходках, о некрасивом и совсем не благородном поведении в отношении Натальи Николаевны Пушкиной?.. Одни говорят о его всепоглощающей любви к Екатерине Николаевне Гончаровой, другие – что он страстно любил Идалию Полетику…
Что во Франции, что в России – везде он старался найти титулованных покровителей, и ему это удавалось. Может, во французской истории Дантес и стал героем, но вот в российской он все-таки прославился иначе… Думаю, не стоит все же приписывать ему излишнее благородство. А истина, как говорится, всегда – посередине.


Рецензии