Глава 29 Наша любовь

Гу­бы Тем­но­го ма­га сколь­зят по шее его лю­бимой уче­ницы. Ма­лень­кая, тон­кая жил­ка, под ко­торой пуль­си­ру­ет кровь, и неж­ная ко­жа, ко­торой так при­ят­но ка­сать­ся. Эта жен­щи­на со­чета­ет в се­бе по­рази­тель­ную при­тяга­тель­ность вмес­те с не­веро­ят­ной зло­бой. Ее Ть­ма при­тяги­ва­ет, ею хо­чет­ся на­пить­ся, пить ее, как ви­но, по кап­ле, нас­лажда­ясь. Она пре­вос­ходна. Рум­пель­штиль­хен за­был о том, что они в ле­су, ле­жат на ее шу­бе, по­ка по не­бу бро­дят тя­желые на­вес­ные об­ла­ка. Он по­нима­ет толь­ко горь­кий мед ее по­целу­ев и этот тер­пкий за­пах, что ис­хо­дит от нее.

       Для не­го и Кру­эл­лы Де Виль так про­ходит каж­дое за­нятие те­перь – она толь­ко на­учи­лась ва­рить зелья, у нее так прек­расно это по­луча­ет­ся, ее зве­риный нюх при­годил­ся, как ни­ког­да. Но ни­какие зелья не мо­гут за­менить ему вкус ее губ и за­пах ми­лого яда, что уби­ва­ет его по кап­ле.

       Он не прос­то го­товит уни­вер­саль­но­го монс­тра из монс­тра, оби­жен­но­го на жизнь. Он влюб­ля­ет­ся в это­го монс­тра, с каж­дым уро­ком, с каж­дым мгно­вени­ем, с каж­дой се­кун­дой лю­бит ее все боль­ше. Он це­лу­ет ее за лю­бой, да­же са­мый кро­хот­ный ус­пех, на ко­торый рань­ше не об­ра­тил бы вни­мания, будь у не­го дру­гая уче­ница.

       Но ведь пе­ред ним она – ве­лико­леп­ная Кру­эл­ла Де Виль, чер­ный брил­ли­ант, ку­да бо­лее до­рогой, чем тот, что свер­ка­ет на ее паль­це.

       Он ос­то­рож­но от­ры­ва­ет­ся от ее губ, хо­тя пред­по­чел бы хоть на миг стать ими, и про­водит мяг­ки­ми паль­ца­ми по ее теп­лой ще­ке – вверх и вниз. Сво­бод­ной ла­донью пог­ла­жива­ет, как вы­яс­ни­лось, со­вер­шенно по­дат­ли­вое те­ло под плать­ем, и нак­ру­чива­ет ее во­лосы на па­лец – его лю­бимая иг­ра.

       - Рум­пель, - в хо­лод­ных го­лубых гла­зах его жен­щи­ны по­яви­лись чу­дес­ные ра­дос­тные ис­корки, - по­целуи – то­же часть мо­его обу­чения?
       - По­целуи, до­рогу­ша, это при­ят­ное до­пол­не­ние к не­му – лу­кавая улыб­ка ста­новит­ся ши­ре, ког­да паль­цы ны­ря­ют в меж­ножье. Путь им прег­ражда­ет ткань тру­сиков, но это сла­бая прег­ра­да – она та­кая тон­кая, что Кру­эл­ла и че­рез нее все по­чувс­тву­ет.

       Рум­пель, ко­неч­но, не ошиб­ся и выг­нувше­еся в ду­гу те­ло Де Виль под­твержда­ет это. Она тя­жело хрип­ло ды­шит, по­ка его паль­цы про­водят та­кую слад­кую и же­лан­ную для нее ата­ку. Он паль­ца­ми чувс­тву­ет, что она уже вся влаж­ная, так быс­тро вос­пла­меня­ет­ся, как спич­ка. Не пе­рес­та­вая лас­кать ее сквозь кро­хот­ный тре­уголь­ник тка­ни, тем­ный маг шеп­чет, приб­ли­жая гу­бы к уху:

       - Это – воз­награж­де­ние за се­год­няшние ус­пе­хи, до­рогу­ша.

       Кру­эл­ла из­да­ет ка­кой-то не­понят­ный, мя­ука­ющий звук и вско­ре с бла­женс­твом вы­дыха­ет нас­лажде­ние, рас­ки­нув­шись на шу­бе. В во­лосах за­путал­ся лис­ток, Рум­пель ос­то­рож­но вы­тас­ки­ва­ет его, по­ка Кру­эл­ла ле­жит с зак­ры­тыми гла­зами и слад­кой улыб­кой на ус­тах, поч­ти не ды­ша.

       Ког­да она все же при­ходит в се­бя, ко­рот­ко це­луя его в ви­сок, спра­шива­ет:
       - По­чему бы те­бе прос­то не взять ме­ня, Рум­пель? Мы оба это­го хо­тим.
       - По­тому что, до­рогу­ша, тог­да я прос­то уто­ну в те­бе. Это не вхо­дит в мои пла­ны, зна­ешь ли. Я во­об­ще не пред­по­лагал ни­чего по­доб­но­го.

       Кру­эл­ла са­дит­ся, под­жи­ма­ет гу­бы. Из гор­ла вы­рыва­ет­ся сер­ди­тое:
       - Зна­чит, ты ме­ня бо­ишь­ся, прав­да, до­рогой?

       Рум­пель под­ни­ма­ет­ся с мес­та, от­трях­нув с се­бя листья, за­теряв­ши­еся в склад­ках кос­тю­ма пос­ле ми­лого от­ды­ха с Де Виль. Веч­но с ней так. Ми­нуту на­зад нас­лажда­лись друг дру­гом, и вот уже го­товы убить. Как ей объ­яс­нить, этой стран­ной жен­щи­не, что мень­ше все­го на све­те он пла­ниро­вал во­об­ще в ко­го-ли­бо влюб­лять­ся, тем бо­лее – в собс­твен­ную уче­ницу, ко­торой пред­сто­ит про­вер­нуть де­ло ве­ка?

       - Не те­бя, до­рогу­ша, - воз­ра­жа­ет он, - монстр не мо­жет бо­ять­ся монс­тра. Я бо­юсь то­го, что меж­ду на­ми, и ты дол­жна бы это по­нимать.

       Кру­эл­ла да­же от­тря­хивать шу­бу не ста­ла, на­дела, как есть, с при­лип­ши­ми к ней лис­точка­ми:
       - Но по­чему? Мы и даль­ше мо­жем быть вмес­те! Ког­да это ко­му ме­шало? Я не по­нимаю? – она в от­ча­янии раз­во­дит ру­ками, уже на­чиная злить­ся.

       Нет, она ни­ког­да не пой­мет. Она не смо­жет по­нять, что он бук­валь­но бо­лен ею. Лю­бовью бо­леть нель­зя. Осо­бен­но ког­да те­бе ну­жен уни­вер­саль­ный сол­дат, а не прос­то лю­бов­ни­ца. У не­го всег­да бы­ли дру­гие це­ли, ни­как не по­любить ко­го-ни­будь. Кру­эл­ла дол­жна это по­нимать, но она, черт возь­ми, жен­щи­на, и это жен­ское на­чис­то раз­би­ло в ней зло­дей­ку. Так нель­зя. Ему нуж­на ее Ть­ма.

       И, черт возь­ми, да, ему нуж­на она. Лю­бая. Да­же с эти­ми пят­нисты­ми во­лоса­ми и гу­бами цве­та за­пек­шей­ся кро­ви. Она все еще кра­сива – не­обыч­на, как ди­кий цве­ток, но, без сом­не­ния, кра­сива. Она не мо­жет не прив­ле­кать его как жен­щи­на с этой сво­ей ма­нерой, изыс­канно де­ликат­ной и од­новре­мен­но во­пи­юще вуль­гар­ной, в этих сво­их стран­ных одеж­дах, и со всей сво­ей от­вра­титель­ной бо­лезнью, сож­равшей в ней поч­ти все че­лове­чес­кое и не ос­та­вив­шей прак­ти­чес­ки ни од­ной ла­зей­ки для сла­бос­ти, кро­ме чер­то­вой спо­соб­ности лю­бить. Пусть да­же та­кого монс­тра, как он, мер­зкий Тем­ный.

       Он дол­го не от­ве­ча­ет ей, она же не спра­шива­ет, идет за ним по пя­там, по­нимая, что сно­ва при­дет­ся го­товить зелья, но мол­чит, сер­ди­то со­пя. Она – жен­щи­на, у ко­торой отоб­ра­ли са­му воз­можность лас­ки. Ли­шили нас­лажде­ния. Это, а вов­се не месть или злость, ста­ло те­перь тем, что дви­жет ею. Это же чувс­тво, по­хоже, зав­ла­дева­ет им, но он не мо­жет се­бе его поз­во­лить. У не­го сов­сем дру­гие це­ли и аб­со­лют­но дру­гие пла­ны. По- хо­роше­му, ему сто­ит от­пустить ее, приз­нать свое по­раже­ние и то, что ни чер­та у них не выш­ло. Но он не мо­жет. Рум­пе­лю сей­час ка­жет­ся, что ес­ли она уй­дет, он не смо­жет боль­ше ды­шать.

       Тем­ный ос­та­нав­ли­ва­ет­ся на по­ляне, как раз воз­ле то­го са­мого ду­ба, где впер­вые у не­го воз­никло же­лание по­цело­вать ее. Хо­чет взять ее за ру­ку, но Кру­эл­ла пря­чет ру­ки, обоз­ленная на не­го и на весь бе­лый свет те­перь.

       - Кру­эл­ла, лю­бовь – это сла­бость. Она де­ла­ет нас сла­быми, по­нима­ешь?
       - Нет – уп­ря­мая зло­дей­ка ка­ча­ет го­ловой. Она уже обо всех сво­их го­рес­тях по­забы­ла, так хо­чет­ся ей сей­час лю­бить. – Это не сла­бость, Рум­пель. Не сла­бость. Толь­ко тру­сы так го­ворят, нет.
       - Да ты вспом­ни свою мать, до­рогу­ша, - он ка­ча­ет го­ловой. Он сов­сем не хо­тел ка­сать­ся этой те­мы, зная, как она бо­лез­ненна для нее, но, по­хоже, она не ос­та­вила ему вы­бора, - она про­иг­ра­ла имен­но по­тому, что лю­била те­бя. По­тому что поз­во­лила ма­терин­ско­му одер­жать по­беду, ина­че те­бя бы дав­но уже не бы­ло, Кру­эл­ла, или ты бы гни­ла в сте­нах пси­хи­ат­ри­чес­кой ле­чеб­ни­цы, а то и в тюрь­ме. Ду­ма­ешь, Мад­лен ни­ког­да не ис­пы­тыва­ла же­лания сдать те­бя ту­да? Не будь она тво­ей ма­терью, она бы…

       Хлоп! Звон­кая оп­ле­уха спус­ка­ет его с не­бес на зем­лю.
       Он по­лучил свое.
       Хлоп! Вто­рая по­щечи­на вновь на­поми­на­ет ему, что он – иди­от.
       Кру­эл­ла уже не та жен­щи­на, что толь­ко что улы­балась в ис­ступ­ле­нии, кор­чась от удо­воль­ствия под его паль­ца­ми. Его ко­жа все еще хра­нит ее за­пах, но Де Виль из­ме­нилась в счи­тан­ные се­кун­ды. Прев­ра­тилась в разъ­ярен­ную тиг­ри­цу.
       Пси­хопат­ка выш­ла по­иг­рать, и боль­ше не уй­дет.

       - За­пом­ни, до­рогой, за­пом­ни раз и нав­сегда. Моя до­рогая ма­моч­ка лю­била толь­ко се­бя и сво­их чер­то­вых со­бачек. Ес­ли бы она лю­била ме­ня, она бы би­лась за ме­ня как прок­ля­тая. Да­же с са­мим Са­таной. Ес­ли бы она лю­била ме­ня, не под­со­выва­ла бы мне на зав­трак сво­их иди­отов, ко­торые бы­ли нас­толь­ко иди­ота­ми, что их не­об­хо­димо бы­ло убить, да, это я о сво­их от­чи­мах го­ворю. Ес­ли бы она лю­била ме­ня, мне не приш­лось бы столь­ко лет си­деть вза­пер­ти на ма­лень­ком чер­да­ке, красть лю­бые ра­дос­ти жиз­ни и меч­тать од­нажды пе­рере­зать ей глот­ку. Ес­ли бы она лю­била ме­ня, я бы не дро­жала столь­ко лет пе­ред ее чер­то­выми, мер­зки­ми со­бака­ми с эти­ми ог­ромны­ми пас­тя­ми, от од­но­го ви­да ко­торых мне хо­телось уме­реть. Лю­бить, как од­нажды ска­зал мой дра­гоцен­ный па­поч­ка – это сра­жать­ся. За ме­ня ник­то ни­ког­да не сра­жал­ся. Ме­ня не лю­били. И не те­бе об этом го­ворить. По­тому что ты ни чер­та об этом не зна­ешь. По­тому что у те­бя был тот, ко­го ты мог лю­бить, а у ме­ня - нет.

       Она плот­нее за­куты­ва­ет­ся в шу­бу, с не­ис­то­вой зло­бой сту­ча каб­лу­ками. Оча­рова­ние мо­мен­та окон­че­но, на ее чер­ном сер­дце об­ра­зовал­ся толь­ко что еще один ру­бец, за­то он сно­ва раз­бу­дил мань­яч­ку – ту, что нуж­на ему для сот­во­рения прок­лятья. Он дол­жен быть до­волен со­бой, вот толь­ко ему от­ча­ян­но хо­чет­ся за­выть.

       По­тому что та­кова она – их лю­бовь: бес­ко­неч­но унич­то­жать друг дру­га вся­кий раз, ког­да рас­сто­яние меж­ду ни­ми ста­новит­ся не­выно­симо ко­рот­ким.



       Белль чи­та­ет, хо­тя «чи­та­ет» - слиш­ком гром­ко ска­зано. Она прос­то рас­те­рян­но смот­рит на бук­вы, не по­нимая, что они обоз­на­ча­ют. Все эти строч­ки плы­вут пе­ред ее гла­зами, тан­цу­ют бе­зум­ный та­нец пе­ред нею, и это ужас­но.

       Она ус­та­ла. Днем и ночью она сра­жалась с ть­мой то­го, кто стал ее му­жем. На­ив­ная и глу­пая, пра­виль­но все го­ворят. Ть­му не­воз­можно по­бедить, она всег­да жи­вет в сер­дце, в ду­ше, иног­да при­та­ив­шись в ожи­дании сво­его ча­са, иног­да ата­куя и сме­тая все на сво­ем пу­ти.

       Все сказ­ки о на­деж­де не дей­ству­ют. Белль уже в них ра­зоча­рова­лась. Что тол­ку от то­го, что те­перь Рум­пель не прос­то не Тем­ный, у не­го крис­таль­но чис­тое сер­дце, ес­ли ду­ма­ет и ощу­ща­ет он по-преж­не­му, как ве­ликий Тем­ный маг? Ес­ли его, как прок­ля­того, тя­нет к мра­ку, а она прос­то уто­милась вся­кий раз от­во­евы­вать его у тем­но­ты. Ее сер­дце – из­му­чен­ный ко­мок бо­ли. С нее хва­тит. Она ког­да-то прос­то ошиб­лась, по­верив в то, что ее од­ной дос­та­точ­но в борь­бе с болью, ко­торую но­сит в се­бе муж. Она со­вер­ши­ла ошиб­ку, ос­ме­лив­шись ве­рить в то, что смо­жет сде­лать его дру­гим, че­лове­ком ку­да луч­шим, чем пред­ла­га­ет ему Ть­ма. Она не смог­ла.

       Толь­ко не пла­кать, нет. Кра­сави­ца ярос­тно трет ли­цо и ще­ки, но сле­зы все рав­но про­бива­ют­ся, без спро­са вы­пол­за­ют на­ружу и те­кут по ли­цу. Она ярос­тно отод­ви­га­ет от се­бя бу­магу и руч­ку, еще не хва­тало про­мочить пись­мо и пе­репи­сывать все за­ново. Она дол­жна его до­писать, дол­жна пре­дуп­ре­дить от­ца.

       Белль не уве­рен­на, что он во­об­ще за­хочет ее ви­деть и ког­да-ли­бо смо­жет прос­тить. Но бе­жать к от­цу, в его объ­ятья, ка­жет­ся ей единс­твен­ной пра­виль­ной воз­можностью спас­тись от бо­ли те­перь.

       Строч­ки плы­вут пе­ред гла­зами, рас­плы­ва­ют­ся и иг­ра­ют с ней в стран­ные иг­ры. Она не мо­жет раз­гля­деть тол­ком да­же дверь, и толь­ко зву­ки приб­ли­жа­ющих­ся ша­гов Рум­пе­ля зас­тавля­ют Белль опом­нить­ся. То­роп­ли­во она сма­хива­ет с се­бя сле­зин­ку, кое-как за­пихав пись­мо в пер­вую по­пав­шу­юся кни­гу. Он не дол­жен ни­чего по­нять, да­ром, что у быв­ше­го Тем­но­го чутье, как у де­мона, нуж­но его об­ма­нуть. Он те­перь нев­ни­мате­лен к ней, прог­ло­тит все.

       - При­вет, Белль – хо­лод­но-спо­кой­но про­из­но­сит маг, по­явив­шись в две­рях. Под­хо­дит бли­же сво­ей мяг­кой, ко­шачь­ей по­ход­кой, скло­ня­ет­ся над ее ли­цом и лас­ко­во, поч­ти как рань­ше, це­лу­ет в ще­ку. – Чем за­нята?
       - Я чи­тала – без­божная ложь – единс­твен­ное, что им ос­та­лось. Толь­ко те­перь уже врет Белль, а не Рум­пель, как обыч­но.

       Быс­трым взгля­дом Рум­пель сколь­зит по кни­ге, черт, ка­кая гран­ди­оз­ная оп­лошность – ска­зать ему об этом. Ко­неч­но, он не иди­от, он все за­метил и все по­нял. Ей сно­ва при­дет­ся лгать и Белль прок­ру­чива­ет у се­бя в го­лове воз­можные ва­ри­ан­ты к от­ступ­ле­нию.
       - Те­бя зас­та­вил пла­кать не­мец­кий сло­варь, Белль?
       - Я не пла­кала.
       - Ты ры­дала, вер­но. У те­бя гла­за пря­мо бор­до­вые. Да­вай сни­му нап­ря­жение.
       - Нет, - уп­ря­мо ка­ча­ет го­ловой Кра­сави­ца, - я не пла­кала, те­бе по­каза­лось.
       - Что же тог­да? – Рум­пель ни кап­ли не по­верил этой бай­ке, Белль это ви­дит.

       Ну и лад­но. Ей нуж­но, что­бы он пос­ко­рее уб­рался от­сю­да, ку­да угод­но, и она смог­ла бы за­вер­шить на­чатое. Хо­тя она, ес­тес­твен­но, по­нима­ет, что Тем­ный ни за что не уй­дет прос­то так. Но поп­ро­бовать сто­ит.
       - У ме­ня прос­то нем­но­го бо­лит го­лова, ка­жет­ся, я пе­рег­ру­зила се­бя, ра­ботая. Прос­то за­нята од­ним пе­рево­дом, он слож­ный.
       - Ты прек­расно вла­де­ешь не­мец­ким, Белль – ос­то­рож­но за­метил Румп.
       - Да, но пе­ревод слож­ный.
       - По­кажи мне!

       О черт, она зна­ла, что он поп­ро­сит. Кра­сави­ца ты­чет ему пер­вый по­пав­ший­ся под ру­ки сви­ток, же­лая боль­ше все­го на све­те не­мед­ленно про­валить­ся под зем­лю. Ко­неч­но же, сто­ило ему взгля­нуть на текст, как он не­одоб­ри­тель­но по­качал го­ловой:
       - Текст лег­чай­ший, осо­бен­но для те­бя. Или вмес­те с па­мятью твои зна­ния то­же ис­чезли, Белль?
       - Нет. Толь­ко вос­по­мина­ния.
       - Тог­да по­чему ты лжешь мне?

       По­тому что ус­та­ла, хо­чу уй­ти от те­бя, ос­во­бодить нас от этой лям­ки. По­тому что ис­тинная лю­бовь то­же мо­жет за­кон­чить­ся. По­тому что на­до­ело ви­деть те­бя, шас­та­юще­го к дру­гой жен­щи­не. По­тому что нет сил бо­роть­ся с тво­ей Ть­мой и по­тому что знаю, что ты обя­затель­но возь­мешь ре­ванш в са­мое бли­жай­шее вре­мя.

       Все это кру­тить­ся у Белль в го­лове, но она не мо­жет ска­зать ему об этом. Стран­ное де­ло, она же не пре­дава­ла его ни­ког­да, это он пре­давал ее с кин­жа­лом, в пос­те­ли у дру­гих жен­щин, с тем­ны­ми си­лами. Тог­да по­чему она чувс­тву­ет се­бя та­кой дрянью сей­час?

       Бро­сив на Рум­пе­ля быс­трый взгляд, Белль пе­рек­лю­ча­ет­ся на свои ру­ки. Он сно­ва не­одоб­ри­тель­но ка­ча­ет го­ловой:

       - Лад­но. Не хо­чешь го­ворить – не на­до. Да­вай хоть боль об­легчу те­бе.

       Кра­сави­ца хо­чет воз­ра­зить, но длин­ные паль­цы му­жа уже за­пол­за­ют в ее во­лосы и вско­ре по го­лове раз­ли­ва­ет­ся при­ят­ное теп­ло. У нее дей­стви­тель­но бо­лела го­лова, при­чем, до­воль­но ощу­тимо, так что сей­час Белль чувс­тву­ет за­мет­ное об­легче­ние. Она уже поч­ти бла­годар­но улы­ба­ет­ся му­жу, по­ка он не хва­та­ет ту са­мую кни­гу, в ко­торой она спря­тала пись­мо, и не от­кры­ва­ет ее на нуж­ной стра­нице.

       Это бы­ла все­го лишь улов­ка, что­бы доб­рать­ся до ее тай­ны. Рум­пель сно­ва ее об­ма­нул.

       Де­вуш­ка бро­са­ет­ся ему навс­тре­чу, слиш­ком рез­во для че­лове­ка, ко­торый толь­ко что му­чил­ся с го­лов­ной болью, пы­та­ясь отоб­рать уже воз­никшее у не­го в ру­ках пись­мо:

       - Рум­пель, не на­до, я…
       - Так-так, - на­рочи­то мед­ленно и да­же чуть те­ат­раль­но про­тяги­ва­ет муж­чи­на, - и что же у нас здесь? Пись­мо от­цу, Белль?
       - Да, я прос­то хо­тела спро­сить, как у не­го де­ла, зна­ешь, я ведь то­же ску­чаю, все-та­ки он мой отец, и… - та­рато­рит Кра­сави­ца, по­нимая, что на­деж­ды на то, что муж его не проч­тет, рав­ны ну­лю.
       - Пос­мотрим, что же ты пи­шешь, от че­го так стра­да­ешь, до­рогая.
       - Это лич­ное, Рум­пель – пос­ледняя по­пыт­ка соп­ро­тив­лять­ся тер­пит крах.
       - Это лич­ное мо­ей же­ны, ми­лая – Рум­пель уг­ро­жа­юще спо­ко­ен. Он ак­ку­рат­но вскры­ва­ет кон­верт, ра­зор­вав уго­лок и дос­та­ет пись­мо.

       Белль зак­ры­ва­ет гла­за. Ну вот и все. Он все уз­нал. Это ко­нец.
       Пись­мо до­чита­но, и ак­ку­рат­но сло­жено в кон­верт сно­ва, как буд­то ни­чего не слу­чилось. Ког­да Кра­сави­ца опять ос­ме­лилась пос­мотреть на му­жа, ли­цо его все так же спо­кой­но, как и нес­коль­ко ми­нут на­зад.
       - Ты хо­чешь уй­ти, Белль? – ле­дяным то­ном спра­шива­ет он.
       - Да – ки­ва­ет она, приз­на­вая свое по­раже­ние. - Я хо­чу уй­ти. Рум­пель, я очень ус­та­ла. Прос­ти, у ме­ня боль­ше нет ни­каких сил жить с тво­ей Ть­мой. Я не мо­гу с ней бо­роть­ся.
       - Ты го­вори­ла мне, что го­това. Ког­да я пре­дуп­реждал те­бя об этом. Го­вори­ла, что зна­ешь, кто я, ког­да я сот­ни раз те­бе го­ворил, что я та­кой, как есть – ле­дяным то­ном про­из­но­сит он, на­конец, сде­лав шаг в ее сто­рону.
       - Да, знаю – сно­ва ки­ва­ет де­вуш­ка. – Имен­но по­это­му мне так боль­но и тя­жело. Я ду­мала, что смо­гу те­бя из­ме­нить, Рум­пель. По­том на­де­ялась, что смо­гу при­нять твою ть­му. Я очень хо­тела. Но я не мо­гу, прос­ти ме­ня.
       - И все это вре­мя ты пом­ни­ла, кто ты? Кто мы? Пра­виль­но?
       - Я поч­ти сра­зу вспом­ни­ла, Рум­пель.
       - Сколь­ко вре­мени ты бы­ла без па­мяти?
       - Это не важ­но, Рум…
       - Нет, важ­но! – гро­мог­ласный крик зас­та­вил Белль отор­вать­ся от изу­чения собс­твен­ных ла­доней. – Сколь­ко вре­мени ты бы­ла без па­мяти, Белль, го­вори?
       - Дня три или че­тыре. У ме­ня бы­ли вспыш­ки вос­по­мина­ний все это вре­мя. По­том они вос­ста­нови­лись.

       Рум­пель мол­чит. Мол­ча­ние за­тяги­ва­ет­ся и ста­новит­ся опас­ным. Он нес­коль­ко раз ме­ря­ет ком­на­ту ша­гами. По­том са­дит­ся на стул нап­ро­тив нее, прис­таль­но гля­дя ей в гла­за.

       - Все это вре­мя. Дол­гое вре­мя. Ты лга­ла мне.
       - Ты то­же мне лгал, Рум­пель – сме­ло воз­ра­жа­ет Белль. Нет, те­перь она не даст рас­топтать се­бя. – Ты про­менял на­шу лю­бовь на…
       - На­шу лю­бовь? – его бро­ви удив­ленно взле­та­ют вверх. – Ка­кую лю­бовь, Белль? Твою лю­бовь к че­лове­ку, ко­торым я не яв­ля­юсь, ко­торо­го ты са­ма при­дума­ла? Или мою к ми­лой и доб­рой де­вуш­ке, ви­дящей во мне что-то хо­рошее, но не к жен­щи­не, жи­вущей в сво­ем собс­твен­ном ми­ре, где мне, нас­то­яще­му, нет мес­та? Это ты на­зыва­ешь лю­бовью, Белль? Фан­та­зии?
       - Это не фан­та­зии, Рум­пель – она при­куси­ла гу­бу. – Ты дей­стви­тель­но мо­жешь быть хо­рошим! Я ве­рила в это всю свою жизнь, по­тому что ты та­кой….

       Из глот­ки Рум­пе­ля вы­рыва­ет­ся нер­вный смех:        - Нет, Белль. Я не та­кой. Я – хит­рый де­лец, отец, по­теряв­ший сы­на, я че­ловек, ко­торый не­нави­дит, ког­да кто-то иг­ра­ет с ть­мой, я влас­то­любец в по­кале­чен­ном те­ле жал­ко­го пря­диль­щи­ка, я муж­чи­на, ко­торо­го пре­дава­ли и ко­торый го­тов унич­то­жить в от­вет на оби­ду. Это то­же я! Вот я ка­кой! Что по­делать, Белль, ты ни­ког­да это­го не по­нима­ла, и не пой­мешь, так что, не го­вори ни­чего мне о люб­ви, яс­но? Мы за­пута­лись в меч­тах и лжем друг дру­гу – вот ка­кая на­ша лю­бовь, вот ка­кова она, Белль!

       От кри­ка он поч­ти за­каш­лялся, Белль страш­но, она дро­жит, ку­сая гу­бы до кро­ви и не по­нимая, что сде­лать, как ос­та­новить му­жа. Она ви­дит – по­ток за­та­ен­ной бо­ли сей­час выр­вался на­ружу и бь­ет, как во­да из ис­порчен­но­го кра­на, она сжи­ма­ет ру­ки в ку­лач­ки, нап­расно пы­та­ясь ог­ра­дить се­бя от это­го, за­щитить­ся.

       Рум­пель же стал поч­ти ма­лино­вый от злос­ти, ярос­тно вра­ща­ет гла­зами, и ско­ро, ка­жет­ся, ее уда­рит. Она еще не ви­дела его столь оса­танев­шим. Она по­нятия не име­ет, как быть с этим. По­это­му толь­ко без­звуч­но пов­то­ря­ет его имя, ше­велит гу­бами, в бес­плод­ных по­пыт­ках его ос­та­новить.

       - И да, Белль, ми­лая, смею те­бя огор­чить, отец те­бя не при­мет. Ты поп­росту не нуж­на ему. Я уже пы­тал­ся. По­шел к не­му, ког­да ты ле­жала под сон­ным прок­лять­ем. Ду­мал, он те­бя раз­бу­дит по­целу­ем ис­тинной люб­ви. Но у не­го, как он ска­зал, боль­ше нет до­чери. Не ве­ришь? Пос­мотри тог­да в ша­ре вос­по­мина­ний у ме­ня в ка­бине­те, ты зна­ешь, как им поль­зо­вать­ся.

       Нет. Не­воз­можно. Не мо­жет быть.
       Белль точ­но зна­ет, она уве­рен­на, что отец бы не пос­ту­пил с нею так. Да, он оби­жен, что уш­ла от Гас­то­на, но ведь она все еще его де­воч­ка, его ма­лыш­ка, она про­дол­жа­ет быть ею до сих пор. Он не мог так обой­тись с ней. Кра­сави­ца сто­ит пос­ре­ди ком­на­ты, ус­тавшая, за­болев­шая, рас­те­рян­ная, не зная, как пе­режить то, что сей­час вы­валил на нее муж, слов­но го­ру му­сора, ей не­чем ды­шать и ее одо­лева­ет страх.

       Белль чувс­тву­ет се­бя лиш­ней в этом до­ме. В этом го­роде. В этом ми­ре.

       Рум­пель же не ми­гая, смот­рит на нее, и с горь­ким спо­кой­стви­ем в го­лосе, про­из­но­сит, поч­ти шеп­ча:

       - Единс­твен­ный че­ловек, ко­торо­му ког­да-ли­бо ты бы­ла нуж­на, Белль – это я. Ты бы­ла нуж­на мне всег­да. Всю мою жизнь. Но ты так и не по­няла, кто пе­ред то­бой. Я – пло­хой че­ловек, Белль, в ко­тором есть что-то хо­рошее. Но я хо­тя бы не скры­ваю, что я пло­хой. А ты до сих пор хо­чешь ви­деть ме­ня в ком­па­нии ли­цеме­ров, ко­торые выб­ро­сят те­бя на по­мой­ку при лю­бом удоб­ном слу­чае, толь­ко от то­го, что они прис­во­или се­бе пра­во на­зывать­ся ге­ро­ями. Мне очень жаль, Белль, что ты так ни­чего и не по­няла. На­ша лю­бовь бы­ла прек­расна ког­да-то. У нас ког­да-то бы­ла лю­бовь. Те­перь – нет.

       Го­рячие сле­зы ка­тят­ся по ли­цу де­вуш­ки. Эти сло­ва – нож в сер­дце. Она не зас­лу­жила то­го, что­бы их ус­лы­шать.

       Рум­пель да­рит ей крас­но­речи­вый взгляд на про­щанье и ухо­дит в ночь, рас­тво­ря­ясь в фи­оле­товой дым­ке. Она по­нятия не име­ет, как он сде­лал это, но не удив­ле­на та­кому по­воро­ту. Рум­пель тем­ный. Сно­ва.


       По­пыт­ки дог­нать оса­танев­ше­го Крю­ка не при­носят ни­како­го ре­зуль­та­та. Свон ус­та­ла, ей хо­чет­ся плю­нуть на все, все бро­сить и уй­ти. Но те­перь под удар пос­тавле­но не толь­ко ее лич­ное, жен­ское счастье, а спо­кой­ствие ее семьи. Она чувс­тву­ет се­бя ви­нова­той, по­тому что имен­но ее не­жела­ние его от­пустить при­вело к то­му, что те­перь бе­зум­ный раб Ть­мы го­тов пос­та­вить под удар весь го­род.

       - Кил­ли­ан! – на­конец, быв­шей Спа­ситель­ни­це уда­ет­ся дог­нать воз­люблен­но­го. – По­годи!

       Она лас­ко­во ка­са­ет­ся паль­ца­ми его неб­ри­той ще­ки, с бла­гого­вени­ем заг­ля­дывая ему в гла­за. Ей ка­жет­ся, в са­мой их глу­бине, она все еще ви­дит то­го доб­лес­тно­го пи­рата, за­меча­тель­но­го муж­чи­ну, ко­торо­го по­люби­ла и ко­торый од­нажды зас­та­вил ее от­крыть свое сер­дце и вновь по­верить в са­му воз­можность быть счас­тли­вой. Он здесь, ру­ку толь­ко про­тяни, и Эм­ма де­ла­ет от­ча­ян­ные по­пыт­ки вы­тащить то­го Крю­ка на во­лю.

       - Не де­лай это­го, Кил­ли­ан! Я знаю, те­бе тя­жело. Ты не мо­жешь соп­ро­тив­лять­ся Ть­ме, не мо­жешь бо­роть­ся с нею. И не нуж­но, слы­шишь? Не на­до, я бу­ду бо­роть­ся за те­бя, я смо­гу. Я вы­иг­раю эту схват­ку и ты сно­ва вер­нешь­ся ко мне.
       - С ка­кой ста­ти? – иро­нич­но ух­мыль­нул­ся пи­рат.

       Ог­ромные гла­за Эм­мы опять ищут его взгля­да, сно­ва стре­мят­ся заг­ля­нуть ему в гла­за, что­бы он по­верил.

       Гу­бы, сжа­тые пос­леднее вре­мя в бо­лез­ненную ду­гу, лас­ко­во ка­са­ют­ся его губ. Ще­тина ста­ла еще ко­лючее, чем бы­ла рань­ше. Он так дав­но не брил­ся. Мно­го пь­ет. За­пах ро­ма поч­ти пе­рек­ры­ва­ет за­пах мо­ря. Ды­шит тя­жело, вздо­хи вы­рыва­ют­ся хрип­лым сто­ном. Прок­ля­тая Ть­ма гнет его вниз, вы­сасы­ва­ет все си­лы.

       Ни­чего. Она все пре­одо­ле­ет, у нее по­лучит­ся. Толь­ко бы слы­шать, как бь­ет­ся его сер­дце, этот чу­дес­ный звук: тук, тук, тук.

       - Так с ка­кой ста­ти мне ос­та­нав­ли­вать­ся, Свон? Что ты мо­жешь пред­ло­жить мне вза­мен?

       Что она мо­жет пред­ло­жить? Са­мое глав­ное, в чем он так нуж­да­ет­ся. То, без че­го им обо­им жиз­ни нет.

       С ще­нячь­ей пре­дан­ностью заг­ля­нув в его гла­за сно­ва, Свон вы­дыха­ет пря­мо в скрив­ленный рот:

       - На­шу лю­бовь.

       Кил­ли­ан за­мира­ет. От­хо­дит на нес­коль­ко ша­гов. Смот­рит на нее, не ми­гая. Сла­бая на­деж­да мгно­вен­но про­бива­ет­ся в ее сер­дце, сту­чит гул­ки­ми уда­рами: он пос­лу­ша­ет. Прис­лу­ша­ет­ся. Ос­та­новит­ся. Пе­реси­лит се­бя. Поз­во­лит се­бе по­мочь. Но уже в сле­ду­ющий миг Ка­питан за­лива­ет­ся хо­хотом – гром­ким, не­удер­жи­мым, поч­ти ис­те­ричес­ким, ко­торый кру­тит все его те­ло, как в цен­тро­фуге, и у не­го да­же ко­лени дро­жат. По ще­ке бе­жит сле­за, но не горь­кая, нет – это сле­за от сме­ха. Он из­де­ва­ет­ся над ней, хо­хочет над нею.

       - На­шу лю­бовь, Свон, да?

       Те­перь он уг­ро­жа­юще спо­ко­ен и сло­ва, сле­тев­шие из его уст, зву­чат как при­говор:

       - Лак­му­совая, не­нуж­ная бу­маж­ка, ко­торую дав­но по­ра выб­ро­сить на по­мой­ку – вот что та­кое на­ша лю­бовь.

       Он да­рит ей еще один унич­то­житель­ный взгляд, и ухо­дит быс­тры­ми ша­гами, по­вер­нувшись спи­ною к ней, вер­шить свои тем­ные де­ла.

       Ос­тавляя Эм­му в пол­ном оди­ночес­тве, от ко­торо­го хо­чет­ся выть, как ра­нен­ный зверь.