Джулька. Рязанская повесть

Сестре Гале (Галине Артуровне Бениславской) на 90 годовщину её гибели

«И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.»
С.А. Есенин

Она сначала невзлюбила его машину, купленную в рассрочку серую иномарку. Раньше она встречала его у остановки и бежала за ним, повиливая куцым хвостиком, повизгивая от радости до самого дома. Иногда он наклонялся, гладил, почёсывал за ухом, протягивал ей кругляшек краковской колбасы. Млея от счастья, она лизала ему руку и ботинок. Теперь его путь до подъезда был короче…
Она – это мелкая собачонка непонятной породы, чёрно-бело-рыжая, средней пушистости. Жила она у подъезда дома 27 по улице Ивана Каляева.
Не известно, за какие грехи получила эта улица имя террориста- бомбометаталя, убийцы Великого князя Сергея Александровича. Великий князь приходился дядей Николаю Второму и мужем сестре Императрицы, Великой княгини Елизавете и был взорван бомбой в Москве в 1905 году. Вроде бы, Каляев никогда не жил на этой улице и не принадлежал к числу известных и знаменитых рязанцев.
Улица, хотя и располагалась в центре Рязани, производила впечатление глухой окраины. На два квартала тянулся глухой бетонный забор, за которым находилось какое-то оборонное предприятие. Во дворе дома 27 стояли поломанные качели, мусорные баки и красовалась несмываемая надпись «Оля, я люблю тебя», ниже кто-то добавил: «Ну и дурак». В подъезде пятиэтажной блочной хрущёвки стойко пахло кошачьей мочой, несвежими окурками и весьма средним достатком. По вечерам на лавочках усаживались пенсионерки с вязанием и внуками, с неодобрением косясь на молодёжь, собирающуюся возле столика на детской площадке. Парни и девушки пристраивались на поломанных качелях, пеньках и даже на краю песочницы, курили, пили пиво и дешёвое вино, а, самое возмутительное, до полуночи горланили под гитары песни на стихи Есенина. Пенсионеры пожаловались участковому. Но тому не хотелось напрягаться, и он грубо ответил:
- Подумаешь, поют. Они ведь не дерутся, не колют наркотики и вас не трогают. Ну, любит молодёжь Есенина. А как можно жить в Рязани и не любить Есенина? Не нравится, катитесь вон из Рязани!
- Но ведь после них столько мусора, - попробовала возразить Роза Марковна, чьи внуки давно жили в Израиле
- Качели вот сломали, - поддержали её другие пенсионерки, - Детям не на чем кататься.
Участковый Саня тяжело болел с похмелья и очень надеялся, что вечерняя компания студентов угостит его пивом, как это было не раз. Бабки его раздражали, особенно Роза Марковна, которая написала на него однажды жалобу, что он явился на работу в нетрезвом виде.
- Качели сломали ещё при царе горохе, - буркнул он, - Чем кляузы строчить, устроили бы субботник и починили бы. А не нравится, катитесь в свой Израиль, - добавил он уже персонально для Розы Марковны и, обдав всех парами перегара, удалился.

Собака отзывалась на кличку Джулька. Никто толком не помнил, как она прибилась к этому подъезду. Вроде бы, хозяева её, самозабвенные пьяницы, жили в соседнем доме, но не так давно умерли, а желающих взять к себе собачку не нашлось. Так и поселилась она здесь: зимой спала в подъезде, а летом под чьим-нибудь балконом. Старушки кормили её объедками, собачка была ласковой и безобидной.
Не любила Джулька только Арнольда из 37-ой квартиры. Это был полноватый лысый мужчина лет 55ти. Жил он вдвоём с женой, поскольку дети уехали на постоянное жительство во Францию. Стоило Арнольду степенно и чинно приблизиться к подъезду, Джулька принималась громко, заливисто лаять и всё норовила укусить его за щиколотку. Часто на нём красовались изрядно поношенные, видавшие виды ботинки с дырой на самом видном месте. Дырявые ботинки Арнольд носил не от бедности, он преподавал в медицинском институте и ещё носился по всему городу с платными лекциями о здоровом образе жизни. Просто Арнольд был патологически жаден. Говорили, что до этого он служил на дезостанции или даже на живодёрне. Джулька не могла этого знать, но, тем не менее, захлёбывалась лаем, едва он выруливал из за угла.
Старушки, давясь от смеха, наблюдали, как Арнольд, забавно подпрыгивая и защищаясь толстым портфелем, бежит до подъезда.
- Эй, гляди, дядя, портки не потеряй, - кричала ему тётя Тома, пожилая дворничиха. Арнольда она не любила, поскольку тот никогда вовремя не платил ей за уборку подъезда и всё норовил зажилить лишнюю десятку. Впрочем, и остальные его не жаловали. Только с Розой Марковной он мог часами говорить о том, как тяжело летать к детям заграницу. Дети не особенно желали, чтобы родители жили с ними.
У подъезда №3 была своя гордость и своя общая любовь. Звали его Виктор Сергеевич, Витя, Витенька, Витюша. Голубоглазый пухленький блондинчик жил в этом подъезде с родителями инженерами. Старушки помнили его с детства. Папина и мамина радость, круглый отличник, тихий, скромный интеллигентный мальчик. В то время, как его сверстники носились по площадке с мячом, дрались, били стекла, играли в «войнушку» и даже тайком курили, Витенька сидел на лавочке с книжкой. Он охотно помогал донести до дверей тяжёлые сумки с рынка, матери спокойно доверяли ему своих ребятишек в коляске, и он прекрасно ладил с карапузами. Витюша вырос, блестяще закончил медицинский институт и стал врачом. Теперь к нему шли со всего дома со всякими болячками и даже тащили к нему «на приём» своих кошечек, хомячков, морских свинок и попугайчиков. Витенька не отказывал никому и никогда, даже если приходил усталый с ночного дежурства.

Джулька Витеньку обожала. Она неслась за ним до автобусной остановки, провожая каждый день на работу, а вечером к определённому часу летела его встречать. Однажды Виктор слег с тяжёлым гриппом и не вышел в обычное время из подъезда. Джулька заскучала. Она забилась под лавку, ничего не ела и отворачивалась даже от свежей варёной курятины. Зато когда он, наконец, вышел, собачьей радости не было предела. Она скакала выше своего роста, обнимала его лапами, облизывала всюду, где доставала, визжала и плакала от радости почти человеческим голосом. Витенька присел на корточки, а Джулька в восторге тыкалась в его щеки холодным мокрым носом, точно целовала.
- Вот ведь, - вздохнула Роза Марковна, - Как она вас любит, Виктор Сергеевич. А ведь собака, тварь бессловесная. Нет, собаки лучше людей.
Она подумала о своих детях, которые писали ей всё реже.
Если Виктор оставлял у подъезда сумку, ему можно было совершенно не волноваться за её сохранность. Джулька ложилась возле сумки и рычала на каждого, кто приближался, даже на родителей Витеньки. Смотреть на это представление сбегались ребятишки со всего двора.
- Виктор Сергеевич, вам бы в цирке с ней выступать, - хохотали они.
А Витюша выдавал своему сторожу солидный кусок говядины и приговаривал:
- Вот куплю машину, сигнализацию ставить не буду. Джулька итак к ней никого не подпустит.
Как не пытались остальные обитатели подъезда приставить Джульку к своим сумкам, она не признавала никакого другого хозяина.

Однажды Арнольд велел своим студентам изловить Джульку, завязать в мешок и сбросить с обрыва в Оку. Студенты с удовольствием утопили бы в Оке своего ненавистного преподавателя, который заставлял их зубрить никому не нужные приказы служб здравоохранения, но всем нужен был зачёт и они согласились. Арнольд захотел сам присутствовать при казни несчастного животного и даже решил воспользоваться для этого своей машиной. У Арнольда была машина, довольно новый пежо, но в доме почти никто не знал об этом. Он держал её в самом дальнем гараже, чтобы никто из соседей, не дай Бог, никогда не попросил его подвезти на рынок.

В том месте Ока делала крутой поворот. С берега открывался прекрасный вид на древний рязанский кремль и монастырь. Возле кремля стоял жуткого вида памятник Есенину. Неизвестно, что имел в виду скульптор, создавая эту махину. Поэт был изображён по грудь ушедшим в землю, простершим вперёд огромные руки. В чертах этого исполина ничего общего с Есениным не имелось. Впору было пугать им маленьких детей. По сложившейся традиции, рязанские молодожёны несли к этому памятнику цветы, что было совсем нелогично, поскольку Есенин развёлся, по меньшей мере, с тремя жёнами.
Сгущались ранний октябрьские сумерки, над Окой догорал закат. В ближайшей церкви звонили колокола. Издалека доносилось стройное пение крестного хода: «Со святыми упокой, Христе Боже наш, душу убиенного раба Твоего Сергия, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне». В эту ночь Рязань молилась за упокой души своего любимого сына Сергея Есенина.

Студент, который бросал мешок, размахнулся так, чтобы собака упала не в реку, а на песчаный выступ перед ней, другой студент за спиной Арнольда бросил в воду камень. Мешок был завязан неплотно, чтобы Джулька смогла освободиться. Арнольд, с чувством выполненного долга, сел в машину и нажал на газ. А пение неслось вслед ему над Окой, над куполами кремля, над Рязанью…

Джульки не было два дня. Ребятишки плакали, бегали искать её на пустырь за рынком, где собирались собачьи свадьбы. Арнольд ходил по двору, что-то весело напевая, и даже нацепил свой лучший галстук из серебристо белой ткани. Галстук шёл ему, как корове седло, носить его Арнольд не умел. Первой что-то заподозрила тётя Валя из 40-й квартиры, мать двух девочек погодок Кати и Любы 5 и 4 лет. Её дочки очень любили играть с Джулькой.
- Арнольд Борисович, вы нашу Джульку не видели? – спросила она.
- Очень мне нужно следить за вашей шавкой, - сообщил он, пряча глаза, и добавил, - От неё только грязь в подъезде.
Сам Арнольд, заходя в подъезд, часто обтирал грязные ботинки о ступеньки.
- Ясно, - заключила тётя Тома, - Это ты её увёл. Признайся, сдал собачникам, ирод проклятущий. Ещё не известно, от кого в подъезде больше грязи! То-то дочка твоя ненаглядная в Париж то тебя не больно и зовет. Куда тебе с твоей то харей и на Елисейские поля.
Она наступила на его больную мозоль.
- Ну, положим, я и сам туда не хочу, - промямлил он.
- Ой, держите меня, семеро! – злобно расхохоталась тетя Тома, - Он сам не хочет! Люди добрые, вы слышали, как он тут бранил Россию, Рязань и всё русское?! Мы, дескать, варвары, дикари, нас в приличное общество пускать нельзя! Постыдился бы хоть его!
Она указала рукой на портрет Есенина, установленный на площадке студентами по случаю дня рождения поэта.
- И вы верите, что он сам хочет с нами здесь на лавочке трепаться. Больше то не с кем. Иди уже, француз хренов. Видели, как он сморкается? Как слон в трубу дует. А платок-то, как простыня. А ботинки то худые. А эту шляпу ты с какого пугала снял?
Арнольд позорно бежал с поля боя.
Джулька вернулась через три дня, сильно хромая на переднюю правую лапку, и сразу же забилась под лавку. Дети принесли ей воды в консервной банке и вкусную мозговую косточку из борща. Воду Джулька выпила, от косточки отвернулась, из-под скамейки выходить отказывалась. Наконец, вернулся с работы Виктор.
- Витенька, вы уж её покличьте, - попросила тетя Тома, - Жаль псину, не ест ничего. Лапка, видать болит.
Услышав родной голос, Джулька вышла из-под лавки.
- Ну, что у нас стряслось? – ласково спросил Виктор, присаживаясь возле неё, - Лапка болит? Дай, дай сюда лапку.
- Осторожно, как бы не покусала, - предупредили его.
- Ничего, ничего, - отмахнулся Виктор, - Ну, давай лапу.
Он внимательно и осторожно осмотрел собачью лапку.
- Так, перелома нет, - заключил он, - Вывих. Ну, держись, милая.
Он быстро и умело вправил ей вывих. Джулька коротко взвизгнула и уткнулась мордой в его ботинки. По морде собаки катились слёзы.
- Ну, всё-всё, - заверил он, поднимая её на руки, - Сейчас пройдёт.
Джулька принялась в восторге лизать щеки и подбородок обожаемого Витеньки. Будь она кошкой, она бы громко мурчала.
- Что же вы, Виктор Сергеевич, такую грязь на руки берёте? – спросила соседка Виктора по площадке, полногрудая красавица Алина.
Она давно и безуспешно строила глазки Виктору, но тот остался к её прелестям абсолютно равнодушен. При знакомстве она представлялась «Алина Губернаторова, поэтесса». Правда, стихи её нигде не печатались, и ещё недавно в её паспорте стояло «Елена Шпулькина». Сбегав в загс с неким слесарем-водопроводчиком с пышной фамилией Губернаторов, она разошлась с ним через год, оставив себе его фамилию. Стихи она писала, подражая Зинаиде Гиппиус, изображая при этом женщину вамп, что при её габаритах было смешно. Соседям она говорила, что учится в университете на психолога, однако, все знали, что она торгует косметикой на вокзале и не брезгует связями с тамошними азербайджанцами.
- Вот, и хороший костюм испачкали, - заметила она.

Действительно, Витенька одевался безукоризненно. На нём всегда был чистый отглаженный костюм, белоснежная рубашка и со вкусом подобранный галстук. Никто даже в выходной не видел его в свитере, джинсах и кроссовках.
На Алине, несмотря на довольно прохладный вечер, было платье с глубоким декольте, так что грудь её шестого размера вываливались наружу.
Виктор брезгливо отвернулся, унося собаку с собой. Взять Джульку домой он не мог, поскольку мать страдала аллергией на собачью шерсть, поэтому устроил её на коврике под батареей. Любому другому жильцы бы давно сделали замечание, но всеобщему любимчику Витеньке разрешалось всё.

Вечером кто-то вскрыл гараж и проколол гвоздями все шины у машины Арнольда. Участковый, которому Арнольд написал заявление, преступников искать не собирался. Вернее, он прекрасно знал, кто это сделал.
- Сам бы хотел разбить его тачку вдребезги, - говорил он, потягивая пиво вместе с молодёжью на площадке, - Вот, жмот поганый. Так и норовит за стоянку не платить. Жену просил в роддом отвезти, так отказался, сволочь. Сказал, машина сломалась. Теперь собаку решил утопить. Чем она ему помешала то? Носит же земля таких… Ну, давайте ещё раз: «Я московский озорной гуляка»!

Виктор влез в долги, но купил, наконец, желанную машину. Джулька бежала за ней, сколько хватало сил, по улице. Когда же машина вырулила на автостраду, отстала, присела на тротуар и горестно завыла.
 - Что, бросили? - тявкнула пробегающая мимо дворняга,  - Все они двуногие такие, Никакой с них пользы. Пошли лучше в помойке рыться.
- Ничего ты не понимаешь, - огрызнулась Джулька, - Витенька, он самый лучший в мире. Он меня любит.
- Как же! Любит! Как я палку, - пролаяла дворняга и побежала по своим делам.
Джулька печально вернулась домой. Вечером приехал Витенька, подозвал Джульку, почесал ей за ушком и с гордостью сказал:
- Видишь, Джулька, это моя машина, - и повторил раздельно, - Это – моя – машина. – и погладил по капоту своё новое приобретение.
Джулька поняла, что эта штука на четырёх колёсах такая же Витенькина собственность, как и сумка, и всякий раз усаживалась охранять её. Иногда она даже пристраивалась спать под её колёсами. Правда Витенька теперь уделял ей меньше времени, но она преисполнилась гордостью за него. Надо же, - думала она, - как он легко управляется с этой штуковиной. Машина для человека то же, что и поводок для породистой, хозяйской собаки. Иное положение, иной статус.

Теперь у третьего подъезда появился свой личный бесплатный шофер. Куда только не возил соседей безотказный Витенька! На рынок, на дачу, в аптеку и театр. Но чаще всего его услугами пользовалась Римма Борисовна. Она заведовала кафедрой, на которой трудился Витенька. Профессорше было далеко за 70, но на вид ей нельзя было дать более пятидесяти. Она жила в новом доме напротив. Одинокая женщина очень тщательно следила за собой, одевалась дорого и со вкусом, побывала во многих странах мира, а отпуск, как правило, проводила на Красном море.
Римма Борисовна никогда не сидела с пенсионерками у подъезда, но была в курсе всех их семейных дел. Приезжая из отпуска, она всякий раз передавала для Розы Марковны из Израиля посылки с продуктами и лекарствами. Всё это она покупала сама, на свои деньги, но Роза Марковна была убеждена, что дочки её не забывают. Из Франции она привозила подарки для Арнольда, фотографии его внука. Она знала, кто во дворе, чем и когда болел, кто остался без работы, и от кого ушла жена. В несчастьях она старалась поддержать каждого.
Она была добрым ангелом подъезда, но, как ни странно, её не любили и слегка побаивались. Едва она появлялась, спицы замирали в руках бабушек у подъезда, а на лицах читалась готовность вскочить и вытянуться перед Риммой Борисовной по стойке смирно. Дети переставали плакать, а Джулька считала за благо на всякий случай залезть под скамейку. Когда Римма Борисовна говорила с Витенькой, Джулька напряжённо следила за разговором, точно пытаясь что-то понять, а в глазах собаки читались страх и тревога.

Почти одновременно с машиной у Витеньки появилась невеста. Вернее, вначале никто не знал, что это его невеста. Просто иногда у подъезда останавливался нежно-голубой феррари, из которого вылезала молоденькая длинноногая девица с роскошными каштановыми волосами. На ней было надето некое подобие юбочки, различимое только при помощи сильного бинокля. Из-под юбочки торчали прямо-таки голливудские ноги в ажурных колготках. Каблуки были такими высокими, что, спрыгнув с них, запросто можно было покончить жизнь самоубийством. Аккуратный упругий бюст подчеркивала лёгкая кофточка, произведённая явно не в Рязани. Кукольное личико, без излишка косметики, отнюдь не было испорчено интеллектом.
Бабушки сгорали от любопытства. К кому, интересно, могла приезжать подобная дива? При первом её появлении старушки раскрыли рты, а подъездный алкаш Кузя (по паспорту Кузнецов) даже присвистнул и протянул:
- Ох, какая женщина! Мне б такую, - и ощерил свой беззубый рот.
- А что ты с ней делать то будешь? – не утерпела ехидная тётя Тома, - В шашки играть? У тебя женилка давно уж устарела.
- Я ещё парень хоть куда, - приосанился Кузя, - Мне и полтинника нет. Вот увидите, я её заарканю. Будет бегать за мной, как собачонка.
- За тобой, старый хрыч, вон, даже Джулька не бегает, - заметила тетя Валя, - Интересно, к кому же она приехала?
Прошло часа два, и подъезд ждало новое потрясение. Девица спокойно вышла из подъезда в сопровождении …Арнольда. Они чинно, под ручку проследовали мимо скамеек и уселись в голубой феррари.
- Вот это да! – Кузя чуть было не поперхнулся пивом, - Во, дает мужик! Жена в Париж усвистала, к внукам, так он даром времени не теряет.
- Может это дочь? – предположила Роза Марковна.
- Как же, дочь! – усмехнулся Кузя, - Видел я его дочь на фото, он сам показывал. Бочонок бочонком, щёки из-за спины видно. К тому же, ей же к сорока годам, а этой финтифлюшке и тридцати нет. Любовница это!
- Так он же стар для неё, - возмутилась тетя Валя.
- Вовсе он не стар. Морщины – украшение мужчины, - процитировал кого-то Кузя.
- Лысина и вставная челюсть тоже, - не удержалась от колкости тётя Тома.
- Это же Пушкин, дурачьё. «Сказка о царе Салтане», - блеснул эрудицией Кузя, - А я вот возьму и отобью. Я ведь моложе.

Целую неделю разговоры велись только о таинственной незнакомке и Арнольде. Кто-то видел, как она подсадила его в свою машину у гаражей и довезла до больницы, где он работал. Оттуда она так и не вышла, феррари остался во дворе.
- Неужели он занимается этим прямо на рабочем месте! – с восторженной завистью предположил Кузя.
- А чего бояться то, - заметила тетя Тома, - Запрутся в отдельной палате и вперёд.
- Безобразие! – возмутилась тетя Валя, - И куда только жена смотрит!
- О, времена! О, нравы! – заметила бывшая преподавательница музыки Лидия Петровна с первого этажа.
- А может жена тоже… того, - предположил Кузя.
- Жена?! – усмехнулась тётя Тома, - Это каким же надо быть озабоченным маньяком, чтобы с эдакой страхолюдиной связаться!
Действительно, жена Арнольда напоминала треугольник, повёрнутый вершиной вверх, узкий сверху и расширенный книзу. Морщинистое пергаментное лицо украшали бородавка и небольшие рыжеватые усики. Довершал впечатление визгливый и крайне неприятный голос.
- А ты возьми, да и утешь несчастную, - предложила Кузе тетя Тома, - Закрути с ней роман.
- Да вы что?! – возмутился Кузя, - С какого перепоя? Не, даже я столько не выпью.
- Будет вам пошлости городить, - оборвала подошедшая Роза Марковна, - Я всё узнала. Зиночка – невеста Витеньки.
- Какая ещё Зиночка? – спросили хором тётя Валя и тётя Тома.
- Девушку зовут Зиночкой, - пояснила Роза Марковна.
- Ну, так и что же?! – старушки сгорали от нетерпения.
- Они работают с Витенькой вместе, - продолжила Роза, - Приезжала к Витеньке, а Арнольд попросил подвезти. Он же бензин, как всегда, экономит.
- Откуда же вы узнали? – удивилась тётя Валя.
- Мне Римма Борисовна сказала.
Против такого авторитета, как сама Римма Борисовна, возразить было нечего.

В один прекрасный и ясный весенний день у подъезда остановились две машины. Из одной вылез Витенька, открыл дверцу феррари и помог выбраться Зиночке. Они за ручку проследовали в подъезд.
- Вот видите, - торжествующе произнесла Роза Марковна, - Я же говорила, что она его невеста.
- Почему же сразу невеста? – с досадой спросила тётя Тома, - Ну, работают они вместе, поэтому она знает и Арнольда, и Римму. Вы что же, никогда не навещали коллег по работе?
- Я бы никогда не пришла в гости к холостому мужчине в таком виде, - возмутилась Лидия Петровна, намекая на слишком уж вызывающе короткую юбку Зиночки.
- Конечно, - съехидничала тётя Тома, - В таком виде надо навещать исключительно женатых мужчин.
Лидия Петровна покраснела.
- Нет, делайте со мною, что хотите, - выдавила она, - Но я не верю, что наш Витенька связался с девицей, которая за всю свою жизнь полторы книжки прочитала. И то, одна из них справочник дорожного движения.
- Как же вам не стыдно? – подала голос молчаливая, набожная старушка Таисия Сергеевна, - Вы же не сказали с этой девушкой ни единого слова, а уже спешите делать выводы. Не суди о книге по обложке, а о человеке по одёжке.
Молодая парочка снова вышла из подъезда.
- Джулька, Джулька! – позвал Виктор.
Услышав зов своего повелителя, собачонка кинулась к нему со всех четырёх ног и уткнулась в его ботинки. Он достал из пакета большой ломоть ливерной колбасы.
- Вот, Джулька, гляди, - указывая на Зиночку, - Это – моя – жена.
И обнял Зинаиду за спину.
- Ты её погладь, Зина, - сказал он, - Дай ей пряник, она их любит.
- Терпеть не могу собак, - фыркнула Зиночка, - Тем более, бездомных. От них одна зараза.
- Не бойся, Зинуль, Джулька абсолютно здорова, - заверил Витенька, - Я сам возил её к ветеринару. Ей сделаны все прививки. Я бы взял её домой, но у матери аллергия.
- Если уж обзаводиться собакой, то дорогой и породистой, а не такой шавкой, - резонно заметила Зиночка.
- Преданность и любовь, Зинуля, за деньги не покупается, - возразил Виктор, на что Зина досадливо поморщилась, - Видишь, Джу, это – жена – моя.
- Ты что, знакомишь меня с ней? – усмехнулась она.
- Конечно. Теперь ты можешь без опаски ходить через наш двор. Никто к тебе не пристанет. Джулька не даст.
- Как же! Эта, конечно, защитит, - ухмыльнулась Зинаида.
- Витенька! – окликнула его Лидия Петровна, - Что же ты нас с женой не познакомишь? Когда у вас свадьба?
- Когда гулять то будем? – осведомился Кузя в предвкушении халявной выпивки.
- Знакомьтесь, это Зинаида, - с гордостью объявил всем Витенька, - Зина, это Лидия Петровна, Роза Марковна, Тамара Георгиевна и Таисия Сергеевна. Мои соседи. А это Михаил Алексеевич, - он указал на Кузю, - Неплохой художник.
- Только непризнанный, - зарделся от радости Кузя, во дворе давно забыли, что он иногда пишет картины, - Мечтаю написать ваш портрет.
- Очень приятно. Ида, - сказала Зина, хотя по лицу её было видно, что ей вовсе не приятно.
- Так, когда же свадьба? – повторила вопрос Лидия Петровна.
- А мы уже расписались, - поведала Зиночка небрежно.
- А как же свадьба? – разочарованно протянул Кузя, выпивка накрылась медным тазом.
- Была и свадьба. Только для своих, скромно, - пояснил Виктор, - Посидели в кафе «Избушка». Были только родственники.
Кафе «Избушка» было самым дорогим в Рязани, оно находилось прямо возле кремля, по правую руку памятника Есенину. Родственников у Витеньки и вправду было много: двоюродные братья и сёстры, родная сестра с мужем и сыном жили в Москве.
- А где же вы венчались? – спросила Таисия Сергеевна, - В кремлёвской церкви?
- А мы пока не венчались, - ответил смущенный Виктор, и прибавил, - Пока.
- Не хорошо это, детки, - вздохнула Таисия Сергеевна, - Зиночка, а вы крещёная?
Зинаида небрежно кивнула.
- Тем более надо венчаться, - убеждала она, - Как же вы будете крестить своих деток?
- О детках пока думать рано, - ответил Виктор, - Зина должна защитить диссертацию.
Таисия Сергеевна обиженно замолчала.
- Покажите хотя бы свадебные фотографии, - подступила Роза Марковна.
- В другой раз, - отрезала Зинаида.
- Родители приглашают всех на чай с тортом, - смягчил резкость жены Витенька, - Только без нас. Нам некогда. Мы едем в Пощупово к Зининым родителям.

Вечером Кузя приволок на площадку канистру самогона. Ему удалось продать, наконец, большую картину маслом «Весна на Оке»: на фоне неестественно яркой зелени стояли перекошенные избы, а Ока была буро-лиловатого цвета. Ещё он принёс баян, и весь вечер вся компания под него распевала Есенина.
- Эх, сволочная жисть, братцы, - плакал пьяными слезами Кузя, - Витька, подлец, я ж его на руках носил! Не позвал на свадьбу, пожадничал! А какой был хороший парень! Это всё она, стерва, Зинка-корзинка! Эх «Наша жизнь – простыня да кровать! Наша жизнь – поцелуй – да в омут!»
Окончательно захмелев, он заявил:
- Вот брошу всё и уеду в Константиново. Там мои картины будут нарасхват. Буду Есенина рисовать!
Эти разговоры он вёл давно, но так пока никуда не уехал. Есенин на его картинах сильно смахивал на жену Арнольда. Вызванному пенсионерами участковому налили стакан бормотухи. Кузя ползал на четвереньках, приставал к Джульке с поцелуями и совал ей в нос огурец.
- Дай лапу, а! – ныл он, - «Дай, Джим, на счастье лапу мне»! Все люди сволочи, Джулька, скоты неблагодарные! А Витька?! Я ж его на руках носил! Как, как он мог?!
Разозлившись, Джулька укусила его за нос. Он сидел на земле, размазывая кровавые слезы по щекам.

Весь дом гудел, как растревоженный улей. Третьему подъезду все выражали глубокие и искренние соболезнования.
- Вот увидите, - вздыхала одна из соседок, - переедет наш Витенька к жене и всё. Только мы его и видели.
Обитатели третьего подъезда всполошились. К кому теперь они будут ходить измерять давление? Кому рассказывать о своих болезнях, об успехах детей и внуков? Кто поможет им пристраивать своих родственников в клинику? Лидия Петровна очень надеялась, что Витенька поможет её внучке поступить в медицинский, куда теперь без блата не прорвёшься. Тётя Тома перестала шутить и даже пару раз прогоняла молодёжь с качелей. Даже Кузя поскучнел, никто кроме Виктора не признавал в нём художника.
Слухи передавались шепотом, точно кто-то мог подслушать и донести. Говорили, что родители Зиночки очень богаты, что у них большой каменный дом в Пощупово. Зиночка закончила институт за большие взятки. Ни учиться, ни работать она не любила. А, самое страшное, эти самые родители могли купить своему дитятке любую квартиру в любом районе Рязани.
- Как Витенька мог связаться с подобной финтифлюшкой, - кипела от возмущения тётя Тома, - Да ведь за километр видать, что кроме себя она никого не любит.
- Дело молодое, - вздохнула тетя Валя.
- Вот именно, - подтвердила Лидия Петровна, - Всё дело в физиологии.
- А если не по-научному? – с досадой спросила тётя Тома.
- А не по-научному, всё просто, - кивнул Кузя, - Мужику надо бабу. Я бы сам от такой не отказался.
- Ну, с тобой, Кузя, всё ясно, - огрызнулась тетя Тома, - У тебя же вместо мозгов – сперма. Ну а Витенька то, Витенька.
С появлением Розы Марковны страсти закипели ещё сильней. Никакая это не физиология. Это Римма Борисовна их сосватала. Нет у неё своей личной жизни, вот, она и устраивает чужую. Старушки забыли про вязание, мужики про домино и футбол. Повсюду только и слышалось: Зинка да Римка. Подъезд и раньше не любил Римму Борисовну, теперь её просто возненавидели.
Только Джулька сохраняла полное спокойствие. У Витеньки, думала она,  появилась теперь новая собственность. На двух ногах. Эту собственность требуется охранять. Правда, непонятно, зачем она нужна. В сумке можно носить колбасу, на машине можно ездить. Эта двуногая собственность не годилась ни на то, ни на другое. Но раз мужики в подъезде завидуют Витеньке, значит, на что-то она нужна. А вот на что, не моё собачье дело.

Пару раз Джулька даже пыталась приласкаться к Зиночке, но та брезгливо отстранялась. Джулька обиженно поджала хвостик и отошла на безопасное расстояние. Что поделаешь, думала она, раз у Витюши такая собственность. Она знала, что это называется «жена». Вещь в хозяйстве, возможно, полезная, но уж больно неприятная. Надеюсь, она хотя бы не кусается.

В один из летних ясных дней к третьему подъезду подъехала скорая помощь. Бабушки всполошились и зашептались. Вроде бы, никто из них её не вызывал. Кому же стало так плохо? Из подъезда быстро выбежали врачи с носилками и капельницей. Они настолько спешили, что один из них пребольно наступил Джульке на лапку, а другой отшвырнул её ногой. Собачонка жалобно взвизгнула, потом рассерженно зарычала. Следом горько заплакала четырёхлетняя Любочка, дочка тёти Вали. Ей стало жаль пёсика, такого милого, забавного. Злой дядя сделал ему больно. Чтобы утешить свою любимицу, девочка не пожалела шоколадку.
Следом за носилками из подъезда вышла тётя Тома. Она горько и безутешно рыдала, причитая:
- Светочка, моя Светочка! Да что ж ты над собой сотворила! Доченька родненькая. Всё из-за этой стервы проклятущей. Ох, чтоб ей пусто было, гадине.
- Перестаньте выть, как над покойником, - резко буркнула медсестра, - Замолчите и садитесь в машину.
Но тётя Тома не успокаивалась, а Джулька села на задик и тоже скорбно завыла.
Тёте Томе сделали какой-то укол, после чего она села в карету скорой помощи, которая, завывая на всю Рязань сиреной, унеслась.

К вечеру все узнали подробности. Тётя Тома одна воспитывала дочь Светлану. Девочка росла скромная, беспроблемная, вежливая. Закончила медучилище и теперь работала медсестрой в детской поликлинике. В Витеньку Света влюбилась ещё в школе, и мать очень надеялась, что дети поженятся. Узнав об этой скороспелой женитьбе, Света наглоталась таблеток, залезла в ванну и вскрыла вены.
Записка лежала под фотографией мёртвого Есенина.

«Мамочка, прости меня, если сможешь, но жить далее в таком мире я не могу. Если бы Виктор объяснил мне, что любит эту женщину и будет с ней счастлив, я бы порадовалась за него и даже поплясала бы на его свадьбе. Но он ничего не сказал, даже когда я насмехалась над ней, говорила, что Зинуля убеждена, будто «Горе от ума» написал Некрасов. Нет, он не любит её. Но и она его не любит. На её месте я бы раззвонила о своём счастье на всю Рязань. Они же всё сделали молча, подпольно, не предупредив не только меня, всех нас! Разве свадьба с любимым человеком не самое важное дело на свете? Значит, он женился из какого-то расчёта. А я верила в него, как ни в кого другого, хотела быть, если не женой, так хотя бы другом. Прощай и не поминай лихом. Твой Светик-конфетик»

Записку читали всем подъездом. Женщины всхлипывали. Мужики, оставленные без присмотра, набились в каморку Кузи, пили пиво или даже что-то крепче, а ближе к ночи на весь подъезд раздавалось: «Сыпь гармоника! Скука, скука… Гармонист пальцы льет волной. Пей со мной паршивая сука, пей со мной!». Особенно надрывался сам Кузя, а при словах «Мне бы лучше вон ту, сисястую», ухватил за грудь Алину. Та вяло сопротивлялась. Угомонились лишь за полночь. Уже выяснилось, что Света осталась жива и скоро будет дома, поэтому жёны не слишком ругали своих благоверных. В довершении, захмелевшая Алина порезала Виктору обивку на двери.

Третий подъезд впал в уныние, наступило время великой скорби. Старушки на лавочке молча вязали свои бесконечные шарфы и носки. Детишки не капризничали, а тихо возились в песочнице. Из новостей была только одна: Витенька скоро от нас уедет. Расспрашивать родителей Витеньки было бесполезно. Они сами толком не знали, что молодые предпримут завтра. Только Джулька, как ни в чём не бывало, носилась по двору. С Зиночкой никто не здоровался. При её появлении старушки умолкали, принимаясь старательно считать петельки. Света вышла из больницы, но от прежней беззаботной Светочки не осталось и следа. Она возвращалась теперь поздно, начала выпивать, у неё появились кавалеры.

Радостная весть пришла неожиданно от Риммы Борисовны. Родители Зиночки покупают квартиру в её доме, этажом выше. Так, что Витенька будет рядом, никуда не денется. Своих родителей он обожает и будет навещать их каждый день. Весь подъезд вздохнул с облегчением. Снова, как и прежде, соседи потянулись к Витюше с просьбами, и он ничуть им не отказывал. Вроде бы, Зиночка тоже была врачом, но к ней со своими болячками никто не шел. Также, как никто не просил её подбросить куда-нибудь на машине, хотя машина её была удобнее и просторнее.
У Джульки добавилось забот. Теперь сумок у Витеньки стало больше, и он чаще оставлял их у подъезда под её присмотром. Джулька радовалась и гордилась своей незаменимостью. Она даже пару раз тявкнула на Кузю, когда ей показалось, что тот слишком вольно обращается с Зиночкой, положив руку ей на коленку.
- Молодец мужик, - хихикнул Кузя, - Приставил к жене сторожа.
- Хорошая собака, - согласился его вечный собутыльник, участковый Саня, - Мне б такую.

Счастье, казалось, вернулось к обитателям третьего подъезда, но ненадолго. Всего лишь до следующего сентября. А в сентябре Витенька пропал…
Нет, он не переехал в другой район или город. Просто он уходил на работу, как обычно, к восьми, а возвращался к ночи, часом к десяти, когда бабушки уже укладывали внуков в кровать. Потом пропала его машина. Зиночка, как и прежде, выруливала во двор на своем феррари, но Виктора с ней не было. Он возвращался, когда уже темнело. Джулька сидела у въезда во двор и ждала. Вся её жизнь превратилась в сплошное ожидание. Она перестала бегать и играть с ребятишками. В восемь утра она садилась на свой пост и ждала, ждала…
На все расспросы Зиночка отвечала, что Виктор Сергеевич занят на работе. Впрочем, она давала понять, что все расспросы неуместны. Арнольд тоже не знал, где с утра до ночи пропадает Виктор, но его кроме собственных дел и собственной персоны ничего не волновало.
Роза Марковна столкнулась как-то с Витюшей на лестнице. Он навещал родителей, что теперь случалось всё реже.
- Витенька, ты так много работаешь? Неужели так много больных?
Бедная старушка полагала, что в городе уже началась эпидемия.
- Нет, Роза Марковна, какие уж теперь больные, - вздохнул Витенька, при этом лицо его было грустным и усталым, а голубые глаза, казалось, поблекли и потухли.
Он вышел во двор, и Джулька радостно кинулась ему под ноги, ожидая ласки и гостинца. Но Виктор прошел мимо неё, будто и не заметил, подошёл к своей новой машине, чёрному джипу, и уехал.
- Ишь ты, - присвистнул Кузя, - Какая у него теперь крутая тачка! При такой тачке он скоро нас узнавать перестанет.
А Роза Марковна предалась невесёлым мыслям о современной молодёжи.
Джулька решила, что обозналась. Этот одетый в безукоризненный чёрный костюм равнодушный, как манекен в витрине, человек не может быть Витенькой. Она медленно поплелась на своё место, уселась там, как обычно, ждать Витеньку. А он всё не ехал…
Дети тёти Вали носили Джульке косточки. Всему подъезду было невообразимо жаль несчастную собачку, которая не могла понять, куда же подевался её обожаемый Витюша. Она смотрела на всех грустными глазами, точно хотела, но не могла о чём-то спросить.

Спросить решилась тётя Тома. Она без приглашения заглянула к Витиным родителям. Его мать, милая интеллигентная Нина Юрьевна, угостила тётю Тому чаем, а за чаем поведала, что Витенька, с лёгкой руки Риммы Борисовны, стал теперь большим начальником. Работает в основном не в больнице, а в ректорате, больными и наукой ему теперь заниматься некогда.
- Вот и машина эта дорогущая. Мы влезли по уши в долги, чтобы её купить. Ректор потребовал, чтобы у него была новая престижная машина. Непременно чёрная, - вздохнула Нина Юрьевна.
- Он, по-видимому, очень любит чёрный цвет, - недобро усмехнулась тётя Тома, - Может, завтра он захочет, чтобы Витенька и волосы в чёрный цвет выкрасил. А чего бояться, выкрасит.
- И не говорите, Тамара Георгиевна. Я то думала, защитит Витенька докторскую. Будет большим учёным. А кто он теперь…
- Мальчик у всех на побегушках, - злобно закончила тетя Тома, - Да, мальчик для битья. Я вот метёлкой всю жизнь махаю, дорогих авто не покупаю. Зато я сама себе хозяйка. Ну ладно, мы все люди, человеки. Всё понимаем, хочется сладко покушать, жену, вон, содержать. Джульку то он за что обижает? Неужели так много времени нужно, чтобы собачку приласкать? Много ли ей надо то.
Нина Юрьевна не нашлась, что ей ответить. Говорить более стало не о чем.
- Спасибо за чай, - засобиралась тетя Тома, - Больше я к вам не зайду. Уж извиняйте.
И вышла.

С тех пор тётя Тома охладела к Витеньке. И даже, подметая как то осеннюю улицу, нарочно попала мусором на его до блеска вычищенный ботинок. Джулька угрожающе на неё зарычала, а Виктор прошел, не обратив внимания ни на тётю Тому, ни на собаку. На лице его была печать какой-то обрёченности.
Приближался новый год. В эти дни Рязань становилась сказочно красивой. Снег укрывал её белым нарядом, как невесту. По городу и над памятником Есенину зажигались цветные гирлянды. На площади возле кремля наряжали большую елку, а сам кремль напоминал сказочный терем. Детвора лепила снеговиков и каталась на санках с горок. Хорошо было в селе Константинове, лихо съезжать на санках с крутого берега прямо на покрытую льдом Оку.

Дом 27 по улице Каляева тоже готовился к празднику. Починили горку, Выстроили снежную крепость и слепили из снега собаку, очень похожую на Джульку. На сей раз Джулька в их забавах участия не принимала. Она лежала на том же месте и всё ждала своего Витеньку. Он заехал на минутку, поздравить родителей. Потом он должен был ехать в ресторан, где для высокого начальства был заказан зал. А все новогодние праздники вместе с женой они должны были провести в Пощупово у родителей Зиночки.
В новогоднюю ночь дом не спал. Молодежь брянчала на гитарах. Красивый девичий голос выводил нежно:

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий,
И скрылся за холм в полях.

Джулька тихо поскуливала. Было холодно, но зайти в подъезд она не решалась. Боялась пропустить Витеньку. А Витенька непременно должен вот-вот придти, ведь Джульке так без него плохо. Она тряслась от холода и голода, но ждала. Потом перестала трястись. Мороз пробрал её до костей.
Ей снился высокий берег Оки, старинная церковь и часовенка на берегу, высокая и сочная летняя трава. Кудрявый светловолосый деревенский парень носился с ней на перегонки босиком по траве. При этом он залихватски свистел в два пальца, а в васильковых глазах его отражалось рязанское небо. Джульке снилось, что она маленький беззаботный щенок.
Густой снег покрывал её шкуру, будто она тоже была вылеплена из снега. Но Джулька не трогалась с места. Сейчас обязательно должен придти Витенька. Витенька придёт, придёт…

Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.