Давным-давно на думанской земле, глава 19

Знакомство

 Лиль понимала, что долго так не протянет. Если бы Зеда продолжала сидеть у неё на спине, возможно, ей хватило бы сил домчаться до ароматных садов, и, спрятавшись в чашке какого-нибудь крупного цветка, они оказались бы в безопасности. Но та потеряла сознание и, если бы не быстрая реакция подруги, сползла бы у неё со спины, и … Лиль не хотела думать о том, что произошло бы в этом случае. К счастью, она успела ухватить Зеду за ноги и прижать их к себе, но тело и голову той, будто увядший цветок на ветру, болтало из стороны в сторону, нарушая равновесие и постоянно подвергая их обеих смертельному риску. Поэтому очень аккуратно, за руку и за ногу Лиль стащила Зеду со спины и теперь несла её на руках, крепко прижав к груди. Раненая таяна весила почти столько же, сколько Лиль, и, хотя жизнь у Бодора сделала его пленницу выносливее и сильнее, руки уже затекли и одеревенели настолько, что она их почти не чувствовала и опасалась в любой момент уронить свою ношу.
  Понимая, что у неё нет выбора и придётся садиться, Лиль внимательно посмотрела вниз. Убедившись, что никто не преследует их по земле, она начала медленно снижаться, боясь делать резкие движения, чтобы не причинить ещё больше вреда рассечённым крыльям Зеды. Земля постепенно приближалась, и стало ясно, что сесть им придётся в местности, сплошь покрытой высокой травой. Это было неудобно и опасно. Таян с детства пугали травой, поднимавшейся выше их головы. Лиль до сих пор помнила наизусть мамину колыбельную:

                Вот восходит бледная луна,
                До рассвета спать велит она.
                Залетай в свой шёлковый цветок,
                Выбирай помягче лепесток.
                Спи и знай, во сне и наяву
                Не ныряй в высокую траву –
                Там снуют без кожи, без костей
                Твари всех размеров и мастей.

  И сейчас от последних двух строк у неё по спине побежали мурашки. Тем временем она уже опустилась ниже остроконечных верхушек тонких листьев, торчавших из земли, и продолжала снижаться, лавируя между стеблями, надеясь найти хоть крошечный голый пятачок, чтобы приземлиться.

                ***

  Ленвел до сих пор не мог себе простить, что в рукопашном бою не совладал с Разоном.
- Да он на две головы выше тебя и раз в пять тяжелее, - потрясённый неуместными переживаниями брата, восклицал Кастид. – К тому же, ты был безоружен, а я говорил тебе, с этим народцем надо держать нож в кармане, а стрелу в колчане. Ну допустим, последнее слишком бросается в глаза, а вот нож надо было точно носить с собой. Пустил бы ему жир - и ему бы полегчало, и тебе. А так конечно! Если бы на меня навалился бешеный ёж и до смерти заколол, а я был бы безоружен и пал смертью храбрых оружие-с-собой-не-берущих, думаю, ни один воин не посмел бы надо мной насмехаться. К тому же, ты не собирался его убивать, а он был совсем не против отправить тебя к муравьям. И зачем ты только запретил их убивать?! Забодай меня улитка, мне так хотелось ткнуть своим добрым другом каменным ножом в тупой лоб сынка этого толстяка. И если бы не твои постоянные окрики: «Только не убей их, Кастид! Только не убей их!», я бы точно не устоял перед искушением, - Кастид покачал головой и плюнул с досады. – Кстати, - подмигнул он Ленвелу, - а через какую прореху в этой жирной туше ты так громко кричал?
  Ленвел, лежавший неподалёку на подстилке из сорванной здесь же мягкой травы, не смог сдержать улыбки. Он сейчас впервые понял, что его брат уже совсем не тот маленький, слабый мальчик, которого он когда-то, уходя на войну, потрепал по голове. За этот недолгий срок, что они были в бегах, Кастид доказал старшему брату свою нужность: хоть это их и не спасло, но его способности к языкам оказались просто поразительными. Ленвел провёл с кадасами ровно столько же времени, но так и не продвинулся дальше фраз: «сколько это стоит», «извините» и «спасибо». Да и в критический момент, когда действовать надо было быстро и наверняка, брат не сплоховал. Он и сейчас вёл себя, как настоящий друг, превращая все переживания Ленвела в шутку и не позволяя тому падать духом.
- И всё же мы бежали с поля боя, - у Ленвела не выходило из головы, что не появись в самый разгар битвы над ярмаркой таяна, они могли бы сейчас быть совсем в другом месте или не быть совсем.
- А надо было остаться! – с деланным укором вскричал Кастид. – Побежать за этим толстяком, заломить ему руки, и ни за что и никуда не отпускать! И тогда, быть может, твоя таяна промахнулась бы и уронила камень на голову не Разону, а тебе. А ты бы, воздев руки к небу и истекая кровью, воскликнул: «Благодарю тебя, о прекрасная крылатая дева, за то, что не пришлось мне бежать с поля боя! Уж лучше смерть от твоей руки, чем вечный позор!» А она, осознав, что сотворила, сложила бы крылья и упала уже вторым камнем вниз, прямо тебе на грудь…
- Остановись! – сквозь смех попросил Ленвел. – Кстати, о ней, - смех тут же слетел с него, -  Как бы нам узнать, что с ней всё в порядке?
- О чудные светляки, жаром своего живота освещающие ночное небо! Мой брат больше не рвёт на себе волосы и не разбрасывает их между стеблями высокой травы, озадачивая пауков! Он задал мне разумный вопрос. Он может думать о будущем! Боюсь, что никак, - добавил он без всякого перехода. – Единственное, что мы можем сделать, это подойти к ярмарке на безопасное расстояние и убедиться, что твоя таяна там больше не летает.
- Тихо! – Ленвел вдруг вскочил на ноги, и тут до Кастида донёсся шум, чем-то напоминавший гудение воздуха от трения о брошенный в него камень. Звук шёл сзади и сверху и нарастал. Оба брата задрали головы, готовые сорваться с места и затеряться в высокой траве. Ещё мгновение и прямо над их головами промелькнула таяна, которая бережно несла в руках другую. Голова этой другой безжизненно свешивалась вниз, так что рыжие волосы, развевающиеся от встречного ветра, касались верхушек лезвий высоких травинок.
- Это она! – вскричал Ленвел и бросился напролом через чащу травы в том же направлении, в котором только что пролетела эта странная пара. Кастид, не раздумывая, кинулся за братом, в очередной раз пожалев о том, что на двоих у них всего один каменный нож, которому, впрочем, он тут же нашёл применение, орудуя им направо и налево, расчищая себе дорогу.
  Вскоре он догнал брата, сражавшегося со злополучными стеблями голыми руками, и сунул тому в руки нож, исходя из простого соображения, что если невлюблённый Ленвел намного сильнее и ловчее его самого, то влюблённый Ленвел по силе и ловкости наверняка превосходит двух Кастидов сразу.
 Ленвел работал с какой-то тупой яростью, как будто трава была его личным врагом. Отсечённые от своих оснований стебли безжизненно падали полукругом, открывая взору всё новые и новые ряды безмолвных стражей травяной чащи. «Отрежь мне руку, лист осоки, если я когда-нибудь влюблюсь и превращусь в одно большое сердце с силищей топора и разумом младенца!» - в сердцах подумал Кастид, с сочувствием глядя в движущуюся впереди напряжённую спину.

                ***

  Лиль села на смятую траву, заткнула нож за пояс юбки и взглянула на белое, как лепесток ромашки, лицо подруги. С тех пор как она спиной почувствовала, что тело Зеды обмякло, та больше не приходила в сознание. Сейчас она лежала на ворохе травы, срубленной Лиль здесь же тем самым спасительным ножом, который она нашла за поясом у подруги. Лиль мысленно ругала себя за то, что не смогла тогда остановить её. Она не знала, помогла ли та чужестранцам, зато она точно знала: Зеда ещё очень нескоро сможет летать, если вообще сможет. Мало того, что им не удалось покинуть землю кадасов, и, не ровён час, разъярённый Разон может устроить погоню, так вдобавок теперь они смогут передвигаться лишь рывками и на очень небольшие расстояния. Лиль смотрела на свои раскрасневшиеся руки – она только-только начала их вновь ощущать и понимала, что на восстановление сил потребуется время. Здесь не было никакого подручного материала, чтобы попробовать залатать Зеде крылья, обрывки которых цеплялись за всё вокруг, усугубляя и без того серьёзные повреждения. Здесь не было лекарственных растений, чтобы залечить её раненые ноги. Здесь не было даже воды, чтобы привести её в чувство.
 Мысль о воде заставила её отвлечься от размышлений и посмотреть вокруг – её саму мучила ужасная жажда: она с утра не держала во рту ни росинки. Лиль знала, что они недалеко от реки, но как оставить Зеду одну? С другой стороны, если как следует не напиться, она вряд ли сможет продолжить путь. Да и раны на ногах Зеды следовало как можно скорее промыть водой и замотать хотя бы той же травой.
  Лиль ещё раз с тревогой взглянула на подругу. А если та придёт в себя, пока её не будет? Ответ тут же возник в её голове сам собой: она никуда не денется – Зеда была не в состоянии лететь или идти. Возможно, она очень сильно испугается, поняв, что лежит в высокой траве, да ещё в одиночестве, но и только. Что ж, придётся ей немного поволноваться, пока Лиль вернётся – а разве Лиль сейчас не волнуется? Как бы ей хотелось выговорить Зеде всё, что она думает о её выходке. Её дурачества могли стоить ей жизни, и, в конечном счёте, могут стоить жизни им обеим.
  Здравый смысл окончательно победил все сомнения, и Лиль, легко взлетев, на мгновение зависла над зелёным озером травы, пристально глядя вниз, чтобы убедиться, что никто и ничто не угрожает Зеде. И вдруг обмерла, а глаза её расширились от ужаса – совсем близко от места их посадки она заметила бурное движение. Бесшумно опустившись чуть ниже, она различила двух кадасов: один из них с дикой яростью разрубал мешавшую ему продвигаться вперёд траву, а другой семенил чуть позади. Лиль знала, что Разон не может здесь оказаться – она оставила его на ярмарке с кнутом в руке, растянувшимся во весь рост на земле. Тогда кто же эти двое? Вдруг огненной молнией сверкнула мысль и оглушила её громом ужаса: это сыновья Разона. Зеда рассказывала ей про этих жестоких кадасов, которых отец воспитал по своему образу и подобию. Наверняка, это они и есть – она ведь летела очень медленно, а те бежали следом по земле, и, заметили, куда она приземлилась. И теперь они идут сюда.
  Лиль прошиб холодный пот. В панике она стала озираться по сторонам в поисках всё тех же камней – как ещё могла она помешать их продвижению вперёд? Но камней здесь не было и быть не могло. «Нож!» - мелькнула спасительная мысль. Лиль некогда было подумать о том, что она никогда в жизни никого не убивала, что она даже ни разу не держала в руках оружия. Не мешкая ни мгновения, она почти камнем упала на землю, вырвала из-за пояса нож и, держа его остриём вниз в высоко поднятой руке, развернулась лицом к приближающемуся врагу.
  Время замерло вместе с ней, как будто и оно приготовилось к решительному броску. Солнце клонилось к закату, и здесь в густой высокой траве было сумеречно, и оттого ещё страшнее. Но Лиль не теряла самообладания – в ней как будто проснулись неведомые ей самой силы. Она знала, что сможет убить – они не могут снова оказаться в плену. Уж лучше умереть!
  И вдруг время бешено рванулось с места. Лиль услышала шум падающей замертво травы, не способной противостоять ударам ножа, шуршание ног, тяжёлое дыхание и, наконец, последняя завеса осыпалась зелёным дождём, и её взору явился низкорослый светловолосый кадас с удивительно одухотворённым лицом, по которому градом тёк пот. Увидев Лиль с высоко занесённым ножом, он резко остановился с опущенной вниз рукой, в которой держал почти такой же. На его лице было написано удивление, что, в свою очередь, озадачило Лиль. Вдруг выражение его лица резко изменилось – его озарила светлая, почти детская улыбка. Если бы Лиль не была уверена, что это сын Разона, посланный, чтобы схватить их, она бы призналась себе в том, что эта улыбка была одновременно наполнена мукой и трогательной нежностью. Ещё миг и Лиль поняла, что улыбка обращена не к ней. Едва касаясь её руки, взгляд незнакомца был устремлён мимо – туда, где на ворохе впопыхах сорванной травы в беспамятстве лежала Зеда.
  В этот момент из зарослей за спиной у первого появился второй кадас. Этот был темноволосый и ещё ниже ростом. Увидев Лиль, он тоже замер на месте и начал с интересом её разглядывать, как будто никогда прежде не видел таян. Затем он тронул первого за плечо и кивком головы показал на его нож. Светловолосый бросил нож в траву и перевёл взгляд с Зеды на Лиль.
- Боюсь, они не понимают ни кадасского, ни киянского. Хотя, можно попробовать, - сказал Кастид брату и чётко и громко продолжил на чистом кадасском языке. – Мы не кадасы. Мы киянцы. Мы здесь чужестранцы, как и вы.
 А поскольку Лиль продолжала стоять с воинственным видом, он указал на лежащий у основания стеблей нож и добавил:
- Мы не причиним вам вреда. Наоборот, мы пришли, чтобы помочь, если, конечно, вам нужна наша помощь.
 В первое мгновение, заслышав кадасскую речь, Лиль до судорог в руке сжала нож. Но, чем дольше незнакомец говорил, тем больше она верила ему – кадасский язык явно давался ему с большим трудом. Более того, иногда он обращался к своему спутнику, и тогда переходил на язык, которого Лиль не знала, но который, как и кадасский, отдалённо напоминал таянский.
- Как объяснить ей, что это мы помогли её подруге бежать? – не зная, к какому средству ещё прибегнуть, вновь обратился Кастид к брату. – Может, займёмся лицедейством? Подыграешь мне? – и он подмигнул Ленвелу.
 К ужасу Лиль, говоривший с ней темноволосый незнакомец подобрал с земли нож. Однако она не успела как следует испугаться, потому что в следующий миг он начал рубить траву, расчищая площадку позади себя. Его светловолосый спутник помогал ему голыми руками.
  Когда посреди зарослей образовалась небольшая круглая поляна, первый вновь бросил нож у окаймлявших её стеблей и, взяв за руку второго, поставил его на краю круга.
- Я буду твоей таяной, а ты самим собой, понял? – бросил Кастид Ленвелу и побежал по краю поляны, размахивая руками, имитируя полёт Зеды.
- Вздыхай! Прижимай руки к сердцу! Смотри на меня томным взглядом! – командовал Кастид.
 В первый момент Лиль ошарашено глядела на разворачивающееся перед ней действо. Но постепенно до неё начал доходить смысл происходящего. Тем временем тот, что явно изображал таяну, столкнулся с другим, бежавшим ему наперерез, и упал. Тут светловолосый незнакомец сделал странный жест – он поднял скрещенные руки перед своим лицом. Потом, сорвав длинную травинку, он начал хлестать ею первого. Темноволосый смешно заламывал руки, и через некоторое время Лиль увидела тот же самый жест. И тут она поняла, что действующих лиц в этой истории больше двух, и скрещенные руки означают смену сцен и героев. Догадаться было нетрудно – в мирное время в Западном саду таяны тоже частенько развлекались, создавая целые многоактные спектакли.
 Тем временем «хлыст» (Лиль прекрасно поняла, что именно изображала сорванная травинка) был вырван из рук нападавшего. Теперь уже на высокого светловолосого незнакомца посыпались его страшные удары, и он, в свой черёд, оказался на земле. Опять новая сцена. На этот раз тот, что пониже, обвязал другую травинку вокруг своей щиколотки и лёг на землю. Второй схватил нож и, подбежав, разрубил травяной узел. Наконец, первый вскочил с земли и, вновь размахивая руками-крыльями, сделал круг и вдруг ринулся прочь в чащу травы.
  Когда через мгновение он, запыхавшийся и взмокший, вынырнул из зарослей, оба незнакомца с надеждой взглянули на Лиль. Та сидела на траве, держась за живот, и беззвучно хохотала, а неподалёку, поблёскивая от досады, что не умеет смеяться, лежал давно отброшенный в сторону нож.
  Лиль всё поняла! Это были те двое, что спасли Зеду! Это же было очевидно: низкий рост думанов, необычный оттенок их кожи и незнакомый язык. Лиль хохотала и не могла остановиться. Им с Зедой ничего не угрожало. Более того, быть может эти двое смогут им помочь! Кошмар её рабства, невыносимое напряжение сегодняшнего дня, ужас от мысли о преследовании – сейчас всё это показалось страшным сном, который неожиданно закончился. Выстроенные ею в душе преграды, не позволявшие всё это время падать духом, разом рухнули, и все накопившиеся переживания вырвались наружу неудержимым, бурным потоком.
  Обескуражено и виновато смотрели Ленвел и Кастид на только что заливавшуюся смехом, а теперь безутешно рыдавшую белокурую таяну. Они не понимали, чем вызвали такую бурю чувств. Они не знали, что им сделать, чтобы успокоить её, и может ли вообще кто-то или что-то её сейчас успокоить. Братья стояли и молчали, а Лиль всё плакала и плакала, закрыв лицо руками и уронив голову на колени.