Колокол Хурдага

Дворцовая площадь древнего города Сехеста была запружена народом. Народ восхвалял великого царя Саакада, одержавшего победу в войне с жестокими феокрами с севера, и возвратившегося с войском домой. Царь привез богатую добычу, золотые украшения, сделанные искусными иноземными мастерами, и груды жемчуга.
- Восславим нашего бесстрашного царя! – кричал охрипшими голосом глашатай, приложив ладони ко рту, - Пусть вознесется над городами древний Сехест, и да не погаснет жертвенный огонь в святилище покровителя  Упсеша!
Царь Саакад восседал в золоченом кресле, и с высоты дворцовой балюстрады орлиным взором вглядывался в пеструю толпу на площади. Смуглые рабыни обмахивали царя опахалами из павлиньих перьев, а позади кресла неподвижно застыли воины с короткими мечами за поясом. Справа от царя стоял его приближенный и друг Мирама – поэт и знатный щеголь с подведенными глазами и блестящими от благовонного масла завитыми волосами до плеч. Так же здесь находился  советник царя в длинном полосатом хитоне.
- Народ радуется, о великий, - произнес вкрадчиво советник, - Неплохо бы освободить нескольких преступников в честь праздника. Покажи свою милость, царь, чернь это любит…
Царь кивнул, не глядя на советника.
- Позволь спросить, что тебя гложет, светоносный? – спросил Мирама, пристально всматриваясь в лицо государя, - Ты разбил феокров. Их царь готов выплачивать ежегодную подать, согласно договору. Плодородный Нитак отошел к Сехесту. Твой народ счастлив и ни в чем не нуждается. У тебя сотни наложниц на любой вкус. Чем ты встревожен?
- Веришь ли ты в судьбу, Мирама? – задумчиво произнес царь, искоса взглянув на приятеля. 
- Конечно, я верю в судьбу, повелитель, - ответил тот, удивленно приподняв брови, - И, как видно, по милости Упсеша, судьба к нам благосклонна. Но почему твой ум волнуют сейчас такие печальные предметы?   
- Ты называешь их печальными, Мирама?
- Да, государь. Потому что какой бы счастливой ни была судьба человека, рано или поздно жизнь его оборвется, будь он царь или смерд. У каждого свой срок. Но тебе не стоит об этом думать, царь, а то лицо твое покроется морщинами раньше времени.
- Феокры ненавидят нас, -  глухо сказал царь Саакад.
- Их ненависть обернулась звонкой монетой и тучной землей, - ответил Мирама.
- Они маги и черные колдуны, - продолжал царь, - Я видел их. Я приказал сжечь капище их бога Хурдага, которого они поят кровью младенцев.  Они пожирают мертвечину, чтобы обрести колдовскую силу.
- Не думай об этом…
- Когда я захватил в плен царя Феокра и связал его как скотину, а мои воины уже занесли секиры, чтобы изрубить его в куски, он взглянул мне прямо в лицо. И знаешь, что я прочитал в его глазах, Мирама? Насмешку. Презрение. Он смеет меня презирать! – вскричал Саакад, ударив кулаком по резному самшитовому подлокотнику.
- Нет, царь, это было не презрение, а страх, - возразил советник, - А после того, как ты великодушно пощадил его, Феокр благодарен богам за то, что так легко отделался…
- Нет, ты не понимаешь, - перебил царь, - Он не боится. Они вообще не боятся смерти, эти проклятые варвары. Умирая с пронзенными животами и отрубленными руками, они выкрикивали имя своего рогатого бога и…смеялись. Зря я начал эту войну. Это не было победой.
- Твой великий отец гордится тобой, пируя сейчас с богами. – Сказал советник и, испросив дозволения уйти, растворился среди дворцовых колонн.
- Позволь и мне тебя оставить, царь, - сказал Мирама, - Прощай, Саакад… - Мирама развернулся и покинул царский балкон.
Наутро было назначено праздничное шествие. Вдоль городских улиц под рев медных труб шли косматые буйволы, запряженные в повозку, на которой возвышалась отлитая из золота огромная статуя бога Упсеша – покровителя Сехеста. Следом двигалась процессия жрецов в белых одеяниях. За ними шли воины в остроконечных шлемах, а позади на длинной телеге, в железной клетке везли знатных феокров. Горожане с любопытством разглядывали пленников и смеялись, тыкая в них пальцами. Длиннобородые феокры в своих круглых войлочных шапках, закрывающих уши, и варварских одеждах с кистями выглядели очень необычно. Никто открыто не проявлял к ним враждебности, но пленные феокры со злобой смотрели по сторонам, их глаза яростно вращались, а губы что-то беззвучно бормотали. Царские военачальники шествовали верхом на белых жеребцах. Царь Саакад ехал в колеснице, и его доспехи блестели на солнце. Улицы были чисто выметены и усыпаны розовыми лепестками. Народ восхвалял царя. На дворцовой площади Саакад спрыгнул с колесницы и в сопровождении своей свиты поднялся по ступеням дворца. Неожиданно позади раздался злобный вопль, перекрывший праздничный шум. Царь резко обернулся и тут же встретился глазами с огненным взглядом одного из пленных феокров. Феокр стоял, вцепившись побелевшими пальцами в прутья клетки и не сводил с царя черных безумных глаз. 
- Да будешь ты навеки проклят, нечестивый Сехест! – хрипло вопил феокр, брызгая слюной, - И ты, слышишь! Царь! Проклято твое семя! Двенадцатирогий Хурдаг, чье святилище ты предал огню, лишит тебя разума. Все вы превратитесь в кровавый песок и станете пищей для Хурдага! 
Царь Саакад побледнел, и рука его машинально потянулась к рукояти меча. Этого сигнала было достаточно, и царские воины тут же пронзили феокра копьями сквозь прутья клетки. Саакад, отвернувшись, быстро вбежал по ступеням во дворец и приказал запереть все двери. Царь спешно призвал к себе главного жреца, чтобы назначить день Великого очистительного жертвоприношения в храме Упсеша.
Когда день был назначен, Саакад отдал жрецам лучших буйволов с царских пастбищ и пригнал в храм золотую колесницу, полную драгоценностей, в дар Упсешу. Затем царь велел четвертовать пленных феокров на рыночной площади, и когда их, закованных в цепи, привели на площадь, горожане проклинали их, а некоторые подходили и плевали пленникам в лицо. Феокры оставались внешне безучастными, только глаза их горели яростным огнем, а запекшиеся губы беззвучно произносили заклятия на своем варварском наречии. Они приняли смерть молча и отстраненно. Некоторые из них даже ухмылялись в то время, как крутящаяся деревянная машина с широкими железными лезвиями отсекала им конечности. Поведение феокров во время казни привело народ Сехеста в ужас. После этого во дворец явился прорицатель Кушан, полубезумный, одетый в рубище старец, и, распростершись у царских стоп, молил Саакада, чтобы тот вернул царю феокров все отнятые сокровища и отдал его земли, дабы не навлечь на Сехест страшных бедствий. Царь Саакад выслушал прорицателя, едва сдерживая гнев, а потом разразился проклятиями и выгнал старого Кушана из дворца, пригрозив смертью, если тот еще раз вздумает поучать царя, стяжавшего славу в походе, и обесценивать гибель павших воинов. После этого прорицатель покинул город, а вслед за ним ушли некоторые из жителей вместе с семьями, захватив пожитки.
Великое жертвоприношение Упсешу ежегодно проводилось во дворе храма – обширной территории, окруженной круглой каменной стеной. Допускались туда люди из всех сословий, но участие в самом ритуале могли принимали только жрецы, знатные старейшины и кое-кто из богатых купцов. В то утро во дворе храма, на высоком помосте восседал царь, одетый в длинные белые одежды. Голова его была покрыта льняной накидкой, как требовал обычай. Его борода была напомажена и завита, в ушах блестели золотые серьги, на груди висел знак царского дома. Царь сидел в окружении слуг и приближенных. Был тут и его друг, поэт Мирама. В центре двора жрецы разожгли священный огонь с помощью горючего масла и, рассевшись вокруг, стали нараспев призывать Упсеша. Сто буйволов были приготовлены к закланию и находились в специально сооруженном загоне, куда вели деревянные ворота. Их громкое мычанье доносилось до храма и должно было радовать божество. Первого быка по традиции принес в жертву сам царь. Жрец тут же подставил большую медную чашу к распоротому горлу животного, чтобы ни одна капля крови не пролилась на землю. Когда кровь была вылита на жертвенник Упсеша, у ворот храма возникла какая-то толкотня, и начальник стражи, растолкав чернь, почтительно приблизился к царю. 
- Царь, - сказал начальник стражи, - Сейчас мои воины обнаружили за городскими воротами необычный предмет. Люди считают, что это дар богов в честь жертвоприношения…
- О чем ты говоришь? – спросил Саакад.
- Ты должен сам это увидеть, повелитель. – с этими словами начальник стражи почтительно поклонился и отошел.
Царь, не мешкая, позвал нескольких слуг и жреца, и сел в колесницу. Подъехав к высоким, окованным медью городским воротам, Саакад сошел с колесницы. За воротами, прямо из земли торчал гигантских размеров металлический предмет, напоминающий округлый купол храма бога луны в городе Мит, что на западе от Сехеста. Царь  обошел таинственный предмет, изумленно разглядывая его со всех сторон. Металл, из которого был отлит этот непостижимый купол, не был медью, бронзой или железом. Это был ни на что не похожий сплав, имеющий желтовато-черный оттенок. Судя по всему, этот предмет, неизвестно как и зачем, оказавшийся за городскими воротами, был очень огромен, и то, что торчало на поверхности, являлось лишь его верхушкой.
- Он появился не случайно, - сказал один из приближенных царя, - Все боги склонились перед Упсешем и вручили нам этот дар.
- Может и так, - возразил жрец, - Но предмет появился прямо из-под земли, и больше похож на подарок из преисподней. Его не стоит вносить в город. Это может обернуться каким-нибудь проклятием.
Царь Саакад молча выслушал доводы, после чего велел пригнать сотню рабов, чтобы выкопать из земли странный купол. Затем царь сел в колесницу и вернулся на церемонию жертвоприношения. Время от времени он посылал узнать о том, как идут работы. Необычную находку откопали только к вечеру. Предмет удалось вытащить на поверхность при помощи толстых канатов и цепей. Царь, прибыв в сопровождении советников и слуг, вскрикнул от изумления. За воротами возвышался, подобно башне, громадных размеров колокол с диковинным четырехгранным корпусом, с выгравированными на нем иноземными иероглифами. Этот колосс, отлитый в неведомой кузнице из неизвестного желто-черного металла, поражал воображение как размерами, так и искусно выполненным литьем, мрачной красотой узоров и необычностью формы. Видимо, работали великие мастера.   
- Поистине, это дар богов, - воскликнул Саакад, глядя на колокол с восхищением, - Он должен находиться в храме.
- Подумай, царь, прежде чем вносить в город этот темный дар, - сказал стоявший рядом поэт Мирама, - Послушай жрецов.
- Ты стал слишком подозрителен, Мирама, - ответил Саакад, - Неужели ты не видишь здесь божественной природы. А ведь ты всегда ценил настоящее искусство. Но вот перед тобой произведение, неподвластное времени.
- Да, царь, все так, но глядя на него, кажется, что душу схватили чьи-то железные когти. Но на все твоя воля, царь…
Колокол по распоряжению царя был привезен на городскую площадь и там оставлен. На следующее утро строители начали спешно возводить исполинские каменные столбы будущей колокольни. Царь неожиданно передумал и не стал жертвовать колокол в храм. Таково было решение царя, ибо в ту ночь он увидел во сне безглазого призрака, который приказал ему установить колокол на площади. Проснувшись, царь тотчас повелел приступать к строительству. Рабы трудились не только днем, но и по ночам, при свете факелов. Наконец, когда гигантская колокольня была построена, царь лично осмотрел ее и остался доволен. Строение представляло собой двенадцать громадных каменных столбов, обтесанных и украшенных резьбой, подпирающих плоскую крышу из цельной гранитной плиты. Колокол был подвешен внутри за массивное железное кольцо. Язык колокола имел форму змеи со сквозным отверстием глаза, сквозь которое продели веревку для звонаря.
Когда придворные и жрецы, а так же простые жители Сехеста, собрались на городской площади, царь отдал распоряжение приступать к церемонии освящения. Жрецы вознесли молитвы и, обойдя каменную колокольню семь раз, обрызгали стены священной амброзией. После этого, уродливого вида звонарь, с силой дернул за веревку. Раздался протяжный, густой и низкий гул, разнесшийся по всему Сехесту, и отозвавшийся в каждом доме и в каждом сердце тревожным и чарующим звуком. Никто раньше не слышал ничего подобного. Да и звонаря этого никто никогда не видел. Было непонятно, откуда вдруг взялся этот грязный бродяга в овечьей шкуре, с обожженным лицом и длинными как у обезьяны руками, покрытыми рыжей шерстью. Он глумливо смотрел на всех своими желтыми звериными глазами и ухмылялся, обнажая гнилые зубы. Люди на площади замерли в каком-то полузабытьи. Звонарь не переставал бить в огромный колокол, и с каждым новым ударом толпа на площади увеличивалась. Люди, очарованные диковинным звоном, выходили из своих домов на улицы и вливались в пестрый человеческий поток, текущий на городскую площадь. Торговцы благовониями, изготовители снадобий и портные, оставив товары, присоединялись к толпе. Царь Саакад оглянулся на своих слуг и жрецов, стоящих поодаль - все они в ужасе смотрели на того, кто звонил в колокол. Наконец верховный жрец храма вышел вперед и, указав рукой прямо на звонаря, резко крикнул:
- Это дьявол! Смотрите! У него змеиный язык!
Все взгляды были прикованы к звонарю, а он, гримасничая, словно умалишенный безумец, бил в колокол со страшной нечеловеческой силой. Царю тоже на миг показалось, будто изо рта звонаря высунулось что-то черное и длинное, похожее на раздвоенный язык рептилии. Таинственный звонарь все бил и бил, и рассудок царя начал постепенно меркнуть, уплывая словно облако. Царь невидящим взором окинул народ, толпившийся на площади, и, взобравшись на помост, крикнул высоким певучим голосом:
- Безумцы! Падите на колени пред голосом Неведомого Бога! Слышите? Это не колокол! Это Он призывает вас!
В тот же миг поднялся сильный ветер, вздымая городскую пыль. Ветер дул с устрашающей силой и нарастал с каждой секундой, превращаясь в ураган. Свирепый ветер срывал накидки и покрывала, и люди на площади, обезумев от страха, пали ниц и стали в один голос призывать Упсеша. Но их молитвы оказались напрасными – страшный ураган налетел на город, и небо вмиг потемнело, покрывшись черными клубящимися тучами. Царь Саакад стоял на помосте, воздев руки к небу. Голова его была увенчана золотой диадемой. Он не обращал внимания на ураган, рвавший его шитые золотом одежды, и на вопли людей – он что-то бессвязно бормотал, закатив глаза под лоб. Повинуясь магическому звону, все горожане собрались на площади, многие пришли вместе с детьми. А колокол продолжал звонить, и никто так и не смог покинуть площадь. В панике, жители Сехеста, придворная знать, рабы и жрецы перемешались в толпе и, как животные, давили друг друга. Повсюду слышались истерические крики, плач и проклятия. Страшный ураган носился над городом, дико завывая, и обрушивался на дома, срывая крыши и балюстрады. А затем этот адский ветер, прилетевший сюда из самых жутких мест, как плотоядный хищник, стал набрасываться на людей, сдирать кожу, рвать их в клочья и швырять высоко вверх. Человеческие тела лопались как пузыри, оставляя в воздухе лишь кровавую дымку…
Вскоре все было кончено, и огромный дьявольский колокол умолк. Звонарь исчез. На вымерший разрушенный город опустилось зыбкое зловонное марево из праха. Кровавая земля была усеяна каменной пылью, клочками одежды, останками людей и животных. Ничто уже здесь не напоминало цветущий Сехест. Сквозь марево было видно, как черная гигантская тварь на двух ногах бесшумно мечется среди руин, иногда вдруг стремительно вспрыгивая на какую-нибудь кровавую кучу и что-то там жадно слизывая длинным раздвоенным языком. Торопливо поев, тварь поворачивала слепую безглазую морду, разевала огромную красную пасть, полную сверкающих клыков, и прыгала в другое место. С ее приплюснутой головы, увенчанной двенадцатью рогами, свисали кожистые складки, образуя что-то вроде короны и придавая твари кощунственно-царственный вид. Насытившись кровавой пищей, тварь одним невообразимым прыжком покинула мертвый город, где посреди каменных руин и обломков, осталась нетронутой только колокольня из двенадцати столбов и неподвижно висящий внутри исполинский четырехгранный колокол, отлитый из неизвестного черно-желтого металла…