Обречённые

   
     Они шаловливо подёргивались, пританцовывая в объятиях нежного ветерка, шептались друг с дружкой, звонко смеясь. Бедняжки даже не заметили, как к ним подкрались, больно сжали и резким движением лезвия полоснули по сочным стеблям, навсегда разлучив их с родными корнями. Их весёлая и беззаботная жизнь была искромсана на пике цветущей молодости и грации.

     Позже, уже к вечеру, немного придя в себя, они, притихшие и изувеченные, томились в прозрачной вазе, сквозь стеклянное полотно окна с горестью взирали на свой прежний мир. Их раны ещё саднили, но вода немного притупляла боль. Они тихо плакали, опустив маленькие жёлтые головки, обрамлённые шелковистыми кружевами лепестков. Там, за окном, расцветал, благоухал и плодоносил их некогда любимый мир. Разноцветные приятели и братья с сёстрами как ни в чём ни бывало продолжали беззаботно шелестеть друг с другом, источать аромат для сладкоежек-пчёл и кружиться в танце с ветром. Они заигрывали с красотками-бабочками и озорными божьими коровками, слушали их милые песни, смеялись над их жужжанием. Им не было дела до несчастных инвалидов, ещё утром веселящихся вместе с ними.

    Осмотревшись в неволе, они с удивлением увидели странных и жутко уродливых соседей. Три толстые зелёные палки с торчащими вразнобой иголками! И у этих чудищ был горшок, была земля, в которой жили и дышали их корни! Какой, однако, странный новый мир: в нём убивают живое, красивое и холят, берегут безобразное. Чем они, заморские игольчатые пугала заслужили такую заботу и любовь? Почему к нам, таким безобидным и щедро дарящим красоту и аромат, отнеслись с такой жестокостью? Обидели, причинили боль, заперли в тюрьму, оставили медленно загибаться на глазах друг у друга… Толстокожие кактусы равнодушно посматривали на очередных соседей-обречённых, они уже давно перестали скучать по своей родине. Им и тут неплохо сидится.

   Первая ночь прошла в муках, самооплакивании и в духоте. Утром они обнаружили, что их воротнички немного поредели. Вялые опавшие лепестки, не подавая признаков жизни, уныло лежали на подоконнике. Облысение! Как это унизительно, как горько, как стыдно… Воды за ночь было выпито много. От недостатка влаги их головки поникли вниз. Не было сил, чтобы шевельнуться и взглянуть за окно. Может, и к лучшему, меньше энергии уйдёт на зависть. Воду им долили. Стало значительно легче. Обречённые встряхнулись, перекинулись друг с другом парой ободряющих слов и дружно уставились в окно. И задрожали…

    За окном, в их прежнем мире, вероломно и жестоко уродовали их кумира, их святыню. Улыбчивому и радушному яблоневому дереву нещадно рубили руки. Оно беззвучно стонало, робко защищаясь от смертоносных ударов топора. Маленькие нежные листочки шелестели в агонии и страхе. С яблоней расправились быстро. Оголённый ствол изрубили на куски, ветки поломали и сложили в кучу. Небольшой скукоженный пенёк остался от некогда плодовитого дерева. В саду не шелохнулся ни одни стебелёк – все растения замерли в скорбном унынии. Постаревшее дерево перестало приносить плоды, а бесполезное старичьё никому не нужно. Даже молодая яблонька, посаженная заранее на смену зарубленной старухе, едва заметно склонилась в сторону, роняя редкие, но искренние слёзы.

   Скоро и мы умрём, вздыхали срезанные цветы. Потешим людской глаз своей красотой, очаруем нехитрым ароматом и засохнем. Как же хочется обратно в сад! Просто прилечь к родным корням, поплакать на них, приобнять. Если погибнуть, то в родном, материнском лоне, а не в тюрьме из стекла и воды. Букет загрустил и потерял ещё несколько душистых лепестков. Вечером бедолаг ещё немного напоили, и ночь не украла у них ни одного лепестка.

    На утро цветы решили не унывать. Что толку лить слёзы, если уже ничего не изменишь? И по дороге к смерти можно идти, высоко подняв шёлковые головки. В приоткрытую форточку забилась пчела. Букетик встрепенулся: весточка, весточка из родного сада! Затаив дыхание, цветы жадно следили за каждой попыткой юркой пчелы проникнуть в комнату. Пчеле почти удалось, она уже просунула крохотное рыльце в щель форточки, но в этот момент чья-то рука со всей силы закрыла форточку. Любознательное пчелиное рыльце с лёгким стуком упало на подоконник. Теперь ещё и «почтальон» безвинно погублен.

    Духота, несвоевременное пополнение запаса воды, нервные переживания не замедлили сказаться на состоянии пленников: бутончики заметно поредели и осыпались. Появился первый душок. Стебельки покрывались тонким слоем слизи и подгнивали. К вечеру один цветок переломился в середине и опрокинулся через вазу. Не сразу его заметили, не сразу вытащили. По непонятным для цветов причинам, их оставшееся количество чем-то не угодило душегубцам, поэтому из вазы был изъят ещё один цветок, довольно неплохой на вид. Ему бы жить ещё и жить. За ночь, почерневшие от горя, гнили и боли цветы облысели окончательно и повержено обвисли по краям вазы. Они ещё дышали, вяло подавали признаки жизни, когда их вытащили из остатков зелёной мутной воды и с силой втоптали в тёмную, заваленную мусором тару. Дверцу захлопнули. Цветы последний раз дрогнули и задохнулись. А на подоконнике, по соседству с бессмертными кактусами запестрели новые обречённые.