На реке Быстринке - Глава12

      Тот роковой день, разделивший жизнь большого семейства Громовых на до и после,  начинался вполне обычно.  Настя хлопотала у печи, а Иван управлялся  с хозяйством. Он убрал навоз у коровы и телят, задал скоту корму, бросил вилы и бастрик* с верёвкой в сани, запряг Ланюшку  - накануне они с братьями решили вывезти остатки сена.
 
 Отряхнувшись от трухи и обив снег с  сапог,  Иван вошёл в избу.
 - Вань, а твой сын дерётся, -  счастливо улыбаясь, «пожаловалась» Настя. – Смотри, как пинается.
 - А может, там девка?
- Не-а,  бабушка Параскева сказала, что парнишка, потому что живот огурцом и лицо у меня чистое, без пятен.
  Иван погладил  её выпирающийся то там, то тут живот, потом приложил к нему ухо.
- Ну, что он тебе  сказал? – полюбопытствовала Настя.
- Сказал, что ему надоело в темноте сидеть, на свет просится.
- Да уж  немного осталось… недельку, не более.
- Ты тут без меня шибко не гоношись. Скот я напою сам.
   Наскоро перекусив, переобувшись в катанки, Иван чмокнул жену в нос и направился к двери. Настя накинула шубейку, пошла вслед за ним.
 Вот как раз в это самое время и пришли их раскулачивать.
 
 ***
  Толпа ввалилась в ограду  и тут же расслоилась. По одну сторону ворот встали активисты, по другую - любопытствующие. Любопытствующие тоже расслоились. Здесь были   бедняки, хозяева среднего достатка и   кое-то из зажиточных.  Каждый пришёл со своей целью: бедняки явились получить кой-чего при дележе кулацкого имущества,  зажиточные – посмотреть на то, что их самих может ожидать в наиближайшем будущем. Ну, а середняки хотели сравнить хозяйство кулака Ивана Громова со своим личным, чтобы узнать, подходят они под раскулачивание или нет.
 
   Савелий уверенной поступью двинулся  к дому.  Перед крыльцом он остановился, вынул из портфеля бумагу,  зачитал постановление о конфискации в пользу беднейшей части населения Преображенского всего того, что находится в доме, а также  на всём подворье, и начал подниматься по ступенькам. Растерявшийся  Иван не успел посторониться и, чтобы убрать преграду с дороги, секретарь резким ударом сбросил его вниз.

 - Ваня! Ванечка! – отчаянно закричала Настя и бросилась к мужу. 
 То поднялся, отряхнулся от снега и удивлённым взглядом обвёл толпу. Он    не понимал, что они   делают на его подворье и почему Савелий так настойчиво ломится в его избу. Меж тем Савелий уже поднялся на высокое крыльцо и взмахом руки приказал активистам  сделать то же самое. Те переминались с ноги на ногу, не решаясь  подчиниться приказу. Рукоприкладства никто не ожидал, да и  как ни крути, а Громовых все без исключения   уважали за трудолюбие и открытость. Жаль, конечно, что именно они первыми в кулаки попали.
- Ты бы, Савелий Никифорыч, как-нибудь по-хорошему, - донёсся голос из толпы. - Чего сразу морду бить?

  Тот криво усмехнулся.
- По-хорошему? А ты спроси его, отдаст ли он по-хорошему то, что у него в сундуках да амбарах? И вообще, кто это там зловредную агитацию разводит? Кто против генеральной линии партии и лично товарища Сталина выступает?

  Люди примолкли, но продолжали стоять. Савелий повторил свой вопрос. Игнат Потеха отделился от активистов и неуверенно двинулся к дому.

    Настя коршуном налетела на Савелия и  принялась молотить маленькими кулачками по его спине.
- Ты пошто, паразит, мово Ваню стукнул?! Чего он тебе сделал?! Говори, змей! Говори, паршивец!
 Савелий развернулся и отшвырнул её от себя. Так, легонечко отшвырнул. Как-то даже лениво и нехотя.
 О-о-ой-ё-ё-й…
  Взмыло ввысь и разнеслось по всей округе. Это не было криком - это был вопль подранка.
 Женщина скатилась по ступенькам вниз и, обхватив руками живот, сжалась в комок.

   Толпа ахнула и попятилась, кто-кто опрометью бросился вон из ограды. А в это время, уже оповещённые о происходящем вездесущей ребятнёй,  на подворье входили Громовы.
 - Настя! – отчаянно закричал Иван и ринулся к жене. Он взял её на руки и внёс в дом. Громовы  бросились за ним. Не удостоив Савелия своим внимания,  они прошли мимо него, как мимо пустого места. Только Северьян плюнул ему под ноги.
 - Настенька, Настюша!
 Иван осторожно  положил жену на кровать.
  - Настенька моя, Настенька, - горячечно шептал он.
Она не кричала, только мотала головой из стороны в сторону, да  маленькое её тело корчилось от боли. Всех Громовых охватило  предчувствие  страшной беды, надвигающегося на них огромного горя, жуткого в своей  неотвратимости.
 - Отойди-ка, Ванятка, дай мне место.
 Бабка Параскева, как же ты вовремя!

  Он выскочил из избы, метнулся к саням и, схватив вилы, пошёл на Савелия:
- Запорю!!!
. Выскочившие  след за ним  отец, Фёдор и Северьян повисли у него на руках. Толпа шарахнулась. Вместе с Савелием.
- Люди добрые, убили! Сыночка мово родненького душегубы  жизни   лишили! – завопила Анисья.
  - Заткнись, дура! – рявкнул   на мать родненький сыночек.
  Отец с Фёдором затолкали Ивана в сарай и заперли дверь на засов.
  - Убивцы! Душегубы! – не унималась мать Савелия.
  - Душегубы, говоришь? –  взглядом отыскав в толпе  Иванишиху, спросил Северьян и, подойдя вплотную к ней, не  сдержав клокочущей ярости, закричал:
 - Это мы, выходит, душегубы? Получается, что это мы, а не твой Никифор с дружками-бандюками сторожей душили да ломбарды с хатами грабили?
  Та едва не задохнулась от гнева.
- Да мой Никифор… Да он за народное счастье тайно, то исть подпольно, боролся супротив таких, как ты!  Люди добрые! Вы все слышали, как Северьян  поклёп-то на него  возводит?

    Северьян обвёл взглядом притихшую толпу и опять вперил его в Иванишиху.
- Тайно, говоришь? Так это мы с Тарасом столь годов  тайну про твово подпольщика хранили, а боле скрывать не станем! Поняла?

  Он опять перевёл взгляд на толпу.
 - А брехуном я никогда не был. Мне не верите, могёте у Ивана Степановича спросить.

   Люди знали Ивана Степановича. Знали и то, что никто из Громовых никогда ни на кого не возводил напраслины. А ещё они очень хорошо знали Никифора Иванихина, гулёну,   воришку и пакостника.

 Савелий  звериным нутром учуял опасность в перемене настроения людей. Он опять взлетел    на крыльцо и возопил:
- Кого вы слушаете? Громовых? Это же варначье племя! Их деда в кандалах в наше село приволокли за то, что…
 
  Но выскочившая на шум Глаша помешала ему разоблачить деда Громовых, положившего начало этому «варначьему» племени. Она, не обращая внимания на сбившийся к затылку платок, так же, как и Иван, метнулась к саням, одним рывком подняла тяжёлый бастрик и, размахивая им,    пошла на Савелия.
- А ну, вон отсель, гнида! Я тебе за Настьку, за Ивана в сей же момент башку раскрою!

 Савелий вклинился в толпу. Толпа, снеся с петель крепкие ворота, в   панике
вывалилась из ограды.  Фёдор и Илья растерялись. Никто не узнавал  в этой разъярённой бабе  тихую, застенчивую Глашу.

  Неизвестно, чем бы всё закончилось, но Глаша вдруг   увидела в толпе Тоню и оторопела. «А она что тут делает? –    женщина  опустила бастрик. – На наше горе поглазеть пришла?» 
   И вдруг до неё дошло, что Тоня-то бежит не в толпе любопытствующих, а рядом с Савелием и с Игнатием Потехой.
  «Да она ж вместе с ними Ивана кулачить пришла! – ахнула Глаша. - Как такое можно? Мы ж её три дня назад за Васятку сосватали! Что же это деется на белом свете, что деется?!»

  Она обессилено прислонилась к  столбу и заплакала. Фёдор подошёл к жене, обнял её,  вытер  слёзы краем  опять сбившегося платка и прижал к себе.
   - Не плачь, Глашенька, не плачь, родная моя! Будет и на нашей улице праздник,  - прошептал он.
    - Федя, а ведь там Тонька была!
-Тоня? – удивился Фёдор. - Ты часом  не обозналась?
   Она покачала головой.
- Нет, Федя, не обозналась. Я её видела, как вот тебя вижу.
 - А может, Тоня прибежала нам помочь?
- Помочь? Да она же с ними была! С вражинами погаными! Ить  бежала-то Тонька не ко мне, а от меня - бок о бок с этой гнидой да с босяком Игнашкой! 

 Потрясённый услышанным, он обеими руками   сжал голову и застонал, как  от нестерпимой боли. В глазах Фёдора, как и в глазах Глаши немо стыл один и тот же вопрос: «Что же это делается на белом свете, что происходит?»

                ***
 
  Настю   перенесли в дом свёкра. Туда же, под конвоем отца  и дядьки Северьяна, привели и Ивана и не спускали с него глаз, чтобы не натворил чего.
  Фёдор распряг Ланюшку, отвёл в стойло, кинул ей сена, напоил скот,  Глаша подоила корову и накормила телят. Они  управлялись с  хозяйством, которое, согласно постановлению о конфискации,   никому из Громовых уже не принадлежало.
    Покидая теперь уже чужое подворье, Фёдор навесил  на место снесённые перепуганной толпой ворота и закрыл  на замок дом, где до сегодняшнего утра  проживало простое человеческое счастье и два любящих друг друга человека ждали третьего.

-----------------

 Бастрик* - это толстая жердь, при помощи которой стягивают сено или снопы на возу.
   
   Продолжение следует...

   http://www.proza.ru/2016/09/01/96