Москва-1990

Как часто я, порой не замечая, начинаю напевать про себя давно запавшую в душу мелодию «Я по свету немало хаживал…» Эту песню, вернее, один только ее припев мы горланили десятками голосов с тоской и азартом, когда грузовики-вездеходы ранним норильским  утром везли нас на работу: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва!..» Задорного припева, который мы неоднократно и лихо повторяли, вполне хватало, чтобы взбодриться и вспомнить, что сюда, за полярный круг мы приехали из Москвы и скоро туда же и вернемся, а пока нам и здесь, в краю вечной мерзлоты, сопок и оранжевых жарков замечательно и весело, хотя порою и трудно. Но на то он и стройотряд.

В середине 1960-х я и мои однокурсники поступили в Московский энергетический институт и проучились там пять с половиной лет. Какой тогда была Москва? Приехавшим из других республик, городов и сёл она казалась огромной и не познаваемой до конца. Но мы изучали ее, возможно, более страстно, чем учебники и конспекты. У каждого были свои любимые уголки в этом городе. У меня – музей Маяковского в Гендриковом переулке, дом, где они жили втроем с Лилей и Осей Бриками, прекрасная библиотека и архив поэта, в котором я своими глазами увидела и прочла его последнее предсмертное письмо и самые памятные строчки:

«Товарищ правительство!
Моя семья – это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам – они разберутся».

Еще я любила ТЮЗ, где впервые увидела безудержную Лию Ахеджакову в пьесе Алексина «Мой брат играет на кларнете». Мне кажется, с той юной поры ее одержимость ничуть не убавилась.

Спектакль за спектаклем мы осваивали театр на Таганке, Владимир Высоцкий, надрывно крича и хрипя, выдавал на-гора свои песни-откровения на сцене нашего Дома культуры, и зал заходился в экстазе от «Паруса» и требовал повторить!..

Чем только не помнится та старая и уютная Москва? В «Шоколаднице» на Октябрьской я впервые попробовала взбитые сливки… В крохотной «Лакомке» у кинотеатра «Россия» так классно было после нового фильма или мультика медленно-медленно, растягивая удовольствие,попивать кофе вприкуску с Хрустальным тортом, который от прикосновения чайной ложки мгновенно рассыпался в блюдечке на кусочки безе вперемешку с кремом и орехами… А в  изысканном кафе «Прага» на углу Арбата и Калининского можно было иногда устроить себе праздничный обед всего за 1 рубль 40 копеек, а потом долго гулять по новому проспекту и старым арбатским переулкам.
 
Когда же обнаруживались мало-мальски свободные деньги, мы с подружками устремлялись в только что открывшиеся тогда магазины стран соцлагеря: польскую «Ванду», чешскую «Власту» и немецкий «Лейпциг». Купив какие-то мелочи, выходили оттуда с ощущением, будто и впрямь побывали в Варшаве, Праге или Лейпциге.

После защиты дипломов нас всех разбросало по большой стране, а то и по земному шару. И всё равно время от времени мы пересекались в Москве.

                ххх

Между прошлым и будущим лежит настоящее, наш сегодняшний день, со вчерашними привычками и завтрашними надеждами, со старыми традициями и новыми веяниями, с беспощадной оценкой того, что было, и тревожным ожиданием того, что будет.

1990, август. Москва. Сквер на Пушкинской площади. Со своей давней институтской подругой сидим на скамейке, освещенной вечерним солнцем, болтаем, пока наши мужья медленно продвигаются в очереди, опоясывающей сквер, к новой достопримечательности столицы – ресторану «Макдональдс». Он открылся в январе на месте былого и очень приличного кафе «Лира», но ажиотаж рвущихся посетить диковинку еще не спадает.

…Утром мы водили сына в Мавзолей, очередь туда двигалась куда скорее… За Мавзолеем вытянулись в ряд могилы революционеров, мраморные доски на кремлевской стене с известными всей стране именами. У каждой – несколько алых гвоздик. Пластмассовых. И вспомнился избитый журналистский штамп «У памятника в любое время года – живые цветы». И вспомнилась цифра из недавней скандальной публикации: 36 тысяч рублей, которые Министерство внутренних дел растратило на букеты для семьи Щёлокова. И существует, вероятно, специальная статья расходов, за счет которой сюда, к могилам Кржижановского, Крупской, Джона Рида, Жукова, Королева, Гагарина должны возлагаться живые гвоздики. То ли ее урезали, то ли опять нашли для цветов других адресатов...

- Нин, - спрашиваю я о том, о чем давно хотела спросить. – Тебе жалко Припять?..

- Ты не представляешь…

Нина три года жила в Припяти в новом многоэтажном доме на улице Дружбы народов. Проектировала системы автоматической защиты атомных реакторов Чернобыльской АЭС. В ночь аварии на четвертом блоке система защиты была отключена. Специально. Ради чистоты эксперимента.

- Ты знаешь, - снова пытаю я Нину, - сама читала в «Известиях», что над саркофагом сейчас 800 рентген, это же смертельная доза. А ведь над ним и птицы летают, и самолеты, и вообще…

- Рентген? Что-то больно много. Ваш брат журналист мог и напутать. Не слышала…

- Ну а как ты думаешь, стоит демонтировать четвертый блок, а за ним и остальные?

- Да там нормально работать можно!.. – снисходительно улыбается моя однокурсница, уже опытный специалист по атомным станциям в одном из московских институтов.

- А вдруг опять шарахнет?

- Да брось…

Нина всегда была оптимисткой. Но мне не становится веселее и спокойнее. Наверное, потому, что между ее уверенностью и моими сомнениями – тысяча километров, на которые мы ближе к Чернобылю.

За разговором нет-нет да поглядываем на очередь – как бы не потерять из виду наших мужчин. Очередь пёстрая, судя по говору и цвету кожи – интернациональная. Выходит, любопытство к разрекламированному канадскому ресторану испытывают не только наши сограждане. Ну а желание перекусить, утолить голод – не более чем приложение к познавательному интересу: увидеть своими глазами и попробовать.

- А помнишь наше институтское кафе-автомат? Оно еще не сломалось?

- Да я сто лет там не была.

Нигде больше я не видела такого кафе. Все стены его по периметру занимали автоматы с застекленными витринами. За ними всевозможные бутерброды с сыром, колбасой, ветчиной, красной и белой соленой рыбой, пирожки и пирожные. Против каждого - цена, от 15 до 30 копеек. Щель для монет. Разменные автоматы – как в метро. Опустишь монетку - получишь свой бутерброд. Точно так же – стаканчик бульона или кофе. Посуда бумажная, разовая. Стойки для еды. Кафе обслуживали студенты. Нарезали бутерброды, убирали. За небольшую плату. Кафе выручало всех – и нас, и преподавателей. Здесь можно было перекусить буквально на лету, между парами. Самое главное – конструировали и оборудовали его тоже студенты, с факультета автоматики и вычислительной техники.

Помню, как ревниво восприняла я первую информацию о канадских котлетах, производство которых решено было наладить в Москве. Да неужели что-то может быть лучше нашей домашней, пышной и ароматной котлеты?! Почему бы не наладить их производство? Натуральных, свежих, фирменных, пусть подороже. И открыть на каждом углу маленькое кафе. В целом это было бы и дешевле, и престижнее. Но, видно, не получится, проворуемся, как всегда, и выйдет из котлеты дурно пахнущий белково-соевый эрзац.

- Там главное не еда, а обстановка, вот увидишь, - настраивает меня подруга. – Интерьер, кресла для малышей. Чисто…

А чистое место сейчас в Москве – редкость. Улица 25 Октября, по которой гости столицы перебираются из ГУМа в «Детский мир», забросана окурками, обертками, картонными коробками. На тротуаре справа завязывается драка, слева – небольшая потасовка. Лавируешь между ними, невольно втягивая голову в плечи. У «Детского мира» толпа, подходишь ближе и видишь – толкучка. У одного в руках башмаки, у другого – свитер, вон джинсы, кроссовки. И настороженные, испытующие взгляды: купит – не купит? Пожалуй, единственное место в Москве, еще остающееся чистым, ухоженным, не захваченным стихийной торговлей – Кремль.

- На Арбат заходили? – спрашивает Нина.

- А как же! Купила масляную миниатюру, автограф взяла у художника.

На Арбате жизнь кипит, только успевай вертеть головой. Наконец художники нашли себе пристанище и отдушину, сразу и зрителей, и покупателей. Ах, как жаль, что в наши студенческие годы Арбат был другим. Выставок, впрочем, хватало: академических, салонных, высокохудожественных. Но – чопорных, рафинированных. А здесь – стихия городского народного творчества.

- Девушка, садитесь, нарисую!.. Хорошо получится.

Наблюдать со стороны, как легкие взмахи карандаша обозначают черты, как появляется первое сходство, очень занятно. Вот позировать сложнее, волнуешься: вдруг художник окажется реалистом?..

Портрет карандашом (полчаса позирования) – 20 рублей. Лаковая миниатюра, дымковская игрушка, гжель, хохломская роспись высокой пробы продаются на Арбате только за валюту.

Огромная вывеска «Бублики». Как кстати. На Арбате с едой не густо. Это когда-то в любом московском ларьке можно было запросто купить плитку шоколада, пакетик орехов, зефир, карамель в ярких фантиках, жевательную резинку. Куда всё пропало? В «Бубликах», увы, ни единого бублика. Только кооперативный арахис в сахаре. Десять орешков – рупь.

И все-таки не былое продуктовое изобилие всегда тянуло меня в Москву, а ее театры, музеи, выставки и вообще атмосфера столичной жизни. Москва, конечно, хищница. Всё лучшее из провинции забирает она. Я не о продуктах сейчас. О талантах – актерах, музыкантах, писателях, художниках. Всего ничего в Москве театров: десятка два на 9 миллионов горожан (в любом областном центре этот показатель куда выше) – но каких!..

- Пойдем, вот и очередь подошла, - спохватывается Нина.

Мы нетерпеливо поднимаемся по ступеням и входим в «Макдональдс». Мысленно я готовилась ко всему: к изысканности, западной экзотике, ресторанному лоску. Нас встретил гвалт! Вдоль длинного, как в гастрономе, прилавка – кассы. Наперебой кричат посетители, выбирая меню. Вынуждены перекрикиваться мальчики и девочки в униформе (подрабатывающие в ресторане московские школьники), принимая заказ.
 
Булка с котлетой (гамбургер) и коктейлем – 3 рубля. Две котлеты (Биг Мак) с картофелем фри, кока-колой и мороженым – 7 рублей. Быстренько захватываем освободившийся столик. Быстренько всё съедаем. Не знаю, почему. Просто здесь ритм такой – уже установился. Мальчик с веревочной шваброй поминутно драит пол, девочки, не успеешь моргнуть глазом, протирают столы. Разовая посуда с символикой фирмы закладывается в стоящие тут же прессы – и привет, это уже вторсырье.

О вкусах, конечно, не спорят, но домашняя котлета все-таки даст фору хвалёному «Маку».

Сумерки опускаются на московские улицы. Газетчики в переулках и подземных переходах рекламируют свои издания: «Эротика» - всё о сексе!.. «Светские ведомости» - кто она, Раиса Горбачева?.. «Балтия» - исповедь Бориса Ельцина!.. Ажиотажа нет. Несколько человек листают самиздатовскую продукцию, прикидывая, на что бы раскошелиться. Основной поток москвичей и приезжих пробегает мимо, торопясь в метро, к поездам. У каждого тьма своих, таких неотложных забот.

Мы все ещё живем в Советском Союзе, не зная, что ровно через год случится путч, а за ним и развал СССР.

--------------------
Москва. Театральная площадь. Фото из архива автора.