На Пасху!

Было мне лет семь или восемь в то время, а, значит, проживал я в городе Москве, и это  в те самые "жуткие", со слов сегодняшних либералов, годы засилья кровавого тирана, терзавшего свой народ от нечего делать, или вставания не с той ноги, и менгрельского "палача", заместителя Премьер-министра, употреблявшего себе свежих девственниц, просто  между завтраком и фриштыком! Время было пасхальное. В Москве вовсю звонили колокола. Светлое Христово воскресение! А надо же вам вот что знать, в булошных тогдашних к Масленой неделе, например, продавались выпеченные из теста жаворонки с вкусными изюмными глазами, да и к нашей святой православной Пасхе торговали  там же куличами разных сортов, цены и веса. На Песах иудейский была маца в избытке, потому как  евреи в Москве тогда составляли третью по численности группу населения, после славян и татар. Ещё мне нравилась оттуда же произошедшая хала. Это был такой витой батон, посыпанный сверху маком! Да и для татар всегда была в продаже конина, которую они называли махан. Для праздника Ураза по Москве делали с ней беляши, я их пробовал, только мне совсем не понравилось. С души воротило! Видать уж очень  глубоко сидело во мне старое славянское убеждение, кормилицу лошадь есть никак нельзя! Пацаны нашего дома, первого по чётной стороне проезда Серова, ныне Лубянского, в церковь не ходили, но на Пасху у всех имелись крашеные куриные яйца. Мы тогда, согласно очень древнему обычаю, бились ими,и чьи разбивались первыми, переуступались победителям. Мать сварила мне в луковой шелухе три яйца, и стали они бурого цвета,а ещё с пяток были обычными белыми. Их я и красил зелёнкой в праздничный цвет, тихо орудуя акварельной кисточкой. А ещё на пару штук яиц просто прилепил переводные картинки с цветами, намочил, отлепил верх, получилось просто очень здорово. "В цвет",- как говорили блатные. Закончив, сложил готовую продукцию в кепку, да  и пошёл по нашему коридорчику, что "ровнем, гладнем" разметнулся на сорок две комнаты. Очень скоро одна из дверей открылась, и мне навстречу вышла старая женщина. "Христос воскресе",- произнёс я, а она по традиции ответила,- "Воистину воскресе". Это было для всех нормально. Никто нас не гнал в церковь или в синагогу с мечетью, но отмечать религиозные праздники тоже никто не  мешал! Ни православным грекам за их "Кирие элейсон", ни татарам за "Бисмилла рахим", ни евреям за "О вэй мир" Колыма не грозила. Веришь верь, только не путай религиозную шерсть с государственной! Так что я было собрался идти дальше, как вдруг услышал: "Сынок, загляни ко мне пожалуйста!" Это было нормально, и я вошёл в её комнату, где прежде никогда не был. В тихом полумраке  над киотом в красном углу горела лампадка, а рядом на стене в рамке висели фотографии двух мужчин. Пожилой армейский капитан с одной шпалой в петлице и лейтенант уже с погонами. Понятно  что  это были переснятые и отретушированные фотографом с маленьких фоток большие фотопортреты. И тот и другой улыбались и были уж очень похожи друг на друга. На накрытом скатертью столе стоял красивый кулич с большой витой свечой, горевшей посередине. Несколько крашеных яиц украшали большую тарель темно-красного стекла. Я пригляделся и обмер от восхищения. Эти яйца были не покрашены, а разрисованы. Сказочной красоты монастыри, гора с красивой церковью на вершине, распятый Христос, снимаемый с креста! Такое я видел впервые. "Держи, сынок",- услыхал я, и мне в кепку высыпалась горсть дорогущих шоколадных конфет "А ну-ка, отними!" На фантике девочка держала в высоко поднятой руке эту вкусность, а забавный щенок пытался достичь её руки. Я сказал спасибо и ушёл. Ничего спрашивать про людей на фотографиях не стал, и так мне всё было понятно. Муж с сыном, ушедшие на фронт и домой не вернувшиеся! У нас в каждой семье такие фото висели на стенах или хранились в альбомах. А вскоре женщина эта пошла за своими погибшими. Война и после окончания добивала Россию!