Весна 1836 года - труды и печали

                Что за живой человек, каким близким к нам он является...
                Б. М. Кустодиев

Сегодня 13 апреля 2016 года, среда. Перенесемся на 180 лет назад, в то время, когда в России жили по юлианскому календарю, расстояние измеряли в верстах, а температуру – в градусах Реомюра.
Попав в Петербург того времени, полюбопытствуем у какого-нибудь чинно идущего господина, отчего так много гуляющих на Невском проспекте, как будто никто не должен находиться где-нибудь по месту службы в присутственном месте. Все-таки сегодня – среда. Нас, конечно, окинут недоумевающим взглядом (из какой, мол, глухой провинции явились?!) и ответят: кто же работает в Пасхальную неделю!
А ведь, действительно, сегодня – 1 апреля 1836 года, среда Светлой недели. Да и погода – прекрасная. Солнечно. Который день – теплынь: днем 9 – 10 градусов по Реомюру (по нашему Цельсию – 11 – 13 градусов). Нева вскрылась ото льда уже десять дней тому назад. Ранее этого срока она вскрывалась только однажды за предшествующие 118 лет.
Князь Петр Андреевич Вяземский напишет в Париж Александру Ивановичу Тургеневу: «Удивительно ранняя весна!».
А ведь год назад на Пасху, бывшую даже девятью днями позже нынешней, Петербург был завален снегом.
А нынче – прекрасная праздничная погода.

Но в этот весенний день в Спасо-Преображенском соборе (официально называвшемся: Собор Преображения Господня всей гвардии) отпевают Надежду Осиповну Пушкину.
Она скончалась в самый праздник Пасхи – 29 марта, ранним утром, во время Пасхальной заутрени, в квартире, которую родители и сестра Пушкина снимали в доме Кокушкина на углу Шестилавочной улицы и Графского переулка (ныне – улицы Маяковского и Саперного переулка). Вероятно, в тот же день договорились и об её отпевании. После этого Пушкин, взявший на себя все заботы по погребению матери, уже мог заказать так называемые «похоронные билеты», то есть приглашения на отпевание и прощание с Надеждой Осиповной. Билеты он заказал в той же Гуттенберговой типографии, где в эти дни заканчивали печатание первого тома «Современника».
31 марта из типографии в Санктпетербургский цензурный комитет, а скорее всего – непосредственно цензору Александру Лукичу Крылову, были доставлены положенные три экземпляра отпечатанного журнала, и он в тот же день подписал билет на выпуск журнала в свет. Но это происходило помимо Пушкина. Сам он в этот день был занят оформлением необходимых бумаг в Министерстве внутренних дел для перевоза тела Надежды Осиповны из Петербурга в Святогорский монастырь.
Так прихотливая судьба наложила смерть матери Александра Сергеевича на рождение его журнального первенца.

Рождение этого первенца давалось непросто.
Разрешение на издание журнала было получено только в середине января, а к апрелю первый номер должен уже выйти.
Пушкин начинает сбор материалов для журнала, прежде всего – для первого номера, который должен быть отпечатан практически через два месяца. В этих обстоятельствах ему приходится рассчитывать прежде всего на себя. Для первого номера отбираются «Путешествие в Арзрум», уже прошедшее в сентябре цензуру и готовое к набору; а также законченное в прошлом году стихотворение «Из А. Шенье» и недавно написанное стихотворение «Пир Петра Первого». Из «старых запасов» извлекается «Скупой рыцарь».
С Н. В. Гоголем Пушкин договаривается о получении от него обещанной еще осенью (для несостоявшегося альманаха) повести «Коляска» и каких-либо еще материалов. Гоголь обещает активное участие в издании журнала и берет на себя также критико-библиографическую часть. Ему поручается обзор журналов и раздел о новых книгах.
Обещают свое содействие князь П. А. Вяземский, П. А. Плетнев, В. А. Жуковский и князь В. Ф. Одоевский.
Вероятно, князь В. Ф. Одоевский предлагает Пушкину печатать «Современник» в только что созданной Гуттенберговой типографии, к которой князь имеет самое непосредственное отношение. Во всяком случае, уже в конце января Пушкин закажет в Гуттенберговой типографии первую партию подписных билетов на «Современник».
Но, помимо непосредственных забот о журнале, приходится справляться с тем, что происходит вокруг.
К счастью, матери в это время лучше. 18 января О. С. Павлищева пишет мужу в Варшаву, извещая его о здоровье Надежды Осиповны:
«Поправляется она очень медленно, до сих пор ходит с палкой, другими словами, выходит из спальни только посидеть в кресле в гостиной; тем не менее ей становится все лучше».
А в обществе в это время активно обсуждают напечатанную в пришедшем в эти дни в Петербург номере «Московского наблюдателя» «Оду на выздоровление Лукулла». Похоже, что Министр народного просвещения и Председатель Главного управления цензуры С. С. Уваров, в которого направлена эта сатира, узнаёт о ней в тот же день, когда получает от графа А.Х.Бенкендорфа известие о том, что государь разрешил издавать Пушкину журнал. Противиться решению императора Уваров не может и подписывает необходимые формальные бумаги, но тут же, встретив в департаменте цензора Гаевского, говорит ему: «Вы, Павел Иванович, вероятно читали, что этот негодяй и мерзавец написал на меня? <…> Сейчас извольте отправиться к князю Д.<ондукову-Корсакову> (он был тогда председателем цензурного комитета) и скажите ему от меня, чтобы он немедленно сделал распоряжение цензурному комитету, чтобы к сочинениям этого негодяя назначить не одного, а двух, трех, четырех цензоров». Пушкину в тот же вечер рассказывают об этом.
Князь М. А. Дондуков-Корсаков предлагает цензуру Пушкинского журнала Александру Васильевичу Никитенко, но тот отказывается. «С Пушкиным слишком тяжело иметь дело», – запишет он в дневнике. Цензором назначают Александра Лукича Крылова, которого тот же Никитенко характеризует как «самого трусливого, а следовательно, и самого строгого».
Издатель А. Ф. Смирдин, на чьи деньги печатается журнал «Библиотека для чтения», узнав, что Пушкин получил разрешение издавать журнал, и, конечно, видя в этом угрозу популярности своего журнала, предлагает Пушкину отказаться от его намерения и сотрудничать в «Библиотеке для чтения». Смирдин готов платить ему за участие в журнале 15 000 рублей в год, но Пушкин отказывается. Разрыв с «Библиотекой для чтения» произошел еще в прошлом году. Правда в журнале до мая 1835 г. печатались произведения Пушкина, но только те, которые он передал Смирдину еще в конце 1834 г.
Редактор «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковский, очевидно, узнав о решительном отказе Пушкина сотрудничать в его журнале, ополчается на поэта. В февральском номере «Библиотеки» печатается его ядовитая статья о причастности Пушкина к изданию довольно бесталанного перевода немецкой поэмы «Вастола». Пушкин обвиняется в неуважении к читающей публике и чуть ли не в ее обмане. Журнал выходит 1 февраля. Статья обсуждается в обществе.
Пушкин в это время составляет первое объявление о готовящемся издании «Современника» и передает его в «Северную пчелу», вероятно, пользуясь отсутствием в Петербурге Ф. В. Булгарина, который в декабре уехал в Дерпт, оставив редактирование газеты на Н. И. Греча, с которым Пушкин сохраняет хорошие отношения.
И 3 февраля в газете «Северная пчела» будет напечатано:
                «ИЗВЕСТИЕ.
Александр Сергеевич Пушкин, в нынешнем 1836 году, будет издавать литературный журнал, под названием:
                СОВРЕМЕННИК.
Каждые три месяца будет выходить по одному тому. Годовое издание составит четыре тома. Цена годовому изданию 25 р. асс.<игнациями>, с пересылкою 30 р. асс<игнациями>. Подписка принимается в Санктпетербурге во всех книжных лавках. Иногородные относятся в Газетную Экспедицию».
В этот же день, 3 февраля, Пушкина посещает его знакомый С. С. Хлюстин. В разговоре затрагивается статья Сенковского. Хлюстин упоминает то ее место, где намекается, что Пушкин дал напрокат свое имя и тем обманул публику. Хлюстин говорит, что Пушкин зря принял это близко к сердцу. В раздраженном состоянии поэт отвечает: «Я не сержусь на Сенковского; но мне нельзя не досадовать, когда порядочные люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев». Оскорбившийся Хлюстин принимает эти слова на свой счет и отвечает тоже резкостью, на что Пушкин говорит: «Это уж слишком… это не может так окончиться…». На этом они расстаются. К счастью назревавшей дуэли удалось избежать.
Материал для первого тома «Современника» постепенно собирается, но структура тома еще не ясна. Правда, открыть его Пушкин хочет стихотворением «Пир Петра Первого», которое невольно должно сопоставляться с недавно опубликованным указом о смягчении (явно, недостаточном) участи декабристов.
И сразу же начинаются трения с цензором Александром Лукичом Крыловым. А. А. Краевский будет вспоминать позднее (в пересказе Н. И. Иваницкого):
«Однажды в субботу сидели у него <В. А. Жуковского> <Иван Андреевич> Крылов, Краевский и еще кто-то. Вдруг входит Пушкин, взбешённый ужасно. Что за причина? спрашивают все. А вот причина: цензор <А. Л.> Крылов не хочет пропустить в стихотворении Пушкина – Пир Петра Великаго – стихов: чудотворца-исполина чернобровая жена.... Пошли толки о цензорах. Жуковский, с свойственным ему детским поэтическим простодушием, сказал: “странно, как это затрудняются цензоры! Устав им дан: ну, что подходит под какое-нибудь правило – не пропускай; тут в том только и труд: прикладывать правила и смотреть”. – “Какой ты чудак! сказал ему <И. А.> Крылов: ну, слушай. Положим, поставили меня сторожем к этой зале и не велели пропускать в двери плешивых. Идешь ты (Жуковский плешив и зачесывает во-лосы с висков), я пропустил тебя. Меня отколотили палками – зачем пропустил плешиваго. Я отвечаю: да ведь Жуковский не плешив: у него здесь (показывая на виски) есть волосы”. Мне отвечают: “здесь есть, да здесь-то (показывая на маковку) нет”. Ну хорошо, думаю себе, теперь-то уж я буду знать. Опять идешь ты; я не пропустил. Меня опять отколотили палками. “За что?” – “А как ты смел не пропустить Жуковскаго”. – “Да ведь он плешив: у него здесь (показывая на темя) нет волос”. – “Здесь то нет, да здесь-то (показывая на виски) есть”. – Чорт возьми, думаю себе: не велели пропускать плешивых, а не сказали, на котором волоске остановиться”. Жуковский так был поражен этой простой истиной, что не знал, что отвечать, и замолчал».
Правда, стихотворение цензор А.Л.Крылов все же пропускает, даже не вынося его на обсуждение цензурного комитета. Но впоследствии чуть ли не на каждом заседании Санктпетербургского цензурного комитета Крылов представляет на обсуждение те или иные материалы, предназначенные для «Современника», тогда как, например, материалы для «Библиотеки для чтения», цензором которой был А. В. Никитенко, в этот же период не обсуждались ни разу.
Пушкин готовит несколько заметок для раздела «Новые книги».
В частности, пишет заметку о «Вастоле», тактично отвечая на выпады Сенковского.
В январе вышло второе издание гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Н.И.Греч опубликовал в «Северной пчеле» положительную рецензию, замечая, правда: «Мы без сомнения не станем жаловать Г.<осподина> Гоголя в Русские Вальтер-Скотты, так как мы не жалуем наших поэтов за одну хорошую драму в Гёте и Байроны; подобныя сравнения может делать образованный читатель, если ему угодно, но в критике они смешны, и отзываются детским пристрастием и неумением отдавать прямую справедливость достоинствам и литературным трудам, когда они сами по себе хороши и не нуждаются в заморских сравнениях». Пушкин, явно знакомый с этой рецензией, в своей заметке о гоголевской книге пишет о развитии таланта Гоголя, говоря, в частности, о «Тарасе Бульбе», «коего начало достойно Вальтер-Скотта».
В первых числах февраля в Петербурге поступает в продажу пьеса М. Н. Загоскина «Недовольные». Пушкин приобретает ее и набрасывает заметку, вероятно, для того же раздела «Новые книги», но эта заметка напечатана не будет. Тут же на полях заметки Пушкин делает подсчет возможного дохода от издания «Современника», предполагая тираж его в 2500 экземпляров. При уже установленной цене подписки в 25 рублей, такой тираж должен был доставить издателю при полностью распроданном тираже 62 500 рублей, а с учетом денег, получаемых для оплаты пересылки (5 руб. за один годовой комплект), сумма составила 75 000 рублей, но чистый доход должен был оказаться значительно меньше, так как из этой суммы предстояло оплачивать типографские расходы, расходы по пересылке, а также авторские гонорары. Окончательный тираж «Современника» будет установлен в 2400 экземпляров.
Рукопись «Путешествия в Арзрум» получила цензурное разрешение в сентябре прошлого года, и это разрешение еще сохраняет свою силу. Гуттенбергова типография занята в это время набором и печатанием первой своей журнальной продукции – первого номера «Журнала Министерства внутренних дел». Поэтому для ускорения процесса рукопись «Путешествия» отдают для набора в типографию К. Вингебера.
Вероятно, наблюдая за выпуском «Журнала Министерства внутренних дел» и оценив возможности Гуттенберговой типографии, князь В. Ф. Одоевский извещает Пушкина, что типография может печатать по пять печатных листов в неделю, учитывая намеченный тираж «Современника» в 2400 экземпляров. Пушкин отвечает запиской: «Весьма и весьма доволен и благодарен. Если в неделю можно будет отпечатать по пяти листов, то это славно – и дело наше в шляпе. Корректуру путешествия прикажите однако прислать ко мне. Тут много ошибок в рукописи». Объем одного тома «Современника» был намечен в 20 печатных листов, следовательно весь тираж его мог быть отпечатан в течение четырех недель, то есть за месяц, и к апрелю они должны были уложиться.
Пушкин обращается к цензору А. Л. Крылову с просьбой о разрешении представлять ему на цензуру подготавливаемые для «Современника» материалы не в рукописи, а уже набранными, в корректурных листах. Это позволяло ускорить набор журнала, так как можно было набирать новые материалы, пока предыдущие находились у цензора, а замечания цензора вносились в уже готовый набор. Такая практика была принятой в то время. А. Л. Крылов получает соответствующее разрешение в цензурном комитете и подписывает билет № 43, в котором сказано: «Литературный журнал, под названием: Современник, издаваемый А. Пушкиным, предварительно набирать позволяется, с представлением корректурных листов на рассмотрение прямо к Г. Ценсору Чиновнику 7го класса Крылову».
Тем временем здоровье Надежды Осиповны опять начинает ухудшаться. Пушкин навещает ее, иногда вместе с Натальей Николаевной. Анна Петровна Керн будет вспоминать позже:
«…я его <…> встретила с женою у родителей, незадолго до смерти матери и когда она уже не вставала с постели, которая стояла посреди комнаты, головами к окнам; они сидели рядом на маленьком диване у стены, и Надежда Осиповна смотрела на них ласково, с любовью, а Александр Сергеевич держал в руке конец боа своей жены и тихонько гладил его, как будто тем выражая ласку к жене и ласку к матери. Он при этом ничего не говорил... Наталья Николаевна была в папильотках: это было перед балом».
Вероятно, это было перед каким-то концертом, так как балов во время Великого поста быть не могло, а до начала поста (10 февраля) Надежда Осиповна еще вставала. К середине же марта она будет уже совсем в тяжелом состоянии.
Баронесса Евпраксия Николевна Вревская позже напишет, возможно, со слов Ольги Сергеевны Павлищевой, с которой увидится летом 1836 года в Михайловском и Тригорском, что во время болезни матери «Александр Сергеевич ухаживал за нею с такою нежностью и уделял ей от малого своего состоянья с такою охотой, что она <...> просила у него прощения, сознаваясь, что она не умела его ценить».
Но никто не отменял и работы Пушкина над «Историей Петра». Еще в декабре он собирался в Москву для работы в архивах. А по дороге в Москву ему еще предстояло объяснение в Твери с графом Владимиром Соллогубом, чреватое дуэлью. Поездка все откладывалась. А надо было успеть воспользоваться зимним путем. Между тем в середине февраля потеплело. Температура днем держалась чуть ниже нуля градусов («Санктпетербургские ведомости» за 16 – 22 февраля 1836 г.), и была угроза, что зимний путь нарушится и проезд станет затруднительным, а каждый день для Пушкина в это время был очень дорог.
Пушкин решает ехать в Москву. 21 февраля Н. В. Гоголь напишет М. П. Погодину:
«О журнале Пушкина, без сомнения, уже знаешь. Мне известно только то, что будет много хороших статей, потому что Жуковский, князь Вяземский и Одоевский приняли живое участие. Впрочем, узнаешь подробнее о нем от него самого, потому что он, кажется, на днях едет к вам в Москву».
Числясь на службе в Министерстве иностранных дел, Пушкин не может просто так, по своему желанию, покинуть Петербург. Он письменно обращается в Министерство с просьбой командировать его в Москву для работы в Московском Главном архиве Министерства иностранных дел.
26 февраля вице-канцлер граф К. В. Нессельроде подписывает предписание:
«Командируя в Московский Главный Архив для занятий по делам службы состоящего в ведомстве Министерства Иностранных Дел Титулярного Советника в звании камер-юнкера Александра Пушкина, предписываю Департаменту Хозяйственных и Счетных дел учинить надлежащее по сему распоряжение».
В тот же день Пушкину оформляют свидетельство о его командировании в Москву, необходимое для получения подорожной и «для свободного ему проезда в Москву и обратно», и Пушкин тут же это свидетельство забирает.
Судя по тому, что свидетельство было сложено, когда сургучная печать еще не успела высохнуть (и отпечаталась частично на наложившейся на нее части листа), оформлялось оно в присутствии Пушкина, который тут же сложил его и, вероятно, положил в карман. Чиновник департамента сам бы не стал его так складывать.
Пушкин заходит к родителям и извещает сестру о своем отъезде. 28 февраля Ольга Сергеевна напишет мужу:
«Александр завтра отправляется в Москву вместе с Иваном Гончаровым <…>. Александр едет всего на две недели, по литературным делам. <...>».
Замечу, что в известной книге писем Ольги Сергеевны к мужу эта часть письма ошибочно напечатана как продолжение ее письма от 18 февраля. Правильное соотношение текстов удалось установить сверкой с оригиналами писем в рукописном отделе Пушкинского дома.
Но, в конце концов, Пушкин все же отказывается от поездки в Москву, боясь, что дороги уже совсем испортились. Начиналась ранняя весна. Уже 21 февраля температура днем поднялась выше нуля градусов, а 28 февраля днем было +4,5 градуса по Реомюру, то есть почти 6 (+5,6) градусов по Цельсию.Только 7 марта температура, наконец, опустится ниже нуля, и 9 марта в газете «Северная пчела» будет, наконец, отмечено: «Легкие морозы возстановили на время сообщение между разными частями столицы; в продолжение целой недели жители были заточены в домах, по непроходимости улиц. Не было возможности ездить ни в санях, ни на колесах».
П. А. Плетнев, много лет преподававший в Екатерининском и Патриотическом институтах, пишет для первого номера «Современника» статью «Императрица Мария» – о роли императрицы Марии Федоровны в развитии женского образования в России.
Свою статью П. А. Плетнев начинает словами: «В Феврале нынешняго года здешняя Столица была свидетельницею публичных экзаменов, проходивших в Императорском Воспитательном Обществе Благородных Девиц <Смольном институте> по окончании курса». Экзамены эти происходили с 22 по 28 февраля. Далее он пишет о награждении особо отличившихся воспитанниц императрицей Александрой Федоровной. Это происходило 1 марта. Возможно, что основную часть статьи он начал писать еще в преддверии этих событий.
Вместе со стихами Пушкина («Пир Петра Первого») и В. А. Жуковского («Ночной смотр») статья П. А. Плетнева составит первый печатный (а скорее всего, и первый набранный) лист первой книжки «Современника».
Вероятно, не желая пользоваться услугами Смирдина, Пушкин договаривается с книгопродавцем А. В. Глазуновым, чтобы вся корреспонденция, связанная с «Современником», адресовалась бы в его книжную лавку.
1 марта в «Прибавлении № 49 к Санктпетербургским ведомостям» будет помещено объявление:
«У комиссионера Императорской публичной Библиотеки Андрея Васильева Глазунова, в книжной лавке под No 25, состоящей по Садовой улице против Гостинаго двора, в доме Балабина <…> принимается подписка на издаваемый А. С. Пушкиным, в нынешнем 1836 году Литтературный Журнал под названием: Современник. <…>, первый том выйдет к 1-му Апреля сего года.
Иногородныя Особы, имеющия надобность в присылке пакетов и писем, в Редакцию онаго Журнала, благоволят адресоваться в книжную лавку Андрея Глазунова в С. Петербурге».
Гоголь, обещавший свое активное участие в журнале, пишет обозрение «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», готовит материалы для раздела «Новые книги», пишет статьи «Москва и Петербург (из записок дорожного)» и обзор театральной жизни Петербурга. Его повесть «Коляска» находится уже у цензора, и тот, как будет отмечено в протоколе заседания цензурного комитета, считает необходимым получить разрешение от комитета, «сомневаясь по себе допустить в особенности несколько мест, которыя по сатирическому направлению могут быть различно принимаемы в публике». Сомнение вызывала, например, такая фраза: «У Генерала, Полковника и даже у Маиора мундир был во все растегнут, так, что видны были слегка благородныя подтяжки из шелковой материи, но Гг. Офицеры, сохраняя должное уважение, – пребыли застегнутыми, выключая трех последних пуговиц».
2 марта Н. В. Гоголь отправляет Пушкину еще один драматический отрывок: «Посылаю вам Утро чиновника <в “Современнике” – “Утро делового человека”>. Отправьте ее, если можно, сегодня же или завтра поутру к цензору <А. Л. Крылову>, потому что он может <захотеть взять> ее в Ценз.<урный> комитет вместе с Коляскою, ибо завтра утром заседание.– Да возьмите из типографии статью о журнальной литературе <“О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году”>. Мы с вами пребезалаберные люди и позабыли, что туды нужно включить многое из остающегося у меня хвоста», то есть статья уже набирается, чтобы быть представленной цензору в корректурных листах.
Судя по тону этого письма, Гоголь чувствует себя равноправным с Пушкиным редактором журнала, который он щедро наполняет своими материалами. И даже , может быть, более того. В 1846 г. он напишет: «Впрочем сильного желанья издавать этот журнал в нем <т. е. в Пушкине> не было, и он сам не ожидал от него большой пользы. Получивши разрешенье на изданье его, он уже хотел было отказаться. Грех лежит на моей душе: я умолил его. Я обещался быть верным сотрудником. В статьях моих он находил много того, что может сообщить журнальную живость изданию, какой он в себе не признавал. Он действительно в то время слишком высоко созрел для того, чтобы заключать в себе это юношеское чувство; моя же душа была тогда еще молода; я мог принимать живей к сердцу то, для чего он уже простыл. Моя настойчивая речь и обещанье действовать его убедили».
Приехавший в Петербург 5 марта ученик М. П. Погодина по Московскому университету А. В. Назаров вскоре после приезда встретится с Гоголем, чтобы передать ему только что отпечатанную книгу Погодина «Исторические афоризмы». После этой встречи он напишет Погодину:
«Г.<осподин> Гоголь с благодарностию принял Ваши Афоризмы; он очень удивляется отчего письма его к Вам столь долгое время остаются безответными: он даже пеняет на Вас <…>.
Гоголь мне сказывал, что программа для Новой Истории писана <Н. Г.>Устряловым, который составил ее по готовому уже труду своему. Пушкин не знает, что делать с своим Современником; он уже надоел ему и гонит его отсюда к Вам в Москву».
Так, очевидно, представил Назарову ситуацию Гоголь. Но вряд ли это соответствовало действительности. Отложив поездку в Москву, Пушкин активно занимался «Современником».
И материалы Гоголя Пушкин не принимал без их рассмотрения, а Гоголь не со всеми его замечаниями и суждениями был согласен, но вынужден был принимать их. Похоже, что в душе у Гоголя начало постепенно накапливаться явно не выражаемое и, может быть, им самим еще отчетливо не осознаваемое чувство обиды.
Так, были исключены некоторые пассажи из статьи Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году». М. П. Погодин в 1853 году расскажет Н. С. Тихонравову, что Пушкин «сообщал ему о невозможности напечатать некоторые, очень игривые выражения в статье “о журнальной литературе”». Подобные места сохранились в черновом тексте статьи.
5 или 6 марта князь П. А. Вяземский получает пакет с письмом и книгами от А. И. Тургенева из Парижа и на следующий день приглашает к себе на обед Пушкина и Жуковского.
Вяземский читает им письмо А. И. Тургенева, которое они тут же решают печатать в первом томе «Современника». Пушкин знакомится также с книгами и журналами, присланными вместе с письмом. Решают просить князя П. Б. Козловского написать разбор «Ежегодника Бюро долгот». Речи Скриба и Вильменя, произнесенные во Французской Академии, Пушкин предполагает также использовать в «Современнике», но уже в следующем томе и, вероятно, забирает эти речи с собой, чтобы отдать переводчику.
В эти же дни Пушкин передает в канцелярию Военного министерства на имя министра графа А. И. Чернышева статью Д. В. Давыдова «Занятие Дрездена. 1813 года 10 марта. (Из дневника партизана Дениса Давыдова)» для прохождения военной цензуры.
Материалов уже набирается много, и Пушкин что-то назначает в следующие номера «Современника». Письмо А. И. Тургенева Пушкин хочет непременно поместить в первой же книжке, но оно достаточно объемно. Освобождая для него место, Пушкин отодвигает на будущее ряд уже приготовленных материалов.
10 марта проходит цензуру статья Гоголя «Москва и Петербург (из записок дорожного)», но Пушкин, вероятно, откладывает ее до следующих номеров «Современника», а также и рукопись Гоголевской статьи «Петербургская сцена в 1835 – 1836 годах». Возможно, по этой же причине в разделе «Новые книги» не печатается ряд рецензий, уже подготовленных Гоголем.
Как справедливо, на мой взгляд, замечает Георгий Пантелеймонович Макогоненко, Н. В. Гоголь писал статью «Петербургская сцена в 1835 – 1836 годах», вероятно, рассчитывая, напечатав ее в первой книжке «Современника», подготовить публику к восприятию «Ревизора», разрешение на постановку которого он получает 3 марта.
Но Пушкин, познакомившись с рукописью, делает ряд замечаний. П. В. Анненков позже запишет рассказ Гоголя: «Пушкин, говорил Гоголь, дал мне порядочный выговор и крепко побранил за Мольера. Я сказал, что интрига у него почти одинакова и пружины схожи между собой. Тут он меня поймал и объяснил, что писатель, как Мольер, надобности не имеет в пружинах и интригах, что в великих писателях нечего смотреть на форму и что ку-да бы он ни положил добро свое – бери его, а не ломайся».
Г. П. Макогоненко, анализирую эту ситуацию, пишет: «Было ли замечание о Мольере единственным в этой статье? Вряд ли. Ведь исправление рассуждения о Мольере потребовало бы не больше часа – двух. Значит были и другие замечания, другие несогласия редактора с мнением критика, требовавшие уже серьезной работы. А вполне возможно, что требование Пушкина что-то исключить из статьи встретило решительное сопротивление Гоголя. <…> то, что редактор не пропустил рассуждения Гоголя, которые были ему нужны именно накануне премьеры своей сатирической комедии, породило обиду Гоголя на Пушкина».
Гоголь не оставит Пушкину статьи «Москва и Петербург (из записок дорожного)» и «Петербургская сцена в 1835 – 1836 годах» для публикации в следующих номерах, а, уезжая в июне за границу, увезет их с собой. В «Современнике» они появятся только после смерти Пушкина уже в переработанном виде.
Но Пушкина заботят не только журнальные дела и болезнь матери. Уже почти два года тянется его тяжба с домовладельцем П. А. Жадимировским, в доме которого он снимал когда-то квартиру. Получив очередную повестку с повторным вызовом в 1-й департамент Гражданской палаты для знакомства с составленной там запиской по этому делу, Пушкин 6 марта дает расписку:
«<…> даю сию подписку С. Петербургской палаты Гражданского Суда 1му Департаменту в том, что записку из дела о иске с меня купцом Жадимировским по контракту денег читать и рукоприкладство чинить не желаю».
И в этот же день он, вероятно,  читает в газете «Санктпетербургские ведомости», в разделе «Смесь», любопытную заметку «Письма Вольтера», в которой, в частности, говорится:
«Один из тех скромных литераторов, которые посвящают жизнь свою не громким, но добросовестным трудам, нашел в небольшом Бургонском городе неизвестныя доселе письма Вольтера, представляющия большую историческую занимательность. Они разливают новый свет на Франкфуртскую размолвку, которая до сих пор была весьма запутана.<…> Эта корреспонденция, любопытная во многих отношениях, будет в скором времени издана в Париже».
Зная интерес Пушкина к личности Вольтера, можно не сомневаться, что эта заметка привлекла внимание Пушкина, и он постарается не пропустить упоминаемое издание, на основании которого напишет статью «Вольтер» для третьей книжки «Современника».
7 марта в газете «Русский инвалид» А. Ф. Воейков печатает «Объявление»:
                «Новый журнал.
В нынешнем году будет издаваться новый литературный журнал у нас в С.-Петербурге. Он называется Современник, выходит большими книгами, по 4 тома в год. Подписная цена 25 рублей; с пересылкою и доставлением на дом 30 р. гос.<ударственными> ассигнациями. Вместо длинной и никогда не выполняемой программы, вместо пышнаго объявления, напечатаннаго аршинными буквами на разноцветной бумаге и налепленнаго на окнах книжных магазинов, мы скажем только, что издателем сего новаго журнала – А. С. Пушкин, автор Евгения Онегина, Бориса Годунова и писем Косичкина – остроумных, язвительных и сильных красноречием здравой логики».
Через несколько дней, вскоре после 8 марта, Пушкин как действительный член Российской Академии получит только что изданную Академией брошюру «Заседание бывшее в Российской Академии 18 января 1836 года», и у него возникнет идея дать в «Современнике» параллельно две статьи – о Французской и Российской Академиях, используя материалы, присланные А. И. Тургеневым, и эту брошюру. Этот замысел будет реализован во второй книжке «Современника», а позже Пушкин использует полученную брошюру также в статье «Мнение М. А. Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной» в третьей книжке журнала.
Пушкин расширяет круг привлекаемых авторов. В феврале он видится с братом А. А. Бестужева (Марлинского) Павлом и через него передает Марлинскому приглашение участвовать в «Современнике».
Андрей Николаевич Муравьев предлагает Пушкину свои материалы, а также передает ему рукопись черкеса, корнета Султана Казы Гирея из Кавказско-горского полуэскадрона. Пушкин включает очерк Казы Гирея «Долина Ажитугай» в первый же том «Современника» и пишет к нему послесловие, начинающееся словами: «Вот явление, неожиданное в нашей литературе! Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей; черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно. Мы ни одного слова не хотели переменить в предлагаемом отрывке».
Князь В. Ф. Одоевский знакомит Пушкина с рукописью еще не оконченной повести «Княжна Зизи», вероятно, как с возможным его будущим вкладом в «Современник». В Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, в фонде князя В. Ф. Одоевского, сохранились фрагменты беловика первой четверти повести «Княжна Зизи». Галина Михайловна Седова справедливо предполагает: «Не исключено, что именно этот сохранившийся автограф держал в руках Пушкин».
Между прочим, в этой части повести, в письме главной героини к подруге, имеются такие строчки: «Ракитина дала нам несколько разрозненных русских нумеров журналов, <…> я нашла там прекрасные стихи Жуковского и нового стихотворца Пушкина. Постарайся достать его стихов. Ах, никто так хорошо не пишет, как Жуковский и Пушкин! Так все у них идет к сердцу и невольно остается в памяти. Я все их стихи выписала в мою знакомую тебе тетрадку; теперь она очень потолcтела».
Кроме того, Одоевский показывает Пушкину начало статьи, которая Пушкину нравится, и он хочет тоже поместить ее в «Современник».
Одоевский же берет на себя заботу о переводе речей французских академиков, присланных А. И. Тургеневым.
Князь П. Б. Козловский соглашается написать статью, которая получит наименование «Разбор математического ежегодника на 1836 год», по материалам присланного А. И. Тургеневым «Ежегодника Бюро долгот». Выходя за пределы своей темы, Козловский ставит вопросы о распространении просвещения и популяризации науки в Западной Европе и в России.
Князь В. Ф. Одоевский позже напишет, что «в беседах А. С. Пушкина с друзьями, когда <...> он предпринял издание Современника, постоянно возбуждалась мысль о необходимости показать пример, каким образом можно об ученых предметах говорить человеческим языком и, вообще, как знакомить наших простолюдинов (в зипунах или во фраках) с положительными знаниями, излагая их общепонятным языком, а не так называемым (и поныне!) ученым или учебным языком. Мысль начать наконец вульгаризацию <т. е. популяризацию> науки в русской литературе весьма интересовала Пушкина, и в кн.<язе> Козловском, бывшем тогда в Петербурге, Пушкин нашел человека, вполне способного к такому делу».
Сам Пушкин пишет для первой книжки «Современника» обстоятельную рецензию на «Собрание сочинений Георгия Кониского, архиепископа Белорусского», и, узнав о полученном Гоголем разрешении на постановку «Ревизора», дописывает примечание к своей рецензии на второе издание «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: «На днях будет представлена на здешнем театре его комедия Ревизор».
Получив переписанное письмо А. И. Тургенева и озаглавив его «Париж. (Хроника Русского)», Пушкин отсылает его (возможно, вместе со статьей князя П. Б. Козловского «Разбор математического ежегодника на 1836 год») цензору А. Л. Крылову.
В это же время, получив уведомление о командировании Пушкина в Москву и не зная о том, что он отложил свою поездку, из Придворной конторы 9 марта отправляют отношение обер-камергеру Императорского Двора графу Ю. П. Литте:
         «Двора Его Императорскаго Величества в ведение Г. Оберъ Камергера.
Состоящий в ведомстве Министерства Иностранных дел, в звании Камер Юнкера, Титулярный Советник Александр Пушкин, командирован временно, в Московский Главный Архив, для занятий по делам службы, о чем Придворная Контора сообщает сим в оное ведение».
Таким образом Пушкин избавляется на какое-то время от необходимости присутствия на дворцовых церемониях.
Около 10 марта князь В. Ф. Одоевский извещает Пушкина запиской:
«Переводчик наш занемог, и оттого Вильменова речь опоздала, я только вчера вечером получил ее. Начало я исправлял еще прежде и от того первые листы переписаны, но за следующие извините, что перемараны жестоко; не смотря на это Вы просмотрите еще раз. – За все труды я Вас как издателя прижимаю и требую баночку шиповника. Статья, которую Вы у меня читали, кончена, переписывается и будет к Вам прислана завтра».
Возможно, откликом на эту записку является сохранившаяся записка Натальи Николаевны (по-франц.): «Мой муж ошибся, мой князь, говоря вам, что у нас есть упомянутое варенье. Запас этого года полностью исчерпан, но как только будет новая доставка, я поспешу Вам его предложить».
А 11 марта О С. Павлищева пишет мужу в Варшаву:
«Матери очень плохо; может быть, ей осталось жить всего несколько дней. Когда вы получите это письмо, ее, быть может, уже не будет. Врач сказал мне, что на этой неделе все может быть кончено.
Она еще в сознании, улыбается Лёле <полуторагодовалому сыну О. С. Павлищевой>, но это – мертвец, ничего не могло ее спасти. Она обречена была еще с этой осени; все то время, что она продолжала жить, было лишь долгой агонией. Я видела, что надежды больше нет, но думала, что она сможет еще протянуть год-другой. Врач говорит, что ее источила печаль. Отчаяние отца тревожит меня сверх всякой меры: он не в состоянии сдерживаться, громко рыдает подле нее – это ее пугает, заставляет волноваться. Я попыталась ему это сказать – он раскричался на меня, забывая, что я теряю мать. Право, не знаю, как мне быть. Александр появляется ненадолго, как и остальные; я с ней совершенно одна <...>
Счастье еще, что Александр не уехал, как собирался,– его испугали дурные дороги».
А 15 марта князь П. А. Вяземский напишет И. И. Дмитриеву в Москву:
«Теперь бедный Пушкин печально озабочен тяжкою и едва ли не смертельною болезнию матушки своей».
Примерно в это же время, в середине марта, Пушкин получает из Елабуги «Записки» «кавалерист-девицы» Н. А. Дуровой и 17 марта пишет ее брату, пересылавшему «Записки»:
«Очень благодарю Вас за присылку записок и за доверенность, Вами мне оказанную. Вот мои предположения: I) я издаю журнал: во второй книжке оного (т. е. в июле месяце) напечатаю я Записки о 12 годе (все или часть их) и тотчас перешлю Вам деньги по 200 р. за лист печатный. II) Дождавшись других записок брата Вашего <«братом» названа Н. А. Дурова, писавшая о себе в мужском роде>, я думаю соединить с ними и Записки о 12 годе; таким образом книжка будет толще, и следственно дороже.
Полные Записки, вероятно, пойдут успешно после того как я о них протрублю в своем журнале. Я готов их и купить, и напечатать в пользу автора – как ему будет угодно, и выгоднее. Во всяком случае будьте уверены, что приложу все возможное старание об успехе общего дела».
Цензор А. Л. Крылов возвращает Пушкину рукопись князя П. Б. Козловского, разрешив ее печатать, а также рукопись статьи «Париж. (Хроника русского)», отказываясь разрешить ее напечатание в том виде, как она была ему представлена. Из письма А. И. Тургенева он вычеркивает большие фрагменты с сообщениями об отставке французских министров, о политическом процессе Фиески и других участников покушения на жизнь короля Франции, о русском министерстве финансов, о тенденциях общственного развития в Западной Европе и тому подобное, рассматривая все это как новости политические, печатание которых Пушкину не разрешено. Вычеркивает также фамилии хозяек русских салонов в Париже: С. П. Свечиной, М. А. Свистуновой, Е. В. Мейендорф, С. С. Киселевой, Т. И. Шуваловой, Л. Н. Жюльвекур-Всеволожской, оставив только их инициалы.
Пушкин пишет П. А. Вяземскому:
«Ура! наша взяла. Статья Козловского прошла благополучно; сей час начинаю ее печатать. Но бедный Тургенев!... все политические комеражи его остановлены. Даже имя Фиески и всех министров вымараны; остаются одни православные буквы наших русских католичек, да дипломаток. Однако я хочу обратиться к Бенкендорфу – не заступится ли он?».
Пушкин предпринимает дипломатический ход и 18 марта пишет председателю Санктпетербургского цензурного комитета князю М. А. Дондукову-Корсакову:
«Пользуясь позволением, данным мне Вашим сиятельством, осмеливаюсь прибегнуть к Вам с покорнейшею просьбою.
Ценсурный комитет не мог пропустить письма из Парижа <имеется в виду мнение А. Л. Крылова> как статью, содержащую политические известия: для разрешения оной, позволите ли, милостивый государь, обратиться мне к гр.<афу> Бенкендорфу или прикажете предоставить сие комитету?».
На это М. А. Дондуков-Корсаков отвечает:
«На последнее письмо Ваше имею честь ответствовать Вам, милостивый государь, что по встреченному затруднению С. Петербургским Цензурным комитетом в пропуске статьи: Письмо из Парижа, обстоятельство сие будет представлено Комитетом на разрешение Главного Управления Цензуры».
Получив этот ответ, Пушкин напишет на его обороте: «С Ценз.<ором> спорить-де можно, а с В.<ашей>. М.<илостью> нет».
Пушкин возвращает рукопись статьи «Париж. (Хроника русского)» цензору А. Л. Крылову, сопровождая ее запиской:
«Князь М. А. Корсаков писал мне, что Письма из Парижа будут рассмотрены в высшем комитете. Препровождаю их к Вам; одно замечание: Письма из Парижа Тургенева печатаются в М.<осковском> Наблюдателе, не как статьи политические, а литературные».
Вечером 22 марта из окон пушкинской квартиры на Гагаринской набережной видно и слышно, как вскрывается Нева. В «Северной пчеле» напишут: «Ныне прекрасная река наша освободилась от зимних цепей необыкновенно рано, чего нельзя было ожидать по суровости минувшей зимы. <…> Ранее нынешняго вскрылась она только однажды».
Между тем, 24 марта книжный магазин Ф. Беллизара направляет Пушкину письмо: «Так как просьбы, с которыми мы обращались к вам много раз, неизменно оставались без результата, мы вынуждены повторить шаг, который не может быть вам более докучен, чем он нам неприятен». К письму приложен счет за книги, приобретенные Пушкиным в кредит в 1834 –1836 гг. на общую сумму 2172 р. 90 к.
В эти же дни Пушкин посещает мастерскую скульптора Б. И. Орловского, где среди других работ видит модели памятников Кутузову и Барклаю-де-Толли, которые в 1837 г. будут установлены у Казанского собора. Под впечатлением от увиденного он пишет стихотворение «Художнику» («Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую...») и датирует его: «25 Март 1836». Это – едиственное стихотворение, написанное им за первые три месяца года.
В этот же самый день, 25 марта, князь М. А. Дондуков-Корсаков, наконец, отправляет письмо А. И. Тургенева в Главное управление цензуры, сопроводив его отношением:
«Комитет, основываясь на том, что в журнале Современник должны быть помещаемы статьи чисто литературные, признал себя не в праве дозволить Г. Цензору Крылову одобрить к напечатанию в оном предметы, могущие подать повод к политическим суждениям, и по желанию издателя предоставил мне испросить на сие разрешение Высшаго Начальства».
С. С. Уваров как Председатель Главного цензурного управления прочитывает статью и устно сообщает Дондукову-Корсакову свое разрешение одобрить ее к напечатанию, за исключением отмеченных цензором мест. Дондуков-Корсаков сообщает о полученном разрешении цензору А. Л. Крылову, тот ставит на статье свою разрешительную подпись и возвращает ее Пушкину. Это происходит уже в последних числах марта. Статья срочно отправляется в набор.
26 марта Пушкина посещает С. Н. Глинка, переехавший из Смоленска в Петербург и сдавший за месяц до этого в цензуру рукопись своих «Записок», и Пушкин просит дать что-нибудь из них в «Современник». Глинка позже напишет Пушкину записку, в которой пообещает передать ему две первые части «Записок», которые уже прошли цензуру и напишет:
«Ваш Современник будет Сопотомственником. *Это термин моего изобретения; но гения не изобретешь. Он появляется под влиянием своей звезды и продолжает жить в потомстве*».
28 марта Глинка приносит обещанную рукопись, но не застает Пушкина, который, наверняка, находится в доме умирающей матери.
На следующий день ее не станет.
Итак мы вернулись к тем дням, с которых я начал рассказ.
1 апреля.
Надежду Осиповну отпевают. Пушкин готовится сопровождать ее тело в Святогорский монастырь.
Каретный мастер И. Эргарт ремонтирует двухместную карету Пушкиных.
Выходит апрельская книжка журнала «Библиотека для чтения». Сенковский переходит в атаку на всех и вся.
В отделе «Критика», помещена резко отрицательная рецензия на книгу С. П. Шевырева «История поэзии».
В разделе «Литературная летопись» не менее резкий отзыв О. И. Сенковского на книгу М. П. Погодина «Исторические афоризмы».
Наконец, в разделе «Разные известия» О. И. Сенковский (без подп.) пишет:
«Африканский король Ашантиев, говорят, объявил войну Англии, и уже открыл кампанию. Александр Сергеевич Пушкин, в исходе весны, тоже выступает на поле брани. Мы забыли сообщить нашим читателям об одном событии: Александр Сергеевич хочет умножить средства к наслаждению читающей публики родом бранно-периодическаго альманаха, под заглавием “Современник”, котораго будет выходить четыре книжки в год, или родом журнала, котораго каждые три месяца будет являться по одной книжке. И еще – этот журнал, или этот альманах, учреждается нарочно против “Библиотеки для чтения”, с явным и открытым намерением – при помощи Божией уничтожить ее в прах». Далее он сообщает, что он «думает о предприятии А. С. Пушкина по прочтении его программы», хотя никакой программы “Современника” нигде напечатано не было. Но Сенковского это не смущает: «как горько, как прискорбно видеть, когда этот гений, рожденный вить безсмертные венки на вершине “зеленаго Геликона”, нарвав там горсть колючих острот, бежит стремглав по скату горы в объятия собравшейся на равнине толпы Виофян, которая обещает, за подарок, наградить его грубым хохотом! Берегитесь, неосторожный гений! Последние слои горы обрывисты, и у самого подножия Геликона лежит Михонское болото. Бездонное болото, наполненное черною грязью! Эта грязь – журнальная полемика; самый низкий и отвратительный род прозы, после рифмованных пасквилей <намек на оду “На выздоровление Лукулла”>».
Первым на выпад Сенковского горячо откликается Князь В. Ф. Одоевский. Он тут же пишет небольшую статью «Несколько слов о “Современнике” и передает ее Н. И. Гречу в «Северную пчелу», где она будет напечатана 17 апреля.
А Пушкин и в эти скорбные дни продолжает работать. Думаю, что именно способность работать, творить, несмотря ни на что, иногда казалось бы, вопреки тому, что пыталось помешать ему, – именно эта способность позволяла Пушкину стойко переносить все выпадавшие невзгоды.
Он заканчивает работу над статьей «Александр Радищев», ставя в конце дату «3 апреля 1836».
Князю В. Ф. Одоевскому он пишет:
«У меня в 1 № <”Современника”> не будет ни одной строчки вашего пера. Грустно мне; но времени нам не достало – а за меня приятели мои дали перед публикой обет выдать Совр.<еменник> на Фоминой <неделе; в 1836 г. – с 6 по 12 апреля>.
Думаю 2 № начать статьею вашей, дельной, умной и сильной – и которую хочется мне наименовать О вражде к просвещению; ибо в том же № хочется мне поместить и Разбор Постоялого Двора под названием о Некоторых романах <статья будет опубликована в третьей книжке под названием “Как пишутся книги”>. Разрешаете ли Вы? <…>
Я еду во вторник. Увижу ли Вас дотоле?
Весь Ваш
А.П.»
Они увидятся.
Накануне отъезда Пушкин посещает князя В. Ф. Одоевского, очевидно, для того, чтобы обсудить вопросы, связанные с выпуском «Современника».
Ю. К. Арнольд, впоследствии известный музыковед, будет вспоминать:
«Это было, помнится, на Фоминой неделе <которая в 1836 г. начиналась 6 апреля>, когда я в третий раз явился к князю Владимиру Федоровичу <Одоевскому, с которым Арнольд познакомился зимой 1835 – 1836 гг.>.
Сняв свой редингот и подымаясь по лестнице, вижу я, что на верху выходит князь в сопровождении господина средняго почти роста, и последний, собираясь уже спускаться по лестнице, вдруг останавливается, да, поворачиваясь к князю Одоевскому, вновь с ним заговаривает шепотом. Я также остановился на середине лестницы, чтобы не помешать разговору, и только невольно рассматриваю посетителя. Лицо у него продолговатое, худощавое, смугло-бледное, глаза-же большие, но какого они цвета, разобрать я не мог; брови густыя к верху поднятыя; нос слегка горбатый, да будто не много придавленный; губы алыя, полныя; на голове черные курчавые волосы; широко расчесанныя бакенбарды того же цвета. Длинный сюртук на нем с синеватым отливом; и в левой, назад заложенной, руке огромная, довольно еще новая, но несколько уже смятая шляпа. Разговор длился не долго, и незнакомец быстро спустился мимо меня, а внизу швейцар чрезвычайно почтительно надел на него широкий, темно-синяго цвета, плащ-альмавива.
Когда я дошел до верха и поклонился князю, он, подавая руку, спросил меня <далее разговор – по-франц.>:
– Вы его не узнали?
– Но кого же, господин князь? возразил я.
– Ну как же, того, кто только что вышел! Это был Пушкин!»
8 апреля Пушкин уезжает, сопровождая гроб с телом матери; с ним вместе едет Алексей Николаевич Вульф, приехавший в Петербург 1 апреля.
9 апреля Пушкин – в дороге, а в Петербурге из Гуттенберговой типографии в Цензурный комитет доставляют положенные экземпляры отпечатанной первой книжки «Современника», и цензор А. Л. Крылов подписывает билет на выпуск его в свет.
11 апреля Пушкин привозит прах Надежды Осиповны в Святогорский монастырь, договаривается о погребении, а сам вместе с А. Н. Вульфом отправляется в Голубово к его сестре Евпраксии Николаевне Вревской («Зизи» давних пушкинских стихов).
А в этот же день в Петербурге Н. Н. Пушкина дает расписку книгопродавцу А. Ф. Смирдину:
«Получено 11-го апреля от Александра Филипповича Смирдина 2000 р. ассигнациями за 100 экземпляров Современника».
Из Гуттенберговой типографии, где печатается журнал «Современник», Смирдин получил 100 экземпляров первой книги, а уплатил авансом за 100 годовых комплектов (со скидкой 20% за комиссию).
13 апреля состоялись похороны Надежды Осиповны. Ее кладут рядом с ее родителями: Осипом Абрамовичем Ганнибалом и Марией Алексеевной, урожденной Пушкиной. При погребении вместе с Пушкиным присутствуют Алексей Николаевич Вульф, баронесса Евпраксия Николаевна и барон Борис Александрович Вревские, Мария Ивановна Осипова и, вероятно, Прасковья Александровна Осипова.
Баронесса Е. Н. Вревская, вспоминая позже, расскажет: «После похорон он <Пушкин> был чрезвычайно расстроен и жаловался на судьбу, что она и тут его не пощадила, дав ему такое короткое время пользоваться нежностью материнскою, которой до того времени он не знал. Между тем, как он сам мне рассказывал, нашлись люди в Петербурге, которые уверяли, что он при отпевании тела матери неприлично весел был».
На следующий день Пушкин отправляется в Петербург вместе с мужем Евпраксии Николаевны, но перед отъездом пишет два письма – Н. М. Языкову и М. П. Погодину
«Отгадайте, откуда пишу к Вам, мой любезный Николай Михайлович? из той стороны <…>, где ровно тому десять лет пировали мы втроем – Вы, Вульф и я; где звучали ваши стихи, и бокалы с Емкой <жженкой из рома и вина>, где теперь вспоминаем мы Вас – и старину. Поклон Вам от холмов Михайловского, от сеней Тригорского, от волн голубой Сороти, от Евпраксии Николаевне, некогда полувоздушной девы, ныне дебелой жены, в пятой раз уже брюхатой, и у которой я в гостях. Поклон Вам ото всего и ото всех Вам преданных сердцем и памятью!
Алексей Вульф здесь же, отставной студент и гусар, усатый агроном, Тверской Ловлас – по прежнему милый, но уже перешагнувший за тридцатый год. Пребывание мое во Пскове не так шумно и весело ныне, как во время моего заточения, во дни как царствовал Александр; но оно так живо мне вас напомнило, что я не мог не написать Вам несколько слов в ожидании, что и Вы откликнитесь. Вы получите мой Современник; желаю, чтоб он заслужил Ваше одобрение. Из статей критических моя одна: о Кониском <в этой фразе намек на непричастность к статье Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году»>. Будьте моим сотрудником непременно. Ваши стихи: вода живая; наши – вода мертвая; мы ею окатили Современника; опрысните его Вашими кипучими каплями».
И – М. П. Погодину в Москву:
«Пишу к Вам из деревни, куда заехал в следствии печальных обстоятельств. Журнал мой вышел без меня, и вероятно Вы его уж получили. Статья о Ваших афоризмах <о книге “Исторические афоризмы” в разделе “Новые книги”> писана не мною, и я не имел ни времени, ни духа ее порядочно рассмотреть. Не сердитесь на меня – если Вы ею недовольны. Не войдете ли Вы со мною в сношения литературные и торговые? В таком случае прошу от Вас объявить без обиняков ваши требования. <…> Сегодня еду в П.<етер>Б.<ург>. А в Москву буду в мае – порыться в Архиве, и свидиться с Вами».
15 апреля Пушкин – в дороге, а к петербургским газетам в этот день прикладывается на отдельном листе:
                «ОБЪЯВЛЕНИЕ.
                Поступил в продажу первый том
                СОВРЕМЕННИКА,
                Литтературнаго журнала, издаваемаго А. С. Пушкиным.
Цена за годовое издание 25 р. ассиг.<нациями>, а с пересылкою 30 р.
Продается во всех книжных лавках.
В первом томе помещены: Стихотворения – Пир Петра Великаго. Ночной смотр, Жуковскаго. Скупой рыцарь. Из Анд. Шенье. Роза и Кипарис, Князя Вяземскаго. Проза: Императрица Мария. Путешествие в Арзрум, А. Пушкина. Разбор сочинений Г. Конискаго. О Рифме, Барона Розена. Долина Ажитугай, Султана Казы-Гирея. Коляска, повесть, Н. Гоголя. О движении Журнальной Литтературы 1834 и 1835 годов. Утро деловаго человека, Н. Гоголя. Разбор математическаго Ежегодника, Князя Козловскаго. Париж (Хроника Русскаго). Новыя книги».

Всего в Гуттенберговой типографии было заготовлено 6 000 экземпляров таких объявлений.
Первый том «Современника» вышел к своим читателям.