Кремень

                Мама хотела назвать меня Ваней, очень уж она отца любила, но бабульки посоветовались, и результатом их советов, назван я был в честь деда, не дожившего до моего рождения - Василием. Не знаю, что повлияло, Святцы ли,  по которым моё появление на свет выпало на это имя, или огромная любовь и уважение к покойному деду, а скорее всего и то, и другое. Так уж совпало.
У деда Василия было два сына, Николай да Иван. Старшие для младших всегда в авторитете. Отец в брате души не чаял. Коля мог объяснить непонятное,  рассказать то, что интересовало, а если нужно, даже  заступиться. Разница в два года позволяла братьям быть еще и друзьями, такими, что ближе придумать нельзя. Николай был целеустремленным, учился хорошо, увлекался радиоделом. Жила-была дружная семья. И дальше бы так, жить да радоваться, ан нет - война. Старшему - шестнадцать, младшему - четырнадцать. Мальчишки рвались на фронт. Но кто возьмет -то? Малы еще.
Девять классов успел закончить мой дядя - призывной возраст. Да разве дело в призывном возрасте было? Пошел сам, не дожидаясь повестки.
Не все на войне герои, не все пришли с орденами да медалями, после самой страшной войны.
Ушел дядя в армию, по ускоренной программе подготовили, и на фронт. Воевал совсем мало. Ранение, госпиталь, опять на фронт и всё… Бабушке моей, да деду, вручили бумагу со словами «Ваш сын, Родин Николай Васильевич, в боях за Социалистическую Родину, верный воинской Присяге…». Мало ли таких…?  Но боль своя, хотя наверное и чужой боли не было тогда. Что с того, что восемнадцать? Что с того, что дядя ни разу не целовал девушку?
Война. Есть ли слово страшней?
Отца призвали тоже. В семнадцать. До фронта дело не дошло. Учили на младшего командира. Победу он встретил в воинской части в Армении. Долгожданную Победу, доставшуюся такой дорогой ценой и для моей семьи, и для моего народа. Под этим понятием я подразумеваю весь народ огромного Союза.
В семье часто вспоминали Николая. Отец рассказывал о том, что когда узнал о гибели брата, единственным желанием было - скорей на фронт и отомстить.
Бабушка оплакивала сына до конца своих дней.
Да еще наваждение по датам, совсем уж запоминающимся… Пятого декабря, сорок четвертого, в день тогдашней Конституции, голубь к ним в дом залетел через сенцы. Больной весь, раненый. Выхаживали они его как могли. Бабушка с дедом думали об одном, только вслух друг другу не говорили. Боялись. Не выходили. Аккурат, в день рождения моего отца, двадцать пятого декабря - голубь умер. Тут- то бабуля и запричитала - Это душа Колина с нами прощаться прилетала... Дед и утешал и прикрикивал, мол, какая связь? Ты чего беду пророчишь?
Казенную бумагу принесли позже. Вручил почтальон бабушке, отведя глаза, треугольное письмецо, с датой гибели ее старшего сына, которая совпала с днем рождения младшего...
Какая радость, когда дети рождаются, и какая невыносимая боль знать о том, что сына больше нет, пусть даже и погибшего смертью храбрых, пусть даже в боях за Родину.
Мой отец не отличался сентиментальностью, он человек своего поколения, закаленного множеством испытаний и перипетий эпохи. Кремень! Заставить таких плакать - возможно ли?
Хотя нет, возможно. Я видел дважды. Впервые, когда отец хоронил маму.
И еще раз…
Когда жену мою увезли в роддом , я простоял все роды под окном. Узнав, что первенец мальчик, а мама и малыш чувствуют себя неплохо, счастливый вернулся домой.
Отец был дома, и выдавало его волнение лишь курение прямо на кухне, в поддувало печи. Обычно он себе такого не позволял, выходил во двор. Поскольку кремень - спросил вяло. Роды ведь обычное дело: «Как Света? Родила?» Я, несмотря на то, что жена рожала впервые, попытался, насколько было возможно, скорчить безразличную физиономию, все таки, сын кремня, ответил: «Да, мол, родила.»
Иван Васильевич какое-то время курил, потом спросил:
- Кого?
- Мальчика.
Спрашивал он так, словно ему было не интересно. Выставлять напоказ внутридушевные переживания у кремней не принято.
Я старался отвечать в тон задаваемым вопросам. Выходило плохо у обоих. Тем более, я точно знал, отцу это всё далеко не безразлично, а мне очень хотелось поделиться.
Отец встал, пожал мне руку, обнял.
- Как назовете?
- Николаем… Пусть будет Родин Николай Васильевич!
Папа прижал меня к себе так крепко, как никогда раньше. Держал, чтобы я не видел его глаз. Долго не отпускал. Плечи слегка дергались. Кремень беззвучно рыдал…