Гебист поневоле

В далеком теперь уже 1975 году мне, освобожденному секретарю заводской комсомольской организации предложили путевку за рубеж.
В Италию.
Дело было соблазнительное, путевка возможно была горящей, поскольку какая-то поспешность в оформлении понадобилась. Всю бюрократию я не помню уже, поскольку от поездки остались более яркие впечатления, но у меня были проблемы.
Путевку в капиталистическую страну получить в те времена было не совсем сложно, но к кандидатам были определенные требования.
Существовало определенное соотношение между в разнарядках между количеством инженерно-технических работников, интеллигенции и рабочих в формируемой группе. Должно было быть определенное количество членов партии. Собирались характеристики и соблюдались другие формальности.
Заводская комсомольская организация была в масштабах областного центра средней, где-то порядка двухсот комсомольцев. Полностью освобожденного от других забот комсомольского вожака не полагалось, но в подобных случаях шли на дозволенные хитрости. Комсорг числился где-нибудь в подразделении завода, там ему вели табель, там он получал зарплату, а рабочее время проводил среди молодежи, организуя ее на трудовые подвиги, спортивные достижения и продуктивный отдых. Работа была интересная, в основной массе своей неформальная и увлекательная.
Я был проведен по рабочей сетке, учился на вечернем факультете института, был членом партии несмотря на свою молодость.
Так что моя кандидатура все показатели необходимые обеспечивала. Большую часть финансовых затрат брал на себя профсоюз, личный взнос был символичен, на валюту меняли двадцать рублей, на которые выдали двадцать тысяч лир по тогдашнему курсу. Этой суммы было за глаза достаточно, поскольку курс доллара мы в Союзе в те времена держали в ежовых рукавицах.
Но меня терзали другие сомнения.
Дело в том, что отец мой всю войну, четыре года, провел в немецко-фашистском плену, где выжил и чудом бежал. Прошел все проверки СМЕРШа, после которых его все равно отправили на лесоразработки в Мордовию.
Хотя к 70-м об этом периоде его биографии все уже забыли, и он получал все юбилейные медали, которые сразу же переходили в мои ящики с игрушками. Но к той поре, когда я уже планировал выскочить из родительского гнезда, папа всегда наставлял меня:
-сынок, никогда не рассказывай, что отец твой был в плену. Мои документы чистые…..
Много позже я узнал, что отец купил нормальные документы за пару бутылок самогона у участкового. И такое было возможно в послевоенной суматохе….
В анкетах же тогда был вопрос, были ли кто-нибудь из родственников интернированы или в плену.
Вопрос был не из легких. Со своими сомнениями я отправился к второму секретарю райкома комсомола. Он вызывал у меня симпатию и доверие.
И он оправдал мои надежды, мудро рассудив:
-знаешь, Михаил, если напишешь правду, тебя органы проверят и не факт, что пропустят. А если не напишешь, то не факт, что тебя проверят….
Я так лукаво и поступил. Но я и слова этого не понимал тогда: интернирован….
Документы мои проверку прошли, был назначен день отъезда, но за день до него меня в пожарном порядке разыскали и велели доставить в обком профсоюза, где оформлялись документы.
Зашел в назначенный кабинет, представился. Один из трех мужичков в кабинете кашлянул и два других как-то незаметно испарились.
Оставшийся представился:
-я Гурский, сотрудник Госбезопасности….
И передо мной пролетела вся жизнь…. Меня бы не приговорили, но работы я мог лишиться. Все мои близкие родственники уже ждали подарки….
А Гурский тихо продолжал:
-мы посмотрели Ваши документы, послужной список, и решили предложить Вам в этой поездке помочь нам…
-Да, да, конечно, я не против… мямлил я.
-ну, вот, Вы даже согласны…. С хитринкой в голосе завершил Гурский.
Я потихоньку оживал….
Руководителем группы был назначен редактор одной из районных газет, что никак не шифровалось.
Парторгом партийной организации, создаваемой на время поездки, был избран слесарь станкозавода Лев Иванович Гурский. Я же был его законспирированным агентом. Подозреваю, что и в женской половине был свой агент.
Прилетели в Италию без приключений. Правда, нам посоветовали снять значки с изображением Ильича, поскольку итальянцы народ горячий и не поголовно членствуют в компартии. На стенах домов были сплошь покрыты надписями, посвященными Альдо Моро, которого в то время толи убили уже, либо только похитили.
Но Италия была прекрасна, и мы без боязни покоряли ночной Рим…
Но отработать свой хлеб сотрудника КГБ мне пришлось.
Нам разрешили взять с собой по литру вина либо водки. На обед и ужин полагалось 250 грамм итальянского вина. Этого вполне хватало нашим неиспорченным еще антиалкогольной борьбой организмам. Но ужины наши требовали большего, и мы выставляли на стол свои запасы. Мужская часть свои резервы израсходовала раньше, женщины были более прижимисты и выставляла свою часть алкоголя по мере необходимости. А поскольку я был самым молодым, то наряду с ролью гебиста я исполнял и роль гонца в номера за очередной бутылкой.
И в один из вечеров, когда я пробегал мимо коридорного с пакетом в руках, он вдруг протянул мне звонящий телефон. Но с дивана быстро соскочили пара крепких парней, выхватив у меня телефон и продолжив за меня
диалог.
Я вернулся в ресторан взволнованным и возбужденным.
Во-первых, я как агент КГБ столкнулся с сотрудниками спецслужб лицом к лицу.
Во-вторых, мне надо было доложить по инстанциям и получить инструкции.
В-третьих, на мою активность влиял алкоголь.
И вернувшись за стол, я принялся привлекать внимание Гурского знаками, жестами……
Кстати, Гурского перед нами раскрыли очень оригинально и в тоже время просто.
Его громко, на весь зал, пригласили во время обеда на русском языке к телефонному звонку из посольства.
Уже вернувшись на родину, до меня дошли мои настоящие функции. Мы должны были следить за умеренностью увлечения нашими туристами порнографией. В этой области мера была не у всех.
Диковаты мы были в то время, диковаты.
Но мы никого не сдали, под расправу не подвели. Может быть и в этом была наша задача.
Италия оставила у нас самое доброе впечатление. Двадцать рублей оказалась очень большая сумма. Все близкие были очень довольны.
Я же вспоминаю Италию с особо загадочным настроением.
Вот только мучаюсь иногда. Простят ли мне потомки и сограждане мое сотрудничество с органами?