Изменчивая неизменность

Изменчивая неизменность

  Мазок, ещё, и на белом холсте возникает силуэт. Нет, не то. Песок. Он течёт, он изменяется, как время. Сейчас ему понятно, что находят художники в работе с песком – не появляющиеся, но исчезающие картины – ничто не вечно, всё меняется. Когда-то у Шелли он прочитал стихотворение «Изменчивость». Это не было откровением, но было лучшим воплощением идеи в словах. Теперь он знает, какой материал несравненно воплощает эту же идею в живописи -  песок.
 Вот она идёт – картина начинает жить. Вот наклоняется к розе – его пальцы проворно разгоняют и укладывают песок, повторяя её движения. Если снять это на камеру, получится отрезок её жизни, отражённый в песке. Она отходит от цветка, улыбается и поднимает лицо к солнцу. Он едва поспевает за ней, неотрывно следя за каждым движением, каждым изгибом тела. Она кажется неотделимой от пейзажа вокруг, от этих гор, что обрамляют городок со всех сторон, от этих плакучих ив, что склонились над горным потоком, от роз, заботливо рассаженных здесь же и вполне гармонирующих со всем, к чему не прикладывались специальные усилия человека.
 Она движется, быстро. Она растёт. Он не сразу понимает, что она приближается к нему. Руки рисуют песком и наконец замирают – она остановилась возле него и смотрит на его работу. Он видит её лицо совсем близко. Оно возмутительно красиво.
- Это я? – спрашивает она, кокетливо наклоняя голову.
Он молчит. Ему кажется, ещё одно слово, и магия разрушится, как уже рушилась не однажды в его жизни, стоило ему сблизиться с женщиной. Он не хочет сближения с ней. Он не хочет её узнать, потому что неминуемо будет разочарован. Пока она частица этого мира, крохотное мерило времени, она прекрасна, неизведанна и загадочна, как всё, что создал Бог.
-Вы не отвертитесь, - настойчиво говорит она, - признайтесь, что это я.
Он смотрит в её зелёные глаза – они затягивают своей глубиной, но он не хочет в них утонуть.
- Нет, - говорит он. – Это просто время, а Вы лишь его носитель.
- Фу, - дразнит она его, - какое неотёсанное слово «носитель». А я-то подумала, что впервые в жизни встретила романтика. Она притворно надувает губы и укоризненно смотрит на него.
- А Вы местный или отдыхаете здесь? – допрашивает она.
- Отдыхаю, - он смешивает песок – чудо разрушено, время остановилось.
- Что Вы наделали? – она по-настоящему ошарашена, как будто даже растоптана. – Вы уничтожили меня! Зачем?
- Ваш образ, - поправляет он. – Вы – целы и невредимы.
- Вы – безжалостны и, похоже, абсолютный чурбан, несмотря на очевидный талант.
Он не удивлён. Она оскорбила его. Женщины любят оскорблять. Они всегда делают это, когда знают, что не получат того же в ответ.
- Не вздумайте меня рисовать опять. Я не хочу быть снова стёрта – у меня это вызывает суеверный ужас – хуже, чем разорвать фотографию.
Она разворачивается на каблуках и идёт прочь. Его руки вновь летают, пальцы управляют песком. И вот из небытия возникает силуэт, он уменьшается и девушка удаляется. Наконец, она исчезает за поворотом. Стоп. Время останавливается.
  Он берётся за кисть, и на холсте, наскакивая друг на друга, появляются длинные мазки – это вечные горы и вечный, хоть и быстротечный горный ручей. Он хватается за ручей – время снова пошло. Ещё пара часов и картина готова. Он не отдаёт себе в этом отчёта, но она прекрасна, потому что ручей бежит, хоть и стоит на месте – ему удалось невозможное.
  Из-за поворота появляется она. На ней другое платье – бирюзовое, перехваченное в талии серебристым поясом. И точно такая же серебристая лента пропущена меж прядей карамельно-рыжих волос. Она волшебно красива. Он не задаёт себе вопроса, для него ли она так оделась – он знает, что для него или другого мужчины – какая разница? Она знает, что красива и может завоевать любого. Он снова берётся за дело, жалея, что у него нет голубого и серебристого песка, чтобы передать оттенки её платья и ленты в волосах на фоне другого голубого неба и другой серебристой воды.
  Она идёт мимо. Она не смотрит на него. Останавливается, кружится, будто от избытка чувств. Непросто успевать за этими движениями, но он справляется, вновь ловя себя на мысли, что надо попросить кого-нибудь заснять его работу. Потом мрачнеет – хотел отразить изменчивость, а всё же жаждет запечатлеть её, превратив в застывший фильм. Доволен, что никто не снимает, и снова повторяет на песке её движения.
  Стоп. Она остановилась и смотрит на него.
- Вы – маньяк, - доносится до него её высокий голос с ноткой деланного испуга. Он не отвечает. Она явно заинтригована им.
- А Вам не жаль своих усилий? Какой смысл в том, что Вы делаете, если никто этого не видит?
- Это вижу я, - говорит он.
- Если то, что делает человек, не нужно другим, его деятельность бессмысленна, - заявляет она.
- Любая деятельность бессмысленна, - отзывается он.
- Да ну? – изумляется она. – Если художник выставляет свои картины, он приносит радость другим людям, не так ли? В этом весь смысл: дарить радость другим.
- Вы серьёзно? – он не верит ей, ни секунды не верит. Она вся соткана из восхищения самой собой. Она меньше всего заботится о чужой радости – только о своём впечатлении на людей. Только это приносит ей истинное удовольствие.
 В поле его зрения появляется другая женщина. Она ещё молода, но уже с затаённым страхом разглаживает кремом по утрам и вечерам наметившиеся в уголках глаз гусиные лапки, пока ещё искренне веря, что сможет с ними справиться и отодвинет старение на неопределённый срок. Она движется медленно, как будто вбирая в себя всю красоту вокруг. Он забывает о собеседнице и сосредотачивается на женщине.
- Вы угрюмый, разочаровавшийся в жизни гений, - слышит он знакомый высокий голос прямо у уха. Девушка заглядывает в его творение, а затем смотрит туда же, куда смотрит он.
- Ну-ну, - говорит она едким тоном, - похоже, Вы страдаете дальнозоркостью.
Он не реагирует на её укол.
- Что ж, удачи. Теперь работать будет легче – не так быстро, - добавляет она и, гордо вздёрнув античный подбородок, удаляется в сторону мостка, полубраслетом охватившего изящный рукав реки.
  Женщина продолжает идти, мягко ступая по грунтовой дороге. Она не видит художника, а не притворяется, что не видит. Она разглядывает вековые деревья по обе стороны дороги, замирает, услышав пение дрозда. Любуется им. Достаёт из сумки кусочек хлеба, заботливо прихваченный из санаторной столовой. Пытается кормить дрозда. Но вместо чёрной птицы с ярко-жёлтым клювом к ней слетаются голуби. Женщина разочарована, но кормит голубей – ей жаль обмануть их ожидания.
  Работа кипит. Стайка голубей у ног наклонившейся к ним женщины. Хлеб заканчивается. Женщина идёт дальше и, оборачиваясь, улыбается на сбившихся в серое перистое облако птиц. Он не хочет, чтобы она ушла. Он мысленно просит её задержаться здесь, в поле его зрения. В ней есть притяжение и ещё что-то очень важное, что он не может облечь в слова.
  Стоп. Она видит его, и время останавливается. Она смотрит на него, он – на неё. Она смущена.
- Я испортила Вам пейзаж? Простите, - говорит она громко.
- Наоборот, Вы его наполнили, - отвечает он.
Она смущена ещё больше.
- Я уже ухожу. Ещё раз извините, - произносит она и делает несколько торопливых шагов в сторону того же мостка, за которым какую-нибудь пригоршню мгновений назад исчезла её предшественница.
- Если Вы уйдёте, мне нечего будет рисовать. Время остановится, - очень серьёзно бросает он ей вдогонку.
  Женщина останавливается, оборачивается и удивлённо смотрит на художника.
- Но ведь это доля всякого художника – рисовать остановившееся время. Иначе Вам надо стать оператором и гоняться за временем с утра до вечера.
  Он улыбается. Она за какой-то миг разгадала его тайну.
- Я в каком-то смысле оператор, - говорит он, - только вместо камеры руки.
- И что же Вы ими делаете? – спрашивает она, делая два неуверенных шага в его сторону.
- Рисую время.
 Женщина подходит и смотрит на песочное полотно.
- Это голуби? – спрашивает она, удивлённо глядя на бело-рыжую пернатую стаю, которая клокочет под его рукой.
- Да, - говорит он, пожимая плечами, медленно разметая песок, по мере того как насытившиеся птицы, не найдя больше крошек, покидают стихийную трапезную.
- Это фантастика, - завороженно говорит она. – Я никогда такого не видела. Как же Вам не горько? Ваши картины появляются и исчезают с быстротой времени. И их никто не видит кроме Вас самого.
- Вы тоже считаете, что человек должен дарить радость другим, и в этом смысл его жизни?
- Отнюдь, - говорит она горько. – Смысла в жизни нет и в то же время в ней множество смыслов. Почему не подарить радость себе, особенно когда рядом нет никого, кто хотел бы подарить её тебе? – она осекается. - Простите, я что-то не то сказала.
- Не то, что Вы думаете, - говорит он. – Вы думаете, что не желая того, намекнули на моё одиночество и этим задели. Напрасно. Я счастлив одиночеством.
- Что ж, - она внимательно вглядывается в лицо художника, - не смею Вас больше его лишать. Но и остаться в качестве модели не смогу – хочу прогуляться по парку.
-Первый день в Кисловодске? – спрашивает он.
Она кивает и, ещё раз взглянув на него, начинает неуверенное движение к мосту.
- Погодите, - слышит он свой голос со стороны и удивлённо смотрит на женщину, не понимая, что теперь делать. Он не хочет нового романа, но не хочет её потерять.
  В эту смысловую и растянувшуюся по времени паузу с моста входит его первая незнакомая знакомая. Она делает вид, что не замечает немую сцену или правда её не замечает, ослеплённая своей целью.
- Ну-ка признавайтесь, что ждали меня, а делали вид, будто я Вам безразлична.
 Женщина переводит взгляд с художника на девушку. С её лица спадает заинтересованность.
- А что же Вы не фиксируете время – руки устали? – насмешливо-кокетливо продолжает девушка.
  Они равняются с женщиной. Та отворачивается от художника, переходит мостик и углубляется в парк.
 Он закрывает глаза и стоит так некоторое время. Девушка продолжает что-то говорить, но он её не слышит. Он открывает глаза, и в них сейчас не взгляд творца. В них – полный решимости взгляд мужчины. Он складывает всё в просторную сумку и быстрыми широкими шагами идёт через мост в густую зелень парка.