-1-
Ирисовое небо. Горизонт тёмно-синем неправильным меандром лежит на вершинах сосен и кипарисов. Жара золотой жижей растекается по угловатым камням, с пятнами буро-зеленого мха, по стволам деревьев, выкрашенным почти бесцветной краской зноя; расплывается по ручьям и озерцам, смешиваясь с прозрачным вином холодной воды; сползает плавно с пригорков и холмов и падает обломанными раскаленными прутьями с острых, зазубренных скал. Жидкое золото с огненной колесницы Гелиоса струится тонкими жгучими ручейками и затекает под толстые когтистые корни, под огромные серые глыбы, похожие на уснувших сатиров, под таинственные своды папоротников и впитывается в землю, и исчезает в преисподней . . . и вдруг вырывается из черной трещины, ползущий по стене страшной пещеры ярко-желтой осой, рассыпается на мириады искрящихся брызг и оседает блестящим серебристо-лимонным налетом на пахучей жесткой хвое.
Храм будто охвачен белым-белым неубывающим, неиссякаемым пламенем и стоит будто не на земле, а на этом пламени. К храму идут мужчина и женщина в белоснежных полупрозрачных одеждах. Перед тем как войти внутрь они снимают обувь и сбрасывают с себя одежды.
Мужчина и женщина, взявшись за руки, осторожно ступают по мозаичному полу на котором изображена юная богиня. Они останавливаются в центре храма. Откуда-то сверху льется тихий ровный неяркий свет. Мужчина и женщина прижимаются обнаженными телами друг к другу. Нежная прохлада драпирует их тело-тела своей тонкой прозрачной материей. Они набирают полные легкие воздуха и начинают петь. То ли они отделяются от земли, то ли земля уходит у них из-под ног. Два голоса сливаются в один. Радостная светлая мелодия гимна заполняет весь храм несказанным очарованием. И где-то в высоте сверкает лазурная молния.
-2-
Маленькая синяя искра - посланник вечного неба - прыгала по зеркальной бронзе статуй и канделябров, будто крошечный сапфировый шарик, сметая с них суетную пыль, которую еще не успели стереть рабы. Было тихое прохладное утро. Эос еще нежилась в подсиненной перине облаков, и только несколько рыже-золотых локонов выбивались из мягкого белого хаоса. Воздух тонким голубым льдом лежал на деревьях и храмах. Казалось, дунет ветерок, и он начнет ломаться с приятным хрустом и падать разбитыми зеркалами на землю.
Кай медленно прохаживался по портику в одной тоге, и холод покалывал его плечи рожками подвыпивших фавнов. Но он не замечал этого. Его мысли вновь и вновь обращались к недавно прочитанным стихотворениям Проперция и Тибулла.
«Кинтия, ты мне одна и дом, и родители вместе,
Вся моя радость в тебе, все мои чувства твои».
«Слава меня не влечет, лишь Делия вместе была бы …»
Эти строки всё время вертелись в голове. «Неужели можно так влюбиться в женщину, чтобы забыть родной дом и родителей? - недоумевал Кай. Неужели Венера сильнее Гестиии и Юпитера? Проперций говорит о своей Кинтии как о святая святых, будто он влюбился не в женщину, а в саму Киприду. Неужели любовь так сильна? А слава? О Славе я мечтал всю жизнь. И вдруг – так спокойно: «Слава меня не влечет . . .» Как спокойно он это говорит этот Тибулл. Любовь для него важнее, чем Слава. Сначала он мне был отвратителен этот мягкотелый Тибулл, но что-то возвращает мои мысли к его стихам и отвращение проходит. И всё же я не пойму. Может потому что я никогда не любил? А есть ли она вообще эта любовь? Отец всегда смеётся над этим словом. «Есть похоть, - говорит он, - а любовь придумали эллинские поэты, а наши эллинофилы повторяют за ними этот вздор, как дрессированные вороны. Есть похоть, и её время от времени нужно удовлетворять, ибо она не даёт нормально жить. Вот и всё». «Как легко всё объяснить, когда хочешь это объяснить. Я смутно чувствую, что отец неправ. Но кто прав? И где правда?»
- Похвально ходить холодным утром в одной тоге, ты закаляешь тело, мой мальчик, - жёсткий суровый голос отца катился по портику как осадная башня. – Как провёл ночь? Как спалось?
- Хорошо, - Кай хотел сказать отцу, что ему снилась проперциева Кинтия – обнажённая с фаллическим жезлом Вакха и в венке из ало-фиолетовых роз. Интересно, как бы отреагировал этот железный римлянин на подобное сообщение? Но Кай лишь улыбнулся. Его отец – Квинт Целлий Аквила не читал не только стихов, но и вообще ничего, кроме деловых документов. А уж вакханалии его приводили в бешенство. Была бы его воля он бы стёр Элладу с лица земли, и вместо светлых аттических храмов и изящных коринфских колонн понаставил бы везде мрачных грубых алтарей Марсу. Не смотря на это он был префектом Клеопатр – небольшого города внутренней Ахайи, как римляне стали называть родину скульпторов и поэтов.
- Мне надоело сидеть в этой глуши, - Кай почти вызывающе посмотрел на отца, - мои силы здесь увядают как цветы под полуденным солнцем.
- Ты мечтаешь командовать легионом?
- Я мечтаю быть хотя бы простым легионером и изведать ужас и сладость боя.
- Ты настоящий римлянин и достоин своих предков. Но погоди. Не спеши. Всему своё время. Плоды не появляются раньше цветков.
- Томление иссушает меня как беспощадная засуха иссушает водоёмы.
- А вот это мне уже не нравится. Это попахивает эллинской поэзией. Поменьше читай. Лучше вспоминай деяния наших предков. Их спокойное мужество и терпение. Вспомни Муция Сцеволу.
- Да-да, - Кай пробежал глазами по строгим колоннам портика. Спорить с отцом, что-то доказывать ему, а уж тем более делиться с ним своими чувствами – совершенно глупо.
- Ты просто немного заскучал. Ничего. Я хочу устроить гладиаторские бои и травли в честь победы цезаря в Армении. Это тебя немного развлечёт.
Эос уже мчалась на розовой квадриге, разгоняя вместе с лёгким Зефиром сонные пушистые облака.
- Надеюсь, - ответил Кай и пошёл в свою комнату, безуспешно отбиваясь от навязавшегося видения вакханки-Кинтии, которая почему-то выходила из моря как Анадиомена.
Кай врал отцу сам того не желая. Действительно, раньше он хотел командовать легионом и мечтал о славе Цезаря или Александра, или на худой конец быть простым легионером, но совершить какой-нибудь выдающийся подвиг… Но теперь… Теперь он сам не знал чего хотел. Единственное, что он понимал отчётливо – ему смертельно надоело жить от рассвета до заката, от обеда до обеда в бездействии и скуке провинциального быта. Он томился этим миром и хотел попасть в мир иной, даже если его там ждали бы гибель или страдания.
«Кажется, я спустился бы в Эреб лишь бы не скисать здесь, как козье молоко», - думал Кай, собираясь вместе с отцом посмотреть на доставленных звероловами зверей, предназначавшихся для травли и гладиаторских игр.
Животные были великолепны: пятнистые зеленоглазые леопарды буквально пульсировали своей подвижностью, грацией и гибкостью, метаясь по клеткам; жёлтые львы надменно взирали на людей как ассирийские цари и восхищали своей спокойной силой; волки заставляли любоваться своей гордой свирепостью и дикой жаждой свободы. Каю вдруг захотелось быть вольным необузданным хищником, у которого кровь пенится в жилах, и изумрудные глаза блестят предчувствием борьбы и опасности, восторга и боли.
Горизонт был захламлён серыми неподвижными тучами, сквозь которые не пробивались лучи Авроры. Утро было угрюмое и мрачное, как слепой циклоп. Кай полубодрствовал полуспал. Открыв один глаз, он безучастно смотрел на тяжёлое гранитное небо. Он ещё не вышел из чертогов Фантаса. Афродита, Кинтия и Делия купали его в мраморном бассейне, в котором вода благоухала ирисами и розами. Груди женщин плавно колыхались как волны залитого солнцем моря. Грёзы то становились нежной плотью, то рассыпались радужными искрами. Но вдруг кто-то копьём кольнул Кая в спину. Он испуганно обернулся. Перед ним стояла Диана-охотница в шлеме Афины-Паллады и в доспехах амазонки. Она стояла неподвижно и улыбалась Каю. Он огляделся: вокруг был лес. Когда он вновь посмотрел на Диану, она стояла к нему спиной и была обнажённой. Волосы струились по плечам как свет оливковой луны. Кай хотел подойти… Его кто-то окликнул. Кинтия? Делия? Афродита? «Господин мой». Афродита его называет господином? А Дианы уже не было и леса тоже – лишь утро серым угольком очерчивало фигуру старого раба.
- Господин мой, Вас требует к себе отец, - сказал слуга.
Кай вскочил с постели. Он растерянно осознавал случившуюся метаморфозу. Наконец он окончательно проснулся.
- Что случилось? – спросил он раба, подававшего ему сандалии, - почему отец зовёт меня в такую рань?
- Господин мой, пропали животные, предназначавшиеся для игр. Видимо кто-то ночью усыпил стражу, ибо она до сих пор не может прийти в себя, и выпустил из клеток всех животных. Судя по следам, все звери гурьбой ринулись в лес, и там их следы рассеиваются. Никаких человеческих следов не обнаружено. Я так думаю, животных выпустила сама Артемида, и это нехорошее предзнаменование. Будет или землетрясение или мор. А может и нашествие варваров.
Отец был разгневан как Аякс, но внешне не выказывал гнева. Он почитал стоицизм и пытался подчиняться принципу апатии, но если бы его сейчас оставили одного, совершенно одного, он бы в захлёбе бешенства переколотил все статуи в доме.
- Что ты скажешь Кай? – голос отца был жесток как у консула во время децимации.
- Кто-то решил сорвать игры, - неопределённо ответил сын.
- Но кто? Никаких следов, кроме звериных.
- Сама Диана… - полуиронично заикнулся Кай.
- Что ты мелишь! – Квинт Целлий Аквила пронзил сына сариссами своих беспощадных серых глаз.
- Ты собираешься снарядить отряд для поисков? Но кого? Кого ты будешь искать и где?
Отец молчал. Его гневу нужен был выход. А выхода не было. Бессильный взгляд блуждал по мозаичному полу.
Молчание нарушил раб. Он сообщил, что прибыл начальник охраны. Каменные глаза Квинта Целлия сверкнули – вот на ком можно согнать злость.
Начальник охраны – центурион – был бледен как плесень. Префект коротко, но резко отчитал его, затем спросил: - Часовые пришли в себя?
- Нет. Непохоже чтобы их напоили вином, иначе бы они уже протрезвели. Скорее им дали какого-то зелья. Здесь, я думаю, не обошлось без колдовства.
- Ещё что-то можешь сообщить нового?
- Я осмотрел все клетки. На запоре одной я обнаружил длинный светлый волос. Несомненно женский. Я думаю, это какая-то колдунья выпустила зверей, ибо обыкновенный человек побоялся бы делать это. Ведь звери бы его растерзали. А колдуньи могут завораживать зверей и сами превращаться в них…
- Достаточно, - перебил его префект. Больше ничего нового?
- Нет.
- Можешь идти. Когда очнуться часовые, приведи их ко мне. О твоём наказании я ещё подумаю.
Лицо центуриона было как у деревянного истукана, покрытого белой пылью. Бездвижное, резко очерченное. Ни капельки чувства. Когда он вышел, Квинт Целлий обернулся к сыну: - Твоё мнение?
Кая так и подмывало сказать: «Сама Диана, белокурая охотница, открыла клетки», но он сдержался, решив, что в огонь и так достаточно плеснули масла.
- Надо проверить всех кто занимается в городе колдовством, ворожбой, гаданием, прорицаниями…
Кай с облегчением вздохнул, когда вышел из дому. Город гудел как пчелиный улей, толкуя о случившемся и перетолковывая события на разные лады. Праздник был отменен и перенесён, пока не будут доставлены новые животные, но никто не огорчился. Народу было чем заняться, а это главное. Обсудить происшествие – сегодня было главным делом жителей Клеопатр. Над городом носилось одно, не терпящее возражений мнений – сама Артемида выпустила животных на волю, и это неспроста. Оно носилось над Клеопатрами как обезумевший стриж, обрастая всё новыми и новыми домыслами, выдумками и бреднями. Чума, землетрясение, наводнение, засуха, война, голод, нашествие крыс, саранчи, даже стимфалидов и драконов; варваров, кентавров и амазонок; огненный дождь, невиданной силы ураган и всеобщее помешательство предрекали то там, то здесь. Одни рыдали, другие хихикали в кулак; одни транжирили деньги в кабаках и лупанариях, другие зарывали клады. Было страшно и весело.
До самого вечера Кай бродил по городу. Сидеть дома в тяжёлых мёртвых миазмах, исходящих от злости отца, было бы безумием. Принимать участие в распутывании этого дела ему тоже не хотелось. Скучные допросы, выяснения, угрозы, намёки… Ему вообще почему-то хотелось, чтобы тайна этого происшествия так и осталась тайной для всех.
Возвратившись домой, Кай выслушал ряд упрёков от отца, узнал, что стражники до сих пор не оклемались и не произнесли ни одного членораздельного слова, и что допрошено уже много колдуний и ворожей, но толку никакого. Кай собрался уже было идти спать, но вбежавший раб сказал, что с префектом срочно хочет говорить начальник охраны, который осуществлял допрос колдуний.
Центурион был румяный и возбуждённый, будто утром здесь стоял совсем другой человек.
- Старая ведьма Скора, которая живёт на северной окраине, говорит, что знает кто выпустил зверей.
Глаза колдуньи были цвета подгнивающей травы. Они были маслянисты и непроницаемы, зато сами проницали всё насквозь. От едкого взгляда Скоры Каю стало не по себе. Её взгляд обволакивал липкой паутиной и высасывал по капельке жизненные силы. Лицо её, испещрённое сотнями морщин, несло отпечаток былой красоты. Подкрашенные волосы были стянуты в узел на затылке, на шее – ожерелья из ракушек, зубов какого-то мелкого зверька, рыбьей чешуи, семян каких-то неизвестных растений, сердолика. На запястьях костяные, серебряные и медные браслеты с загадочными рисунками и знаками. Чёрный пеплос Скоры был вышит золотою ниткою. В правой руке колдунья держала прозрачную склянку, в которой сидела, угрюмо уставившись в одну точку, огромная бородавчатая жаба.
- Ты знаешь кто выпустил зверей? – спросил Квинт Целлий.
- Я не видела, но я знаю.
Кай был поражён не столько ответом колдуньи, сколько её ртом. Он не сомневался, что ведьма будет шамкать, выставляя свои гнилые одиночные клыки и бурые гадкие дёсны. Но он ошибся. Отвечая, Скора блеснула всеми своими ровными белоснежными зубами. Каю даже подумалось, что они искусственные и сделаны из мрамора. От этого, как ни странно, неприязнь к колдунье у него ещё больше возросла.
- Это сделала моя ученица, гордячка Каллия. Она живёт сейчас где-то в лесу, одна. Сбежала от меня и от всех. А была моей лучшей ученицей… Я ненавижу её, - жирные лоснящиеся глаза Скоры сверкнули сухим колким огнём. – Поэтому и говорю вам о ней. Это точно она, кто же ещё. Найдите и убейте её!
Губы чародейки извивались тонкими омерзительными фиолетовыми глистами. Они будто жили отдельно от неё и лишь подражали её скользкой мимике. Кай почему-то представил себе как в рот колдуньи входит огромный, раскалённый до красна, железный кол, и глаза её, наливаясь кровью, лопаются.
- Где она живёт? – спрашивал префект.
- Точно не знаю.
- Как она выпустила животных? Почему они её не растерзали?
- Это проще простого для того, кто посвящён в мистерии Гекаты.
- Ты тоже могла бы это сделать?
- Конечно. Но зачем мне это? Я люблю жить в мире с властями. И аккуратно приношу жертвы божественному цезарю. А эта надменная Каллия не хочет жить в мире ни с кем…
- Как она выглядит?
- Высока, стройна. Волосы цвета бледной луны. Глаза немного раскосые, зеленоватые, как морская вода. Под глазами несильно выступают бугорки скул. Есть в ней варварская кровь. Дикость кочевников еле заметным ручейком течёт в её жилах. Уж я-то её знаю…
Седлая Кентавра, своего любимого коня, Кай, глядя на его пышную рыжеватую гриву, представил себе трёхликую ужасную Гекату с львиной, песьей и лошадиной головами. «Неужели у неё такая же грива? Когда Кентавр умрёт, его голова будет служить Гекате? Волосы цвета бледной луны. Каллия должно быть красивая. Само имя её об этом говорит – «Каллия» - красивая. И колдунья! Лучшая ученица этой мерзости. Посвящена в мистерии Гекаты…» Он почувствовал под рукой толстую жилку на шее Кентавра – будто дотронулся до самого Млечного Пути или до женского соска – одинокой звезды. Женская грудь была как плоть сна. Метаморфозы грёз и видений прополыхали яркой молнией. И уже заочная симпатия и даже любовь тихо подбирались к сердцу.
Вопреки протестам отца (правда, не таким уж настойчивым), Кай возглавил поисковый отряд. Приказ Квинта Целлия был однозначен – доставить преступницу живой и только живой, чему тёмно-лиловые пиявки Скоры были недовольны – извивались, кривились и морщились, облепляясь зеленовато-серой слюной.
Горы были погружены в синеватую дымку. Эос только-только просыпалась, и из-за горизонта выглядывал лишь край её пурпурного пеплоса. Лес спал под тонким покрывалом росы, и ему снилась уже растаявшая ночь, полная падающих звёзд. Тишина льдистым хрусталём заполняла промежутки между деревьями, травами и скалами. Но до слуха дриад и ореад, хранящих эту первозданную тишь, глухим эхом доносился стук копыт. И нимфы не могли уберечь тонкий хрусталь: он бился и крошился под беспощадным железом подков.
Целый день отряд Кая прочёсывал лес – ничего. Солдаты обследовали каждую встречающуюся пещеру, заглядывали под каждый куст, - но нигде не было намёка на следы прячущейся колдуньи.
Когда лучезарный Феб погнал свою колесницу к горизонту, Кай скомандовал привал. Передав командование декуриону, он спешился и, не сопровождаемый никем, побрёл через лесную чащу. Каю хотелось побыть одному. Смутные, непонятные чувства мучили его. Ему хотелось не найти Каллию и вместе с тем он хотел её отыскать. Он искал её, как голодный зверь ищет добычу, и вместе с тем боялся обнаружить её. Он хотел её пленить, чтобы посмотреть на неё и поговорить с ней, но ему не хотелось отвозить пленницу в город к своему отцу. Ему была отвратительна мысль о расправе над ней. Ему любопытно было узнать как и зачем Каллия освободила зверей и вместе с тем его страшил сам разговор с колдуньей, её слова, полные чар и заклинаний. Ему хотелось увидеть её глаза и вместе с тем ему становилось жутко от мысли, что её взгляд может заколдовать насмерть, что это могут быть глаза Медузы Горгоны.
Закат разгорался: на деревьях появились красные, пурпурные, розовые, лиловые листья. Стволы стали фиолетовыми. Начиналась пора трёхликой богини. Камни, деревья, кусты, травы стали приобретать причудливые очертания, будто невидимая рука медленно изменяла их формы. Приближающаяся ночь, как Цирцея, прикасалась ко всему и ваяла чудовищ.
Кай вышел на берег небольшой лесной речки, густо заросшей камышом. Берег был крутой и обрывистый и лишь в одном месте лежал пологим полумесяцем с крупными зёрнами малинового песка. Движущееся зеркало реки отражало растапливающийся алый воск солнца. Сквозь прозрачную розоватую воду было видно дно с змеевидными, химерическими, фаллическими водорослями. Пахло подгнивающей растительностью, свежестью воды и телами наяд.
Кай хотел подойти к воде и умыться: ощутить на своём лице прохладные пальцы нимф и влажные поцелуи реки. Он сделал шаг и вдруг застыл на месте. На песке, пропитанном красками заката, стояла обнажённая девушка. Она будто выросла из-под земли. Ещё мгновение назад её здесь не было. Или Кай её просто не заметил? Светлые волосы девушки, подкрашенные гранатовыми лучами солнца, крупными волнами ниспадали к ягодицам. Она стояла спиной к Каю и смотрела на пожары заката. Незнакомка была похожа на тонкую гибкую иву, высеченную из розово-бежевого мрамора. Казалось, что она была мгновенно отлита из расплавленного закатом песка. Тишина стояла незыблемыми пирамидами, и лишь река шепталась с камышами. Кай смотрел, широко открыв глаза, и не шевелился. Он не сомневался, что это и есть Каллия. Однако кто-то внутри него загадочно шептал: «Это сама Диана».
Закат перевоплощался как пурпурный Протей, попавший в западню облаков. И девушка, заворожённая его метаморфозами, сама казалась порождением буйной фантазии отходящего ко сну розовокрылого Феба. Она долго стояла, слитая с ним в одно целое.
Когда пламя заката стало гаснуть, колдунья наконец вышла из оцепенения и подошла к воде. Кай же не мог пошевелить пальцем. Теперь он увидел её в профиль: маленькие груди вырисовывались белыми треугольниками на синем холсте сумерек. Она зашла по щиколотки в воду и присела. Весёлые сиреневые струи стали взлетать из-под её рук. Крупные сверкающие капли на мгновение зависали в воздухе и казались маленькими звёздами, вынырнувшими из реки, в которой уже отражалось звёздное небо.
Наигравшись в волю, девушка полностью погрузилась в чёрно-серебряную воду. Ночь поглотила закат, лишь горизонт был отчёркнут тонким кровавым волосом. Но стало не намного темнее – небо было плотно усыпано звёздами.
Кай перевёл дыхание и, тихо ступая, сменил позицию. Он наблюдал за купальщицей, и что-то непонятное, чудесное и ужасное происходило с ним. Он будто покрывался шерстью, руки и ноги отвердевали, и пальцы на них сливались в единую роговую массу. Череп ломило. Казалось будто лопаются кости на голове, и сквозь них пробиваются какие-то чудовищные растения. Внезапно у Кая промелькнула мысль: «Неужели меня ждёт участь Актеона?» Сердце его замерло от нахлынувшей жути. Он вспомнил сон, который ему снился накануне того дня, когда были выпущены звери. «Это Диана, сама охотница Диана, Дева… я увидел её… и теперь…» - сердце Кая то бешено колотилось, то замирало. А широко раздувшиеся ноздри уже улавливали запах оленьей шерсти. Голова тяжелела, а лицо стало вытягиваться.
Колдунья выходила из реки. Вода стекала с неё тонкими струйками и падала на остывающий песок капельками янтаря. На звёздно-белом влажном сверкающем теле смутно выделялись розовые шарики и золотой треугольник. Девушка смотрела в сторону Кая, но не замечала его. А он задыхался от шерсти, покрывающей его лицо, и от роговых ветвей, оттягивающих назад голову.
Девушка обсыхала под холодными лучами звёзд, запрокинув голову и подняв руки к фиолетовому небу. Вся её восхитительная нагота отражалась в зрачках юноши. Но он уже не был собой. Он хрипел и тяжело дышал. Четыре крепких ноги рвали тело вперёд.
Рассекая чащу, сминая кусты, он помчался в хаотическую бездонность ночи. Его преследовали. Он слышал конский топот и ржанье, победные возгласы настигающих охотников, свист, пронзавших серебряную темноту, стрел. Сердце выламывало грудную клетку…
«Кай! Господин!» - вдруг донеслось до него, и эхо унесло в глубину ночи слабые отголоски. Он остановился. Берег был пуст. Жемчужный песок лежал ровным лоснящимся шелком. Ни единой складки, ни единого следа. Река по-прежнему перешёптывалась с камышами и не спеша катила подсеребрённые воды. Звёзды невозмутимо глядели на землю. Ночное небо от них было приторно-белым. «Кай! Господин!» - снова донеслось из чащи, и снова воцарилась необыкновенная тишина. Юноша оглядел себя. Неужели он заснул, и всё это ему приснилось? Он недоумевал.
Пересиливая страх, Кай ступил на девственный песок. Песчинки плотно прижимались друг к другу, словно звёзды в эту чудесную ночь. Еле заметные волны чистейшего песка катились к воде и у самой её кромки становились выпуклыми. Они плавно пересекали весь берег и нигде не прерывались. «Неужели мне всё померещилось, пригрезилось?.. Неужто Геката околдовала меня?..»
Наконец-то он отозвался ищущим его, но не двинулся с места, пока на берег не вышли декурион и три солдата.
По дороге в лагерь Каю на каждом шагу мерещились олени с песьими, лошадиными и львиными головами. В каждом кусте он видел сгорбившуюся Гекату, в каждом дереве – чудовищ, разрывающих вставшего на дыбы оленя.
Всю ночь Кай просидел у костра, терзая себя всё теми же вопросами. Образ белокурой обнажённой девушки стоял перед глазами. Ему было страшно и в тоже время он испытывал какое-то сладкое чувство.
Утром отряд продолжил поиски, но они были безрезультатны. Ещё два дня длилось это бессмысленное блуждание по лесу. В Клеопатры солдаты вернулись уставшими и раздражёнными, а Кай бледным и осунувшимся от бессонных ночей и раздумий.
-3-
Тучи медленно и неуклюже, словно гигантские чудовищные черепахи с бородавчатыми наростами и рогами наползали на небо и проглатывали солнце, как упавшее переспелое яблоко, а оно вновь выныривало из-под их уродливых панцирей и лап, бросало на землю пучки печальных лучей и вновь скрывалось в какой-нибудь серой пасти. Было тихо и душно. Надвигалась гроза. Деревья стояли в каком-то сомнамбулическом напряжении, опустив жёлтые иссыхающие, парализованные жарой, ветви, и ожидали благодатного ливня, который напитает их корни и омоет с листьев грязную липкую пыль, удушающую своими ничтожненькими лохмотьями тряпиц всё живое.
Кай угрюмо бродил по портику туда-сюда, как хищник в узкой и тесной клетке. Его тёмно-русые волосы слиплись от пота и пыли и были похожи на гниющие водоросли. Поблёкшие голубые глаза рассеяно бегали, отражая ряды равнодушных колонн. Уже два дня не сбриваемая щетина торчала на подбородке и впалых серых щеках рыжими безобразными колючками. Тога Кая была не белой, а жёлто-серой от толстого слоя пыли и жирных пятен. «Или я видел саму Диану или я сошёл с ума. Это была не Каллия. Никакой Каллии нет. Скора – это порождение стиксовых болот – просто посмеялась над нами. Это сама Диана выпустила зверей. И в лесу я видел Диану, а может и саму… Гекату?..»
- Что с тобой происходит? – каменный голос Квинта Целлия заставил вздрогнуть Кая.
- Ничего… - пожал он плечами.
- Посмотри на кого ты похож? Может ты болен?
- Может… - безразлично ответил Кай.
- Тогда я позову врачей…
- Лучше позови гетер, - неожиданно для самого себя выпалил Кай.
- Тебя мучит неутолённая страсть? И только из-за этого ты так опустился? – голос отца переполнился брезгливостью.
- Меня мучат неутолённые сны, - загадочно прошептал Кай.
- Что?!
- Мне надо сходить в термы и сменить тогу, - выдавливая из себя улыбку и бодрый голос, сказал юноша, - я чувствую себя не вполне здоровым, горячий пар изгонит из моего тела недуги.
- Если ты страдаешь из-за какой-то девки…
- Нет, я просто нездоров. Я схожу в термы и, надеюсь, всё пройдёт. Это небольшая хандра, незачем беспокоить врачей.
- Хорошо. Я хочу снова допросить Скору, может откроются новые подробности об этой её ученице, Каллии. Должен же я её выудить из леса и закопать живьём!
- Закопать живьём?!
- Да, а что тебя удивляет?
- Но может никакой Каллии вовсе нет. Может Скора сама выпустила зверей и хочет запутать нас. Мы прочесали весь лес, но не видели… - Кай осёкся.
- Нет. Из допросов других колдуний, а также соседей Скоры явствует, что у неё была ученица по имени Каллия, но несколько месяцев тому назад бесследно исчезла.
- Но может Скора убила её…
- Маловероятно, - Квинт Аквила криво улыбнулся, - скорее эта старая ведьма чего-то не договаривает, поэтому я и хочу её ещё раз допросить.
- Но может эта Каллия ушла не в лес, ведь никто не знает куда она пропала?
- Возможно. Вот поэтому я ещё раз допрошу старуху.
Когда отец ушёл, Кай облегчённо вздохнул и прислонился к колонне. «Закопать живьём? Кого? Саму Диану?» Юноша нервно захохотал.
- А ведь Скора не лжёт.
Смех Кая оборвался ужасом. Он повернул голову и увидел перед собой ту же обнажённую девушку, которую видел на берегу лесной речки. Она стояла совершенно спокойно, не стесняясь своей наготы. Водопады волос закрывали её маленькую грудь и ниспадали на живот, сквозь них виднелся серебряный напёрсток пупка, а ниже тёмным золотом выделялся выпуклый таинственный треугольник; тонкая талия переходила в плавные волны бёдер, по которым едва скользили руки девушки.
Кай хотел что-то сказать, но язык поворачивался с трудом, как у пьяного.
- Скора не лжёт, - повторила девушка, - я Каллия. Я действительно считалась её ученицей, но лишь считалась. Я больше училась не у неё, а у самой Гекаты, у Дианы, у Афродиты, у Персефоны, у Цирцеи, Медеи, Ангитии; я училась у нимф и селенов, у самого Пана, Приапа и Кибелы, у Геи-Хтонии и Урана, у демонов и даже у самого Танатоса. У Скоры многому может научиться тот, кто едва слыхал о мистериях Гекаты, но тому, чьё сердце пропитал фимиам этих мистерий, чьё тело наполнилось соками этих мистерий, чья душа слилась с духами этих мистерий, тому учение Скоры не даст почти ничего. Она действительно могущественная колдунья, но всё же она далека от настоящего ведовства. Потому что она боится. Она боится бездны. Когда её нога проваливается в бездну, она делает шаг назад, я же стараюсь её перейти. Именно этому меня научили боги. Скора боится богов, особенно Гекаты и подземных, я же люблю их.
Кай сделал шаг по направлению к девушке, хотя ноги были свинцовыми, но ничего членораздельного так и не мог сказать.
- Я живу в гроте у лесной реки… - Каллия лёгким движением отбросила волосы с груди, и Кай увидел два белых заострённых яблочка с тёмно-розовыми виноградинами. Он сделал ещё шаг и споткнулся. Когда он поднял глаза, Каллии уже не было. В тот же миг ноги его стали лёгкими, почти невесомыми. Он оббегал весь портик, заглянул за каждую колонну – никого. «Бред, бред, бред», - твердил Кай, - надо идти в термы и расслабиться, а затем выпить вина. Сны уже снятся днём наяву. Ицелону, Фобетору и Фантасу мало ночи, они издеваются надо мной ещё и днём». Он прислонился к одной из колонн щекой, тяжело дыша. И вдруг увидел на выщербленном полукруге колонны длинный белоснежный волосок. Дрожащими пальцами Кай взял его и поднёс к глазам. Волосок был шекловистым и тонким, а главное очень длинным. Кай наверняка знал, что ни у одной женщины в доме нет таких длинных и белых волос. «Может отец купил новых рабынь?» - успокаивал себя юноша, спеша к управляющему. Но тот сказал, что никаких новых рабынь в доме нет. Кай окончательно растерялся и не знал что думать и делать. «Я, наверное, сошёл с ума», - только и твердил он.
- Ты ещё до сих пор здесь? – вывел его из оцепенения отец.
- Уже иду, - поспешно ответил Кай и поплёлся в термы.
Жёсткая постель казалась лебединым пухом разомлевшему, распарившемуся телу Кая. Сладкое вино слегка кружило голову. Юноша расслабился, успокоился и прикрыл глаза. Перед взором сразу же возникла лесная речка и пологая выбоина берега с белым крупным песком. Кай открыл глаза и наполнил бокал вином. «Надо принести жертвы лемурам и богам сновидений, да и Гекате не мешало бы, а то эти грёзы меня доконают», - думал Кай, наслаждаясь вакховым нектаром. Он осушил бокал, поставил его на столик, перевернулся на другой бок и замер… На краю ложа спиной к нему сидела обнажённая Каллия и расчёсывала свои длинные звёздно-лунные волосы. Кай зажмурился с такой силой, что перед глазами заплясали жёлтые и голубые искры. Когда открыл глаза – никого не было. Кай бросился к краю ложа: на простыне, переплетаясь друг с другом, лежало несколько длинных волосков.
Более терпеть было невозможно. Переоблачившись в кавалерийский хитон, Кай помчался на конюшню. В коридоре он наткнулся на отца.
- Куда спешишь? – строго спросил Квинт Целлий.
- К гетерам, - бросил сын.
- Ты пьян! – голос отца сорвался почти на визг.
Кай ничего не ответил и зашагал прочь.
- Так и знал, что из-за бабы, - Квинт Целлий Аквила с отвращением поморщился, - отправлю его простым легионером в действующую армию в Армению, пусть лучше хлебнёт крови, чем скиснет здесь от пьянства и слюнявых поцелуев гетер.
-4-
Рыжий Кентавр нёс Кая по направлению к лесу и казался пепельно-золотым от покрывавшей его пены. Он представлялся Каю крылатым Пегасом, а не обыкновенным конём – так легко и стремительно летел Кентавр. Правда юноша не обременял коня – Кай не взял с собой ни оружия, за исключением небольшого кинжала, ни запасов еды и питья, ни плаща. Заскочив в конюшню, он в два счёта, без помощи рабов, оседлал Кентавра и был таков.
Кай ни о чём не думал и не хотел думать. Он хотел вновь стоять на берегу лесной реки.
Тяжёлое сине-свинцовое небо так низко нависало над землёй, что едва не задевало верхушки чёрных кипарисов. В некоторых местах этот громадный бескрайний монолит рассекали белые сполохи молний, и глухой грохот катился опрокинутыми телегами по его невидимому надоблачному гранитному ложу. Вот-вот должна была разразиться гроза и обрушиться воспоминаниями всемирного потопа.
Первые крупные увесистые капли упали на белый атласный песок, шуршащий под ногами Кая. Берег был мертвенно-пугающе пуст и казался притаившимся коварным хищником. Запахи начинающегося дождя и, взметаемой им пыли, перемешались с грубыми ароматами гнили, запахами камышей, водорослей и с тонкими благовониями береговых цветов; они дурманили Кая, как и не выветрившееся из головы вино, бешеная скачка, бьющий тяжёлыми каплями дождь, девственная пустота берега. Ему было хорошо как никогда, а от чего он и сам не знал. Он поднял голову к раздробленному на кусочки дождя небу, открыл рот и стал пить сине-прозрачное, холодное, освежающее, отрезвляюще-пьянящее вино, выжатое из мутно-чёрных виноградин-облаков жаждой истомленной, измученной зноем земли.
Дождь усиливался и вскоре перешёл в гогочущий, беспощадный, сумасшедший ливень. Его длинные толстые струи скручивались в канаты, по которым можно было взобраться на тучи из воронённого мрамора, войти в чертоги самих богов и увидеть как Гефест выковывает ярко-голубые молнии, а Зевс бросает их, напитывая угасающую, остывающую землю бессмертным огнём, прожигая его искрами человеческие сердца и рождая в них поэзию или испепеляя их и превращая в тлеющие, истлевающие, остывшие чёрные угольки.
Кай стоял под ухающими потоками, раскинув руки в стороны и закрыв глаза. Ливень смывал с него то, что нельзя смыть ни в одной терме – суетность этого мира. Вдруг юноша почувствовал, что кто-то прикоснулся к его плечу. Он подумал, что это Кентавр тычет его своей мокрой мордой. Не открывая глаз, он хотел погладить коня, но рука его наткнулась на чьи-то тонкие пальцы. Кай испуганно обернулся. Перед ним стояла Каллия. Бред или реальность? Хотя Кай ждал этой встречи, всё же она его застала врасплох. Глаза юноши недоумённо всё расширялись и расширялись, зрачки заливали смолой их голубизну. Ноги заковывал в кандалы страх.
- Пойдём ко мне, - просто сказала девушка, - в грот, дождь будет долго идти.
Ливень прилепил её длинные волосы к телу, и они слились, смешались со струями воды, которые юркими ящерицами и шустрыми змейками скользили между едва заметных бугорков ключиц, упругих, распустившимися лилиями подрагивающих, грудей и терялись в тёмной дельте; сбегали по гладким выточенным бёдрам, круглым коленкам, изящным голеням, красивым сильным икрам и сливались в прозрачный хаос на исцарапанных, грубоватых пальцах ног. Круглые росинки дождя дрожали на высоком открытом лбу девушки, на её изогнутых, словно усики мотылька, добрых, делающих лицо располагающим и умным, бровях, на её остренькой верхней губе и чуть вздёрнутом носике. На длинных, слипшихся, будто нарисованных чёрной глиной, ресницах Каллии висели огромные алмазные капли. Открытый взгляд был полон нежности и участия.
- Ты привидение или человек? – еле выдавил, постепенно приходящий в себя Кай.
Девушка подняла брови и улыбнулась: две ямочки засияли на её розовых щеках, и тотчас заполнились двумя голубыми прозрачными дождинками.
- Ты сон или явь? – голос Кая постепенно усиливался и твердел, - ты бред или реальность? Ты богиня или смертная?..
Каллия захохотала, и её грудки – неправильными конусами перевёрнутые бело-подсинённые колокольчики с изюминами, сжавшихся от прохладной влаги, сосков – весело запрыгали в такт её смеха.
- Я бессмертная смертная, - иронически-загадочно сказала девушка, - я думала, во второй раз ты будешь смелее.
- Во второй раз? – теперь уже брови Кая стали почти вертикально.
- Ну да. В первый раз, на закате, ты так и не решился подойти ко мне.
- Ты меня видела тогда?
- Конечно. Я знала кто ты и зачем пришёл сюда. А когда ты испугался и окликнул искавших тебя солдат, я знала, что ты придёшь сюда ещё раз, но только сам.
- Ты приходила ко мне в Клеопатры, в мой дом, ты сидела у меня на ложе?..
- Нет.
- Значит это мне снилось и снилось наяву. А может ты мне и сейчас снишься?
- Потрогай меня и убедись, что я не сон, - Каллия протянула свою тонкую, с чёрточками золотистых мокрых волосков, руку.
Кай медлил.
- Ты боишься?
- Я боюсь, что ты исчезнешь. Я сделаю шаг, и ты исчезнешь. Так было уже не раз.
- В твоих снах, - с этими словами девушка подошла к Каю и взяла его за руку.
Нежная, сладостная волна прокатилась по всему телу юноши. «Если это сон, - подумал Кай, - то лучше спать, чем жить». Он сжал её мягкую маленькую детскую ладонь.
- Теперь ты веришь, что всё это не сон? – спросила Каллия.
- Нет, не верю. То были кошмарные сны, а этот прекрасен.
- Ну что ж. Пусть твоя жизнь будет сном.
- Кто знает что такое наша жизнь? Может это сны, которые снятся богам?
- Этой тайны не дано знать никому, даже богам.
По чёрно-зелёным лабиринтам блестящего, сверкающего влажными изумрудами леса, Каллия провела Кая к своему гроту. Она шла впереди, соблазняя и распаляя его своими кругленькими молочно-яблочными ягодицами, лоснящимися под дождём кривыми шёлковыми зеркалами. Время от времени она оборачивалась и улыбалась Каю совершенно невинной непосредственной улыбкой, в которой не было ни капли кокетства, жеманства и похоти. Для неё ходить обнажённой было также естественно, как для других ходить в одежде. Но Каю от этого не было легче – в нём бушевал неудержимый Эрос, и лишь где-то глубоко в душе огонь этот пытался остудить холодный страх, страх перед трёхликой Гекатой.
Грот был недалеко от реки. Он так зарос плющом, диким виноградом и мхом, что был совершенно незаметен в лесной чаще, а вход в него закрывала плотная зелёная стена. Кай привязал Кентавра к дереву и юркнул за Каллией сквозь густую завесу растений в чёрную утробу пещеры. Внутри было сыро, но тепло. Сквозь небольшую трещину в стене проникал свет и сочилась вода. Грот оказался большой, хотя из-за плохого освещения его невозможно было рассмотреть. Пахло мхом, лишайником, плесенью, грибами, сырой землёй, мёдом диких пчёл, их сотами, диким чесноком, можжевельником и женщиной. Каллия блеснула белой наготой и будто растаяла в темноте пещеры.
- Каллия! – Кай испугался, что сон сейчас оборвётся.
- Иди сюда, - услышал он её ласковый успокаивающий голос, - здесь у меня роскошное ложе из пушистого мха.
- Но я ничего не вижу.
- Скоро твои глаза привыкнут. Я привыкла и вижу как кошка в темноте.
- А у тебя глаза и похожи на кошачьи – такие же зелёные и огромные. Может ты богиня кошек?
Каллия тихонько засмеялась: «Я богиня этого грота».
Наконец Кай уселся на мягкую толстую подстилку из мха. Ему стало сразу как-то блаженно и хорошо, спокойно и уютно. Нежное тепло разлилось по всему его телу тонкими, еле уловимыми ручейками, сгустившись небольшими комочками на концах пальцев и в мочках ушей, и лёгкие волны непонятной радости и нежности перекатывались игриво и беззаботно от макушки до пяток и обратно, заставив забыть Кая о страшной трёхголовой Гекате, питавшейся чёрной кровью собак, и о её жрице, посвящённой в мистерии Тривии, ведьме, колдунье, служащей и молящейся ей, и сидящей в двух пядях от него. Юношу одурманивали тепло и любовь. Афродита и маленький Эрот вытесняли страшные образы Гекаты, эмпузы, ламии и других чудовищ из свиты Тергемины. Страх Кая смывали потоки любви, как лесной дождь смывал с него пыль городской суеты. Рядом с Каем сидела прекрасная девушка, почти богиня (а может и сама богиня?), обнажённая, с притягивающим своими формами и запахами телом, с глазами, излучающими столько тепла и таящими в глубине, в зрачках, хищную энергию лесной кошки.
Юноша протянул руку, и она наткнулась на полированную кожу бедра.
- Я видела тебя прошлой ночью во сне, - сказала Каллия, никак не отреагировав на прикосновение, - ты шёл по лесу и вышел к реке, я подошла к тебе и хотела о чём-то спросить, но ты побежал прочь от меня и вдруг превратился в оленя…
Кай вздрогнул. Эта дрожь пробежала по бедру девушки и кольнула ей сердце.
- Что с тобой? – тревожно спросила она.
- Нет, ничего, - тихо, неуверенно ответил Кай.
- Тебе снился подобный сон? Ты видел что-то подобное?
- Я ощущал… - Кай запнулся.
- Что?
- Как я… как я… превращаюсь в оленя… - еле выдавил юноша. Вся его эротическая эйфория будто испарилась. Перед глазами опять заплясали образы страшной Бримо; и её свиты.
- Это было?.. Это было, когда ты первый раз увидел меня на берегу?
- Да.
- Ты принял меня за Артемиду?
- Откуда ты знаешь?
- И стал Актеоном.
- Да… Всё так, но откуда ты это знаешь, откуда ты знаешь зачем я пришёл в лес, на берег реки?..
- Я же колдунья, ученица Гекаты…
- И ты знаешь что будет? Ты знаешь будущее?
- Этого не знает никто.
Страх в душе Кая мешался с восхищением и с какой-то непонятной горькой сладостью.
- Зачем ты выпустила зверей? – после долгого тревожно-убаюкивающего молчания спросил Кай.
- Место зверей в лесу, среди деревьев, трав, скал. Что им делать в тесных душных клетках и омерзительных амфитеатрах? Каждое живое существо должно быть свободно и жить там, где родилось или куда влечёт его сердце, а люди вырывают их из материнского лона и заставляют служить себе. Люди алчны и ненасытны, они принуждают всё, с чем могут справиться, служить им. Они думают, что мир создан им на потребу и на потеху, и не понимают, что каждое творение богов служит для красоты, что каждым творением богов нужно наслаждаться, созерцая его, принимая его как часть космоса, как часть богов и самих себя, а не превращая его в раба. Большинство людей только и хотят, чтобы на них кто-то работал, они бы весь мир закабалили, превратили бы его в своего раба, если б могли. Они и богов обратили бы в рабство, если бы сами не считали себя их рабами. Люди боятся богов, им неприятно это, им неприятен их страх и малодушие, и в отместку за этот испытываемый страх, они наводят страх на других, убивая и подчиняя себе животных и растения. Но когда-нибудь боги покарают их за это. Если бы люди любили богов, а не боялись их, они бы любили и всё, созданное богами. А если бы они любили, они бы не могли обращать всё, созданное богами, в рабство. Любимый не может быть рабом. Любовь всегда хочет свободы и для себя и для других.
- Люди слабее богов, но сильнее животных, - сказал Кай, оторопевший, но уже приходящий в себя от таких слов, слетающих с уст девушки, живущей в лесу, вдалеке от риторских и философских школ. – Поэтому люди боятся богов, но не боятся животных. Побеждает тот, кто сильнее…
- Побеждает тот, кто добрее. Сила в слабости. Сила всё подминает под себя, всё разрушает, разрывает на части, уничтожает, умертвляет. Слабость же всегда сочувствует. Она не нарушает созданное богами, она не прерывает вечной нити, она лишь идёт, глядя на неё, как Тезей на нить Ариадны. Сила же проламывается вперёд, сметая всё на своем пути, и оставляет после себя пустыню. Когда-нибудь она погибнет в этой пустыне от жажды и одиночества. Сильный может убить слабого, но после ему уже придётся убивать самого себя. Побеждает тот, кто любит и сохраняет, а не тот, кто ненавидит и разрушает. И людей толкает на убийство и разрушение страх. Если бы люди не боялись…
- Но… - Кай был ошеломлён, он не знал, что сказать – впервые он слышал такие слова. – Но… боги и создали животных и растения для людей, чтобы люди ими питались, чтобы…
- … Ими развлекались, забывая неуверенность и страх. Так? Нет! Все созданы для любви. Боги создали животных и растения не для людей, это люди выдумали сами, поработив их. Человек создан не убивать животных, а любить их. Человек вполне может прожить, не питаясь плотью. Животные, конечно, служит друг другу пищей, но они живут в неведении этого. Они не наслаждаются зрелищами убийств и истязаний и не обращают себе подобных в рабов. Их страх невинен и слеп, он не расчётлив и не мстителен. Они не пытаются от него избавиться. Человек же, пытаясь избавиться от своего страха, крушит всё вокруг себя и порабощает всё, но этим он только умножает свой страх. Человек создан богами, чтобы просветить всё живое и неживое, всю природу любовью, чтобы уничтожить зло и убийство, ненависть и жестокость в это мире. Ведь незря боги наделили человека душой…
- Но…
- Ты многого не знаешь.
- Кто тебя научил всему этому, - недоумевал Кай.
- Боги, деревья, камни, реки, ручьи, озёра, дождь, роса, закат, солнце, луна, радуга, сны и я сама.
- А Скора?
- Скора не может этому научить, потому что она боится того, что учит меня. Скора боится богов, я же люблю их.
- Ты мне уже говорила это во сне или во сне наяву, - сказал поражённый Кай. – Ты действительно не была в моём доме?
- Нет, никогда. Я впервые тебя увидела здесь, на берегу реки…
Кай с трудом различал Каллию, видимо, наступали сумерки, а дождь всё лил и лил, будто хотел превзойти ливень, породивший девкалионов потоп. Кай видел лишь отдельные расплывчатые туманные тёмно-тёмно серые пятна.
- Звери не тронули тебя, потому что ты не боишься их? – прервал молчание Кай.
- Да, и потому что я их люблю. Не знаю, любят ли они меня, но я их люблю.
- Но почему люди боятся зверей?
- Иногда я тоже их боюсь. Спроси лучше почему люди вместо того, чтобы преодолевать свой страх любовью, преодолевают его ненавистью.
- Почему же?
- Не знаю. Может от того, что они ничего не знают, может от того, что они слишком горды и заносчивы, может от того, что их душа слишком мала и темна?..
- Но ведь душу людям дают боги! Значит они обделяют одних, а другим дают слишком много.
- Пред богами все равны. Скорее каждый сам берёт столько, сколько способен взять. И в основном берут мало – это ведь не золото и серебро.
- Но ведь боги могли бы каждому ещё в утробе матери дать такую душу как надо…
- Душу ты должен выбрать себе сам. Ты должен сам без подсказки выбрать между добром и злом.
- Если бы наверняка знать где оно добро и где зло.
- Видимо именно для этого, для познания добра и зла нас и создали боги. Надо научиться различать добро и зло и сделать свой выбор.
Кай был восхищён этой молоденькой хрупкой девушкой, рассуждающий как один из семи мудрецов. Он чувствовал, что его сердце пронзает своими стрелами не только Эрот, но и своим совиным взглядом Афина. И плоть и душа юноши переполнялись не только страстью, но и нежностью, пониманием и тихой спокойной несокрушимой любовью.
- Но больше всего в познании добра и зла мешает страх. Он часто торжествует победу…
- Но смерти боятся все! Она – неотвратима, - голос Кая дрогнул.
- Смерти нет. То что мы называем жизнью и смертью – одно. Это один сплошной поток, одна река. Тело разлагается и становится частью земли, воды, огня, воздуха, деревьев, скал, облаков. Душа же возносится к богам и кто-то из рождённых вновь её выбирает. И может мы снова родимся, и может мы жили уже когда-то и вновь когда-то будём жить, и вновь встретимся на берегу реки…
Кай шёл босиком по тихому прозрачному ручью. Течение было плавным, спокойным, журчание было таким приглушённым, будто исходило из потустороннего мира тишины и вечного покоя. Ледяная, колкая, чуть синеватая вода казалась густой, как оливковое масло. Кай не чувствовал прохладу воды – он шёл как по парному молоку.
Дно ручья было выложено мозаикой из крупного жёлто-коричневого песка, обточенных плоских камешков, волнообразных водорослей… По берегам ручья росла пушистая густая трава, полоскавшая свои длинные зелёные волосы в чистой алмазной воде. Лес был погружён в летаргию. Было тихо. Глубину тишины невозможно было измерить. Птицы и насекомые будто вымерли. Кай ступал осторожно, боясь нарушить тишину. Голова его слегка кружилась. Было душно и жарко. Что-то сдавливало дыхание. Лесная чаща своей чёрно-малахитовой непроницаемостью обступила его со всех сторон. Он с трудом продвигался вперёд, будто шёл не по своей воле. «Не бойся», - кто-то шепнул из лесу. Кай замер. Вода успокаивающе поглаживала икры. «Ещё три шага и тебе откроется вход в преисподнюю, в царство Аида», - опять донёсся еле слышный шепот. Кай почувствовал, как на всё его теле зашевелились волосы, будто проснулись тысячи маленьких змеёнышей. «Не бойся, входи смело в царство Персефоны, я выведу тебя обратно, как Сивилла вывела Энея», - сказал некто прямо в ухо Каю. Он медленно повернул голову, ожидая увидеть самое страшное… И вздохнул с облегчением – перед ним стояла Каллия. В её глазах отражался лес тысячами изумрудных звёзд, и от этого её глаза цвета утренней росистой травы, стали темнее и таинственнее.
«Я поведу тебя, - сказала Каллия, - дай руку, - и она прикоснулась к пальцам Кая. Её прикосновение было холодным и нежным. Неожиданно она поднялась над водой. Каллия стояла в воздухе на локоть над ручьём. «Во владения Ко;ры не входят по земле, - сказала она, - поднимайся ко мне». Она взяла Кая за руку, и он тоже взмыл над водой. Каллия подалась вперёд телом, и они поплыли над ручьём как невесомый лебединый пух. И вдруг оказались в огромной пещере. На обломке скалы сидел чёрный трёхголовый пёс и смотрел на них злобными жёлто-красными огненными глазами. Каллия подлетела к нему и погладила одну из его лохматых голов. Пёс облизал девушке руку. «Это Цербер?» - то ли подумал, то ли спросил Кай. Но они уже летели над горящим потоком. Огненная река мчалась от горизонта до горизонта, а вокруг плотная, будто твёрдая тьма. Длинные языки жёлтого, синего, оранжевого, зелёного, фиолетового и серебристого пламени свивались между собой в толстую косу и в то же мгновение разлетались тонкими хаотическими извивами, образуя причудливые узоры и сложные головокружительные вязи. «Сюда попадают души, - одними губами проговорила Каллия, - одни сгорают и ссыпаются на дно пеплом, другие становятся языками пламени, третьи, пройдя горнило и впитав все движения огня, воспаряют над ним. Здесь каждый выбирает себе душу. Сюда же она и возвращается».
Вдруг рука Каллии выскользнула из руки Кая, и он стал падать в огненную реку. Его охватил ужас, но дна не было. Он всё падал и падал, но не мог упасть – бездонность увлекала его. И вдруг Каллия снова очутилась рядом – они падали вместе. Каю стало так хорошо, как не было никогда. «Я хочу тебя поцеловать», - и его губы прикоснулись к мягким губам девушки. Не было ни бездны, ни огненной реки – ничего, лишь поцелуй, долгий как бесконечное падение или бесконечный взлёт – этого уже невозможно было определить. Невозможно измерить сколько это продолжалось. «Вот она - вечность», - подумал Кай, и в то же мгновение всё оборвалось и исчезло.
Кай открыл глаза. Трещина, пропускавшая свет, светилась жёлтой лазурью и была похожа на маленький кусочек молнии, случайно оставшийся от уже закончившейся грозы и застрявший в поисках всёвлекущей земли между чёрных грудей молчаливой вечнодремлющей древней, как сама вечность, скалы. Полумрак пещеры стал почти прозрачным. Кай огляделся – Каллии нигде не было. Он стремительно вскочил и выбрался из грота. Лицо его умыла свежая волна ясного прозрачного голубого последождевого утра. Запахи свежеумытой высыхающей листвы, влажных деревьев, раскрывающихся росистых цветов ублажали ноздри. Кентавр, пощипывающий траву возле дерева негромко, приветственно и радостно заржал. Кай подошёл к нему и погладил по мягкому розовому шелковистому носу. «Ты не знаешь где она?» - шепнул юноша на ухо коню. Кентавр тряхнул гривой, и на Кая полетели последние капли небесного сердолика, спрятавшиеся в рыжих конских прядях от встающего иссушающего солнца. Кай грустно похлопал коня по шее и пошёл по направлению к реке. Птицы наполняли утреннюю тишину леса переливами трелей, щебетаний, щелчков, писков, свистов и вибраций. Птицы стряхивали с деревьев ещё не высохшие слёзы дождя, радовались его окончанию и весело встречали поднимающееся над горизонтом светило. Еле слышное жужжание ещё полусонных насекомых дополняло тонким изысканным нюансом солнечные гимны птиц.
Кай был восхищённо-печален. «Неужели она опять исчезла? Неужели это сон? Или сон во сне?»
- Кай! – вдруг донёсся из чащи голос Каллии.
Юноша остановился и огляделся. Чаща была непроглядная.
- Иди сюда, - повторила Каллия где-то совсем рядом. На этот раз юноша точно определил направление откуда послышался голос. Он продёрся сквозь густой кустарник и оказался на маленькой полянке, покрытой пушистой светло-зелёной травой с вкраплениями синих незабудок, ярко-жёлтых лютиков, нежно-лиловых болотных маленьких фиалок, фиолетовых колокольчиков и диких бледно-розовых гвоздичек. Каллия стояла возле крохотного озерца, из которого выбивался зеркальный зигзаг ручейка, окрашенный бирюзовым отражением неба.
- Я услыхала ржание твоего коня и поняла, что ты проснулся, - сказала она, - доброе утро!
- Доброе утро, - ответил Кай, - а я думал, что ты опять исчезла как во сне…
- Умойся, - девушка зачерпнула рукой воды из озерца, - развей остатки своих страшных снов. В этом роднике необыкновенная вода.
Кай наклонился к дрожащему зеркалу озерца, на синем волнистом шёлке которого искажённой недорисованной картиной запечатлились прекрасные формы Каллии. Эрот вновь пронзал сердце юноши острыми, жгучими, язвительными стрелами. На мгновение Каю показалось, что Каллия наклоняется к нему и хочет поцеловать его в щёку, но это были лишь обрывки далекого смутного запредельного видения. Кай плеснул расплавленные алмазы родника себе в лицо. Вода была ледяная, обжигающая, омолаживающая, оживляющая и звонко-хрустальная.
- Чем же необыкновенна эта вода? – спросил Кай.
На его широких густых бровях и чуть загнутых ресницах переливались тысячами маленьких радужек большие круглые капли.
- Этот ручей, который вытекает из озерца, продолжение подземного ручья, берущего начало в стигийских болотах…
При этих словах юноша вздрогнул. Образ трёхглавой Гекаты и её свиты вперемешку с обрывками недавнего сна замелькал перед глазами.
- … и протекающего через все владения Дита и Деоиды. Его вода очень вкусна и целительна, нежна и чиста. Она несёт в себе частицы огненной реки – Флегетона…
Кай опять вздрогнул.
- … она холодит и обжигает, в ней тысячи тайн. Я у неё тоже учусь… Почему ты вздрагиваешь?..
Кай ответил не сразу. Его окаменелый взгляд был прикован к медленному величавому течению ручья, в сапфирово-серой воде которого прибрежные травы полоскали длинные зелёные волосы.
- Сегодня ночью мне приснился этот ручей, - Кай перевёл взгляд, полный недоумения, страха и любопытства, на Каллию, - хотя я его до этого никогда не видел.
Кай пересказал свой сон, закончив на том, как он начал падать в бездну.
- Я бы удивилась больше, если бы в моём гроте тебе приснился другой сон.
- Но что он означает?
- То, что ты видел – наши души будут летать над огненной рекой.
- Мы попадём с тобой в царство мёртвых как Эней и Сивилла?
- Никакого царства мёртвых нет, - улыбнулась Каллия, - ибо самой смерти нет, я же тебе вчера говорила. Есть царство душ. Там пребывают наши души. В огненной реке, над огненной рекой и на её дне. Всё это ты видел и слышал во сне. Гипнос привёл мою душу к тебе, и она увлекла тебя за собой и открыла, видимо, будущее.
- Ты раньше знала об этом, о местопребывании душ? Твоя душа уже была там?
- Конечно. И твоя душа тоже. Там были и будут души всех живущих, живших и ещё не родившихся на земле. Только души многих не помнят об этом. Им мешает помнить суета этого мира, мира созданного страхом людей. А забвение порождает смерть. Именно потому, что люди не помнят местопребывание своей души, они и думают, что существует смерть. На самом деле никакой смерти нет, как нет и самого рождения. Есть единый огненный поток, единая огненная метаморфоза. Плоть рассыпается, раздробляется, переплавляется и вновь становится плотью, может другой, а может и той же. Посмотри на эту воду, - Каллия зачерпнула голубой жидкий хрусталь, - это самая наглядная картина бессмертия в природе. Брось воду в холод – она станет льдом, растопи лёд – он вновь станет водой, брось её на горячие угли – она станет паром, поднимется в небо, превратиться в облака и прольётся на землю вновь водой – дождём. Ты видишь здесь смерть и рождение? Только вечная метаморфоза. Природа бессмертна. Но её бессмертие тёмное и бессмысленное. В ней нет любви. И лишь бессмертие человека может озарить бессмертие природы нежным светом бескорыстной и искренней любви, чтобы сжечь её огнём весь страх, который есть в природе, хотя и невинный, но всё же страх. Ведь этот страх из природы перекочевал к людям. Мы ведь произошли от животных, плотью и кровью, но души и тела наши произошли от богов. Поэтому мы бессмертны в темноте и в свете. Но больше в темноте. В нас гораздо больше страха и мало любви. Из страха происходит зло, из любви – добро. Зла больше, оно сильнее, оно могущественнее, но победит добро и любовь, ибо в них нет страха. Спокойное и несокрушимое мужество любви, её всеохватывающая нежность не может быть уничтожена и побеждена, её невероятное терпение и радость всегда будут пронзать глыбы зла, как слабый и гибкий росток сосны пробивает твёрдый гранит, стремясь к солнцу; и в конце концов любовь разрушит зло и тёмное бессмертие своими корнями, уходящими так глубоко, что тайны этой глубины не ведают и боги.
- Но… но… в мире всё наоборот. Я вижу, что всё умирает, и сильный побеждает слабого, и бессмертны только боги. А вода ведь не живая…
- Всё живое – и вода, и камни, и воздух, и огонь, и дым от огня… Всё живое и бессмертное. Но есть тёмное бессмертие и светлое бессмертие. Боги пребывают в светлом бессмертии, и к этому же должен стремиться человек. Боги – это те же люди, познавшие светлое бессмертие.
- Я не могу поверить и понять, что плоть моя бессмертна, я вижу как умирают другие, и тело их рассыпается в прах. Может быть, у нас вечна душа, но не плоть. Плоть вечна лишь у богов, и они действительно бессмертны.
- Наша плоть тоже вечна, она лишь изменяет формы…
- Но плоть богов не изменяет даже формы.
- Ты это знаешь лишь из мифов. Ты не можешь поверить и понять бессмертие наше, потому что ты видишь лишь внешнее и не видишь внутреннее. Ограниченность человека, которую порождает опять таки страх, не даёт ему видеть ВСЁ. Наша плоть остаётся неизменной в вечных изменениях. Она изменяет формы, но её первоформа остаётся неизменной, как и душа наша, переливаясь и переплавляясь в горниле вечного огня, сохраняет неуловимую первичную душу. Именно эти первоформа и перводуша из светлого бессмертия, а может, они лежат ещё глубже, там где любовь… Боги тоже изменяют свои формы, но в светлом бессмертии. Мы и должны стремиться к ним и увлечь за собой всю природу…
- Значит мы можем стать богами?
- Можем, но богами и людьми одновременно, ведь боги это те же люди, открывшие в себе вечную любовь и осуществляющие вечную любовь. Это люди, которые любят. Боги не живут на Олимпе – они живут на земле, и одновременно за пределами не только земли, но и всей вселенной. На небе, под землёю, в морях они также живут, и опять же одновременно живут в ином мире.
- Но где?! Я ничего не понимаю!
- Это невозможно объяснить. Это надо прочувствовать и увидеть не только глазами, но и душой. Мы живём ничего не видя, ибо идём по дороге зла.
- Но боги тоже бывают злыми, как и люди. Они карают и убивают.
- Откуда ты это знаешь? Из мифов. Но мифы выдумали люди. Мифы выдумал человеческий страх. Мифы создавались нашей мелкой, забитой, запуганной, загнанной жизнью, бессилием и растерянностью перед стихиями природы, отсутствием любви. Если бы человек не с пугливым непониманием, алчностью, корыстью и подозрительностью, а с любовью и сочувственным пониманием, с бескорыстием и радостью вчитывался в письмена звёзд, радуг, рек, ветров, облаков, цветов, луны, трав, камней, солнечных лучей, звериных троп, пения и полёта птиц, движения рыбных плавников, пляшущих языков пламени, человеческих глаз… он бы постиг как это всё близко ему, что это всё его родное, любимое. И он бы любил творение богов, и значит, самих богов, а не боялся их и не выдумывал бы страшных мифов для запугивания самого себя. Не боги карают и убивают людей, а люди карают и убивают сами себя страхом и ненавистью. Но боги насильно не хотят изменять людей, хотя и могут это сделать. Они не хотят насильно уничтожить страх в их душах. Боги хотят, чтобы люди сделали это сами, по своей воле, а не принуждаемые как рабы побоями. Боги не хотят, чтобы люди были их рабами. А боги хотят, чтобы люди были их друзьями, чтобы они были свободны как и сами боги, но чтобы они пришли в чертоги богов без принуждения. Боги любят людей, а любовь не знает принуждения.
Кай долго молчал. Еле слышно журчал ручей. Он многого не понимал, но он понимал лишь одно – что Каллия это сама судьба, что она послана ему богами.
- И чтобы всё это познать надо обязательно быть посвящённым в мистерии ужасной трёхликой Гекаты? – наконец сказал Кай.
- Да, - ответила широко улыбаясь Каллия, - надо быть посвящённым в мистерии Гекаты, но не трёхликой и ужасной, а юной и прекрасной. Образ трёхликой страшной Бримо; опять же породил человеческий страх. Люди боятся всего непонятного и наделяют его безобразными чертами. Безобразное рождается из страха, из рабства перед страхом. Красота же рождается из бесстрашия и свободы. Страх наделяет выдуманные чудища невероятной силой, но эта сила тает перед одной слабой искрой красоты. Страх же заставляет бояться им же созданных чудовищ и, значит, не любить их, ибо где есть боязнь – нет любви. А где нет любви, там нет и знания. Именно в этом и заключается неведение Скоры и многих других ведьм. Они боятся Гекату и её тайные силы, и хотят овладеть частью этих сил, чтобы хоть частично освободиться от мучающего их страха, чтобы хоть частично почувствовать свободу, которая выражается в том, что они властвуют над непосвящёнными людьми. Но власть их ничтожна и эфемерна, ибо они всё равно остаются рабами выдуманной страшной Гекаты и рабами её сил, и даже части тех сил, которыми они якобы овладели. Но даже если некоторые из них и достигают могущества, то это могущество можно сравнить лишь с могуществом вашего всепорабощающего надменного Рима. Это могущество холодного расчётливого убийцы, послушного железного завоевателя, сытого довольного ростовщика, равнодушного жестокого патриция. В нём нет ни капли любви, а значит нет и капли истины. Могущество этих колдуний – лишь приспособление к этому несправедливому и безжалостному миру людей, где любовь также редка как чёрные жемчужины. Мистерии Гекаты это не приспособление к миру наживы, а раскрытие в себе любви ко всему мирозданию. Эти жрицы Гекаты лишь пытаются использовать всё, но не любят ничего. Людей, животных, растения, камни, стихии – всех ставят себе на службу, из всех делают свои орудия. Если в снадобье нужно добавить кровь лошади – убивают лошадь, если кровь человека – убивают человека. Свои магические настойки, порошки, яды они делают из тел камней растений, животных, человека. Они разрушают то, что не создали и не смогут создать. Но все их магические снадобья – ерунда. Есть одна магическая сила – любовь. И её сила в слабости. Магия любви и есть подлинное ведовство. Любить, а не убивать, порабощать, использовать…
- Значит не должно убивать животных, срывать травы, рубить деревья, обтёсывать камни?.. Но как же тогда жить? Чем питаться, где укрываться от стужи и непогоды, чем прикрывать своё тело, как приносить жертвы богам?
Кай хотел спросить об этом ещё вчера вечером в пещере, но сон неожиданно навалился на него.
- Моё тело не прикрыто ничем, - без смущения сказала Каллия.
При этих словах Эрот сладостно-больно кольнул Кая в сердце, и страсть разлилась по всему его телу.
- Жертвы нужно приносить словами любви, - продолжала Каллия, - это опять страх породил обычай приносить жертвы. Боги не нуждаются ни в каких жертвах, им нужна лишь наша любовь и верность. В жилище человека опять же загнал страх. Что сделает тебе стужа и непогода, если ты их не боишься, тем более любишь. Что сделают тебе самые разъярённые стихии, если ты знаешь тайну бессмертия, если душа твоя бессмертна и бессмертна твоя любовь. Чем питаться? Зачем заботиться об этом? Человеку, посвящённому в мистерии Гекаты, в мистерии любви, так мало нужно пищи, что он удовлетворится горстью ягод и глотком воды. Ведь люди пожирают мясо, рыбу и другую питательную снедь, чтобы воевать, покорять, убивать, разрушать и строить, ограждаясь от ненавистной им природы; чтобы властвовать, чтобы чуть-чуть заглушать разрывающий их страх. Когда ты не боишься, тебе всё это ни к чему. Когда ты любишь, природа близка тебе и с ней не надо сражаться. Ты чувствуешь сопричастность с каждым камнем, червём, букашкой, рыбой, птицей, зверем, деревом, травинкой, кустом, с каждой песчинкой, с каждой каплей дождя. Зачем тебе их кровь, зачем тебе их плоть? Созерцай и люби их. И это откроет тебе путь к познанию всех тайн, кроме тайны любви.
Кай был поражён. Эта тонкая, маленькая, как молоденькая ива, девушка бросает вызов всей империи, да что там империи – всей ойкумене, всему миру. Какие легионеры-ветераны, какие мифологические герои могут сравниться с бесстрашием этой зелёноглазой ведьмы. Кай чувствовал как невидимые нити исходят от него и от Каллии и оплетают их, завивают их в единый локон. С каждым мгновением его любовь к Каллии всё возрастала, пламя её становилось всё больше, безграничнее, неохватнее. Он смотрел на прекрасную колдунью восхищёнными влюблёнными глазами, и все его отроческие мечты о славе, о подвигах героя, о победах над врагами, о триумфе полководца, о богатстве, о роскошных пирах, о мудром и справедливом управлении провинцией были радостно и безжалостно похоронены навсегда.
- Я не зря тебя принял за саму Артемиду, - после долгого молчания сказал Кай, - а может ты и есть сама Диана?
- Нет. И не сравнивай меня с богинями, и не хвали меня, - немного угрюмо и холодновато сказала девушка, - похвала это яд, который разъедает душу…
- Но… - Кай осёкся. Он хотел сказать: «Но не из уст любящего», однако решил не признаваться ей в своей любви.
- Я не буду тебя хвалить, - успокоил он Каллию, - но я хотел бы знать, где ты научилась так красиво и складно говорить.
- Мой отец был оратором. На Родосе у него была риторская школа…
- Ты из Родоса? Как же ты попала в Клеопатры?
- Во время войны я была захвачена в рабство. Мне было тогда двенадцать лет. Меня продали одной афинской гетере, но я была слишком непокорна и дика. Тогда она продала меня одной старухе, которая оказалась фессалийской колдуньей. Шесть лет я училась у неё колдовству, магии, астрологии, нумерологии, знахарству, гаданию, ворожбе, разгадыванию снов, предсказаниям. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, старуха умерла. Перед смертью она написала рекомендательное письмо своей подруге Скоре, которая жила в Клеопатрах, и вручила его мне. Она настоятельно советовала мне продолжать учение у этой колдуньи, которая, по её словам, была одной из самых лучших в Элладе. Так я оказалась в Клеопатрах. Почти четыре года я провела у Скоры. Но с первых же дней пребывания у неё я больше училась у себя самой, у природы, у богов. Всё меньше и меньше я слушала Скору, всё больше и больше себя. Недаром на храме Аполлона Дельфийского начертано: «Познай самого себя». Большую часть знаний можно почерпнуть только у самого себя, познавая свою душу. Мы часто ходили вместе со Скорой в горы, бродили по лесам, собирая травы, камни, нужных Скоре животных, насекомых, рыб, птиц. Очень быстро я изучила все тропки окрестных гор и лесов. Меня всё больше тянуло жить среди дикой природы, меня манила свобода. Скора со своей мелочной магией и суетливые Клеопатры мне ужасно надоели, но я долго не решалась уйти.
Однажды, гуляя по лесу одна, я наткнулась на этот чудесный грот и на следующий день приняла бесповоротное решение. Правда иногда я наведывалась в город. В одно из таких посещений я узнала, что готовятся гладиаторские игры и травля зверей. Я ни мгновения не колебалась в принятии решения. Погрузить стражников в глубокий длительный сон было для несложным делом, намного сложнее было выпустить зверей, сгруппировать этих диких, непокорных хищников в более менее послушное стадо и тихо, незаметно вывести за пределы города. В эту ночь я очень устала и проспала после этого в своём гроте дня два или три кряду. Если бы вы сразу организовали поиски, то несомненно бы пленили меня, при условии, что вы нашли бы грот…
- Вы?
- Да. Или ты себя не причисляешь к солдатам, которые вели поиски, чтобы схватить и доставить меня на расправу к префекту.
- Я искал тебя не для того, чтобы пленить, а… - Кай замолчал и опустил голову.
- А?
- … чтобы увидеть тебя, - закончил он. И только теперь он вспомнил об опасности, грозящей Каллии. – Отец хочет тебя казнить, он организует второй поисковый отряд, он не простит тебе срыва праздника. Тебе нельзя оставаться здесь, тебе нужно уходить…
- В тебе говорит страх, - спокойно сказала Каллия.
- Это не страх, а предосторожность, - возразил Кай.
- Пока я не чувствую опасности, тем более, что об этом гроте не знает никто, кроме тебя, а тебе я верю.
- Почему? – Кай не мог сдержать улыбку.
- Об этом я скажу тебе немного позже, - тихо и смущённо сказал Каллия, и щёки её зарумянились.- Единственно кто беспокоит меня – это Скора, - девушка уже оправилась от смущения, - конечно, она не знает где грот, но она обладает ясновидением, правда она не всегда видит то что хочет, но если её второй раз начнут допрашивать, да ещё с пристрастием…
- Откуда ты знаешь, что её начнут допрашивать второй раз?
- Я тоже ясновидящая. И ты забываешь, что я ведьма, ученица Гекаты, древний храм которой я тебе покажу…
- Я уже давно хочу спросить тебя, - перебил её Кай, - почему ты поёшь гимн любви и при этом даже не вспоминаешь Афродиту-Венеру? Твои мистерии скорее можно было бы назвать мистериями Киприды, а не Гекаты.
- Ты перебил меня и не дал мне договорить. Именно об этом я и хотела тебе рассказать, упомянув о древнем, разрушенном храме. Этот храм когда-то давным-давно был посвящён Афродите-Коре-Гекате. Когда-то это была одна богиня – богиня любви, подземного царства и колдовства. Этот культ разрушенный храм здесь ещё до того, как обнаружила грот. По-видимому, о храме так же никто не знает. Я и раньше слыхала о культе Афродиты-Коры-Гекаты ещё от моей первой учительницы, фессалийской колдуньи. Но знала о нём мало. Этой богине никогда не приносили никаких жертв, только пели эзотерические гимны. Наоборот, животных и растения, посвящённых богине, лберегали наиболее тщательно и вообще старались не нарушать созданное богами. Когда я обнаружила в глухом лесу, в горах этот храм, моя душа осознала, хотя нет, почти осознала свою полноту. Это был предпоследний и самый сильный толчок, побудивший меня уйти от Скоры. Найденный вскоре грот был лишь маленькой каплей переполнившей до краёв полную чашу.
- И только потому что ты от неё ушла, Скора тебя так люто ненавидит и желает твоей смерти? – спросил Кай, продолжая вслух свои тревожные мысли.
- Именно так. Перед тем как уйти, я высказала всё, что думала о ней, о всех подобных ей колдуньях, о всём этом подлом мире. Она страшно рагневалась – я была её лучшая ученица, она возлагала на меня большие надежды. Она считала меня своей приемницей. Теперь у неё нет достойной приемницы. Теперь умирать ей будет в два раза страшнее. Всё тот же страх, всё тот же мелкий неистребимый страх…
- Она может приложить максимум усилий, чтобы узнать где ты находишься, она тебя ненавидит. Я видел её лицо – на нём была смертельная досада и отвратительное недовольство, когда она узнала, что тебя хотят поймать и доставить в Клеопатры живой. Она жаждет твоей смерти.
- Но не забывай, что я тоже могу узнать о том, узнала ли она моё местонахождение. Посмотрим кто выйдет победителем в этой борьбе…
- Борьбе видений. Наверное это потяжелее, чем сражаться с мечом в руках?
- Да. Ибо это и есть настоящая борьба добра и зла. Борьба двух душ.
-5-
Раскалённое солнце стояло в зените: будто отрубленная голова Медузы Горгоны оно висело в серебристо-голубом небе, посылая на землю смертоносные взгляды-лучи, которые своим прозрачным огнём выжигали все тени и подкрашивали серо-жёлтой краской зелёные волны леса; превращали в камень всё, кроме самих камней: деревья и кусты стояли безжизненно, будто нарисованные плохим художником; ящерица застыла зеленоватой корягой на бугорке, стрекоза с опущенными оплавленными крылышками висела на кончике увядающего лепестка. Всё омертвело от жары и впало в спасающую летаргию. И лишь беломраморные обломки колонн сверкали, отполированные жидким молочным солнечным золотом, лишь они казались живыми среди парализованной природы, и будто чуть-чуть подрагивали в липкой золотистой дымке, как уродливые обрубленные пальцы великана, лежащего под землёй и пытающегося вырваться наружу и схватить своими ужасными руками беспощадное солнце.
Эти искалеченные колонны да мозаичный пол, лежащий у их подножья, с полуистёртыми тусклыми красками, иссечённый трещинами, из которых торчит щетина травы – всё, что осталось от былой красоты храма Афродиты-Коры-Гекаты. Когда-то здесь вдохновенные, влюблённые мужчины и женщины слагали и пели гимны любимой богине, совершали таинства, общались с божеством, сливаясь с ним, переливаясь в него в мистическом экстазе, входили в мир иной и шли по пути вечной жизни, а теперь здесь творили свои маленькие мистерии травы, насекомые, ящерицы, змеи да мыши.
Своими неустанными корнями и лапками, своим незатихающим движением они почти затёрли и без того бледные и выскобленные ветрами, дождями, туманами и землёй мозаичные рисунки. И всё же, несмотря на разрушающую работу времени, стихий, трав и лесных обитателей, на полу древнего храма можно было различить изображение богини, её атрибутов и посвящённых ей животных и растений. Неизвестный художник оставил свою душу в этой мозаике. Померкшие изображения хранили тепло рук мастера, тонкие вибрации его фантазии и его дух, проникающий своим невидимым светом в каждый атом природы. Древний художник запечатлел Афродиту-Кору-Гекату в движении, с распущенными белоснежными волосами, развивающимися на ветру; обнажённой, с тонкой талией, маленькими грудями, довольно узкими бёдрами, невыразительными икрами, изящными ступнями, нескладными девичьими руками. Он изобразил юную, наивную, непорочную девочку. Выразительные синие глаза её светились энергией, страстью, неистощимой творческой силой, бескорыстной любовью, искренней радостью, и притягивали своим магическим обаянием. В одной руке юная богиня держала голубой шар, в другой белый шар, а над головой её висел золотистый шар, с исходящими от него лучами. Она выходила из моря. Справа и слева от её ног были изображены по четыре рыбы. Под морем художник поместил чёрный шар. Выше золотистого шара с лучами сияли звёзды, а над ними два белых расправленных лебединых крыла, между которыми маленькая, летящая ввысь, белая голубка. Остальное пространство мозаичного пола было посящено священным животным и растениям богини.
- Так это и есть Афродита-Кора-Геката? – спросил поражённый Кай, хотя и заранее знал, что не увидит здесь изображения Триформис.
- Да, это она, - ответила Каллия.
Горы опалово-изумрудными зубцами окружили их, и они стояли в центре колоссального цирка, единственными зрителями в котором были боги и природа.
- Она совсем не похожа ни на Гекату, ни на Кору, немного похожа на Анадиомену, а более всего на Гебу и… на тебя.
- На меня? Может быть…
- Да, особенно взглядом.
- Тем лучше.
- Может, когда-то давно ты уже была этой богиней и древний художник изобразил именно тебя?
- А может, этим художником был ты?
- Вряд ли. Мои руки не способны держать кисть или выкладывать мозаику. Скорее я был…
- Кем?
- Не знаю. Объясни мне лучше, что это за животные изображены вокруг Девы, хотя значение некоторых я и сам знаю: лев, собака, петух… Но лучше ты сама мне всё расскажи. Ты же жрица этого храма, любимица богини, душа её мистерий.
- Ты тоже красиво говоришь.
- Я научился этому у эллинских поэтов.
- Всё-таки Эллада покорила Рим, а не он её. Он покорил её тело, она же покорила его душу. Эллада склонилась перед мечом Рима, Рим же склонился перед её красотой. Победа, одержанная Элладой, значительнее, ибо душа и красота – вечны, непреходящи, а меч сеет смерть и сам смертен и тленен.
- Да, ты права, Рим одерживает победы на поле боя, но проигрывает в любви. Но я не хочу говорить об этом, я всё-таки римлянин, и говорить об этом мне неприятно. Расскажи лучше об Афродите-Коре-Гекате.
- Она изображена юной девушкой, почти девочкой, как ты видишь. Это символ нетления, вечной юности, вечного стремления вперёд, вечной любви, это символ бессмертия. В руках она держит два шара, вправой – голубой – это символ нашей земли, нашей планеты, где мы живём, ведь она шарообразна ...
- Шарообразна?? Нас учили, что она плоская и у неё есть край. Ведь Александр Великий дошёл до края ойкумены… А если она шар, то выходит у неё нет краёв?
- Конечно нет. О том, что земля шарообразна знали уже давно: египетские мудрецы, халдейские астрологи, персидские магы, индийские гимнософисты… Об этом знал и Пифагор. А Александр Великий дошёл не до края земли, а лишь до края суши, за которой расстилался огромный океан; за этим океаном есть, вновь суша, за этой сушей вновь океан, а за ним Геракловы Столпы, Италия, Эллада… ведь земля круглая. Если всё время идти на восток, то придёшь на то же место, откуда вышел, только люди не могут пересечь огромные пространства океанов, но когда-нибудь они это сделают…
Белый шар, который богиня держит в левой руке, символизирует луну, а над головой у неё солнце, как ты догадался. Солнце изображено над землёй и луной, потому что оно находится в центре вселенной, и земля вместе с луной вращается вокруг солнца, луна же в свою очередь ещё вращается и вокруг земли…
- Земля вращается вокруг солнца??!! – засмеялся Кай, - но вот посмотри, - он указал пальцем на разъярённое светило, - оно движется, утром оно было на востоке, сейчас оно в зените, а вечером будет на западе, затем зайдёт за горизонт, и наступит ночь, а земля недвижима, - он стукнул ногой о землю, как нетерпеливый, рвущийся к кобыле, жеребец.
- Кроме того, - спокойно сказала Каллия, не отреагировав на его тираду, - земля движется вокруг своей оси.
Кай растерянно смотрел на девушку. Она ласково улыбнулась.
- Нам только кажется, что земля неподвижна – на самом деле она движется, но очень медленно. Она слишком огромна, мы – слишком малы по сравнению с ней, поэтому не замечаем её движения. Мы ведь не видим как растёт дерево, но оно всё же растёт. Солнце гораздо больше земли и очень далеко от земли, поэтому кажется нам маленьким, а луна действительно меньше земли и гораздо ближе к земле чем солнце. Солнце находится в центре мироздания и вокруг него вращаются все планеты и кометы…
- А звёзды?
- Ты видишь, звёзды изображены выше, над солнцем. Они очень-очень далеко от солнца и от нашей вселенной. Может быть, это другие вселенные… Они образуют узоры на ночном небе, но эти узоры не имеют никакого отношения к наши мифам, их названия выдумки людей – впрочем прекрасные выдумки. Звёзды намного более загадочны, чем мы думаем, однако наша душа ещё более загадочна, поэтому она изображена символически в виде распростёртых лебединых крыльев над звёздами, а ядро нашей души, её последняя глубина и тайна, изображено символически в виде белой голубки, стремящейся ввысь, выше любых звёзд и вселенных. Кстати, голубь и лебедь – священные птицы Афродиты. Афродита в триаде Афродиты-Коры-Гекаты есть ипостась неба, выси, души.
Кай больше не хотел задавать вопросов и возражать, он решил терпеливо и внимательно слушать. Он понял, что его посвящают в мистерии, а посвящаемый должен только внимать и принимать всё сказанное как откровение.
- Ты видишь, - продолжала Каллия, - богиня выходит из моря, из воды. Её ноги символизируют низ, тело, её лицо и волосы символизируют верх, душу. Ноги в воде, она выходит из воды – это значит, что всё телесное произошло из воды, вся природа родилась из воды: земля, луна, солнце, планеты, кометы и даже звёзды. Душа же родилась из огня, но не из того огня, который мы видим на земле, а из неземного, сверхприродного, эфирного огня, который выше звёзд, выше всего. Этот огонь символизируют распущенные по ветру волосы юной богини.
Под морем ты видишь чёрный шар – это подземное солнце. В центре нашей шарообразной земли, глубоко под нашими ногами есть как бы антисолнце, но оно не излучает света, а наоборот, притягивает к себе весь свет, и не только свет, а и все предметы, которые есть на земле. Подбрось высоко-высоко камень, и он всё равно упадёт на землю, подпрыгни высоко-высоко, и ты всё равно опустишься на землю. Всё телесное, что есть на земле притягивается антисолнцем, всё, кроме души. Душа неподвластна ему, ибо она из другого мира, который над всеми мирами. И душа может увлечь за собой тело, и оно тоже может быть непокорно подземному солнцу, непокорно никаким мирам и может взлететь вместе с душою над всеми мирами. Но для этого надо очень много сделать и, прежде всего, надо любить…
Ко;ра в триаде Афродиты-Коры-Гекаты есть ипостась земли и подземного царства, низа, тела. Геката же в этой триаде есть ипостась уз, которые соединяют подземный мир, землю и небо, низ и верх, тело и душу в единый мир, в цельное яйцо. Это ипостась тех таинственных сил, которые не дают, вернее не должны давать Целому разлететься на куски. Но, увы, Цельный Мир раздроблен, ибо человек не мог сохранить в своём сердце любовь, не мог удержать эти тайные силы в себе, в своей душе, выпустил их наружу, и они разбили Цельное Неповреждённое Совершенное Яйцо. Теперь он должен собрать разлетевшиеся осколки и соединить их, спаять, сплавить их своей любовью. Именно для этого боги и создали человека. Сами боги уже собрали все части Единого, но надо, чтобы их собрал ещё и человек, ибо без человеческой любви эти части не смогут соединиться никогда.
Каллия сделала паузу. Кай тоже молчал. Лес и горы были неподвижны. Необыкновенная тишина делала всё нереальным. Юноша лишь слышал стук своего сердца, да ещё стук сердца Каллии, и какими-то сверхчувствами воспринимал её маленький и необъятный космос.
- Геката в триаде выполняет самую главную роль, - наконец заговорила Каллия, - она соединяет в Единое то, что кажется несоединимым. Геката это не только богиня мрака, ночных видений и чародейства, но и богиня света. И даже более богиня света, чем мрака, ведь она дочь светоносных титанидов Астерии и Перса. Она освещает мрак, пронизывает его потоками любви и рассеивает его. Она делает мрак не страшным. Это люди наделяют его страхами. Она тянет тёмное к светлому, низ к верху, плоть к душе. Она устремляет всё подземное, земное, тёмное, тяжёлое ввысь, делая его небесным, лёгким, светлым. Она восходит и заставляет восходить за собой всё.
Девушка посмотрела на Кая, будто ожидая от него то ли вопроса, то ли подтверждения или поддержки, но он молча смотрел на неё. И вдруг Кай понял: «Она меня любит».
- Восемь рыб у ног богини, - Каллия продолжала посвящать юношу в тайны символов, - означают земную гармонию. Рыбы издавна были посвящены Гее-Хтонии, миру земли, это символ чисто земного, приземлённого, а восемь – это гармоничное число: две четвёрки, равновесие двух четвёрок, а четвёрка – священное число, единственное число, у которого одинаковы множители и слагемые, а двойка – это символ земного, всего разделённого на двое, всего противоречивого, всего двойственного. Поэтому слева и справа от богини изображено по четыре рыбы. Далее ты видишь изображения животных, которые помещены на уровне не выше лица Афродиты-Коры-Гекаты.
Все эти животные посвящены земле и подзеному царству, это любимцы Ко;ры: чёрный петух, две бабочки – рисунок на их крыльях похож на человеческий череп, паук, дождевые черви, змея, чёрный овен, мышь, лев, волк, собака. Собака – это любимица Гекаты, особо священными считаются бродячие собаки. Геката сама иногда появляется в образе собаки. Ласка также посвящена Гекате, это – символ магического искусства. Петух – это провозвестник воли подземных богов. Змея – это символ земной мудрости. Мышь и овен могут предвещать будущее, как и ящерица, которая посвящена Афродите. Ей также посвящена черепаха, белая коза и заяц. Особо стоит сказать о лягушке и жабе. Они посвящены земле, они символы наиболее приземлённого, как и рыбы, но вместе с тем они символы небесного, сверхнебесного. Жаба – символ луны, глубокой тайны. Видишь она изображена на белом круге, символизирующем луну, а луна – это загадочный и притягивающий свет среди мрака. Лягушка ещё у древних египтян была символом воскресения. Это символ бесконечного числа лет, символ бессмертия. Ты видишь, лягушка высунула свой липкий язык и к нему прилепилась муха…
- Нет, не вижу, - Кай стал пристально всматриваться в древнюю истёртую мозаику.
- Подойди поближе, - сказала Каллия, - изображение повреждено временем и наносами земли, ведь половина всего мозаичного пола была покрыта землёй; я несколько дней не отрываясь расчищала его.
Наконец Кай рассмотрел весьма смутное изображение зеленоватой мухи, висящей на языке лягушки.
- В образе падальной мухи, - сказала Каллия, - изображён демон тления и смерти Еврином. Лягушка поймала его своим липким язычком и вот-вот проглотит, и смерти больше не будет. Это мой самый любимый образ, - глаза Каллии восторженно блеснули.
Кай наслаждался круглым зелёным огнём её глаз и вдруг представил, как изумрудные радужки превращаются в двух малюсеньких лягушек, которые поглотили навсегда тление и смерть и живут в бессмертии.
- А по углам, - заканчивала Каллия свой рассказ о мозаике, - изображены четыре священных дерева Афродиты-Коры-Гекаты: мирт, кипарис, ольха и верба. А в самом низу, почти незаметные асфодел и нарцисс – цветы Ко;ры.
Каллия прошла по мозаичному полу и стала в том месте, где было изображение голубки. Девушка стояла долго и неподвижно под палящими лучами солнца, и, казалось, совсем забыла о Кае. Но нет, Кай то ли чувствовал, то ли вопринимал неведомо как душу Каллии, которая по капелькам переливалась в его душу, и в его теле будто прорастало тело девушки. И вдруг Кай увидел, что Каллия уже не стоит на мозаичном полу, а парит над ним. Кай замер. Он не только боялся пошевелиться, но и боялся дышать, чтобы видение или сон не исчезли. Но это было не видение и не сон. Стоя над полом, Каллия обернулась к Каю и поманила его к себе. Он подошёл к ней, она взяла его за руку, и по его телу побежали лёгкие, нежные, неописуемоприятные волны. Его наполняла лёгкость, воздушные потоки и какой-то тончайший огонь, который будто плавил тело, и его испарения медленно и плавно поднимались ввысь. Кай то ли становился этим огнём, то ли дымом этого огня, то ли сверхприродным эфиром и переливался в Каллию, возносясь вместе с нею. Это было как в том сне. Небо будто выворачивалось наизнанку, а земля вовсе перестала существовать. Кай ощущал себя самим собой и Каллией одновременно. Он ощущал, как в его груди бьются два сердца одновременно, постепенно сливаясь в одно. Кай ощущал, что его два тела, тело-тела заполняются неизъяснимым светом, и что его две души, душа-души разлитые в этом свете образуют необыкновенный, сверхъестественный, не поддающийся описаниям космос, в котором два как одно и одно как два, где единица равна двойке, а двойка единице, и где есть только цельнопрекрасное…
Кай не знал – воспарил ли он вместе в Каллией? Он стоял на мозаичном полу, а рядом стояла Каллия. Её бедро касалось их переплетённых рук. Солнце переспевшим пурпурно-медовым яблоком, налитым огненным соком, падало в бледно-лиловые ладони горизонта. Тишину нарушали очнувшиеся от жары птицы, властительницы сумерек цикады, вышедшие на охоту мелкие хищники, да рассекающие безветрие стрекозы, от крыльев которых исходила еле уловимая таинственная вибрация.
- Тебе нужно идти, - сказала Каллия, - твой отец беспокоится, его беспокойство такими мощными волнами плывёт над землёй, что даже камни подрагивают от них.
- Нет! Именно теперь я не уйду, - голос Кая был твёрдым и даже властным.
- Я понимаю тебя… но…
Кай не дал договорить Каллии, и лёгким движением, будто не прилагая вовсе усилий, подхватил её на руки, прижал к себе и поцеловал в губы. Девушка успела лишь тихо ахнуть.
Когда долгий поцелуй распался, солнце уже нежилось на гладких ладонях горизонта.
- Отпусти меня, - прошептала Каллия, - и ступай домой.
- Нет, - радостно замотал головой Кай, - я люблю тебя и никуда не уйду отсюда, я отнесу тебя в твой… нет, в наш грот и буду с тобой всю ночь. Ведь ты же сама хочешь этого. Я не ясновидящий, но мысли твои прочёл. Ведь ты же любишь меня! Каллия опустила голову и уткнулась в плечо Кая. И сквозь тихие, нежные поцелуи, осыпа;вшиеся на плечо, Кай услыхал едва уловимое «да».
Пещера расширилась до беспредела и одновременно сузилась до размеров двух человеческих тел, изгибы и линии которых образовывали причудливое сплетение фантастических цветов. Эти оливково-бежевые, подсеребрённые едва уловимым рассеянным светом луны и подтушеванные карандашом ночи цветы, слились в букет, у которого, казалось, было и не было пределов. Линии петляли, выгибались, пересекались, свивались, но не прерывались, и каждое мгновение изменялись, образуя новые и новые букеты невиданных цветов, загадочные лабиринты, береговые линии инобытийных материков. Пещера пропитывалась запахами эротических эссенций. Дыхания перемешивались, насыщая грот оргийным духом, обрывками мистических вослицаний, переливами неслыханных гимнов Афродите. Соски; то грубели и набухали от прилива горячечно-холодящих волн, то становились мягкими и расплывались под лёгкой нежной рябью поцелуев. В ложбинках между грудей и под мышками затаивались самые безрассудные ласки и терпеливо ждали, когда можно будет выйти из своего убежища и расправить лунные, всеохватывающие, наилегчайшие крылья. Губы тяжелели от неустанных переливов приапического пламени и боговдохновенных шептаний. Зрачки белели от метаморфоз, запечатлявшихся в них навсегда, словно образы в магических зеркалах. Волосы кружились в селеническом хаосе, пытаясь образовать подобие полифаллического космоса. Почти неуловимые прикосновения ресниц мелькали тончайшими чёрными молниями, будто небольшая щепотка пряностей изменяли вкус, своим маленьким штришком преобразовывали всю картину и придавали ей неповторимую прелесть. Руки то растворялись в бесконечнопрекрасных мирах плоти, то вновь преобретали свою форму, чтобы миры растворялись в них, или преобретали формы миров, или исчезали в бесконечных сменах форм и бесконечном движении. Ноги то сливались в единый монолитный мост между внешним и внутренним, то распадались на два луча, то на четыре и пронзали густой фиолетово-серебристый мрак пещеры. Два тела были как единый океан плоти, ублажающий луну приливами и отливами. И из этого океана поднималась пирамида без вершины – все выше и выше, пока, не пронзив всю вселенную, обрела острую, как игла, тонкую, сияющую вершину.
- Помнишь, возле ручья, который берёт начало царстве Дита, я рассказывал тебе сон? – тихо спросил Кай.
Он лежал, наматывая на палец перламутрово-белые волосы любимой колдуньи и еле заметно тёрся щекой о её плечо.
- Помню, - ответила Каллия.
- Я сказал тогда, что сон оборвался на том, как я падаю в бездну, но было продолжение: вдруг появилась ты, наши губы слились в поцелуе, и мы падали вместе… или взлетали?..
- Взлетали…
- Каллия, - прошептал Кай, - а мы действительно взлетели над землёй в храме Афродиты-Коры-Гекаты?
- Да. Это был ни сон, ни видение, ни помрачение ума – мы действиетльно взлетели. Честно говоря, я не ожидала, что у тебя это получится. Видимо в этот момент ты ни о чём не думал, кроме…
- Тебя. Кроме тебя я ни о чём не думал.
- Это было чудесно!
- Даже более чем чудесно! Теперь я понимаю почему тогда на берегу реки я не обнаружил твоих следов – ты ведь ходила над песком. И когда выпускала зверей и усыпляла стражу ты ведь тоже ходила над землёй.
- Да. Геката оживает во мне и устремляет вверх. Сделать это по чьему-либо заказу очень трудно, почти невозможно. Любой внешний заказ корыстен, даже если он на первый взгляд бескорыстен. Испытать удовольствие или недоумение от созерцания передвижения над землёй есть уже корысть. Сила, которая подымает меня вверх, исходит из глубокой, чистой и ничегонепросящей любви.
- И она обладает такой мощью, что может поднимать сразу двоих?
- Нет. Эта сила возникла непосредственно в тебе, я здесь нипричём или почти… Ты просто вошёл в мир бескорыстной любви…
- Мне кажется, незадолго до того как воспарить, рассказывая мне о священных животных Афродиты-Коры-Гекаты, ты отчётливо поняла, что любишь меня. По крайней мере, я тогда отчётливо понял это.
- Ты не ошибся. Но я поняла, что люблю тебя, гораздо раньше, ещё на берегу реки, когда мы с тобой так и не встретились. Я поняла это так сразу потому, что моя любовь, вернее наша любовь, была предвечна, мы уже давно ждали друг друга в непостижимой глубине наших душ. Я знала, что когда-нибудь эта любовь выйдет из глубин души, как солнце из-за горизонта, что она осуществится, и это будет полнота любви и полнота души. Это и будет божественное соединение двух душ и двух влюблённых в единое божество. Месяц назад я стала смутно ощущать, что это вот-вот должно произойти. Помнишь, я говорила тебе, что найдя разрушенный храм Афродиты-Коры-Гекаты, я почти осознала полноту своей души. Почти, потому что до абсолютной полноты не хватало тебя. И вот теперь моя душа обрела совершенную полноту.
-6-
Кай возвращался в Клеопатры. Всё-таки Каллия упросила его вернуться к отцу. Кентавр шёл лёгкой рысью, и его медный круп начищало до зеркального блеска восходящее солнце. Как стая ворон, над головой Кая кружились мысли и решения. Сомнения подавлялись уверенностью, но затем снова побеждали, и снова отступали. Навсегда оставить отца и семью, где провёл более двадцати лет – нелегко, навсегда порвать с родом – нелегко, навсегда разорвать пуповину, висящую на тебе ярмом тысячелетних правил и предписаний – нелегко. Но не сделать этого невозможно – иначе смерть, или того хуже – вечная жизнь по кругу с залепленными глазами. И Кай вдруг понял, что есть нечто большее чем обыкновенная жизнь и обыкновенная смерть, есть нечто совсем другое. Будто из тумана перед ним выплывали слова Каллии и сбрасывали свой тёмный покров. «Но зачем же я тогда еду к отцу?» - Кай осадил Кентавра. Ответа не было. Юноша хотел было поворотить коня, но почему-то всё же пустил его шагом по направлению к городу. Вдруг перед ним возникли маслянистые, словно грязь, блестящая под луной, глаза Скоры. Решение приходит моментально, и рука сама тянется к мечу, но в тот же миг в памяти Кая всплывают слова Каллии: «Надо быть безумно смелым, чтобы не хвататься за меч». «И всё же зачем я еду к отцу? Неужели лишь для того, чтобы рассказать ему всё и возвратиться к Каллии?»
Когда Кай подъехал к дому, тот показался ему серым и тяжёлым, словно окаменевший труп великана. Угрюмая тишина повисла между колонн портика. Кай направился к себе в комнату. Нехорошее предчувствие обвивалось змеёю вокруг сердца. Возле двери комнаты стоял раб.
- Господин, - поклонился он, - ваш отец просили немедленно явиться к нему, как только вы приедете… У вашего отца…
- Что?
- Очень скверное настроение.
«Ну что ж, видимо именно за этим я и приехал», - подумал Кай.
Лишь переступив порог комнаты отца, Кай понял всё. Лицо Квинта Целлия Аквилы было землисто-пыльного цвета, а каменные глаза таили в глубине раздражение и досаду.
- Так где ты пропадал эти два дня? – спросил отец даже не поприветствовавши Кая.
- У гетер.
- Не лги! – голос Квинта Целлия хлестанул железными прутьями, - гетер нет в лесу, к ним не ходят в кавалерийстском хитоне и не являются от них с ног до головы покрытыми пылью и пропитанными запахами земли. Где ты был?! Отвечай!!
- Я не буду отвечать, чтобы не лгать. Но судя по всему, ты и сам знаешь где я был.
- Я хочу услышать правду из твоих уст.
- Ты не услышишь ничего – ни правды, ни лжи.
- Ты боишься говорить правду? Ты трус!!
- Нет, ты ошибаешься.
Кай смело и открыто смотрел в бесцветно-красные глаза отца.
- Сегодня утром я допросил колдунью Скору. Она мне сказала такое, чему я не поверил…
- Что же она сказала?
- Что ты… что ты два дня провёл в лесу и вступил в связь с преступницей, которую мы разыскиваем, с этой чародейкой Каллией. Так?
- Да.
- Это правда??!!
- ДА.
- Слюнтяй! Баба! Тебя околдовала эта ведьма! – Квинт Целлий вскочил со своего кресла и заходил взад-вперёд по комнате. – Как ты мог?! Ты, потомок славного рода, патриций, опустился…
- Нет. Ты не прав. Я не опустился, и она меня не околдовала. Я люблю её! Хотя что тебе говорить о любви…
- Ты римлянин! Ты владыка ойкумены! Ты должен быть выше любви…
- Выше любви нет ничего. Но об этом бессмысленно говорить с тобой. Скажи лучше, ты эти сведения от Скоры получил под пыткой?
- Нет. Мы её не пытали, а лишь пригрозили. Тогда она сказала, что при помощи колдовства сможет узнать где скрывается её непокорная ученица. Но у неё ничего не вышло. Она начала колдовать, вошла в исступление, сначала что-то мычала, а потом стала нести такой бред, который не смог бы растолковать ни один экзегет, в конце вдруг ясно и чётко рассказала всё о тебе. Я не верил ей и чуть не убил, сказал что отсеку ей голову, если её слова не подтвердятся, и вот… они подтвердились.
- И больше она ничего не сказала?
- Нет. Потом она опять начала нести какой-то бред. По-моему она сошла с ума…
- Всё-таки Скора проиграла.
- Что?
- Скора проиграла своей ученице. Поединок двух душ. Каллия оказалась сильнее.
- Я всё равно найду эту дерзкую колдунью, даже если мне придётся сжечь весь лес…
- Сомневаюсь. Да и не слишком ли большая жертва для того, чтобы расправиться с одним человеком?
- Да, я несколько преувеличил. Но я всё равно её найду, тем более когда дело приняло такой оборот, - Квинт Целлий презрительно смерил взглядом Кая.
- Если ты пленишь Каллию, ты закопаешь её живьём вместе со мной?
- Я бы никогда не подверг тебя такой унизительной казни, хотя бы потому, что ты римский гражданин…
- Ты предложишь мне кубок с цикутой?..
- Нет. Ты всё же мой сын. Я пошлю тебя простым легионером в действующую армию в Армении, а пока ты будешь находиться под домашним арестом. Где скрывается эта ведьма ты, конечно, не скажешь.
- Конечно нет. Тебе её не поймать. Псу не схватить сокола.
- Как это понимать?
- Я готов к домашнему аресту, если ты не возражаешь, пусть стража проводит меня в мою комнату, - только и сказал Кай.
Глаза Квинта Целлия были водянисто-алыми, и полные, гладко выбритые серо-голубые щёки неприятно подрагивали.
Вот уже три ночи подряд Кай не мог уснуть: постоянные мысли о Каллии и её судьбе… и своей судьбе не давали ему покоя. Квинт Целлий Аквила выслал поисковый отряд для поимки Каллии численностью в целый манипул. И вот уже трое суток никаких известий. Кай не находил себе места. Льву в узкой душной клетке было гораздо лучше, чем ему в своей просторной комнате, которая однако тоже была клеткой – сбежать из этой уютной тюрьмы было невозможно: тройная усиленная стража, никаких личных контактов ни с кем…
Кай бродил живым мертвецом, натыкаясь на предметы и не замечая пищи, аккуратно сменяемой каждые три часа. Солнце клонилось к закату, и его тяжеловесноалые, непроницаемые лучи вонзались пилумами в стены комнаты и растекались массивной пурпурно-золотой парчой по стульям и канделябрам. Свет заката был зловеще-кровавым и угрюмо оседал в углах чёрно-фиолетовым свинцовым туманом. И лишь лёгкие, тонкие, едва заметные розовые облачка в небесной лазури несли отпечаток радостной нежности.
Три бессонные ночи не прошли для Кая даром – сон всё настойчевее и настойчевее вытеснял беспокойство. Наконец Ги;пнос одержал победу. Перед Каем открылся безбрежный, бездонный голубой простор, который втягивал в себя как водоворот, превращал руки в крылья, проникал вовнутрь прохладными струями и очаровывал непостижимой тайной. Вдруг Кай почувствовал, что его кто-то легонько теребит за плечо. Он открыл глаза. В серо-молочном, тлеющем свете луны, плывущим пылинками в густой жирной тьме, Кай увидел очертания женского теля и звёздно-белые локоны.
- Каллия! – едва не выкрикнул Кай, но холодные пальцы девушки сомкнулись на его губах.
Она поманила его к себе. Через мгновение руки Кая скользили по спине, плечам и тонкой, выточенной талии его любмой колдуньи; губы сливались как встречные горные потоки, и мягкая женская грудь расплющивалась о квадратные твёрдые мышцы.
- Я тебя выведу отсюда, - шептала Каллия.
- Каким образом? – спрашивал Кай и в тоже мгновение понимал, что задаёт глупый вопрос.
Каллия тихо смеялась и целовала его сильную красивую шею, ямочку на гордом подбородке, густые брови, ресницы…
… Ночь разделялась надвое едва пробивавшимися свозь клочья густого голубого тумана тусклыми бледно-розовыми рассеянными лучами просыпающегося солнца. Одна часть ночи, как чёрная маслянистая вода впитывалась в сырую мягкую землю, усыпая травы круглыми алмазами ледяной росы, другая – поднималась тёмно-лиловыми пара;ми в небо и растворялась в его синей сияющей глубине, обводя облака коричневым ободком.
Кай и Каллия шли-плыли над лесной тропинкой навстречу заре, которая была ещё скрыта пеленою тумана и нерастаявшей ночи. Тишина стояла такая, что было слышно как по листьям перекатываются хрустальные шарики росы. Лес спал, и его сны плыли перед глазами влюблённых обрывками таинственных ведений и удивительных фантасмагорий. Туман медленно редел, оседая на ресницах дриад маленькими серебристыми капельками. Лесная чаща расступалась перед Каллией и Каем, и вскоре они очутились на опушке с высокой густой травой. Венчики цветов ещё были закрыты, туман подмешивал водянистые краски, и потому недвижные волны травы были серо-серо-зелёными, почти бесцветными. Они плавно, полого катились вперёд и растворялись, исчезали в бело-опаловой стене тумана. Кай и Каллия плыли над волнами трав, слегка задевая ногами их холодные гребни. Небо светлело. Туман становился всё розовее и прозрачнее. И вот, уже сквозь него стали видны очертания огромного алого шара. И вдруг огненная сияющая сфера вынырнула из клочковатого туманного хаоса на неохватный простор нежной лазури, и сплошной неразрывный поток всеозаряющего света залил влюблённых.
1993 – август 1994
Мистерия Гекаты
© Copyright: Дмитрий Захаров 7, 2016
Свидетельство о публикации №216090101482
Свидетельство о публикации №216090101482
Рецензии