Злосчастный зуб и коварные косы

Если призрак зимы потревожит тебя — позови,
Ветку вереска я принесу и немного любви.

Тэм Гринхилл, «Твои волосы пахнут ветром»


      

***

      
       Зеркало в доме было одно — осколок размером с пол-ладони, тусклый и практически бесполезный, но отчего-то всеми дамами нежно любимый. Собственно дам в семье развелось пять штук (и это только взрослых!), потому несчастная стекляшка кочевала из рук в руки да из угла в угол, постоянно «терялась нечаянно» и пропадала по-настоящему, пачкалась в чем попало и бережно натиралась кусочком меха, с паническим криком «Не разбей!» вызволялась из плена цепких детских ручонок — и, конечно, каждый день лицезрела зеленоватые, широколобые и клыкастые дреянские рожи. Словом, жизнь его была полна приключений — куда там всяким странникам или воинам!
       А уж яблоком раздора бесценная вещичка служила регулярно. Но чтобы старшая жена вклинивалась в баталию за обладание ею? Редкость несусветная, однако сегодня выпал именно тот особенный случай, когда зеркальцу предоставилась возможность посмотреть на единственное человечье лицо в округе.
       — Кажется, пора стряпать новый шлем, — Шрен неаккуратно пихнула плечом дверь — руки были заняты важным: бережно ощупывали пошатывающийся верхний клык. Досадно!..
       — Или завязывать с мордобоем, — ввернула Гелру. Уж она-то баба нормальная, ее кулачными турнирами не заинтересуешь! Ну разве что в качестве болельщицы.
       — Не. Лучше все-таки шлем защитный. Дай-ка на минутку... — протянутая рука, исписанная черными ломаными татуировками от плеча до локтя, вопросительно повисла в воздухе.
       — Ладно-ладно, ща, две минутки...
       — У нас вообще-то очередь! — заголосило из дальнего угла под аккомпанемент стука ножа по доске. — И следующая я.
       — Но потом-то никого?
       — Потом я.
       — Девки, да вы оборзели вкрай! — «травмированная» возмущенно подбоченилась. — Мне ж на минуту, по-быстрому, кое-что проверить. Некогда тут с вами.
       — Хитрая какая... — Гелру послюнявила угольную палочку и, приоткрыв от усердия рот, жирно подвела кокетливую роспись на скуле. — Схватишь и не отдашь. А нам не-е-екогда, до праздника всего-ничего-о-о. Все тут, знаешь ли, красавицами быть хотят.
       — Не трудись, — фыркнула стряпуха. — Влан все равно со мной будет и ни на шаг не отойдет. Малюйся не малюйся...
       — Ну-ну, посмотрим, — вклинилась третья.
       Судя по всему, конкуренция за зеркало сегодня была лишь репетицией перед более ответственной — борьбой за внимание мужа, который, как известно, один на всех. Не бродить же за ним дружным стадом из пяти овечек! Хотя... четырех. Шрен наверняка удерет к каким-то там своим ветеранам и сослуживцам, давно не виденным и ради праздника съехавшимся в становище издалека. Она, даром что старшая, первая и общепризнанно главная, ведет себя вообще не по-женски. Не кокетничает, угодить не пытается, иной раз вообще ночами не пойми где пропадает! Будто боевая подруга ему, а не жена — да так оно, по всей видимости, и есть. Дура, короче, не баба! Интересно, все люди такие, или это просто им с переклином досталась?
       Шрен открыла было рот, но от предвкушения пустопорожней перепалки мигом скисла и решила не связываться. Ну их. Как начнут друг перед другом выделываться или перед Вланом лебезить — глядеть тошно. Быстрее и приятнее на речку сходить, чем несчастный зеркальный осколок отбивать. В воду смотреться, конечно, несподручнее, но... Но зато и поплавать можно.
       — Ну попросите у меня что-нибудь в другой раз, — пригрозила она, удаляясь, но никто даже не услышал — с приходом четвертой претендентки, как раз покормившей детей, битва за неотразимость стала набирать невиданные обороты. По разумению новоприбывшей, за столько времени должны были управиться все, причем по три раза. А тут еще первая узор на лице едва-едва домалевала, а на плечах и не начинала даже!
      
      

***

      
       Однако незаметно за ворота не улизнешь и из степи, что важнее, без ведома внутрь не просочишься — главное дреянское становище не только частоколом в три роста по всему периметру окружено, но и снабжено соответствующей охраной. Не бахвальства или перестраховки ради. На здешних пустошах, распростершихся насколько хватает глаз и дальше, за горизонт, кого только не водится. И все не прочь друг другом подзакусить, не говоря о разумных и потому куда более опасных степняках из соседних племен.
       Вот и пусть им укрепления охотку да голод подпортят.
       — Стой, алдартай*! — окликнул целеустремленно шагающую женщину караульный с вышки. — Ты б одна не ходила. В округе стая харсалок трется. Второй день уж.
       — Искренне им сочувствую, — Шрен с усмешкой хлопнула по арбалету и не сбавила скорости, но сомнения ядовитыми змейками все же закрались в ее мысли.
       Харсалки, бестолковые кусачие ящерки, к поселениям лезть побаивались, даже когда в голодные годы сбивались в фантастические стаи. Больше падалью промышляли, но и одинокими путниками не брезговали. Хм, может и правда... Зачем рисковать ради какого-то зуба, который, может, и сам не вывалится?
       Она малодушно оглянулась на оставленное за спиной становище, суетливое втрое против обычного и заранее пропахшее дымом, ядреными настойками и копчениями. Дом уже не различишь за пологими крышами, зато вон там, справа... надо же! У загона до сих пор треснута поперечная жердь, так и не сподобились за десять лет поменять. В спину, которой некогда эту перекладину и проломили, стрельнуло от одного воспоминания о позорном итоге первой кулачной драки.
       «Струсила?» — ядовитенько предположил мигом пригрезившийся Буйр.
       «А вот шиш тебе!» — мотнула головой упрямица и направилась в степь, как намеревалась. Правда, перед этим благоразумно оседлав хумтана.
      
      

***

      
       Плавать Шрен, выросшая на море и двух речках, всегда ходила выше по течению, за добрую милю от того обжитого места, где все становище омовением занималось. Там течение, там глубина, пороги и стремнина — вот где разгуляешься! А не в растекшейся до состояния озера, почти неподвижной воде.
       Опасно, да. Но когда это ее пугали мелочи?
       Однако еще издалека Шрен приметила, что любимое место не пустует — отряд степняков кулака* в три-четыре растянулся вдоль кромки берега и поит ездовых хумтанов.
       «Ну давайте, проваливайте скорее, не буду же я при вас зубы считать!» — мысленно поторопила новоприбывшая, натягивая поводья. Безымянная животина вразнобой дернула острыми ушами и настырно потянулась к симпатичному кустику, которому, зная аппетит зверюги, недолго оставалось красоваться желтыми цветами.
       Однако стоило присмотреться получше... и женщина подстегнула своего проглота, взяв курс на водопой. Вояки настороженно ощетинились оружием, но быстро признали алдартай и без вопросов расступились.
       — Это ты, что ли, злобный харсал? Как-то великоват.
       — Зато вон с какой стаей! — обернувшись, ни на миг не растерялся муж.
       Спустя жалких минут пять Шрен уже пожалела, что вообще вылезла. Ну что ей стоило в сторонке, на границе видимости, подождать, пока берег освободится?!
       Командир — и отряд вместе с ним — никак не желали убраться восвояси и наконец предоставить бывшую разведчицу самой себе, плаванию и заботе о зубе. Влан рассказывал что-то о поездке, нетерпеливо перебирал в руках поводья и недвусмысленно давал понять, что торопится на праздник и дожидается персонально жену, которая для начала свалилась как снег на голову, а теперь отчего-то слишком долго возится с хумтаном и спешить даже не думает.
       — Ты чего вообще тут? — не выдержал он в конце концов. — Поспешай и поедем.
       — Топайте-топайте, я надолго.
       — Ага, на гулянье не к нам, а к харсалкам? Они обрадуются закуске.
       — Так вы их видели?
       — Не только, — пробасил незнакомый служивый, наполовину высвободив из седельного мешка вытянутую чешуйчатую тушку размером с добрую степнячью ногу.
       — М-да, понятно. Ну ничего, я не с голыми руками, идите, — всё надеялась Шрен спровадить неуместную компанию. Ясно, что задерживаться ради плавания опрометчиво, она и не станет теперь. Но не хватало перед солдатами выставлять себя на посмешище!
       «Подумаешь», — небрежно говорил в ее случае порядочный степняк, сплевывал зуб и топал прежним курсом. Конечно, им-то что, у них новые вырастают!
       — Нет, дождемся. Ну, всё? — подгонял не понимающий медлительности муж, когда хумтан Шрен напился от пуза и больше не желал изображать причину задержки.
       «Да что ж ты сегодня такой не к месту заботливый!»
       — Не все, — брякнула она, осененная блестящей идеей, — ладно, ждите, я быстро, — и, сбросив сапоги, пошлепала к воде, на ходу избавляясь от куртки.
       Разумеется, «стая» мгновенно и беспрекословно была изгнана «злобным харсалом» в становище.
       — Сказала бы сразу.
       — Чтоб ты ответил «Нашла время!»?
       — Я и теперь скажу. Нашла время!
       — А что такое? Нормальное время, не лучше и не хуже любого другого, — фыркнула алдартай, вознамерившись тут же напялить снятое, попросить отвернуться и проверить-таки, как поживает (или уже отдает концы) злосчастный клык, который она даже языком трогать побаивалась — вдруг отвалится? Но...
       Но ледяная вода уже сомкнулась вокруг щиколоток, пуская по телу волны непроизвольной дрожи, а ступни скользили по неровным речным камням. Окунуться бы! Вспомнить объятия реки. Подождут и зуб, и Влан, и даже харсалки. А если нет — их проблемы.
       — Ну может и так, — он обреченно качнул головой и, грузно выпрыгнув из седла, спутал обоим хумтанам лапы. Уж если Шрен занырнула, то это надолго.
       Без долгих уговоров затащить в студеный поток удалось и Влана, правда только ноги помочить. К открытой воде степняки по традиции относились настороженно, и один конкретный исключением не был.
      
      

***

      
       — Поторапливаться надо, — встрепенувшись, Шрен поглядывала на полыхающее небо и приглаживала насквозь мокрые волосы, — нас же ждут давно.
       — Неужели? Кто об этом вспомнил!
       — Еще скажи, что тебе было скучно!
       — Нет, не скажу, — натянул он второй сапог, — хотя тебе — всяко веселее. У тебя кайманов в родне не было?
       — Не-е, все гораздо безобиднее: плотва да караси.
       — Так и знал, что дело нечисто! — Усмехнувшись, Влан без видимой охоты перекинул через седло полупустой мешок и ширкнул пяткой, поудобнее устраивая в растоптанной обувке. — Но нам правда пора. И харсалки где-то тут бродят.
       — Во-во, и я говорю.
       Надо идти, точно ведь, ждут. Только ее — одни, его — другие.
       Так уж сложилось, что поделать...
       — Шрен?
       Ветер пригибал травы, словно по шерсти гладил, и равнина казалась остановившейся женщине огромным зверем, замершим и зачарованным лаской. А они все: степняки, странники, зверье да чудища — кто? Не больше чем прилипшие к шерсти соринки...
       — Знаешь... — она выронила едва подобранный арбалет и откинулась в траву, заложив руки за голову, — ты иди, я попозже догоню. Подождут. Буйра с Дантаем я, может, год не видела, зато таких закатов — никогда.
       — Ты правда думаешь, что я тебя тут оставлю наедине с харсалками? Пожалей несчастных тварей, за что они так в жизни провинились? — Черный силуэт на багрово-золотом небесном полотне, Влан неуловимо напомнил ей обсидиановых истуканов, украшающих Святилище Предков, — непоколебимый, величавый и незыблемый, будто сложенный из костей земли и праха времени.
       — А ты, выходит, провинился?
       — А я от трудностей драпать не привык!
       — Это я-то — трудность? Ну спаси-ибо.
       — А то. Кажись, самая неразрешимая трудность из всех, что я встречал! — он наконец бросил взгляд через плечо, бесстыже ухмыляясь. — Ты давай не отвлекайся — на небо свое глазей, как хотела, а не на меня. И пойдем. Еще успеем до темноты.
       «Ну вот тебе и страж времён», — фыркнула про себя жена, покачивая закинутой на колено ногой.
       Клыкастая улыбка никогда не красила его изрисованное отметинами и перепаханное страшным шрамом лицо. Черные полосы на скулах и носу, развороченная щека и рассеченная губа; кожа нездорового по людским меркам, буро-зеленого оттенка. На лбу белесые витиеватые шрамы — там десяток лет назад вырезали высший знак. Это с людского короля сорви венец при желании или вынуди от власти отказаться, а дреянский вождь свою «корону» до смерти носит и только с головой потерять способен.
       И черные рассудительные глаза. И косы — полторы сотни угольных кос по иссеченным наплечникам рассыпались.
       «Нет. Какой из тебя, в Бездну, страж времен? Пфе. А вот хозяин степи – очень даже. Эй, а шевелюра-то, — она рывком села, хищно сузив глаза, — растрепалась!»
       — Эй-эй, полегче. Что еще за зверская рожа? Ты, мать, никак меня оскальпировать решила?
       — Не, парики мне пока без надобности. Но почти угадал. Иди-ка сюда! Поправлю пару-тройку — и, так и быть, пойдем.
       Волосы — единственное, что в нем было по-настоящему красиво — Шрен не позволяла переплетать никому и ревностно оберегала право раз в пару недель запускать пальцы в святая святых — кастовую прическу.
       Он скептически шмыгнул носом, но напоминания о несвоевременности ухватил за хвост и прозвучать им не позволил. Ехать на гульбище — средоточие шума, толп и огней — и правда уже как-то не хотелось.
       Пошебуршил траву сапогом на предмет затаившихся гадин и уселся, устроив топор на коленях:
       — Лады. Тебя ж не переспоришь.
       — Да ты еще не пробовал!
       — Попробовать?
       — Хм-м... в другой раз, — упрямица мигом передумала хорохориться и обеими руками собрала антрацитовое богатство в толстый хвост, высвободила, пропустила пару лохматых кос сквозь пальцы, тайком наслаждаясь процессом. В конце концов, даже алдартай и бывшая разведчица имеет право на маленькие слабости, да? Да? Да?..
       Влан, к счастью, помалкивал. Будто боялся спугнуть что-то ласковое и легкое, такое крохотное и неуловимое, что не заметить — раз плюнуть, а упустить — и того проще.
       Даже волосы у него степные. Черные, как летняя горелая стерня, полынью и дымом пахнут, а на ощупь — как шелковистые ковыльные нити. Вот же наградила судьба... Да ни у одной девки таких нет! У самой Шрен — тоже смоляные, но жесткие, быстро выцветающие желтоватыми подпалинами. Не сокровище. Да и сама она не красотка — высокая и размашистая, широкоскулая, загорелая и грубоватая, с не женскими манерами и волевым синеглазым лицом. Не залюбуешься, вернее отшатнешься с непривычки-то.
       А уговоренные три лохматицы между тем в два счета подошли к концу.
       — И вот эту тоже, — наугад схваченная коса повисла, удерживаемая за кончик.
       «Ровная же», — подивилась алдартай, но протестовать не подумала. Правда косичка, переплетенная в надвигающихся потемках, вышла впятеро неопрятнее, чем была... О чем Шрен тут же сообщила и рьяно взялась устранять брак по третьему кругу.
       Дреян беззвучно посмеивался, так заразительно скалясь на заходящее солнце, что оно, казалось, отвечало взаимностью и заговорщически подмигивало лучами меж ветвей далекого дерева.
       — Искать-то тебя не будут? Ждали вождя на праздник, а он... Смотри, вот как прискачет твой отряд обратно! А, впрочем, там наверняка уже все перепились до умопомрачения. Дело-то нехитрое.
       — Искать? Ждали? Шрен, ты о ком? Ха, чудо если они до утра вспомнят и хватятся. Как-никак ребятки взрослые, сами горазды выбивать пробки из бочек с полыновкой. Да брось ты эту ерунду, ща в темноте такого мне нахреновертишь, что только отрезать будет впору, — и требовательно дернул мастерицу к себе, заставив сесть рядом.
       Та молчала добрых полминуты (никак подбирала слова, достойные кипящего возмущения?)... а потом просто уложила голову на неудобный жесткий наплечник.
       — Знаешь, что я думаю? Хорошо, что у нас только одно зеркало.
       — Почему это?
       — Да так... — она таинственно улыбнулась, играясь с очередной ненавязчиво подсунутой косичкой. — Просто.
      
      

***

      
       — Мать, только ты можешь переплетать всё по пятому разу. Утром этот колтун точно придется обрить наголо — захребетным крысам на смех.
       — Ну, знаешь... Зато только ты можешь битый час сидеть с женой наедине в темноте и говорить о какой-то ерунде!
       — Это подстрекание?
       — Это претензия!
       — Да ну-у-у? Тогда берегись.
       — Эй, ты чего?.. Я ж пошутила... Влан, ты чего!
       — Хм, разве не видно? Ты-то пошутила, а...
       — Ага, ясно, я уже вижу, что с тобой шутки плохи. Но не так же! И не тут!
       — А как и где?
       — Правее, к стремнине. Парную стойку помнишь?
       — А у меня есть выбор? — увесистый топор с чавканьем располовинил уже третью прыгнувшую харсалку. Взрыкнул стреноженный хумтан, едва не затоптав Шрен, метнувшуюся перерезать путы.
       — Конечно. Стать чьим-то ужином!
       — Спасибо, — взмах, — не прельщает!
      
      

***

      
       — Ты мне чуть башку не оттяпал. Ей-ей, ну вот чуток — и точно бы снес. Не парная стойка, а позо-о-орище, — алдартай бултыхнула в воде пятками и осмотрительно подобрала их на берег. В заводях и глубинах ночами тоже полно охочих пожевать мясца.
       — Позорище — это наша теперешняя оборона.
       — А по-моему, как раз-таки очень действенная...
       Речные воды плескались о берег крошечного островка, увенчанного, как валунами, двумя черными фигурами. Десяток самых рьяных харсалок, рванувших за улепетывающей добычей, стремнина унесла вниз по течению, зато остальные три сотни оказались осмотрительнее и долго суетились за полосой воды в надежде, что хитрые аборигены вдруг поглупеют и вернутся. Но те не торопились облагодетельствовать бедных оголодавших ящерок поздним ужином.
       — Действенная? Хараал*, если ты кому-нибудь расскажешь, как мы прятались от этих мелких гадин...
       — И-и?
       — А, да что с тобой говорить, — цыкнул степняк. Вода миниатюрным водопадиком полилась из перевернутого сапожищи.
       От испуганно сбежавших хумтанов давно и след простыл, примиряя с мыслью, что домой тащиться в любом случае предстоит пешком. Не далеко, но в темноте — смерти подобно даже без навязчивого внимания харсалок.
       Промокшая подруга передернулась от холода и плотнее забилась под бок.
       И в самом деле, о чем тут говорить-то?
      
      

***

      
       С тех пор зеркало совсем лишилось разнообразия: все степнячки да степнячки, даже мельком не покажется человечье лицо.
       — А ты видела, Гелру, наша Шрен совсем перестала его брать. Обиделась за тот раз? Может, извиниться? Все равно Влан так и не соизволил на праздник прийти...
       — Так и быть. Но начинать будешь ты!
       Объяснения и сумбурные покаяния разведчица даже слушать не стала, высказавшись в духе «Я похожа на мелочную каргу, которая дуется по пустякам? Отстаньте, всё лады».
      
       А смотреться, оседлав поименованного Клыком хумтана, отныне ходила на речку.
       И, бают, ждало ее там не только отражение.
      
      
Примечание.

*алдартай — прославленная
*кулак — минимальный отряд, шесть воинов
*хараал — «проклятье» в смысле ругательства и ни в каком другом
хумтан — всеядный степной зверь, повсеместно приручаемый дреянами и используемый для верховой езды или совместной охоты.