Про Париж. четыре новеллы

содержание

- Мирчудес

- ля БаракА

- Париж.Осень-04

- Маленькая парижская авантюра.документальное путешествие
=========

. . .


  "МИРЧУДЕС"    
   Мирчудес начался в монастыре со звонка в строгую зону под Мурманском женщины из подмосковного Пушкино, уже восемь лет живущей в Голландии и совершающей паломничество со своим мопсом Глашей. Она позвонила на мобильный "авторитету" Роланду (не больше, но и не меньше) с тем, чтобы облегчить жизнь моему подмосковному братику, по дурости попавшему в колонию. И находится он там уже пять лет. В разговоре выяснилось, что там сидит её сын и теперь она молится о спасении его души, здесь, в женском монастыре русской зарубежной православной церкви в Нормандии.
   
   Товарищ, что проехал со мной на своём старом опеле-сарае всю Европу, в Париже приболел и мы решили пару дней пожить в монастыре, телефон и адрес которого дал ему в Москве знакомый священник в храме на Белорусской.

  Товарищ слёг. Думали - простуда.
 
  Десять дней он валялся в комфортабельной, одноместной келье, а я пахал землю с Бывалым, скажем пока так, лет тридцати парнем, поселившимся в монастыре после службы во французском иностранном легионе.

  Отремонтировал и поселился в этом же домике, что когда-то построила писательница Юлия Вознесенская, эмигрировав после отсидки в Гулаге. Она дала денег монастырю, ей выстроили небольшую, в две комнатки со всеми удобствами маленькую дачку, возле основного здания монастыря, бывшего поместья французского графа, купленного церковью в 1952 году.

   
  Легионер, повоевав с неграми в Африке, где слоновая кость, теперь  много молился, работая по хозяйству женского монастыря, под руководством сестры Наташи - немки, слегка говорящей по-русски.

  Товарищ мой, чуть оклемавшись, решил ехать домой, ведь у него кончалась виза. Но когда он уезжал, я обратил внимание на его жёлтые белки глаз. Да это, мол, отражается свет от моей куртки, - ответил он.
  "Совсем ты, Дима, съехал на освещении. Преподаёшь постоянно, повторяя одно и то же каждый день, про эту свою светотехнику и вот у тебя уже жёлтые фонари кругом".
  Это, - говорит, - от твоей куртки отражается. Я работал в ярко-желтой ветровке, полученной в награду моей дочерью Настей за работу в пресс-центре детской международной олимпиады в Москве.

  Товарищ уехал и через пару дней прислал мне SMS: "Я в Кёльне, анализы показали гепатит. Всем надо сделать прививки".

  Как!?
  Всем?.. всем монашкам, что ли… ;

  Я продолжал работать в поте лица, молясь каждое утро по часу в монастырском храме и ежедневно принимая контрастный душ по вечерам. Не прививался никак, если только ежевечерним бордо-вином в домик с табличкой "villa Julia".

  Потом, на машине легионера мы отправились на юг Франции. Он в Оранж к семье, да денег занять у сослуживца, а я в Монпелье к редактору журнала, что напечатал титры из моего фильма 1990 года "Ситуация ТАВ" о поэте Аркадии Славоросове. Напечатал он лозунги на французском, те, что идут в фильме как титры между кадрами удолбанных Гуру и Лизки, гонящими свои кайфовые «телеги» в люберецкой квартире.
(см. здесь: Film SITUATION TAV\Фильм - СИТУАЦИЯ ТАВ (13 ‘  1990  ЛЮБЕРЦЫ)
   Пробыв в Монпелье неделю, я вернулся на старенькой машине легионера в монастырь, виза моя была ещё на месяц и Юлий нашёл для нас работу.

   
   Продолжая жить в домике для паломников монастыря, я работал в деревне на ремонте крыши дома, принадлежащего семье искусствоведов, эмигрировавших из России лет двадцать назад. Поработав три недели, я вернулся домой на трёх поездах с пересадками в Берлине и Бресте.
   
   Я не заболел желтухой, не заразился от моего товарища, что полечившись в Кёльне, благополучно доехал до Москвы.

   Я привёз домой "много денег", здоровый и пьяный французским vin rouge. Это ли не Чудо!?
   
   Уже дома жена обнаружила, что на моей груди стало больше волос! – они проросли ближе к шее. Вот вам третье Чудо.
   
   Но самое большое Чудо – это исчезновение шишки на моей правой ляжке. Их там у меня, сколько себя помню, много под кожей,  но одна торчала, словно маленькая пуговка. Наверное, это последствия ядерной катастрофы в Челябинске-40, где я родился через 6 месяцев после взрыва радиоактивных отходов в 1957 году... Так вот, одну из шишек я удалил хирургическим путём, когда косил от армии за три месяца до двадцати семи лет, проживая в Урановом городе, где добывали «уранзолото» и опиум, а другая просто исчезла после обильных молитв, здорового образа жизни с большим количеством красного сухого Бордо и первой в жизни исповеди, а потом и причастия у батюшки Адриана из женевского православного храма, что приезжал исповедовать монахинь. Он пожелал мне пить поменьше и ежедневно молиться. «Это важно» - сказал он
сильно с акцентом.
   
  Вот мои чудеса, что познал я в Мирчудесе французском, в 120 километрах севернее Парижа, в деревне Провемонт, будучи сорока шести лет от роду.


И т о г о: 4 Чуда – звонок авторитету (по-моему, девушка не дозвонилась, но каково совпадение!), произрастание дополнительных волос на груди, исчезновение шишки на ляжке и полная защита от желтушного бациллоносителя.

Москва. 2005г.


© Copyright: Саша Валера Кузнецов, 2009
Свидетельство о публикации №209121600495
======================================== 


         Мои стоянки. три коротких текста...

   1
"Ля БаракА". Вот так, с ударением на последнем слоге, просто-запросто говорят в Бухаре. Что это значит, я узнал много позже, лишь побывав в Бахаутдыне со съёмочной группой моего фильма Мираж, съезди в Париж и вернувшись прочтя доступную мне на то время литературу.

А так: Баха ад-дин Мухаммад бин Бурхан ад-дин Мухаммад аль-Бухари - его называют лишь в книжках - мастера суфиев Накшбанди.

Мавзолей Мастера считается среднеазиатской Меккой и до сих пор собирает верующих из мусульманских стран. Приходят просить исполнения желаний и отвращения грехов в святом месте, куда Мухаммед, бросая свой камень в Мекку, забросил большой осколок, по словам простых людей. Да и я не удержался, обошёл вокруг без обуви... Сделал у камня с арабскими буквами характерное движение ладонями, будто омывая лицо водой.

Наш водитель первый подсказал мне о существовании святого, как он выразился, места.

Прочёл же я о нём, лишь спустя несколько лет после съёмок, по совпадении воли и случайности, как писал мой покойный соавтор.

"В средние века при вступлении на Путь, у части суфийских орденов существовал обряд инициации и адепт должен был произнести байа, то есть, просто - клятву верности, и лишь тогда ему вручалась хирка, суфийское облачение. Ученик вкладывал свою руку - в руку шейха и, таким образом, происходила передача баракА – благодати", - прочёл я.


                ***
     И вот я приезжаю перед новым годом в Париж с подарком, переданным московской мамой для дочери, что встречает меня с самолёта, на недорогой машине, вместе со своим мужем Бертраном.

И мы едем в его квартирку недалеко от метро Плэзанс. Печка не работает.

Он фотограф, а маленькая студия, ему досталась от матери.

Энциклопедию костюма, подарок с Малой Бронной, да банку грибов из Селятино, что на пятидесятом километре Киевского шоссе, где большой деревянный кабак «Дубрава», кто знает), мы с ними тут же и приговариваем под русскую водку.

Катя намекнула о ночёвке и я принялся названивать знакомым. Бертран из-под книжек достал с первой полки стеллажей "минитэль", этот предшественник компьютера, но… - как обычно, то нет никого, то не получается говорить с механическими голосами автоответчиков и, в конце концов, предъявил я Бертрану свою «чековую книжку», из которой и стало ясно, что у меня есть счёт в Лионском кредите и там лежит нетронутый аванс за короткометражку с лета 90-го года. Целых шесть тыщ! старых денег, то бишь франков.

Уже под вечер, отвёл он меня на ночёвку в ближайшее кафе, где на втором этаже были комнаты с общим душем в коридоре. Я прекрасно выспался, а утром спустился вниз, взял кофе и пожаловался пожилому арабу за стойкой на проблемы в Париже pour moi.

- О! не только для тебя… - ответил он.

А когда я вышел в своих светлых - зимой - штанах, а других тогда просто не было, да в тёплой джинсовой куртке из московского секонд хэнда(см. утраченный слайд)) и оглянулся, дабы запечатлеть место бабушкиным "Зорким" - дорогу надо бы запомнить, вдруг не найду... - смотрю, а над входом в кафе большая синяя вывеска, а по ней белыми буквами: «barakа».

Ну, Барака и барака, запомнил вроде, на наш барак похоже.

Нашёл банк, выпил кофе напротив, купил дочери бельгийского зелёного зайчика (см. фото)  и благополучно вернулся, а вечером мы втроём поехали, теперь уже в cafe speciale - мексиканское кафе расписанное масляной краской с огромным анрисованным американским флагом над стойкой, где я ел широкоплечего краба и - первый раз в жизни! - пил текилу.

Тут Катя и рассказала, что познакомилась с фотографом в Современнике и - сразу - отдалась ему в костюмерной, но теперь, мол, всё.

Ты осторожно, говорит, она очень крепкая, - советовала мне потихоньку Катя про текилу.

Прохладным вечером - это всё за пять дней до нашего нового года, на машине Бертрана, где не работала печка, мы всё же весело прибыли в следующее кафе у канала.

Вошли, присели за круглый столик недалеко от сцены с камерным оркестром. Классическая музыка, а потом… Катя мне призналась, что в книжке, переданной мамой, прямо там, в корешке! - был заложен небольшой бриллиантик.

Детектив закончился за три дня до No;l - Рождества.

Получив свой аванс, я почти весь истратил на подарки, ведь в Москве тогда не было ничего в магазинах, улицы плохо освещались, да так, что проезжая с включённой камерой по проспекту Мира, в материале я видел сплошную темень и жОлтые фонари по одному на сотню метров.

И только потом, через пару лет, наверное, когда уже был готов фильм «Мираж» о поисках дочери, читая о паломничестве в Бахаутдын, вспомнил я название парижского кафе, где пару раз только переночевал. Рифма.

Я смотрю слайды, сделанные тогда, в предновогоднем Париже и, конечно же: вот он я! - на слайдовой плёнке, в светлых штанах, прямо у входа в кафе с комнатами на втором этаже - это Катя меня и щёлкнула моим старым фотоаппаратом "Зоркий". Надо мной вывеска:

                "Barakа"


                ***

Читаю о Бахаутдыне - выясняется, что баракА, вовсе не барак, конечно же, а это по-нашему просто благодать (!) от латинского gratia, пришедшая к нам из того языка через Грецию и в христианском богословии понимается, как нетварная Божественная сила.

Так Бог являет Себя человеку и даруется она для его же спасения. С помощью этой силы человек преодолевает в себе греховное начало и становится Человеком, то бишь, "достигает состояния обожения".

Также благодатью называется незаслуженная милость и благоволение Бога по отношению к людям.

Не заслуженная...

Особенно чуешь её, благодать эту, когда называешь цифры в банке, волнуясь, а тебе вдруг говорят, что на вашем счету 60 франков… "Но как!? Pourqoi? Должно же быть 6000 тысяч франков?" - тихо вопрошаешь ты.

Но мы же не знали, говорит польская эмигрантка, открывавшая летом девяностого счёт по рекомендации Паскаля, приютившего меня тогда, во времена парижской авантюры, у своего брата в районе Монмартра, на rue de la Goutte d’Or Luciere d’Art.

И вот теперь мадам достаёт из сейфа ту самую книжку, оборванный из которой листок, я намедни гордо предъявлял во время распития под солёные грибки, присланные в Подмосковье тётей Тамарой с Урала.

Из-под водки Бертран показывал журналы с цветастой фотографией мамы на обложке, а Катя вдруг говорит мне гордая за мужа, что вот, смотри! в шестидесятые годы! - мама Бертрана была моделью! - и погибла в автокатастрофе...

Прям Камю, чёрт побери, поддакнул я и тут увидел первый и последний раз, скандал во франко-русской богемной семье.

Бертран кричал:

- Ты дуррра, Катя! - всё ффукал, а она как-то виновато суетилась.

"Bo-bo", одним словом - бо-бо, буржуазная богема, как теперь говорят.

Так вот, мадам имела родственников в Бескудниково, помню, два года спустя, передавал от неё флакон, оплетённый соломкой, видать с духами, да ещё 30 долларов, встречаясь с родственницей польской дамы в метро Арбатская, прямо под старым выходом - по ступеням и наверх.


                ***
И вот молодой, в белой рубашечке и бейджиком на груди, французик за стойкой банка Лионский кредит, бодро называя меня месьё, весело отсчитывает положенное. Красивые такие, с портретами поэтов, да писателей на широких банкнотах.

Вот такая баракА случилась в Париже недалеко от метро Плэзанс.

И это - ещё одна из моих стоянок на Пути, трёхдневная, в декабре 1992-го года, перед самым  нашим Новым годом.

Улетел я на три дня раньше, не дождавшись парижского Noelя (как это пишется?)...
______________________________


2

А летом 92-го, помню, было так:

ДЕНЬ-ЛЕТО
Бухарская область, кишлак Бахаутдын.

ВОДИТЕЛЬ старого разбитого микроавтобуса, обернувшись, спрашивает нашу съёмочную группу:

- Бахаутдын были?

Алишер, наш оператор родом из Ташкента и тот не знает.

- Что это?

- Святое место, - говорит пожилой бабай за рулём мятого и пыльного рафика, уже когда мы едем вдоль глинобитной стены, потом выходим на солнцепёк, Алишер даже не берёт с собой кинокамеру – тяжёлая, думаю я. Всё равно нельзя снимать, - думает Хамидходжаев.

На входе нас просят снять обувь.  Во дворе, мощёном каменными плитами, отшлифованными до блеска задолго до нас, у квадратного каменного сооружения прислонена белая плита в тени старой чинары и на ней выбиты буквы на неизвестном мне языке. Похожи на арабские.

Служитель говорит, что если обойти вокруг этого камня, то твоё желание исполнится.

И я иду. И фильм получился:

МИРАЖ/MIRAGE (35mm,50 ‘ sous titres fr.) –
 Part 1 - Part 2 -
Алиша в своих неуместных шортах, просто вынужден идти за камерой, ведь я всегда в кадре, якобы автостопом перемещаюсь по Узбекистану и пока мне самому неизвестно зачем, ведь по сценарной заявке не было никакого персонажа, тем более автора.

Я обхожу вокруг каменного сооружения метров шесть на десять или меньше, появляюсь в кадре из-за угла, вновь останавливаюсь перед плитой с буквами на незнакомом мне языке, до меня доносится пение муллы и птиц в ветвях старой чинары, и тут я, погрузившись в древнюю атмосферу, провожу вдруг ладонями по лицу так, будто совершаю омовение, ведь я это много раз видел здесь, в Азии, в городе моего детства имени поэта Навои.

Я ведь жил здесь когда-то, а теперь возвращаюсь сюда опять и опять… «рок ли меня ведёт или подсознание безобразничает…», как написал во время монтажа, благополучно отснятого, привезенного и проявленного на студии ЦСДФ, киноматериала - написал и предложил своё стихотворение - на эти кадры прямо ложится идеально - поэт Аркадий Славоросов, автор легендарного романа "Рок-н-ролл", мой соавтор. Фильм сложился, благодаря его закадровому тексту, стихотворению "Не время пришивать заплаты мне на прожженные штаны..." и музыке черного укурка и торчка Джимми Хендрикса.



                ***

И вот уже в Москве, на студии мы смотрим материал в монтажной.

Последний этаж старого здания в Лиховом переулке, где работал революционный Дзига Вертов, пока его брат снимал для Жана Виго "Аталанту" во Франции.

Выходим из монтажной на балкон вдоль всего этажа - покурить.

Перед нами вид до холма перед Чистяками: крыши, дворы, а прямо под нами - заброшенный особняк и кучи строительного хлама, похожего на перестройку, вернувшую ЦСДФ женскому монастырю.

Монтируем дальше: приклеиваем скотчем (!) - с помощью тяжёлого металлического пресса, муллу в белом, в окружении учеников, прямо на берегу хауза со священными рыбами, что в Нурате, где теперь живёт Наиль, руководивший дискотекой и поработавший на "Мираже" ассистентом, пребывает в сумасшедшем доме (привет, Наиль)

Как нам тогда повезло, думаю: по воде идёт божественная рябь, сейчас так можно сделать лишь с помощью компьютера, а там прямо в нужный момент ветерок подул с Нуратинского перевала! Того самого, куда уходил Эмир Бухарский, а по обе стороны дороги лежат -  слева басмачи, справа – будённовско-фрунзенские воины. Здесь до сих пор пальцами дразнят местные пацаны стариков – усы проведешь под носом и здешние бабаИ злятся – многих порубили тут русские конники в ту пору).
И пение муллы над водой…

Собрав фильм по пути героя, следуя за моим автором-персонажем, перемещающимся автостопом по пустыне, от самого Уч-кудука до горного урочища Бахмал, что под Ташкентом, принимаюсь лишь теперь - за книги.

Читаю: шестая могила пророка Али. Ё!

Читаю: Бахаутдын, где мы были, в средние века принимал паломников, аж из Индии! - и они шли сюда пешком. Ё!

А Баха-ад-дин Накшбанди – основатель суфистского ордена в Бухаре...

Камень, брошенный пророком Мухаммедом в Мекку, осколком своим упал именно в то самое место, где мы снимали фильм, тоже попав туда по Случаю, "совпадению воли и случайности".

Если бы не мудрый узбек за рулём киношного рафика, никогда бы я не сподобился совершить мини-хадж, совершенно не понимая, но пребывая в Образе.

«Слезой случайной обозначу свой Путь по Лику Твоему»… - читаю за кадром ближе к финалу Гурино, соавтора моего покойного - стихотворение... музыка, титры, КОНЕЦ



Париж. Осень-04
===============

         А заканчивая (удваивая) историю дороги в монастырь, можно вспомнить, что после ночи, проведенной по кафешкам, да в машине Мити Эделя, заночевавшего у фестивальной подруги-коллеги, когда я, покуривая в его автомобиле, припаркованном у трехэтажного старого дома недалеко от метро Журдан, дождался Диму, мы, наконец, покинули Первый город, где всегда негде ночевать - мы выехали из Парижа на юг, с тем, чтобы расстаться с товарищем, предложившим псевдоним Эдель для титров создаваемого нами вместе по дороге на его старом опель-сарае - фильма:

«СТРАНСТВИЕ.черновик»  (сопродюсер, со-оператор и сошоффёр – Дмитрий Кабаков)
Ну, думаем - расстанемся в Лионе: мне автостопом до Монпелье к Наташе Кузнецовой, а товарищу Эделю - в Германию, но попав в тоннель под Дефансом, выехали не туда и, вынужденные шлагбаумом заплатить за авторут, оказались в направлении монастыря, телефон которого товарищу  выдал батюшка ещё в храме на Белорусской, как интеллигенту-неофиту.

Решив, что там, в женском монастыре-то (!!) - мы как раз и заночуем, принялись искать дорогу. И глубокой уже ночью, нашли.

Но нас не впустили.

Сестры сходили к матушке-настоятельнице (потом оказалась, прекрасная, гостеприимная женщина) и… порекомендовали приходить утром на службу.

Благословляет, матушка Макрина, значит.

Заночевав в холодной машине, мы так и сделали, но Дима заболел и, попросил матушку приютить нас в монастыре, где я и познакомился с Юлием, пока Митя болел. Бывалый Юлик отслужил иностранный легион в Африке (собирал что ли кости слонов по берегу? хз...) и ждал теперь документов на карт де сежур, а жил пока в домике, что разрешили построить русской писательнице-диссидентке на территории монастыря русской зарубежной православной церкви.

Договорились, что он отвезёт меня в Монпелье к belle soeur моей Наташке, что до отъезда на учебу данс-модерну, прожила у нас 5, то ли шесть лет.

У неё я планировал занять денег на обратную дорогу домой, хоть бы на автобус сотню евро.

Через четыре дня товарищ Митрий оставил мне 20 евро и укатил, поклонившись до земли: прости, мол, если можешь (привет! не парься)

Отбыл он в сторону Германии, прихватив подарок своей маме от меня: ведро грецких орехов, собранных тут же за домиком с гордой табличкой, снятой, видать, откуда-то по пьянке:

                «VILLA GULIA»

В Германии Дима проверился в медпункте и у него натурально обнаружили желтуху.

Тем временем, Юлий предложил мне поработать на ремонте крыши в семье искусствоведов Ракитиных. У них ещё сын DIMA хороший художник, известный. Продаётся ими вовсю.

Мы договорились о работе и поехали на юг на его стареньком ситроене, ведь Юлию нужно было в Оранж к бывшей жене и однополчанам, а это по пути. Недалеко от Монпелье, где ждёт меня belle seure...

А Dima такой: сидим мы у них в доме на кухне с Еленой Николаевной, да Юлием, - втроём. В.И. не пьёт и даже не присаживается, а мы выпиваем по рюмке водки и...

...входит Дима. Стоит, молчит, улыбается у шкафа и говорит:

-Папа, я хочу шоколадку.

- Возьми, Дима,- отвечает папа.

Дима ест шоколад и принимается весело попрыгивать. Voilа!

- Эмиграция - это в любом случае - трагедия, - после второй уже рюмки серьёзно говорит Елена Николавна...

Добрались мы до Оранжа, куда Юлий выписал в своё время жену с Украины, а она его прогнала потом, как только вернулся он живой с берега Атлантики, где самый большой в мире католический храм с лифтом. И царем одного из племен - дедушка моего друга-художника из Монпелье по прозвищу Джеф,Ё!
 
Сел я в электричку и поехал в Монпелье, где меня встретил художник Жан-Франсуа. Он как-то от Наташки из Монпелье передачку нам привозил в Москву и мы резко сдружились - встретил и повёл к себе в дом 17-го века, на последний этаж, в большой зал с каменным полом, оборудованный всем необходимым для современной жизни. Вот это Джеф(!)

Мои родственники в это время были на гастролях. Вечером познакомились с друзьями Джефа и поехали за город на дискотеку, а на следующий день пришла Валери, местный режиссер-документалист.

Договорились встретиться на улице, куда я вышел, сразу же натолкнувшись на компанию у окна первого этажа напротив, где жил эмигрант из… даже не помню откуда, но не негр, наверное из Марокко, коричневый такой и, похоже, электрик на пособии.

Выставили на подоконник пластиковую канистру с местным вином и сходу предложили покурить травы:

- Друг Джефа? Московит?! давай – курнИ пока! Мы ждали Джефа - он преподавал в соседнем городке и с утра укатил на велосипеде, чтобы сесть с ним в электричку.

Пока значит, то да сё – подходит стройная блондинка, лет на вид, под тридцать - в лёгком таком, совсем тонком платьишке. С другом, как она сразу объяснила мне, у них ничего нет (слегка говоря по-русски), а друг её стоит рядом такой грустный, потому, что его только, видите ли, кто-то назвал голубым, а он не голубой, пояснила мне обстановку Валери.

Ну и двинули мы все в кафе, потому, что «это вино грустное», как сказала она, отпив пару раз из канистры электрика. В кафе, её кучерявый приятель, думая, что я не пойму, сказал обо мне:

- А он не похож на русского.

Потом гуляли и дальше пили вин руж. Говорит - понравилась фраза из фильма «Мираж»: «Кино – это подглядывание за реальностью, когда она думает, что на неё никто не смотрит».

В следующий раз встретились впятером. Валери со своим, не печатающимся другом-писателем, который приехал к ней из другого города и я со Стефаном, что тоже был у нас в Москве, вместе с Жаном-Франсуа по кличке Джеф. Да ещё марокканский кинодокументалист, подаривший мне Брессона на французском, помню, всё гордился знакомством в интернете с Лозницей (привет, Сергей!)

Нервный писатель, ревнуя, бросал в лицо Валери орешками, а уходя, купил нам всем по бокалу вина.

В третий раз, когда мы увиделись, она позвала меня ужинать с её отцом у них дома, но я отказался, оправдываясь тем, что мне очень трудно весь вечер будет говорить с незнакомым человеком по-французски.

Она пригласила поехать с ней снимать в Белоруссию документальный фильм об исходе евреев и потом, когда я уже был дома, позвонила из Минска и, говоря: Мы сможем увидеться, приезжай… - звала, на самом деле, поработать на неё оператором, но я сказал, что у меня нет денег на дорогу. Она не ответила.

Через неделю тусовок на берегу Средиземного моря я вернулся вместе с Юлием на его машине в монастырь, где мы приступили к работе в доме Ракитиных. Дом они купили при помощи матушки Макрины, настоятельницы монастыря, куда теперь ходят на службу по воскресеньям. Приводит в храм Елена Николаева и Диму. Он блаженный, так сказать.

Как-то вечером смотрели у них документальный телефильм, сделанный Еленой Николаевной ещё в России. То ли в Москве, то ли в Питере – о Татлине.

Приехал в гости скульптор седобородый, не помню имя, русский дядька лет шестидесяти. И - сразу -  отправил нас в магазин. Говорит, что доктор сказал, если не можешь не пить, пей только Бордо.

Посмотрел мой «Мираж» и твёрдо заявил:

- Здесь ты такой фильм не продашь.

Хочет купить старый свинарник в Провемонте и переоборудовать под дом-мастерскую. Жене его - парижанке, скульптуры мужа хранить негде. Поехали смотреть объект вместе с бригадиром строителей из Португалии и худой, кривоногой французской женой скульптора. Похоже, что она зарабатывает и хочет иметь больше места для громоздких художественных произведений мужа. А самой, видать, чаще оставаться в Париже хочется – такая поджарая, загорела где-то уже…

Однажды, поехали мы кататься. А надо сказать, автомобиль Юлию достался прекрасный: антИк, предыдущая модель перед той, на которой Фантомас ещё ездил.
Она куплена в монастыре за пару сотен после смерти монахини.

Выбрались подальше от монастыря, встретив возвращающегося из Жизора на своих подмосковных жигулях, батюшку Евтимия.

- Видел нас, не видел, не ясно что-то...

- Да он часто вечерами катается в город.

Смотрю, а вечернее небо полосуют вдали зеленым лучом лазера, да так бойко он шастает по чернеющему небосклону, прям взыграло, видать, во мне моё диск-жокейское что-то, из юности солнечной в городе имени поэта...

Наверное, дискотека, говорю - там… - как-то Юлия тоже повело, явно стратегически, по-военному, и сразу я почуял -  не к добру его повело-то...

Стал он, склонившись над баранкой, напряжённо вглядываться в кромешную тьму нормандских степей, а там лишь луч зелёный, да просторы для танков союзников,Ё!) Ну те, говорит, знаешь, что в Нормандии высаживались? как раз для танков просторы местных полей!!

Но нашёл он всё же эти частные ворота на краю огромного поля.

И попали мы на дискотеку в бывшем поместье, огромном, и, похоже, перестроенном уже наследниками.

В большом здании бар, танцпол и бассейн с раздевалкой и – прям рядом с водой - своя барная стойка.

Там мы с Юлием, сходу купившем на входе гранёную бутылку Смирнофф, вскоре уже плавали наперегонки, поднимая тучи брызг.

А я, надо сказать, занимался в детстве плаванием серьёзно, а он и так, сам по себе, бывалый товарищ, да и жил у моря-океана, говорит

Приняв душ и переодевшись в раздевалке, мы вернулись в бар…

Помню, сильно попозже, Юлия заталкивал, просто упаковывал в машину белокурый охранник, чуть ли не ногой. Да что там! – просто ботинкой заталкивал на место и все дела. Утрамбвал.

Проснулись рано утром в машине у ворот того свинарника, ещё не переродившегося в арт-мастерскую, но уже без хряков, если не считать нас двоих...

В монастыре целыми днями мы пахали большое поле у пруда на немецком тракторе. Обучила нас сестра Наташа-эконом, показав как двигать рычаги небольшого зелёного механизма. "Я и трактор!", - как эротически придыхает Машалариса в фильме Алейникова "Трактора".

И всегда вокруг нас суетилась старушка, с детства живущая в монастыре. Она перенесла операцию на голову, но давала довольно толковые советы, всю жизнь проработав в приютившей её обители.

На втором этаже основного здания, бывшего господского дома французского графа, расположена библиотека, где очень живая, интеллигентного вида старушка, оказалась редактором «Посева» на отдыхе.

- Ну, что? - говорит, вам у нас здесь, как в армии?

Взял у них книжку об истории монастыря, основанного в России, потом перебравшегося в Польшу, потом в Париж, а в 1952-ом году купившем бывшее поместье графа с лесом и землёй.

По воскресеньям сюда съезжаются наши эмигранты со всей Европы. Даже одновременно с нами, несколько дней прожила женщина-паломник с дочерью, жена физика-ядерщика из Канады.

Как-то раз она попросила Юлия сходить с ней к мэру деревни узнать, нет ли домика какого на продажу. Мэр предложил довольно большой участок с домом за 50 тысяч евро, женщина кинулась звонить мужу про кредит, но на следующий день появились французы и оформили на него свою сделку, что, видимо, до этого долго откладывали. Мы поняли так, что они давно раздумывали, а когда русская женщина уже договорилась с мужем, что они возьмут кредит – французская супружеская пара была вызвана мэром и это быстро решило всё дело в пользу местных. Но ещё остался участок поменьше, купленный когда-то заезжим арабом и мэр, сказал, что если вы его (араба) разыщете – он здесь давно не появлялся – покупайте - совсем недорого.

А дальше жизнь в монастыре потекла размеренно.

Контрастный душ после работы.

Здоровый сон после ужина.

Помню, однажды, принимаю душ, вернее, ещё стою не совсем раздевшись даже - только заперся в душе, вдруг стук в дверь:

- Батюшка, батюшка! - голос сестры Наташи. А она, надо сказать, нас постоянно опекала и даже одежду свою мы ей сдавали в прачечную, расположенную в большом сарае, бывшей каменной конюшне с мансардами, в одной из которых я потом жил, работая до конца визы.

Да и сапоги мне резиновые именно она выдала, подобрав по размеру. Да и возрастом моего поколения женщина, сестра, значит, Наташа. Помню, по утрам на турнике ещё раскачивалась – я подсмотрел, спустившись тайно покурить к пруду с утра пораньше.

Короче говоря, открываю – она стоит в облачении своём чёрном и такая чего-то разрумяненная. А расположен душ в отдельном домике на четыре номера, где жили на тот момент только я и мой болезный товарищ.

- Ой! – воскликнула наша экономка и убежала смущённая. Больше мы об этом не вспоминали.

Но как-то мы, вернее, Юлий со мной поехал в магазин и она заказала и себе бутылочку винца.

В монастыре двое мужчин священников живут постоянно – оба из России. Тот, что помоложе, отец Евтимий, когда-то пел в вокально-инструментальном ансамбле и сюда приехал на Жигулях с подмосковными номерами. Он часто уезжал в город по своим делам, вечером. А отец Николай, тот постарше и с седоватой бородкой, благообразный такой. Они служили в храме. Евтимий пел.

Я нашел в домике, среди хлама - пластмассовую большую косулю. Рыжую.

Домик чистенький, из двух комнат, с камином и необходимой сантехникой, но во дворике позади, у монастырской стены под огромным старым деревом с гладким стволом, где я собирал падавшие грецкие орехи, валялся всякий хлам.

Пока Юлий делал в домике ремонт провалившихся полов, нашёл эту игрушку и установил на берегу пруда в кустах... Ну, как бы олень типа. Безрогий.

И вот, как-то раз утром, батюшка Николай вышел после завтрака и сверху увидел  животное, да как воскликнет, обращаясь ко мне:

- Смотрите, смотрите, там косуля!

Неудобно получилось…

Ходили каждый день в храм по утрам, молились. Темно ещё и так тихо, тихо. Сначала мне было от ладана и свечей как-то душновато, а потом Юлий заставил меня сходить на исповедь и причастие - впервые в жизни - к женевскому священнику, отцу Александру, приезжавшему исповедовать монахинь.

Елена Николаевна заплатила мне по 50 евро в день за десять дней работы по ремонту крыши их каменного одноэтажного просторного дома, вернее, за помощь в строительстве наёмником сооружения (есть фото) - типа помоста для выгребания листьев по осени застрявших в жёлобе вдоль всей черепичной крыши – voila!

И я - с комфортом, на поезде, правда с двумя пересадкам в Берлине и Бресте, добрался до Москвы. Преодолев ночное препятствие в лице женщицы-проводника в шинели до пят в совершенно пустом вагоне куда я ввалился на ночной пересадке в Бресте. Пива, говорю! От самого Парижа пили вин руж с боксером, каким-то чемпионом, вот журнал тут где-то с обложкой этого типа лежал. Так она запирает вагон с двух сторон. Спать, говорить, надо. А на груди бейджик и фамилия: Лукашенко (!!) Еле уговорил.

Добравшись, обнаружил в спокойной домашней обстановке, привычно проведя перед сном ладонью по правой своей ляжке, где у меня, сколько себя помню, видимо, после взрыва ядерных отходов за полгода до моего рождения в закрытом городе, где Курчатов делал атомную бомбу -  такие маленькие шишки под кожей всегда были там, а одна была побольше, как пуговка выпуклая, выпершая наружу – так она просто исчезла! Разве это не Чудо?



Москва. 2005г. © Copyright: Саша Валера Kузнецов (Александр Валерьевич)

==#===#===#==


Однажды, в день моего рождения - в Париже...


        ОДНАЖДЫ, в день моего рождения, зашёл я в Париже на плас Сан Мишель в Дом Культуры - сразу за фонтаном налево.

И как же мне повезло! – за стойкой, рядом с красивой негритянкой, сидела на рецепшене сама Ортега, рядом с энергичной и этим похожей на меня) – чернокожей… я её уже любил – ведь девушка почти))

А рядом, по виду - латиноамериканка средних лет. Красивая. Она Ортегой и оказалась.

А пока стоял на площади, раздумывая – между столиками кафе и фонтаном – подошёл немолодой француз стрельнуть сигарету – я ему выдал, перекинулись парой фраз по-местному, мол, вот, говорит, не успел купить с утра, а я по-свойски отвечаю, вон, мол, на той стороне улицы есть "Tabac".

Представь! – как только он отошёл – настроение изменилось, я почувствовал себя своим и тут же ломанулся – а там два шага - в стеклянные двери maison de la culture de Paris (!!)

Пока я быстро переставлял местами, знакомые с детства слова на языке парижан и жителей заморских колоний, да ещё от волнения так громко и, видать, аж с наездом – негритянка c рецепшена в форменной рубашке, опасливо попросила: Тише-тИше! Дусман, значит, дусман, говорит)

А когда уже поднимались мы с Ортегой на второй этаж к ней в кабинет, продолжал я гнать вдогонку прямо в спину стройной женщине, прямо передо мной… переставляющей стройные ноги по крутым ступеням. Я вовсю старался быть понятным не только себе – и уже почти договорился о показе своего фильма «МИРАЖ» с кинопленки, да еще с французскими субтитрами, аж в шестом аррондисмане, недалеко от центра Первого города и, как оказалось, рядом с Эколь милитэр, но вот только лишь 8-го апреля…

И наволновался же я, ожидая потом показа... всё думал о проклятых урановых отвалах в кадрах, снятых в Учкудуке… может, думаю, это секрет сов?!))

И уже в кабинете всё записал, позвонил «агенту Кэт» (да просто однокласснице, что замужем там) - с просьбой перенести мой вылет на один день… - Катерина, говорил, - Представь?! - Зато бесплатно же! Совсем.

И!
Наконец!!
Дождался, думая, что раз не покупает синематека кинокопию (в следующий раз просто подарю!), так хоть людям покажу из Аркейон-фильм, которых не видел много лет, но…

В Париже, как вы заметили – особенно вчера - так быстро всё меняется…
Пришлось продюсерам напоминать, как они покупали фильм - короткий правда, зато Ваня Охлобыстин в главной первой его роли и оператор Макс Осадчий, что с кинофедей снял два или три фильма уже (теперь)). Да ещё эта МонИк, жена тбилисского Володи из кафе Marfouchka, что тоже тут неподалёку от плас Сан Мишель.

А ведь он, этот Володя, наливший мне рюмку и сказав в напутствие: "Миллионером стнешь, не забудь", - написал телефон своей МонИк, жены парижанки.

А она теперь вот не помнит, кто был её мужем на то время. Или это такое кокетство парижанки? Нашей балерине бывшей это очень понравилось, после первого фужера вина сразу после просмотра.

 – А… - вспоминая, нудно окая, тянет МонИк, - Володья…

Поменяли билет на 9-е и я пригласил  всех,  кого знал аж с 90-го года, когда прибыл, помнится, с чемоданом курсовых короткометражек  первый раз за границу, после трех дней в Берлине с заездом в бывшую ГДР на день объединения марки – и дальше тем же поездом) и сразу - в Первый город! (см. мою «Маленькую парижскую авантюру лета 90го…» здесь же, на Прозеру)

Ортега и сделала эту афишку. Вот, что здесь размещена – с лейблом мэрии Парижа.

Merci  bien, Ortega (+!) et вisous-toi...
bientot!
Sacha)))


© Copyright: Саша Валера Кузнецов, 2015
Свидетельство о публикации №215112901159
========================================
   Берлин лета 90-го. Выводят меня на улицу... - полицейские! в белых рубашках с коротким рукавом… Прямо из этого огромного магазина "TGV". У крыльца уже стоит полицейская машина. Ростунцев здесь и Володя с Татьяной, они тоже гуляли по магазину. Стоят и ждут меня, не уходят же!

     Ростунцев что-то начал объяснять им на своем английском, не даром же лес в Канаде валил (!!)

     КурнУ, говорит, с пуэрториканцами и опять на конвейере фигачу - курну и опять фигачу... Потом он уже мне подсказал, что, мол, ты просто забыл оплатить эту сраную открытку, - ГОЛАЯ ЖОПА ВЕРХОМ НА ВЕЛОСИПЕДЕ - вернее, собирался сделать это внизу. Оказывается, у них так можно…

А началось так:

БРЕСТ
Сашакузнецов нервничает - натура тонкой нервной организации, а тут контора в действии - коммунистическая система на издыхании, может и зацепить своим зазубренным краем.

На таможне в декларации, что принесли прямо в купе поезда, я везде поставил прочерк. Всё это напоминало шпионский фильм, в главной роли - Сашакузнецов.

Пришёл пузатый замороченный чиновник в форменной тужурке и специальной сумкой для документов. Собрал декларации.

Мой сосед, спокойно спавший на верхней полке, бросил паспорт на столик.

Вернулся таможенник, сунул мне декларацию: "Перепишите. И чем быстрее, тем лучше". Ушёл.

Оказывается, нужно ставить не прочерки, а писать в каждой графе слово "нет".

Таможня глянул в листок декларации и сразу - А давайте посмотрим какие вы подарки везёте".

Поднимаю нижнюю полку и дёргаю за ручку свой старый мамин, ставший неподъёмным от железных круглых банок с фильмами - старый мамин чемодан. Ручка оторвалась, двумя руками вытягиваю на поверхность. Что дяденька ожидал там увидеть -  в этих круглых банках с 35мм кинопленкой курсовых работ студентов ВГИКа? Короткие фильмы операторов, впервые снятые вместе с режиссёрами.

Ряды круглых, блестящих банок, предстали его горящему взору.

- А это что?

- Это фильмы.

Он прочёл сопроводительное письмо с подделанной секретаршей в короткой джинсовой юбке, прислонив к стеклу, скопированной шариковой ручкой - подпись проректора по международным связям.

По моей, студента-сценариста, просьбе - молодая вдовушка в короткой джинсовой мини-юбке, мама с маленьким пацаном, ожидающим её с работы дома, честно выполнила свой долг и мой приятель Паскаль, залётный французский студент-режиссёр съездил к ней на ночь в гости и пригласил меня к себе в Париж.

А после встречи на сцене актового зала с самим Годаром, которому я, не обратив внимания на проректора по международным связям неподалеку, сходу предложил: "А давайте мы захватим ВГИК и подарим вам?". На что небритый очкарик пожевал бычок сигары и нашёлся почти сразу: "Да не... это очень большой", Но культур-мультур девица рядом пообещала показать фильмы студентов в центре Помпиду, если привезёте, вдохновила она меня попав в рифму с революционной "перестройкой" подходившей к своему концу, о котором мы ещё не знали...

Таможня принялся считать банки.

- Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... Д е в я т ь! А это что? - ткнул но в лишнюю уже даже не банку - полиэтиленовый пакет с мультиком Вани Максимова.

- Это режиссёр мультик свой в последнюю минуту прибежал, принёс прямо к вагону.

Как раз, помню, Макс, оператор, в чьей курсовой был дебют в главной роли Охлобыстина, как раз протирал окно моего купе спального вагона поезда Москва - Париж - скомканной газетой, смоченной в луже, вместо положенного в таких случаях, шампанского.

- Иван Максимов, художник, он три дня назад получил приз на кинофестивале...

- Берите. Пойдём.

БРЕСТ-ВОКЗАЛ-ПЛАТФОРМА
Сашакузнецов (автор-персонаж) выходит следом за Таможней на пустынную платформу.

Из окон длинного состава смотрят любопытные пассажиры.

ГОЛОС 1.  Ага!

ГОЛОС 2. Поймали.

Мужчина высунув голову из опущенного окна, из-под тяжёлых надбровных дуг косится на пакет в моих руках.

А я иду и вспоминаю доброго Ваню, ощущая на себе взгляды, вижу со стороны, Сашукузнецова, своего персонажа - в дешёвом фильме класса "Б".

Пойман контрабандист,Ё!

А Ваня, в центре Ролана Быкова, получив на сцене конверт с деньгами, вернулся на своё место в конце зала, где мы сидели в предощущеньи пьянки, тут же принялся пересчитывать красные червонцы (10 руб старыми))

А потом он встал и громко сказал: "А тут не хватает!" Его вновь пригласили на сцену, женщина пересчитала и Ваня вернулся с печатью достоинства на лице. Наверное, лысина его была влажной, если на ощупь.

Мы потом всю ночь пили сухое вино и плясали на козырьке "Джалтаранга" над верандой у пруда Чистяков. Сверкал фейерверк закрытия.

С перепугу и, видать, перебирая мелькающие опасные эпизоды будущих моих фильмов, вспомнил я экзамен по мастерству на первой же сессии сценарного факультета, когда ещё преподавать пытались историю КПСС.

Рецензент с прыщавой лысиной и двоящимся отчеством с именем, держит в руках машинописные листочки с не очень-то видимыми буквами, после старой ленты на пишущей машинке отдела культуры киевского райисполкома города Москвы, где тогда некоторое время работала моя жена, пока не родила будущего сценариста-писателя Настеньку.

Так вот - держит он мои рассказы, неумело переписанные в сценарий и говорит какую-то ахинею, вроде того, что "Круги" он сначала, вообще, прочёл, как "КрУги"...

Смотрю - Володарский рядом опустил голову и не собирается вступаться, особенно после реплики прыщавого обладателя лысой черепушки: "Какие-то странные у вашего героя отношения с КГБ!".

Ё! - так это он про моего "Прохожего", где у парня после пары затяжек травы, гудит в башке, а на самом деле - от трансформатора во дворе, а он по демшизе гонит, мол, гудит там у них там на Лубяне, огромный компьютер и всех нас записывает...)) Птом, правда, команды пошли ему прямо в голову, так он врубился башкой с разбега в новенький угол чёрного мрамора этого "Детского мира". А к лету, думаю, вообще сожрут, дай-ка я сам издам журнал "Видение", наберу на в крмьютерном зале, только что открывшемся, сценарии и рассказы, соберу бумаги, да напечатаю на принтере, сколько смогу. Удалось даже переплести по тряку за номер у дяди Васи в полуподвале института целых 20 экземпляров в твёрдом переплёте и к лету мне пришлось перевестись на заочное отделение - ясен перец,Ё! Так что, заявление о переводе я писал, уже имея загранпаспорт в кармане.

Открытка с видом Монмартра висела у меня на стене с детства - обменял на значки в пионерском лагере у французского отпрыска коммунистов из красного пригорода Парижа, Бобиньи. Она и втянула меня в своё изображение художника у мольберта, так до сих пор и не дописавшего свой пейзаж с видом Сакре-Кёр на вершине городского холма Первого города. И слава Богу, кто бы он ни был+!

Открытка - "окно в Париж" - только я в него выбрался и чуть ножки свесил - тут и повязали,Ё! Следом за чиновником таможни в форменной тужурке, я вошёл в здание таможни. Турникеты на входе, солдаты с автоматами - все приметы зоны. А ведь я провёл своё детство во дворе, где за дощатым забором и колючкой вдоль запретки при вышках по углам, строили следующий панельный дом зэки, которых привозили и увозили каждый день, не смотря на жару Средней Азии в городе имени поэта Навои...

Сашакузнецов, как назвался Автор-Персонаж после объявление в газете "Путь к экрану", многотиражки киноинститута, объявлявшей о выходе моего киножурнала "Видение" как раз за год до путча и, то ли совпадением воли и случайности с моиими пожеланиями, то ли наборщик ошибся, но напечатали именно так:

"Сашакузнецов" - оно и осталось - одним словом - провёл свои лучшие годы и через пару лет снявший там первый фильм на кинопленке для показа в кинотеатрах - в городе имени поэта Навои. И там он испытал на себе, хоть и одну ночь, но объятие камеры тюремной за решёткой полуподвальной, еще и затянутой сеткой металлической снаружи, но звёзды! низко висящие, южные, были так близко...

Задержали во дворце культуры бойцы комсомольского оперативного отряда на дискотеке за курение в танцевальном зале у стойки. И это - на мраморном полу! Сашакузнецов руководил этой дискотекой и только вот вчера был уволен за купание ночью девицы в фонтане внутреннего дворика, как тут ему! начинает указывать какой-то комсюковский абориген?!

Сашакузнецов принялся отбиваться и его друг Вольдемар, почему-то через много лет из молодого специалиста превратившийся в подполковника внутренних войск, пытался его отбить, а второго "друга" в тот раз рядом не оказалось -исчез ли, или пока затаился, но вскоре появится,Ё!

Сашакузнецов всё же оказался на улице и прямо с мраморного крыльца возле огромного скульптурного Фархада - в фанерной будке грузовика. И совсем забыл о пакете кукнара, толчёных головок мака во внутреннем кармане своей австрийской тройки из чистой шерсти. Он же был крутой парень и ходил в ней иногда не зайдя утром домой - прямо на работу в цех, где по восемь часов в день прикидывался мастером участка новой техники, чтобы не идти в армию, ведь в комбинате добывающем там уран и золото, была бронь от армии и Афганистан ему не грозил.

Забыл про солому, считающуюся там наркотиком, ведь не был наркоманом, а взял попробовать.

В подвале городского здания милиции его обшманали по всем внутренним нашим правилам и нашли пакет. Толстый потный мент плотоядно заулыбался добрым узбекским лицом: "А-а-а... кукнарист-мэ! опормлять будим польностем". А он ещё и материл их, пугал генпрокурором Руденко в Москве, грозил разжаловать. Получил одиночную камеру и её-то Сашакузнецов и запомнил...

Таможня сидел в углу за деревянным барьером уже в кителе с погонами вновь включились внутренние войска (!)

Но он, не поднимал головы, продолжал писать, слушая тужурку из вагона. Я затараторил про художника, единственную в мире женщину-оператора Машу, про Ваню с пакетом, что, мол, в письме-то оно восемь, а в чемодане - мама дала старый - их уоже и 9... на кинофестиваль, вот, еду, везу коробки с кинопленкой.

- Письмо оставьте, - и махнул рукой, не определяя особо направления моего движения, но про буквы, всем известные, я вспомнил тут же, сразу - когда вышел свободным и победителем глянул на окна состава с пассажирами поезда Москва - Париж.

Из опущенных окон выглядывали двое-трое зрителей. Куда они все подевались? Всё-таки везёт мне иногда. Как после этого не верить в чудеса? Надо мной было синее небо, какого вам ещё надо чуда.

Попутчики мои, с которыми познакомились в очереди за билетами, где стояли, помню, часов 8 (восемь!).

БЕРЛИН
Европа-центр, огромное здание, уходящее в землю своими, ярко освещенными лестницами из мрамора, витрины.

НОЧЬ
Ростунцев остановился, у разложенных на чёрном бархате ножей и газовых пистолетов. Откуда-то доносится рок-н-ролл... Звук явно живой - они и пошли вдоль витрин

А кругом ни души, лишь ночные бродяги из России в последний год советской власти...
 
...В конце подземной улицы встретил нас фонтан и шум из распахнутых дверей кафе.

Толпа молодежи пляшет у эстрады, где как раз оттягивалась рыжая певица в черной кожаной куртке.   
Вдоль длинной стойки толпится народ.
Цветные всполохи света.

...Серый взял пива и мы протиснулись к стойке. Музыканты без разговоров принялись за следующую песню. Танцевали уже везде. Негр в черных джинсах вилял своей задницей у сидящей за столиком девушки, прямо животом к ее лицу. Казалось, вот сейчас она расстегнет ему зиппер.  На мгновение луч от эстрады прошелся по ним и они исчезли в темноте.

 Утром побрели на вокзал - надо бросить пару монет в ящик камеры хранения, чтобы хранила еще сутки мой (мамин) чемодан фильмов студентов ВГИКа, что я вёз в металлических круглых коробках с 35-мм кинопленкой в парижский центр Помпиду, по совету Годара, что на заре "перестройки" побывал в актовом зале киноинститута на Ботсаду/бозаду - платонический/ботанический зад,Ё!


 На углу в такую рань уже работал киоск, весь заваленный яркими журналами. Подошли поглазеть и, пока пожилой немец-продавец раскладывал глянец внутри прилавка, у меня в руках вдруг оказался «Пентхауз» с обнаженной красавицей на обложке. Так я с ним и ушёл.

 Уже в Москве подарил гуриному папе, редактору какого-то технического журнала - а он мне первую мою Библию взамен.

 ...Возле вокзала уже тусуются менялы валюты, обменный пункт еще закрыт. Я получил марки, оставив у  них  200 франков, отложенные на Париж.


    Днём мы пришли в большущий супермаркет TGV. Первым моим желанием было купить себе приличные босоножки – избавить себя от саднящей боли натертых ног в жарких, разбитых кроссовках. Ну и рубашку. Желательно сафари, как у Витяна с нашей дискотеки "Катарсис", что была в Навои, городе моего дества имени поэта Алишера))

   
 Таких магазинов тогда не было в Москве. Здесь было всё, только не было нужных мне вещей. Ростунцев в потертых кожаных башмаках, прошитых толстой ниткой вручную, в майке и с ксивником на поясе, да я с синтетической сумкой на плече с надписью грязно-белыми буквами:
      
                "T R I U M F", -

 видимо, ДАВНО ПРИВЛЕКЛИ ВНИМАНИЕ СЛУЖИТЕЛЕЙ в белых рубашках с коротким рукавом.   И когда, разглядывая открытки, сунул Сашакузнецов, будь он неладен, этот персонаж (!) - вдруг! открытку!! - одну всего, но в эту огромную для неё - пустую! - сумку.

 Открытка:
                (голая жопа (женская) верхом на велосипеде)) –

тут же и увидел он, крутой навоинский дятел увидел цепкие глаза высокого с короткими рукавами в свеженькой белой рубашоночке служащего фашистской охранки и, шепчущую ему на ухо девицу в форме продавца - высокую худую суку.



И ведь явно про меня говорит!

- Пошли! Валим, говорю, Серёга! - и мы быстренько спускаемся на эскалаторе вниз к первому этажу. Я вспоминаю, что сначала купил одну открытку с кадром из Неба над Берлином, Вендерса, что полюбил после просмотра на огромном киноэкране в том самом актовом зале ВГИКа на Вильгельма Пика. И пробил чек. Вот же он! На засаленном дне сумки этой дурацкой.

Выходя с эскалатора, скинул открытку с голой жопой в урну, оглядываюсь – полисов уже двое и они быстро идут к нам…

- Это я взял открытку! - перешел я с перепугу на свой школьный французский.
   
Нас останавливают, ведут по коридорам. В небольшой комнате двое молодых сотрудников службы безопасности магазина принимаются нас опрашивать, проверять документы. Ростунцев что-то говорит по-английски. Я помнил, что ему надо ехать в Америку и говорил, что это не он взял открытку.

Серёгу отпустили. Я совсем обалдел и принялся лепетать быстро переставляя не многие слова, что знал-помнил, и один из полисов, усмехнувшись, задрал ноги на печатную машинку и предложил второму поговорить со мной «французишь» - мол ты же учил в колледже, давай!
Из моей позорной сумки достали журнал и открытку.  И вдруг входят двое полицаев с кобурами на поясе, что-то говорят по-немецки и предлагают мне идти с ними…

И так - отпустили меня, ведь своровал на ничтожную сумму, если больше – посадят. Открытка стоила меньше одной марки.
После этого в Берлине мне было невесело. Добил ещё продуктовый магазин. Зашли все вместе что-нибудь купить поесть. Ростунцев взял тележку и принялся выбирать. Непонятно ничего – что в этих коробках и банках, грудами наваленных по полкам? Мне стало как-то тошно и я вышел на улицу.

Вечером Ростунцев дозвонился наконец до своей полячки. Поехали к ней. Небольшая двухкомнатная квартира, обычная, как в Москве. Мы расслабились, сели на балконе за стол. Молодая, симпатичная женщина выставила польскую водку на стол. В комнате возился на полу ее маленький сынишка.
 
Теплая летняя ночь, деревья внизу, домашняя такая обстановка и вдруг приходит негр.

Опять пригодился мой французский. Сидим,  разговариваем, допиваем. Ростунцев добрый улыбается, много негров повидал на своем пути. Он же лес валил, ну и негритосов наверное повалил парочку там в Канаде-то их особо нету... :-)

Говорю ему на родном языке: Давай его нах с балкона скинем… В общем, негр этот (извините – африканский немец) – всё понял и ушёл. Выяснилось, что подруга преподает ему язык. Но я до сих пор не могу понять – какой?
 
Да! Купил же я себе сандалии из толстой свиной кожи, серенькие такие - лет пять потом носил.

ПОЛ-ПАРИЖА ИСТОПТАЛ!)

Ну и рубашку-сафари. В Москве такие вещи можно было только у фарцовщиков достать, да и то с трудом, они их обычно себе оставляли. Или в магазине «Березка" на валюту.

Когда сумку для фильмов покупали, в очереди женщина с взрослой дочерью обратилась к нам по-русски. Посоветовала другой магазин, где такое же, ну сумка там на колёсах, например,- улыбнулась она, - продается дешевле. Разговорились, выяснилось - невозвращенцы они, всей семьёй остались.

Я вышел из магазина веселый и с новой сумкой на плече. Большая, с двойным дном, с колесиками по всем углам, да с огромным двойным дном (отделение для обуви, конечно)) и всё это дело на крепких пластиковых молниях.

Фильмы там прекрасно уместились, круглые металлические коробки, если кто не знает. Правда, колеса не выдержали потом поездки по всей Европе, вернее, когда я уже возвращался поездом и переезжал в Польше, расскажу потом, почему, - из вагона в вагон и по пустынной платформе волк тяжеленную сумку, одно колесико свернулось набок и когда я заглянул под свою верную КИНОмашину, увидел совсем стёршуюся ... - хотел сказать покрышку,Ё! - резинку на колесе сумки.
 
Женщина шла с нами и поведала. что остались они всей семьёй в Германии, не вернувшись из командировки. «А что? Говорит – Такой же город, такие же люди…»
   
А Лёша мне потом говорит: «А вы вот приезжаете из России… я два года здесь живу, хожу в кедах. А вы сразу покупаете такие дорогие вещи… я может,  тоже хочу сандалии…» Я смеялся тогда...

Он ведь учился в университете, вернее его только записали в прошлом году на факультет, связанный с вычислительной техникой, уже получив такое же высшее образование в Москве.

Дома он год учил немецкий, и теперь вот универ дал ему право на жизнь здесь. Иногда даже подкидывают работу, в те дни он работал чернорабочим на стройке и мы за ним заходили туда. Пошли когда его искать, забрели с Ростунцевым в неплохой такой район. Старые дома, один разрисован весь и большущее чучело вывешено за окно. Серёга понял, что это сквот - дом, захваченный бездомными.

Зашли в кафе, где Бармен с обликом старого хиппи, тут же предложил нам чаю. Подарили ему рубль для   на стену. Маленькая комнатка, хороший рок-н-ролл из магнитофона – отдохновение.

В винной лавке Ростунцев долго рылся. Перебирая пыльные бутылки в корзине. Я ему всё подсовывал тяжёлые пузыри с литыми гербами и настоящими пробками, но он выбирал обстоятельно и не спеша – в итоге мы вышли с бутылкой «UZO» - 0,7. Тростниковая водка. Смертельный напиток. Особенно на берегу замусоренного канала в жару среди кустов. Мимо прокатила коляску припанкованная герла в черных колготках и оранжевых волосах. Ростунцев рассказал о работе своей в молодые годы на пластмассовой фабрике с пуэрто-риканцами. «Курну, говорит, подкручу пресс побыстрее и штампую. Курну – ещё подкручу. Потом выгнали».

Вечером Лёша повез нас на вечеринку к своим друзьям в маленький домик, вроде дачи, но среди улиц с приличными особняками.  Помню, пели у домика под деревом, где дымила шашлычница прямо в садике, а потом Ростунцев забренчал на гитаре и я уже в доме, смотрю как Сашакузнецов упорно ставит иглой царапая черный винил, пластинки Дайр Страйтс, стараясь аккуратно попасть звукоснимающей головкой на черный виниловый диск… потом заглядывает зачем-то к хозяйке в угловую комнатку, - глядь! а она уже возится на второй полке двухэтажной шконки и, видать, собирается спать с кем-то там наверху…

Утром выхожу – под деревьями на пластиковом стуле роса и недопитая бутылка шампанского стоит.

Переночевали мы у Лёши Мушникова. Он снимал комнатушку проходную у старушки вместе с двумя студентами из Пакистана. Говорит, она Цветаеву знала в молодости, фантазирует, наверное, ей уж под восемьдесят...

Я прошмыгнул сразу в ванную комнату окном соединенную с кухней и хозяйку не видел. Постирался, крадусь потихоньку на кухню и там сталкиваюсь со старушкой передвигающейся с помощью такой из металлических блестящих трубок коляски-подставки. "Вы не могли бы мне подать чашку вон там, в шкафу?" - показывает невесомой рукой наверх и я достаю чайную чашечку...

А когда поднимались по подъезду, я обратил внимание на цветы в горшках глиняных на подоконнике и даже какие-то репродукции гравюр под стеклом в рамках. В Москве тогда не то что цветов с картинками, а по проспекту Мира пара фонарей на километр и темень с голыми полками, а налетчика бабушкина так вообще в доме у светофора, в том, что с эркерами напротив парка, так вообще на первом этаже овощи продававала тетка с фонарем под глазом и в резиновых перчатках ссыпала в деревянный поддон и с грохотом к вам в подставленную сумку катилась немытая картошка,Ё!
Voila! - и ты, Сашакузнецов в Берлине - подарил бабушке Вере Лурье номер самиздатского журнала, выпущенного во ВГИКе тайком от администрации в только что открытом компьютерном зале на втором этаже, по ночам флиртуя с приставленной туда теткой, но по ночам её не было и ключ был у парня со сценарного, там многие писали, а я набирал и напечатал на принтере, аж 20 экземпляров первого номера со сценарием Аркадия Славоросова "ЛЮБОВЬ 7" и "Аквариумные рыбы этого мира" братьев Алейниковых и открыл номер эссе группы "Дети подземелья" - "Ситуация ТАВ". Вернувшись из Парижа, я сделал как продюсер, купив кассеты Бетакам у старшего товарища с курса Квирикадзе, он же заказал мне смену Бетакама с транспортом и инженером, оператором поехал Макс Осадчий. Теперь есть первый мой фильм: "Ситуация ТАВ", снятый в квартире Аркадия Славоросва (Гуру) в Люберцах.  - «Видение», № 1, 1990 год…

И правильно сделал! молодец!! ведь теперь я знаю, что Вера Лурье издала книгу воспоминаний об Андрее Белом и даже письма к нему при помощи американского слависта не помню фамилии, и русские в Берлине пишут о ней иногда... Благодаря этому, может сохранится и текст Аркадия Славоросва, умершего в 2005 году в Москве...

А бабушка Лурье вдруг говорит мне вполголоса: "Давайте я их всех выгоню и вы будете жить у меня?".. Ой, говорю, что Вы...мне в Париж надо... :-)

Отвёз меня наутро Лёша на своем ржавом Фольксвагене, прихватив Ростунцева, которого высадили из самолета, потому что он пытался улететь в Амерцу и теперь не знал куда ему деваться, мол, опять депортируют в Рашку... Поехали втроем в Кёльн, где я сел в поезд, позвонив прежде Паскалю в Париж – встречай, мол, через два часа... продолжение здесь же на Проза.ру "Маленькая парижская авантюра лета девяностого..." и в книге: "СЛЕД ЛЮБВИ.жизнетворчество".


САША ВАЛЕРА КУЗНЕЦОВ
kuznecovsasha@mail.ru


© Copyright: Саша Валера Кузнецов, 2014
Свидетельство о публикации №214100200457
======================================== 

МАЛЕНЬКАЯ ПАРИЖСКАЯ АВАНТЮРА...  СМ. ЗДЕСЬ:

Парижская авантюра лета 90-го года. документальное
Саша Валера Кузнецов
Саша Валера Кузнецов



Время от времени Сашакузнецов мечтал о Париже, глядя на маленькую акварельку - улочка Монмартра. В детстве обменял на значки у французика из рабочего предместья Парижа, Бобиньи. В пионерском лагере «Ветерок», что недалеко от прекрасного поселка Протвино, они целый месяц прекрасно жили с детьми французских коммунистов, первым делом научив друг друга ругаться матом. Но ему никак не удавалось научить приятеля Жиля приготовить лягушек. Наловить наловили, но к утру они умерли в раковине туалета. Было здорово: в Сашукузнецова влюбилась конопатенькая Марин Консини. Написала письмо по-французски - наши девчонки говорили, что плакала по ночам. Изображение улочки Монмартра, да ещё школьные уроки французского и через много лет -

- на Белорусском вокзале меня провожали кинооператоры, чьи студенческие фильмы я решил прихватить с собой и показать в центре Помпиду, заручившись обещанием критика, приезжавшего с Годаром в наш киноинститут на заре перестройки. Жан Люку не понравилось моё безумное предложение захватить ВГИК и подарить ему. Пожевав окурок толстой сигары, он промямлил: «Не-е... это очень большой».

Макс Осадчий, кинооператор, протёр окно купе газетой, смоченной в луже, вместо полагающегося в таких случаях шампанского. Так студенческие короткометражки поехали контрабандой через железный занавес.

Поезд тронулся. Я стоял у окна, вспоминая годы, прожитые в Подмосковье. Последнее время всё труднее было бороться со слякотным и грязным пространством, ежедневно преодолеваемым на электричке до Москвы. Каждый день - час туда и час обратно. Особенно обратно. Как-то, изрядно выпив с друзьями, я проснулся аж в Калуге и возвращался уже на первом поезде. А зимой и вовсе круто: проспав свою остановку, оказался на ночном полустанке один среди заснеженного леса. Выходил по заметённому просёлку на Киевское шоссе, где тогда, в конце восьмидесятых, просто боялись брать ночных попутчиков. Спасибо парню, развозившему почту, он подвёз меня до нашего посёлка.

На таможне в Бресте состав умолк и радио в вагоне попросило пассажиров не покидать своих мест. Я волновался - тонкая нервная организация, а тут ещё фальшивая сопроводительная бумага на фильмы. Меня ведь никто официально не делегировал, пришлось просить добрую институтскую секретаршу, молодую маму в вечно короткой юбке, написать в письме на таможню, что Кузнецов Александр Валерьевич, студент ВГИКа, везёт студенческие работы для показа в центре современного искусства имени Жоржа Помпиду в Париже. Подпись соответствующую, проректора по международным связям, она скопировала, приложив лист к стеклу.
Тем временем, по вагону разнесли таможенные декларации - типографские листочки с множеством пунктов, и в одном из них, самом последнем, мелким шрифтом: «киноматериалы». Но в письме было про фильмы: «8 банок и видеокассеты», а про «киноматериалы» ничего. И я их и не вписал.

Конечно, таможня - это совдеповская контора в действии и коммунистическая система могла зацепить Сашукузнецова своим зазубренным краем, переварить и высрать, но он воспринимал происходящее остранённо, будто на киноэкране. Наблюдал за своим персонажем и не боялся.

В вагон пришёл пузатый, замороченный чиновник в форменной тужурке, собрал декларации в нашем купе и ушёл. Но через некоторое время вернулся и суёт мне листок: «Перепишите. И чем быстрее, тем лучше». Оказывается, я поставил везде прочерки, мол, нету у меня ничего, а надо было слово «нет» писать. Написал и вдруг он, глянув в листок, говорит: «Давайте посмотрим, какие вы везёте подарки». Я поднял нижнюю полку, дёрнув за ручку тяжеленный, набитый железными круглыми банками, старый мамин чемодан. Ручка оказалась в моей руке, а чемодан с фильмами на месте. После такого начала, форменный дядька ожидал по меньшей мере банок с икрой, но его хищно взыгравшему взору предстали лишь ряды банок с киноплёнкой.
Он прочёл письмо, а я объяснил, что не внёс в декларацию, потому что не знал. Он принялся пересчитывать банки: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, д е в я т ь!!» - воскликнул он, обрадованно ткнув в лишний пакет с мультиком Ивана Максимова и одночастёвкой Маши Соловьёвой.
А это что?
- Это режиссёр в последнюю минуту прибежал к поезду. Мультфильм свой принёс. Он за него приз получил три дня назад на фестивале... А это оператор Маша, единственный ы Советском Союзе женщина-оператор...
- Берите. Пойдём.
Вслед за таможенником, с пакетом в руках я вышел на пустынную платформу. Из окон длинного состава настороженно смотрели пассажиры. Зрители, вашу мать...

Автор-персонаж шёл под взглядами зрителей и думал о своём герое: главную роль ему поручила сама судьба, она и выведет на чистую воду.
Вспомнил он и восьмое ноября 1988 года, когда с другом Виталием, майором КГБ, прибывшем в отпуск из солнечного Узбекистана, пошли за вторым коньяком в ресторан «Дубрава», что на пятидесятом километре Киевского шоссе. Местный торгаш выдавал бутылки через решётку окна, кабак не работал. При этом он материл стоявшую впереди девушку, поминая её маму. Сашакузнецов взял его за шиворот через прутья, пытаясь двинуть мордой о решётку, как в голливудских боевиках. Но выскочили охранники из местных бандитов и, завернув ему папино пальто на голову, пинали до потери сознания. А «друг» кагэбэшник исчез. На следующее утро, правда позвонил, извинившись, что, мол, побоялся поехать на службу с синяками.

У меня до сих пор шишка на лбу. Я назвал этот день - "днём рождения быдлократии в России". Мне хотелось убраться отсюда.

Сашукузнецова завели в серое кирпичное здание. Турникеты на входе, солдаты с автоматами, всё какое-то грязно-зелёное и покрыто масляной краской. Приметы тюремного быта.

Я боюсь российской тюрьмы с тех пор, как пришлось провести ночь в одиночной камере. В Азии, где прошли годы юности, задержали однажды бойцы комсомольского оперативного отряда. Во дворце культуры, на дискотеке - за курение в неположенном месте. Отбивался, возмущался, но всё же оказался в будке грузовика и совсем забыл о пакете кукнара, толчёных головок мака во внутреннем кармане своей австрийской тройки из чистой шерсти. Я тогда был крутой парень и ходил в ней даже на службу в механосборочный цех, где некоторое время прикидывался мастером экспериментального участка по восемь часов в сутки. А забыл потому, что не был наркоманом, а взял так, попробовать. В подвале городского здания милиции меня обыскали по всем правилам и нашли пакет. Менты плотоядно заулыбались добрыми узбекскими лицами: «А-а-а, кукнарист-мэ. Польностем опормлять будэм». Я был пьян и материл их как мог, грозился генеральному прокурору сообщить, обзывая сучьим выменем. Стучал ногами в обитую железом дверь общей камеры, разбудив пару алкашей, спокойно спавших на деревянных топчанах. И получил одиночную, глухую. Её-то и запомнил.

«Таможня» сидел за деревянным барьером и, не поднимая головы, выслушал быстрый текст Сашикузнецова про кинематограф, продолжая что-то выискивать в бумагах на столе, потом неопределённо махнул рукой: мол, пошёл ты...
Всё-таки везёт мне иногда. Видать, мой Ангел-харнитель справа. Прошёл через «железный занавес» именем кинематографа. Над железнодорожным составом было синее небо и я, свободный и ничей - какого ещё вам надо Чуда?

Подарок из детства - открытка с акварельки художника: улочка Монмартра. Дар, вымененный у «мальчика пис-пис» в пионерском лагере под Москвой, где я когда-то отдыхал с детьми французских коммунистов.  Картинка много лет висела в моей комнате на стене, втянув меня в изображение - это привело в столицу мира, где я высадился на вокзале «Garе du Nord» с тремя сотнями франков и чемоданом студенческих короткометражек, предназначенных мною для показа в Центре Помпиду.

Встретивший меня на вокзале Паскаль ( три раза встречались в Москве), не успели мы спуститься в метро, предупредил, что жить у него негде, сам хранит шмотки в машине, а живет пока у друга. Но потом отвёз-таки на своем стареньком «Pegeautе» куда-то в район метро «Barbes», в маленькую квартирку брата. За окном узкая улочка - мокрые цветные крыши машин.

Утром я нашел на столе пакетик с орешками, погрыз и отрезал чуть хлебушка - чтобы незаметно, да еще осмелился полить хозяйским кетчупом. В дверь позвонили. Открываю - две девушки. Одна симпатичная чернокожая, вторая -светловолосая француженка. Что-то говорят, говорят. А в руках книга. Наконец до меня доходит, что это Библия и они меня агитируют. Я, говорю, живу здесь, а это квартира моего друга, а им по фигу, лишь бы проповедовать. Русский я, говорю. Тут же раскрывают Книгу и, пожалуйста, есть и по-русски. Хорошо, спасибо, я уже верю.

Позже позвонил Паскаль и попросил отнести фотографии актрисе, живущей неподалеку. Не подошла она на роль в его короткометражке, а самому неудобно идти отказывать. Я с радостью взял у него черно-белые фотографии полной, молодящейся дамы и отправился разыскивать rue de la Gout d’or.
В уютном дворике с парой чахлых деревьев, у открытого окна первого этажа стоят две девушки и болтают с актрисой. Познакомились: черненькую зовут Фабьенн и работает она ассистентом звукооператора на телевидении, а вторая - полька, студентка киношколы из Варшавы.

Женевьева выставила на подоконник красного вина и показала ткацкий станок в глубине комнаты - этим она зарабатывает на жизнь. А потом принесла толстую тетрадь и торжественно внесла туда мой адрес, обещая вскоре приехать в Россию на велосипеде. Вручила мне самодельную визитку на осьмушке бумаги:

Genevieve BACHELLIER
48 rue de la Goute d^or
Liciere d^ART 42596813
PARIS 18

Вечером позвонил брат Паскаля, хозяин квартиры. Ему надо работать, ведь он актер, а сейчас вот пьесу писать  нужно - освободить квартиру. Я вышел на улицу, ночевать мне было совершенно негде. Покружив вокруг станции метро «Barbes», я спросил двух парней, как мне пройти на Монмартр. Они заулыбались и махнули вверх - вот же он. Передо мной была длинная, ведущая на вершину знаменитого холма, лестница-улица, на которую выходили двери подъездов - возле одной стоит мотоцикл. Ночь.
А на вершине по улочкам бродил народ, разговаривая на разных языках. Заглянув в двери шумного кафе, откуда неслись веселые крики и звуки аккордеона, я увидел пляшущую разноцветную толпу. Туристов со всего мира, обдирали здесь как липку - за такую цену я не мог купить и кружки пива.

Ближе к часу ночи, когда метро уже закрывалось, а народ  разъезжался по отелям, на террасах кафе официанты поднимали стулья на столы. Мимо шел плотный мужчина в строгом костюме, ведя под руку солидную даму. На уютной площади, вымощенной булыжником, поджидал автомобиль с шофером. Я услышал русскую речь:

- Неправда, - закапризничала женщина. - Когда я уезжала из Питера, была очень хорошая погода.

- А в Москве шел дождь...

По очереди хлопнув дверками, они сели в машину и, мигнув задними фонарями, покатили вниз по улице.

Обойдя белый собор Сакре-Кёр, я присел на ступеньки на склоне холма. Внизу сверкали огни ночного города и, уходя вдаль, сливались со звездным небом. Столица Мира.
      
Недалеко от меня компания молодежи орала песни «Битлз» под гитару. Со звоном расколовшись, скатилась бутылка. Подъехала парочка на мотоцикле и, перекинувшись парой фраз с друзьями, умчались. Местные жили своей ночной жизнью. Забрезжил рассвет и появилась уборочная машина с бригадой чернокожих рабочих в форменных куртках.

Я тяжело поднялся и сразу же заныли мозоли на пятках. Ноги просто горели, но я побрел вниз по пустынным улицам. По правой стороне светились витрины, а навстречу шли пьяные негры. Они, улыбаясь, вежливо расступились, пропустив меня, но тут же кто-то взял меня под руку. «S’il vous plait, monsieur!» Мол, заходите. А в витрине стоят женские манекены в нижнем белье. И тут я почему-то выпалил: «У меня нет денег», - что, впрочем, естественно, но я еще почему-то добавил: «Я - русский». Как ни странно, это подействовало мгновенно и  настойчивость прилипалы исчезла вместе с ним.

Позже, он видимо уснул на скамье, добравшись пешком почти до центра. Очнувшись, Сашакузнецов увидел себя со стороны, будто на киноэкране, дремлющим на скамье у витрин солидного магазина, а мимо спешит на работу чернокожий юноша, с пониманием оглядев, дремлющего на скамье человека. А в восьмом часу утра он наткнулся на открытую в такую рань, дверь кафе. Войдя, спросил кофе и получил его. Взяв со стойки теплый свежий рогалик, он с аппетитом позавтракал, а бармен так был занят приготовлениями к трудовому дню, что когда рассчитывал первого клиента, не учел денег за румяный слоеный теплый рогалик. А Сашакузнецов и не настаивал.

Пройдя за ночь половину, оказавшегося не таким большим, Парижа - как сказал один парижанин: «По сравнению с Нью-Йорком, это деревня» - я вышел к собору Notre Dame и, остановившись у подножия, поднял голову в поисках химер и Квазимодо. Толкнув высокую массивную дверь, наткнулся на длинноволосую девицу, сидевшую на вентиляционной решетке. Под высоченными сводами тишина и ни души. Увидев ряды деревянных стульев, я обрадовался - вот где я высплюсь! Пройдя мимо исповедальных кабинок - на столе красный телефонный аппарат ( А вдруг зазвонит во время таинства? Что, священник поднимет трубку и поговорит? ) - я забрался между рядами и уснул.

Очнувшись, понял, что спал долго и,  поспешно выйдя на площадь, залитую солнцем, спросил время - было около десяти, а значит спал я почти два часа. Спасибо парижской Божьей матери, укрывшей меня в своей норке. Тёплое и спокойное райское место.

Сашакузнецов нашёл свой дом на скамейке под мостом и три дня возвращался сюда из странствий по улицам. На набережной под деревом он провел на деревянной скамье две ночи и познакомился с хорошими людьми: уличным музыкантом и русской учительницей, но об этом отдельно.

Днём на площади Сан Мишель я видел, как полицейские пошли к лежбищу панков. Те принялись возмущаться, в ответ на полицейское предложение: «Или на набережную или в участок». Их хромой предводитель что-то орал, брызжа слюной, но бритоголовые скучковались вокруг и размахивали руками. Их овчарка гавкала. Вокруг молчали любопытные прохожие, а хромой кричал что-то о шестьдесят восьмом, обращаясь к обывателям: «Мы - англичане! Мы - боремся! А вы - французы, молчите, мать вашу фак!!» - что-то в этом роде. Ночью я брёл по набережной и наткнулся на их стоянку под мостом. Они мирно спали в своих пуховых спальниках, а немецкие собачки лежали рядом.

Спустившись в метро и, получив билет и план парижского метрополитена, прошёл турникет с вертушкой посередине - рядом пыхтела стальная автоматическая дверь, пропуская очередного выходящего. Арапчонок лет тринадцати прошмыгнул внутрь да ещё и успел поблагодарить выходящего мужчину.

За последние дни жизни на Западе, наш персонаж слегка остервенел и решил, что не будет больше платить за этот вид транспорта. Он злобно выругался - «Merde!» А когда билетик резко втянуло в автомат и выкинуло с другой стороны, он подумал, что тот парень, что сидит внутри, наверняка эмигрант и с трудом нашёл работу, ему теперь некогда дремать в этом французском ящике.

Так, теперь нужно разобраться с указателями. Хорошо ещё, схему дали.

Необходимая станция «Les Halle» оказалась недалеко и он пожалел четырех франков, можно было дойти пешком. Нашёл лиловую линию и направление «Direction Porte de Clignancourt». Это направо. Из-за поворота послышалась музыка: в переходе стоял ансамбль латинов в цветных шерстяных пончо. Барабаны, гитары, маракасы - всё это шло в ход, вынуждая зрителей притоптывать и бросать монеты. Черноглазая девка обносила зевак кассетами, но никто их не покупал. Тем не менее, в скрипичном футляре, раскрытом на полу, поблёскивали даже крупные пятифранковики.

На улице возле столиков маленький смешной человек что-то выкладывал на тротуаре. Он отошёл, а пятисотфранковая бумага осталась лежать на асфальте, но я успел разглядеть леску от банкноты к рукаву. Мимо шли люди, а клоун вдруг похлопал по плечу беззаботно гулявшую мимо девушку - смотрите! Девушка схватилась за сумочку и кинулась поднимать французские деньги. Оп-ля! Мгновенно сработала резинка и деньги улетучились. Клоун смущённо улыбался, а девушка рассмеялась и пошла дальше под добрыми взглядами посетителей кафе, получающих свой концерт, уютно расположившись за столиками и потягивая напитки. Затем бродячий артист обдурил ещё двоих в строгих пиджаках, а потом прошёл между столами, собрав свои честно заработанные деньги с благодарных зрителей.

Возле Бобура, здания центра современного искусства, своими вынесенными наружу трубами, похожего на учебное пособие в профтехучилище сантехников, гудела толпа: художники, фокусники, музыканты и выдыхатели огня время от времени показывали себя, а потом вновь ложились на теплые камни площади. Откуда-то доносился запах марихуаны. Недалеко дежурил полицейский фургон. Плакаты сообщали о выставке Энди Уорхолла. А в отделе кино мне вежливо напомнили, что сейчас каникулы, приходите в сентябре.

Вот мудак! Ему это совершенно не приходило в голову.

Я кружил в районе  Les Halle и звонил Паскалю, но - вновь автоответчик. Механический голос, даже не голос, а его отчуждённость. Зайдя в магазинчик афиш на  rue Rambouteau, я познакомился с продавцом и темноволосый парень моего возраста, оказавшийся югославом, отнёсся ко мне как к земляку - славяне, да ещё из социалистического лагеря, подумал я, но потом Джеко оказался мусульманином. Он посмотрел иллюстрации к сказкам и попросил оставить несколько, может быть продадутся. Жил он в Париже уже пять лет.

На углу rue de la Harpe (это я уже потом по карте посмотрел), остановился я в толпе зевак, разглядывавших пару мимов в чёрном трико. Мне показалось, что они слишком усложняют свой номер, не для улицы. Подхожу ближе, глядь, а на чемодане белыми буквами: «Петербург».

Вечером, уже стемнело, я сидел на своей скамейке у воды.

Напротив, через реку, сверкал подсвеченный Notre Dame, своими рёбрами и двумя башнями, будто лежащая на спине коленями к ночному небу, женщина перед соитием. А где-то выше, на Монмартре торчит белый фаллический Сакре-Кёр.

Ночью в забегаловке «24 часа» я попросил арабского буфетчика дать мне воды. Слыхал я, что в Париже, в любом кафе должны бесплатно подать стакан воды страждущему. Он пренебрежительно поправил моё произношение (узбекская морда), но всё же поставил передо мной стакан теплой воды из-под крана. Но мне сейчас любая мокрая влага была в кайф. У стойки вдоль стены, вернее у доски, прибитой к стене, срубался, засыпая головой вниз, латиноамериканский парень, видать тоже ночевать негде. Сборщик посуды, алжирский пацан, грубо толкнул его: «Не спи!!»

Сашакузнецов присел у окна вагона метро и тут же уснул, очнувшись лишь когда его вежливо тронули за плечо: «Mesieur?» Он кивнул, но встать уже не мог. Сквозь сон понимая, что едет во тьму подземного тоннеля, уже согласился с посещением депо, как вдруг понял, что вновь возвращается.

Увидев, как поезд въезжает на ту же станцию, но к другой платформе, я спокойно уснул. Где-то в центре всё же нашёл силы покинуть гостеприимный вагон. В кармане лежала карточка югослава с адресом магазина:
Galerie d^affiche et d^image
85, rue Rambuteau
75001 PARIS

Вечер. Я брёл по узкой улочке, где если раскинуть руки, то чуть до стен не достаёшь, и увидел одно окно с дверью и скромную вывеску: «MARFOUCHKA» - читал, читал и вдруг осенило... ба! да это же «Марфушка»!! Заглянул внутрь, приложив ладони к стеклу: скромное убранство, три, четыре столика. Работают с шести вечера. Ну, думаю, здесь-то ведь точно русские. Прогулявшись я вернулся. «Здравствуйте?» Дядька лет под шестьдесят жарит блины на сковороде, а мужик средних лет относит к столу двум французам. Разговорились и... не поверите - оказалось, что Володина местная жена, работает в фирме «Космос», куда я не мог дозвониться, получив телефон от сирийского студента нашего института ещё в Москве. Скажите мне, что Чудес не бывает - просто их надо заслужить, дождаться.

Киноаппарат продолжал стрекотать, колыхалось белое покрывало Майи -  кино продолжалось: через несколько дней Сашакузнецов был с контрактом, авансом и даже открыл счёт в банке, воспользовавшись рекомендацией Паскаля и наличием у банкирши родственников в Бескудниково!!
Скажете, что Чудес не бывает!?

 Это была его роль и он вновь победил.
======================================= + ! )

P.S.
А потом, Сашакузнецов стал персонажем и автором - просто Автор-Персонаж - своего фильма "ПРОХОЖИЙ" - ---------- . . . ===>>>
© Copyright: Саша Валера Кузнецов, 2009
---------------------------------------