Москва-1997

В конце 1993 года  Белоруссию окончательно разделило с Россией введение новых российских денег. К этому времени сама Белоруссия, испытывая острую нехватку старых советских дензнаков, вынужденно ввела в обращение собственную валюту, прозванную в народе «зайчиками».

Постепенно страсти, связанные с обменом денег, улеглись, мы привыкли к своим новым купюрам с портретами зверюшек, но то интуитивное волнение, как оказалось, было не зря, потому что не столько с юридическим распадом Союза, сколько с разделением финансовых систем мы окончательно потеряли возможность беспрепятственно ездить в Россию к родне, друзьям, в отпуск, в командировку, просто попутешествовать.

Ну а вслед за финансовым разделением начали формироваться и разные уровни жизни белорусов и россиян, в основном их доходов и расходов. Хотя Россия столь многолика и не равномерна экономически, что всякие сравнения с ее средним уровнем просто некорректны. Ведь жизнь россиян в Москве и в российской глубинке – вещи сугубо разные.

Даже из окна поезда, привычно преодолевающего тысячу километров от Гродно до Москвы, видна и ощутима эта разница. В студенческие годы по этой набившей оскомину дороге мне пришлось ездить более пяти лет подряд, и когда где-нибудь под Оршей врывался в вагон мягкий белорусский говор, я невольно про себя отмечала: уже, считай, дома. А на подъезде к Москве репродуктор неизменно гремел, ликуя: ”Кипучая, могучая, никем непобедимая!..» Нынче наш поезд подруливает к Белорусскому вокзалу в полной тишине.

В апреле 1997 года с бригадой гродненского поезда я проделала путь до Москвы и обратно (плюс несколько часов в столице) с одной целью: понаблюдать, что же за несколько лет жизни двух соседних республик врозь изменилось разительно или необратимо.

Начальником поезда в этом рейсе была женщина, Надежда Гавриловна Лысевич. Вместе с мужем и дочерью она работает на московском направлении. Рейсы обычно спаренные: до Москвы и обратно, утром вернулись, убрались в вагонах, приняли душ, перекусили и, не заходя домой, в три часа – снова в Москву. И только вернувшись из второго рейса, попадают они домой – на четыре, а то  и на восемь дней.

Самая черная и тяжелая, на мой взгляд, обязанность проводника – топить вагонную печь. До этой поездки я и не знала толком, где она находится. Оказалось, в тамбуре, за запертой на ключ металлической дверью.

- Подбрасывать и ворошить уголь приходится по нескольку раз днем и ночью, а зимой – практически ежечасно, - рассказывает проводница Людмила. Она надевает холщовые рукавицы и длинной железной кочергой долго орудует в пышущей жаром топке, и едкий, щиплющий глаза и горло дым наполняет тамбур.

Удивительно допотопной кажется мне и перевозка пассажиров в плацкартных вагонах, когда люди вынуждены спать по существу в коридоре, вдоль которого то и дело снуют неугомонные попутчики. В нашем составе таких вагонов большинство. И если в лучшие годы мы не смогли избавиться от них, заменив купейными, то теперь и подавно, тем более что только на плацкартный билет и может наскрести деньги большая часть пассажиров. Плацкарт до Москвы стоит 405 тысяч, купе – 630, билет в двухместном купе вагона СВ – 1300. На этот раз в СВ до Москвы ехало шесть пассажиров, обратно – три.

- Если раньше в Москву ездили преимущественно командированные, люди интеллигентные, обходительные, с “дипломатами”, в дороге вели умные деловые разговоры, - делится наблюдениями проводница СВ Алла, - то сейчас в основном “челноки”. Вещей везут - коробок, тюков, сумок – в купе не войти! И всю дорогу пьют. Вообще страшно огрубели люди, стыда не знают... Парни девчонок в купе водят, как в гостинице или доме свиданий... Войдешь с чаем – а там, как в эротическом кино... И проводника не стыдятся!
 
Случались в поезде и настоящие ЧП. Однажды на подъезде к Москве вздумала рожать молодая вьетнамка. Видя, что до Москвы не дотянуть, проводница рванула стоп-кран. Вызвали по рации “скорую”. И поезд медленно пошел дальше. В Бородино их уже поджидала “скорая”. Носилок не нашлось, и маленькую вьетнамку, свернувшуюся калачиком, тащили прямо в простыне, как ягненка.

В конце года и вовсе криминальный случай произошел: разъярённый пьяный пассажир всадил нож в спину проводнице.

В общем, на колесах жизнь тоже идет своим чередом, но, подстегиваемые теснотой пространства, события в ней развиваются порой стремительнее, чем на твердой земле.

От станции до станции

В вагоне-ресторане довольно пусто. Самый скромный обед обойдется тысяч в 75, поэтому пассажиры предусмотрительно запасаются провиантом дома. За столиком позади меня, судя по характерному говору, сидят москвичи, молодые парни, основной предмет их разговора – автомобили: что, где, почем. Ребята жонглируют тысячами долларов (на словах), перемежая их анекдотами, и философствуют о женщинах.

- Нет, жениться надо годам к тридцати. И погуляешь как следует, и будешь знать, что тебе нужно.
 
- Все равно таких жен, чтобы и другом была, и любовницей, и хозяйкой, не бывает...
 
- Так ты в Лариске уже разочаровался?
 
- Не, Лариска ничего...

В Лиде к нам в вагон подсел ксёндз, благопристойной внешности, в летах, весь в черном. Он возвращался в Москву из командировки и был несколько озадачен выпавшим ему соседством с молодой девушкой. Обратив свои мольбы к проводнице, он просил подыскать ему купе без дам. Это было не так-то просто, поскольку из сугубо мужского купе пришлось выкуривать изрядно подвыпивших гостей, и святой отец уже был не рад, что ввязался в историю и потревожил мало управляемых отроков.

Стемнело. В Молодечно два крепко поддавших бизнесмена едва втолкнули в вагон третьего – им оказался индус, уже тридцать лет живущий в Москве, но имеющий деловые интересы в Белоруссии. Обычное пальто и шляпа, лишь смуглый цвет и очертания лица выдавали в нем человека иной расы. Когда же новый попутчик облачился в пижаму из золотой парчи, сомнений не оставалось – это настоящий индиец. Не хватало только чалмы.

О своих пассажирах проводники знают многое, тем более что курсируют некоторые постоянно. А мне интересно, что они думают о заключении буквально на днях Союза Беларуси и России. И вот слушаю…

- Говорят, известные российские деятели, среди которых Олег Табаков, еще кто-то, письмо Ельцину написали по поводу объединения, мол, как бы не кончилось всё диктатурой белорусского президента. Мол, с народом они готовы объединяться, а вот с правительством... Но народы и так не разъединялись и не ссорились. Даже железная дорога не так сильно разъединилась, как промышленность. Наш поезд беспрепятственно идет по территории двух республик. Когда были таможни в Орше и Смоленске, то русские как-то сквозь пальцы на всё смотрели, а белорусские таможенники придирались, будили пассажиров, вещи перетряхивали. Слава богу, убрали таможни. Но ОБЭП транспортный остался: творог не разрешают вывозить, сигареты. Недавно сняли пассажира с четырьмя коробами сигарет.

- А что вы делаете пять часов в Москве? Куда успеваете сходить?

- Ой, куда там ходить!.. Пока вагон уберешь... Ну, сбегаем на рынок за продуктами в дорогу – там немного дешевле, ведь в магазинах московских дороговизна. Да и командировочные нам в российских рублях не дают – несмотря на то, что в другое государство приезжаем. Вот деньги нас разделяют больше всего, уровень цен, доходов. В России они, правда, у всех разные. У кого огромные, а кто вообще не получает ни зарплаты, ни пенсии. Увидите, сколько нищих и попрошаек в Москве. А в Вязьме! Дети к вагонам подбегают, клянчат денег и хлебушка.

Огромной неоновой рекламой Стройбанка встречает вечерний Минск. А вот слова "Минск" на здании вокзала что-то не вижу…
 
- Девочки! Мальчики! Мороженое – клубничное, малиновое, смородиновое! - врывается в вагон призывный клич.

На мокром от дождя перроне нет пассажиров с чемоданами, все преимущественно с большими клетчатыми сумками. Время чемоданов ушло.

Утром замелькала за окном российская земля. Разницы почти никакой. Только больше берез и больше снега в перелесках. А так те же серые крестьянские избы, нестарая еще женщина в сером ватнике и черных бурках бредет по разбитой улице.

Город Гагарин, бывший Гжатск. У здания вокзала – не бюст, а деревянный обшарпанный щит с портретом Гагарина в скафандре. Вид у него совсем невеселый. Сразу за Гжатском – бетонная глыба, на ней высечены слова: ”Над строительством города шефствует Ленинский комсомол”. Строительства не видно, ну так и комсомола нет.

От Одинцово до самой Москвы вдоль железнодорожного полотна – сплошная свалка мусора. У нас такой грязи нет. На несколько секунд зависаем в воздухе над Москвой-рекой. Она в этом месте такая же широкая, как Неман. А может, шире? Еще пять минут – и мы в Москве.

По Тверской

Как следствие потепления белорусско-российских отношений на Белорусском вокзале в Москве появилась контора, меняющая белорусские рубли на российские. Курс обмена грабительский: за 100 тысяч белорусских дают 15 тысяч российских. И если за наших 100 тысяч у нас можно смело продержаться два дня, то за 15 в Москве даже не пообедаешь. Гамбургер и стакан фанты в “Макдональдсе” - 10 тысяч, копченая колбаса – от 36 до 68, розы и торты – по 30, шоколадка – 3,5 или 5, мороженое – 3 тысячи, метро – 1,5. Я поняла, что с нашей зарплатой не протянуть в России и неделю.

Возможно, этот неожиданно высокий уровень цен еще больше дал мне понять, что я человек нездешний – настолько нездешний, что, прежде чем заговорить в магазине, невольно думала: ”На каком же языке?”, будто мы говорим на разных.

По улице Горького, ныне Тверской, я не спеша прошла от Белорусского вокзала до Красной площади. Первый магазин, в который не смогла не заглянуть - уж больно хороши были выставленные на витрине туалеты – торговал дамской одеждой из Вены. Вечерние наряды из бархата, драпированного шелка, отделанные мехом. Глянув на ценники, я не поверила глазам: 1,5 – 2 тысячи долларов. Две длинноногие девицы, сняв плечики с платьями, в сопровождении продавца направились в примерочную... Стараясь сохранять душевное спокойствие, я вынырнула на улицу.

Полдень. Суббота. А в центре Москвы – ни людей, ни машин. Пустынны улицы, магазины. Когда-то по Горького народ бродил толпами. Еще бы, вся страна отоваривалась в этом городе. Пасмурно, моросит нудный дождь. У памятника Маяковскому – небольшая группа писательского вида мужчин и дам. Вспоминаю, в эти апрельские дни годовщина гибели поэта... Хотя возможно, это не литературная, а деловая встреча. По левую руку от Маяковского – огромная реклама фирмы “PHILIPS”, сзади по-прежнему гостиница “Пекин”, справа – концертный зал имени Чайковского.

Белые транспаранты, пересекающие улицу, сообщают о концертах Ларисы Долиной, Людмилы Зыкиной, Леонида Агутина, о гастролях Лондонского театра и об элитных квартирах, которые можно купить, позвонив по указанным номерам. А на одном из домов внушительной сталинской архитектуры натянут меж окон самодельный транспарант, на нем надпись аршинными буквами: ”Продается квартира. Тел. такой-то”. Прямо на квартире, которая продается. Остроумно!

Возле “Макдональдса” более многолюдно. Торгуют воздушными шарами, мороженым, сладостями. Уличный фотограф завлекает публику живой мартышкой, одетой в кожаную куртку, джинсы и кроссовки. Достаю фотоаппарат и прошу разрешения запечатлеть обезьянку. Владелец требует пять тысяч, но узнав, что я из Беларуси и немного перепутав ее с Украиной, соглашается на карбованцы. В конце концов сходимся на “зайчиках” – для коллекции.

За оградой у Музея революции уже не стоит троллейбус, обгоревший в дни августовского путча. Говорят, его перетащили на задворки. У входа остались, как и прежде, броневик и пушка времен Октября.

На Манеже перед Красной площадью не скажешь, что кипит, но вовсю идет строительство, здесь под землей будет торгово-развлекательный центр, работают краны, разбит большой полосатый шатёр – укрытие для строителей, археологов? Проход на Красную площадь между музеями Ленина и Историческим перегородили башни Воскресенских ворот. Но рассмотреть их ближе я не успеваю. Пора возвращаться. И побыстрее. Как быстро пролетели три часа! Уже на вокзале я сообразила, что перепутала белорусское время с московским и прибежала на час раньше. Хорошо, что не позже...
Только отъехали от Москвы – сыпанул ливень. Значит, дорога будет счастливой.

Попутчики

Когда в мое купе вошел молодой мужчина кавказской внешности, я внутренне мобилизовалась. Назвав себя представителем прессы и добавив, что служил в Росси (военный городок в Белоруссии), летал на МИГах, а теперь фотографирует их в воздухе, он несколько усыпил мою бдительность. Рассказ коллеги был необычным, если не сказать экзотическим. По национальности армянин, он окончил Харьковское лётное училище, после Росси служил  в Германии, демобилизовался, некоторое время был без работы, потом занялся фотографией и видеосъемкой. Редкое сочетание профессий неожиданно привело его в подмосковное производственное объединение, выпускающее боевые МИГи. Бывшему летчику предложили снимать самолеты в воздухе, с другого самолета, для рекламы авиатехники с целью продажи третьим странам. С тех пор сделаны сотни снимков, и некоторые уникальны. Это МИГи и СУ в одиночном полете и в групповом, на воздушном параде, это грозный вертолет “Черная акула” и летающий танк. Снимать их приходилось не только в небе под Москвой, но и в Словении, Индии, Арабских Эмиратах.

Выходя на своей станции, странный попутчик оставил визитку и несколько снимков.  Живя под Москвой, он нередко бывает в Росси, навещая дочку и тещу, но объединение республик воспринимает настороженно:

- Посмотрите, как относятся у вас к журналистам, что творится на митингах! Пенсия у тещи 17 долларов, как на нее прожить?! Хотя я стараюсь не лезть в политику, - заканчивает он миролюбиво.

В соседнем купе, надо же, едут двое знакомых мне молодых людей. Инженеры, работали на оборонном предприятии, один был начальником крупного цеха, потом оба ушли в бизнес. Часто бывают в России. И знают, что их две. Одна – это Москва, Петербург и еще несколько промышленных городов. Другая – заброшенные деревни с покосившимися домами, люди, не получающие зарплат и пенсий, как в Калужской области, откуда они возвращаются.

- Прежде чем объединяться, надо как следует всё просчитать, взвесить и хорошо подготовиться, а не бросаться с бухты-барахты, - рассуждают мои попутчики.

И уж никак не хочется чувствовать себя при этом бедным родственником, думаю я.

Но вот ударяют в окно лучи апрельского солнца, маячат вдали заводские трубы и первые городские кварталы. Пора выходить. Приехали.

------------
Москва. Тверская. Апрель 1997. Фото автора.