Имя

      — Всё с новой картиной возишься? — спрашиваю я его. Он заканчивает работать за мольбертом, посему мой вопрос не помешает.

      — На сей раз я заставлю их рукоплескать! — он решительно откладывает кисть.

      — Не заставишь! — я зловредно ухмыляюсь. — Беда в том, что ты художник, а я журналист. Ты веришь в силу искусства, а я знаю, что такое пиар. Известность — это всё. Если ты известен — можешь рисовать бред, но все восхитятся. Если же ты неизвестен, то можешь быть трижды гением — никто не оценит твоих картин. -

    — Что за чушь?! — отзывается художник.

    — Не чушь, — отвечаю я. — Хочешь, проведём эксперимент? -

   И я тащу его к соседу по даче, учителю физики.

    — Вот эти строчки знаешь? — и декламирую:

                Вельми искусству быть прекрасным,

                Не попираемо оно,

                Сверкается в очах так ясных,

                Не бысть ему вовек темно!

   Учитель физики недоумённо молчит.

    — Ну, как тебе? -

    — Что за бред?? -

           * * *

   Для пущей наглядности я выждал три дня. И опять подошёл с тем же вопросом. Мы давно обсуждаем то картины, то литературу, кино с театром. Учитель служит нам скорее в качестве слушателя, чем собеседника. И я вновь декламирую:

                Вельми искусству быть прекрасным,

                Не попираемо оно,

                Сверкается в очах так ясных,

                Не бысть ему вовек темно!

  — Это что? — спрашивает наш физик.

  — Это Михаил Лермонтов! -

  — Лермонтов? — физик припоминает школьную программу, старательно рассматривая облака на небе. — Да, прекрасные строки… -

  * * *

  — Ты — злодей! — говорит художник, когда мы возвращаемся на свою дачу. — Так издеваться над людьми… -

    — Такая профессия, — отвечаю ему. — Впрочем, видишь ли, что делает имя? -

    — Так Лермонтова все в школе проходили! -

    — Ладно. Через три дня поставим ещё один опыт. -

  * * *

   Я повторил нашему физику те же строки. Занятый огурцами, он опять ничего не вспомнил.

    — И кто это написал? -

    — Сам Червон Бриллиантов! -

   Физик снова сосредоточенно изучает облака.

    — Ну да, прекрасные стихи! — выдаёт он вердикт.

   Мы отходим с художником в сторону.

    — Ладно, допустим, что имя играет свою роль. Но ведь халтура не станет от этого шедевром, и шедевр не станет хуже… -

    — Боюсь, что во многих случаях это определяют люди. Я как-то цитировал опрошенным «Онегина», называя автором Донцову, и девяносто процентов решили, что стихи похабнейшие. -

    — Так что ж, выходит, что мировая классика — это лишь потому классика, что люди так решили? — художник совсем сник.

    — Не совсем, — улыбаюсь я. — Подожди, пока забудутся имена. Для этого нужно время. -