безымянная книга

Предисловие.
Начиная писать его, это предисловие, хочу сказать, что лично я, автор этой книги, обычно, когда являюсь не автором, а читателем – предисловие пропускаю. Исключение представляют авторские предисловия. Как правило, автор, видимо, жалея читателя, боясь, что он не поймет, или поймет не так – объясняет суть повествования. И мне, как читателю,  это очень помогает, поскольку читаю я не внимательно, вечно отвлекаюсь на что-то, особенно когда читаю дома. Ведь дома, как только ты садишься читать – кто –то обязательно звонит, в дверь или по телефону, и  говори с ним потом полчаса, а то и больше. А после – непременно захочется выпить чаю или кофе. С печеньем. А печенья, как правило, не оказывается, и нужно идти в магазин за ним, или ждать, пока придет кто-нибудь в гости и принесет печенья. Или конфет. Шоколадных желательно. И когда возвращаешься к читаемой книге – некоторые подробности забываются. И становится непонятно – что к чему вообще было. И приходится перечитывать сначала. А если есть предисловие – то можно прочитать только предисловие, и к книге больше не возвращаться. Потому что – что это за книга такая, которая не поглощает полностью внимание читателя, если он все еще хочет во время чтения с кем-нибудь говорить, кого-то принять в гости или выпить какой-то чай и печеньем.
Так вот, предисловие. В детстве мы играли в разные игры. В каждой игре существуют правила, которые должен знать каждый участник. Ну, или хотя бы  - притворяться, что знает. Черный с белым не бери, да и нет не говори, кто по городу не ходит, тот четыре кона водит, кто чурачил, тот и начал. В общем, тай-тай, налетай. В интересную игру. А в какую-  не скажу.
Нет. Скажу. В этой книге нет имен. Ни у кого. И нет никаких названий. Вы сами потом поймете – почему.
Еще – в этой книге нет точного времени. Все это – или было, или еще будет. Поэтому – все в этой книге – чистая правда. И герои этой книги никогда не умирают. По крайней мере – на страницах этой книги.
Эта книга никогда не редактировалась. То есть – я никогда не исправляю того, что написала. Если мне не нравится то, что написано, или то, как написано, я переписываю это заново. Сразу же, или потом. Здесь – как в театре – все происходит в данный момент и один раз. И исправлению не подлежит. Поэтому наберитесь терпения, прежде чем начинать это читать. Хотя – если вы эту книгу купили за свои деньги – вы ее прочтете из жадности, потому что будет жалко потраченных денег. Прочитайте, автор вас не разочарует. На ту сумму, которую вы заплатили за эту книгу – вы найдете себе несколько интересных историй.
По поводу названия книги. Я долго думала над этим. Ведь должно же быть какое-нибудь название. Допустим, если бы у улицы не было бы названия – как вы могли бы ее найти? Исключительно по памяти – но это – при условии – если вы на ней уже были. А вот если не были? Также и книгу – у нее должно быть название, чтобы ее можно было найти. и купить. Читать не обязательно. Гонорар поступит автору, за что он уже будет благодарен. Один автор в конце своей книги спрашивал у героев – как ему назвать эту книгу. И главный герой ему подсказал. Я попробую тоже.
Сцена первая. Действующие лица – безымянные герои некой, пока еще безымянной книги, именуемые в дальнейшем Он и Она.
Он и Она стоят на автобусной остановке и курят его промокшие от дождя сигареты. Автобуса, скорее всего не будет уже, поздно. Но они не уходят из под навеса, потому что дождь, а у них, как всегда – нет зонта.
 - я тебе говорила, надо брать зонт с собой всегда, даже если нет дождя, вдруг начнется. Я вот – когда иду на улицу на скрипке играть – даже в ясную погоду зонт беру. Как талисман. Кстати, автор этой книги просил нас об одной услуге.
- Да, он, ну, то есть – она, автор этой книги – написала мне что-то в контакте, а я не посмотрел. Так что же она хотела?
- она хотела, чтобы мы придумали ее книге про нас - название.
- Название? Пусть она сначала сама придумает нам имена. Например, я хочу называться Авраамом. Во-первых, он родил Исаака, а Исаак родил Иакова. А во-вторых, очень красиво, когда гласный звук тянется.
- Нет, дурацкое имя. Тебя же сразу, какой-нибудь болван переименует в Абрашку, и будет уже еврейский анекдот, а не серьезная книга. И вообще – это русская книга, и пусть у тебя будет русское имя – Иван. И звучит хорошо
- Нет, не хочу имя Иван. Иван-дурак. И вообще – это имя нарицательное для всех русских – как, например – немцев фрицами звали, а русских Иванами. Впрочем, ладно, я и пока без имени обойдусь, давай лучше тебе имя придумаем. А то сегодня на улице мне пришлось за тобой бежать долго, а если бы у тебя было имя – я бы тебя позвал, и ты бы остановилась. Крикнул бы – Ве-ера-а!!! Вера, какое прекрасное имя, и звучное. Такой женщине сразу хочется поверить на веки вечные, и все.
- нет, не хочу быть Верой. Верой и правдой? И вообще, я не люблю такие имена, которые не меняются, когда человек становится взрослым. И в детстве – Вера, и взрослая когда – Вера. Вот у финнов бывает несколько имен, и имена меняются в зависимости от возраста человека. А я вот, например, теперь хочу имя – Алиса. Шуршащее, леденящее платье снежной королевы. Ну и пусть, что оно не меняется. Зато – красивое. Кажется, так называют волшебных девочек.
- Фу, Алиса, так кошек называют, Алиска-сосиска… Смотри, вон автобус, наш-не наш?
 - На-а-аш, тут теперь все автобусы наши. Так вот – книгу она спрашивает, как назвать.
 - Давай, пусть она называется «Война и мир». Ну про войну там есть. И про мир.
 - Ну и чем это название хорошее? Если не знаешь, как объединить, поставь союз «И».
- Или тогда – Руслан и Людмила. Ну я – типа, Руслан. А ты – Людмила.
- ****ь, ну какой-же ты Руслан. У меня сосед, его Руслан зовут, или Арслан, а может быть, вообщеАрслан-бек. Вот это Руслан так Руслан. А ты не Руслан.
 - Дурак ты, название не можешь придумать. Давай вот как – какую первую вывеску увидим – так и будет называться. Смотри – там магазин «Мелодия» . отлично, книга будет называться «Мелодия».
- А я вижу – «Металлоремонт» . Это лучше. Звучнее. А то – сопливо как-то, мело-о-одия. Подумают, что мелодрама.  И покупать не будут. А вот – металлоремонт – это круто!!!
 -  не , не подходит. Не отражает. Должно ведь к содержанию подходить.
- Ну подойдет. Автор там чего-нибудь еще припишет – и будет подходить. Не «Авоська» же книгу называть, вон там дальше надпись виднеется.
- Ты смотри – там дальше надпись «Интурист» будет, на крыше гостиницы небезызвестной. Может быть – так назвать? Будет скандально уже сразу. И все будут покупать…

Оставим наших героев проезжать перекресток Ленинского проспекта и улицы 26 бакинских комиссаров. Они любят друг друга без памяти, и им абсолютно все равно – что происходит вокруг, как будет называться книга, будет ли эта книга вообще, или будет какая-нибудь другая. Они будут вечно переезжать перекресток Ленинского и 26и бакинских комиссаров, где стоит памятник 26и бакинским комиссарам, и спорить, это – памятник вечной любви, так будет всегда, потому что здесь, в этой безымянной книге – нет времени…
О, точно!!! Идея!!! Ко мне пришла идея. Назову-ка я эту книгу просто -  «Безымянная книга». Раз у меня герои такие бестолковые, ничего придумать не могут. Ведь на руке есть безымянный палец, и это вполне определенный палец. Также, как есть фамилия Бесфамильный, и есть некий персонаж Имярек, который везде и всюду.
Так вот. Название уже есть. Предисловие написано. Для удобства произведение будет разделено на главы, в которых будет примерно одинаковое количество текста. За случайное или намеренное сходство персонажа с реальным прототипом автор произведения ответственности не несет. Первый звонок.
Эта книга сейчас будет развита на главы. То есть я, автор этой книги, именно сейчас, разобью ее на главы, чтобы читатель мог хоть как-нибудь ориентироваться в этом тексте. Однажды я, автор этой книги, и еще один музыкант, мой приятель, играли на улице. Целый день играли и заработали много денег. Я его спрашиваю:
- А как мы деньги делить будем?
- Давай разделим поровну,  то есть - всё – мне.
Так вот, я хочу разделить книгу на главы поровну. А так – как получится, так и получится.

Глава 1. Про акриловые объятия, театр абсурда, роман со скрипачкой, третье транспортное кольцо, использование псевдонимов и героя, который падает замертво.
Это проза. Она – жена сталкера. Только где-то там в его зоне глючит, и ей выносит на поверхность кого-то дру гого.
Утро. Кофе. Чуть больше, чем обычно себе – на двоих. Вчера – эротическая сцена прям в прихожей, как в фильмах до 16 нельзя)) Которая, к тому же, стерлась наполовину из памяти, алкоголь в большом количестве.
 Она просила просто проводить – боялась одна пьяная, мало ли – ввяжется опять во что-нибудь. Никакой мысли – да какие там могут быть мысли вообще. Он обнимал нежную романтическую девушку, и сверху ей что-то вещал. Она распахнула свои акриловые объятия, и в них оказались оба – он и романтическая особь. «Девушк, извините, ничего, что я – так?» «Да нет…» (Так - да, или – нет? особь…) «Ну тогда я продолжаю)))» Она – жена сталкера. Ей можно.
Свечка на окне горит, свечка в жестяной чашечке, из Икеи. Может, в этом дело?

После всего этого в доме появилась скрипка, еще одна. А потом въехало и все остальное. Только где-то там в его зоне глючит, и ей выносит на поверхность кого-то другого. Она состригла под ноль свои шикарные трехцветные волосы – он терпел. Она  подралась с гопниками на улице, клок волос выдрали уже ему – он терпел. А вот когда она покрасила едва отросшие волосы в желто-паркетный))) – он не стерпел. И сказал, что больше ее не любит. Воробей терпел, крепился, вынул *** и застрелился… цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла… печальный финал. Зато теперь на все вопросы можно отвечать – он сказал, что он меня не любит.
 - Что вы так толкаетесь?
- Понимаете, он сказал, что он меня не любит…
 - Почему Вы не защитили диссертацию?
 - Понимаете, он мне сказал…
- Почему в вашей квартире собираются какие-то непонятные люди?
-Понимаете…
И так далее по тексту…

Поделюсь опытом – за это лето накопилось 3 фразы, которые людям все объясняют.
1. Понимаете, у нас театр.
2. Понимаете, я в положении
3. Понимаете, у меня случилась личная драма.
Все три пункта можно варьировать, в зависимости от обстоятельств. Допустим, подходит мент, а Вы интеллигентно писаете в тамбуре. Тогда лучше вторая сентенция, проверено лично. Только не знаю, подойдет ли это, если Вы – мужчина. Можете экспериментировать. Или, допустим, в дым пьяным ввалиться в мажорское кафе, в креативном прикиде, пока не начали косо смотреть – заявить про положение и пройти в туалет с чувством, с толком, с расстановкой. А на выходе передо мной однажды даже извинились. Кажется, это подходит только для дам, хотя…
В тамбуре поезда Питер-Москва, когда проводница увидела мою лысую голову, курящую там ни свет ни заря. Состоялась такая беседа:
 - Зачем Вы (или вы, в смысле все вы) так стрижетесь? (презрительно)
 - Понимаете… (затягиваюсь тонкой сигаретой, высокомерно держу паузу) У нас театр.
В магазине.
-Зачем вы покупаете это? (варианты: столько? Такого размера? Цвета?)
- Вы понимаете, у нас театр.

Так вот, мы отвлеклись. Она – жена сталкера. Вы понимаете, у нас театр.

Утро. Верещит домофон. Она, надев что-то, ползет к двери, открывает. Шаги по лестнице.
 - Бля-я-я… Что ты опять принес… Коро-о-обку какую-то… (максимально ноюще и противно)
- Да ты посмотри!
-Не хочу, спать хочу (еще более ноюще и противно)
 - Посмотри-посмотри
Смотрит. А там – ГОРОД. Только пока маленький и бумажный.
 - Ну, ладно, заходи. Только быстрее.
Утро. Кофе. Чуть больше, чем обычно себе – на двоих.

Это – проза. Она – жена сталкера. У нас - театр. Вам еще не надоело? Ну тогда, чтоб не скучно было – будет треугольник, попытаемся сделать его максимально любовным и романтическим. Участники: она, он-1, он-2.
Она в Крыму, поехала достигать очередного просветления. Он-1 приходит к ней. В дверях – он-2. (При желании он-1 и он-2 можно поменять местами, ибо от перемены мест слагаемых… да и вообще от перемены мест)
 - а где она?
 - в Крыму, достигает просветления (максимально ехидно)
 - ну передай ей, что меня тут некоторые мертвым считают, а я  - жив.

То ли слякоть, то ли метель. Он зачем-то не пустил ее в метро. Дома голодная кошка, все нервничают. Сити-стоп, город Москва.
 - Я тебя люблю. Только пока, не знаю – как.
 - И я тебя люблю. Только пока не знаю – кто из нас.
Пока оппонент в замешательстве – занавес.

Так кого из нас Вы считаете Вашей девушкой?
(из другой книги, случайно)
Если вы считаете, что вас двое, у вас должно быть два мешка для обуви.
(тоже из другой книги, тоже случайно)

Он и она в постели. Утро. Разумеется, ничего не было, хотя… Да нет, они – друзья.
Она ему:
 - А давай создадим группу! Мы же такие талантливые и замечательные, вроде не идиоты…
 - Давай. Прям щас!
Встали. Настроили аппарат. Записали. Собрали состав. Полгода репетировали. У него роман со скрипачкой. А как же я? Концерт. Еще концерт. Еще концерт. Здесь конец. Просто инерция закончилась. Rebounts, как говорят танцоры – когда отталкиваешься, и летишь. Но недолго, пока не закончится инерция.

 - А зачем это ты меня вообще – обнял?
 - Я тебя от них защищал.
- От кого это, от них?
 - Ну вот, обернись…
Далее -  панорамная съемка: обшарпанный флэт, алкоголики и торчки обоего полу валяются вповалку на полу, заметим, весьма грязном. Открывается дверь и заходит некто неопределенный. У нас же ведь – театр. Абсурда. И поэтому – глючит, и на поверхность выносит кого-то. Хорошо, хоть еще выносит.

Утром она неизменно просыпается, делает разминку, принимает душ, варит кофе, кормит кошку. И только после всего этого – курит сигарету. Это происходит везде и всегда – при условии, если есть душ, кофе, кошка и сигарета. Это – ключ к роли. Роли жены сталкера. Что бы там ни глючило, кого бы ни выносило – каждое утро она будет делать то же самое.
Днем она может делать все, что угодно – ходить на работу, не ходить на работу, принципиально не ходить на работу, читать, писать, есть, говорить, спать, курить, ходить по магазинам, воспитывать детей, играть в театре, играть прохожим, играть в свое лото, проигрывать свое лето, куплеты, сигареты… Чорт, занесло, опять стихи какие-то получаются. Окно жены сталкера традиционно узнается по горящей на подоконнике свече. В условиях города свеча может быть заменена чем угодно – но, все равно это– горящая свеча.

Вставной эпизод, случайно придуманный двумя перформерами, возвращавшимися с выставки «100 лет перформанса», как все нормальные перформеры и перформерши.
Действующие лица – он и она. В случае нехватки актеров могут быть заменены говорящими манекенами. Он – миллионер, изрядно потрепанный жизнью, лет 30-50. Она – юная высокая блондинка о двух длинных ногах. Реквизит: 10 колец. Костюмы: маленькое черное платье и туфли на громадных шпильках для актрисы, для актера – произвольный костюм.
Мизансцена: Он стоит на коленях перед ней, выгодно подчеркивая ее высокий рост.
 - Вы прекрасны. Я дарю Вам руку и сердце.
 - Да? А что у вас есть еще?
 - Я Вам дарю это кольцо. (Он протягивает кольцо в красивой коробочке, она его медленно надевает)
 - Да?  А что у вас есть еще?
 - Я дарю Вам еще одно кольцо. (он протягивает другое кольцо, в красивой коробочке, она его медленно надевает, уже на другой палец)
- Да?  А что у вас есть еще?
 - Я дарю Вам еще одно, третье кольцо.
- Третье транспортное кольцо? (кокетливо и чуть ехидно) Может быть, у Вас есть что-то еще?
 - Тогда я дарю Вам еще одно кольцо.
 - Да? А что у Вас есть еще?
- Тогда я дарю Вам еще одно кольцо.
 - Да? А у Вас есть еще?
- Тогда я дарю Вам еще одно кольцо.
 - Да? А у Вас есть еще?
- Тогда я дарю Вам еще одно кольцо.
 - Да? А у Вас есть еще?
- Тогда я дарю Вам еще одно кольцо.
 - Да? А у Вас есть еще?
- Тогда я дарю Вам еще одно кольцо.
 - Да? А у Вас есть еще?
- Тогда я дарю Вам еще одно кольцо.
 - Да? А у Вас есть еще?
Пауза. Он падает замертво. Она:
 - Больше ничего? Следующий.
Перформеры могли бы придумывать и дальше, но у них закончился эскалатор, и они переключились на обсуждение чего-то другого.

Далее следуют размышления автора о современном искусстве. Больше цинизма и саморефлексии – и ты неуязвим! Скроем отсутствие вкуса, образования, слуха, зрения и мозга под покровом всемогущего концепта. О, Великий Концепт, приди к нам, как манна небесная! Концепт – это упаковка 21 века. Ура!
Просто я в перерыве между этими записями захотела, пардон, поесть. На кухне вместо еды мною была обнаружена упаковка полиэтиленовых пакетов, купленных мною, автором этого всего, накануне в магазине «Ашан». А на ней надпись – упаковка 21 века. Завтрак перформера – одна идея.
Обычно авторы пишут. Некоторые - просто. Некоторые – только, когда находит вдохновение. Некоторые в метро – потому что делать там решительно нечего. Некоторые – от неразделенной любви или еще от каких-нибудь расстройств. Некоторые – выполняют заказ. Это – особая категория авторов. Они знают, что каждое их движение стоит денег. Денег, правда, могут и не дать, но осозна-а-ание!!! Авторы делятся на регулярных и нерегулярных. Регулярные пишут, допустим, с 7 до 10 утра, или в какое-нибудь другое время, а потом превращаются в обычных. Нерегулярные же пишут всегда или никогда, в другое время они тоже обычные. А вот – жены сталкеров не бывают – ни регулярными, ни нерегулярными, ни обычными. Они – просто.
 
Она просто сидела, свесив ноги с подоконника. На нужную, разумеется, сторону, не на улицу же. Так ведь и разбиться недолго. Случайно отклонилась чуть больше туда, в оконный проем и …
 - Чуть не упала))
 - Ты поосторожнее, а то я бы не удержал.
 - Да ты и удержал))
Это – проза.
А вот – песня. Она любила его, он любил портвейн. Автор долго был в нерешительности – что же поставить между частями предложения – запятую или тире? Тире?  Она любила его – он любил портвейн. А может быть, все-таки, запятую?  Кто она, а кто он – судить не нам, но только воз и ныне там.

А у меня – перекур.
Вернемся к ней. А она-то, она за 3333333333 (пардон, зависла цифра 3) года своей жизни сделала вот что. Пятерых вывела в первый  раз на трассу. Троих – играть на стрит. Двоих лишила невинности, тем самым введя их в состояние невесомости и неприкаянности. И, еще в школе,  научила одну отличницу компилировать матерные слова в выражения. Она – жена сталкера, ей можно. Это ТЫ всегда в ответе за тех, кого ты приручил, а она ведь это не ты. Возможно, с ними что-то потом произошло, но – это к делу не относится. Не пришьешь ничего к делу, кобыле хвост и звезде рукав. Они лежали на перроне, раскинув руки, а звезды махали им своими звездными рукавами.
 - Это не звезды, а кометы. У звезд таких шлейфов не бывает.
 - Звезды, кометы… Я домой хочу, а тут больше ничего не ходит. Придется ехать по трассе.
Она встала, отряхнула с себя остатки звездной пыли, и просто пошла…
Или вот так. Черная дорога, фары мимомимомимомимомимо… холодно…снег под ногами снег перед глазами на губах известью везде этот чертов снег, ****ь… здесь недалеко, но пешком уже никак. Она уткнулась в его плечо. Черно-белая романтическая фотография могла бы получиться, смотрим. В центре композиции – она в белом, он в черном, белым- белое все и черная дорога с белой разметкой – чтобы понятно было – трасса, это трасса.  Нет, не в центре они, не в центре, это неквалифицированный подход к композиции, Главное должно происходить в точке золотого сечения. А кто сказал, что они здесь главное? Тут трасса. Здесь другие законы. Здесь главное, что фары – мимомимомимомимомимо.

Или вот так.
 - ****ь, мы уже висим ВОСЕМЬ часов, это скоро так полдня будет.
 - А я смотрю, ты в истерике не бьешься, я думал, что это – нормально. Мы просто медленно едем
 - А давай ты меня будешь на скрипке играть учить, все равно никто не останавливается.
Так оно и было, всем смертям назло. Трасса М9, мимомимомимомимо, па-а-ауза, мимомимомимомимо, па-а-уза, двоичный код 0-1, смычок, 1-3 палец – кольцо, пятый, по-человечески мизинец который называется – пружина. Лихой взмах смычка всем проезжающим.
Оп-па, что ни напишешь, все романтическая история. Может быть, дамские романы писать начать. Буду модным автором на заказ, куплю себе боа, горжетку, фропэ-канапэ. И большой-большой танцевальный зал с зеркалами везде. И с гладким полом, чтоб никаких заноз никуда и никогда больше. И, танцевать, танцевать, танцевать, пока ноги не отвалятся. А отвалятся – новые вырастут, лучше прежних. Ура!

Эта книга – перформанс. Бывает только один раз. Если начать ее переписывать или как-то редактировать – получится уже совсем другая книга.
Как только собираешься дома что-нибудь делать, сразу кто-нибудь звонит или приходит. Мысль обрывается, процесс перестает происходить, или переходит совсем в другое русло. И что же теперь – ни с кем не общаться. Надо попробовать. Отключить все – мобильник, телефон, интернет, заварить дверь и окно. Ржавый бункер – моя свобода. А что это такое, собственно – свобода? Фабрика, на которой,  начиная с советских времен, выпускали довольно хорошую косметику. Фабрика вечной молодости.

При написании автобиографической прозы принято пользоваться псевдонимами. То есть, допустим, человека, с которым произошла какая-нибудь длинная и захватывающая история, зовут Иван. А в книге ты называешь, ну, скажем, Константином. И получается в результате – совершенно другая история. Поэтому автор этой книги не использует псевдонимов. Да это и не автобиографическая проза. Да и проза ли это? Понимаете, у нас театр. Абсурда. Просто где-то что-то все время глючит, и на поверхность выносит… Ну уж что выносит, то выносит. То и терпим.

При написании этой книги никто не пострадал. Пока… Или так: хотя-я-я-я…
 Диалог:
 - Мне кажется, я тебя больше не люблю.
- Следующий…
Герой падает замертво.


Глава 2. Про контактную импровизацию, летчиков и разведчиков, ответственный концерт, черно-белые рисуночки и заявление автора про то, что его заказчик не торопится.
Один человек посетил одно занятие по контактной импровизации. Что такое контактная импровизация – попытаюсь объяснить. Можете лучше посмотреть в Интернете, или тоже сходить на занятие, а то автор может быть не компетентным в описаниях. Это когда два танцора, или  два просто человека ищут точку контакта и баланс друг с другом. Если один не держит баланс – другой падает. Прямо, как в жизни. Так вот – он после пожаловался своей девушке и ее подруге, что какая-то мадам к нему бессовестно приставала. Какой ужас!
А вот жена сталкера, если уж и танцует – то всегда – соло. Потому что там все время где-то глючит, и на поверхность выносит кого-то, ни мышонка, ни лягушку, а неведому зверюшку. И как вообще держать баланс и точку контакта, если Ваш партнер трансформируется прямо на глазах.


 - А кто, вообще, этот сталкер?
 - А *** его знает…
Занавес.

Если не знаешь, что делать, делай шаг вперед. Первый раз я услышала эту фразу от моего приятеля – фотографа. Первоисточник автору неизвестен. Но Вы, если хотите, можете узнать в Интернете, покопаться в бэк-граунде, и написать потом свою книгу, другую. И вот я, автор этой книги, сейчас попытаюсь сделать шаг вперед – потому что, кажется,  наступил кризис мыслительной деятельности. А книге нужен материал, желательно новый, а не пронафталиненный стопятьсоттыщлетней давностью. И вот, автор книги, дама лет 30-35, домохозяйка, то есть – я, разумеется, наденет джинсы, свитер, ботинки, куртку, возьмет кофе, сигареты и фотоаппарат – и куда-то поедет.
А вот жена сталкера никуда бы в этом случае не поехала – очень надо. У нее уже все – было.
Диалог:
   - А не хочешь ли ты щас прогуляться?
 - А как? Я же ходить не могу.
 - Ну тогда – полетели…

У нас здесь не только театр, но и лаборатория по изучению взаимоотношений субьектов и объектов. Раз встречаются два объекта… Это похоже на начало анекдота, а это – серьезная книга,  не только перформанс, но и результат экспериментального исследования, то есть документация процесса экспериментального исследования. Исследования теории и практики абсурда. Кафедра теории и практики абсурда. Звучит! Откроем мы скоро кафедру эту, нас уже здесь, как минимум пять –и заживем долго и счастливо. И, разумеется, умрем в один день. Потому что физическая оболочка у нас – одна на всех.

Один человек уже уснул под мое чтение начала этой книги. То ли еще будет. В перспективе – серия экспериментов с участием других моделей. Вдруг получится снотворная аудиокнига, которую будут покупать люди, страдающие бессонницей. Спасем все человечество от бессонницы, тогда закроются все психбольницы, потому что все болезни от нервов, а нервы – от недосыпания. Спи спокойно, товарищ.

Все же, иногда лучше есть, чем не есть. Проверено только что.
Однажды ей поступили все возможные заказы по раскраске одежды во все цвета лета. Сутки без еды и без сна. Его в очередной раз вынесло на поверхность, и они пошли в супермаркет, как люди. Очередь, душно, темнеет в глазах, падаю, надо спрятать кошелек.
 - Зачем кошелек-то прятать? Я же здесь. (произносится утвердительно и очень мужественно)
 - Ну-у-у…(ехидно, и немного безнадежно) На всякий случай…

Я – глава своей собственной семьи. Нас там – как минимум, пять. Тренируем синхрон.
«Вы же не всегда будете вместе»,  -  сказала продавщица, выписывая нам две дисконтных карты вместо одной накопительной (текст одной поэтессы)
А при чем тут, вообще, семья?  Чтобы Вам не было скучно, приведем текст еще одной поэтессы:

В графе «семейное положение»
Ставлю – «не замужем»
Как-то очень беззащитно это «не замужем»,
Да еще и пишется раздельно.

А «замужем» - замшело на затхлых антресолях
И развалилось красными обрезками колбасы  салями
На бутерброде, завернутом в сальную фольгу.

«Не замужем» звучит почти как «не замучена».
Еще не замужем – еще не замучена.
Уже не замужем – уже не замучена -
Увидела мир через замочную скважину обручального кольца,
И уже все – фиолетово.

А она-то замуж вышла –
Мощами сморщилась, проползла по шкуродеру,
Ободрала первую змеиную шкурку, вторую змеиную шкурку
В нескончаемых каменных трущобах,
Да так и осталась – в клубке шипящем.
Уже не замужем – уже не зажужжит никто
В самое ухо- нагулялась, девка,
За ум берись.
А ну брысь! Кто это тут мне в левое ухо нашептывает!
А вот что расскажу:
Однажды ко мне домой пришел мент и спросил:
Человек, с которым ты
Делишь ложе, одну на двоих крышу, последнюю сигарету,
Воздух, воду и еду с одной тарелки – кто тебе?
Я проглотила аршин и четко произнесла,
Чтоб не переспросили, как обычно:
Гражданскиймуж!
Как будто взбираясь взглядом
Под самую крышу небоскреба.
Если есть муж гражданский,
То есть и военный.
А как это?
С гражданским просто –
По городу шататься да пиво пить в переулках.
А с военным так нельзя:
Если у него много маленьких звездочек,
То на войне погибнешь, без роду и племени.
А если одна большая –
На параде затопчут взбесившиеся лошади.
А если у него вообще звездочек нет –
Косу расплетешь
И начешешь себе звездочек -  сколько пожелаешь…


А про сталкера пока известно только  то, что он путешествует по проводам с электрическим  током, разряды которого не всегда совместимы с жизнью. Он остается в живых только при одном условии – если в этот момент на окне горит свеча. А она горит вечно…

Монолог автора, или самораскрытие – 1. В детстве я хотела быть летчиком и разведчиком. Один мальчик во дворе было заикнулся о том, что девочки летчиками не бывают. Получил от меня в глаз. Девочки хотят быть фотомоделями, манекенщицами, артистками, певицами. Ну, на худой конец – хотя бы поэтессами. Это в детстве. А потом они идут на скучную работу и становятся никем. А вот я не хотела никогда стать актрисой, певицей, а уж тем более моделью или еще кем-нибудь таким. Но в какой-то момент – так оно само получилось. Сама себе – актриса, сама себе певица. Сама себе – модель. Очень удобно. Удобно, чтобы не стать никем.
Диалог - иллюстрация.
Женщина – 1. Только что разведенная, в горе, психотерапевт.
Женщина – 2. В гражданском браке, в здравом уме и в твердой памяти, певица.
Обеим – примерно 30 лет.
Ж-1: Я хотела к 30 годам, чтоб у меня были дети, муж, жилье. А у меня ничего нет!
Ж-2: Ну и хорошо.
Ж-1: Что хорошо?
Ж-2: Ну, привязанностей меньше.
Ж-1: А ты – никогда не хотела – семью, детей?
Ж-2: Да я думала, что к этому моменту меня уже в живых не будет. Так что я в любом случае – в выигрыше.

Говорят, разведчики, перед тем, как уходить на задание –  пишут письма родным и близким. А если не успел, то что? А если нет таких – родных и близких?

Однажды она участвовала в концерте. В этот раз она играла в  команде N, состоящей сплошь из молодых перспективных музыкантов. Это был ОТВЕТСТВЕННЫЙ КОНЦЕРТ, и поэтому к молодым музыкантам пришли мамы, папы, братья, сестры. Девушек у них тогда не было, и они планировали найти их в результате концерта. Ее родители не пришли. Не смогли. Отца давно уже не было в живых, а мать разыгрывала очередной приступ депрессии. Тоска. Неизвестно, откуда появившееся, чувство острейшей жалости к себе и холод. Такой холодный нынче май, холодный, холодный… У нее есть близкие и родные люди. По общественным меркам – это чужие. Их нельзя назвать «мать», «отец», «сестра», «брат». Это – друзья. Рядом с ними возникает чувство безопасности. В обществе принято говорить при расставании «останемся друзьями». По их меркам это значит – никем. Здесь не так. Друзья – это те, кто всегда здесь.

 Так вот. ОТВЕТСТВЕННЫЙКОНЦЕРТ!!! End of the passion play. Она – бывшая девушка гитариста и вокалиста команды. Она старше их всех лет на 10, и у нее все было. У нее обязательство – доиграть. Последний ОТВЕТСТВЕННЫЙКОНЦЕРТ . 
Ретроспектива:
Последняя репетиция. Она, в каком-то креативном прикиде, составленном из первых попавшихся дома вещей, бросает:
 - Вы меня до метро проводите?
И они повлеклись – гитарист, отчаянно прикидывающийся наркотом и раздолбаем, из приличной семьи, ее бывший. И его друг – ответственный барабанщик-интеллектуал, тоже из приличной семьи. В лоне которой сейчас и живет гитарист, потому что в своей – не хочет или не может. Через месяц мама барабанщика выгонит его за беспардонное поведение, и он вернется к своей маме. Возвращение блудного сына, ага.
 - Ну ладно, спасибо, что проводили. Давайте я вас хоть нормальными сигаретами угощу))
И хитрющая улыбка. Ирония, ирония на поражение. End of the passion play?
 - Ты – известная личность, а я – нет. Ты – харизматический лидер, а я – нет. И поэтому я постоянно чувствую свою ничтожность и вторичность.
 - Вы хотите поговорить об этом? Вас это беспокоит? Съешьте галоперидол или азалептин? Полегчало? Ну, пойдите, и убейтесь. Ах, у Вас ОТВЕТСТВЕННЫЙ КОНЦЕРТ, Вам нельзя. Тогда, может быть – потом? Ваши диски будут лучше продаваться, Ваши мама и папа, наконец-то признают в Вас человека…
И так они на сцене. Харизматичный лидер-вокалист и гитарист, закрывающийся от нее рыжим хайром. Супермегаответственный барабанщик с говорящим метрономом «ван, ту, фри, фо». Незаметный незаменимый басист. Костюмы: пригранжеванное повседневное говнище. Она выходит последней, и занимает привычное место у микрофона. Костюм: маленькое черное платье, туфли на огромных шпильках. Реквизит: две флейты. Звук в мониторах отсутствует, играем по приборам, метроном сзади, неразборчиво «ван, ту, фри, фо, ван, ту, фри, фо», расстроенный басист. Она смотрит на пальцы гитариста, пытаясь понять хоть что-нибудь. Он отворачивается от взгляда -  вместе с грифом. От музыкантов поддержки нет, каждый занят собственной персоной, и собственноперсональными умениями и навыками. Тонкие каблуки почему-то проваливаются в пол. Взгляд в зал – контакт глаз – тепло. Там есть мои друзья – музыканты и не очень, с которыми мы прошли по многим городам и весям. Почти неподвижная фигура одного из них – и контакт глаз, ее – карих, и его, на таком расстоянии не видно – каких.
Маленькое черное платье не спасает от беззащитности, скорее – наоборот. Сейчас, сейчас, сейчас все это закончится. Отец гитариста скажет потом, что она сумасшедшая, у нее случайно растащат ее черно-белые рисуночки, правда, потом вернут, но не все. А сейчас – у него ОТВЕТСТВЕННЫЙ КОНЦЕРТ, ей – холодно, es ist zu kalt.
И вообще, театр закрывается, потому что нас всех – тошнит. Как у Хармса.
Впрочем, закончим эту сцену так.
Ангел вздохнул и подставил плечо. На котором уже был этюдник и куча какого-то невнятного барахла – под ее гитару. Она бы, конечно, доехала бы сама до своей арт-квартиры. Но тогда это было невозможно. После таких ОТВЕТСТВЕННЫХ КОНЦЕРТОВ. А так – в метро пели «гринсливз», на жутком английском, не помня текста и терций, дома – чай, сигареты, тепло… Почти, как в детстве, когда в этой квартире жила ее бабушка. И не было захватывающих сцен из фильмов детям до 16 нельзя, и ничего не стерлось из памяти…
Фитбэк.
Однажды некий коллектив артистов делал перформанс.
Роли:
Слепой
Поводырь
Чтец
Мизансцена:
Поводырь помогает слепому подойти к веревке, которая, по сценарию – должна быть привязана. Но так как привязать было не к чему – ее доверили двум другим актерам, как бы помягче выразиться - любящим импровизацию, а иначе говоря – рас****яям. На веревке развешаны несколько вещей и черно-белые рисунки. Слепой ощупывает эти рисунки и переходит к другим действиям, для повествования не важным. Актеры импровизируют с веревкой, в результате чего – рисунки пропадают в руках зрителей. После выступления актриса-чтец и автор, впрочем, этих рисуночков – их не обнаружила. Тем временем - в фойе молодые музыканты уже ставили автографы для на все готовых девушек – на ее рисунках. Тихая истерика.

Саморефлексия.
Действующие лица:
Актриса, именуемая в дальнейшем -  она.
Зрители, именуемые в дальнейшем – они.
Художник должен пропустить всю боль через себя, чтобы творить. Скажите, автору должно быть больно? При изготовлении этого произведения искусства не пострадал ни один автор? Это – перформанс – эксперимент. На сколько картин и действия хватит автора? Некоторые перформансы заканчиваются смертью перформера, но это было в старые времена. Сегодня мы этого не допустим  - все должно быть позитивно. Смотрите на сцене – обнаженная женщина. Первый показ в России, дикий народ, дети гор, ржут и улюлюкают, несчастные, железный занавес сняли 20 лет назад, никак отойти не могут. Нет, порнографии больше не будет, дети до 16 открывают глаза, мафия закрывает глаза, комиссар Катани… Мы продолжаем. Актриса режет свою кожу специально подобранным очень острым скальпелем, то есть рисует картины на себе, собственной кровью. Банально, конечно. И готично. Но в формате. А4. Чтобы можно было приложить листок, и оставить отпечаток. Живой ксерокс. Несколько картин. Пока не свернулась кровь – прикладываем листы бумаги. Кто хочет приложить свою бумагу. Сделайте свой вклад в современное искусство! Это – слабая актриса. Она не хочет истекать кровью на глазах у всей изумленной публики. Она хочет жить до старости, и сидеть в кресле-качалке с трубкой. Она просто проверяет иммунитет – как быстро затянутся раны от картин.
В завершении – продукция перформанса раздается зрителям с автографами автора.
Все красиво.
Что же после? Как чувствует себя наша актриса?
Допустим так.
Одежда прилипает, мешает идти, каждое движение – через больно. На выход, на коду, домой. Он – в очередной раз подставляя плечо, на котором уже что-то болтается (крыло?), говорит:
 - Пойдем уже.
- Так я же ходить не могу
- Ну тогда – полетели…
А потом – чай, сигареты, не помня текста и терций, тепло…

За 4 дня они (не зрители, хотя они тоже могут, а он и она) 1 раз подерутся, 2 раза поругаются навсегда, отснимут спонтанную фотосессию, искупаются в грязном пруду, выкурят бессчетное количество стрелянных сигарет и увидят грозу. Он проводит ее на вокзал, а через неделю встретит – усталую и хромающую на обе ноги (ну тогда – полетели)). Она поедет домой и проспит весь день.
Им нельзя быть вместе больше 2 дней. Им вообще нельзя быть вместе. Но – где-то опять что-то глючит, и…

Заявление.
Я – автор этой книги.
Я не знаю, чем она закончится.
Я решила ничего не удалять по окончанию работы. Иначе это нечестно. Вот на сцене так нельзя – сказал что-то  - все услышали.
Я знаю – мой заказчик не торопится. Так ответил архитектор Гауди на вопрос:»Почему Вы так долго строите храм?» Поэтому – 6 дней – 9 страниц. Это, конечно, не храм. Но храм я пока еще – не умею.
За идентификацию читателя с любым из героев этой книги автор ответственности не несет.

Я, автор этой книги, здесь и сейчас – удаляюсь на перекур.

Глава 3. Про письма родным и близким, театр Мейерхольда и Немировича –Данченко, космос, про то, с кем спит автор этой книги, про свечку, горящую на окне, музыкальное училище, сигареты, карманы и презервативы.
Разведчики, перед тем, как уйти на задание – пишут письма родным и близким. Она – прежде чем уехать куда-либо – пишет что-нибудь в блог живого журнала. В воздух. В книге писателя Орлова «Альтист Данилов» главный герой, уезжая куда-то, всегда вспоминал – есть ли незавершенное какое-нибудь дело. Если что-то осталось – хорошо. Например – забрать брюки из химчистки. А у нее все дела – незавершенные. Потому что у нее – процесс. Он где-то ходит там, шарахаясь от ударов тока, а она сидит на окне и ждет.
Ты путешествуешь
По гулким перекрытиям станций,
Ищешь стронций.
Положишь его по 2 ложки в чай –
Каждому.
Я стою на окне и жду.
Так – каждый вечер,
Потому что на моих часах время встало.
Черная кошка ходила по подоконнику и смотрела вниз.

Ты вчера случайно перешагнул границу.
Что теперь будет – не знаю.
Я хотела тебя предупредить,
Но потеряла дар речи.
Черная кошка смотрела гипнотически,
А за стенкой кто-то плакал.

Ты нарисовал
Одного задушенного индейца -
Он тебе благодарен.
Я нарисовала
Тысячу белых манекенов
И несколько флаконов
Для выращивания там
Синих человечков.
Они пока еще не умеют говорить,
Просто стоят спиной к нам.
Черная кошка закрыла все последующие превращения
И, сжавшись в точку, уснула.

Ни одна книга сейчас не обходится без философских измышлений автора или героев. Автор этой книги не хочет отставать от моды. Поговорим о космосе. Один друг мне говорил-говорил про космос, да все про космос, что ему надо ели эти вечные разговоры о космосе, нашел на помойке штаны – а там белые пятна, как звезды. Опять космос. Везде один сплошной космос, надоело уже. А я ему в ответ: «Космос – это вообще – сигареты. И гове-е-енные, между прочим».
Занавес.

А теперь поговорим о театре. Вы понимаете, у нас театр. Не бедный, как у Ежи Гротовского, а нищий вообще. Декорации и костюмы  - с помойки, реквизит  - из магазина «Ашан». Куда я сейчас уже хочу пойти – банально купить еды, но не могу, потому что мне должны позвонить. И вот – чтобы не так остро ощущать голод, я пишу вам все это. Я могла бы не писать подробностей своей жизни, но тогда  - зачем вообще эту книгу писать. Там ведь все сплошь подробности. А вдруг я стану известным автором, и всех будут интересовать подробности моей приватной жизни. Что я ем на завтрак? Какие сигареты я курю? С кем я сплю? Какой пастой я чищу зубы? В каком магазине я покупаю продукты, и какие? Так вот – я хотела пойти в магазин Ашан, но пока я дождусь звонка, его, скорее всего закроют. И я пойду в магазин Перекресток, где все дорого, и никогда не бывает продавцов в отделе салатов. Тем более, мне недавно приснился сон про перекресток, но только не про магазин, и это совсем другая история.
Ах, да, у нас – театр. И мы продолжаем. А вот Мейерхольд читал лекции на рабфаке – про походно-полевой театр. И говорил, что декорации можно делать из всего – не с собой
же носить. Все равно, у вас, уважаемые студенты рабфака, никогда не будет денег, поэтому учитесь – как из ничего сделать спектакль. И что в китайском театре – если хотели изобразить лес – выносили на сцену бумагу с надписью «лес», а когда кто-то умирал, его накрывали тряпкой. И он под этой тряпкой покидал сцену. Это я не сама читала, это я вам со слов авторитетных коллег рассказываю.
А вот сочинение Немировича-Данченко мне вчера с помойки принесли, вместе с книгами какого-то западного у-у-умного чувака под названиями «Думай и богатей» и «Думай и богатей – 6». Значит, есть еще и «Думай и богатей» 2, 3, 4 и пять. Вот я теперь думаю, но, что-то не богатеется мне пока. Пью холодный кофе – поочередно из двух чашек, и думаю. Встаю – думаю, иду – думаю, даже, когда сплю – думаю.
Так вот, Немировича кусок мне вчера аж вслух зачитали. Про то, как жила одна кафешантанная дива, вся такая роковая, мужики прям все это. Она вышла замуж за какого-то промышленника, он-то точно думал и богател, и разбогател так, что женился на кафешантанной диве. А она взяла его – и убила. За что ее отправили в дурку, по ее слова – связали саваном и отправили в склеп. Вот думай теперь, и богатей. А смысл был, кажется в другом. Она резала собственные картины и разбивала скульптуры – то есть убивала свои творения. И никто ничего. А как промышленника – так сразу в саван и в склеп. Вот Немирович-то Данченко недоумевает и недовольство выражает. А я вот выкинула своих рисунков на помойку – вот столько (тут следует жест, изображающий стопку бумаги толщиной сантиметров в пять). Обнуление. А вот черно-белые рисуночки стало жалко, те вот, пущенные молодыми музыкантами на автографы для девушек-группис. И не потому что я, или то есть Она или я, или кто-то еще, я уже там запуталась в персонажах и субличностях, а это еще только начало книги, да и книга ли это вообще, я уже всех скоро начну путать – но это пусть будет теперь концепт такой, и точка. Так вот, и не потому что он ДЕВКАМ свои автографы на рисунках делает (да, а лучше, чтоб мне только мне, и никаких девок, типа думал, ревнует она его так) И не потому,  что он девкам СВОИ АВТОГРАФЫ на ее рисунках делает (типа, развивается, наконец-то, растет, как музыкант, а ее жаба душит – не пущать). А потому что – он девкам свои автографы НА ЕЕ РИСУНКАХ делает. Больно. Когда рисовала – больно было. Почти как на собственной коже скальпелем выводить иероглифы. Чтобы не случилось чего плохого совсем. А тут эти молодые со своими, блять, автографами.
Отсюда мораль – с женщиной надо разговаривать. Иначе она душевно заболеет и умрет. Это Янка Дягилева сказала. И не так, как будто она в положении, или у нее случилась личная драма – елейно-елейно, чтобы не волновать лишний раз. А то бросится еще. С моста. С места в карьер. О, или – у нее театр. Узнаю я историю, с детства знакомую. Ма-а-аленькая сумасшедшая, ранимая девочка, она такая творческая, такая творческая, такая противоречивая, ай, какие у нее ручки мА-а-аленькие, и как она это ими играет.
Диалог.
Действующие лица: Он и Она. Она, допустим, болеет и лежит без движения.
 - Маленькая бедная больная девочка, как тебе плохо…
 - Принеси, пожалуйста, воды
 - Ах, да, мА-а-аленькая, сумасшедшая больная бедная творческая девочка
 - Воды, воды, пожалуйста, принеси
 - Воды? Ой, ты моя маленькая болезненная трепетная девочка
 - Пожалуйста, принеси воды
 - Воды? А зачем тебе – вода? Это мы, простые люди – пьем воду, а ты должна творить, развиваться, парить в восторгах и фантазиях, создавать свои гениальные шедевры, пребывать в состоянии творческого экстаза, говорить метафорами и глаголом жечь.
Занавес
А это – бонус, в качестве дополнения и прояснения (или окончательного затемнения) картины.
Would you like to make me happy?
В склепе еще теплых рук
Птице снился воздух,
Как всегда – снилась даль, пыль,
Горизонт белой завесой плыл…
И вдруг – пропал.

Would you like to make me happy?
А в ответ выплескивались в лицо
Веские доказательства всяких там чувств –
Живых и мертвых.
Стерты пальцы об клавиши инструмента,
И проценты капают: выдох-вдох…

Would you like to make me happy?
Степью горят волосы
От поднесенной не вовремя зажигалки…
Жалко, не увижу уже пожара,
Что ж, гори, гори, горизонт,
Лети, лепесток – на запад, на восток и на северо- юг.
Круг сломался и случайно впал в океан…
А вчера на станции «Теплый Стан»
Разливали вино…
Мне досталось 4 глотка –
Вероятно, за 4 удачных попытки
Использования метафор и шипящих афродизиаков
В нотном тексте.
Что же, тогда плесни еще!

Would you like to make me happy?
Сипела безголосая птица –
Feuer, bitte, Feuer… Es ist zu kalt…
В склепе все еще не отпускающих,
Еще теплых рук.
Es ist zu kalt…

Хотя, ей-то что. Она – жена сталкера. Она в детстве хотела быть летчиком и разведчиком. И дала в глаз тому, кто попытался ей в этом помешать. На это ушли все силы, и она не стала ни летчиком, ни разведчиком. Ни переводчиком с немецкого языка, как хотели ее родители. Зато она может сказать каждому, кого случайно вынесло на ее поверхность «es ist zu kalt»  -  и его унесет обратно в водоворот. А она будет всю жизнь сидеть на окне, и жечь свои дурацкие свечки. Feuer, bitte…

А магазин «Ашан» тем временем, уже закрыли. Видимо, я становлюсь более возвышенной, пока пишу эту книгу. А возвышенным писательницам есть не надо.

А Вы, тем временем - читаете образец женской битнической прозы начала 21 века. Про жену сталкера, ее многочисленные субличности и несубличности, картины,  театр,  нищий театр, космическую философию и магазин Ашан. Сейчас настал ключевой момент – когда следует рассказать какую-нибудь легенду.
У нее была бабушка. Между прочим, дочь священника. Это она, то есть не бабушка, бабушка 10 лет, как умерла, а она, главная героиня этого всего – случайно поняла по найденной в квартире матери – фотографии. Старая фотография, разумеется – черно-белая, люди с ТАКИМИ лицами, которых сейчас нет и не будет, начало 20 века, все-таки. Молодой человек в рясе и две барышни, а на обороте – надпись, бабушкиным почерком: «Папа, мама и тетя Анюта».
Диалог с матерью, разыгрывающей очередной приступ депрессии:
 - А что, мой прадедушка, правда, священником был?
- Да.
- А что с ним после революции произошло?
- Не знаю.
Так вот, бабушка рассказывала. Во время войны они жили в эвакуации, в маленьком селе в Поволжье. Письма с фронта туда не доходили, или доходили так редко, что за это время можно было несколько раз усомниться – живой или… Бабушка, впрочем, что я говорю – молодая красивая женщина, отправилась к знахарке. Знахарь, ведь он оттого и знахарь, что все знает. Так вот  - узнать хотела – жив ли ее муж. А то вестей с фронта – нет. А знахарка ей и говорит:
 - Не знаю, жив ли, нет ли. Но ты каждый вечер ставь свечку на окно – тогда точно вернется, живой и невредимый.
 - Так жив он, или нет?
 - Не знаю, делай как сказано.
Дедушка вернулся. Живой. Известно только, что он воевал в мотострелковых войсках. И, кажется, на передовой. Сработало!
Правда, под старость лет дедушка бросил сварливую бабушку и уехал к другой, на Выхино. А она – внучка его, героиня этого всего и жена сталкера, разумеется, эту тетку все детство ведьмой считала.

Монолог автора, или самораскрытие – 2.
Я вот все думаю, думаю, но, почему-то не богатею. И от этого – мигрень. Говорят, от мыслей она, от мыслей. А еще и от голода бывает. Когда думаешь, не замечаешь, поел ты или нет. Вот звонит мне моя замечательная мама и спрашивает: «Ты поела?» А я в ответ, как всегда – не помню. Еще бы – такому человеку, который даже не помнит, поел он или нет – можно доверять – квартиру, кошку, детей? Разумеется, нет, нет и нет. А я не считаю, что следует держать в уме только то – поел ты, или не поел. Подозрительно – начинаются мысли о еде. При пустом холодильнике – это еще более подозрительно. Магазин Ашан закрыт. Магазин Перекресток – дорогой и беспонтовый. Денег мало, потому что я думаю, но, видимо не о том, и поэтому не богатею. А лучше я вам ее сон расскажу, про перекресток, чтобы о еде не думать. Ведь говорят – сон – лучший обед.

Иногда она видит сны. И рассказывает их тем, кто просыпается рядом. При этом – слушают ее, или нет – не важно. Главное – процесс.
Ей снится храм. Священник велит ей сложить руки, вот так – одну на другую, ладонями вверх, и прикасается. Это – благословение. С тех пор ей нужно -  стоять на перекрестке дорог, и раздавать это благословение всем желающим. Что она и делает – руки -  одна на другой, ладонями вверх. А люди подходят, и черпают оттуда воду.

А еще ей приснилось, что кто-то обручился с нею – в одностороннем порядке. То есть у него есть кольцо, обручальное, почему-то с красной полоской посередине, а у нее – нет. И не потому, что у него есть какая-нибудь другая женщина с таким же кольцом,  а по какой-то другой, неизвестной ей причине. Причем во сне ее удивляет, даже не удивляет, а, скорее, просто бесит – почему это с ней  вообще кто-то обручился, и без ее на это ведома и согласия. А кольцо, что кольцо… Это – так…

Смертельно хочется поесть что-нибудь нормальное, на улице идет дождь, магазин далеко, время 0.40, под окном концентрируется пьянь, холодно и началась крапивница, видимо, от излишков табачного дыма. Невзирая на это все – пойду-ка я пройдусь. Как разведчик на задание. Я, кажется, уже написала близким людям. Все это?

Лирическое отступление, или три шага к освобождению. Приготовьтесь.
Она ничего не начинала самостоятельно. За исключением трех вещей. В 15 лет она поступила в музыкальное училище. Матери было все равно, она имитировала очередной приступ депрессии. Отца уже не было в живых. А бабушка до самой смерти не могла ей простить, что она поступила в какое-то ПТУ. Мать хотела держать все под контролем – для этого нужны были регулярные приступы нервных расстройств. Чтобы держать ее в тонусе. После смерти отца она решила держать под контролем все – проверять карманы, уроки, мысли. Карманы… Что она туда только не подкладывала – назло. Сигареты, презервативы, любовные записки, сатанинские кресты… Теперь уроки. Ей 14 лет, волосы, крашенные в несколько несочетающихся цветов, ультраминиюбка, лосины цвета вырвиглаз и платформы. Это существо, согнувшись в три погибели над тетрадью, делает в метро алгебру, геометрию, физику и химию разом. Почерк переученного левши-конформиста – ну ладно, надо правой, значит правой. Тогда пеняйте на себя! И вот мать, приходя с работы – проверяла оставленные тетради на предмет правильности выполнения домашних заданий. А почерк, почерк – ни черта не понятно. Бедная мать ругалась, заставляла переписывать, скандал, после переписанного – почерком переученного левши – опять скандал, и опять скандал. Уже по поводу внешнего вида. В гуманитарные дисциплины мать не влезала – не в ее компетенции. Равно, как и в занятия музыкой. Только за инструментом можно было чувствовать себя человеком. Тихо, ребенок заниматься сел! Играй пассажи и думай о своем. Она играла гаммы и арпеджио, на пюпитре стояла очередная бульварщина про секс и отношения. Все чисто! Очень унижали эти бесконечные проверки «технических предметов». Она не знала, как выпутаться, и решение пришло само. Музыкальное училище! Там, именно там, можно чувствовать себя нормально. На вопрос – что ты делаешь? Ответ – смотрю партитуру. Партитуру можно смотреть вечно. Особенно если она большая и многоэтажная. Иногда это даже интересно. А дай посмотреть? А вот – ноты, ноты, ноты, непонятные значки и ремарки, 4 строчки, 8 строчек, 12 строчек. Мама терялась… Она (не мама, разумеется, а дочь) играла гаммы и пассажи, а на пюпитре стояли уже другие книги. Сольфеджио, гармония, анализ музыкальной формы маму не интересовали, и та отправилась имитировать депрессию в психбольницу. Ура, ура и еще раз ура!
В 16 лет она крестилась. 27 августа. Дождь, она в легких белых туфельках на босу ногу. Перепутала автобус – и теперь – пешком. Одна. Мать имитировала свою любимую депрессию, и была далека от темы духовного роста своего чада. Бабушка одобрила. В тот же день она вдрызг разругалась по телефону с лучшей подругой, глядя на золоченый крестик в лучах осеннего солнца. Через 15 лет подруга окончательно сойдет с ума, работая в химлаборатории. Но – это уже другая история.
В 24 года – одиночный выход на стрит. Просто нужны деньги. Просто надоело слушать от матери – ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЗАРАБОТАТЬ ДЕНЬГИ, МЫ НЕ МОЖЕМ ЗАРАБОТАТЬ ДЕНЬГИ, МЫ НИКОГДА НЕ ЗАРАБАТЫВАЛИ ДЕНЬГИ. Метро Марксистская, флейта, пока 3 мелодии, нищенка, мучающая собаку до визга, ногиногиногиногиноги…
Второе, дополнительное высшее образование, полученное на деньги со стритов и переходов, оказалось бесполезным. Психологом она была плохим – категорически не хотела никого обманывать.
Музыкальное училище, крещение в православную веру и стрит. Хорошо живем!

Глава 4. Про политику и секс, а именно про митинги в защиту и про то, кто такие фрейдюги; про вечер мертвых авторов, серебряный колокольчик, ****ский глаз, заклинание и метро Кузнецкий Мост.
Лирическое отступление про политику и секс.
Я пишу модную книгу. Там уже было – про театр, про космос, про субкультуру, про современное искусство. Осталось написать что-нибудь про политику и секс. Щаз высосем из пальца, благо, пальцев 10.
Вот я тут сходила на митинг в защиту Химкинского леса. Чтоб его не вырубили под скоростную трассу Москва-Питер. Да все равно его вырубят, должны же ведь массы ездить в командировки и по прочим разным другим поводам туда-сюда. Иначе наша великолепная офисная культура вообще зачахнет. Вот сидит офисный планктон в офисе, пьет кофе до охуения. Кто-нибудь пассионарный начинает пассионарничать – его сразу, оппаньки – и в командировку – куда-нибудь подальше, и денег ему, чтоб не возникал. Пусть проветривается, и везет какую-нибудь оч-чень важную бумажку, которую просто так передать – да вы что, важный документ. Все при деле, страна работает.
Так вот, митинг. Сижу я, пишу вот это, звонит друг и говорит – а не хочешь ли прогуляться. Я сначала давай капризничать – мол, боли-и-ит все, спа-а-ать хочу, пого-о-ода плохая. А потом – почему бы и не съездить? Книге нужен материал. И вот – из-под моего горячего пера – репортаж с горячей точки. Правда – событие само произошло почти неделю назад, но меня это не останавливает. Из-за моей, мягко говоря – неторопливости, мы опоздали на тот момент, когда туда еще пускали. Или интуиция сработала! Хотя, там, говорят, никого не били и ни в кого не стреляли. Неинтересно. Мы сели на парапет перехода метро, наблюдали за людьми в камуфляже, просто за людьми, говорили о жизни и курили мои тонкие сигареты. Обошли кругом. Увидели одного известного рок-певца, только коматозного какого-то – он должен был там выступать, но, видимо – передумал. И пошли на бульварчик – употреблять припасенную банку пива «Охота крепкая», говно редкостное. Дальнейшие наши действия, равно, как и предыдущие, к политике отношения не имеют.
А еще я ездила однажды подписывать петицию против постройки трассы на месте хиппитусовочного Утриша. Подписала. Вот так-то  - трасса наступает на тусовку. Мы встретили знакомых и пили красное вино в пьяном дворике на Арбате. Дальнейшие действия меня, равно, как и предыдущие, к политике дела не имеют.
И еще – какое-то время назад можно было ввести мою честную и редкую непроизносимую фамилию в поисковик, и на нее вылезала ссылка о том, что я, такая-то, подписала петицию за легалайз марихуаны и прочих. Ну, за легалайз, так за легалайз. Сейчас, почему-то, перестала эта ссылка вылезать. Может, там уже легализовали? А мне 300 лет, я выполз из тьмы.
Вот, про политику немного написала, с грехом пополам.
Теперь про секс.
В СССР секса нет.
Кто дает продукт вторичный – тот сексуется отлично.
Можете считать эту главу проекциями автора книги – да, это так и есть, это мои личные проекции, мои эротические фантазии. Возникающие от неправильного и несвоевременного вступления в близость и невыполнения, или выполнения супружеских долгов. Вот это все написанное – эротические фантазии, так и запишем. И еще – особо отъявленные фрейдюги и ловеласы могут поинтересоваться – а красивая она, или так? А есть ли у автора книги, то есть у ПИСАТЕЛЬНИЦЫ этой – любовник? Любовник, любовник… Да, - отвечаю я, открываю шкаф – а там – скелет. И вот я, известный автор-прозаик, сижу на своей прозаической кухне, пью кофе, курю свою тонкую сигарету – а под дверью – толпа поклонников с цветами и презервативами – с целью спасти меня от женского одиночества и недостаточности интимных переживаний. А-а-а-а!!!!!
Ловеласы-фрейдюги и психологи – фрейдисты – welcome! Именно здесь вам будет интересно, дальше можете не читать. Хотя – может быть, я переквалифицируюсь на написание женской эротической битнической прозы. Я не знаю, чем закончится эта книга!
А пока объясню вам значение слова фрейдизм, фрейдюга и фрейдить.
Заниматься фрейдизмом или фрейдить – то же самое, что заниматься сексом. Как правило – носит негативные коннотации.
Допустим, диалог:
 - А где Вася (Петя, Саша)?
- Он куда-то фрейдить пошел.
Как правило, так говорят, когда хотят подчеркнуть наличие беспорядочных связей, или постоянно повторяющееся разражающее действие.
Диалог-2
 - почему мне нельзя пойти спать в эту палатку?
- потому что там фрейдизм происходит
Тоже негативная коннотация – спать-то надо, а негде.
Диалог-3.
Разговаривают 2 артистки, обсуждая фотографа и его продукцию.
 - Он опять поставил мою жопу в центр кадра.
- И мою… У, фрейдюга!

Объявление со сцены на музыкальном фестивале.
Клавишник группы Х во время фрейдизма на нейтральной территории потерял штаны и ботинки.

Антонимом к прилагательному «фрейдичный» является прилагательное «платоничный». Во время одного перформанса я играла смерть. Я ходила в балахоне  и «вмазывала» всех желающих зрителей огро-о-омным бутафорским шприцом. В кульминационный момент я должна была уронить главного героя – аккуратно, сесть на него – было 2 варианта – фрейдично, или платонично, и вмазать. Какой вариант выбрала я  - не помню, но играть смерть больше меня не приглашали.

Вот, например, сейчас, во время написания этого всего, у меня отогнулась пола домашнего халата-кимоно, обнажив мои в меру тощие конечности. Фрейдично это, или платонично. С точки зрения общественной морали – это платонично, потому что нет объекта для фрейдизма, но если бы даже он и был – это тоже платонично, уже с точки зрения меня. Потому что в этот момент мой мозг был занят не объектом, а мыслью – не сходить ли мне покурить?

Пожалуй, про секс и политику на сегодня хватит.

У каждого человека есть личная мифология. Допустим, набор примет, в которые он верит. Определенный типаж, в который он влюбляется. Произведения, которые ему нравятся и откликаются в нем. Любимые цвета, блюда, одежда, запахи. Попадает, допустим, типаж в типаж, да и пронзает их стрела Амура, оппаньки, и все довольны и счастливы. Ты любишь печенье, и я люблю печенье – ура! Ты любишь Модильяни, и я, я тоже – люблю Модильяни. Какое счастье! Вот это и называется перехлест личной мифологии в широком смысле. А в узком…
Она пишет стихи. И песни. Некоторые даже их поют. Там, то есть в песнях есть много чего – ангелы, куклы, серые дома, снег под ногами, ниточки, точки, мосты, горизонт, огни всех мастей. И тени еще, тени. Половодье, время без конца. Сколько хочешь, все бери. Эй, кто еще пишет про то же самое? Есть в этом городе кто-то живой?
Иногда она играет – слово за слово, песня за песню.
Еще одна романтическая история, как в книжках про хиппи пишут, и мизансцена та же.
Крым, вечер. Вечер вызывания мертвых авторов. Это она потом поняла, но поздно было уже обратно. Голос изменился. Вспомнила все известные песни мертвых, цепляя их одну за другую. Думала – туда же и свои, но – пространство не пустило, как принято говорить у эзотериков. Она еще жива.
Крым. Следующий вечер, уже нормальный. От мистики всех уже отпустило, и они просто поют. Он цепляет свою песню за ее. Интере-е-есно…И так по очереди. И так до рассвета. Строчка в строчку. От ума – до ума. Из уст – в уста. Вопрос-ответ. Коннект? Утро, море, глаза в глаза… Ну а что тут еще напишешь, если так и было. Ну да, банально, это ведь – женская битническая проза с пешим эротическим уклоном, почти дамский роман.
 - Надо что-нибудь тебе на память подарить…
 - А что?
 -  Вот колокольчик. Можешь меня им вызывать. Когда станет совсем плохо. Или просто так.
Затемнение.
Следующий день.
Утро, море. Она пишет стихи, кажется, не свои. Строчки ломаются, бьются, слова отражаются друг от друга и разваливаются на куски. Слишком похоже на него? А… колоко-о-ольчик! Ну-ка, проэкспериментируем… Голос из-за плеча:
 - Что, с самого утра уже пишешь?
 Пауза, она медленно оборачивается
 - Что, хочешь сказать, это работает?
 - Что – работает?
 - ну что, что… Я в колокольчик позвонила.
Затемнение.

хочу сойти с ума
чувствовать чтоб дома,
звон разбитого трезвяка
как ползет по щеке рука
как руки прячутся в рукава
как тонет в омуте голова
как тянет в воздухе стрекоза
как тают, тают, тают глаза
колюще-режущие
зовущие, завидущие...
кающиеся, оттаивающие, отдающие,
мои?
нет, мои - карие!
карие...карие...карие
карою играю пожаром
заверяю затмением
не умею умом понимать
с ума хочу
сойти
сама...сама...сама...
слепая хочу идти
на ощупь, наугад
переводить туда и назад
всех кающихся,
оттаивающих...
руки загребущие распускаю...
отпускает... отпускает...отпускает...
меж пальцев выскальзывает
веревка
сколь веревочке не виться
дома не сидится
не велят напиться
провалиться
не велят за речку
девице
в темнице - ума
с ума хочу сойти, снизойти
выйти из Образа
образА - снять
крест долой, да с поезда - в лес
рельсы сходятся
в точке золотого сечения
станцией назначения
предназначения, окончательности...
помолчать? - Э, нет, не получится
Я с ума схожу, видишь?
Здесь сижу, итог подвожу,
Всех подвожу, кому обещано
трещина пущена
от ума до ума
из уст в уста
вдохом - выдохом
входом-выходом
А внутри - ти-и-ихо так
тихо
не входить
съемка
сход-развал-обвал-гололед
отпадет, отойдет, изыдет
Не выйдет?
не выжить выжившим из ума
Выжавшим из ума всё, что можно.
Остались ошметки, Сарра
пустая стеклотара
С.А. - Советская Армия
Р-РА - солнышко красное
Носи красное – на виду будешь,
наверху будешь
и смертушка тебя обойдет - не заметит...


Зима. Вечер в четырех стенах холодного дома. Холодильник давно пуст и чист, как душа праведника. Температура на улице примерно -20, у нее – примерно +38. Или того больше. Собрав остатки сил – в магазин. Больному человеку надо есть, это здоровому – так. А деньги? Открывает шкатулку, там еще чуть-чуть оставалось. Частное преподавание, так его разтак, свобода, блин. Если заболел – сам дурак, сиди без денег. Ну, может быть – есть чуть-чуть? Триста рублей, а под ними колокольчик… Крым, Крым, утро, вечер! Позвонить? Тоненький серебряный голос дешевого колокольчика от донки. Слезы, одна, другая, навзрыд…
На следующий день  - письмо. Сработало? Только не сразу, из-за расстояния и непогоды.
Привет! Как жизнь… прочел стихи… боль…отчаяние…зима…
Привет! Да вот болею – никак не околею)))
Сработало? Значит, так бывает?
Занавес.

Про автобиографическую прозу и неосторожное использование псевдонимов. Один мой друг написал книгу. И все герои там были с настоящими именами. И я там был, мед-пиво пил, по усам текло… Да, меня-то там красивой и романтической героиней он изобразил. Только немножко какой-то глупой и недоразвитой (в смысле не умственно, а сюжетная линия недостаточно развита), но – это издержки, по неопытности и из-за избытка экзальтации. А вот про подругу мою автор этот написал, что она на него свой ****ский глаз положила. И вот она мне звонит и жалуется – а что-о-о он это так? Почему-у-у у меня глаз ****ский? Ну я ей объяснила, что он – псих и художник. А она опять обижается – еще больше. Я ему сказала об этом, и еще приплюсовала то, что он у нее из кармана выпросил пять тысяч денег – деревенскому мальчику на велосипед. Сказала, что он обнаглел совсем, охуел, и вообще ругалась. Так он исправил – написал, что у нее два глаза, один – ****ский, а другой обычный. А она все равно обижается. И за велосипед еще. Пра-а-ально, я бы тоже обиделась.
Поэтому обойдусь я, пожалуй, без имен, фамилий и прочих опознавательных символов.

Станция Кузнецкий Мост, Москва. Перформер -1 ждет перформеров 2 и 3. Перформер 3 завис на выставке «100 лет перформанса», а перформер-2 опаздывал просто так, может быть - перформировал или занимался подготовкой и разбором перформанса. Тем временем – перформеру-1 звонит перформер-4.
Фрагмент разговора, записанный на скрытую камеру:
 - Да ты передай ему, что он вообще – охуел.
- Не выражайся – ты в храме.
- А зачем ты меня, вообще, в храм внес без моего на то ведома?
Вот примерно так.

Еще одна романтическая история. Или ее кода.
Так вот. Она покрасила свои едва отросшие волосы в желто-паркетный цвет. А он сказал, что больше ее не любит. И ушел навсегда, как в кино, забрав бритвенный станок и зубную щеточку. Как истинный битник с постмодернистским сознанием, хотя – нахрена битнику – зубная щетка. А уж тем более бритвенный станок. Остальную кучу своего барахла он заберет только через три месяца, после множества весьма непрозрачных  намеков с ее стороны. Приедет с рюкзаком – чтобы уже все увезти, потому что иначе -  оставленное отправится на помойку. А в то же самое время – другой человек привезет ей сумку со своим уже барахлом – постирать в машинке. Он (в смысле, кто за вещами приехал) подумает, что у них роман и долгая счастливая жизнь. А там просто воду отключили, а машинки нет.
А она? Тогда она решила подмести 3 раза пол, чтобы он больше не возвращался. Со всем своим постмодернистским сознанием. И выкинула вон один комплект постельного белья – как после покойника. Все женщины – немножко ведьмы. Она читала заклинание, сбивчиво, запинаясь, по памяти. Чтобы не случилось чего.
В изумрудну комнату, в пустоту не войду
Не запру зелены замочки-щелочки
За щекой пятаком меня ждет зима
За рекой босиком -  красно лето.
Кружит, вьюжится, догорает моя зима,
Сушит суженый мой сети-волосы,
Ищет суженый мою тень во сне
Да ее там нет.
Нет ее ни во сне, ни в огне ни даже на дне
Колодца темного с зеленым замком,
Нет ее в изумрудной комнате-пустоте,
Нет ее нигде.
Ты лети, моя птица слепая синяя
Пяться пятым днем, рассыпься замком.
Пропади пятном, горлом высохшим, да воды глотком.
Отпетым летом, за рекой босиком
Тень моя прячется.
Да выйдет зимой стужа, пятак да ключ.
Сушит суженый мой сети-волосы,
Сушит суженый мой крылья по ветру,
Держит суженый мой уж пятый замок в руке,
Но пути все нет.
Отпетым летом, за рекой босиком
Тень моя прячется.
Да выйдет зимой стужа, пятак да ключ.
В изумрудну комнату, в пустоту
Путь падет с петель.
Тень подует на зелены замки,
Сбудутся, сходятся кольцом
Белы сны.
Слово мое крепко.

Глава 5. Про выключенный свет, 4 портрета, отношение к современному искусству, жизнь интровертов и экстравертов, стиральный порошок и туалетную бумагу, безумную мать и депрессию, певицу Мирей Матье и заявление в прокуратуру.
Прошло 10 часов. За это время она разучилась танцевать и научилась снова, заняла у подруги 150 рублей, сходила на выставку художника Дейнеки и 1 раз вылезла в Интернет. А там – сообщение. Внимание! Далее под местоимением «он» будет фигурировать совсем другой человек. Мы же решили не использовать имен, чтобы никто не обижался. (Примечание автора)
Так вот, сообщение. Без знаков препинания
-  только что тебя вспомнил легка на помине. Во сколько проснешься и дома ли
 Ему надо 4 портрета – для сессии. Сказал, что приедет к 9 утра. Рисовать. И охота в такую рань.
А дальше разворачивается самое интересное. Она боится темноты. То есть не какой-то абстрактной темноты, а темноты в собственной квартире. Особенно, когда она там – одна. Она решила оставить свет в коридоре, так, для эффекта присутствия. А потом – уже ложась спать – передумала. Я никого не жду. Звонкий щелчок выключателя.
 - Так во сколько ты вчера свет выключила?
- Примерно в 12 ночи, а что?
- Так я хотел вообще - вчера приехать, а в 12 – как отпустило.
Сработало? Только в его зоне все время что-то глючит, и на поверхность выносит…
Четыре ее портрета, формата, кажется, А2, на крышке потрепанного жизнью фортепиано. Она хотела было их убрать – что за культ личности! Да что-то без них скучно…

Чтобы разбавить романтическую атмосферу повествования, приведем диалог. Действующие лица – 2 человека, один из Питера, а другой приехал к нему из Москвы. Оба имеют прямое отношение к современному искусству, пол и возраст значения не имеет. Мизансцена: питерская кухня, вентилятор, жара примерно плюс 40.
 - Там, в Манеже, приедут финны, шведы, французы, англичане, негры, крокодилы, бегемоты, обезьяны, кашалоты, будут давать перформансы, сникерсы, памперсы, реверансы, вход почти бесплатный, только сегодня, вообще к нам в Москву за такие деньги никто никогда не приезжает, еще друзья, может быть, вообще бесплатно впишут…
 - Сегодня? прямо сейчас? Куда-то ехать? Да пошли они в жопу со своей перфорацией! в такую жару…

А потом мы удивляемся, почему в Питере на наши концерты никто не ходит.
Поэтому я буду лучше сидеть дома и писать женскую битническую прозу с пешим эротическим уклоном и романтическими интермедиями. А потом уеду в Питер и останусь там навсегда.

А вот теперь немного психологии. Это ведь модная книга, там должно быть все. Эклектика рулит! Вот кому на Руси жить хорошо – экстравертам или интровертам?

сидит себе интроверт дома, черпает из себя всю информацию, пишет что-то или рисует. Доволен и счастлив. Необходимый реквизит и декорации для этого: комната, куда никто не заходит, компьютер с выходом в Интернет, а если этого нет, или есть – но хочется по-простому - бумага, ручка, принадлежности для рисования, несколько музыкальных инструментов, книги, деньги и еда. Сидит себе интроверт и творит. Ну это мы берем нормальную прослойку населения, не обывательский питомник. У них другие проблемы – алкоголизация, социализация и самоактуализация. Но вот – наступает тяжелое время, когда кончаются – еда, деньги, рисовальные принадлежности, бумага, ручки. Книги все прочитаны, музыкальные инструменты – проданы. А компьютер сожрал неизвестный науке вирус. Интроверт выходит в люди, и тут начинается самое интересное. Большое количество и бОльшая часть людей его раздражает, коммуникация с нужными людьми затруднена, да и как понять – нужный это человек, или нет? Интроверт впадает в депрессию и опять сидит дома, уже без ничего. Находчивый интроверт садится в лотос, медитирует – а что остается делать, когда ничего нет, и впадает в состояние саммадхи. Приходят злостные люди, представители обывательского питомника, конечно же – и его выселяют. А он, по их понятиям – сходит с ума. И идет по дорогам. Как у Хармса.

Экстраверт. Какой он замечательный, душа любой компании, все-то он умеет и знает. А как рассказывает – забываешь все, и только слушать, слушать. Ему, ему – достаются красивые девушки (или мужчины – сейчас меня обвинят в шовинизме  за фразу «ему… и девушки», уважаемые феминистки – или мужчины, говорю), престижная работа, хорошие деньги. У него складывается семья – жена (или муж), дети, квартира. Но, допустим – если экстраверт – мужчина, его жена устает от постоянных спектаклей дома и везде, где бы он ни находился. От постоянного вранья и хвастовства. Дескать, все-то я умею, все-то знаю, а на деле – сраного гвоздя дома не вбил, а деньги все свои большие на друзей потратил – надо же, чтобы зрители были ему. Уходит жена, и детей забирает. Остается он один в квартире, заходят алкоголики-зрители его моноспектаклей, сладку водочку пьют-попивают, потом приходят злостные люди – представителя обывательского питомника, его выселяют. И он сходит с ума. И идет по дорогам. Опять же – как у Хармса.

Забыли, уважаемые феминистки, на повестке дня -  женщина-экстраверт. Карьера, куча поклонников, потом  - самого перспективного, или наоборот – самого урода, чтобы было кого винить во всем, если что – на создание семьи. Дети, если надо. А если не надо – у нас прогрессивная семья, чайлд-фри. Меняется, как перчатки, работа – надоедают сослуживцам моноспектакли и эскапады, и ей становится неинтересно – реакции-то нет. Несколько скоропостижных браков, или один – но тако-о-ой, что… А потом – климакс и старость. Мужья повымирали от нервных перегрузок. Поклонники переженились. Дети послали на три буквы домашний театр, и устраивают свой. Она сидит дома, без конца вызывает врачей, социальных работников, ложится в больницы или ходит к соседям – и устраивает моноспектакли там. Всем надоедает, реакции нет. Она, всеми покинутая, сидит и плачет. За самосожалением забывает вносить квартплату, приходят злостные люди и ее выселяют. Она сходит с ума, и идет по дорогам. Как у Хармса.

Ой, уважаемые феминистки, забыли мы про путь женщины-интроверта написать. У нее все то же самое примерно. Только она ведь – умню-ю-ющая. У нее всегда есть любовник, или друг, любящий ее безмерно, который в случае грани фола – приедет и сделает всё-ё-ё. Или подруга. Которая за то, что та ее все время слушает-слушает – глядишь, и денежек подкинет. Пока не сошла с ума и не пошла по дорогам. А если та сойдет с ума – другая заведется, и тоже денежек подкинет. За то, что та ее слушает-слушает. И не перебивает. А она, женщина интроверт, все равно – сойдет с ума и пойдет по дорогам. Просто так, на всякий случай… хватит уже дома-то сидеть.

Вообще, как в еврейском анекдоте получается:
- Спи, Сарочка, всем щас плохо.

Я вот, кажется, женщина-интроверт. Сижу дома, пишу и жду, пока приедет кто-нибудь и сделает мне всё-ё-ё. Или денежек подкинет. А пока пишу - холодильник размораживаю, а то там – Арктика, бля, мерзлота вечная. Вот размерзнется – и устроит соседям – потоп вселенский. Придут они ко мне орать, захотят выселить, а я к тому времени стану известной писательницей, автором 10000 бестселлеров. И скажу я им:
 - Пошли вы на ***.
А пока – у меня закончился стиральный порошок и туалетная бумага. А дверь в свою квартиру я залила монтажной пеной и краской из граффити-баллона. Открыть ее теперь никак, остается только писать, носить грязные шмотки и не ходить в туалет. Это же битническая проза, а битники, как панки – не подтираются, и как Митьки – ходят в говнище. Антуражненько. Зато у меня будет теперь арт-дверь.

Чуть не забыла. Она…
Ее мать инсценирует депрессию месяца три. На улице адская жара. Такого лето не было еще никогда, на ее памяти точно, точно –лет тридцать. Горят торфяники, женщины носят марлевые повязки – чтобы дым не просачивался. Всем надеть намордники и радоваться? Мать легла в очередную больницу. 70 лет, микроинсульт. В молодости мать была похожа на Мирей Матье. И пела ничуть не хуже. Отец на ней поэтому и женился.
До свадьбы:
 - Смотрите, я вам соловья привез.
После свадьбы:
 - Ну-у-у, опять заскрипела.
Мирей Матье. Мать ее.

Мать хочет быть молодой и здоровой, но ей 70 лет и у нее микроинсульт. Она просит дочь завесить зеркала. Так все, кто мог – умерли давно! А просто так зеркала не завешивают.
Ей на гастроли. Почти на месяц. Она не может  это бросить. «Я не могу оставить эскадрон» Как у Булгакова, офицер в красной короне. Мать инсценирует приступ депрессии. Она – пешком из больницы к метро «Проспект Вернадского». Нет сил ждать автобуса, нет сил ждать. Если ты сейчас сойдешь с ума – у тебя никого нет. Если ты сейчас сойдешь с ума. Если ты сейчас… Билет в Петербург, дорога, рассыпающаяся строчками и волнами. Если ты сейчас сойдешь с ума…
Молоденькая медсестра или уже врач назидательно, приняв ее за девочку,  говорит:
 - Если у вас больше нет родственников, Вы ДОЛЖНЫ быть рядом с матерью и сопровождать ее на терапию. Без ТЕРАПИИ ей нельзя.
 - Так у меня же гастроли. Почти месяц. В разных местах.
 - Тогда попросите кого-нибудь. Соседей?
 - У меня нет -  соседей)) (Я один в мире.)
Ей хотелось сказать-  послушайте, если бы у вас заболела мать, и у вас не было родственников – стали бы Вы с ней сидеть, уважаемая молодая и симпатичная? Бросили бы Вы свою замечательную должность врача? Полученную в столь юном возрасте. Крошечка карьерочку делает. Нет, конечно)) абсурд.

Гастроли – это не работа. Там нет трудовой книжки, не идет стаж и не будет пенсии.

Метро. Новокузнецкая- Водный стадион. Она телепатирует, пульс, морзянка: «Пойми, что со мной случилась беда. Пойми…» мысль – зачем телепатировать. Если можно просто позвонить. Из метро?
 - Я тебя слушаю.
 - Понимаешь, мне не к кому больше обратиться… Алло?
 - Я тебя слушаю.
 - Маму в больницу положили, надо водить на терапию, у меня гастроли
 - Понял. Сейчас приеду.
Гастроли. Больница, другая больница, третья. Бесконечные телефонные звонки.
 - У меня та-акие бо-о-оли…
Гастроли. Добрая женщина из секты Свидетелей Иеговы сдала ее мать в психбольницу. Она собирается в этот момент на гастроли и прощается с друзьями.
Голос совести:
 - Ма-а-ать в психбольнице, а она с мужика-а-ами сидит.
И камера, мотор, панорама пошла)))
Она зачем-то берет его за руку,  он резко выдергивает руку из ее ладони, отдает фотоаппарат и еще что-то, быстро крестит ее и растворяется. Она сидит на железной изгороди, курит мерзкую «Яву» и провожает закат.
Его друг догоняет ее – что он? Куда? Что – он тебя бросил?
Ну а что тут ответишь ему? Нет, просто сижу, закат смотрю, и курю это говно.
И целый час ей пришлось слушать про то, какой он хороший и замечательный.

Электричка. Со стороны примерно так: девушка с измененным тихой истерикой лицом, пытается перекричать стук колес:
 - Алло… мне очень плохо… мне нужно сейчас с Вами встретиться…
(это привычка – в истерических и сложных состояниях переходить со всеми на Вы)
 - Ты где?
 - Я не знаю.
 - выходи на станции Москва – Товарная - Курская и жди.
Она переспрашивает – Москва – Товарная? Курская? Ждать?
Каким-то образом удалось выйти на нужной остановке. Сигарета, еще одна, полуобморок – кажется, с утра не ела. Еще какой-то мужик с развалившимся телефоном – де-е-евушка, у вас такие нежные ручки, может быть, Вы мне телефон почините. Она трясущимися ледяными руками пробует собрать непослушный телефон.
 - Не получается. Угостите меня, пожалуйста, сигаретой.
Через 15 минут мужик починит свой телефон и подойдет к ней доложить об этом. Она попросит еще одну сигарету и скажет, что ждет не электричку, а человека.
Спать. Сквозь сон – шаги. Дождалась.
 - Мне надо срочно поесть, а то, кажется, сейчас в обморок.
 - Но… у меня вообще ничего сейчас нет… ни копейки…
 - Ничего, мне родители в 2000 году коммунизм обещали. Все бесплатно.
Сникерс, газировка, метро, нужен хлеб, домой. По дороге она стреляет сигареты у каких-то криминальных элементов. Они, видимо, приняв ее за ребенка и не обозначив ее для себя, как объект ухаживаний – предложили полпачки. Она взяла только 4 – мне много нельзя.
Дома – все 4 сигареты пополам. Последняя оказалась волшебной.
Только строчки сквозь прицел,
Что напели – пополам.
Только время без конца –
Сколько хочешь – всё бери…

Ее православные друзья, рьяно настроенные против сектантов, особенно – против церкви свидетелей Иеговы, настращали, что мать в порыве безумия – уже подписала секте дарственную на квартиру – своим каллиграфическим почерком. И нужно писать заявление в регистрационную палату, президенту, в прокуратуру. Может быть еще кому-нибудь написать? Богу, например. И она пишет заявление в прокуратуру.

Шапка:
В прокуратуру.
От гр-ки такой-то и инициалы.

Заявление.
Ввиду того, что моя мать, гр-ка такая-то, сошла с ума и прибывает в этом состоянии уже больше 20 лет, что дало мне, гр-ке такой-то, великолепную возможность и свободу поступить в музыкальное училище, креститься в православие и выйти на стрит, настоятельно прошу:

1. Прекратить все сделки – существующие и несуществующие, касающиеся квартиры моей безумной матери, гражданки такой-то, касающиеся квартиры меня, находящейся еще пока в здравом уме, и касающиеся квартиры пока еще неизвестной писательницы, пишущей про нас и это все свою книгу.

2. Также прошу прекратить все сделки с совестью, счеты с жизнью, правды и кривды, троицы, мельницы, пятницы и понедельники, запретить продавцам обсчитывать маленьких детей, запретить авангард, анашу, открыть клуб «Форпост» и обязать старшую по 2 подъезду дома 29 корпус 1 выдать мне, гражданке такой-то столько ключей от домофона, чтобы из них можно было сделать инсталляцию до небес.


3. Самое главное. Выселить из моего дома 29 корпус 1 всех мудаков и алкоголиков, которые пытаются проверять у нас вены, одежду и мысли, орут под окнами всякий спам и выкидывают друг друга из окон, и поселить вместо них художников, музыкантов, поэтов, писателей и философов. Ну на худой конец – хореографов. Пусть танцуют на лестницах. Хотя, нет, хореографов не надо. Одна моя знакомая хореограф во время скандала с мужем – сделала ему батман – ногой в ухо. Так что – хореографов не надо. Или надо с них взять подписку перед вселением, что они не будут делать батманы в ухо собеседнику.

За сим кланяюсь, и остаюсь Ваша гр-ка такая-то. И передайте большой привет всем вашим маме и папе, братикам и сестричкам, тетушке Саре и дяде Иакову, если они еще живы. И еще – хочу сказать, что пионерлагерь «Радуга» от Вашей прокуратуры, в котором я была в глубоком несознательном детстве – плохой. О чем я, не стесняясь, заявляю, и поэтому прошу его тоже закрыть. Равно, как и другие детские лагеря и учебные заведения. Потому что именно там вырастают гопники, которые селятся в наш замечательный дом 29 корпус 1, и мешают нам всем. жить полноценной творческой жизнью.
Сегодняшнее число и подпись.

Диалог.
Действующие лица:
Безумная мать.
Она.

Безумная мать говорит:
 - Я хочу умереть! (максимально драматично)
- Умри (нейтрально)
- Я хочу повеситься! (еще более максимально драматично)
 - Повесься (еще более нейтрально)
 - Я хочу отравиться! (еще более максимально драматично)
 - Отравись (еще более нейтрально)
 - Я хочу выброситься из окна! (драматично, со слезами в голосе и ломая руки)
 - Вот окно (совсем нейтрально)
 - А ты за квартиру заплатила? (обычно)
Занавес.

Глава 6. Опять про летчиков и разведчиков, жену дипломата, Орфея, Эвридику, этюды Черни и переигранную левую, 4 смерти, советский димедрол, перформанс о взаимоотношениях Мужчины и Женщины, также про то, как кукла сломалась, Кая, Герду и Снежную Королеву, и про то, как вечность пахнет нефтью.
Арктический лед моего холодильника тает и весело капает прямо на пол. Доброй ночи, уважаемые соседи! Арт-дверь высохла, и я теперь свободна, могу идти, куда хочу. Хоть за туалетной бумагой, хоть за синей птицей, за синей бородой или горячей пиццей. Уже не важно. У нас ведь театр – абсурда. Она – в положении, в положении жены сталкера. Есть ведь жена дипломата, или жена офицера. Может, самого дипломата и нет, и офицера тоже, а жена вот есть. Многие девочки хотят быть актрисами или певицами, немногие – летчиками или разведчиками. А есть такие, которые хотят стать женами дипломатов. Чем это чревато, им пока неизвестно, вдруг попадется тако-о-ой дипломат, что лучше уж быть актриссой, летчиком или разведчиком. Одна моя знакомая дама – бабушка моего приятеля, рассказывала мне про свою жизнь. И про пальто. Говорит – нельзя мне такое пальто носить – я ведь жена офицера. А мужа давно уже в живых нет. Вот так и сталкер.  Так что, вообще, нельзя ей такое пальто, такую жизнь и такую смерть.

Про Орфея и Эвридику.
Все музыканты знают литературные произведения по операм. Кто написал Фауста? Филолог скажет – Гете, а музыкант, обычно, скажет – Гуно. Или ничего не скажет, потому что всю жизнь фуги Баха, сонаты Бетховена да этюды Шопена дрочил. Хорошо, хоть если Шопена, а то и Черни в обработке Гермера. Для немузыкантов поясню. В музыкальных школах, а потом и в училищах есть такое мероприятие, как технический зачет. Где ты должен играть гаммы, аккорды и арпеджио – нужными пальцами, а преподы смотрят. Или делают вид, что смотрят. И еще надо, под занавес, сыграть этюд, а то и два. Кто поумнее, тому нормальные этюды дают играть. А кто ленивый или талантом не вышел – так всю жизнь и играют по сборничку Черни его замечательные этюды. Впрочем, там есть один, ля-минор, и еще, кажется соль-минор, на котором я даже левую руку переиграла в свое время. Там хоть му-у-узыка есть.
Я вот это к чему. Как нормальный музыкант – знаю бессмертную античную трагедию сию – по опере. Арии Орфея написаны для меццо-сопрано. Тетки поют за Орфея. И за Эвридику – только, сопрано, кажется. Это можно у музыковедов уточнить И фурии поют грозно: «Кто здесь блуждающий, страха не знающий». Это так, лирика. А я вот что хотела сказать. Что Эвридика в результате – пала жертвой мужского идиотизма и созависимости. Ну что Орфей, как Фома неверующий – ему в аду ясно сказали – отдадим твою кралю. Даже фурии, и те сжалились над ним. Только ПОВЕРИТЬ чувак должен был, что выйдет она за ним из царства тьмы. А он – обманул доверие темных сил, а они ее-то, Эвридику, и оппаньки. И сам не при чем остался, и девушку подвел.

Однажды она болела очень. И вот тогда ей приснилось, что лежит она, а он над ней молитвы читает. Наутро проснулась – вроде, получше стало. Сработало? Или – как Орфей?
Ну это еще что. Ей и не такое снилось. Вот например – сон это был, или не совсем сон. Но видела она вот что. Площадь, вокруг серый-серый средневековый, по всей видимости, город. Перед площадью толпа народа. Ни звука. Читают приговор. Ее,  красавицу-ведьму - сжечь. Волосы огненно-рыжие, под цвет пламени, загораются первыми. В толпе – юноша, который, видимо, хотел спасти ее. Но – уже поздно. Волосы загорелись первыми. Сразу после этого – еще одна казнь. Теперь она разбойник. Слипшиеся от крови волосы и борода. Четвертование. Даже во сне, через сон – больно. Тоже площадь и толпа народа. На этот раз народ радостно кричит. Сквозь толпу – взгляд. Тот же юноша. Он хотел спасти – но уже было поздно. Потом  она была летчицей, лет 30, которую выбрасывают из самолета, якобы, с парашютом. Только парашют не раскрывается. Там тоже был кто-то, кто хотел предупредить, спасти. Но, как обычно – уже поздно. Еще была какая-то смерть. А потом еще. На этот раз она – маленькая девочка, которую выносят на руках из окно и выбрасывают с огромной высоты.
Насмерть перепугавшись, и окончательно от этого проснувшись, она разбудила человека, спящего рядом. Она на момент действия, по сценарию была в него влюблена. И естественно подумала, что ей его Бог послал. Чтобы спасти ее – на этот раз вовремя. И вот она его будит.
 - Мне страшно, мне только что 4 моих смерти приснились. Я теперь спать нормально не могу.
 - Ты чем закинулась?
- Да ничем, в том то и дело. Если бы закинулась – то понятно хоть было бы, из-за чего. А сейчас вообще – спать страшно.
 - Везет человеку – ничего не принимала, а такие сны интересные.
На следующий день он сожрал весь имеющийся в доме темпалгин, закусил еще советским димедролом и запил все это сиропчиком от кашля. И ему не приснилось ничего. Какая незадача!

Вставной эпизод – из жизни перформеров. Перформеры 1,2 и три присутствуют на лекции перформера 4. Перформер 1 конспектирует, перформер 2 просто сидит и, видимо, думает, перформер 3 ярковыраженно спит. Перформер 2 толкает плечом перформера 3 – смотри, там антивеганский перформанс показывают. На сцене – убийство рыбы и кро-о-овь. Перформер 3 в ужасе просыпается и засыпает снова.
Занавес.

Перформанс о взаимоотношениях мужчины и женщины.
Участники: актеры, мужчина и женщина.
Мизансцена: произвольная
Костюмы: повседневные.
Диалог:
 - Ты – алкоголик.
 - Я- алкоголик.
Произносится 10 раз с разными интонациями и жестами.
 - Все из-за тебя
- Все из-за меня.
Произносится 10 раз с разными интонациями и жестами.
- Ты мне жизнь испортил.
 - Я тебе жизнь испортил.
Произносится 10 раз с разными интонациями и жестами.
 - Ты меня неделю назад 2 раза до дурдома довел.
- Я тебя неделю назад 2 раза до дурдома довел.
Произносится 10 раз с разными интонациями и жестами.
- Это  - репетиция семейной жизни.
- Это – репетиция семейной жизни.
Произносится 10 раз с разными интонациями и жестами.
Занавес.

Она – дочь певицы, в молодости похожей на Мирей Матье, а сейчас - уже 20 лет инсценирующей депрессию. И стрелка-радиста, который еще в молодости понял, что война закончилась, и ушел покорять горы, в какой-то момент – навсегда. И правнучка священника. Видимо, поэтому, ее бабушка и дедушка – сразу после свадьбы, не дожидаясь черного воронка, сами уехали на Колыму. Там родилась ее мать – певица, Мирей Матье, инсценирующая депрессию.
За 3333333333 (опять зависла цифра 3) года она поменяла бессчетное количество мест работы, 2 места постоянного жительства, лишилась двоих близких родственников, приобрела привычку засыпать в любом месте в любое время,  получила 2 высших образования и остригла насовсем свои длинные трехцветные волосы.
Внешняя сторона ее личной жизни выглядит так. Первая и единственная женщина непризнанного таланта. Он выводил первую букву ее имени на титульном листе своих рукописей, и плакал у нее на плече в случае провала… Жена заместителя директора какой-то фирмы. Он писал ей стихи, а она сопровождала его на официальных церемониях… Призрачная мечта бездарного басиста. Он считал ее своей девушкой, писал ей письма с орфографическими ошибками в каждом слове и ревновал ее к каждому прохожему… Girl-friend невзрачного хиппового мальчика, ставшего психоделическим гуру. Он в первый раз вышел с ней на трассу и с тех пор считал, что у них – freelove… Случайная спутница одного странного человека. Он считал ее своей гражданской женой, а она никак не могла к этому привыкнуть… Жена звукорежиссера, звучит, как жена офицера или жена дипломата. Он постоянно просил ее слушать свои работы – записи разных музыкантов, и ей перестало хватать воздуха… Девушка и сопровождающее лицо малоизвестной рок-звезды. Он хорошо знал, какой должна быть его девушка, и что, вообще, девушка должна…

Кукла сломалась. И больше не будет плясать.

Внутренняя сторона ее личной жизни – ангел за правым плечом.
И еще – по сюжету этой книги – она -  жена сталкера. Только в его зоне что-то все время глючит, и на поверхность выносит кого-то другого.
Но про это мы уже вам писали. Теперь – про что-нибудь другое.

Вот, например, ехала я на днях в автобусе. И слышу из радио такую фразу: «На этом проводе сейчас болтается Наташа…». Я явственно представила куклу, повешенную на телефонном проводе.
Кукла сломалась. И больше не будет плясать.

Внимание! Здесь у автора книги может начаться депрессия. Он, то есть она, нет, не он и не она, а я – автор этой книги, у которого начинается депрессия, пьет красное вино, много курит, греет ноги в теплых носках и слушает французский шансон. Еще пишет эту книгу, а если не пишет – обрабатывает летние фотографии, ностальгирует и выкладывает в Интернет всякий спам. За передачу осеннего обострения читателю автор ответственности не несет.

Сказка про Кая, Герду и Снежную Королеву.
Действующие лица.
Герда – хорошая.
Снежная Королева.
Кай – рас****яй по жизни.
В эпизодах: старая финка, девочка-разбойница, говорящий олень, бабушка-фея из сада роз, говорящие цветы и всякие прочие, кого автор книги не помнит. За подробностями обратитесь к Андерсену или почитайте Интернет.

Она пролетела мимо обывательского питомника, обдавая все и вся своим ледяным дыханием. Белая королева. А он – вцепился в ее шлейф, рас****яй потому что, и руки свои сует куда не надо. А она – о, мальчик! Помучаем… И полетели они в ледяные кубики играть. А Герда – слезы, слезы, а как же – любимого увезли прямо из под носа, о ком теперь заботиться. Но – зато есть дело, его спасать надо. И она, конечно же – его спасает. И все ей помогают, потому что она такая хорошая. Только единственный раз ей положительность собственная помешала – бабка-то в саду роз одна сидела, скучно ей, не хотела девочку хорошую от себя отпускать. Но пришлось, слезы, опять же помогли.
А снежной королеве что – одним мальчиком больше, одним меньше. В ледяные кубики можно и без мальчиков играть. И летать, летать над миром белым-белым вихрем, мы полетим во сне, мы полетим во сне!

А у меня французский шансон, тонкие белые сигареты и теплые носки разного цвета.
Mon ami, mon amour…

А тем временем перформер 1 закончил перформанс, в котором он участвовал с группой коллег в качестве белых статуй - в течение года. Они бы еще стояли там  и стояли, но проект, увы, закончился. Все, ребята, харе, отработали лаве. О чем он и пишет перформеру 2, который там не участвовал.
Далее диалог перформера 1 и перформера 2 в виде смс.
 - Все, ребята, харе, отработали лаве.
 - Значит, по 150!
Тут из темноты возникает некий неизвестный перформер со стаканом водки и черным хлебом, отдает перформеру 1, тот это выпивает- закусывает, неизвестный перформер с пустым стаканом растворяется в темноте.
 - Я – уже. Но хочу еще. А мне не с кем.
 - Мысленно с вами.
Далее перформер 1 едет в метро с недосмытым белым гримом на лице, одежде и руках. Пассажиры недоуменно смотрят и молчат. Перформер 1 пишет об этом перформеру 2 в виде смс, делая акцент на том, что это – русское вечернее буто. Далее диалог:
 - Это твой перформанс, детка)
 - Сам ты детка, дарлинг, блин
Занавес.

Французский шансон закончился, красного вина нет, зато есть тонкие белые сигареты на утро и теплые носки на ночь. Жаль, нет ледяных кубиков, из которых можно было бы сложить слово вечность. Вечность пахнет нефтью, а мы полетим во сне!

А пока мой замечательный компьютер обновляет мой замечательный проигрыватель для проигрывания замечательного французского шансона – я еще кое-что напишу.

Она видит сны. Сегодня ночью ей в очередной раз приснилась школа. Как будто она сидит надо прописями, пишет заглавную букву А и думает – хорошо, может быть, наконец-то писать красиво научусь, а то с почерком переученного левши жить, знаете ли, не очень. Сам иногда не понимаешь, что пишешь. И вот она пишет букву А. Две девочки рядом дерутся из-за мальчика, и одна очень сильно ударяет другую по голове. Во сне ее зовут Елена Федоровна. Она понимает, что на самом деле – она взрослая. Только этого никто не видит. Учительница говорит, что за ней пришли. Отец. Тут она вспоминает, как ее зовут по паспорту, и кто, исходя из этих данных, должен за ней придти. Идет к двери. Дальше – склон горы. На самой вершине действительно, стоит отец, умерший 20 лет назад, зовет ее. Она лезет по камням, разбивая в кровь ноги и руки. Наконец-то, наконец-то он мне скажет, что, что дальше делать… Склон не кончается и не кончается… Дорога бесконечна… Королева и… долгий- долгий путь…
Она понимает, что проснется раньше. Раньше, чем достигнет вершины горы. Плачет. Руки и ноги разбиты в кровь. Просыпается, опять плачет, уже в подушку – от безысходности и отчаяния. Вечно больная мать, инсценирующая депрессию, вечный перформанс о толерантности к партнеру, вечная весна в одиночной камере, эта музыка будет вечной, коды не будет никогда, не будет, не будет, не будет…
Черная кошка тычется усатой мордой в ее сонное лицо, слизывает слезы. Коды не будет никогда.

Глава 7. Про писателей и поэтов, картошку-пюре и курицу,  нищий театр, скорую помощь, подарок, рельсы, карас Курта Воннегута, дождь с потолка, личную жизнь с сантехником и критический возраст.

Напоминаю вам, что это – проза, женская  и битническая. Когда вы видите девушку, с хитрым или, наоборот – рассеянным выражением на лице пишущую что-то в потрепанную тетрадь, знайте – это она пишет битническую прозу. Или стихи. Или письмо любимому человеку, которому ничего нельзя объяснить словами. А если нельзя объяснить словами – зачем такой любимый? Письма любимому человеку и стихи также могут входить в женскую битническую прозу. По законам жанра. Потому что мужики все равно скажут, что бабы – дуры. А женщины поплачут и посочувствуют.

Разведчики перед уходом на задание всегда пишут письма близким людям. Интересно – любимый человек и близкий человек – это одно и то же?

А я вот, чтобы не заболеть,
 пью имбирный кофе с сахаром и печатаю женскую битническую прозу. Видимо тоже – чтобы не заболеть))

Я здесь все время про каких-то перформеров пишу, слово какое-то бусурманское-непонятное, и вообще. Лучше я  - для разнообразия про писателей и поэтов напишу. А потом еще и про музыкантов.
Жили были два поэта и писателя. Кроме этого, они были еще и музыкантами, художниками, актерами, перформерами и, разумеется, психами и фриками. Но это к делу пока не относится. Наверное, важно, что один поэт и писатель – мужчина, а другой поэт и писатель – женщина. А, может быть – и не важно. Но лучше это обозначить, чтобы была интрига. Потому что – это модная книга, и без интриги – нельзя. Так вот. Они оба пишут. Каждый, разумеется, свое. И вот однажды они поехали в гости к одному нормальному человеку – просто выпить и поговорить о жизни. Потом была история, но, мне кажется – читатель еще не готов к ее восприятию. Напишу только, что каждый из писателей – он и она, отразили ее в своих книгах. Каждый по-разному. Она- вскользь, добавив немного романтики. А он этот эпизод расписал подробно, давая понять читателю, что связался с дурой, алкоголичкой и шизофреничкой. Которая сначала орет что-то, аж на трех языках, потом пристает к нему, он ее посылает куда подальше  -  она-то, она не посылается еще, приходит к нему, начинает что-то выяснять и требует проводить ее домой. Что писатель и делает. А потом еще и жалуется в книге своей, что их вдвоем за наркоманов принимают.
После этого писательница, особа чувствительная и экзальтированная, обиделась на писателя. И уехала за границу -  работать золотой статуей в модном театральном проекте.

Про нищий театр и Немировича-Данченко.
Вот пишет он в своих очерках о жизни актеров. Однажды актеры провинциального театра вышли на сцену и сказали, что играть не могут, потому что два дня ничего не ели. Нет сборов, нет костюмов, нет декораций… Как у нас прямо – декорации с помойки, костюмы – из магазина Ашан. Вот у меня всю прошлую неделю холодильник был пуст и чист, как душа праведника. А коллеге нашему вообще – кошка голубя принесла, когда тот болел и денег не было. На, мол, хозяин, подкрепись.

И еще пишет Немирович, что это не публика виновата, что сборов нет, а актеры сами – рас****яи, бухают, роли не учат. И компрометируют тем самым тех, кто не бухает, знает роль, и актер нормальный. И еще про актерские семьи – что женщины-актриссы, пока мужья с приятелями гуляют и пьют – сидят дома, учат роль, ведут хозяйство и за детьми приглядывают. И не изменяют они мужьям – потому что некогда. А их все равно – беспутными считают, потому что они на сцене с разными мужиками целуются. Ну, по сценарию, разумеется. А обывательский питомник-то этого не понимает.

Она – артистка оперетты, вечная инженю. Он – актер- мим, глухонемой от рождения. Однажды они встретились.
Артистка всю жизнь переживала, что все обращают внимание только на ее голос. Кажется, что есть только голос, а ее нет.
Он не слышит. Он не слышит ее голос! Но – они вместе.
Они сидят -  спина к спине. Она поет. От ее голоса  - становится теплее.

А я отправляюсь курить тонкую белую сигарету и придумывать продолжение. Если уж стихи  -  кабы вы знали, из какого сора… То уж из какого сора –  проза, особенно эта данная конкретная книга. Равно, как и все остальное. Вот кресло сегодня в подъезде нашла – завтра принесу в свою арт-квартиру, буду отдыхать в нем от трудов праведных. И девочке знакомой – удобные кеды. Красные такие, в разноцветных радужных брызгах.

Однажды она пришла к своей вечно больной матери, инсценирующей вечную депрессию. Мать возлежала на кровати и говорила, что умирает.
 - Ну, пока ты умираешь, я тебе поесть приготовлю.
 - Мне курицу свари, помягче чтобы была, и картошку-пюре.
Вокруг матери суетился врач скорой помощи.
И вот она варит на кухне курицу-картошку, а врач – чуть побитый жизнью, немолодой господин с запахом перегара, суетится уже около нее.
- А муж-то у вас есть?
- Нет, а зачем? Хлопотно…
- А замужем была?
 - Ну да, сходила.
- И что, разошлись?
- Ну понимаете, у нас театр… гастроли…
- Ну ты еще молодая.  Театр, гастроли…А половая жизнь у тебя есть?
- Бывает.
- И как?
- Я считаю Ваш вопрос похабным, но отвечу - не помню, но, кажется, это что-то приятное.
Появляется вечно больная мать и жалуется.
Врач орет:
 - Ба-а-абуль, ну выйди, мне с твоей дочкой поговорить надо.
Она, то есть дочь – смотрит за курицей-картошкой и молчит.
- Без половой жизни нельзя, - учит врач.  Без нее болячки всякие начинаются.
 - Вы понимаете, я актриса. У меня не бывает болячек. Мне некогда.
- А сколько тебе лет-то?
 - Пятьдесят.
Пока врач удивленно хлопает глазами, глядя на совершенно молодую и почти красивую девушку – занавес.

В первой части книги автор предупреждал, а сейчас предупреждает еще раз. За сходство  персонажей книги с реальными людьми автор ответственности не несет. Если кто-то вдруг увидел себя в чем-нибудь неприглядном – в следующий раз ведите себя прилично. А то вдруг про Вас напишут в какой-нибудь книге.

Она видит сны. Он и она сидят на какой-то пустынной платформе, ждут электричку.
Он говорит:
 - У меня ничего нет, вообще ничего… Но  - давай я тебе хоть подарок сделаю.
 - А как?
Щелкает пальцами. По рельсам слева направо– одно мгновение – большой-большой сверкающий шар. Вспышка? Комета?
Когда она рассказала ему этот сон, он рассмеялся. Он не умеет и никогда не умел щелкать пальцами. ПОКА не умеет…
А ее мать в детстве научила. Зачем, вот, спрашивается?

Еще ей снилось, что она поет в храме, почему-то - в огромной белой шляпе. А вокруг, прямо в храме – идет дождь.

Есть такие люди, которые сопровождают тебя на протяжении, казалось бы – всей жизни. Кажется, что так будет всегда. И когда хочется что-то поменять в отношениях, как правило, все разваливается. Дистанция, дистанция…

Она считала его своим другом больше 10 лет. Он, кажется, тоже так считал. Они снимали вместе квартиру, и каждое утро она рассказывала ему свои сны. Он – художник. Она – его главное доверенное лицо, самый важный человек. Именно с ней он советуется, когда вообще все рушится. Она подумала – зачем мне искать принца, когда вот он, здесь. Тот, кому можно рассказывать, рассказывать сны и вечно пить чай. И, как пишут в романах – они стали близки. Она первая решилась на этот шаг, ва-банк! До этого мужчины сами выбирали ее. А сейчас… Вдруг ей стало холодно. Все холоднее и холоднее. Es ist zu kalt… С ней уже никто не советовался и не слушал ее сны. Он где-то пропадал, а она стояла, прижавшись лбом к замерзшему окну и всё смотрела, смотрела на дорожку, по которой он приходил к ней. На дорожке не было ни следа.
Снег , снег, снег -  под ногами, снег – перед глазами,
На губах – известью.
В глазной низменности – слеза стынет…
Куски льда -  под ногтями.
Куски льда –
Заполнили пальцы рук и ног.
В голове – смог.
Но скоро он кристаллизуется
все образуется,
Все образумятся
Жизнь хлынет,
Кувырком, прям через голову
Здорово.
Идем вместе, "Авось и Ёри",
С тобой не боюсь
Ни кори,
Ни ветрянки,
ни горя,
ни пьянки,
Могу даже сочинять танки,
И хокку,
А  -  проку?
…А ночью мне снилось что меня били ногами …они били меня ногами до крови …у                меня во рту на самом деле был привкус… крови…
потом я проснулась  - у тебя на плече… и плакала…
 а потом проснулась  - уже по-настоящему - а тебя нет…

Она, чтобы не замерзнуть до смерти – решила. Уехать, уехать, уехать… Куда угодно. Es ist zu kalt. Она даже – зачем-то пошла на тренинг, где учат женщин правильно делать минет. Может быть – здесь она делает что-то не так ?
И вот  она ставит перформанс.
Магнитофон начитывает текст. Все частоты срезаны, почти, как в телефоне. Es ist zu kalt. Она стоит, прижавшись лбом к замерзшему окну, и всё смотрит-смотрит на дорожку, на которой нет ни следа…
А телефон говоритговоритговорит,
Как будто, сломался
В вальсе
Кружится диск,
Слышится лязг,
Плавится воск,
Набирая первую цифру, стоитстоитстоит
В нерешительности рука,
Номер зная наверняка.
Так будет всегда, потомучтотуданиктонепозвонитдаиномератакогонет…

Магнитофон начитывает текст, а прекрасная женщина танцует и кричит, кричит, пытаясь раздвинуть пространство, разбить стены и взлететь!
Мы полетим во сне!
В детстве, когда у меня болели лимфоузлы в горле, я сидела у мамы на руках и пыталась выкричать боль, вырвать ее из себя. Мама хотела спать, но, каким-то образом понимала -  мне так нужно.
Прекрасная женщина танцует и кричит, пытаясь ВЫКРИЧАТЬ боль, вырвать ее из себя. Чтобы больше никогда – не было…

Я рассказала эту историю своему другу, тоже, кстати, художнику. И говорю– мне нужна твоя консультация. Вот скажи мне – как мужчина и как художник – в чем тут вообще дело-то? Почему – так?
А он и говорит – ну, художник, вообще, существо странное…

Так вот – у каждого человека есть кто-то, кто сопровождает его всю жизнь. У писателя Курта Воннегута, не помню, в каком произведении есть такая мысль. Передам ее своими словами, если не поверите – почитайте Воннегута, вообще хороший писатель.
Есть некий карас, видимо – пространство или время, в котором люди находятся вместе. Они как-то это сами понимают и определяют – вот, сейчас мы с тобой в одном карасе. По каким-то причинам – кто-то из караса выпадает. И…
Ни слова, ни строчки вслед…
Я жду закипающий чай…

Про устройство личной жизни, театр и цирк.

Ее мать, вечно инсценирующая депрессию и вечно умирающая, вдруг внезапно выздоровела и решила начать устраивать личную жизнь дочери. Когда к ней, то есть – к матери, пришел сантехник чинить вечно протекающий кран – она, среди прочего, рассказала, что у нее есть дочь. Хорошая и замечательная, ну до того замечательная, что – пребывает в своем мире и у нее – поэтому – ничего не получается с мужчинами. Молодой сантехник окрылился – ну как же, артистка, экзотика, и попросил телефон дочери. Это – предыстория. А вот – сцена из жизни богемы.
Репетиция пластического номера. Окончание пластического номера под звук разрывающегося мобильника. Ну кого-о-о там еще…
Первая фраза, которую она услышала из телефона, была еще нормальной – стилистически и интонационно. А потом понеслось. Когда-то у нее были друзья детства. Потом они выросли и превратились в уголовников и алкашей. Потом они умерли – кто от пьянства, кого просто убили, кто сторчался. А пока они не умерли – они разговаривали. Примерно также, как этот сантехник. Так как ни у нее, ни у ее коллег по цеху в данный момент не было таких знакомых, она включила громкую связь, и все присутстсвующие наслаждались захватывающей беседой.
 - КА-а-агда можн тебя увидеть? – говорил он, по-ма-асковски растягивая слова.
 - Вы можете посмотреть в Интернете, я скажу – где, мои фотографии,  - она держит дистанцию, холодно, на Вы.
 - Я не по-о-льзуюсь Интернетом.
 - ? … ну, тогда, приходите на спектакль, у нас скоро уже будет.
 - Не, меня эт накаляет – театр там всякий, цирк. Давай я те-я лучше дА-амой подвезу, на мАшинке пАкатаю…
 - Понимаете, у нас театр. У меня нет времени – репетиции, выступления, занятия, подготовка.
 - Да я тоже занят – на мАшинке езжу по мАгазинам, пАкупаю…
Тут она совсем холодным тоном:
 - Простите ради Бога, у меня сейчас, в данный момент – совсем нет времени. У нас репетиция. Если Вы очень хотите, перезвоните потом, вообще – потом, как-нибудь в другой раз.
 - А кА-а-агда?
- Сегодня в 12 ночи.
В 12 ночи, она случайно оказалась дома, и разумеется – спала. Не всегда бывает такая возможность!
Утром приходит смска от сантехника, датированная вчерашним вечером.
 - Спиш ?
Далее, уважаемый читатель, приготовьтесь -  диалог в форме смс. Где ее ответы - те, что без орфографических и других ошибок.

 - привет, ты всех, так кидаеш ?

она идет по утреннему пустому двору, курит и отвечает:
- будет много званных, но мало избранных

- лутше вних разбирайся
она едет в метро, поэтому – пропускает ход.

 - тебе 34-года а ты всё никак с избронным определится  неможеш, тебе никажется странным это всё.
тут она делает ход ва-банк:
- мне больше лет, моя мама Вам наврала все, мне 45. А это - цитата из Библии.

- ты иногда вреш незнаеш, как тебе верить прекрышаешся цетатоми может я ошибаюсь без обид я мало тебя знаю
на этом месте она уже теряет терпение:
 - А Вы знаете такую букву - мягкий знак? А то именно он отсутствует во всех Ваших смс-ках.
 - еду за рулем немогу спокойно

Занавес.
В нашей культуре, почему-то, очень большое внимание уделяют возрасту человека. Тебе надо семью, детей – а то 30 лет - уже поздно. Где логика? Если поздно – то зачем, вообще. Или объявление – принимаем на работу кассира-бухгалтера-уборщицу. Возраст – 20-25 лет. Где ключевое слово – бухгалтер? 20 ? 25 лет? 50 лет – о, ужас, моя жизнь кончилась. А, между прочим, во многих восточный традициях, если тебе 50 лет – ты только начинающий.

Однажды она пришла в секонд-хэнд – нужен был белый воздушный платок для очередного пластического номера. И вот она сосредоточенно копается в корзине, а в этот момент подходит жы-ырная расфуфыренная тетка и отталкивает ее своей трехоктавной кормой.
– де-евочка, ну-ка отойди, дай я тоже посмотрю.
Она, продолжая сосредоточенно докапываться до белого платка, произносит:
 - я не девочка, мне 43 года, у меня уже вся голова седая, а вы тут – де-евочка, де-е-вочка, де-е-вочку нашли.
Когда она, не толстая тетка, а «де-евочка» - подняла голову и оглянулась – на нее уже смотрели обе продавщицы, толстая тетка и еще какая-то тетка, которую, видимо, специально позвали – посмотреть, как это так. И вот они все начали спрашивать:
 - А как это Вам удается выглядеть так молодо, в Ваши-то годы? Вы же, наверное, за здоровьем следите, правильно питаетесь и высыпаетесь.

Она была после какой-то очередной халтуры– бледная от постоянного недосыпания, а ела она в последний раз – кажется, вчера. И то – не точно. Зато были деньги – на летящий белый платок!
 - Нет, я – как все – курю и пью. Только еще – пою, танцую и летаю во сне!

Глава 8. Про то, что бывает, если вас не поддерживает женщина, про Гамлета, который нормальный, 2 проции горохового супа, правительство, секс, авторский вымысел и про то, как все было но самом деле.
Московское метро. 11 часов вечера. Действующие лица:
Женщина 1, у которой есть друг - художник, благоразумно вступивший в союз художников.
Женщина 2, у которой есть друг - художник, не вступивший в союз художников, тоже, видимо – благоразумно. Идет захватывающий разговор о жизни и перспективах двух художников.
 -  Он палец о палец не ударит, чтобы его выставляли – вот его и не выставляют.
 -  Этого тоже не выставляют, и что?
 - Так у него мастерскую отберут, которая от отца (тоже, кстати, члена союза художников) осталась.
 - А у этого – вообще ничего нет, даже дома, и что? И этюдник развалился…
 - Так я ему говорю…
 - Так я ему тоже говорю…
 - Так я говорю ему – бля, мудила, я же твоя муза!!!
Занавес.

Оскар Уайлд говорил, что если мужчину не поддерживает женщина, его дни сочтены. Один человек, услышав от меня эту фразу – обозвал меня феминисткой, а Оскара Уайлда – пидором. Кажется, это говорит о том, что дни моего собеседника – точно сочтены. А вы как думаете на этот счет?

Он всегда ставил первую букву ее имени на титульном листе своих рукописей. Наудачу. Ей казалось, что она тоже имеет какое-то отношение к написанному мелким торопливым почерком нотному тексту. Она быстро читала в уме ноты с первой буквой своего имени, «проигрывая» на коленке фрагменты мелодий. Если Вас не поддерживает женщина?

 - Исправь здесь и здесь – примерно так.
 - Какая разница, это все равно никогда не будет издано…
 - Ну и что, надо ведь, чтобы хорошо было.
- А ты уверена, что это – хорошо?

Она уверена. Пока на первой странице стоит первая буква ее имени – все будет хорошо.

10 лет спустя. Действующие лица: Он и Она. Он сидит перед монитором в наушниках уже месяц и колдует что-то со звукозаписывающей программой.
 - Ты не могла бы потише?
 - Потише – что?
 - Ну, вообще, потише.
 - Я не могу, что мне – вообще теперь не дышать?
 - Не дыши. Я же ТЕБЕ альбом записываю. Тебе что – не надо?
 - Что не надо – дышать?

И вот она в вальсе кружится по снежной пустынной улице, и в голос – поет:

Взвесь…
Это больше нечем дышать…
Я отбрасываю шарм,
Я развязываю шарф –
ДЫШАТЬ, ДЫШАТЬ, ДЫШАТЬ –
Просто так… на всякий случай…

Двумя годами раньше.
Петербург. Зима, или осень? Очень холодно и промозгло. С Выборгской стороны – через Неву – на Васильевский остров. Ни страны, ни погоста… и так далее, помните у Бродского? Я – очень образованный автор, даю много цитат. Две темные фигуры с гитарами за плечами, он и она. Крылья?
 - Хо-о-олодно, противно, до-о-ждь прямо в лицо…
 - Не ной, терпи, всем холодно.
 - Ну, хо-о-олодно, я промерзла уже до костей и ноги мокрые. Голос пропадет, я заболею, а потом – умру.
 - Ну и хорошо, что умрешь – диски будут лучше продаваться.

Через час они попадут на флэт, где ему придется драться с хозяином, как говорили раньше – за ее честь. А потом до утра сидеть в углу, обняв ее – дрожащую и плачущую, чтобы увезти отсюда - домой, домой, домой…

А потом – двумя годами позже – было вот так.
 - Можно потише?
 -  Можно потише… Вообще можно никак. Меня здесь вообще больше не будет.
 - Как не будет?
 - Да так, погуляю пойду.

Переполненное кафе фаст-фуд, где никому ни до кого нет дела. Она за столиком, с потрепанной тетрадью. Так, кажется, и будет всю жизнь. Дома больше нет.
Крайняя точка, дом заколочен
Где уснуть?
Здесь никому нет дела – громче, тише. Девушка, здесь свободно? Да свободно, свободно, сколько угодно свободы. Хоть жопой ешь ее, эту свободу… Потому что все равно уже. Есть такая игра – го, по правилам которой каждый камень имеет 4 степени свободы, или 4 дыхания – дамэ. Если камню перекрывают 4 дыхания – дамэ, камень умирает…

Даже камни дышат.
А я?
А я - смеялась - коньяк давай!
А то - хана мне...
Даже камни дышат -
Дамэ - домой...
А я?
Дыхание перекрыто -
хана... мне
Вдруг - рухнет, вспыхнет стена
 разложится, разлетится на
множество
частиц, лиц, бумажных птиц...
Не спится? Не спиться...
Больше не снится...
Дамэ - домой!
Не спала - просто несло меня
Так, как не было.
Даже облик меняла - туда и назад.
Вдох - выдох,
Дамэ - домой, к духАм и туманам...
но - дыхание перекрыто,
хана мне...
даже камни дышат, а я?

Привет! хочется напиться в дым,
Только как тогда отыскать дом?
Привет! Как только отпустит,
Отпущу всё - лето, свет,
Крестики - нолики, шарики-ролики,
Значки, заначки, каблучки,
За час в кафешке на столике
Напишу диссер,
Рассыплю бисер, слова и снег
По дорогам - недорого...
Вдох только надо!
Выдох, а за ним - еще!
Даже камни дышат...
А я?

Наверное, надо стать сначала камнем,
Понимать, как это:
Дамэ, домой...
Еще перестать - спать, есть, просить, прощать, любить, бить, говорить
Шерсть испачкать, пропасть и спазмом - спастись...
Даже камни дышат... А я?
Покаянный жест -
На колени встать,
Или - кому-то на колени
Сесть... И смотреть, как
Зрачки - расширяются, а потом -  обратно - в точку.
Точно - вдох и выдох.
Дамэ  - домой...
Ведь даже камни дышат... А я?

Взвесь… Это -  больше нечем дышать…


Я – автор этой книги – еще раз повторяю. Что не несу никакой ответственности за что, что читатель увидит себя в ком-то из персонажей. Абсолютно никакой ответственности. А может быть – этого вообще не было, и это – всего лишь – авторский вымысел? Конечно же – вымысел. И с первого до последнего слова – вранье. Вот прочитает мое творение сантехник из прошлого эпизода, вычислит меня и придет – ангел с гаечным ключом, гроза всех писателей и поэтов. А то, ишь тут – шибко грамотные развелись, не нравятся смски без мягких знаков. А вот когда у вас толчок прорвет, никакие мягкие знаки не спасут. А я ему и скажу – гражданин сантехник, это все вымысел и фигня, придуманная про вас мною для развития сюжета и увеличения авторского текста на некоторое количество авторских знаков. А на самом деле все было совершенно иначе. Вот слушайте.
Еще раз про устройство семейной жизни, или как было на самом деле.
Ее безумная мать, спохватившись, что она, то есть - ее такая же безумная дочь никак не может выйти замуж, дала анкету в брачное агентство. Но оттуда, почему-то не было ответа. Может быть, там в данный момент всех свободных женихов послали на тушение лесных пожаров. Или ее дочь не была столь красива, чтобы привлечь своей фотографией мужчину-мечту. И тут случилось вот что. На кухне безумной матери, постоянно инсценирующей депрессию, постоянно лилась из крана вода. Горячая. Постоянно. На кран с неизвестной целью был надет чулок, отвратительный и вонючий. Каждый раз дочь приходила и снимала чулок. Но он появлялся снова и снова. Постоянно. Вода стала проливаться к соседям, и они пришли жаловаться. И требовать деньги. Которых, разумеется, не было. Она, то есть дочь, развела руками, чтобы показать размах собственного финансового бедствия. И пообещала соседям разрисовать кухню арт-дизайном, потому что ничем другим она помочь не могла. Соседка засомневалась в необходимости этой операции, и сказала прийти через неделю. А тем временем происходило вот что. Пришел сантехник и устранил все. Она, то есть дочь, находилась в данный момент на очередной репетиции, и не могла видеть принца с гаечным ключом. Мать была более благоразумной, и расписав ее во всех красках – дала принцу ее телефон. И он позвонил. Далее – диалог.
 - Здравствуйте! Вы – девушка моей мечты. Я, простой сантехник, именно о Вас мечтал всю жизнь.
 - А как Вы, простите, поняли, что именно я – девушка Вашей мечты. А не какая-нибудь другая. Понимаете, у нас театр, я вечно занята на репетициях. А ведь для того, чтобы быть девушкой чьей-нибудь мечты нужно очень много времени. А у меня его вовсе нет. Я даже поесть не успеваю. Вот сегодня, например…
- Как? Вы сегодня ничего не ели? Сейчас же, сейчас же мы с Вами едем в ресторан. И Вы заказываете все, что пожелаете.
 - Но – у меня же сейчас репетиция, а потом я поеду домой и буду шить себе костюм. Потому что у нас нищий театр, и нет костюмера.
 - Нет. Никаких репетиций и костюмов. Я лично – отменяю все, и мы с Вами едем в ресторан. Если Вы не будете есть, Вы просто умрете. И о Вас никто не узнает.
 - Хорошо. Я думаю, что смогу сегодня пораньше освободиться…
 - Я так и знал, что Вы согласитесь. А то – театр, театр… потом будет весь это ваш театр. Я жду у выхода, серый лексус.
Через 20 лет у них был особняк в Париже, два унитаза – золотой и серебряный, как у пани Ковальских, 4 виллы на Гаваях и много другой ***ни.
Нет, так не бывает, скажете Вы уважаемый читатель. Тогда другой финал.
Он повез ее в пиццерию и она отдалась ему на заднем сидении его потрепанных жигулей. Про лексус он наврал. Потом выяснилось, что она беременна. Свадьба с кучей пьяных родственников из Нижнего Тагила с его стороны и матерью, инсценирующей депрессию – с ее. Он  - сантехник в местном дезе или жеке. Она – руководитель драмкружка для трудных подростков…
Стоп, стоп, стоп… Мне как-то жалко свою героиню, она хорошая. Поэтому мы навсегда изгоняем сантехников со страниц этой книги и живем долго и счастливо.
Хотя, с ней никогда ничего плохого не случается. Потому что она – жена сталкера, а у нас – театр абсурда.

После отправки части этого бессмертного произведения один человек, считающим себя прототипом одного из персонажей написал мне, автору всего этого, что сожалеет о том, что вел себя таким говном. А кто его просил, вообще, со мной связываться? И со мной ли это было? А кого из нас Вы, собственно, считаете своей девушкой?

Однажды 2 перформера шли по улице  и обсуждали свой новый перформанс на сюжет из Шекспира. Рядом оказался человек кавказской национальности, разговаривающий по телефону. И говорил он примерно следующее:
 - А Гамлет, вообще, НОРМАЛЬНЫЙ.
Выяснилось, что Гамлет – это, оказывается, достаточно распространенное имя.

Писать больше не о чем, в квартире холодно. Даже курить холодно.  И есть нечего. Сегодня была репетиция нашей славной группы. Первая в этом сезоне. Пришли коллеги и на радостях от нашей чудесной встречи – мы сожрали ВСЁ. Ну и хорошо, я перестану есть, будет у меня балетная фигура, выйду я на улицу, подует ветер и улечу я – в нелепую смешную страну.
Зато вчера мне принесли еды! Вот это – да! Две, две! Порции горохового супа. И три! Три порции макарон с котлетами. Вот так едят офисные работники. Суп, макароны и котлеты. Смерть печени! Этой еды хватило бы мне дня на три, а то и на четыре. Но – у нас была репетиция, и на радостях от нашей чудесной  встречи мы сожрали – ВСЁ. А репетиция была – хорошая. Мы за лето не только не разучились играть, но и научились еще лучше. С чем мы нас самих и  - поздравляем.

Я напоминаю вам, что это – модная книга, и здесь должно быть все. Вот например, сейчас будет  - про секс. А про политику не будет, потому что я не знаю, что про нее писать. Хотя, вот мы недавно выступали перед правительством – прошли в костюмах мимо какого-то здания. А там было  - правительство. Но его никто не видел. Но – оно там было. Вот такая политика – что-то или кто-то есть, но его простому народу – не видно.
А вот теперь можно и про секс. Вот, допустим, он и она, и между ними произошел половой акт. Подробности мы не будем описывать – мало ли, может быть это в данный момент читают дети или слабонервные женщины. Да и все подробности обычно одинаковые, кроме того – это не порно-роман, заметьте. Так вот, акт, все же, произошел. Она лежит в нирване, а он скоропостижно вскакивает, судорожно оглядывается вокруг. Далее - примерный диалог:
 - А давай покурим?
Пауза
 - Ну давай, может быть – кофе попьем?
Пауза (очень выразительно)
 - А сколько сейчас времени?
Пауза (еще более выразительно)
 - Давай в магазин сходим, потому что нам надо (далее следует список того, что почему-то стало надо именно в этот момент)
Пауза, уже очень=очень выразительно, и звук, выражающий определенный градус недовольства.
 - А еще надо бы починить замок, наконец-то настроить гитару, выбросить мусор, покормить кошку и помыть окно.
 - Бля-я-я…
 - Я вспомнил – мне еще надо позвонить другу, начальнику, маме, папе, двоюродной жене, брату в Америку, бабушке, тете Песе, Аврааму, Исааку и Иакову. Где мой телефон?
 - Бля-я-я… Можно хоть раз в жизни – спокойно???

А я вот – автор этой книги – пойду и поем. Ведь можно – хоть раз в жизни спокойно.

Материал для книги придумывать не надо, он сам родится – из ТАКОГО сора. Вот, например, пришло мне сейчас сообщение  в контакте от одного человека:

 - ты лучше всех знаешь как психолог, как мне соблазнить молоденьких цивилок? подскажи, а…
Я  - автор этой книги, психолог, и вообще – самая умная и мудрая женщина в мире. Подсказываю – берется цивилка, 1 штука, отмывается от тонны косметики, переодевается в креативный прикид средней поношенности и грязности и отправляется с Вами по трассе М4 до конечного пункта в любое время. Если Вы ее не соблазните, то – она, по крайней мере – получит хорошую инициацию.

Одна писательница каждый день вставала в 7 утра и писала книгу. Что с ней стало? Она умерла молодой. Ну – относительно молодой. Ее напечатали. И еще раз напечатают, что бы там… Я сегодня утром открыла глаза, ну, правда, не в 7 утра, конечно, а где-то ближе к часу дня и решила – ни дня без строчки! После чего мне позвонила подруга, я сонным голосом что-то проворнякала, потом приняла завтрак перформера – кофе и сигарета. Нет – 2 сигареты, потому что по утрам мир чудовищен. А потом завтрак обычного человека – 4 бутерброда. Потом предприняла обливание холодной водой – для освежения мыслей и образов. И села писать эту книгу, потому что другой у меня пока еще нет. Сейчас будет экспериментальная глава – в течение 3 часов я буду записывать то, что мне приходит в голову. И так, мы начинаем.

Глава 9.Экспериментальная и душещипательная. Про все.
Война.
Ее бабушка рассказывала такую историю. Во время войны они жили в эвакуации, в небольшом селе под Арзамасом. И была одна учительница, которая ходила в соседнее село в школу, учить детей уму-разуму. А ходить было далеко, километров 10. И так – каждый день. И зимой, и летом. Особенно зимой. Однажды она шла через заснеженное поле – возвращалась домой. Напали волки – горящие глаза среди белой пустыни, один, другой. Девушка знала, что огонь может отпугнуть их. И она начала жечь тетради своих учеников, которые несла домой на проверку. Одна, другая… Волки не уходят, сидят на почтительном расстоянии и ждут. Когда закончились тетради, она сожгла дорожную сумку и пальто…
Ее отец никогда ничего ей не рассказывал про войну. Видимо, чтобы не травмировать и без того подвижную детскую психику. Но – что-то, все-таки, просачивалось через этот фильтр. Например, то, что он был ранен осколком в живот и переведен с должности стрелка-радиста – в другое место. На аэродром, передавать позывные, чтобы наши самолеты приземлялись туда, куда нужно. Или еще для чего-нибудь. В детстве она думала, что ранение осколком в живот – это не совсем не страшно. Так говорил ее отец. Шрам, величиною с ладонь – говорил об обратном. А про стрелков –радистов ей известно вот что. Стрелок-радист -  единственный человек из экипажа, который в случае чего – не может катапультироваться. Он сидит в самом конце фюзеляжа самолета, и оттуда, если потребуется – стреляет. Оттуда, где он сидит – просто нет выхода. Допустим, если самолет горит… Или еще что… Так что – ранение осколком в живот – еще не самое страшное ранение.

Сны.
Сегодня ей приснился перформанс в золотых масках на какой-то крыше, в центре Москвы. И фотосессия после – уже в виде фотографий. У нее – длинные-предлинные  ее трехцветные волосы. Которых сейчас нет.
И еще – приснился ее одноклассник, который, видимо, все время,  проведенное в школе, был к ней не совсем равнодушен. Они все время дрались, срывали уроки, в хорошем настроении она давала ему списывать, а он носил ей портфель в музыкальную школу. В плохом настроении они вообще не разговаривали. В девятом классе его оставили на второй год, а она стала модной барышней, собирающейся в музыкальное училище. И вот она стоит, одетая а-ля 60ые и с волосами всех цветов радужного спектра – и разговаривает с классным руководителем о дальнейших перспективах ее обучения и ее внешнем виде. Он  - за спиной классного руководителя, стоит и строит ей рожи. Потом, в самый ответственный момент, когда классная дама дошла до крайней точки возмущения ее поведением, он материализуется уже за ее (не классной дамы, а ее, его одноклассницы) спиной, и дергает со всей силы  – за разноцветные волосы. С диким криком – волосы – ее больное место, она даже причесываться не любит – больно – она бежит за ним на огромных платформах по школьному коридору. Классная дама – застывает в удивлении. Конечно же – он все просчитал. На та-а-аких платформах невозможно никого ни догнать, ни перегнать…
Ну и вот он ей снится. То, что он тоже участвует в перформансе с золотыми масками на московской крыше. Уже взрослый, и, кажется, красивый. Перформанс заканчивается, всем спасибо, все свободны. Он передает ей записку, из которой ясно, что он любит ее всю жизнь, и…
Уже переходя из сна к яви, она вспоминает, что такого быть не может. Во-первых, она нашла его в одноклассниках – он сейчас не молодой и совсем не красивый, а старый, морщинистый и обрюзгший. Во-вторых, из тех же одноклассников было видно – на фотографиях, что он женат – на какой-то белой женщине-вамп.

Сейчас – после часа работы, с перерывом на  телефонный разговор с подругой, я удаляюсь на перекур.

На пачке сигарет написано: «Курение убивает». Да, курение убивает – депрессию и аппетит. Вчера вечером я, автор этой книги, зашла в магазин «Перекресток» и ввиду начинающейся депрессии и невозможности купить билет в Питер – накупила себе еды – красной рыбы и любимого сыра Альмет. С чем, собственно, и сделала себе 4 бутерброда. И с радостью – сожрала перед началом этой экспериментальной главы! Половина денег на предполагаемый билет проедено, рыба оказалась так себе, глава исправно пишется, тонкие белые сигареты летят как птицы – выдох-вдох.
2 женщины-артистки, сложной судьбы и характера поехали на дачу к одной из них – забрать предполагаемый реквизит для спектакля. Нищий театр! На дорогу они потратили в общей сложности около 150 р. По теории одного их коллеги – можно было бы такую же сумму потратить на алкоголь. Тогда за проезд уже можно и не платить. По окончании поездки артистки чувствовали себя так, как будто они уже выпили тот самый алкоголь, и у них началось адское похмелье. Зато они привезли 4 мешка каких-то вещей и радиоприемник, который можно использовать теперь в любом спектакле. Можно и вообще – без спектакля обойтись. Просто выйти на сцену и там полчаса несчастный приемник – настраивать. Чем не перформанс?

Диалог одной романтической пары (придурков), в виде смс. Он:
 - Я все бросил! Когда мы встретимся?
 - Не могу. 2 дня – репетиции. Потом. Позвоню.
Она:
 - У меня все отменилось, давайте встретимся.
 - Я уже на гастролях.
Ответ через 4 часа, за которые все успело уже еще раз измениться.
 - И я теперь, как выяснилось, тоже…

Мы – бродячие артисты, мы в дороге день за днем.

Мне рассказывали про одну семейную пару вот что. Они – вовсе не артисты, даже не музыканты и не перформеры. И совсем не поэты и писатели. Но – она работает в ночь. А он – как все люди – в день. И целый день. И так – всю неделю. Пока она на работе – он дома. И наоборот. Иногда они встречаются. Вот тогда наступает праздник! И никаких споров относительно личного пространства, никаких – как ты мне надоел, как не приду – здесь ты сидишь… Идиллия! Я только успела обрадоваться и пожелать себе такой жизни – так этот брак – взял, и распался…

Вот сейчас я думаю, что бы тут еще написать. Это тоже входит в процесс работы над книгой. Не входить, идет съемка.

Однажды утром она отправилась к своей больной матери –относить ей еду. А еда была не простая, золотая, предназначенная для офисного планктона. Ее подруга работает в офисе, и принесла ей гостинец – обед с барского офисного стола. Она решила это не есть – вдруг сама станет офисным планктоном, а отнести больной матери. Она все равно инсценирует депрессию, и в офис не пойдет никогда. Да и выглядит она уже далеко не как Мирей Матье. Поэтому гороховый суп, макароны и котлеты уже ничего не изменят в ее жизни. Так вот – выходит она (дочь, в смысле) из подъезда, а навстречу ей – с распростертыми объятиями – тетка немалых габаритов. Оказалось, та самая, которую в секонд-хэнде позвали – смотреть на чудо-девочку, 43 лет, покупающую белый летящий платок. У тетки есть сын-прокурор. Которого надо бы, видимо – срочно женить. И тут – Она. Прошла, как каравелла – по зеленым волнам, из подъезда с мешком еды – для своей больной мамы. Чем не кандидатура! Тетка неизмеримых габаритов буквально вцепилась в нее, и они стали звонить ее сыну, прокурору. Чтобы позвать его на ее концерт. Глухим, мрачно-официальным голосом разговаривала она с прокурором. Он диктовал ей телефон своей матери – тетки необъятных габаритов. Медленно и печально. Так, видимо, прокуроры диктуют телефоны своих матерей своим потенциальным женщинам. Тетка необъятных габаритов, женщина, заслоняющая солнце – опять вцепилась в нее. А ей – какая разница, где будут ****ь мозги – там или здесь, больше – меньше – все равно… Она, извинившись, достала тонкую сигарету, и закурила… Дистанция, дистанция…
В следующий раз она уже точно скажет, что собирается монахиней и взяла обет воздержания от секса – не только от обычного, но и от церебрального.

Я отправила уже написанную часть данного произведения – в просторы Интернета. Везде и всюду, куда только можно. Людям нравится. Может быть, я всю жизнь занималась чем-то не тем? Хотя нет, если бы я не занималась этим не тем – не было бы этой книги. А была бы, может быть, какая-нибудь другая. Вообще, много чего могло бы и не быть.
В жизни  иногда случаются Вещи, которые произошли, Вещи, которые не произошли бы никогда, и Вещи, которые могли бы  произойти, но не произошли. Именно – случаются.
Вот например.

Однажды она решила ехать в Петербург. Тогда она еще работала на работе, и ее отпустили на целых 4 дня. Куда девать – 4 дня жизни. Ну конечно, конечно же в Петербург, в Петроград, в Ленинград, вникуда… Ее тогдашний бой-френд, будущий психоделический гуру, а тогда – хипповый мальчик, несмотря на свою хипповость – не захотел ехать стопом в проливной дождь. И, встретившись с ней в метро,  передал зонт. Она ехала за билетом. Тоже – не хотелось в дождь на трассу. Да еще и времени – всего 4 дня. Билетов не оказалось. Значит, завтра на трассу. И – гори все огнем!
Вечером – звонок. Ее мать, инсценирующая депрессию, пожаловалась ее другу, что она уезжает в какой-то Питер, а ее – бедную и больную – бросает. Друг тоже захотел – бросить все – и уехать. Туда же, в Петербург, в Петроград…
 - Ну вот, я тоже хотел ехать, а ты уже билет купила.
 - ничего я не купила. Завтра на трассу. В любую погоду.
 - Тогда я с тобой.
Клин, раннее утро. Новичкам везет. Он поднимает руку, обвязанную зеленой фенечкой, и ловит первую машину. До Завидово. Мы едем, ура! Нет, не едем. Сидим на трассе в Завидово. Да, они сидят на трассе в Завидово. Вересковский джин-тоник и зефир в шоколаде. Это – его первый стоп. У нее в первый раз – все было иначе. Потом – несколько километров – пешком, по нескончаемым русским деревням. Они, как песни - только заканчивается одна, начинается другая, точно такая же. Машина сдает назад, оттуда- голос – ваши документы? Он достает загранпаспорт. Водитель извиняется – это я просто так, мало ли кто вы. Ее паспорт не спросили.
 - Вам куда ехать?
 - В Питер, разумеется.
И всю дорогу они пели ему песни, один голос, одно дыхание. Водитель все время задавал вопрос – почему ты на ней не женишься? В ответ они смеялись и пели дальше. Во избежание других вопросов.
Дождь. Невский. они идут в плащах, как привидения – надо где-нибудь выпить чаю. Желательно, с коньяком. Чтобы не заболеть. Все вписки молчат. Только нам с тобой негде ночевать… Впереди – еще 3 дня. В метро они встречают человека, который говорит, что видел их на трассе. Он из Москвы. Через 6 лет он окончательно переедет в Питер, и поступит в театральную академию на факультет режиссуры. А пока он из Москвы, и ему тоже негде ночевать. Дальше они гуляют вместе, знакомятся с американкой, отправляют человека, который их видел на трассе – к ней. А сами едут к ее другу, которому случайно удалось дозвониться. Предварительно договариваются завтра пересечься на Ваське, время не точно.
На следующий день, прождав полтора часа у станции питерского метро с длинным названием Василеостровская человека, который видел их на трассе, они отправляются в гости к другому человеку. И это – совсем другая история.

А у меня – очередной перекур. И еще был перерыв на то, чтобы поговорить с человеком, которому я оставляю ключи от квартиры на время отъезда, опять же – в Петербург. Моя кошка, ради которой все это устраивается – уже привыкла к нему и любит, как родного. А я? А я – уезжаю в Петербург.

Другая история, из-за которой она могла бы остаться в Питере навсегда. Но…
И вот они входят в комнату одной питерской коммуналки. Бельевые веревки с диким количеством вещей, какие-то непонятные люди, портвейн «три топора», накурено, хоть топор вешай, уже четвертый. Еще два дня в Питере -  у нее, у него – вся оставшаяся жизнь. Контакт глаз. Коннект. Через 5 лет он сопьется и пропадет в неизвестном направлении. Она приедет и будет искать его, искать -  среди панков, превратившихся в бомжей,  на 5ой линии. Спрашивать – жив ли он. Не получив ответа – уедет обратно в Москву.
Очередной гонец за портвейном в ближайший магазин. Контакт глаз. Коннект. Портвейн три топора, вкус мятной жевачки с корицей. Накурено, хоть топор вешай, уже четвертый.
 - Здесь накурено.
 - Пойдем, погуляем?
Погулять идут все присутствующие – тщедушная девушка-наркоманка из Питера, трое стопщиков из Челябинска, героиновый клоун из Геленджика, ее друг, испытавший ощущения первого стопа и человек, который видел их на трассе. Он и она. Вкус мятной жевачки с корицей окончательно перекрывает портвейновый флер.
 - Мне нельзя с тобой целоваться. Мне  не разрешают.
 - А кто?
Она оборачивается и кивает в сторону своего друга из Москвы, показывающего ей кулак.
 - Ясно, и что?
 - Да он-то ничего, просто напоминает, что у меня в Москве есть, типа, молодой человек))
Но мне это не мешает!
 - Ну, тогда…
Каким-то образом тусовка переместилась на Казань, тогда еще открытую для хипповых посиделок. Портвейн три топора, песни и тотальный аск у всех проходящих мимо туристов. Метро уже закрыто. Они едут домой – стопом, по парам. Она, разумеется, с другом, который привез ее из Москвы. Он – с тщедушной девочкой-наркоманкой, повисшей на его плече. Она – пьяная вдрызг, зачем-то ввязывается в скандал, затеянный гопниками на набережной. Они, спасаясь, прыгают в первую попавшуюся машину с просьбой  - увести их отсюда – хоть куда-нибудь. Машина довозит их до дома – рядом с метро с длинным названием Василеостровская. Где вся история, собственно, и началась. Тщедушная девочка-наркоманка сидит на коврике рядом с дверью, и спит, уткнувшись в колени. Долго звонят. Открывает он – ну, наконец-то, Ты приехала.
Утро следующего дня. Они собираются в лес, куда-то под Петербург, куда ехать надо – аж на двух электричках. У нее – последний день в Питере. У него – вся жизнь. Желтый осенний лес, сквозящий сентябрь. Солнце, солнце – последнее в этом году. Потом зима – питерская зима, век в каменном мешке. Но не сейчас – сейчас – дорога обратно, потрепанный жизнью вагон электрички, она поет, уже только ему  – длинную-длинную песню. Весь вагон молча слушает. Потом просят петь еще. Она поет, поет, поет…
Вечер, вокзал. Поезд – Санкт-Петербург-Москва. 5 минут до отправления, он успел в самый раз. Передать письмо ей – в окно уходящего поезда. Контакт глаз, коннект. Письмо прочитаешь только дома. Только дома – а где – дом? Где теперь – дом? Бросить все, бросить к чертовой матери – работу, диссертацию по сценическому волнению, музыкальный проект, несчастного бой-френда, наконец, и больную мать, инсценирующую депрессию… Тихая истерика в плечо любимому другу, пиво «Балтика» - Питер, все-таки, прощающиеся и прощающие питерские окна, проплывающие за окном. Я обязательно – все брошу, и вернусь, вернусь…
 - Ты понимаешь, мне надо, надо туда вернуться. И зачем вообще я уезжаю…
 - Нет, чтобы вернуться, надо сначала уехать. Все правильно. Только тогда ты поймешь – КУДА тебе надо возвращаться.
Утро. Москва. Метро еще не открыто, и они сидят на каком-то газоне и пьют пиво.
 - Мне кажется, я дома. И сейчас открою питерское письмо. Вдруг – это сказка или сон, и ничего вообще не было. А где оно?
 - У меня. Ты бы его точно вчера потеряла. Держи.
Она открывает письмо – там открытка. Все размыто, размыто от слез – уехать, уехать уехать – прямо сейчас. Бросить все и уехать… Нельзя. Пока нельзя.
Через 2 часа, уже дома,  она откроет крышку фортепиано и будет 2 часа подряд играть одну и ту же мелодию, мелодию его песни, пытаясь вспомнить слова и плача, уже навзрыд.
Уличный шум, рыночный гам,
Кто-то товар выставляет
Есть для господ, есть и для дам
Кто был не смел, тот не съел
Можно уйти, с тем, с чем пришли
Тратиться не заставляем.
Выбор богат – кто виноват,
Если у Вас – ни гроша.
Стой, смотри, мечтай,
Если купить – никак.
Или подпевай – песни за просто так, просто так, просто так…

Потом ее в тот же день вызвали на работу – читать какую-то бестолковую лекцию для трудных, кажется, подростков. Песни за просто так…
Потом надо было писать диссертацию. Песни за просто…
Потом – собирать музыкантов, обленившихся за лето, репетировать и выступать. Песни…
Она плетет фенечку – трех цветов – зеленый, желтый, оранжевый. Он – интеллигентный петербуржец – положил ей в письмо конверт со своим адресом и маркой- для ответа. Ответ – только фенечка. Зеленая, желтая, оранжевая.

А могло бы быть иначе. Вот я, автор этой книги, самая рассудительная, мудрая и предусмотрительная женщина на свете-  поступила бы так. Никуда бы из Питера, из самогО Питера, города моей мечты! - не поехала. Сразу бы его – интеллигентного жителя города героя Ленинграда, Петрограда, Петербурга – оп-паньки. Ну он, разумеется, влюблен. Я – по сценарию – вроде, тоже. И у нас начинается долгая счастливая жизнь, типа, семья. Он бросает пить, выгоняет из дома всех торчков и стопщиков, снимает сраные бельевые веревки, и вешает другие – уже красивые. На которых будет сушиться уже мое белье – из бутика, разумеется. Потому что он пойдет и устроится на цивильную работу. Его на долго не хватит, меня – тоже. Потому что, я, хоть и самая мудрая и предусмотрительная женщина в мире, но – писательница, поэтесса и актриса. Он начнет пить – что в промозглую питерскую зиму, осень и весну – самое милое дело. И сопьется. А я – нет. Потому что у меня музыкальный проект, работа, диссертация, вот эта – или в другом случае – совсем другая книга и еще какая-нибудь история. А когда он заблудится в лабиринтах серых питерских улиц уже совсем и навсегда – я буду там жить одна и писать книгу, не эту, другую. Потому что у меня будет совсем другая история моей жизни.

Глава 10. Про политику и секс, виллу, искусство 21 века, сына советских родителей, восточного мудреца и женщину, которая прочитав все это, вдохновилась и подала на развод.

Жаль, про политику написать нечего. Политикой-то я не интересуюсь – я женщина. А, стало быть – все равно – дура. И телевизора у меня нет. А если бы был – разве смотрела бы я его? Нет, нет и нет. Канал Культура? Может быть. И вообще – музыкант должен быть аполитичным – так, конечно же – коммерчески не верно, но – гораздо честнее. Однажды мы участвовали в одном концерте, под присмотром какой-то политической организации. Перед концертом показывали какое-то отвратительное видео, в котором девушку сначала убили, свернув ей шею, а потом насиловали – уже мертвую. На этом захватывающем моменте мое терпение иссякло, и мы пошли в гримерку готовиться к выступлению. После мы вышли на сцену, видео уже выключили, мы сидим играем наши замечательные песни. Мой друг, сидевший в зале в поле моей видимости – меняется в лице, и с таким лицом продолжает сидеть дальше. Потом  - совсем меняется в лице, и зачем-то подходит к звукорежиссеру клуба. Я думаю – может быть, что-то не так со звуком? Потом мне объяснили. Пока мы играли – за нашей спиной шло видео. Видео, в котором пьяной бабе, уже европейской, до этого была японская – какой-то мудак разбивал об голову бутылку, а она потом, вся в крови, ему, извините – отсасывала.
Да пускай они сами отсасывают – со своей политикой. Да – смерть! Если мы выступаем в таких условиях. А потом еще – когда я начала высказывать свое возмущение происходящим – кто-то из тех, кто это организовывал сказал кому-то из моих музыкантов – убери, мол, свою девку отсюда. Кажется, этому человеку потом дали в морду. Или не дали. Я не помню, но суть дела от этого не меняется.

Это – модная книга. Про политику – уже только что было. Теперь – про секс.

Один день из жизни женщины.
Она вчера не купила билет в Петербург. Потому что – пустили ебучие сапсаны, на которых ездят  ебучие цивилы в командировку. Да- смерть! И сегодня была очень зла. Особенно с утра. Ее подруга на днях позвонила ему и сказала, что она (не подруга, а она, которая в Петербург собралась, хотя, может быть – и подруга, вот герой-любовник, блин) его любит. А то он не знает! И назначила им обоим свидание, очную ставку, ага. Они вдвоем, по сценарию, должны были прийти на некий концерт. Опять же – по сценарию, она должна быть в этот момент в Петербурге. Но – нет билетов, бля… Он сказал подруге на это, что ей (той, которая в Петербург никак не уедет, да и самой подруге, видимо) нужен мужчина. Нормальный. А подруга сказала, что если бы ей нужен был мужчина, нормальный – она бы его себе уже давно нашла. А ей нужен – ты!!! Она (в смысле – не подруга) представила себе, что он вдохновится, и свалится еще на ее не очень вменяемую голову. И стала еще более зла – на всех. А тут еще и билет в Питер невозможно купить. Потому что пустили эти гребаные сапсаны, а нормальные поезда – отменили. И еще концерт завтра – а за лето растерялась половина реквизита. Потому что ее бывший бой-френд, скрипач и перформер, рас****яй и по дороге с последнего концерта все растерял. А тут еще и он – вдруг свалится на голову, не совсем вменяемую. Или вообще – какой-нибудь нормальный мужчина. И ему придется все объяснять – вот мать, инсценирующая депрессию, вот гастроли, вот мое личное пространство, вот моя деревня, вот мой дом родной… Накануне она попросила подругу покормить кошку в ее отсутствие. А она, зачем-то позвонила ему. И вот сидит она дома – в печали и в тоске, курит одну за одной свои тонкие белые сигареты и размышляет о жизни.
Теперь про секс.
И тут – звонок в дверь. На пороге – Он, с букетом цветов, конфетами и, разумеется - шампанским. Она в пеньюаре, в разобранной постели, курит очередную тонкую белую сигарету, пепельница уже полна элегантных белых окурков. Она открывает ему и ложится обратно со словами:
 - Как ты мне надое-е-ел…
Он снимает шляпу и пальто в прихожей, проходит, садится на край ее кровати и говорит:
 - Я все понял. Ты – та женщина, о которой я мечтал всю жизнь. Будь моей женой. Целует ей руку. И дарит ей обручальное кольцо.
Далее – по сценарию – бурная эротическая сцена с последующим впадением обоих героев в экзальтацию.
И – занавес.

Хотела отправить эту замечательную главу на сайт проза ру, да не тут-то было. Один писатель, фрик, псих и перформер, пока я, видимо – спала -  уже как-то залогинился там с моего компьютера. И все, что бы я ни делала – выводит меня в его личный кабинет.
Скоро украсит его кабинет
Чисто обглоданный детский скелет.
Можно, конечно же, разместить свою женскую битническую прозу от его имени, но, мне кажется – это будет, как минимум – странно. Хотя… Может быть –  строго наоборот, им заинтересуется кто-нибудь перспективный, с огромными деньжищами и талантом менеджера. Тогда он разбогатеет, уедет на собственную виллу, разумеется – на Гаваях. Потом ему там станет скучно, и он заберет туда меня, ведь я, все-таки, не только писатель, но и вообще красивая женщина. Мы будем пить ром, курить гавайские сигары и разговаривать о современном искусстве 21 века. А потом, когда нам станет скучно уже вдвоем, мы сойдем с ума и пойдем по дорогам.
И стоило с этой прозой и виллой заморачиваться, когда это все и так можно устроить?

А сегодня ей приснилось, что ее лицо покрылось какими-то коростами, ожогами и болячками. И вообще – это не ее лицо, а женщины, роль которой она играет. И будет играть до тех пор, пока не поймет, как от нее, от этой роли – избавиться. Но – ее это не очень огорчает. Она знает, что на сцене можно наложить грим – прямо на эти болячки. И ничего не будет видно. А в жизни – уже не важно.
Существует время. Оно может изменяться – иногда час длится очень долго, иногда – одно мгновение. Прекрасное мгновение, не слишком ли ты подзатянулось.
Они сидели на ступеньках туберкулезного диспансера, который уже сто лет как был закрыт. Что, в этом маленьком городе теперь никто не болеет туберкулезом? У Бога все живы. А в раю всем будет по 33 года. Так вот – они сидят на ступеньках этого заведения, закрытого еще при царе Горохе. И пьют пиво. Балтика. Питер?
 - Ну представь, что мы сейчас в Питере.
 - Не похоже как-то…
 - А на что похоже?
 - На Одессу.
Тут  - звонок, трубка отвечает женским голосом, и он обещает трубке подарок из Одессы. Трубка, видимо, верит…
Через 2 часа они будут сидеть на платформе -  встречать и провожать неизвестные поезда – в Крым и в другие дальние страны.
Не зная, что дальше делать,
Она бросала тени – фиолетовые силуэты,
Отпускала им лето – лепестками,
Лети, лети, лети…

Не зная, что дальше делать,
Она полетела следом,
Так просто –
Отсчитать себе немного воздуха,
Глотнуть кипяченой воды
Из онемевшего чайника,
Осмелев, оборвать чужую love-story
И начать свою – длинную, летящую,
Словно дым от тонкой белой сигареты
В холодных пальцах.

Не зная, что дальше делать,
Она случайно растопила лед 9,
И теперь надвигается вселенская катастрофа,
Строфы катятся поперек такта,
Как пивные банки по платформе:
Уехать, уехать, уехать…
Зовут колеса проходящих составов,
Суставы склеились от долгой позы прощания.

А тень молча встала
И улеглась на рельсы.
Мол, нипочем мне ваша love-story,
Буду танцевать свои безумные вальсы,
Море, пальмы, цветы, карнавалы… Светало…

Не зная, что дальше делать,
Она отрезала свою тень,
И нарисовала еще один силуэт, фиолетовый,
Уже с натуры.

Я, автор этой книги – констатирую. Одна женщина прочитала уже написанную часть в Интернете – и, вдохновившись,  подала на развод.
Теперь, в связи с этим -  будет глава про политику, про секс уже было. Я ее перечитала – она как-то не очень убедительно получилась. Значит – надо написать такую же неубедительную – только про политику.
Итак, неубедительная глава про политику.
Государственная линия нашей страны требует рожать. Рожать достойных граждан. Недостойных – тоже. Их как-нибудь уж приведут к общему знаменателю. Рекламы везде – стоит дом и дерево и снизу – надпись: «Осталось родить сына». Однажды, когда я еще работала в государственной организации, ехала я с заседания комиссии по делам несовершеннолетних. Там обычно происходило вот что. Приглашали родителей и их детей и промывали им мозги по разным поводам. Что родители – алкоголики, за детьми не следят, родители – неформалы – так те вообще – полные уроды. Так как люди в этой комиссии по делам несовершеннолетних граждан этой страны высоким культурным уровнем не отличаются, обычно судебные разбирательства происходят в формате кухонной свары. Типа – дура! Сама дура! А однажды двое разбирающихся вообще в коридоре подрались. Но – речь не об этом. Граждане судьи, не отличающиеся еще и высоким интеллектом – задумали лишить одну совсем юную маму родительских прав. Девочка плачет, сует зачем-то стервозной председательнице комиссии паспорт и какие-то бумажки, опять плачет. Уважаемая комиссия обзывает ее чуть ли не ****ью (я – модный писатель, могу использовать в речи нецензурные выражения), и читает мораль в духе – зачем, дура, ноги раздвигала. Так государственная политика такая – рожайте больше! Поэтому и раздвигала. Я зачем-то встала и сказала, что не могу молчать, потому что – противно. Тут уважаемая комиссия переключилась уже на меня – что я, молодой специалист, читай – дура, лезу не в свое дело… Я достала портмоне, существующее для именно таких случаев, и дала девочке свою визитку – пафосную-препафосную. И сказала, что приглашаю ее на консультацию, к себе, то есть – к психологу. Базарные бабы, то есть представители комиссии, начали было возмущаться, но тут я сказала, что – это уже не их дело, а вопрос моей профессиональной этики.
И вот, возвращаясь домой, я вижу эту рекламу, про то, как осталось родить сына. А если – дочка? Тогда что? И вот несчастный ребенок будет проходить все эти гребаные социальные институты, пока совсем не сойдет с ума от этого. Детский сад, школа, поликлиника, потом – вуз. Потом работа – как правило, тупая. Посмотрите, друзья, с какими радостными лицами люди едут туда, на любимую работу – в час пик утром, с какими счастливыми лицами они возвращаются с нее вечером… Что, вам еще не перехотелось родить сына. Или дочку?
Живите дольше
Рожайте больше
Красный смех гуляет по стране…

Его родители жили в Советском Союзе. Потом Союз развалился – а родители остались. Сын вырос и уехал, а они этого даже не заметили. Однажды он вернулся из своего очередного отъезда и предложил им сделку. Представьте себе, сказал он, что у вас маленький сын, то есть я. И к вам приходит восточный мудрец, мудрый-мудрый и говорит – у вашего сына будет все – питание, жилье, образование, деньги, в конце концов. Отдайте его мне – я все ему обеспечу. Если вы согласны – сколько вы за это хотите?
Его родители быстренько подсчитали, они ведь жили в Советском Союзе, советский человек должен быть практичным – и назвали некую сумму, которую автор этой книги не называет. Он (не автор этой книги, автор этой книги вообще я, самая мудрая женщина на свете), в смысле их сын, приехал примерно через полгода и привез нужную сумму денег. Сам мудрец, и сам дурак, сам свой смертный враг.

Она, все-таки, уехала в Петербург. Не навсегда, на неделю. На гастроли. У них – премьера. Ей страшно, полнолуние, четыре окна с видом на далекое Балтийское море. Еще и премьера. Пол ночи они клеили костюм, а одна актриса рассказывала захватывающую love-story своей жизни.
Все вместе это звучало примерно так:
И вот он мне говорит – уезжай хоть сейчас. Я тебе сам куплю билет… Передай, пожалуйста, ножницы и скотч… Ну почему, почему мужики не понимают сами, чего хотят… Подклей вот здесь, нет, не здесь, левее, да левее, а не правее… Он до этого мутил с одной танцовщицей, да вы ее знаете… Кажется, мы в тот раз делали эти разрезы чуть выше, измерь рукой… Он жаловался мне, что она ему все время изменяет… Чертова бумага опять порвалась не там, где надо, дай скотч срочно… Они были вместе 6 лет до этого, он обещал ей материально помогать… Да когда все это кончится, что у нас нет нормального реквизита, эти дурацкие газеты все время рвутся… Я ему сказала, что все равно уеду, потому что меня там ждут дела, мои дела… Отрежь здесь и здесь…
Они клеили костюм из одинаковых газет,  взятых бесплатно в супермаркете «Лента». Там была статья, как питерской школьнице оторвало палец на уроке физкультуры и советы, как справиться с депрессией. Там был один совет – заняться каким-нибудь делом. Вот они и занимались делом – полночи, в комнате, с видом на балтийское море из четырех окон.

Глава 11.Тоже экспериментальная, и в некоторой степени – автобиографическая. Содержит в себе типологию женщин с клиническими примерами, что может заинтересовать фрейдюг и психологов (что в сущности, одно и то же, комментарий автора). И историю одной певицы про сказочного принца и самолетный трап.

Сегодня у меня выходной. Свобода от всех. Начался он только что – сейчас 8 вечера. В это время все нормальные люди приходят с работы и общаются со своими домашними. Если у них нет домашних, они пьют пиво и смотрят телевизор. У меня нет домашних, пива и телевизора, нет и работы. Поэтому я считаю, что у меня сейчас выходной. Хотя, нет, именно сейчас, сейчас я могу начать работу – над этим замечательным произведением. Говорят, что работа – это что-то противное, на которое нужно ходить через силу и там очень уставать. Значит, то, чем я сейчас занимаюсь  - это не работа. Она не противное, на него не надо ходить, и, кажется, как показал опыт написания первой экспериментальной главы – я от этого не очень устаю. Скорее наоборот – устаю я от большого количества людей, спиртного и долгих разговоров ни о чем. Здесь этого нет. Я сомневалась несколько секунд – а не поехать мне вместо этого в город Электроугли тусоваться с художниками? Поняла, что не могу оставить эскадрон. Это произведение за меня никто писать не будет. Правда, я еще не решила – что писать сейчас. Надо бы пойти устроить перекур. Да что-то неохота курить. Только что, прощаясь с одним человеком, я выкурила 2 сигареты подряд, и пожалуй мне хватит пока прощаний и сигарет. Потом я хотела поменять 100долларовую бумажку на те, которые можно потратить на что-нибудь. А она оказалась 10долларовой. Интересно, она изначально была такой, или меня опять обманули?
Есть люди, которые сопровождают нас всю жизнь. Когда-то у нее была подруга. Они познакомились на лекции по истории музыки. Подруга перевелась в Москву из какого-то древнего города и появилась на занятиях ближе к середине семестра, опоздав на первую свою лекцию. Она села на единственное свободное место в аудитории – как раз рядом с нашей замечательной героиней. Героиня подумала – ни минуты покоя, кто-то опять сел. Хоть бы эта особа не оказалась чрезмерно общительной. Особа как раз такой и оказалась. И задала ей вопрос – скажи, человек совершающий самоубийство – сильный или слабый? Она отвлеклась от лекции – ничего себе первый вопрос к незнакомому человеку. И начала сбивчивым шепотом что-то объяснять.
Девушка курила тонкие длинные сигареты «More», красила губы и ногти красным, всегда имела при себе деньги и знакомилась на улицах с иностранцами. Однажды она собралась на свидание к негру, о чем рассказала всей учебной группе. На следующий день подруги спросили – ну как негр? А девушка отвечает – да не пошла я никуда, подумала, негр такой черный, а снег такой белый.
Она, по примеру подруги – тоже стала красить губы и ногти ярко-малиновым, курить и знакомиться с иностранцами. Но – у нее было свойство, доставшееся в наследство от отца – она умела растворяться в нужный момент. Снег такой белый… А вот подруга. Однажды, а может быть – не однажды, она, то есть подруга, которая не умела растворяться, и вообще ее было слишком много – она попала в какую-то неприятную историю. Пришла вся зареванная на занятие по хоровому классу и села в сторонку, сказавшись больной…Я, автор этой книги, думаю, что читатель еще не готов к восприятию этой истории.
Поэтому расскажем другую.
Девушка, красящая губы и ногти в красный цвет, все время везде опаздывала. И вот однажды она пришла на занятие по сольфеджио, опоздав на половину пары, и не ходив до этого на данную дисциплину примерно больше половины семестра.
Диалог ее и преподавателя:
 - Почему Вас так долго не было?
 - Понимаете… Меня собака покусала … (показывает забинтованную руку)
 - И - что?
 - И… я решила прийти…
Занавес.

Потом обе закончили музыкальное училище и куда-то поступили. Она – 1 и Она- 2 (так мы в дальнейшем будем называть их, чтобы читатель не растерялся от обилия ярких женщин на страницах этого повествования) виделись крайне редко. Она-2 была тем редким человеком, которому было разрешено приезжать без предварительного звонка. Потому что  - это, как погодное явление - нельзя контролировать. Кошка гуляет сама по себе. Слышали, что Она-2 вышла замуж и уехала в Петербург. А Она-1 не вышла замуж и в Петербург не уехала. Город Питер он такой, он не всех принимает…
Спустя много лет они нашли друг друга и, благодаря социальной сети «Вконтакте» завязалась захватывающая переписка. Автор книги благодарит социальные сети Интернет за возможность получать сообщения и на основе их создавать эту замечательную модную книгу. Монолог подруги, рассказывающей долгую коммунальную историю питерской сумасшедшей старухи и ее бешеных котов, приведен без купюр. И без имен. Как и во всей этой книге.

15.05.    КОГДА Я ПРИЕХАЛА,ЕЕ УВИДЕЛА ПЕРВЫЙ РАЗ,МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ,ЧТО БАБУШКА ВПОЛНЕ НОРМАЛЬНАЯ.ОНА ЖИЛА ОДНА С КОШКОЙ-МУСЬКОЙ.ПЕРВЫЕ ДНИ,КОГДА Я ЗАХОДИЛА НА КУХНЮ,МУСЬКА МЕНЯ ОБНЮХИВАЛА,ИЗУЧАЛА,Я ЕЕ ГЛАДИЛА,А ПРИМЕРНО НА ТРЕТИЙ ДЕНЬ ОНА СТАЛА НА МЕНЯ ШИПЕТЬ,И КОГДА Я ШЛА В СВОЮ КОМНАТУ,ОНА ПОДБЕЖАЛА И СТАЛА МЕНЯ КУСАТЬ,ЦАРАПАТЬ,ЕЛЕ УСПЕЛА Я ДОБЕЖАТЬ ДО КОМНАТЫ...

15.05. ПОТОМ ЭТОТ УЖАС ПРОДОЛЖАЛСЯ И СЛЕДУЮЩИЕ ДНИ,Я НЕ МОГЛА ВЫЙТИ НИ НА КУХНЮ,НИ К ВХОДНОЙ ДВЕРИ...Я БРАЛА ШВАБРУ И ЕЕ ГНАЛА,НО И ЭТО НЕ ПОМОГАЛА...ОНА СТРАШНО РЫЧАЛА,ШИПЕЛА...ПОТОМ МЫ РАССКАЗАЛИ ХОЗЯИНУ КВАРТИРЫ...И ПОСТАВИЛИ УСЛОВИЯ -ИЛИ МЫ ОСТАЕМСЯ,НО КОШКУ ИЗОЛИРУЮТ,ИЛИ УХОДИМ...ОН РЕШИЛ ЕЕ УСЫПИТЬ,С РАБОТЫ Я ВЕРНУЛАСЬ,НА КУХНЕ ВАЛЯЛИСЬ ШПРИЦЫ...

15.05 ПОСЛЕ ЭТОГО СЛУЧАЯ БАБУШКА СИЛЬНО СТРАДАЛА,ВСЕ ВРЕМЯ МЕНЯ СПРАШИВАЛА-ГДЕ МУСЬКА,А Я ОТВЕЧАЛА,ЧТО ЯКОБЫ ХОЗЯИН КВАРИРЫ ПОВЕЗ ЕЕ НА ПРИРОДУ...
Я ДУМАЮ,ЧТО КОШКА ЕЩЕ С УМА СОШЛА,НА ФОНЕ ТОГО,ЧТО ОНА ЕЕ ПРАКТИЧЕСКИ НЕ КОРМИЛА..БАБУШКА ПИТАЛАСЬ ТАК-БУХАНКА ЧЕРНОГО ХЛЕБА И ВОДУ ПИЛА ИЗ КРАНА....Я В ШОКЕ БЫЛА,КОДА ЭТО УВИДЕЛА...А ВНЕШНЕ ОНА ОЧЕНЬ ХУДЕНЬКАЯ БЫЛА, КАК гурченко, и характером на нее похожа...

15.05. она только помнила отдельные моменты в своей жизни - период когда она с отцом жила, и как он ее любил, а про маму у нее плохие воспоминания были...она отца ангелом называла...а мать ее бывало сядет за стол и пьет чай с шоколадными конфетами, а дети ее сидят и смотрят на нее, только чай пьют, конфет им она не давала...

15.05 один раз я с работы пришла,звоню в дверь долго,она не открывает,потом подошла и меня спрашивает,мол кто такая,и стала требовать прописку, до сих пор помню ее слова-что вы делаете в городе Ленинграде без прописки,я требую немедленно предъявить прописку!!

Здесь – занавес.
А у меня – очередной перекур. Книга зашла в тупик. Композиция сломалась. Я думаю – не в последний раз. Это – экспериментальная глава, и поэтому я, автор этой книги – делаю коллаж, вставляю чужие сообщения. Простите меня, люди, или не пишите мне больше ничего никогда. А то я ведь прозу пишу, кабы вы знали, из какого сора…

А ее душевнобольная мать, инсценирующая депрессию, собралась умирать и подарила ей серебряный браслет, кулон из янтаря и колье из чешского стекла – фамильные драгоценности. А ему – пачку долларов и икону Божьей Матери. Он сначала не хотел брать – ни доллары, ни икону. Она, в смысле дочь – сказала, что икону нужно взять, она, как последний представитель фамилии – дает санкцию. Потому что он – как художник-реставратор и регент храма – икону -  отреставрирует и в храм -  отнесет. А на доллары санкции нет, и поэтому они пойдут на развитие современного искусства, то есть – ей.

Все. Перекур.
Съела бутерброд со сливочным маслом, тупо глядя в монитор. До этого выкурила тонкую белую сигарету, последнюю в пачке. Жизнь сломалась пополам. В 30 с половиной лет я ощутила щелчок. Сейчас мне чуть больше. Я пишу это произведение. Чтобы окончательно не сойти с ума.

Она привезла из Питера костюм финской ведьмы. Рюкзак плюс еще один рюкзак, уже спереди, поменьше, чем тот, который за спиной. Тяжело.  Molto pesante. Можно представить, что это – крылья – спереди и сзади. Тяжело.  Molto pesante . Она никогда не попросит помощи – финская ведьма. Дура.

А теперь – немного психологии. Однажды мне, автору этой книги, предложили вести тренинговую группу для домохозяек. О чем говорить с домохозяйками – я не знаю, и не представляю, чему их можно учить. Секретам женского обаяния – да пожалуйста! секретам приготовления романтического ужина с афродизиаками и последующей оргией – да пожалуйста! Как объяснить мужчине, что ему нужно после этого всего еще и жениться – да пожалуйста! Да – смерть! В результате продумывания занятий я врубилась, что мой тип поведения для женщины крайне неправильный. А правильный вот какой. Вернее – их два.
Первый тип.
Она сидит дома. В романтической обстановке, пьет кофе из изящной маленькой чашечки и курит тонкую белую сигарету. Через мундштук – потому что иначе - пожелтеют ее белоснежные пальчики. Она звонит ему:
 - Алло, ты знаешь, со мной случилась ужасная вещь.
 - Что случилось, я тебя слушаю…
 - У меня кончились сигареты… Ты не мог бы мне принести?
 - Я сейчас не могу, я в командировке, за границей.
 - Как? И что – я останусь без сигарет? У меня же тогда начнется депрессия, астма и грипп. Я не могу выйти на улицу, там страшная инфекция. И вообще – очень плохая погода, а у меня из хорошей обуви – только туфельки на высоких каблуках. Я тотчас же промочу ноги, и когда ты вернешься из своей бесконечной командировки – умру у тебя на руках…
 - хорошо. Через 3 часа я буду у тебя.
 За 3 часа он договаривается о расторжении выгодного контракта, садится в самолет и летит в ее белоснежные объятия.
На месте сигарет может быть что угодно.
 - почему мы едем в это кафе, а не в другое, мое любимое.
 - Потому что у меня сейчас почти нет денег.
 - Как? А как же я там буду находиться? Так ведь так накурено… Я умру от астмы.
 - Ну тогда – поехали домой.
 - Домой? Как? Я с превеликим трудом вышла из дома, у меня сегодня была такая жуткая мигрень, я же ужасно, ужасно болезненная. Можешь спросить у моей мамы, как я жутко болела в детстве.
 - хорошо, мы поедем в твое любимое кафе. Все – для тебя!
 - Я уже не хочу в кафе, в твоей машине ужасно дует. И к тому же, опять началась мигрень.
 - Ну как же, ты ведь так хотела куда-нибудь поехать.
 - Ладно, мы уже едем. Если у тебя так мало денег, я возьму единственную чашечку кофе ристретто, и буду пить ее весь вечер. Все будут на тебя смотреть и говорить – какой меркантильный человек. Не может угостить даму.
Он чувствует себя полным уродом, снимает с кредитной карты оставшиеся деньги и покупает ей все. И она приоткрывает свои белоснежные объятия.

Второй тип.
Все начинается с того, что она просит его позвонить. Он отказывается, мотивируя, что у него нет денег. Она кладет ему на телефон достаточно крупную сумму. Он, разумеется, после этого вынужден ей позвонить.
Она назначает ему встречу в дорогом кафе. Он отказывается, опять же  - из-за отсутствия денег. Она обещает за все заплатить. Он вынужден приехать – потому что она очень просит.
Она зарабатывает в 5 раз больше, чем он. О чем напоминает каждые 15 минут, желая купить ему все, по ее мнению, необходимые вещи.
Она тащит к нему домой огро-о-омную сумку с чем-нибудь, как правило – это продукты или вещи для него. Когда он изъявляет желание ее встретить и помочь донести, она отказывается. Мотивируя тем, что у него слабое здоровье. Ты мне нужен для ДРУГОГО!!!
Человек чувствует себя последним чмом и мудаком. Цель достигнута. Теперь она предлагает ему на ней жениться, мотивируя тем, что у такого мудака никогда не будет нормальной женщины. И она – так уж и быть, из жалости – такая добрая, нежная и удивительная – согласна!

В процессе написания этих двух абзацев я подумала – эта тактика работает только но нормальных мужчинах. А если попался – фрик, псих, поэт, музыкант, художник и еще немножко фотограф, актер перформанса, и вообще – придурок, шизофреник и алкоголик. Внимание – эксперимент.

Первый тип.
Она сидит дома. В романтической обстановке, пьет кофе из изящной маленькой чашечки и курит тонкую белую сигарету. Через мундштук – потому что иначе - пожелтеют ее белоснежные пальчики. Она звонит ему:
 - Алло, ты знаешь, со мной случилась ужасная вещь.
 - Что случилось, я тебя слушаю…
 - У меня кончились сигареты… Ты не мог бы мне принести?
 - Я на репетиции. (Читай: пью с друзьями)
 - Как? И что – я останусь без сигарет? У меня же тогда начнется депрессия, астма и грипп…
 - Поди стрельни у соседей. Они- алкоголики, и поэтому ничем никогда не болеют.
 - Как? Я пойду к этим страшным людям?
 - Ну тогда брось курить – на время. Потом опять начнешь.
 - Ты – ужасный, жестокий человек. Я тебя ненавижу.
 - Извини, у нас закончился перерыв, и меня зовут репетировать. (Слышны пьяные голоса и звуки падающих бутылок). Созвонимся позже. Целую, пока.
И пока она кричит, он вешает трубку и возвращается к своим делам.

 - Пригласи меня в кафе?
 - Приглашаю.
 - А на чем мы туда поедем?
 - На метро, разумеется.
- Как? У тебя нет машины? Ну – возьми такси.
 - Я донесу тебя на руках!
 - Да-а? (недоверчиво переспрашивает она, смущаясь его не совсем трезвыми интонациями голоса)
Он, не дожидаясь ответа, берет ее на руки, делает несколько неуверенных шагов и падает вместе с нею в какое-нибудь говнище.
Страшный скандал.

Второй тип.
Все начинается с того, что она просит его позвонить. Он отказывается, мотивируя, что у него нет денег. Она кладет ему на телефон достаточно крупную сумму. Он звонит своим друзьям – алкоголикам, или вообще – другой женщине, как правило – безбашенно-творческой артистке и шизофреничке без пяти минут. И едет с ней, то есть с артисткой куда-то к черту на рога, может быть – к тем же друзьям-алкоголикам. Или вообще сидит дома и пишет картину, книгу или музыку. А телефон тем временем выключен.
А женщина – тем временем -  страдает. И звонит подруге – на него жаловаться. Особенно забавно получается, что подругой является та самая безбашенная артистка, с которой он в данный момент, уже навеселе – куда-то едет.

Она назначает ему встречу в дорогом кафе. Он отказывается, опять же  - из-за отсутствия денег. Она обещает за все заплатить.
Ура! – решает он и его безбашенная подруга-артистка. Хоть поедим, как люди. У меня есть план – говорит артистка. Возьмем с собой одного психа из нашего театра. И нас будет четверо – романтический ужин. Будет такой перформанс. Ты только веди себя с ней нормально, как кавалер, бля, а то я тебя знаю, психа, всю малину испортишь.

Она зарабатывает в 5 раз больше, чем он. О чем напоминает каждые 15 минут, желая купить ему все, по ее мнению, необходимые вещи.
Он забирает все и отдает подруге-артистке. А артистка за одну бессонную ночь превращает все это в сценические костюмы, и они на следующий день играют обалденный спектакль.
Видимо, на этом месте героическая женщина уже начинает замечать подругу-артистку, и что что-то здесь вообще не так. Но – несмотря на это…
Она тащит к нему домой огро-о-омную сумку с чем-нибудь, как правило – это продукты или вещи для него. Когда он изъявляет желание ее встретить и помочь донести, она отказывается. Мотивируя тем, что у него слабое здоровье. Ты мне нужен для ДРУГОГО!!!
А другого не следует – потому что из его комнаты в этот момент раздается голос подруги-артистки:
 - О, как клево, что ты пришла! Спим втроем!
Женщина придерживается более строгих моральных правил. Она – ужасно разозлившись – уходит. Огро-о-омная сумка с продуктами остается у них. Ура!
А что, собственно, она злится? Может быть – они в комнате вовсе не трахались, а репетировали перформанс, рисовали картину, или просто увлеченно спорили. Хотя – правильно злится. Не важно, как распределяется энергия, но связь-то между ними - есть.

Вставной эпизод. История одной певицы.
У нее были родители. Мать – детский писатель. Отец – поэт.
Ей 5 лет. Мать куда-то уехала, оставив ее с отцом. Ночь. Отец работает над книгой. Девочке страшно. В комнате никого. Она плачет. Приходит отец. Берет ее на руки и рассказывает историю – космос, звезды… Когда она станет взрослой, она непременно будет очень красивой и счастливой. И тогда – откроется небо, и к ней прилетит прекрасный принц на голубом вертолете из далекой-далекой страны, спустится по трапу и подарит букет цветов.
Когда певица стала взрослой – и красивой, заметьте,  - она рассказала эту историю своей подруге. Та, тоже артистка, впала в экзальтацию, тут же прослезилась и заорала:
 - Ну что ты сидишь с этими уродами! Тебе же ясно сказали – будет, будет принц! Вот и жди его! А вдруг он прилетит, а ты его не заметишь.
 - Не-е-ет. Он же -  принц, он меня сам найдет. Придет и скажет всем – а ну пошли вон! У меня нет вертолета, я его пропил, нет цветов, потому что я их потерял. И меня есть только трап – и мы по нему влезем на самое небо и будем счастливы, счастливы, счастливы!!!!

Экспериментальная глава закончилась, потому что истекли 3 часа, отведенные на нее. И вообще – ночью лучше пишется, дышится, слышится… Ночью лучше…

Глава 12. Про то, как вернувшись из рая, нельзя пообвыкнуть в аду.
Прошлой ночью…
Заявление.
Мы, творческое содружество не очень зависимых музыкантов – решили сделать трибьют. Одной поэтессе, которой больше нет в живых. У Бога все живы.
Если звезды тычком зажигаются -
значит это кому-нибудь нужно…
Если ангелы матом ругаются –
Так затем, чтоб вам не было скучно.
Единственные ее строчки, которые я помню наизусть. Они даже стали эпиграфом к одной моей песне. А песня сама, кажется, плохая.
Она писала еще – я умру тогда, когда будет 27. Кажется, ей  было чуть за сорок. В раю нам всем будет по 33.
Несколько лет назад она просила меня спеть некоторые ее песни. Потому что ей не хватает голоса. А мне?
Теперь уже точно придется взять ее песни. Взять на себя.
Ее как будто ломающийся голос, без опоры, будто вот-вот прервется и все…
Сказать, что вернувшись из рая
Нельзя пообвыкнуть в аду…
Прошлой ночью я и еще один человек, у которого пока еще есть голос – слушали ее песни и, если бы умели – плакали. А потом, где-то в третьем часу ночи, он сел за рояль и стал тихонько подбирать.
Подайте больному на морфий,
Простите за эти слова…

Да ерунда все эти аккорды, что уж теперь…

Она видит сны. Он и она стоят на крыше. Обнявшись. На самом краю. Внизу бездна – этажи, этажи…Она ему говорит:
 - Я не могу так больше, отпусти меня. Ну… или тогда – женись на мне, чтоб и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии…
 - А что тебе лучше?
 - Лучше, конечно – отпустить.
 - Да пожалуйста!
Он отпускает ее. Она падает – этажи, этажи… Вдруг чувствует – на поясе веревка, страховка, кто-то держит? Поднимает глаза – он стоит на крыше,  смеется, а у него на поясе – другой конец веревки…
Вернувшись из рая, нельзя пообвыкнуть в аду.

А я- автор этой книги, наверное, согласилась бы - на второе. Мало ли, а вдруг все хорошо будет – и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. Стоя над бездной, обнявшись, обычно  - не врут. Хотя точно не знаю – никогда ни с кем над бездной не стояла. Тем более – обнявшись.
Говорят, японцы, когда хотят сказать друг другу что-то важное, садятся – спина к спине. Если уже решился так сесть, значит – точно, скажешь что-то важное.

А вот та певица, помните -  из предыдущей вставной истории про принца, голубой вертолет, цветы и трап -  ей однажды сказала на все на это  - вот что:
  - А может быть он и есть – твой сталкер. Только там что-то произошло, и теперь он какой-то слегка… ебнутый…
Занавес.

Клиническая картина, или предложение.
Два шизофреника, он и она, сидят на питерской крыше. Не знаю, зачем они там находятся, но – происходит следующее. Он говорит ей:
 - Вы знаете, я, кажется, Вас люблю.
- Я Вас тоже люблю (иначе зачем бы я с Вами тут была). Ну и что?
 - Да Вы знаете, что я никого другого, кроме Вас не могу представить рядом с собой.
 - Ну, кроме меня рядом с Вами никого, положим, и нет. Ну и что?
 - Вы понимаете, я хочу сделать Вам предложение, будьте моей женой.
 - А все ли Вы пятеро, или сколько Вас там на сегодняшний момент – согласны?
 - Да, нас пятеро, и мы все на данный момент согласны.
 - Хорошо. Но есть одно маленькое «но». Когда нас было тоже пятеро, Вы мне идеально подходили по количеству субличностей. А теперь нас – шестеро. Появилась еще одна, и она – финская ведьма. Сможете ли Вы полюбить финскую ведьму? Если даже и сможете – я не уверена, что она сможет полюбить кого-нибудь из Вас.
 - Я, я смогу полюбить финскую ведьму! – вмешивается еще один голос.
 - Кто это говорит? – он и она обернулись. Никого.
 - Да здесь я, здесь. Я ангел серого питерского неба. Меня видят только влюбленные.
 - Но мы же и есть влюбленные.
 - Да, но же вы пока разберетесь, КТО ИМЕННО из вас меня видит, вся жизнь пройдет.
Но – я знаю средство. Для того, чтобы стать видимым, я должен войти в кого-нибудь из вас. У Вас, девушка, и так уже перебор, поэтому…
 - И что мне нужно для этого сделать?
 - Это просто. Вот вы сейчас сидите на крыше, свесив ноги, и просто курите. А вот вы делаете очередную затяжку, задерживаете дыхание… Вы только что меня вдохнули.
 - Что Вы наделали! Зачем Вы вдыхаете непонятно что, у Вас теперь выросли крылья, смотрите…
 - Крылья?
 - Ну да, настоящие крылья, как у ангелов за спиной рисуют, знаете… Впрочем. Я сейчас могу Вас сфотографировать, чтобы Вы посмотрели на фотоаппарате, если Вы мне не верите.
Она достает фотоаппарат, щелкает…
 - Да… и вправду, крылья…
 - Вы понимаете, их же теперь ВСЕ ВИДЯТ. Они – есть. И как мы поедем обратно? Нам же на трассе – в таком виде никто не остановит… да и в поезд – не пустят…
 - Подождите. Какая трасса, какие поезда… Мы полетим, полетим во сне. Вспомните про финскую ведьму, Вы теперь тоже можете летать. Вспомните…
  - А что тут помнить, все ясно.
Она наводит объектив – уже на себя, щелчок, фотография – прекрасная женщина с черными, развевающимися крыльями за спиной.
 - Ну тогда – полетели…
Вдох - выдох и… крыши, крыши, крыши…

Один артист пантомимы рассказал мне такой случай. Едут они с театром в автобусе на гастроли в другой город. А их администратор захотел немножко подзаработать, и подсадил к актерам еще группу людей по дороге, уже за деньги. Эти люди пытаются зайти, а администратор произносит:
 - Артисты, встаньте. Дайте людям сесть!
Занавес.

Три перформера, 1, 2 и 3 стоят уже в дверях квартиры одного из них, желая выйти. Тут звонок. Открывает перформер 1, девушка в карнавальной шляпе. Перформер 2 и 3 продолжают молча стоять в прихожей. На пороге – человек приличного вида с какой-то коробкой и листочками.
 - Здравствуйте, вы – хозяева?
 - Хозяева – чего?
 - Как чего – квартиры.
 - ах, квартиры… ну – мы. А что?
 - Да вы не переживайте.
- Да мы не переживаем.
 - У нас тут в магазине – знаете магазин Ашан…
 - Знаем, знаем…
 - Так вот, разрешите Вас пригласить на торжественное событие.
 - Мы пойдем на торжественное событие? (в сторону, обращаясь к перформеру 2, молодому человеку в клетчатом драном пиджаке) А когда?
 - В это воскресенье.
 - А в воскресенье мы не можем, у нас перформанс.
 - Что у вас?
- У нас перформанс, мы артисты, понимаете, у нас театр… абсурда. И все время что-то глючит, и на поверхность выносит… Вот сейчас Вас вынесло, молодой человек.
- Но вы не переживайте, у нас надолго, с 11 утра до 7 вечера.
 - Но мы не переживаем, у нас это тоже надолго, на всю жизнь. И вообще, у нас дела и нет времени.
 - Ну у меня тоже нет времени,  - не сдается человек с коробками, - У меня работа такая.
 - Работа – такая? – спрашивает перформер-1, девушка в карнавальной шляпе. Перформеры 2 и 3 смеются.  – Бросайте нафиг такую работу и займитесь лучше ДЕЛОМ каким-нибудь.
 - А где это я ДЕЛОМ – 50 тысяч заработаю?
Пауза.
 В этот момент один из перформеров, до этого в диалог не вступавший – пронзительно и страшно орет:
 - ЭТОТ МИР – ****УЛСЯ!!!!!!!!!
Молодой человек, скоропостижно собирая коробки и листовки, в страхе убегает по лестнице, освобождая им путь к новым делам.
Занавес.

Автор этой книги окончательно впал в депрессию. Не слушает французский шансон. Не пьет вина – несмотря на то, что оно в холодильнике – есть. Не греет ноги в теплых носках… И еще много-много-много «не».
Зато – есть целая пачка тонких белых сигарет, которые – лепестками – летят себе, летят, как птицы. Финская ведьма, запертая в Питере – гадала на пустой сигаретной пачке красного цвета – любит… не любит. За чем ее и застал некий фотограф с бо-о-ольшим фотоаппаратом и яростной вспышкой. Щелкнул затвором – а она взяла, и растворилась… Вместе с красной пачкой  и кирпичной стеной. Мы полетим во сне…
Обычно, когда люди впадают в депрессию, они делают – что? Собираются в гости. Собирают шумную компанию у себя. Приглашают какого-нибудь одного, по их мнению – нормального человека, и изливают ему душу. Женщины выкидывают старую одежду и отправляются покупать себе новую. Или – наконец-то – назначают свидание самому себе. Но – кажется, самое себя я бы не хотела здесь видеть. Во-первых, здесь холодно. Жутко холодно. Во-вторых, после визита моих друзей – возник очень большой бардак. Не из-за того, что мои друзья его развели, а потому что – в принципе, после визита людей на маленькую территорию – закономерно возникает бардак. И вообще, представляете – приходит тут Я, и видит – Я сижу здесь, за монитором, и пишу все это. А оно скажет – что расселась, все равно у тебя депрессия, и ничего путного у тебя написать не получится. Пойдем-ка лучше погуляем. А я – а я ходить не могу, и не хочу. Потому что все равно придется – возвращаться, возвращаться сюда. И летать тоже не хочу. Потому что – вернувшись из рая – нельзя пообвыкнуть в аду. Кажется, во мне проснулось чуть-чуть жизни и я надела теплые носки. Значит, будет и вино, и французский шансон. И свидание самому себе.
 А человек, который любит меня – слеп... Хотя, что ему, собственно, тут смотреть – женщина средних лет встает с постели утром. Курит. Пьет кофе. Кормит проголодавшуюся за ночь кошку. Принимает душ. Что-то надевает и куда-то идет. Или не идет, сидит дома и что-то делает. Потом вечером – приходит домой, если уходила. Курит. Пьет кофе. Кормит проголодавшуюся кошку. Принимает душ… И так – по кругу все время и всегда. Это хорошо тогда, что он слеп. Он может навоображать себе вместо меня – тако-о-ое!!! А потом вдруг прозреет, а мне тогда придется – соответствовать всему этому. Нет уж.
А человек, которого я люблю – вообще не существует, как не существует то, что находится за спиной. Крылья?
Когда я училась в школе, это было давно, разумеется, у меня был рюкзак. В котором, помимо учебников, были еще и ноты, ноты, ноты…А иногда и еще что-нибудь. Когда рюкзак был очень тяжел, я представляла себе, что я – королева, а за мной пажи несут рюкзак и мешок со сменкой. Королева и… долгий-долгий путь. Можно представлять, если за спиной какая-нибудь тяжесть, что это – крылья. Сейчас взлетишь – и всё!
Дети обычно капризничают, когда хотят спать. Когда у них что-нибудь на самом деле болит – они не капризничают вовсе, они думают – что это вообще – Глобальный ****ец. И так будет всегда. Потому что еще не знают, что за плечом у этого ****еца стоит другой, еще более полный. Кажется, я хочу спать, и поэтому – капризничаю. Я назначила свидание самой себе – и сама же на него не пойду.
Проснулась через 2 часа.
За это время успело присниться вот что. Как будто я рассказываю некой девушке какую-то длинную-предлинную историю своей жизни – очень подробно, с именами, датами и деталями. Девушка уже начинает не понимать – я пытаюсь объяснить. И  все больше запутываюсь. И тут моя подруга, до этого спавшая рядом на скамеечке, просыпается и говорит, что даже она – человек, который в курсе этих всех событий – начинает не понимать. Потому что я, как обычно, вязну в именах, деталях, фактах и прочей дребедени. А суть не передаю.
Да… сон явно в руку, то есть вернее – под руку, под мое замечательное пишущее перо. Здесь уже так все закручено, что сам черт не разберется, кто такие  - он и она, перформеры, писатели, музыканты, поэты, бесчисленные подруги, ведьмы и ангелы. Да я и сама – автор этой книги, боюсь – не объясню вам. Да и надо ли это. Главное, знать, что автор этой книги – я, сейчас 3 часа ночи, и я сейчас пойду в магазин. Самое время!!!

Глава 13. Мистическая. Содержит в себе хорошую историю, которая обязательно случится, и плохую, которая не случится никогда. И ни с кем.
Там что-то произошло, и я теперь могу спокойно пользоваться своим аккаунтом на прозе.ру. И я – вместо того, чтобы идти в магазин – отправила очередную порцию этого произведения – в просторы прозы. Ру. А тот писатель, помните, от лица которого я чуть было по ошибке не опубликовала часть этого произведения – предложил мне соревноваться – у кого там, на прозе.ру -  больше читателей. А я послала его -  в жопу! Мой заказчик не торопится. И поэтому – что нам тогда делить – если наш заказчик не торопится. И вообще мне кажется, что все мы пишем и делаем что-то одно. Поэтому в этой книге нет имен. Чтобы никто не обижался. И не торопился.

Господи, как же неохота идти в магазин в такой холод! А – на-а-адо…

Однажды она пришла в гости к своей безумной матери, долго звонила в дверь, хотя ключи - были – я тут не живу! Потом открыла дверь своим ключом. Ее встретил пронзительно орущий хромой кот, которого несколько лет назад она подобрала и принесла – чтобы у матери был кто-то живой. Кроме нее. Дома никого не было. Она прошла на кухню, заметила там лужу молока и чего-то красного. Взяла первую попавшуюся тряпку, вытерла. Кажется, что-то случилось. В прихожей, где мать обычно оставляла ключи – записка. Каллиграфическим почерком: «Я разбила голову». И больше ничего. Она готова ко всему. Мать будет требовать, требовать, требовать внимания всеми возможными способами. Интересно, у кого быстрее переполнится чаша терпения? Она звонит на мобильник. Не отвечает. Звонит еще раз, звонит, звонит, звонит. Наконец мать снимает трубку. Говорит, что ее везут в больницу.
- Номер больницы? – вопит в трубку она.
 - Не знаю… - отвечает мать своим меланхолично-умирающим голосом.
Короткие гудки.
Она кормит кота, говорит ему что-то долго-долго. Кот успокаивается и мурлыкает. Она запирает дверь и уходит. Когда же переполнится чаша терпения?

Она – жена сталкера. Но – иногда в его зоне что-то глючит, и на поверхность выносит кого-нибудь другого. Весной с ней случился небесный роман. Внезапно и неожиданно. Она уже решила, что в ее жизни все уже было. А вот и не все!!! Эротическая сцена – прямо в прихожей, утром – кофе, чуть больше чем обычно – себе, на двоих. Ее мать, инсценирующая депрессию, каким-то чудесным образом определила, что у нее кто-то появился. И всячески пыталась выяснить – кто же это такой. А она – боялась говорить. Все было как-то слишком хорошо. Казалось – только одно саркастическое слово ее безумной матери – и все разлетится вдребезги. В какой-то момент она решилась, все-таки назвать его имя. Реакция последовала тут же:
 - Так он же – наркоман, алкоголик, ходит с вечно нечесаными и немытыми патлами…
О, сцена-а-арий… Как все это надоело. Матери не нравился никто. То есть как никто. Допустим, жил был человек. Приходил к ней в гости зачем-то или просто так. Все было хорошо. Как только этот просто человек становился Молодым Человеком Ее Дочери, мать не жалела саркастических выражений в его адрес.
В этот раз дочь просто решила проверить. Она знала, что будет все  - строго по сценарию. Но – все равно - было очень противно, противно, противно…
 - А вот мы поженимся назло тебе – и у нас все будет хорошо…
И ушла, хлопнув дверью.
Когда же переполнится чаша терпения?

Она видит сны. Он и она идут босиком по совершенно пустой асфальтированной дороге, вокруг – какие-то одноэтажные дома, в которых, кажется – тоже никого нет.
Он говорит:
 - Я понял, что именно я – тот единственный человек, с которым ты могла бы прожить всю жизнь.
 - А я, может быть – не хочу – жить с тобой - всю жизнь. Впрочем, откуда такая уверенность?
 - Хочешь ты, или нет – но это так. Я все доказал. Учитывая твое математическое мышление, я вывел следующую формулу.
Тут он берет веточку и на обочине дороги, на песке – пишет какое-то уравнение,  со множеством неизвестных. Потом несколько секунд думает и подставляет туда какие-то числа.
 - Вот видишь – все сошлось. Я же говорил.
Она смотрит. И каким-то образом, видимо, таким же, как она обычно считает в уме – интуитивно, но всегда безошибочно,  понимает – что все сошлось.
Утром, уже проснувшись, она пытается вспомнить уравнение и числа, которые он в него подставлял. Может быть – удастся рассчитать все по-другому? Но -  вспоминается только оттенок песка и теплый асфальт под ногами. Может быть – здесь что-нибудь изменить? Или пусть – так…

Кажется, я – автор-пророк. Некоторые вещи из этой книги – сбываются. Например – помните, я писала про психотипы женщин. Там была нервная особа, у которой кончились сигареты. Так у меня они вчера – тоже кончились. Но – это не показательно. Вот другая история случилась – так прям похоже.  Где -  другая женщина, менее нервная, скорее – добрая и терпеливая. Хорошая, положительная женщина, которая ухаживает за мужчиной и приносит ему огро-о-омную сумку с продуктами.
Так вот, мой друг – художник, поэт, музыкант, писатель, фрик и псих – назначил у меня дома свидание девушке, моей подруге. Предлог был такой – надо передать какой-то диск. Так как я, автор этой книги, сейчас нахожусь в депрессии, переживаю состояние нигредо и пребываю в полнейшей интроверсии и аутизме – мне было вообще все равно, что тут происходит. Главное, чтобы со мной особо не взаимодействовали. А ко мне тем временем собрался в гости другой мой приятель, из далекого другого города. Я его очень долго не видела, и ради этого даже на какое-то время решила выйти из состояния. И вот они все – поочередно начали ко мне приезжать. Сначала – один, который привез пиво и, извините – хрен. Хрен – вовсе не в эротическом смысле. И не в смысле – хрен тебе. А настоящий такой хрен, выкопанный им – не много не мало -  на православном кладбище. Другой принес немножко еды. И тут звонит она – что купить? Я честно отвечаю – холодильник пуст и чист, как душа праведника. Мне-то наплевать на это обстоятельство – у меня нигредо, интроверсия, депрессняк и балетная диета. А вот мужики хотят жрать.
- А сколько их у тебя? – спрашивает она
 - Пока два.
 - а откуда у тебя  - столько?
 - Не знаю, сами пришли…
И вот – она приходит и приносит большую сумку с продуктами. Прям как  у меня и написано было!!! Я даже на время вышла из состояния – поела сушеных кальмаров под принесенное пиво, потом были вареники, печеники и прочее. Прощай, печень и балетная диета, встретимся завтра! И посмотрела фильм «Кин- дза-дза».
А он, в смысле, тот, который с хреном – сидел и хрен на кухне – для хреновухи -  перетирал. А на нее даже не посмотрел, а она – красавица ведь, каких поискать!

И поэтому, потому что все сбывается – мне тут уже заказали написать хорошую историю, чтобы она непременно случилась. Примерно такую.
Через пять лет их проекту дали большой грант. Потому что решили, что синтез искусств – визуального, пластического и музыкального – самая модная и прогрессивная нынче тема. На вырученные деньги она поместила свою безумную мать инсценировать депрессию в престижный санаторий в Крыму, а они начали работать над новой программой, чтобы выступать по всему миру. Еще через полгода они поехали во Францию, дали серию концертов и все им аплодировали – ах, эти замечательные русские! Человек, который любит ее – смотрел трансляцию в Интернете, тоже аплодировал и чокался с монитором. Во время одного из банкетов в их честь – она и ее коллега, перформер, а также – красивая женщина,  познакомились с французскими гомосексуалистами и заключили с ними фиктивный брак. С целью получить французское гражданство, разумеется. А два других музыканта познакомились с двумя очаровательными француженками и увезли их к себе на холодную родину. Француженки вскоре замерзли и вернулись обратно. Проект необратимо распался. Девушки, ставшие фиктивными женами гомосексуалистов – пытались что-то сделать в дуэте, но – кому во Франции нужен русский дуэт. А грант тем временем – закончился. Гомосексуалистами надоело быть гомосексуалистами, они нашли себе двух толстых американок, подали на развод и уехали в Америку. Русских актрис пригласили в модный театральный проект – стоять на улице золотыми статуями. Но – наступила зима. Несмотря на мягкий климат – стало холодно. Стоять-то приходилось на улице, в обнаженном виде. Бутафорское золото не греет, а золото в карманах  стало подходить к концу…
Ой, забыла, мне ведь заказали – хорошую историю, с хорошим финалом. А из-за дурацкой моей депрессии – все неотвратимо близится к краху!!! Но я, как автор повествования – этого не допущу! Нужно выкурить тонкую белую сигарету, и обязательно написать счастливый финал.
Допустим, такой.
Отчаявшись, она вспомнила – есть, есть человек, который любит ее. От этой мысли становилось теплее и теплее стоять на холодной парижской улице – замерзающей золотой статуей. Она думала, думала, думала – если ты жив вообще, услышь меня, сделай что-нибудь, пожалуйста… Морзянка замерзающих рук, судорожные точки-тире… Звук выпадающего откуда-то небольшого металлического предмета.
 - Бля… ну и холодно тут у вас. А еще Париж называется. И как вы тут вообще – живете.
Он стоял – живой такой совсем, настоящий – рядом с ними на парижской улице, заметьте – в ее кожаном плаще.
 - А какого хера ты опять надел мой плащ. Я же тебе сказала – никогда, никогда не бери мои вещи, ты их вечно или теряешь, или пачкаешь…
 - А в чем я, по-твоему, должен был материализоваться в городе Париже? У меня ничего ведь нет. Вообще ничего. Нормального. Не мог же я в своем помоечном рванье позорить нашу державу. Вот я и надел твой плащ, тебе что – жалко? Смотри, как сидит!
 - Если ты такой умный, что телепортировался сюда, так забери нас как-нибудь отсюда. А то что-то надоели эти не в меру затянувшиеся гастроли…
 - Ну – полетели!
Он щелкает пальцами. И – они все трое оказываются в ее московской квартире. Он – в ее кожаном плаще, а они – как и были – обнаженные золотые статуи.
 - Ура! Я – дома! Ныряем в ванну с растворителем, и ну ее, всю эту бутафорию!
Через полчаса они сидели на кухне в теплых носках, свитерах и шарфах по самые брови, курили и пили кофе с корицей.
 - А я же ведь не сюда хотела, а в Питер. Хотя – здесь тоже – хорошо,  - сказала подруга, перформер и вообще – красивая и интеллигентная женщина.
 - Да пожалуйста,  - говорит он,  - только пусть она теперь щелкнет пальцами.
 - Почему я-то? Я, конечно, тоже умею, но…
- Потому что только ты можешь материализовать своего фиолетового питерского ангела со стены– ты ведь его нарисовала. А меня он не слушается – на хер посылает, да еще и крыльями своими дерется…
Она щелкает пальцами, и действительно – со стены сходит фиолетовый ангел, отряхивается и недовольно произносит:
 - Накури-и-или здесь, хоть топор вешай… Что – надоела вам Франция-Венеция-Греция? Ностальгия замучила?
 - Вот… Он опять ворчит, домой, поди, хочет…
 - Конечно, хочу. Наконец-то вы поняли, что дом у меня – там. А не здесь, с вами.
 - Хорошо, лети, конечно. Только вот такое дело – вот эту девушку надо тоже – в Питер отправить. И как-нибудь все устроить, чтобы ей там – хорошо было. Ты же, все-таки – ангел, как-никак. Хотя, ей там и так хорошо будет. Она давно туда хотела.
 - Только крылья ей нужны – такие же, как у меня. А- то как мы полетим?
 - Сейчас нарисуем.
Быстрый взмах кисти по воздуху – и все, крылья, крылья!!!!
 - Ну тогда – полетели!
Два силуэта в предрассветном небе.
Ни слова, ни строчки вслед…

Вот, хотела написать хорошую историю. А, кажется – она не получилась – хорошая. Вернее, может быть она такая – только для меня. Потому что именно для меня – нормально, когда все заканчивается там же, где и начинается. Круговая композиция. Важен процесс, а не результат. Процесс происходил-происходил, корабли лавировали-лавировали. Да не вылавировали. Здесь все время что-то происходит. Рояль – творческая лаборатория, компьютер – его заменитель. Во время последней гастрольной поездки, из которой вернулась я, автор этой книги (а не Она – лирическая героиня) – в первый раз не хотелось возвращаться домой. Там ведь опять будет то же самое. И везде все то же самое. Человек, который у меня вписывался, дал нам в дорогу 4 аккуратненьких бутерброда. А когда я вернулась, проснулся аж в 7 утра и напоил меня чаем. Какая редкая самоотверженность, я бы так не смог)) А другой человек, который тоже у меня вписывался, оставил мне 3 сигареты Winston и историю про «матрас» амитриптилина, который берег на особо крайний случай.  Особо крайний случай – это если он влюбится. Тогда он будет пить портвейн и закусывать его тем самым матрасом. Чтобы – забыть. Так как у него сейчас нет ни амитриптилина, ни портвейна – значит, он точно влюбится в принцессу, и не забудет ее никогда.

Кажется, я начинаю влюбляться в персонажа своей же книги.
- Дура, он же – вымышленный!
- Ну и хорошо – он будет все делать так, как я ему напишу.
- И когда тебе это надоест? Или – иссякнет фантазия, и все пойдет по второму или третьему кругу?
- Нет, не пойдет. Фантазия, положим, так быстро не иссякнет. Я издам эту книгу, все будут ее читать и плакать. Некоторые посредством нее вылечат бессонницу и геморрой…
 - А геморрой-то как?
- Ну, геморрой, допустим, возникает от сидячей работы. Человек, прочитавший эту книгу, бросит работу, семью и прочие социальные институты, сойдет с ума и пойдет по дорогам. И тут уж не до геморроя.

А персонажу, в которого я, автор этой книги, начинаю влюбляться – я придумаю какую-нибудь хорошую-прехорошую историю – с хеппи-эндом и звоном свадебных колоколов. Или несколько хороших историй, и пусть попадает, в какую хочет. Куда угодно, только не в историю моей жизни.
У нас ведь театр абсурда, может произойти все, что угодно. Первый звонок и – первая история.
Он шел по длинной-длинной дороге, которая привела его в храм. А в храме, как известно – с потолка льется дождь, все время и всегда идет дождь. И стоит девушка с золотистыми кудрями, в большой белой шляпе. И поет. Он понимает, что это – она, девушка его мечты. И…
Блин, я не знаю, что писать в этих случаях. Может ведь быть все что угодно. Она, допустим, могла просто его не заметить. Хотя нет, заметить его она должна. Многие девушки ходят в храм не только разговаривать с Богом, но и знакомиться с кем-нибудь приличным – чтобы потом выйти за него замуж, чтоб он не пил, не курил и цветы всегда дарил, с утра и до ночи. Здесь должна уже задуматься я – а является ли персонаж моей книги – тем приличным, о ком мечтает данная золотокудрая дива? Конечно же  - да. А если нет – мы просто что-нибудь еще поменяем, развернем – и она его заметит, и раскроет ему свои объятия. А может быть – как раз он -  пройдет мимо. Хотя – как можно пройти мимо храма, в котором прямо с потолка льется дождь. Все время и всегда идет дождь. И не заметить девушку в большой белой шляпе, с золотистыми кудрями, да еще и поющую. Хотя – он мо-о-ожет. Что я своего персонажа что-ли не знаю.
Оставляем финал открытым – здесь читатель может придумать свое продолжение, какое ему больше по душе.
Пока в храме с потолка льется дождь, напоминаем, что у нас есть еще и женский персонаж, то есть Она. Может быть, для полноты картины придумать историю еще и ей? Только, чур – хорошую-прехорошую. Чтобы над ней никто не плакал. Никогда.
У нас ведь театр абсурда, а Она – жена сталкера. Если даже она и попадет опять в очередную историю, он вернется к ней из своего длинного-длинного путешествия, скажет – а ну пошли все вон! И они будут жить долго и счастливо.
А вот и история.
Однажды она влюбилась в человека, которого раньше не замечала. А тут заметила. И знаете – после чего? После того, как он ей построил в квартире второй этаж, о котором она очень долго мечтала. Она подумала – какой приятный человек, почему бы в него мне не влюбиться. Ведь никто еще никогда не строил в ее квартире второй этаж…
Тьфу, меркантильная какая-то у меня героиня. Хотя – нет, вовсе не так. Она подумала – если человек готов ради нее на то, чтобы – РАЗДВИНУТЬ пространство – потому что потолки у нас, сам знаете – какие. Там не то что второй этаж, шкаф нормально не поставишь. Так вот – если человек, которого она до этого раньше не замечала – готов ради нее раздвинуть пространство – то это – дорогого стоит. И вот она влюбилась.
Блин, я не знаю, что писать в таких ситуациях. Мне не хватает общей эрудиции и элементарного жизненного опыта.
Во-первых, мне никто никогда в моей квартире не строил второй этаж. Один человек хотел там сделать ремонт – но это произошло как раз в тот момент, когда я с ним вдрызг разругалась. И поэтому ремонт мне он не сделал. Вот если бы я была бы умнее – я подождала бы, пока ремонт не закончится. А ремонт в наших жизненных условиях – занятие вечное и бесконечное. И мне бы тогда пришлось жить с ним всю жизнь – ждать, пока все закончится. Memento mori? А вот другой человек мне прибил в прихожей зеркало, найденное, разумеется – на помойке. Это, конечно же – тоже способ раздвинуть пространство, но это же не повод в этого человека – влюбляться.

И вообще – я не знаю, что еще можно писать. Все уже написано. И постмодернизм – это только перестановка цитат. Эта книга – ясное дело - шедевр постмодернизма, бриколлаж, состоящий из цитат и аллюзий. Досье на самого себя.
Человек, который у меня сегодня вписывался, оставил мне сигареты Winston. Дело вот в чем. Уже неделю я, автор этой модной книги, пытаюсь бросить курить. И достигла некоторых результатов. Во-первых, один человек, который стал в какой-то момент курить вместе со мной – тоже перестал. Во-вторых, мне удалось уменьшить дозу употребляемого мною никотина в 4 раза. Если я курила в день примерно 20 сигарет, то есть пачку, то теперь я курю – несколько, не пачек – несколько, а сигарет. Я подумала – курение убивает аппетит и депрессию. Не совсем убивает – депрессия все равно есть, потому что осень. И аппетит – потому что холодно. Хотя – если бы другой человек, который у меня вписывался, не принес бы продукты и не приготовил их – еды бы в доме – не было.
А сигареты, тем временем – есть. И лежат на столе. И ждут меня. Я – несчастный бросающий курить человек – сейчас пойду и покурю одну из них – через длинный мундштук. А то я ведь – писательница, поэтесса и актриса – ах, Ваши пальцы пахнут ладаном… а мои табачищем воняют, непорядок. Вот поэтому и – мундштук.

Я, автор этой книги – за неимением ничего, выкурила половину беломорины из запаса для психопатов, бросающих курить или не купивших вовремя сигареты. Мои пальцы теперь не пахнут ладаном, и я – не роковая женщина. Пошли все вон!

А она тем временем придумала хитрый план. Ее безумная мать, инсценирующая депрессию, неоднократно ей говорила – выходи замуж, рожай детей. Когда она намеревалась сделать что-то из вышеперечисленного – матери это крайне не нравилось, и она устраивала разные представления. Это – преамбула, чтобы все стало понятно, или еще более непонятно. И еще ее мать говорила – устройся на работу, на нормальную работу, как люди. Как люди – это официально, по паспорту и трудовой книжке, со свидетельством медицинского страхования – чтобы клиентов и сослуживцев СПИДом вдруг не перезаражать, и каждый месяц – зарплата, умеренная и стабильная. И так каждый месяц. И так каждый день, час, минуту и …
И вот – она решила хоть раз в жизни спокойно придумать не сказку, а просто – обычную историю. Про то, как она устроилась на работу, обычную работу – с зарплатой и соцпакетом. Это тебе не на парижской улице золотой статуей стоять – тут должна быть подготовочка основательная. Нужно знать законы социального взаимодействия и им безошибочно следовать. Нет, на такую работу она устраиваться не собиралась – просто собиралась ее придумать. А деньги – сами, как это всегда и было – откуда-нибудь сами появятся. А чтобы мать поверила, она решила проиграть хотя бы один день из жизни человека работающего, женской особи.
Итак, один день из жизни женщины, работающей на работе с зарплатой и соцпакетом.
Она (женщина) просыпается утром. Она – одинокая женщина, которая устроилась на работу с зарплатой и соцпакетом, потому что у нее нет мужчины, который бы ее содержал. Даже если бы был такой мужчина, она бы все равно устроилась на работу. Потому что дома – скучно. Можно сидеть и созерцать мужчину. Но – это тоже скучно, да и не всегда возможно, он же  - работает. Можно вести хозяйство. Это чуть повеселее – помыть, допустим, пол, или посуду. Перевесить ковер с одной стены на другую. Выбросить шкаф и купить вместо него другой – купе с бо-о-ольшущим зеркалом. А потом и этот – выбросить на помойку (я, автор этой книги – подберу, а то мне – надо). Так вот, о чем это мы. Женщина, одинокая, устроилась на работу и встает рано утром. 7 утра. Зима. Темно, как в жопе негра, ой, извините, нет, это не в стиле данного повествования. Просто темно. Она пьет кофе, моет голову над ванной – надо быстрее, опять проспала. А с грязной головой – нельзя, сослуживцы зачмырят. Душ принять не успевает – дезодорант с резким модным запахом. На вешалке – одежда из бутика, которая скоропостижно надевается, ой, колготки поехали… Пальто и шапочка со снежинкой. Заснеженная улица и люди с заснеженными заспанными лицами. Метро. Реклама. Нам опять навязывают какой-то образ жизни – на секунду включается критика в ее мозгу. И выключается.
- Вы сейчас выходите?
Выходит. Толпа. Пробка. Эскалатор. Медленно. Опять вагон. Реклама. Навязывают какой-то образ жизни.
- Вы сейчас выходите?
Критика выключается.
Работа. Сегодня вовремя. Привет. Монитор. Интернет. Макияж. Маникюр. На месте? Перекур. Обед – в пластиковых контейнерах. Это – соцпакет. Питание из ресторана. Суп, макароны и котлеты – для улучшения фигуры. Перекур. Конец.
Звонок по телефону.
 - Алло? Мы встретимся?
Он и его машина. Малиновые цветы с золотой каемочкой, кажется, даже розы. Ресторан (примерно тот же, откуда и соцпакет). Кино (такое же, как и ресторан). Секс (такой же, как ресторан, кино и соцпакет)
Утро. Кофе, немного больше, чем обычно - себе…

Ну вот. Примерно так. Для успокоения безумной матери и ее хронической депрессии – вполне. Все, как у людей. Ура!
И  - слава Богу, что это – не настоящая история, а выдуманная. Которая никогда не произойдет ни с одним персонажем этой книги. И ни с одним из ее читателей.

Глава 14. Содержит в себе письмо, которое никогда и никому не будет отправлено, легенду про поход за горизонтом и историю одного музыканта про скрипку. И еще, автор этой книги в момент написания именно этой главы пытается бросить курить. Поэтому за написанное в ней ответственности не несет.
Я, автор этой книги, предложила одному человеку, автору другой книги – переписываться бумажными письмами. Потому что мейл глючит и ничего не доходит. А он написал в ответ – лучше хором. Да, вообще правильно – размножить здесь побольше субличностей, и пусть они всем хором идут и пишут друг другу письма.

Говорят, перед выходом на задание разведчики пишут письма родным и близким.
Ваш выход!

Несуществующее и никогда не отправленное письмо родному и близкому человеку, впрочем, также не существующему.
Пустая, холодная комната. Черная кошка идет по диагонали – к тому месту в углу, где сижу я и пишу все это. Мерзнут кончики пальцев. Открытая клавиатура фортепиано. Зачем-то оставила свет в коридоре, а в кухне на окне – горящую свечку - видимо, чтобы было не так холодно. Сейчас 7 часов вечера. Беломор через длинный мундштук. Bella amore. Как в песне – он хотел быть один, но не смог быть один. Хотя – с людьми было бы еще тяжелее. Это просто осень. Кусочек неба. Кошка настороженно ждет. Мой заказчик не торопится. И поэтому я могу заниматься всякой ерундой – сколько душе угодно. Наступил тот момент, когда работа приносит больше удовольствия, чем просто обычная жизнь.
Засим остаюсь вечно Ваша … вечно…

Ее бабушка рассказывала истории. Например –про то, как они с братом ходили за горизонтом, то есть – горизонт искать. Они взялись за руки и просто пошли – по дороге через поле, через лес. Горизонт все никак не приближался, иногда и вовсе пропадал. Они шли и шли по дороге, начинало смеркаться. А тем временем родители их хватились и отправились за ними – по той же дороге, за горизонтом. На телеге отвезли обратно. А если бы не появились взрослые – ее бабушка, тогда – маленькая девочка и ее брат – так бы и шли за горизонтом. Взявшись за руки…
Пожалеть, простить и обрадовать
Яркой кровью замерзнуть на льду,
Ничего мне больше не надобно -
Я за горизонтом иду.
Заплатить за все по-хорошему,
Засверкать гнилушкой на пне,
Все, что было – зимой запорошено,
Я один, мое пламя во мне.
Отрастить подлиннее волосы,
Отпустить переулком беду,
Мне чужого не надобно голоса -
Я за горизонтом иду.
Отобрать - не мытьем, так катаньем,
Свою горсть драгоценных камней,
Мое счастье забыто - загадано,
Я один, мое пламя во мне.
Отпустить свое счастье по миру,
Изорвать рубаху в бреду,
Никакого не надобно номера –
Я за горизонтом иду.

Что не надо - сгниет белым саваном,
То, что надо оставлю в цене,
И шепчу я -  заклятием на воду -
Я один, мое пламя во мне…
Потом один человек спросил у нее – как это – за горизонтом идти? За линией горизонта? А ей было непонятно – ведь за горизонтом можно идти только так – по дороге, через поле и лес. Как за солнцем. Пока никто не остановит и не увезет обратно, в исходную точку.


А вот эпизод из жизни перформеров.
3 перформера шли по улице. Вдруг у одного из них материализуется в руках пакет с печеньем и он (в смысле – перформер, не пакет же) угощает двух других.
 - Откуда у тебя это печенье?
- А ты как думаешь?
- С помойки?
 - Конечно. Помоечка, кормилица, матушка… У нас ведь все с помойки – реквизит, декорации. Почему бы и печенье не взять?
 - А, может быть оно – плохое?
- Нет, нормальное. Я только что попробовал.
 - Ну, это не критерий.
 - Не критерий, зато – инициация. Кто не съел – тот не перформер.
Занавес.

А это другой эпизод.
Один перформер звонит другому перформеру, который в это время находится в процессе зарабатывания денег. То есть зарабатывает деньги, как может.
 - Алло, ты меня слышишь, там та-акая помойка! Там укрывной материал, знаешь, такой, с кружочками, которые лопаются, если нажимаешь. И его – много-премного. И еще – там лаки, краски всевозможные… Приезжай срочно и забирай, мне все не унести.
 -  Я не могу сейчас, я работаю.
- Что ты делаешь?
 - Ну работаю, деньги зарабатываю.
 - Да бросай это занятие, и приезжай срочно. Тут – такой материал, полиэтилен с кружочками. И его – много!
 - А как же деньги?
 - Да нахрена нам деньги! Все – бесплатно.
Занавес.

Еще одно лирическое отступление про политику и секс.

Преамбула. Я бросаю курить. И теперь стала вести дневник бросающего курить человека. Куда я всю рефлексию по этому поводу и сливаю. И про депрессию там пишу. Только слог у меня испортился чуть-чуть. Потому что там – для себя. Нет… Что – для себя надо – кое-как? Это то же самое, что по дому, когда одна – ходить неизвестно в чем и не умываться. Хотя – когда у меня депрессия – я так и хожу по дому. И пишу также.

Про политику.
Наше замечательное государство борется с курением. И курильщиками. Везде реклама. Ну и хрен с ней, с рекламой. На Украине приняли закон о том, чтобы не курили в поездах дальнего следования. А я все равно – курила! И упала в обморок, в первый раз в жизни. Подруга моя подумала, наверное, что я Богу душу отдам. Я сама чуть было так не подумала. А потом опять – курила.
Говорят, что скоро выйдет закон о том, что нельзя курить в подъездах. Ну, будут курить дома, как я. Пусть все воняет табачищем.
А еще – запретят курить на улице. Как пиво пить, в свое время – запретили. А ментикам-братикам – радость! Лишнюю денежку в карман положить.
И цены на сигареты под это дело – взвинтят. Сигареты, которые я обычно курила – подорожали уже на 3 рубля. И это – только начало.
У меня на эти вещи – протестное поведение включается, мне стыдно быть – хорошим. Если девушка не курит – уже – хорошая. Я провела статистику – обычно мужикам нравятся некурящие, толстые женщины с длинными волосами. Я курю, худею и стригусь наголо. Мне стыдно быть хорошим! Хотя – сейчас я веду себя совершенно противоположным образом. Я бросаю курить. Потому что замучила мигрень. Следовательно – возможно, поправлюсь. Тогда мне будет нечего носить, потому что все вещи, рассчитанные на меня толстую – я выкинула. И ращу волосы, потому что дело к зиме, и мерзнет голова, с курением это не связано, хотя... Ага, от меня не будет вонять табачищем, я накуплю себе гламурных шмоток, потому что в старые, нормальные – не влезу, отращу длинные романтические волосы. И кто-нибудь на мне женится. Сначала – деньги, а потом – дети. Утром деньги – вечером – стулья.  Осталось родить сына?
Вот государственная программа – стоит только один шаг в ее сторону сделать, так сразу и все остальное последует. Не дождетесь!
Сегодня в библиотеке я нашла гламурный журнал, а там статья с советами. Как бросить курить?
Один из них – меньше общайтесь с курящими людьми. А если мои друзья, которых я люблю и хочу с ними быть – курят? Послать их нах… и общаться с мудаками, только потому, что они – не курят?
Найдите сигаретам адекватную замену – выйдите в соседний отдел поговорить с коллегой. И еще что-то, я забыла что. Кофе и булочка адекватной заменой не являются. А общение с коллегой, значит – является. Ну правильно – кофеин и углеводы тоже вредно. А коллега – это хорошо.
Я вот заметила, что если куришь сидишь, тебя никто не побеспокоит. А вот если чай пьешь, или разговариваешь с кем-то – тебя побеспокоят, еще как побеспокоят, да еще и скажут, что ты ничего не делаешь. А вот куришь  - значит, чем-то важным занят.

А вот про секс.
Я подумала – хорошая разменная монета. Мой молодой человек – должен… а вот с какого момента становится – должен? С того самого, как? Переспал со мной – теперь ты тут не гость, помой за собой посуду, и мусор вынеси. Дай денег, ну мне нужно… (произносится капризно) Чуть позже – «дай денег» звучит более требовательно – на хозяйство.
Будешь бухать, торчать, орать… (далее по списку)  - не дам. Все, я обиделась и этой ночью сплю в поясе верности.
Моя девушка должна… Это кто тебе звонит? Что это на тебе надето? Брось курить немедленно! Приготовь мне завтрак! С какого момента – должна? Здесь у женщины больше прав. Можно сесть в капризную позу и не давать. А потом – дать, так уж и быть. И исчезнут сами собой все вопросы – мало ли кто звонит, лучше есть вкусный пирог вместе со всеми, чем черный хлеб в одиночку. Да, звонят ее стопятьсоттысяч любовников – хорошо, значит  -  достойную женщину я выбрал, большинство поддерживает. Да, дорогая, на тебе – самая лучшая одежда, которую можно себе представить! Тебе завтрак – в постель? Зажигалку? Вот после этого всего, наверное, – можно дать. Но только так, без энтузиазма))
А ведь можно попросить человека – сварить кофе, выбросить мусор, помыть посуду и приготовить еду – просто так. По любви.

Ей приснилось, что свечка погасла. Погасла – и все. Может быть – ждать больше -  некого?
Или – наоборот. Кто здесь?

Вставной эпизод. История одного музыканта.
Жил был один музыкант. Был он необычайно талантлив, играл на всем, что звучит, пел, танцевал и даже рисовал. Имел абсолютный слух, и, наверное, покорял девушек тем, что раскладывал на ноты автомобильные гудки.
Однажды его попросили поучаствовать в танцевальном перформансе в качестве танцора – уж больно фактурной внешностью он обладал. А он и говорит – не хочу танцевать,  хочу – петь. И не что-нибудь, а песни своего сочинения. А то что они пропадают. А так вам будет танцевать не скучно. Артисты ему говорят – нам и так не скучно, ты лучше – танцуй, уж больно внешность у тебя подходящая. А если ты хочешь уж музыкантом себя показать – лучше играй на скрипке. А то песни-то здесь каждый горазд петь – что, открыл рот и пой. А вот на скрипке. На что он и отвечает – не буду играть на скрипке, надоела она мне. А скрипка-то у него была не простая, а с секретом. Лежит она в чехле, пылится и слышит, что про нее говорят. И затаила она зло на своего хозяина. А хозяин ее пришел домой после очередного гуляния, не очень трезвый и спать лег. И снится ему сон. Или не сон? Белая фигура выходит из лунного луча. Стелется по комнате. Открывает скрипичный чехол – тихонько лязгают замки.
 - Что, не жалует тебя хозяин?
- Да, забыл он меня, говорит – надоела. Не любит больше. А я от этого – чахну. Я – петь хочу. А лежу в этом грязном, пыльном чехле. Как в темнице. И ладно бы он хотя бы со мной – разговаривал. Так – нет. Садится и поет свои песни, а мне от них еще тошней – уж больно грустные они. И смычок мне сломал.
 - Ну ничего. Сейчас мы его проучим. Было у него много талантов, один останется – на скрипке играть. Да так, что у любого душу вынет. Как только ты захочешь петь, просто вспомни мои белые тонкие пальцы. И в этот момент, что бы твой хозяин ни делал, где бы он ни был – все бросит, с края света вернется, достанет тебя из пыльного чехла, и ты будешь петь, петь, петь… Прямо, как сейчас.
Белые тонкие пальцы берут запыленную, видавшую виды скрипку. Белая тень уже на окне и длинная-длинная летящая мелодия…
Он просыпается – что за чертовщина. Какая еще тень… Скрипка… Давно я что-то не играл. Посмотреть что ли, как там скрипка. Лежит на полочке – так там, наверное, пыли полно.  Подходит ближе - а на чехле – ни единой пылинки…

Глава 15, в которой, среди прочего, упоминается о том, что когда-нибудь это все закончится, Он вернется из своего длинного-предлинного путешествия к Ней, разумеется, и скажет: «Пошли все вон. Гаси свет.»

В этой книге нет, не было и не будет имен. Уже 2 человека узнали в персонажах себя и обиделись на автора, то есть на меня.
Ее подруга, та, которая вышла замуж и переехала в Питер – не потому что Питер – это Питер, а потому что там квартиру купить дешевле было – написала ей сообщение в контакте. И оно долетело сквозь питерскую и московскую осень. Через все пути на свете шло письмо домой. Так дешевле – совсем бесплатно. Звонить – долго и дорого. А еще и обязывает.
 - А ты не хотела бы поработать в детском саду или в школе? Музыкальным руководителем. Мне вот недавно зарплату дали, вместе с премией, 17 тысяч. У тебя же это хорошо получалось, когда мы практику во время учебы проходили.
Она отвечает. Отметим – в этот момент она бросает курить, не высыпается, работает частным преподавателем и готовится к очередному концерту.
 - За 17 тысяч? А если – обстоятельства, гастроли, концерты? Я понимаю – тысяч за 50 себя в рабство сдать. Вот, может быть, под старость, когда здоровья уже не будет заниматься театром, музыкой и другими интересными вещами – тогда я об этом подумаю. Для нормального человека такая работа – это – конец.
Подруга что-то еще написала про талант, про признание после смерти и еще какую-то пафосную белиберду. Она не ответила. Es ist zu kalt.
Другая подруга, тоже стародавняя, и тоже -  из музыкального училища, после развода снимала комнату у ее безумной матери. Мать инсценировала депрессию менее интенсивно, и проживание с ней разведенной молодой особы было возможно. Подруга вставала, тщательно гладила всю свою одежду, красила ногти, долго-долго наводила макияж, пила чай и шла на работу. Каждый день, в одно и то же время. Она, то есть подруга – хотела вернуться к мужу. Мужу было, похоже, все равно – вернется она или нет. Через полгода подруга уехала домой, в маленький городок в Подмосковье. Где устроилась на такую же работу, только за меньшие деньги. И изредка звонила ей и ее безумной матери. Однажды ее безумная мать позвонила всем своим знакомым, чьи телефоны были в записной книжке с просьбой отправить ее в психбольницу. Подруга, нежная и трепетная – позвонила ей и сказала об этом. Она в очередной раз попросила прощения за свою безумную мать.
 - А почему ты не хочешь ее отправить в психбольницу?
- Не хочу. Потому что она – моя мать.
 - Но – там же проведут лечение.
 - Лечение? У тебя высшее образование, звание кандидата наук. Какое лечение они могут предложить? Прости, но я не понимаю – ты это вообще – серьезно?
Подруга верила в пользу медикаментозного лечения, несмотря на высшее образование, и с огромнейшим трудом полученное звание кандидата психологических наук. После развода она принимала седативные препараты, вызывающие торможение аффекта. Видимо, поэтому она так тщательно гладила свои вещи перед уходом на работу. Так легче – принял вкусную таблетку, и все – хорошо.
 - Ну ты понимаешь, что это все – твои и ее проблемы. Вы их сами и решайте.
- Мы и решаем. Большое спасибо за участие.
И зачем вот за несколько дней до этого разговора спрашивать – чем помочь? Для приличия – мы подруги? Нет, не надо иллюзий… Холодно. Es ist zu kalt. Свечка на окне горит. В чашечке из Икеи. От нее, как будто, теплее. Когда-нибудь это все закончится, он вернется из своего далекого путешествия и скажет – пошли все вон! Гаси свет…

Кабы вы знали, из какого сора растут стихи… Проза моя растет и множится. Один человек предложил писать уже за деньги. Только он еще не видел, что я пишу – бесплатно. Вот это. А за деньги надо – про начало 20 века, научно-популярный роман. Начало 20 века я люблю! И хотела бы там оказаться… А что, собственно, там? Блок вот писал:
И встретившись лицом с прохожим
Тому бы в рожу наплевал,
Кабы желания того же
В его глазах не прочитал.
И здесь – то же самое. Может быть – никотиновая абстиненция дает о себе знать? Вчера стрельнула сигарету у какого-то мужика с испитой рожей. А он у меня спрашивает – 18 есть?  Да мне – 118,  - отвечаю я. Закуриваю. Холодно. Es ist zu kalt.
И встретившись лицом с прохожим…

Я придумала название для своего дневника. Дневника бросающего курить человека. Это – цитата, как и нужно – в постмодернизме. Называется пока так – легкий способ бросить курить. Уже 2 недели  я курю от одной до 5 сигарет в день. Вместо обычной пачки. Бессовестно стреляю у всех. Нужно помогать людям делать добрые дела!
Так как это дневник – я пишу туда некоторые вещи, которые всем вокруг знать не обязательно. Я решила так -  если я так и не брошу курить – я отправлю этот дневник в просторы Интернета. Там у всех есть имена. Свои. Пусть тогда думают обо мне, что хотят.
Хотя – с моей жизнью и её укладом - ничего нельзя планировать. Все получается вовсе не так, правда, иногда – даже лучше, чем задумывалось. Скажи спасибо, что жив.

Это-  модная книга. И чтобы ее было интересно читать я, как самая мудрая женщина писатель, расскажу, какие женщины обычно мужчинам нравятся. Я об этом уже писала – но напишу еще раз – рассчитывая на не очень внимательного читателя. И еще – повтор – это великая вещь. По социологическому опросу, проведенному не скажу кем и не скажу где – то есть мною среди своих знакомых, обычно нравятся особи с 5ым размером груди, тонкой талией и длинными волосами. Тонкой талией можно пренебречь, главное грудь, чтобы было межсисечное пространство. И – некурящие. Хотя… Один человек искренне считает, что если девушка не курит, она все время пилит своего благоверного, чтобы тот не курил. Кажется, есть множество других поводов, кроме курения, зачастую – более важных. И поэтому ему нравятся курящие девушки, с межсисечным пространством и с длинными волосами. А некоторым – по такому же принципу – чтобы не пилили – нравятся пьющие женщины. Расскажу вам историю одной супружеской пары. Персонажей тоже будут звать Он и Она, потому что их имен я не знаю. Да и знать, вообще-то, не хочу.
Он и она познакомились, вступили в романтические отношения и поженились. Он до свадьбы – был более-менее приличным человеком и не пил. А потом – стал. Она – вместо того, чтобы его пилить за пьянство непросыхающее– начала пить вместе с ним. Жили они так долго и счастливо. А потом он пить – перестал, и ушел к другой женщине, непьющей. А она – продолжила, уже в одиночку. Раз в три дня она наводила красоту и выходила из квартиры за очередной порцией алкоголя. А потом – вообще пропала.
Нет, не хочу так. Это – грустная история. Не важно как все на самом деле было – все будет не так, не так, не так. У нас ведь театр абсурда, все может быть переиграно много-много раз, так, как хочется.

Он и она познакомились, вступили в романтические отношения и поженились. В момент, когда они познакомились – он решил бросить пить. Чтобы не свернуло башню от общения с ней. Когда они заходили в магазин – он с тоской смотрел на стеллажи со спиртными напитками разных видов. А она смеялась – все, туда не смотрим, начинаем новую жизнь. Они курили – она - свои тонкие, он – другие. Наступила осень. Он, ссылаясь на депрессию, обратился к помощи государственного аптечного бизнеса. И алкогольной индустрии. Она курила свои тонкие сигареты и танцевала. Она смотрела в его глаза – белые гулкие перекрытия незнакомых станций, там нет ничего, снег, снег, es ist zu kalt. У индейцев умереть – это значит спуститься по холодной лестнице. Холодно в царстве мертвых, холодно. Es ist zu kalt. Она спустилась в его глаза -  по холодной лестнице. И нарисовала тысячи белых манекенов и несколько флаконов для выращивания там синих человечком. И еще – открытую рану окна с повесившейся в его квадрате худой женщиной. Он продолжал спускаться по холодной лестнице и вел ее за собой. Она курила свои тонкие сигареты, смеялась и танцевала, танцевала, танцевала -  уже на холодных ступенях лестницы. Es ist zu kalt. Однажды она, желая закурить свою очередную тонкую сигарету,  неосторожно чиркнула зажигалкой, и спалила к чертовой матери свои шикарные трехцветные волосы. Степью горят волосы от поднесенной не вовремя зажигалки…
Звук падающего о холодный камень лестницы – маленького серебряного предмета. Здесь  - по сценарию – она должна проснуться. Квадрат окна в разноцветной раме, деревья все – зеленые-зеленые, когда успели распуститься листья? Этой ночью? Свет в окно, в ее окно – на западную сторону. Это бывает только весной. Значит сейчас – весна? И сколько я спала? И, черт подери – что за это время случилось с моими волосами? Она ощупывает свою голову, теперь – похожую на шкуру левретки, и, что-то вспоминая, хитро улыбается.
Здесь конец истории. Больше не будет аптечного бизнеса и холодной лестницы, не будет пустых гулких перекрытий станций и худой женщины в зияющем квадрате окна. Никогда и ни у кого.

А мне сегодня рассказали вот что. Некоторые взрослые считают, что детей надо обижать. В педагогических целях. Чтобы был иммунитет к тому, что обидят другие, чужие. Ах, вот оно что. А я-то думаю – зачем? Легкий способ сорвать зло, и еще придумать себе хорошую отмазку – типа, это я в воспитываю так. Одна моя подруга, по образованию – психолог, считает, что детей надо бить. У нее, слава Богу, детей нет. Но она ведь не одна такая. А я ее и спрашиваю – а тебя в детстве – били? Ответ положительный, да, били. И это, видимо – нормально. Когда один – сильный бьет другого – слабого – это – нормально. Спасибо большое и идите в жопу тогда со своими нормами. Мать бьет ребенка – а он – не может ответить – табу, мать бить нельзя. Потом табу закономерно нарушается. Если ударил мать, то почему же не пойти и убить кого-то на улице? Убивать нехорошо, а мать бить что – хорошо?
Вот я думаю – если у меня когда-нибудь будут дети – я никогда не буду лезть в их школьные дела. Пусть наказывает школа, государство, общество. Дома должно быть – спокойно. Человек приходит домой отдыхать. И пусть хоть там что – у меня дома всегда будет спокойно.

Один писатель, прозаик написал книгу. Про что-то. Там, разумеется, присутствует женский образ, куда же без них. И вот он советует ей, женщине из его книги – влюбиться, срочно, полюбить хоть кого-нибудь, хотя бы плюшевого зайца. Чтобы он, видимо, плюшевый заяц – полюбил ее – всю. Бедная женщина! А потом писатель решает – нахрен ей плюшевый заяц – пусть будет высокий кудрявый брюнет, 33 лет от роду. По мнению писателя – 33 – это мистический возраст. И ей, женщине из его книги, мистически настроенной особе -  нужен непременно-  мистический объект! В раю нам всем будет по 33…
Женщина -  прототип особо важных женских образов его книгах, живая, при встрече сказала ему – спасибо, зайца, пожалуй, не надо-  у меня уже есть плюшевый кот. А вот брюнет, высокий и кудрявый – вполне подойдет. А то что-то одни блондины попадаются. Пепельные. И вообще, чем всякую ерунду писать – напиши про меня так, чтобы у меня счастье было. Бесконечное. Просто так.

Ей опять снился вокзал, поезда, рельсы, люди, снующие туда-сюда. Он сидит на скамейке, зачем-то причесывается. Волосы выпадают клочьями и летят по платформе. Что-то произошло. Он показывает ей руки – на каждой ладони – незаживающая рана. Она судорожно хватает их, и дует, дует на ладони – как обычно дуют маленьким детям, когда прижигают зеленкой сбитые коленки. Сбивчиво шепчет – пройдет, пройдет сейчас, потерпи. Раны постепенно затягиваются новой кожей, вот их уже совсем нет.

А тем временем – к ее питерской подруге на страницу в контакте заходил Иисус Христос. И подруга ее спрашивает:
 - К тебе не заходил?
- Да нет, пока не заходил, только вот какой-то чувак со стигматами приснился…
Занавес.

В Питере все может быть, и Иисус Христос в контакте, и ангелы в магазинах, просто так. В одном питерском магазине видели женщину, обычную бомжиху, разумеется – в грязной, рваной одежде. Она подходила к некоторым покупателям, открывала свои лохмотья. На тощей голой груди была надпись: «Я – ангел. Если вы мне не поможете, то…» Дальше никто не успевал разглядеть – смотрели в ее глаза – синие, большие и отрешенно-чистые… Я - ангел…

А мне приснился концерт- трибьют, трибьют той самой поэтессе, которая умерла в возрасте чуть за сорок . Умерла так, как сама и хотела – на приходе, среди знойного лета. Умершие на приходе, в момент наивысшего душевного подъема – те уж точно попадают в рай. Хотя – они и так уже в раю. Там нам всем будет по 33.
Поэтесса сама присутствует на концерте в свою честь. Она очень бледна. Я хочу подойти – поздороваться. Мне говорят, чтобы я не подходила – она ведь мертвая. Я все равно подхожу и обнимаю ее. Холодно. Она просит меня спеть одну песню, ту, на которую у нее никогда не хватит голоса. У меня – хватит, я знаю.
Яблоня с черешней на холме стоят
Яблоня с черешней, как сто лет назад…
Долго я, нездешний, вас не мог узнать,
Яблоня с черешней – вот и время вспять.

Он и она – творческие люди, читай – законченные шизофреники. Он за час скреативил ей костюм черной королевы. Афродита вышла из пены морской, а черная королева вышла на славу – из черных блестящих мусорных пакетов. Они вышли курить на улицу – глотнуть свежего воздуха. Глотнули…
- Давай, может быть, еще и выпьем, все же – костюм сделали!
- А у тебя есть, на что?
- Еще бы. Я получила гонорар.
4 банки коктейля в руках, какие-то странные люди, женщина с бутылкой шампанского, у которой, по ее словам,  был день рождения. Женщина курила Вирджинию, рассказывала небылицы и делала стойку на руках. Она тоже хотела сделать стойку – танцор, все-таки. Но в карманах – ключи, 2 банки коктейля и, кажется, телефон. Она благоразумна. Женщина называла их, законченных шизофреников – мужем и женой. Она смеялась. Она благоразумна. Это - эмпатия.
На следующий день он вез черную королеву в метро – на ее спектакль. Королева танцевала с ним на ступеньках эскалатора. Она смотрела на это – в окно фотоаппарата. Бульвар. Перформанс. Она – черная королева с букетом мертвых роз. Мертвые не тлеют. Не горят. Теперь фотографировал он. По фотографиям всегда понятно – к кому неравнодушен фотограф. Черная королева, танцующая на бульваре среди удивленных прохожих. С букетом мертвых роз.
Когда он нес ее домой, черную королеву, она беззащитно прильнула к его плечу. Живая…
Букет мертвых роз был уже в его руках. Королева устала.

Глава 16. Посвящается французской певице Мирей Матье. И еще в ней все время рассказывается про девочку, которую за двойки родители водили в кафе-мороженое. Внимание, данная глава, кроме всего прочего, содержит дополнение про секс с примером из жития Иоанна Кронштадского. Поэтому тех, чьи религиозные чувства это может оскорбить, убедительно просим перейти к следующей главе, или вообще перестать читать эту книгу. Да и все другие тоже.

У меня ломается компьютер. Он перегревается и тормозит. Я разучилась писать бумажные письма. Я не умею и не умела складно говорить по телефону. Всегда было проще – писать. Электронными письмами. Вместо того, чтобы набрать номер. И сказать. Если компьютер сломается – прошу никого не винить.

Он предложил сводить ее безумную мать на концерт Мирей Матье. Она, не мать, а дочь, видимо не менее безумная – от осинки не родятся апельсинки – наотрез отказалась куда-либо с матерью идти. Она всю жизнь стеснялась своих родителей. Обычно бывает наоборот. Ее родители могли часами выяснять отношения на улице в стиле итальянского кино. В порядке вещей было такое – отец идет по улице и поет какую-нибудь песню, а она, маленькая девочка, идет примерно в десяти шагах сзади. Находился кто-нибудь, вечно стремящийся кому-нибудь помочь и начинал спрашивать:
 - Девочка, ты что, потерялась?
 - Нет. Я гуляю.
- А тогда где твои родители?
- У меня нет родителей.
- Как – нет родителей?
В этот момент отец, как назло, вспоминал, что гуляет с ребенком, то есть с ней,  оборачивался и звал ее по имени. Видя, что кто-то незнакомый уже разговаривает с его ребенком – он подходил, и начинал театрально с ним ругаться. Или, в лучшем случае -  просто разговаривать о жизни. А ей было – стыдно.
Но – как-то они вместе возвращались из школы. Отец помогал ей нести портфель – в этот раз портфель был чрезвычайно тяжелый, потому что они опять купили какой-то дефицит, а у отца в сумке не хватило для него места. Они долго стояли в очереди в душном магазине. За это время она сделала на подоконнике магазина все уроки и у нее разболелась голова. Отец взял ее портфель – решил, что маленький больной ребенок не должен таскать тяжести. А тем более – маленькая больная девочка. (Маленькая сумасшедшая девочка?) Они шли по переходу метро – отец, как обычно, впереди, она – не успевая – в нескольких шагах сзади. Какой-то дядечка, видимо, из-за ее потерянного вида – голова болит, опять – решил, что она – потерялась. И опять началось – девочка, а где твои родители? Отец просто шел впереди и не делал ничего, за что ей могло бы быть стыдно. И поэтому она четко, чтобы не переспрашивали – сказала:
 - Вот мой папа. Он несет мой портфель и большую сумку.
 - А почему он несет твой портфель? Ты ведь уже большая девочка и сама должна носить свои вещи. А твой папа такой старенький, ему тяжело…
 - А потому что мы купили в магазине что-то, и его очень много. Пришлось положить ко мне в портфель…
Тут отец краем глаза отследил, что к дочке подошел какой-то тип. Остановился и вступил в диалог (наконец-то сообразил, подумала она):
- А потому что девочка – это маленькая женщина. А женщины не должны носить тяжести. Или Вы так не считаете? А ты иди быстрее,  - обратился он уже к ней, - и не отвлекайся на всяких идиотов.
А потом отец ей и говорит-  представляешь, если бы он был твоим папой? Тебе бы всегда пришлось таскать портфель.
«И еще мешок со сменкой», – подумала она. И слушать нравоучения. И никто бы не пел на улицах. И так смешно не ругался с мамой. Нет уж. Лучше пусть ТАК будет.

У ее отца была странная система воспитания. Ни у кого из ее знакомых и друзей так не было – она, уже взрослая, специально спрашивала. Если она получала в школе плохую оценку – отец обязательно вел ее в кафе-мороженое. Три шарика сливочного с тертым шоколадом и кока-кола. Иногда его спрашивали -  зачем он так делает. Ведь это – нелогично, нужно поощрять за хорошие оценки. А за плохие – наказывать. Он же считал, что нормальному человеку от плохой оценки и так плохо, зачем же его еще и наказывать. А вот хорошая оценка -  и так радость. Ну можно еще и мороженое купить. Просто так.

Так вот, безумная мать и Мирей Матье. Они, кажется, ровесницы. Семейная история. Двойник. Благодаря Мирей Матье случился этот странный брак – брак ее отца и ее матери. Благодаря ей, Мирей Матье, и, кстати,  мне – автору этой книги – появилась на свет она, героиня этого замечательного повествования.
Она наотрез отказалась с матерью куда-то идти.
Ты предложил – ты и иди. Кто придумал, тот и вода! Ей будет приятно – брюнет, с зелеными глазами. Ой, извините, шатен. Да знаю, у тебя никогда не было черных волос. Просто тогда, давно, на сцене. Волосы были черные. На сцене у тебя всегда -  черные волосы. В раю нам всегда будет по 33. А в темноте все кошки серы.
Мать сказала, что не пойдет. Она плохо выглядит и ей не в чем. Она – женщина. Певица. Она не может никуда пойти – если плохо выглядит. Даже с зеленоглазым брюнетом, ой, то есть с шатеном. Молодым (по сравнению с нею) и почти красивым.

А я бы пошла! Это говорю я, автор книги. А то у меня ломается компьютер, все виснет и только что пропал кусок моего повествования. Я, правда, написала еще лучше, но – осадок-то остался. Поэтому – сейчас самое время идти с зеленоглазым брюнетом, а лучше – с кареглазым, непременно – высоким, с длинными тонкими пальцами -  на концерт Мирей Матье. Или в какое-нибудь еще приятное место. Я не знаю точно, как я сейчас выгляжу. А надет на мне свитер с помойки, найденный моим другом – фриком, кстати, зеленоглазым шатеном, поседевшим слегка от жизни такой. Хороший, кстати, свитер он мне подогнал. Даже Мирей Матье бы согласилась, наверное, надеть – в холодную русскую зиму что только не наденешь. И джинсы из секонда за десятку, там два цвета переходят один в другой, такой градиент. Если не говорить, что они из секонда, вполне себе.
Вот когда у меня окончательно сломается компьютер, приедет ко мне этот самый брюнет, на машине, разумеется, хорошей, удобной и быстрой, с мягкими сидениями и затемненными стеклами. Машина должна быть – это чтобы мне было удобно, не хочу в метро. Я все-таки – женщина. Певица. И мы поедем на концерт Мирей Матье. Нужно только подгадать, чтобы компьютер сломался именно в день концерта Мирей Матье. И чтобы чувак на машине на этот концерт меня отвез. А потом – привез обратно. А компьютер бы сам собою за это время – починился.
Я, автор этой книги, на последние заработанные на этой неделе деньги купила компьютеру девайс – охлаждающую подставку. Только он все равно – перегревается и тормозит. От горя я выкурила 2 сигареты. И что, полегчало? Ни фига мне не полегчало. А на сдачу я сходила в магазин Ашан и накупила скотча 3 мотка и плащи-дождевики разных цветов. Обмотаться всем этим и ходить по улице – это когда компьютер сломается, делать будет нечего, общение будет прекращено, деньги закончатся – тогда я сойду с ума и пойду по дорогам – во всем этом. И в пупырчатой пленке с помойки.
А персонажи этой книги в мое отсутствие будут жить своей собственной жизнью. Она будет сидеть на окне и ждать своего принца, нет, не принца, сталкера или еще кого. Того, кто к ней придет однажды и скажет – все, теперь это точно – я. Или не придет – потому что потеряет дорогу к ней среди зимы, гулких перекрытий станций, незнакомых пустых платформ, поездов и железнодорожных путей. Тогда она сама будет искать его – вот я уже представляю, как она бежит, спотыкаясь, по рельсам, боясь - вдруг стрелка прищемит ногу – как, помните, в книге «Белый Бим, Черное Ухо», ему прищемило лапу, капкан – а навстречу поезд, слепящие встречные огни…

А ее безумная мать так и будет инсценировать депрессию и ждать, пока дочь выйдет замуж. Тогда можно будет и умереть спокойно. А если дочь так и не выйдет замуж ? – спросите вы. Значит, мать не умрет и будет жить вечно. И инсценировать депрессию.

Кто там еще у меня есть. Вот писатели есть, тоже – он и она. Они напишут друг про друга книги. Эти книги, конечно же, станут бестселлерами, все их купят и будут читать. Или не будут – тогда эти произведения просто будут стоять на полке и показывать своим наличием всем гостям – здесь живет интеллигентный человек. У него есть даже писатель Такой-то. И Такая-то.  А тем временем сами писатели Такой-то и Такая-то плюнут на писательскую и прочую деятельность и уедут в теплые края рассказывать друг другу сны. Или не уедут – а из профессиональной ревности перегрызутся. И не будут разговаривать долго-долго. А потом – все равно помирятся и уедут в теплые края. Или будут писать совсем другие книги, уже про нормальную человеческую жизнь.

Перформеры еще есть. Так вот – они будут выступать, делать костюмы и декорации из всего на свете и придумывать все новые и новые перформансы. А когда им это надоест – они построят большой-пребольшой дом из всего, что за всю жизнь нашли на помойке или еще где-нибудь подобрали для своих будущих перформансов. И тоже будут жить там – долго и счастливо. Все вместе. А кто так не хочет – тот не перформер.

Разведчики будут писать письма родным и близким, уходя на задание. Родные и близкие в какой-то момент перестанут верить, что они, разведчики – еще живы. И перестанут отвечать. Тогда разведчики станут писать письма друг другу – настоящие, бумажные. И будут точно уверены – пока есть те, кому можно писать письма – смерти не будет.

А он и она однажды вдруг встретятся на какой-то дальней, заснеженной платформе и пойдут дальше – уже вместе. Туда, где сходятся рельсы. За горизонтом.

А я, автор этой книги… Окончательно брошу курить.
А еще есть политика и секс. Про это пусть газеты пишут, когда у меня компьютер сломается. А пока он жив, в смысле мой компьютер, дорогой и любимый. И единственный, к сожалению. Так вот – пока он жив, я имею возможность написать еще одну главу – про политику и секс. Это ведь модная книга.
Так вот – политическая линия примерно такая – люди должны быть одинаковыми. Все. А кто выделяется – начинает себя неуютно чувствовать. Потом ему становится плохо и он начинает протестовать. Пока протест идет внутри – это нормально, никому не мешает. А вот если распространяется вовне – это хуже. Большой протест – это уже революция. Революция – это геморрой, и поэтому все должны быть одинаковыми. Для этого – телевизор, телефон, реклама везде. Чтобы все делали одно и то же. Или примерно одно и тоже. В магазин Ашан сегодня завезли шапочки. Одинаковые. И все их купили (кроме меня, разумеется, у меня 3 шляпы из секонда и синяя ушанка с помойки – на зиму). И будут носить. Одинаковый парфюм. Одинаковые куриные окорочка. А я купила рыбное филе и овощи в пакетиках. Тоже одинаковые. Но не могу же я в городских условиях овощи на подоконнике выращивать и рыбу в ванной.
Дети в школе должны давать одинаковые ответы на вопросы. Правильные. Мне рассказали тут такую историю. Одного мальчика из интеллигентной, между прочим, семьи, мама привела в школу. Чтобы поступить в первый класс, нужно было пройти осмотр у психолога – выявить, готов ли ребенок к обучению в школе. Или еще нет. Или уже – нет)) Так вот, мальчик в кабинете психолога, мама ждет под дверью. Через какое-то время из кабинета вылетает психолог с воплем – безобразие, вашего ребенка надо в школу для дебилов… На вопрос мамы – а в чем, собственно, дело, психолог говорит, что мальчик не может ответить на элементарный вопрос. Вот смотрите. Далее дама-психолог показывает мальчику картинку, на которой изображена корова, и спрашивает:
- Что нарисовано на картинке?
- Корова.
- Корова – это какое животное?
- Млекопитающее…
Психолог вызывающе молчит, а мальчик делает еще одну попытку:
-  Парнокопытное…
Психолог молчит еще более вызывающе. Мама не выдерживает и спрашивает – так что нужно было ответить?
- ДОМАШНЕЕ!!! 
Занавес.
Так вот, исходя из предыдущей главы про то, что все должны быть одинаковыми, глава про секс будет вот про что. Про то, что секс с целью производства детей – отменяется. Мало ли – получится бракованный какой-нибудь, невежливо умный. Поэтому – на каждой кассе в магазине – презервативы всех видов и цветов, в аптеках по 33 стеллажа контрацептивов и лекции – как правильно предохраняться (для подростков, разумеется). Я недавно встретила на улице свою подругу детства. С колясочкой – поздняя долгожданная девочка. И она говорит – тебе тоже надо, до 35 лет ИКО бесплатно… я переспрашиваю – что бесплатно? Она – ну ИКО, искусственное оплодотворение. Хорошо, думаю я, И – это искусственное, О – это оплодотворение, а К – что значит, кустарное, что ли?
И говорю ей – а почему нужно искусственное, я могу и так, естественным способом. Она отмахивается – нет, лучше искусственное. Так родится у тебя неизвестно кто, а так -  точно, ГАРАНТИРОВАННО, получится НОРМАЛЬНЫЙ ребенок.
 Ага, значит, если по любви - получится фрик и псих. Ну у меня-то  точно так и получится. И слава Богу.
А не пойти бы вам всем – в жопу со своими ИКО, бесплатной медициной и домашними животными…
Спать хочу. Завтра еще время переведут, на час назад. Опять режим собъется. Еще курить никак бросить не могу. И бронхит мучает. Не-е-ет, болеть нельзя. Нас ждут великие дела. Грядут перемены.

А вот еще дополнение – про секс. Уж извините, товарищи православные и православнутые – не много не мало – из Жития Святых. Жил был святой такой, Иоанн Кронштадский. Кронштадт – вообще странное место, честно говоря. И, видимо, надо было ему жениться – для карьерного роста, может быть. Чтобы священником стать, ведь жениться надо – у батюшки должна быть матушка. Непременно. Кажется, это и правильно. И вообще, нахрена Иоанн Кронштадский женился, я не знаю. Сидел бы себе, занимался целительством, и мертвых воскрешал. Ну вот женился он. А  - не это. Супружеский долг не исполняет. Женщина, на которой он женился, несчастная – написала аж в епархию – дескать, муж супружеских обязанностей не исполняет, сделайте с ним что-нибудь. А православные, поди, на смех ее подняли, вот дура-баба, и вообще, женщина – дьявольский сосуд, им бы трахаться с утра до ночи, тьфу, то есть во грех впадать. Честно говоря, я не знаю, чем закончилась эта история, может быть – епархия принудила его, Иоанна, трахнуть ее разок по-бырому, прости Господи)). Или еще как-то. Нет, наверное, все-таки Иоанн бы не согласился – по-бырому, все-таки святой. Ему нельзя. А то вдруг сила пропадет, как чудеса-то совершать?
И вот я одного не понимаю – неужели нельзя было сразу договориться – я, мол, на тебе женюсь – фиктивно. Всем было  бы хорошо, стал бы он священником, а она – женой священника. А так – зачем брата своего, тем более – жену свою – во искушение вводить и провоцировать супружескую измену. Неувязочка получается. Вот некоторым женщинам, вообще-то – детей хочется иметь. Даже мне хочется, когда у меня настроение хорошее. Только вот как – при жизни такой. Так вот – женщина бедная, жена Иоанна Кронштадского, поди, тоже кого-нибудь родить хотела. А он, блин… нет, и все. Я буду чудеса всяки совершать, мертвых из гробов поднимать, а ты ко мне со своими низменными потребностями лезешь.

А я бы, если бы оказалась на месте жены Иоанна Кронштадского… Хотя, нет, он на мне бы не женился, у меня христианского смирения мало. Ну вот если бы не заметил у меня отсутствия смирения, и женился бы на мне, я бы ему сказала – хорошо, ладно, никакого секса. Хватит разврата и пьянства.
Но только при одном условии – всю жизнь ты будешь творить чудеса всякие, воскрешать мертвых и лечить живых. До гробовой доски. Ну и я – тоже. А то чем я хуже?

А если бы Она оказалась на месте жены Иоанна Кронштадского? Ну и ладно, ей не привыкать. Она ведь – жена сталкера. Ей можно. И Иоанна Кронштадского.
 

Он говорит ей:
 - Тебе вообще нужен кто-нибудь нормальный.
Она в это время обрабатывает фотографии в компьютере.
- Да… Мне нужен нормальный… Фотоаппарат!

Глава 17. Написана во время мигрени.  В ней автор просит прощения у любителей контактной импровизации – сами увидите, за что, и рассказывает про плохой театр, политику и секс.

Сейчас 0.12. Мигрень. Спать не получается. Холодно. Ледяной дом. Холодно, холодно, холодно, холодно…Даже самоирония не включается. Дело не в том, что осень – на улице – плюс одиннадцать. Это на улице. А здесь все время холодно. Мой мозг от никотинового голодания вообще перестал работать. Это только ноябрь. Начало ноября. Дальше будет еще хуже. Говорят, человеку нужно общение. Зачем?
Я – автор этой книги. Владелец кукольного театра. Абсурда. Все персонажи этой книги сейчас молчат. Никого нет.
Она идет по переходу метро. Это, кажется, конец декабря. Люди готовятся к встрече нового года. По всей стране – выходной. Вечный выходной. Люди, люди, люди… Домой. Эскалатор. По холодной лестнице? Автоматически проверяется телепатический канал. Никого. Нет. Никого. Холодно. Она думает – зачем телепатировать, когда можно позвонить. На свете нет слов. Смска: «Ты живой, вообще?» Не доставлено.
Свечка на окне горит. В жестяной чашечке, из Икеи. Может быть, в этом дело?

Один мой друг составил топ из актуальных анекдотов. Первый, по его мнению, самый актуальный – про мужика, который приходит в магазин – покупать шарики. Дали ему эти шарики, а он говорит – нет, не то. Продавец спрашивает – почему не то? Потому что  - не радуют… Ангедония…
Диалог двух каких-то юных неформалов:
- Что такое ангедония?
- Не знаю, наверное, то же самое, что и Армагеддон.
Занавес.
Нет, не занавес.
В ранней юности у нее был роман с мальчиком – металлистом. Началось это вот как. Ее подруга сказала, что он к ней – неравнодушен. Ей стало интересно. Металлист. Что у Вас там внутри? Ну-ка?
Однажды он сказал ей, что неизлечимо болен и скоро умрет. Она спросила – что с ним, но вразумительного ответа не получила. И перевела разговор на другую, более содержательную тему. На следующий день мальчик сказал, что его диагноз отменили. Из-за ее равнодушия.
Он рассказывал ей про битву за Армагеддон. Она переспрашивала, что такое – Армагеддон. Не из-за того, что не знала. Просто так. Чтобы ему было, о чем с ней разговаривать.
Она сидела на окне. 6 часов подряд. Он сказал, что приедет. Звонок. В дверь. Через 15 минут она начала смертельно скучать и говорит:
 - Давай я тебя научу играть на фортепиано.
- А зачем?
- Мне с тобой скучно.  А так – хоть польза.

 - Зачем тебе это музыкальное училище. Столько времени отнимает… Это он ей говорит. Видимо, после того, как она отказалась с ним встретиться, мотивируя тем, что надо играть, играть, играть…
-  Я хочу сочинять музыку.
 - Зачем тебе сочинять музыку – ты все равно не будешь великим композитором.
 - Не буду. Великим композитором. Но – с тобой никуда тоже сегодня  не пойду. Потому что мне надо – играть, играть, играть…
Тогда – длинная сигарета Голливуд. В пальцах с ярко накрашенными ногтями… Голливуд… Один сплошной Голливуд. Holliwood… священный лес…

Моей книге нужен материал. Сегодня я вышла прогуляться. Смертельно захотелось курить. Стрельнула сигарету, сижу, курю. Втыкаю. Подходит какой-то человек. Предлагает коньяк. Я соглашаюсь, делаю глоток из его бутылки. Он отдает мне пачку сигарет. Жалуется на то, что сошел с ума. Я говорю – Ницше тоже сошел с ума. Это даже лучше. Человек рассказывал мне про свою любовницу, которая у него была в юности. Он сказал ей выйти замуж за другого – чтобы не ломать две судьбы. А, видимо – только одну. Тебе нужен кто-нибудь нормальный?
И еще его по комсомольской путевке направляли в бассейн Москва – купаться. Насильно. А он – не хотел. Хорошо, что тогда не было храма. Его бы туда по комсомольской путевке направляли. Молиться и причащаться. И исповедоваться.
Мигрень. Головная боль неизвестного происхождения. Сна нет. Рефлексирующая глава продолжается.
Есть магазин Ашан. А есть – Фикс Прайс. Где все  по 36 рублей. В раю нам всем будет по 33. В итоге – 3 кружевных зонтика без палочек – на окне. А в коридоре – 3 полиэтиленовых, нормальных, с ручками. Даже от дождя защищают. Проверено. И фотографировать через них можно. Получается интересный эффект – романтическая дымка. Так вот познакомишься с кем-нибудь, посмотришь через зонт – прекрасный принц. А потом закроешь зонт – свой брат, алкоголик. И все – за 36 рублей. Перчатки без пальцев – для роковых женщин. И, видимо, для них же – широкие пояса. Разных цветов. И цветок искусственный, уебищный. Издали похож на ветку сакуры, вернее, близорукий человек с хорошим воображением видит ветку сакуры. А обычный зритель – уебищный ярко-фиолетовый цветок.

Друзья, не приносите мне к чаю вафли. Я их не люблю. Но – вот сейчас – ем. Потому что больше ничего – нет. Спасибо за вафли! Если бы я их любила, их бы не стало тотчас же. А так – хотя бы они остались.
Приносите – халву, пряники, шоколад, мармелад, зефир, кефир, сыр всех видов, молотый кофе… И молочный ликер.

Вчера или позавчера посмотрела фильм про композитора Малера. Как его только, сердешного, не называют – Махлер, МалЕр… Малер он, обычная еврейская фамилия. Автор фильма впендюрил в середине фильма валькирию в немецкой каске, распятую на кресте, и виляющую там своей мощной валькирской жопой. Это – модное кино. А у меня – модная книга. Должен быть подобающий анонс. Забыла – и это все – под музыку композитора Вагнера, помет, тьфу, извините, полет валькирий. Если Вы считаете, что Вагнер – фашистский композитор, не читайте дальше мою книгу. Нам с Вами не о чем больше разговаривать. Читайте лучше энциклопедии.
А потом там была – большущая граммофонная труба, а на ней тетка голая извивается. И пластинка играет Малера, уже какую-то симфонию. Это все – главному герою, то есть Малеру – снится такое. Ну что же – он – композитор. Ему можно извращенные сексуальные фантазии.
Я когда на психфаке училась, мы проходили практику в психбольнице. И однажды, смеха ради, мы сделали вот что. Я прошла какой-то тест и мы его подложили в стопку вместе с тестами, которые заполнили больные. Кто-то спрашивает доктора – а что Вы думаете по поводу этой работы? Доктор выдал диагноз – это шизофрения, или шизофреноподобное состояние. Потом сказали, чья работа. На что доктор сказал – а, музыкант… Так что, видимо, мне тоже можно – извращенные сексуальные фантазии. Хотя нет, пока нельзя – я не пишу симфонии. Только песни. И это вот прозаическое произведение. Значит – точно можно. Это ведь – как симфония. Длинная и нудная.

Свечка на окне горит. Она – живая.

 Про политику и секс, вернее, про извращенные политические и сексуальные фантазии.
Это вот – политическая.
Наступил коммунизм. Вот наступило утро, вышли все на улицу – а он взял, и наступил. Мне вот родители про него рассказывали так. Приходишь в магазин – а там все – бесплатно. Только вот работать надо. Тоже бесплатно. Вот я работаю над этой книгой, денег, разумеется, не получаю. Чем не коммунизм. А в магазин я вообще не хожу – холодно мне. Значит – магазинов нет. Все бесплатно.

А это – сексуальная.
Наступил оргазм. Я про него еще в учебнике каком-то прочитала, в глубоком детстве, задолго до того, как на практике можно стало попробовать. А потом – как попробовала, думаю – что-то не то. Там какая-то хрень химическая описана, а здесь – интересно, картинки летают.
А вот еще один случАй. Был у меня один знакомый, нормальный человек, музыкант, опять же. И угораздило его в Синтон попасть. Кто не знает – это психологический клуб, где разные тренинги личностного роста проводят. Пропал он на 2 месяца. А потом звонит и спрашивает:
 - А тебе хотелось бы, чтобы тебя изнасиловали 20 человек?
Ну вот, думаю я – раньше – нормальный, тактичный человек был. А сейчас – развил свою личность до вот таких вопросов. Ладно, мне еще этот вопрос задать, мне вообще всякие задают, я привыкла. А если кому другому?

Вообще, хороший фильм про Малера. Жена Малера переписывает ему ноты. И ведет хозяйство. Вот мне бы так. Пока я пишу свою замечательную книгу, кто-нибудь бы тут наводил порядок, систематически готовил жрать и чинил мой вечно ломающийся комп. Хотя – так и происходит. Один человек приехал, приготовил мне еду. Другой – повесил занавеску с пингвинами на дверь. Чтобы не было видно, какой в кухне иногда срач творится. А третий – наколдовал моему компьютеру ощущение полета. И принес вафли, которые я благополучно ем. Хотя и не люблю. Но – мало ли, что я не люблю.
А я их всех за это – в книге хорошими сделаю. И будет у них счастье. Бесконечное.

Одна девушка спрашивает другую девушку, посещающую занятия по контактной импровизации:
- А мальчики там есть?
- Конечно, есть!
Разовьем такой сюжет. Он и она – в целом – нормальные люди. Пришли на занятие по контактной импровизации. Он играет в театре, и ему сказали, что надо обязательно посетить контактную импровизацию. Потому что – если нет хореографической подготовки, а уже надо уметь взаимодействовать в паре – эта техника – подходит. А то, что это местами похоже на свальный грех – ничего страшного, ну, трахнешь кого-нибудь для разнообразия ощущений. Так ему в его театре и сказали. И он туда – повлекся.
Она – играет в музыкальной группе. И вдруг они решили  - под музыку - делать пластический парный номер. Танцевальной подготовки нет. Решили, что здесь – как нельзя лучше – контактная импровизация. Так на свальный грех же похоже – запротестовала она, - я - женщина порядочная, актриса. Все равно- пришлось идти. Танцевальной подготовки нет. А эта техника, как нельзя лучше, подходит для взаимодействия в паре. Может быть – действительно – поможет.
Занятие.
После – он и она сидят в уголке, обнявшись, и он гонит ей какую-то эзотерическую пургу. Его предупредили, что с девушками, занимающимися контактной импровизацией надо разговаривать либо о контактной импровизации, либо об эзотерике. Так как в этой самой импровизации он не был силен –он вспоминал, что вообще читал про мантры, чакры и гуру – и все это выдавал. Как ему казалось – достаточно складно.
Ее предупредили, что молодые люди, посещающие контактную импровизацию, способны разговаривать только об эзотерике, или о контактной импровизации. Но – так как она не могла поддерживать разговор об этой самой импровизации… Она напрягла свой мощный мозг и вспомнила все, что когда-либо читала и слышала про мантры, чакры и гуру. Складывался местами даже очень интересный разговор. Она знала, что спорить лучше не надо – вдруг у собеседника кончатся аргументы, он на нее обидится и не пойдет с ней в вегетарианское кафе Джиганат. В которое обычно молодые люди водят девушек после занятий контактной импровизацией. Собеседник не обиделся, и в кафе они пошли. Эзотерическая беседа продолжалась. Главное – не показаться слишком умным. Чтобы лишний раз не мучить девушку.
Он и она выходят из кафе. И тут ей надоело. Она говорит:
- А с тобой можно, вообще – о чем-нибудь другом поговорить. А то вся эта эзотера – надоела. Чакры, мантры, гуру. Еще есть сутры и ватры. Нет, ватры не отсюда. Это – сигареты такие вообще.
- А о чем ты хочешь со мной поговорить?
- Ну о погоде, хотя бы. Хорошая погода сейчас, на стриту играть хорошо. Хоть здесь вставай и играй.
- Нет, здесь плохое место. Лучше вон там, под фонарем. Освещенное, денег больше давать будут. И музыка из кафе не заглушает…
 - А ты тоже? Ты на чем играешь?
 - Да на всем по чуть-чуть. По образованию я  - пианист, но с роялем-то на стрит не пойдешь. Когда меня с работы выперли, денег не было – пришлось научиться играть на чем-нибудь маленьком, на блок-флейте, например. Вот с ней и выхожу…
- Ни фига себе… У меня ведь та же история… и образование…и работа, с которой выперли… и потом – блокфлейта…

Я, автор этой книги  - прошу прощения за контактную импровизацию. У всех, кто ее любит. Простите меня, друзья, я обязательно исправлюсь и приду к вам на джем. Я буду хорошей. Только не бросайте меня на поддержках, я падать боюсь…

Есть хорошие театры. Есть – очень хорошие. Есть – так себе, никакие, одним словом. А есть и вовсе – плохие. Однажды мы посетили плохой театр. Там был спектакль по Старшей Эдде. Я обещала не называть имен и не давать намеков. Мало ли кто ставит по Старшей Эдде. Может быть, если есть старшая, то есть еще и младшая, и по ней тоже ставят. Самой Эдде, кажется, все равно, и той и другой. А, может быть, и нет – я с ними лично ведь не знакома.
Опишу примерно, что происходило. Может быть, вам будет интересно.
Выходит тетка продавщического вида. И говорит, что она – Вёльва, скандинавская колдунья и вообще крутая и могущественная. А потом она же встает на котурны и говорит оттуда – басом, видимо, изображая какого-то здорового мужика – ты, мол не Вёльва. Ну прям, как у Хармса – ты не художник… А потом она слезает оттуда и говорит уже этому рыцарю, что он тоже не тот. Это вкратце – первая сцена.
Вторая. Мизансцена – на веревочках висят куклы, очень клевые, кстати. Но – из-под них периодически вылезает толстый чувак и танцует с теткой продавщицей в стиле контактной импровизации. И еще они вопят. И еще он – в желтом гримешнике.
А потом продавщица разделась догола, закурила сигарету через мундштук и подожгла какую-то тряпку. Тряпка выразительно сгорела. А потом это все кончилось.

И еще – я вспомнила, как меня – в качестве психолога-нарколога, послали смотреть антинаркотический спектакль какого-то второсортного театра. А у нас вечером прошлого дня была аццкая пьянка. И, разумеется, у меня было – аццкое похмелье. Но это – предыстория. На сцене я видела вот что. Актер лет 30-35, помятой внешности, играл мальчика-подростка в шапке-презервативе и  еще какой-то молодежной херне. Другой актер, лет 40, видимо, тоже основательно помятый, играл его отца. Еще был женской образ – еще более помятая особа, которая вышла в свадебном наряде со шприцом. Наряд еще более добавлял помятости ее облику. Кажется, она должна была изображать смерть от наркотиков. Да, наверное, такой должна быть смерть. Помятой жизнью, и непременно в свадебном наряде.
А потом меня спросили – имеет ли смысл показывать этот спектакль детям? Я, забив на коллегиальность и дипломатию – сказала категорическое «НЕТ».

У нас здесь театр абсурда. Я пока не знаю, какой он – хороший или плохой. Пусть другие разбираются.
 А вот благодаря просмотру вышеупомянутых спектаклей у меня периодически возникает мысль – создать ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ театр. Чтобы там было все ТАК плохо, ТАК плохо. Чтобы людям было понятно – как это – плохо. И все ходили только на хорошие спектакли, а на плохие – не ходили.
В проекте еще создание ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ рок-группы и проведение ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ выставки живописи. Присоединяйтесь!

Она видит сны. Сейчас она идет по аллее какого-то парка, в шикарном свадебном платье и огромной белой шляпе с цветами. Рядом с нею – ничем не примечательный молодой человек, за которого она, по сценарию – только что вышла замуж. Она смотрит себе на ноги – надетые по случаю, белые колготки почему-то собрались безобразными складками внизу на подъемах. Как всегда – эти колготки, как ни надень, вечно сморщатся как-нибудь. Тут она поднимает глаза и видит – удивительный, редкой красоты закат, рассказывать бесполезно, так бывает только во сне – яркие-преяркие краски, алый, малиновый, даже желтый. И темные силуэты сосен.  Она обращается к своему спутнику -  смотри, какая красота! Он отвечает, что ничего удивительного в этом не видит. И вообще –смотреть на закат – бессмысленное и бесполезное занятие. И вообще мы торопимся, и идем в банкетный зал. Она окончательно убеждается, что, видимо, зря вышла замуж за этого человека. Но ничего изменить уже нельзя. Или ПОКА нельзя. Бежать, бежать… Они идут дальше, по аллее, вслед за закатом. Тут, краем глаза – она видит на пустыре каких-то непонятных Панков – откуда они здесь.? Панки бухают, радуются вообще и орут.  Среди них – человек, который в прошлой ее жизни был ее близким другом, доверенным лицом… Пойми, пойми, что со мной случилась беда… сделай что-нибудь…морзянка…пульс…когда нельзя ни позвонить, ни даже громко сказать…
Он все слышит и видит. Подходит.
- Ну что опять с тобой случилось?
- Да видишь, вот замуж вышла… можешь меня поздравить…
- ну, поздравляю, если так.
…морзянка…пульс…пойми… пойми… что со мной случилась беда…
 - Слушай… ты можешь срочно что-нибудь сделать, чтобы этого всего – не было?
- Сложно. Теперь уже сложно, потому что – поздно. Попробуем. Пошли, только быстрее.

Он хватает ее за руку и тащит через пустырь к бетонному забору, в котором зияет дыра. Надо быстрее. Место, разумеется, не очень подходящее для прогулок в свадебных нарядах. Она снимает туфли на огромных каблуках и бежит уже босиком, раня ноги о камни и осколки стекла. Съехавшие белые колготки приходят в негодность окончательно. Он показывает на дыру в заборе, из которой торчит ржавая, погнувшаяся арматура - тебе туда! И быстрее! Она с трудом протискивается через ржавые прутья и оказывается на железнодорожной развязке. Рельсы, рельсы, рельсы… И в них во всех отражается этот сказочный закат. И вокруг – никого. Ни одного человека! Как, неужели все это – закончилось? И дыры в заборе тоже  - нет. И пустыря с панками.  Позади - абсолютно гладкий бетонный забор. Назад дороги нет. Все равно, что будет дальше. Сейчас есть этот закат. И никогда больше не будет того, что уже было.
И она – уже в окончательно изодранном свадебном платье, босиком, идет по рельсам – к точке их схода. На закат.
Помните, еще в начале повествования я писала про три фразы, которые решают любое дело в вашу сторону, если их к месту сказать. Одна из них такая – понимаете, я в положении… Один человек даже мне сказал – ты смотри, не злоупотребляй, а то в этом положении и окажешься. Это смотря чем злоупотреблять… Так вот, стоим мы на перроне перед поездом Санкт-Петербург-Москва, ритуально курим на питерской стороне и ведем подсчет денег. В воздухе витают суммы с некоторым количеством нулей, которые были потрачены на мастерклассы, спектакли и, что самое страшное – на еду. И тут подходит какой-то алкан с костылем и просит 90 рублей – его беременной женщине на поезд не хватает. А фиг вам, а не 90 рублей – это мой метод, знаем мы вашу кухню.

У меня, то есть у автора этой книги – начались проблемы со сном. Вообще-то это даже хорошо – в книге появятся главы, написанные по время бессонницы.

Глава 18. Сказка про красные башмачки.
Однажды она неожиданно проснулась среди ночи. Поняла, что уснуть не получится. Пока не будет что-то сделано. Свет, бумага, ручка… Несвязный текст.
Эй, мастер, сшей мне красные башмачки,
Чтоб красным пламенем – да по городу,
Крыши всем снесет – выпьем красного,
Дальше безумным  presto по мостовой…

Эй, мастер, сшей мне красные башмачки,
Только не обмани – за тобой приду,
Крылышки оторву, может – дом спалю.
Дальше безумным  presto по мостовой…

Эй, мастер, ты не бойся, да не дури,
Меряй меркой одной, да глаза не прячь,
Ну-ка дунь в огонь – выпьем красного,
Дальше безумным  presto по мостовой…

Эй, мастер, скажи, готов ли наш товар?
Ноги в пляс идут, их удержать невмочь,
Сколько же, что же теперь тебе отдать –
Дальше безумным  presto по мостовой…

На тебе, девица, твои башмачки,
Силился, но не смог тебя обмануть,
Осень бьет в глазах, бери красное,
Дальше безумным  presto по мостовой…

Осень бьет в глазах – зимой кончится,
Белым-белым все успокоится,
Белым-белым засыплет красное,
Белым, белым, белым по мостовой.

Белым-белые глаза фонарей,
Белым-белым снежинки в них плывут.
Окна откроешь – а утро – белое,
Белым, белым, белым по мостовой…
Белым, белым, белым по мостовой…
Белым, белым, белым по мостовой …

В книге Клариссы Пинколы Эстес «Бегущая с волками» написано, что красные башмачки – это символ женского безумия. Помните, что произошло с девочкой из сказки Андерсена, которая слишком злоупотребляла полетом в красных башмачках. А вот Кларисса-то пишет о том, что нечего злоупотреблять, и приводит в пример – Джанис Джоплин. Дескать – она, такая сильная и творческая – ставилась героином и еще чем-то, и вот так рано умерла. Красные башмачки.
А здесь девочка грамотная, знает, что ей надо. Подумаешь – красные башмачки, поиграю и отдам.
Это все вот бессонница, Гомер…

Разведчики, перед тем, как уходить на задание, пишут письма родным и близким.
 Диалог:
 - Почему ты мне не звонишь?
- Понимаете, Вы для меня стали уже давно родным человеком. Поэтому я Вам и не звоню.

Она видит сны.
Ей приснилась некая женщина, которая пишет бесконечные письма. Бесконечные белые листы бумаги в водяных знаках торопливого, не особенно разборчивого почерка. Она пишет письма одному человеку. Которого, кажется, давно уже нет в живых.
Я буду писать Вам письма –
Обещаю, многие-многие тысячи,
Все мои дороги и реки
Полетят лепестками Вам в спину.
Я буду писать Вам письма
На обочине обычной бумаги в клетку.
Чтоб в клетке моей запертой комнаты
Не так мерзли мои тонкие пальцы.
Я буду писать Вам письма,
Обещаю держаться строго стиля,
Обещаю держаться за поручни
Обесточенной давно уже холодной лестницы
Я буду писать Вам письма
На заплаканных лицах бумаги в клетку,
Бумага, она – хорошая, она все стерпит,
Простит, а, может даже и – полюбит…
Я буду писать Вам письма
Про все мои дороги и реки,
Бумага, она – хорошая, она все стерпит,
Простит почерка водяные знаки,
Я буду писать Вам письма
Танцевать в открытом оконном пролете.
Обещаю – держаться свободной левой,
Обещаю…если получится…

Ей кажется, что если она напишет ему тысячу писем – он вернется из своего длинного-предлинного путешествия. Живой и невредимый.
Почти, как в истории про японскую девочку и тысячу журавликов-оригами.

Меня, автора этой книги, спросили – зачем я выхожу на сцену. Еще бы спросили – зачем я ем, зачем сплю, зачем дышу. Или в туалет хожу зачем. И  - чем.
Зачем я пишу эту книгу? Там уже был ответ, где-то выше-  чтобы не сойти с ума. Зачем я выхожу на сцену? Чтобы не сойти с ума.
И еще – эту книгу за меня никто писать не будет. Равно как петь мои песни и читать мои стихи. Разве что – посмертно. Да откуда я знаю, что будет – посмертно. Важно, что сейчас. Сейчас я сижу и пишу все это. Чтобы не сойти с ума.
Кто-нибудь тоже напишет книгу. И не сойдет с ума. Один человек уже начал писать – в результате прочтения этой книги – свою. Примерно про то же самое – о смерти и о любви. У какого-то, кажется, индийского музыканта спросили:
- О чем эта песня?
- О любви.
- А эта?
- Тоже  о любви.
- А  - эта?
- И эта о любви.
- А эта? Тоже – о любви?
- Нет, эта – о смерти. О чем еще можно писать – только о смерти и о любви.
Кажется, на сцене жизнь только и происходит. Настоящая. А так – ну что здесь происходит? Да здесь все время что-то происходит. Утро, кофе… Вечер, кофе… Ну, допустим, пошла я в магазин. Или не пошла. Вот сейчас у меня сломался ноготь. Очень неприятное обстоятельство. Компьютер хоть не глючит. Это – хорошо. Заклеила на зиму окна. А все равно холодно. Сегодня выступление. И завтра – выступление. Зачем Вы выходите на сцену? А что делать вместо этого – бухать? Семью заводить, и ныть потом – вот, у меня дети, я теперь ничего не могу?
Могу поделиться собственным опытом общения с людьми. Они любят спрашивать – зачем вы выступаете? Вам за это что-нибудь платят? Отвечайте, что платят. Если спросят – сколько? Не стесняйтесь – отвечайте вопросом на вопрос – а Вы как думаете? Пока человек в замешательстве, спрашивайте – сколько получаете Вы на своей работе? Если человек не отвечает ничего, или говорит, что он не работает - посылайте его в жопу. Если называет сумму, смело умножайте ее в уме на 10 или на 100, это очень простая математическая операция, просто приписываете ноль или два. И называете – эту сумму.
Хорошенький вопрос – зачем Вы выступаете? Или  -цель Ваших выступлений? Ах, у меня должна быть цель. Да, пожалуйста.
После этого следует абсолютно любая фраза. Результат будет одинаковым, по большому счету.
Например, очень подходит  ответ «пошел в жопу». Не рекомендуется употреблять при общении с физически сильными противниками, слабонервными женщинами, детьми. Также – с гомосексуалистами, которые могут понять это превратно, а некоторые даже и обидятся.
Или – моя цель – покорить вселенную. После этого можно гнать долгую-долгую телегу в пафосном ключе. Собеседник начинает считать Вас идиотом или супермегазвездой, и теряет интерес к беседе.
Можно сказать, что цель Вашего выхода на сцену – это не покорение вселенной, а покорение, допустим, женщин. Или мужчин. И желательно – сразу всех. Может происходить такой диалог:
- Зачем Вы выступаете?
- Ну, понимаете, раньше у меня ничего не получалось с женщинами. А когда я вышел на сцену – они – как налетели, как налетели… Я – популярный рок-герой.
Можно еще отвечать так.
- Зачем вы выступаете?
- Ну, понимаете, очень давно я лечился в клинике неврозов. У меня нашли редкую форму шизофрении, для успешного лечения которой необходимо хотя бы раз в месяц выходить на публику и что-то перед ней делать. Обычно я выступаю, как поэт – читаю свои стихи. Сейчас у меня стихи кончились – ничего не получается, вдохновение не приходит.
Поэтому давайте я сейчас на сцене разденусь и побегаю, чтобы у меня обострения не случилось.
Да, наша цель – коммунизм.

Она видит сны.
Вагон метро. Ослепительно-желтый, какой-то нереально теплый свет. Он и она – одна черная тень. Одно дыхание. Волосы – его черные, вьющиеся, ее – шикарные, трехцветные, закрывают их от звуков, красок и лиц. Стоп-кадр. Пусть это будет черно-белая, потерянная во времени фотография. Потому что через минуту она скажет ему, что так  -  не бывает. Встанет и выйдет на первой попавшейся остановке.

Я, автор этой книги, прошу прощения у этой книги, что я ее не пишу. Спешу реабилитироваться и написать много-много всего. Времени у меня, правда, всего – полтора часа. Топят, как в аду – как в нашем аду. На улице – как в индейском аду, очень холодно. Или не очень. А сейчас мы это проверим и откроем окно. В первый раз за сегодня. У меня сегодня – выходной. I have a day out.  Out – это когда можно выйти, выйти, наконец-то, из образа и побыть одному. Ничего не показывать, сказки не рассказывать, а смеяться – можно?
Как это – сказки не рассказывать? Сейчас расскажу одну.
Ее  безумная мать вдруг перестала инсценировать депрессию, просто встала и вышла вон. Стук палки за спиной. Два коротких, один длинный – как звонки в коммунальную квартиру. Чередуется – два длинных, один короткий, четыре коротких подряд, длинный, пауза. Морзянка. Пульс. Она спросила – Вам – через дорогу? Ему – через дорогу. Дорога – это звуки проезжающих мимо машин, ослепительно-белые гудки, непреклонный и назойливый визг тормозов. Его рука на ее плече – так ходят слепые – нужна опора, направление и чувство безопасности. Искусственный мех, мокрый от снега, растаявшего под пальцами.
Ее безумная мать, старая седая женщина, в прошлом певица – рассказывает ему длинную-предлинную сказку. Историю своей жизни. У нее есть поразительное свойство – забывать плохое, стирать его из памяти. А на этом месте – где было плохое – рисовать уже другую картинку. Так вот, она рассказывала ему длинную-предлинную сказку-историю своей жизни. Она – певица. В прошлом.  Голос певицы никогда не стареет. Поседеют волосы, лицо покроется морщинами, выцветут глаза и увянут руки. Но голос – останется. Неизменным. Он слушает ее голос – голос прекрасной молодой женщины, голос изящной француженки Мирей Матье. Которая просто сидит с ним рядом и пересказывает свою жизнь. Она говорит на русском языке – чтобы ему было понятно.

Ее сон  - сбылся. Зима, раннее утро, вернее – еще ночь. Он и она идут по каким-то пустырям и выходят на железнодорожную развязку. Свет фонарей отражается в рельсах, прямо как тогда – закат, помните, я писала – этот закат, разноцветный, какого не бывает, не бывает наяву. Только во сне. А тут – рельсы, в которых отражается… Тот закат, из ее сна. Она стояла и смотрела. Чтобы как-то оправдать свое присутствие здесь, на рельсах, пришлось рассказать сон. Она обернулась назад – там был тот самый бетонный забор, абсолютно гладкий бетонный забор. Назад дороги нет.
Стоп, на этом месте тебя в моем сне не было. Так вот – все то же самое, только тебя нет, на мне – истерзанное свадебное платье, в рельсах отражается закат, а не свет фонарей. И абсолютно гладкий бетонный забор, отрезающий дорогу в прошлое. А ты здесь откуда взялся? Хотя нет, стой. Так, пожалуй, лучше.
А он потом ходил и всем рассказывал, как у нее сон – сбылся.

Как бросить курить окончательно и бесповоротно? Я уже достигла некоторых результатов. За 2 месяца я отвыкла курить пачку в день, и довольствуюсь максимум пятью сигаретами. А то и меньше. Больше мне нельзя – я сама себе придумала ограничение. Также, как нельзя - ходить дома в халате,  курить в постели и носить еду в комнату. Больше пяти сигарет – нельзя.
Вы – хороший. Или – Вы – хорошая. Я хочу дышать с Вами одним воздухом. Дайте мне, пожалуйста, сигарету из Вашей пачки, такую же, как себе. Всегда приятно быть поближе к тому, кто убил свою мать. Мать здесь не при чем – это песня такая, про освобождение от привязанностей.
Вы не курите? Тогда я – тоже. Всегда приятно быть поближе к тому, кто убил свою мать. Мать здесь не при чем. Да и сигареты- тоже.

Она сидит дома и ждет в гости подругу своего детства. Они знакомы чуть ли не с младенчества – их матери вместе гуляли с колясками. Она сидит и ждет подругу -  из дальнего-дальнего далека, когда все было – иначе. Не лучше и не хуже, а просто – по-другому. Она думает – посмотрит подруга на то, как она живет и возможно позавидует. Конечно, позавидует - она здесь одна, делает, что хочет, варит кофе, курит сигареты, кормит черную кошку, ставит горящие свечи в темный проем окна. И не надо никого спрашивать – а можно? Ей можно, она – жена сталкера. А у подруги– вечно орущая по любому поводу  мать-учительница, мифический незаметный муж и ребенок - девочка двух лет с экзотическим двойным именем. Она будет актрисой – так хочет ее мать. Несмотря на двойное имя и желание матери сделать из нее актрису, девочка орет и гадит, как любой нормальный человек в этом возрасте.
У нее нет матери-учительницы, мифического мужа и дочки с экзотическим двойным именем. Она – дочь своей безумной матери, в прошлом – певицы, жена мифического сталкера и актриса с двойным экзотическим именем.

Два актера… Да какие они актеры – просто обычные психи. Оба. Ну вот, эти два человека, он и она, придумали перформанс. О созависимых отношениях. Чтобы ТАК в их жизни- не было. И не только у них –ни у кого. На сцене – два человека, он и она, связанные веревкой. Вернее, веревка привязана к поясу каждого, дистанция, дистанция.
Диалог:
- Ты – сумасшедшая.
- Да, я сумасшедшая.
- Ты – шизофреничка без пяти минут.
- Да, я шизофреничка. Без пяти минут.
- Ты мне всю жизнь испортила.
- Да, я тебе всю жизнь испортила… Ну тогда – отпусти меня!!!
- Нет. Не отпущу. Как я тебя отпущу? Ты же – сумасшедшая.
- Да, я сумасшедшая.
- Ты – шизофреничка без пяти минут.
- Да, я шизофреничка. Без пяти минут.
- Ты мне всю жизнь испортила.
- Да, я тебе всю жизнь испортила… Ну тогда – отпусти меня!!!
- Не отпущу…
В каком-то месте это бесконечный диалог, по сценарию, должен оборваться и потерять текст. Останется только взгляд, один на двоих. Можно делать все, что угодно, ты свободен. Контакт глаз, один на двоих взгляд. Как жить с этим взглядом, одним на двоих,  направленным друг на друга и никуда больше
Два текста, произносимых обоими актерами одновременно. Им не надо это репетировать. Они так обычно и в жизни разговаривают – одновременно, для экономии времени. Которого никогда ни на что нет.
После прозы – по сценарию – идет песня. Чтобы зрителям было не обидно – пришли, а тут всякую ерунду показывают. Она может петь только тогда, когда он держит другой конец веревки. Когда связь обрывается, голос обрывается тоже.
Я отпущу руки, я отпущу руки, я отпущу руки и  - полетим во сне!

Глава 19. Ключевым моментом которой является диалог автора книги и одного из ее персонажей. Но это в конце. А так там есть история про Дон Кихота и ветряные мельницы,  про маленькую сумасшедшую девочку, про имена и про будильники.

Говорят, нельзя воровать идеи. А почему – воровать? Я только возьму на время, поиграю и верну. Домовой, домовой, поиграй и отдай! Я думаю, на меня никто не обидится…
Когда-то давно  ходила в консерваторию, тогда еще можно было по студенческим билетам ходить бесплатно. На неаншлаговые концерты. Да на аншлаговые тоже умудрялись попадать. Так вот – я ходила в консерваторию. Слушала там всякую музыку. Приходила домой и писала точно такую же, только другую. Потому что  - дословно запомнить было невозможно. А хотелось – также, как там было. И прямо сейчас.
Или  так.  Это было еще более давно, до музыкального училища, далекие серые девяностые. У меня тогда еще не было магнитофона. Я слышала какую-нибудь песню, старалась ее тут же запомнить, чтобы потом петь и играть. Запомнить и смочь сыграть для меня тогда было – одно и то же. Если не удавалось сразу запомнить – приходилось сочинять новую песню, точно такую же, только другую. Причем, никому даже в голову не приходило, что это – дубль. Точно также – хочется быть рядом с тем, кто сделал что-то хорошее, повторить его опыт – хотя бы на мгновенье. Всегда приятно быть поближе к тому, кто убил свою мать. Идеи витают в воздухе. Я хочу дышать с Вами одним воздухом! Пустите меня, я ничего не испорчу. Как домовой – поиграю и отдам…

Пока я тут пишу про идеи, которые витают в воздухе, у меня на кухне варится фасоль. Ее запах уже витает в воздухе, совсем, как идея. Главное! Главное! Не забыть вовремя выключить огонь!  А то будет, как в тот раз – сиротливые сгоревшие фасолинки на дне кастрюли, как мне казалось – беспощадно и бессмысленно загубленной. Ан нет – кастрюля моими стараниями – воскресла, и опять в ней варится фасоль. Жизнь продолжается!

Утро. Два перформера идут на занятие. Жалуются друг другу на жизнь, здоровье, кризис современного искусства и профанацию идеи. Сзади них – реплика, видимо- по телефону:
- В пятницу будет эксгумация трупа этой бабы. Должен быть кто-то из прокуратуры…
Занавес.

Фасоль готова. Нет, нет, до полной ее готовности нужно совершить еще одну операцию – поджарить лук, и положить ее туда, прямо в золотистый лук, на сковородочку. Присыпать специями и тертым чесноком. Но это – потом. Потому что сейчас я сижу и пишу эту книгу. За меня никто ее писать не будет. Правда, фасоль готовить – тоже. Или будет – но это уже будет другая фасоль, совсем другая. Равно, как и книга, если кто-нибудь возьмется.

Сказка про Дон Кихота, ветряные мельницы и Дульсинею Тобосскую. И еще про чуваков, которые побили Дон Кихота, когда он требовал, чтобы Дульсинею признали самой прекрасной женщиной на земле. А она ж – стра-а-ашная и толстая, говорят, была. Хотя – некоторым– вполне нравятся – страшные и толстые женщины. Зато такую никто, возможно, не пожелает. Такое большое, и все мое. Мы отвлеклись от темы, кажется.
Так вот – Дон Кихот. Придумал себе другое имя и превратился в рыцаря. И не только себе – кляче и толстой тетке. Тем самым – превратив их – в рыцарского коня и прекрасную даму, возлюбленную рыцаря. Как в китайском театре – выносили на сцену табличку с надписью «лес» и это был – лес. Вот ветряные мельницы – они – настоящие. Говорят – зачем биться с ветряными мельницами? А если ты – в другом мире, в котором не бывает, просто не бывает ветряных мельниц. И ты видишь странные объекты, надвигающиеся на тебя? Разумеется, придется защищаться.
Прямо как со мной в детстве было:
- Почему ты его ударила, ведь он на тебя только обозвался?
- А что – этого не достаточно, чтобы дать сдачи?
Ох уж эти ветряные мельницы…
По сценарию этой книги – Дон Кихот – это тот самый сталкер. Которого там где-то в его зоне так ша-а-арахнуло, что он аж век перепутал. Ничего, все бывает. У нас же ведь театр абсурда. Ждем…
А вот еще – история.
Жила была она. И было у нее два имени. Вернее, одно – это ее имя и фамилия, которые значились в паспорте. А другое – двойное и экзотическое. Первую часть этого имени ей придумали другие. И как-то привязалось оно, это имя, и тянулось за ней хвостом. Резкое, кричащее созвучие занозой торчало в языке и не давало спокойно жить. Второй частью имени, выбранной уже самостоятельно, было одно из имен могущественной принцессы. Оно, кажется, все уравновешивало.
Именем и фамилией из паспорта представлялась маленькая сумасшедшая девочка. Актриса, уверенная в своем таланте и возможностях, хранила свое экзотическое двойное имя в крепко-накрепко сжатом кулаке, и выпускала его только на сцене. Und das ist die Princess…
Когда-то в детстве с ней произошла такая история. Школьный театр ставил какую-то сказку на немецком языке. Она прекрасно знала роль принцессы. Все остальные роли тоже успела выучить. Но  - эту роль она именно знала. Знала, как она выйдет, как скажет, как посмотрит… Но в роли принцессы ее не утвердили – сказали, не похожа ты на принцессу. А на кого – похожа? Ну, как сказать… Вот, ты лучше садись за рояль – там все равно тебя не видно, и аккомпанируй во время спектакля. Ты же весь текст наизусть знаешь…
Сцена. Два пажа сопровождают прекрасную принцессу – девочку-блондинку на 2 класса старше, уже красивую и хрупкую, как балерина. Und das ist die Princess…
Маленькая сумасшедшая девочка со смешной фамилией играет тему выхода принцессы – торжественный, но в то же время легкий и изящный медленный вальс. 8 тактов, 16 тактов… Маленькая сумасшедшая девочка плачет. За роялем ничего не видно. 8 тактов, 16 тактов. Легкий и изящный вальс!!!
Жил был он. У него тоже было два имени. Первое – это имя и фамилия, которые значились у него в паспорте. Второе – длиннющий рассыпающийся псевдоним. Он говорил ей – это первый человек, который из паспорта – беден, как церковная мышь. А второй-то – богатый. Поэтому, пока я второй – на, тебе  - сто рублей…
Занавес.
А вот еще одна история. Жила-была одна певица. И вот к ней пришла другая – тоже, видимо – певица и актриса, но только – пока в собственном воображении. Первая, та, которая – певица, и чуть-чуть- актриса – не хотела быть никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах - ни певицей, ни актрисой – да ну это все, а хотела быть – сначала врачом – потому что у него много-много блестящих инструментов и такая штука с дырочкой, зеркальная. А потом хотела быть археологом –чтобы ездить везде, раскапывать таинственные древние артефакты и спать под бесконечным звездным небом. Так вот – если первая никогда, никогда не хотела быть на сцене – а спать под бесконечным звездным небом, или – хотя бы – лечить людей с помощью множества блестящих инструментов, то вторая – хотела блистать на сцене, множество камер, все говорят и пишут только о ней. Так вот – история-то. Одна певица сидит спокойно дома, концертов пока нет, репетиций – тоже, можно хоть раз в жизни спокойно почувствовать себя домохозяйкой и приготовить рис-ризотто из всего, что нашлось в доме. А другая – которая хочет быть певицей, но – никак не получается. И вот – та приходит и просит научить ее петь. За деньги, разумеется. Несмотря на старую дружбу. Мне, автору этой книги – кажется, что так- правильно. Услуги должны быть оплачены. Иначе это – не услуги. А песни за просто так. Так вот – та, которая певица – принимает предложение и дает урок - первое ощущение полета. Вдох и выдох. Смотри – живой!

Она выходит из метро. Снежный чужой город. Белая бескрайняя площадь. Никого. Оставшиеся последние деньги положены на мобильник. Право говорить. Выбор богат, кто виноват, если у Вас – ни гроша? В кармане – видавший виды мундштук и купленная еще летом – ярко-желтая зажигалка. Ждать. Кажется, свобода! Когда ничего – нет. Если у Вас – ни гроша! Ни алтына, ни выстрела в лоб… Холодно. Когда ничего – нет. Свобода! Свобода танцевать, бесконечно танцевать, выводить кончиками пальцев невесомых ног  - узоры на белом, только что выпавшем снегу. И так – бесконечно. Бесконечная, нигде не прерывающаяся линия. Legato.
Человека, которого она ждала- тоже, совершенно случайно, овеяло романтическим флером. Извините, кажется, я Вас задела крылом?
 -  Я опоздал? Ты меня давно ждешь?
 - Не знаю. А впрочем – вот, смотри!
Снежная площадь, вся в узорах, оставленных невесомыми ногами.
- Это я хотела взлететь…

Диалог. Участники – девушка, интересующаяся искусством. И актер пластического театра, достаточно известного, между прочим.
- А чем Вы занимаетесь?
- Да театриком…
Как ни банально – занавес.

Диалог, вернее, почти монолог. Участники: две женщины чуть за 30, подруги детства. Одна – респектабельная мать семейства, по совместительству – актриса в эпизодических ролях. Другая – певица, актриса, поэтесса, шизофреничка без пяти минут, да еще и без гроша в кармане. Первая говорит:
- Я люблю его ( произносится очень экзальтированно, с придыханиями и закатыванием глаз)
- (здесь должна быть нарисована четвертная пауза, самая выразительная из всех)
- Я люблю его, кажется всю жизнь… (экзальтация, придыхание, закатывание глаз)
- (здесь опять четвертная пауза)
- Я не могу рассчитывать на взаимность, потому что он – известный актер. Он даже не посмотрит на второсортную актрису, играющую в эпизодах. (еще большая экзальтация и трагизм)
 -  (у другой участницы – опять пауза, потому что она недоумевает – ну да, любовь, неразделенная, так это же круто, сиди, молчи и радуйся, что вообще способна что-то чувствовать, но переигрывать-то зачем, чего в жопу-то орать…)
- Если даже мы встретимся на какой-нибудь презентации или премьере…
- (здесь вторая теряет терпение и произносит) ну и скажи ему!!!
Далее в нашем театре антракт, после которого происходит встреча. Участники: он – известный актер, она – малоизвестная актриса, на вторых ролях, мать семейства.
- Я люблю Вас.
- Отлично, давайте я распишусь у Вас на груди
- Я люблю Вас… всю жизнь…
- Ну тогда давайте не на груди, а на бумаге…
Занавес.

Ценное замечание про будильники.
Будильники стирают сны. Начисто. Один человек придумал, что в 7 часов звонит будильник для писателей, в 8 часов – для художников, в 9 и в 10 – я не помню, для кого он сказал. А в 11, когда проснулась я – был будильник для танцоров. Так вот, если он проснулся в 7 – значит, он писатель. Если в 8 – то – художник. А если в 11 – видимо, танцор. А если проспал? Ну, плохому танцору…
Так вот, мы отвлеклись. В 7 утра будильники стирают сны писателям. Они встают и начинают писать – уже не про сны, а про что-то другое. В 8 утра – будильники стирают сны художникам. Я не знаю, как настоящие художники, но - если я просыпаюсь в 8 утра, я не только рисовать, я вообще ничего не могу. И невозможно восстановить стертые сны. Настоящие художники – не восстанавливают старые сны, а видят новые. В 11 часов будильники стирают сны танцорам. Но им, пожалуй, все равно. Они летают – летают во сне и наяву. А если не летают? Ну, плохому танцору…
А фотограф вообще никогда спать не должен. Потому что всегда все время что-то происходит.

Я, автор этой книги – прошу прощения у своих персонажей за то, что у них нет имен. И еще – прошу прощения у них же, поскольку у меня закончились сюжеты. Хотя, нет, не закончились. Ко мне, автору этой книги, пришла в гости подруга. Именно – подруга. С которой надо говорить о личной жизни. Личная жизнь меня, автора этой книги, весьма абсурдна. Если бы она проистекала иначе, то – это была бы другая книга. Так вот, чтобы не травмировать подругу, я, автор этой книги – рассказала ей ТАКУЮ лав-стори, что подруга – аж прослезилась. И упавшим голосом сказала, что у нее такого – не было, нет и уже не будет… Так у меня тоже – не было. Хотя, нет. Если подумал, значит – было…
Так вот, прямо как в анекдоте. Встречается я, автор этой книги, и персонаж этой книги. Который там – самый красивый и вообще даже в одной сцене – с крыльями. Она, то есть – автор этой книги, то есть я, говорю ему:
 -  Вы знаете, я тут про Вас такую историю рассказала…
- История – это хорошо. А толк-то с этого – какой? Вы же рассказываете про меня, про себя, про нее – и ничего не пишете. А в результате – мы не развиваемся и чахнем. В Вашей памяти, между прочим, чахнем и сохнем, как та цапля из скороговорки. Кто Вам мешает – взять с собой тетрадь, и все мысли, которые приходят – записывать, а? Вот Вы хвастаетесь, что у Вас театр абсурда, а еще ни одной, по-настоящему абсурдной вещи ни с кем из нас не произошло.
- Почему же не произошло? С Вами и произошло. Помните, как у Вас крылья выросли, тогда, и Вы улетели в загадочное питерское небо? Так вот – они же куда-то у Вас делись, я честно, даже не знаю – куда, и делись ли. Это еще ладно. А то, что Вы все время – меняетесь. В зависимости от моего настроения…
- Вот это и плохо. Что я все время меняюсь. И не так, как я хочу. А в зависимости от вашего настроения.
- Ну, знаете… Если Вам не нравится мое настроение, идите к какому-нибудь другому автору. И воплощайтесь там – сколько вашей душе угодно… Хотя, нет, не уходите. Мне просто очень холодно. И я не могу соображать. Вот станет теплее – и тогда я напишу про Вас такое, что все будут плакать от счастья. И раскупят все, имеющиеся в продаже,  носовые платочки. Платочки закончатся, и придется производить новые. А люди всё будут плакать и плакать. А платочки будут все нужнее и нужнее. Текстильная промышленность обогатится. И тут появимся мы, и потребуем гонорар. И, что интересно– нам всем его дадут. Ну и что, что вы все – воображаемые. Может быть, меня тоже кто-то придумал…

Глава 20. Новогодняя. Содержит в себе, кроме всего прочего, фрагменты из личных дневников разных людей и рецепт, как окончательно забыть о нотах. И новогодние поздравления, которые потихонечку сбываются.

Я, автор этой замечательной книги-перформанса, только что вернулась из одного путешествия. Оттуда, где тепло и цветут розы – даже зимой. Если бы вдруг рядом с нами тоже выросли горы – нам тоже было бы тепло, прямо как там, в далекой-далекой стране у моря. Но гор нет, и тепла тоже. Чтоб в клетке моей запертой комнаты не так мерзли мои тонкие пальцы… Нужны горы. Но ничего – я их себе просто придумаю, как, впрочем, и все остальное…
А – тем временем – нас ждет глава про политику и секс.
Вот про политику, например.
У меня закончилась туалетная бумага, и, в результате, я стала больше читать газеты. И я постоянно, постоянно натыкаюсь на заметки о том, что кто-то погиб, кого-то убили, или кто-то просто так умер, сам по себе. Какой-то человек погиб во время тушения лесного пожара, это было, видимо, летом. Ему – они пишут, теперь всегда будет 31. И на фотографии, рядом с текстом – лицо в черной рамке, которое свидетельствует, как надо выглядеть в этом возрасте. Бр-р-р… ну у меня уже не получится. Потому что мне, автору этой книги, уже никогда не будет 31. А в рай я попаду, как сейчас – с короткой стрижкой а-ля Мирей Матье, которая, по мнению одного художника – мне идет. И в расписных джинсах цвета вырви-глаз 42 размера.
А, отвлеклись, так вот, политика. И тема смерти. Везде все умирают – поэтому – сиди дома не гуляй. Работай и молчи. За умного сойдешь. А вчера, сидя, опять же – в отхожем месте – прочитала, как тетку убили кухонным ножом. Она одного алкоголика, своего мужа, от другого алкоголика – не своего мужа – защищала. И вот результат. Придется, все-таки, купить, наконец-то туалетную бумагу. А то – надоело читать всякую дрянь.
А вот теперь про секс. В газетах о нем не пишут что-то. А, нет, косвенные свидетельства есть – у кого-то родилась тройня, и теперь  - всё, счастливые родители в шоке, государство помогает. Ну, как может, так и помогает. То есть – никак. Или – это, выпустили новейшей препарат по увеличению потенции, и мы читаем свидетельства пользователей. Мужчина, инициалы, 74 года, спасибо, спасибо, так помогло-о-о, так помогло-о-о!!! Ну – помогло, так помогло. Это же не государство, хотя… Мы все здесь присутствующие, на страницах этой книги, в смысле, присутствующие – рады за вас. И продолжаем дальше.
Есть секс церебральный. Как устав – никакой любви, одна ебля. Тетка, смерть как – православная, от мозга костей считает, что мясо в пост не усваивается. И говорит, что научно доказано. Ну – пусть тогда приведет источники, библиографический список. Что мозги-то просто так людям ****ь. Которые и в другое время, не только в пост, мясо не едят. И еще говорит – по вам видно. Да что по нам видно? Что ей может быть вообще видно… Да храни ее Господь)))
Мы тут повадились употреблять эту фразу вместо «пошел на ***». Очень, знаете, добавляет специфический колорит…
Она видит сны.
Огромное шахматное поле. Она – на одном краю поля, в чем-то белом, развевающемся на сильном ветру. Он- по ту сторону, в черном, и тоже – развевающемся. Она зовет его – сквозь ветер, и, кажется, дождь. Между ними – какая-то незначительная фигура. Она понимает, что присутствие кого-то третьего, пусть даже такого незначительного – мешает ему разобрать ее слова, а ей -  сдвинуться с огромной белой клетки – к нему. Она делает вдох – и просто сдувает фигуру с доски. Путь свободен…
А мне автору этой книги приснилось, что некто повторил за мной стойку на голове, и в процессе – сломал позвоночник. Вот так-то, как говорила моя бабушка – не делай не дело. Вот некто, ну этот, который приснился, уже наяву - как начал курить – вместе со мной, вернее – по его словам, помогая мне бросить курить посредством уничтожения моих сигарет. Как начал, так теперь уничтожает все подряд сигареты, не только мои. Так что – не надо делать не дело, как говорила моя бабушка с распространенной польской фамилией.
Он тоже видит сны. Ему приснилось, что она ослепла. Совсем. Они вместе ходят по электричкам – он ее сопровождает и аккомпанирует на гитаре. Она поет. Слепая певица. По его словам – она, слепая – стала петь лучше прежнего… Когда он рассказал ей этот сон, она подумала -  а вдруг она, действительно – ослепнет. Останется только голос – чистый и свободный…
Автор этой книги жаловался на отсутствие сюжетов. А вот один сюжетик – две девушки едут в поезде. Новогодняя ночь. За окном – ничего. Вообще ничего. Иногда – в тусклом свете одинокого фонаря – пустые рельсы, безжизненные вагоны, провода. Новогодняя ночь – так тихо переедем из одного года в другой. Вместо шампанского – остывший кофе и несколько кусочков сыра. Дорогие сигары, специально купленные для того, чтобы покурить на берегу далекого моря – через несколько минут будут начаты в холодном тамбуре. В знак наступления нового года – совсем новая пачка. И каждая сигара завернута отдельно – так заворачивают елочные игрушки, чтобы не разбились. Связи нет. все телефоны молчат. Они мысленно вспоминают всех своих родных и близких людей -  и придумывают им новогодние пожелания. Чудесные и невозможные. Пусть происходят чудеса.
А пожелания начали сбываться. Они загадали одной даме, матери семейства – научиться водить машину – без страха и упрека. Так она, в смысле, теперь бесстрашная водительница – увезла свое семейство по зимней, скользкой дороге – в чудесный зимний край –на несколько дней. И по той же зимней, скользкой дороге – все вернулись. Без страха и упрека.
Еще одному человеку они загадали, чтобы он, наконец-то  - нашел прекрасную принцессу. Так он нашел себе, как говорит его подруга, Норма-а-альную женщину. А – может быть – она и есть – принцесса. Они же ведь – превращаются – туда и обратно.
А еще одному – художнику, они загадали стать – из нищего художника – богатым и известным. Он пока еще не стал ни тем, ни другим, но – зато получил в подарок от тайно любимой им женщины – портсигар и записку личного содержания. Театр начинается с вешалки. Какая вешалка, такой и театр. Абсурда. Пусть цветут все цветы!!!
Да, и еще одному человеку они пожелали, чтобы от него, наконец-то, отстали женщины и он стал пафосным иронично-скандальным журналистом, или вообще – кем-нибудь пафосным. И вот – женщина от него отстала, одна. Путь к развитию свободен.

Оскар Уайльд считал, что женщина должна поддерживать и помогать мужчине развиваться, «если Вас не поддерживает женщина-  ваши дни сочтены». На практике мы видим совершенно обратные тенденции, почему-то. Допустим, человек решил создать семью. До этого он занимался чем-то, с моей точки зрения – нормальным. Например, музыкой, театром, другим каким-нибудь искусством, наукой, альпинизмом. А тут значит – все. Семья. Дети. Детей надо кормить. Поэтому – искусством уже можно не заниматься, и ничем нормальным тоже. Только сидеть и кормить, кормить, кормить… но- дети, это еще ладно. Меня, честно говоря, другое поражает. Допустим, одна половина семьи, к примеру – он, занимается чем-нибудь, например – пишет книгу. Или – картины. Или – альбом, что занимает очень много времени, по себе знаю. Другая половина семьи – она – говорит, что книга твоя – говно, картины – еще хуже, а альбом – вообще, ниже всякой критики. Бросай все это срочно и занимайся чем-нибудь нормальным. А нормальным – это, как правило – что-то другое, не всегда нужное и интересное. Меня поражает вот что – неужели она не видела, что ее вторая половина, если уже всем этим занимается – ничем нормальным с общественной точки зрения  - заниматься не будет. Вернувшись из рая, нельзя пообвыкнуть в аду.

Один человек 30 лет работал на метеорологической станции. В горах, где нет никого. Только ветер. Лучше гор могут быть только горы. Через 30 лет он спустился с гор, и женился на красавице-поварихе из гостиницы Интурист. Она тогда была молода, хороша собой, пела, плясала и держала дома искусственные цветы всех мыслимых видов и оттенков. Он привык быть один – лучше гор могут быть только горы. Он спустился с гор – по холодной лестнице, и пил горькую – уже на берегу моря. Вернувшись из рая – нельзя пообвыкнуть в аду. В какой-то момент он утратил сияние над своей головой и затерялся в другом сиянии - свете огней громадного города, возможно – ища наощупь дорогу обратно, в горы…

Дополнение к главе о политике. Или о сексе.
Два человека создали некую партию. В этой книге запрещено называть людей по именам. И вообще, что - либо называть. Например, политическую партию. Допустим, напишу я, что она – говно, как, собственно, меня и попросил один из создателей партии. Напиши, говорит, везде, про то что такой-то и такой-то создали такую-то партию. И что эта партия – говно. Прям, бляттть, всем тут интересно, какую вы там партию спьяну придумали. А вдруг – эта партия станет какой-нибудь продвинутой или вообще – великой, как КПСС. И меня, автора этой книге – посадят уже по самой политической статье. За оскорбление власти. А если напишу, что, мол, хорошую партию создали, молодцы, и партия – клёвая. Все, конечно, хорошо, лучше хвалить, чем ругать. А вдруг – эта партия станет оппозиционной к главной. Да-да, главная партия и побочная партия, прямо как в сонатной форме. Так вот, станет моя партия не главной, а побочной, оппозиционной. И опять же, я, автор этой замечательной книги – отправлюсь в тюрьму по политической статье. Но, может быть, это хорошо. Если политических вместе сажают, я лишний раз проведу время среди культурных и интеллигентных людей.

Тут есть некоторые читатели этого бессмертного произведения, которые называют его – моим дневником. Не-е-ет, это не мой, и не дневник. Дневник – это другое. Не надо путать ЭТО с этим, как в одном неприличном анекдоте. И вообще, дневник пишется не так. А вот как. В качестве вставного эпизода приведем вариант абзаца обычного дневника обычного человека.
Я встал. Оделся. Умываться не стал. Покурил. Попил кофе. Тоска. Пожрал. Попил чаю. Тоска. Вышел на улицу. Снег. Электричка. Стекло замерзло. Тоска. Одно стихотворение – чтобы успеть до остановки, на которой выхожу. Не успел. Тоска.
И так далее. Вот это – дневник. Там – вся гамма переживаний человека. Сразу понятно, что это – человек незаурядной судьбы. И, видимо, поэт.
А вот – фрагмент моего дневника.
Утро. Будильник, колокольчики рассыпаются, рассыпаются, катятся. Это десять утра, десять, король велел тебя повесить, вставай. Из теплого одеяла? Не-е-ет, пусть лучше повесят. Не пойду. Разминка, вернее несколько ленивых упражнений – еще под одеялом. Путь в холодную кухню. Пока варю кофе – разминка, уже для ног, полупальцы - пальцы. Сигарет нет. Потому что вчера решила себе устроить вечер без курения. Устроила. Вроде бы – стало легче вставать. Вчера на ночь помазала веки кремом для разглаживания морщин. Думала – лицо перестанет быть по утрам опухшим, как после недельного запоя. А оно все равно – такое. Значит, можно уже не пить. И не курить…
Ну все, хватит, пожалуй…
А вот дневник любящей кого-то женщины.
Все. Я поняла – я его люблю. Люблю только его. Только его – люблю. Люблю. Как я раньше не понимала, … что люблю, люблю его… только его. Когда я его в первый раз увидела, я подумала… Он  - единственный, неповторимый, любимый, самый, самый, любимый, любимый, самый…
А это -  дневник женщины, страдающей от неразделенной любви. Представлен тремя строчками неизвестной мне поэтессы, обучающейся искусству слова на филфаке одного из московских вузов.
Я хочу быть с ним. И не могу.
Моя любовь разбилась о скалы.
Об острые их концы…

А вот – дневник женщины, которую кто-то навязчиво любит.
Какой ужас. Он мне опять сказал, что меня любит. И будет ждать всегда. Когда я избавлюсь от этого кошмара. Он мне все время звонит, пишет свои дурацкие письма с орфографическими ошибками. Пусть со словарем сверяется, а то что он думает, я – умная, интеллигентная женщина, могу ответить взаимностью человеку с орфографическими ошибками? Он опять вчера звонил и говорил, что уже стоит с телефоном в пролете окна на семнадцатом этаже. И если я не скажу ему что-то, то он туда и упадет. Ну и пусть его – падает, я трубку положила. Так он мне и сегодня уже с утра звонил – жив-здоров, зар-р-раза, блин. И опять-  я люблю-ю-ю тебя, я без тебя не могу жи-и-ить. А раньше-то  - мог как-то?

А это – дневник поэтессы, актрисы, художницы и вообще экзальтированной женщины.
Проснулась в 7 утра. Написала 20 стихотворений, 13 песен, 4 сценария и нарисовала 3 картины. Одну из них не закончила. Какой ужас. Я – бездарность. Написала еще 4 песни. Мысли о том, что я бездарность – прошли. Покурила сигарету и начала писать прозаическое произведение. Написала 80 страниц. Кажется, оно – чудовищно. Отправила в Интернет, пусть там разбираются. И еще 20 стихотворений, 13 песен, 4 сценария. Отсканировала 3 картины – и тоже туда отправила. Ну и что, что третья не закончена – все равно это – абстракции и авангард. Хотела записать оставшиеся 4 песни на диктофон, но он, почему-то сломался. Записала на фотоаппарат. Пусть смотрят, как я пою.

А это дневник одного графомана, которому дали ключи от квартиры с кошкой, где можно спокойно писать.
Встал. Покурил. Попил чаю. Покормил кошку. Лег опять. Поспал. Встал. Покормил кошку. Покурил. Попил чаю. Опять покурил. Опять попил чаю. Опять покормил кошку. Опять лег и поспал. Встал. Покурил. Покормил кошку…
И так – несколько страниц.

А это дневник человека, бросающего курить.
Не курю. Не курю 3 дня. Не курил 3 дня. Стрельнул сигарету и покурил. Какой ужас. Опять не курю. Один день. Депрессняк. Плохо. Покурил. Все равно плохо. Депрессняк. Не курю. Плохо. Курю. Плохо. Какая, блин, тогда разница, курю я или не курю…

Персонаж, который мы здесь называем емким словом «Она», перешла в другую книгу и там бросила курить. В той, другой книге, совершенно другого автора, за окном были деревья в снегу, похожие на дым от ее сигарет, белых и тонких. А самих сигарет больше не было!!! У меня в книге внимание не акцентируется на том, курит она или нет. Хотя, иногда она, я думаю – курит. Тонкие белые сигареты. Может быть, на страницах моей книги она тоже бросит курить – если курила до этого. А если нет – то пусть лучше и не начинает… Потому что я, автор этой книги – никак не могу бросить курить. Вернее, я сейчас сижу, сигарет предусмотрительно в доме нет, и терплю. Мне надо делать всякие дела, а я не могу по причине впадения в депрессняк. Больше нет сил бороться с надвигающейся зимней депрессией, у автора этой книги больше нет сил бороться с зимней, белой депрессией. У автора этой книги больше нет сил ни на что, даже на эту книгу. Что это –заволокло монитор и буквы поплыли, заплясали строчки… кажется, автор этой книги плачет. Просто. Из-за того, что весна никак не наступает. И, кажется, никогда не наступит. Зато – за окном солнце и красивые белые деревья. Похожие на застывший дым ее сигарет. Если я, автор этой книги, пойду погуляю – вместо того, чтобы убираться в квартире, делать домашнее задание по английскому языку или писать эту книгу, а? совершенно забью на то, что бросаю курить, и куплю себе пачку каких-нибудь нормальных сигарет. Или даже – пусть ненормальных. А просто каких-нибудь. И пойду по зимним дорогам в облаке табачного флера. Дыша духами и туманами. Эх… Я выйду, одетой в май!!!
Автор этой книги выкурил за это время пачку Парламента, полпачки Пэлмэла и несколько сигарет Мальборо. Не сказать, что это ему, то есть мне, принесло стопятьсоттыщ единиц бесконечного счастья, но – депрессняк прошел. Но – началась мигрень. Если курить – депрессняк, если не курить – мигрень. Между Сциллой и Харибдой.
Один человек зашел  в гости к своей бывшей возлюбленной и с порога ей произнес – всё, вступаю в ваше общество асексуалов. Да-а-а, подумала возлюбленная. Это что, значит, он думает, что есть некое общество асексуалов, а в ее доме, куда он, собственно, своей ногой вступил – штаб-квартира этого общества. А она, видимо – председатель…
А я, автор этой книги, тоже задумалась. Что же это за общество – асексуалов. Наверное, это примерно так. Грязные, вонючие, нечесаные и годами не снимающие свою грязную одежду люди собираются вместе. Сначала просто собираются, а потом понимают, что у них – общество. Асексуалов. И пишут устав. Не мыться, чтобы у противоположного пола не возникло ни малейшего желания. Не ходить никуда, кроме собраний общества асексуалов, а то вдруг что. И, главное, совершать поступки, исключающие последующее сексуальное взаимодействие, например, копаться в помойке, жрать чеснок или еще что-нибудь вонючее, запивать это большим количеством бухла, орать в общественных местах громко и, желательно, нецензурно… Нет, никакие это не асексуалы, а просто обыкновенные говнопанки. На этом автор этой книги затрудняется в описании общества асексуалов.
У меня, автора этой книги, уже давно закончились сюжеты. Но, кажется, сюжеты вовсе не обязательны для создания книги. Сейчас последует самая банальная в этой книге сцена.
Как обычно – он и она. И вот – они стоят, конечно же – посреди снежного поля. Кругом, разумеется, никого и ничего. Слева от нее-  лестница, разумеется, холодная, уходящая под снег. И она, конечно же – говорит ему, что никогда, никогда его не отпустит. Не отпустит вниз по холодной лестнице. Он, конечно же, обнимает ее, и по холодной лестнице вовсе не собирается.
На следующий день она купит флейту у одного доброго волшебника. Который имеет свойство появляться в действительно нужный момент. По щелчку пальцев? Нет, не будет  здесь никаких пальцев. И не только пальцев, даже нот больше не будет. Он предложит ей две флейты. На ее выбор. Одну – обычную, соответствующую хроматической гамме, и даже чуть-чуть-  камертону.  А другую – устроенную так, чтобы окончательно забыть о нотах. Она выберет вторую, приложит к губам и забудет навсегда все ноты и знаки.

А теперь еще одна вставка. Новогодние чудеса начинают кончаться, и пока они окончательно не закончилось, произошло вот что. Персонажи этой замечательной книги собрались и решили – поздравить друг друга с наступившим новым годом и пожелать что-нибудь друг другу. Художники желают перформерам наконец-то научиться рисовать и предлагают свои услуги по обучению. Безвозмездно. Перформеры желают музыкантам не начинать свои репетиции рано утром – потому что именно рано утром перформеры спят и во сне к ним приходят новые идеи. В эти идеи вплетаются посторонние звуки, что делает их невозможными для выполнения. Фотографы желают танцорам не забывать  о существовании объективов, и почаще принимать удобные для фотографирования позы. Все артисты желают фотографам, наконец-то прозреть и обрести эстетическое чувство. Чтобы все их фотографии были прекрасны. Асексуалы желают фрейдюгам перестать фрейдить, и записаться в их ряды. Тем более - асексуалы, как они у меня выше описаны, и фрейдюги на ментальном уровне делают примерно то же самое – отвращают своими действиями от себя нормальных людей. Все, имеющиеся здесь персонажи желают своим будильникам быть мягкими, нежными и тактичными, и не беспокоить их громко в столь ранние часы. А чтобы люди никуда не опаздывали – будильники теперь будут тактично останавливаться на отметке, допустим, 7 утра, и терпеливо ждать, пока их хозяева не проснутся. Она желает сантехнику наконец-то – выучить все правила русского языка. И написать какой-нибудь прекрасной женщине прекрасные стихи. Он поднимает бокал, и чокаясь с монитором, желает ей – не останавливаться не достигнутом, и вообще – больше никогда ни на чем не останавливаться. Странное пожелание, конечно. Она в это время идет по заснеженному Петербургу, ощущая его присутствие рядом, и желает ему просто – счастья. Она не останавливается. Ее безумная мать желает ему – научиться, наконец-то щелкать пальцами. Да не просто так, а чтобы в этот момент случалось какое-нибудь чудо.  Волшебник, продающий флейты, желает певице, ждущей принца у трапа самолета – обязательно встретить этого самого принца и окончательно забыть о нотах. А прекрасная женщина-перформер, влюбленная в одного художника, желает слепому человеку, влюбленному, в свою очередь – в безумную мать нашей главной героини – жениться уже на ней, в смысле – на безумной матери. Для чего?- спросите вы. А для того, говорит прекрасная женщина перформер, чтобы она – безумная мать, в своем прошлом похожая на Мирей Матье – не влюбилась вдруг – на свою безумную голову – в какого-нибудь художника. И не стала от этого еще более безумной. Хотя, куда уж безумнее…

А свечка у нее на окне взяла и погасла. Сама собой. А может, просто от сильного ветра…

Глава 21. Про политику и секс. Наикратчайшая.
Некоторые люди считают так. Или – политика. Или – не политика. Других отношений между людьми нет.
Другие некоторые люди считают так. Или – секс. Или – не секс. Других отношений между людьми нет.

Глава 22. Первая ее часть начинается с нудной истории про отношения, объяснения автором значения слова «цейтнот», тоже, кажется, весьма нудного. Это все можно пропустить, потому что самое главное здесь – история про сумасшедшего мальчика. Вторая часть написана в форме сонатного allegro. Местами она тоже очень нудная, но ее надо обязательно прочесть, иначе вы просто ничего не поймете дальше.

Про отношения. Человек 1 увел женщину у Человека 2. И приехал к Человеку 3 – мучиться угрызениями совести – как это я, такой-растакой, увел женщину у своего друга. Человек 1 считает Человека 2 своим другом на каком-то, только ему понятном основании. И вот он увел у него женщину. На образе этой женщины мы останавливаться не будем. И этот Человек 1 все переживает,  переживает, сердешный, что увел ее, эту женщину. У своего друга. Человек 3 сидит, курит сигареты Человека 1 (хорошие, между прочим, сигареты) и слушает излияния Человека 1 по всему этому поводу. Далее – другой день. Человек 2 (это у которого только что увели женщину) приезжает к Человеку 3 в хорошем настроении, и среди прочего – говорит, что – как хорошо, что он (в смысле, Человек 1) избавил его от общества этой женщины (он награждает ее одним нелестным эпитетом, который мы здесь не приводим из общекультурных соображений). А Человек 3 сидит, слушает, и курит уже свои сигареты, потому что Человек 2 не курит вообще.
  Я, автор этой книги, достаточно сильно ударила ногу во время разучивания сальто, и теперь не могу встать на полупальцы. Люди небольшого роста поймут это захватывающее ощущение – когда хочется дотянуться до чего-нибудь, до звезд, например, встав на цыпочки, а не получается.
Катастрофически не хватает времени. Замечательное слово «цейтнот» я перевожу с немецкого, как «беда со временем». Кто лучше знает немецкий, может меня поправить, но – смысл слова «цейтнот» для меня от этого не изменится. Не хватает времени, чтобы писать эту книгу. Я еще раз прошу прощения у ее персонажей. И поэтому – за полчаса – просто обязана написать какую-нибудь красивую историю.

Она заходит в метро. Мысль одна – спать. Свободных мест нет. Нет ей места. Тогда стоять, держать опору в обе ноги. Из последних сил. Какой-то человек поставил на место – на целое место в переполненном вагоне метро свою сумку. Она молча подходит к нему. Он убирает пакет. Она занимает место и закрывает глаза. Он обращается к ней – я желаю Вам здоровья. Она, первым делом, думает – опять ирония, я подошла тут с молчаливым укором и заставила его убрать сумку, и вот теперь он отыгрывается. Смотрит в лицо человека. Ни тени иронии. Широко открытые зеленовато-карие глаза. Сумасшедший мальчик примерно лет 16.
- Вы мне очень понравились. Кажется, Вы – хороший человек, и я желаю Вам здоровья, что тут странного,  - продолжает сумасшедший мальчик.
Он берет ее под руку, судорожно прижимает к себе и осторожно кладет голову ей на плечо. Она теряется, но – руку не убирает – что тут странного? Возможно, когда-то, когда не было языка – люди только так и общались – прикосновениями теплых рук. А сейчас, когда появились слова – это уже считается неприличным.
Несколько минут. Потом мальчик спрашивает:
 - А у Вас есть родные, мама?
- Есть… Только мама.
- Давайте я попрошу Боженьку, чтобы он дал и ей здоровья.
Она сбивчиво отвечает:
 -  Да, обязательно попросите, только не забудьте, ей это сейчас очень нужно.
  - Нет, я не забуду. Я никогда не забуду Вас.
Он, сумасшедший мальчик, крепко держит ее руку в своих. Несколько минут. Потом прощается – как с родным уже человеком. И просто выходит на нужной ему остановке.

Мы все заразили своей графоманией еще одного человека, и теперь этот человек пишет постмодернистский роман, пока состоящий из одних предисловий и множества окон. И пока этот роман разрастается – во все стороны – ура, моя книга будет развиваться вдоль. И поперек.

Вставной эпизод в форме сонатно-симфонического цикла в 4 частях.
Часть первая. Allegro.
Главная героиня – преподаватель классического танца. Именуемая в дальнейшем – Она. Побочная героиня – подруга детства преподавателя классического танца, именуемая в дальнейшем тоже – Она. Связующий их герой – художник и рас****яй, почти молодой и почти красивый мужчина, именуемый в дальнейшем – Он.
Построение композиции первой части будет развиваться в форме сонатного allegro, где есть главная, связующая и побочная партии, на материале которых строится экспозиция, разработка и реприза. Как и положено любой первой части сонатно-симфонического цикла.
Экспозиция.
Главная партия.
Она просыпается утром. Делает разминку. Это обязательно. Пьет кофе. Курит сигарету. Это вредно, но тоже обязательно. Потом она работает. Преподает классический танец. Или не преподает. Или преподает, но не классический. Или вообще не работает. Выключена.
Ей далеко за тридцать. Об этом знает только она, другая она и он. На улице ей по-прежнему делают замечания относительно того, что она – такая маленькая и курит. Это – экспозиция, и мы должны показать главную партию. 42 размер одежды – поэтому детско-подростковые вещи, удобные для холода и для жары. Голос – высокое сопрано, несмотря на бессчетное количество сигарет. Когда-то она специально научилась говорить бархатным контральто, но сейчас она благополучно все забыла.


Связующая партия. Он. У него нет возраста. Он старится и молодеет вместе со своими героями, он же художник, он придумывает их, а заодно и самого себя. У него теперь есть портсигар, который подарила ему одна особа, та, которая – главная партия. Главная партия считает, что у художника должен быть портсигар, если он участвует в связующей партии, или – если быть точным= ею является. А иначе – вон из сонатного allegro к чертовой матери. Он обычно просыпается рано утром и быстро куда-то исчезает. В темпе allegro.

Побочная партия. Подруга. Подруге чуть менее за тридцать, кажется, мы про нее уже писали. Но – напишем еще раз – повтор – великая сила. Несостоявшаяся актриса. Мать семейства. Она предстает перед нами в шапке-собаке. Как это? А так – как будто болонку, которая только что мерзко тявкала, взяли и надели на голову. Далее мы видим дубленку. Потом следует изящная сумочка для не менее изящного портсигара. У нее тоже есть портсигар, поскольку она считает себя человеком творческим. Последнее – это лицо. В маске из косметики, по словам подруги, очень дорогой. Подруга никогда не спотыкается. Потому что, если бы она споткнулась, маска бы отвалилась, и мы увидели бы под ней лицо. Или еще один слой косметики.

На этом – экспозиция заканчивается.
Далее разработка.
Главная партия модулирует в тональность доминанты. Она уезжает в Петербург участвовать в пафосном танцевальном проекте, и поэтому меняет свои привычки – встает утром в темпе allegro  и бежит на репетицию. Усталость накладывает на ее лицо еще 4 симметричные морщины и добавляет прядь седых волос. Таким образом, главная партия приобретает черты связующей и немного – побочной. Несмотря на это, ей продолжают делать замечания относительно ее нежного возраста, когда она закуривает на улице.

Связующая партия. Он приобретает черты главной партии и ключи от ее, не партии, а главной героини, квартиры – на время ее отсутствия. Он просыпается утром в ее квартире, делает разминку, пьет кофе, курит сигарету. И приступает к работе. Он пока не преподает классический танец и не худеет до 42 размера. Ему пока не делают замечания относительно возраста, когда он закуривает на улице. Но – это пока только разработка, все еще только начинается. Ведь уже произошла, произошла модуляция в тональность доминанты. И скоро все встанет с ног на голову.

Побочная партия. Ей надоело сидеть дома, в основной тональности. И она тоже модулирует в тональность доминанты. А именно обращается к главной партии, то есть к главной героине, чтобы та научила ее танцевать. Ей всю жизнь хотелось танцевать, и вот наступила разработка, то есть – старость, и она поняла – что на стареющую женщину мужики не западают. А если женщина танцует, то ее старение не будет заметно. Мужики ничего не увидят за быстрой сменой плие, батманов, тандю, жете, рондов и аттитюдов, и станут западать на танцующую женщину пуще прежнего, невзирая на морщины и разжиревший зад. Побочная партия страстно желает принять черты главной – вечную молодость и балетную миниатюрную фигуру. Она хочет, чтобы ей тоже запрещали курить на улице – потому что по возрасту не положено. И она желает начать учиться у своей подруги, преподавателя классического танца. Ей не нужны плие, батманы, тандю и ронды. Ей нужно удержать на себе внимание. Это разработка. Здесь, в этом месте, главная партия должна уйти в сторону, чтобы уступить место побочной. Все внимание – побочной партии. Которая случайно приобрела черты главной и мечтает чертить легкими пуантами иероглифы на белом снегу.
Главная партия в тональности доминанты, все еще в тональности доминанты, то есть овеянная богемным питерским флером, стремится в тонику, то есть – домой. Но попадает в какую-то другую тональность. Она попадает в некую историю, может быть, даже  очень романтическую. Потому что – приобретает черты побочной, и на нее начинают западать мужики. Пачками. Они закидывают ее пачками денег, букетами цветов и наперебой приглашают в рестораны и кругосветные романтические путешествия. Она сталкивается с тем, что не может пребывать одновременно в романтическом кругосветном путешествии и преподавать классический танец. И распускает весь свой класс. Но – она же не может бросить свою подругу детства, которая страстно желает научиться танцевать. Главная партия входит в полифоническое взаимодействие со связующей партией. То есть звонит ему, и просит заменить ее в качестве преподавателя классического танца на время ее отсутствия. Далее мы приводим клавир, то есть диалог, это – для ясности:
- привет, я вынуждена немного задержаться, мне тут сделали предложение руки и сердца, это, говорят, надолго, и поэтому – ты не мог бы позаниматься с одной моей ученицей в мое отсутствие?
- пауза… далее происходит реминисценция связующей партии фортиссимо, а именно -  следует длинная матерная тирада в адрес собеседницы - преподавателя классического танца, родственников преподавателя классического танца, самого классического танца, методики преподавания классического танца и истоков классического танца за весь прошлый и настоящий век.
 - Ну ты понимаешь, я же не могу бросить свою любимую и замечательную подругу, ее надо обязательно научить танцевать. Кто-то ведь должен это делать…
 - но я никогда не преподавал классический танец, и балет видел только по телевизору, - вяло сопротивляется он.
 - ну и что! придумай там что-нибудь…
Далее происходит политональное наложение главной, связующей и элементов побочной партии, в ходе которого он, все-таки, соглашается заниматься классическим танцем с ее подругой. Разумеется, за гонорар.
Дальнейшее тематическое развитие носит стремительный характер. Главная партия вступает в мелодическое взаимодействие с новой темой, и  исчезает из клавира вообще – до начала репризы. У нее – бурный роман с неизвестным кем-то, и поэтому до репризы еще далеко-о-о. Тем временем – ученица в ходе нескольких уроков влюбляется в своего учителя. И мучается. Происходит трансформация побочной партии и тональный сдвиг. А учитель – который вовсе не учитель, а художник, и к тому же рас****яй, плевать на это хотел. Связующая партия остается без изменений. Настолько, насколько это возможно в сложившихся тональных условиях. Подруга сходит с ума от любви и пытается покончить с собой, съев 10 пачек анальгина. Анальгин в большом количестве не усваивается организмом подруги и модулирует вон из организма посредством каденции на звуках аккордов доминантовой группы. Таким образом мы возвращаемся в исходную тональность, и начинается долгожданная реприза.
Реприза.
Главная партия экспонируется без изменений. Она отвергла руку и сердце неизвестного кого-то, и вернулась обратно. Каждое утро она встает, делает разминку, пьет кофе, курит сигарету и приступает к работе. Или не приступает.
Связующая партия также экспонируется без изменений. Он отдает ей ключи от квартиры, облегченно вздыхает и уезжает. В темпе allegro. Во избежание еще каких-нибудь политональных наложений и тональных сдвигов.
И побочная партия экспонируется без изменений. Она, то есть подруга, приходит в себя после непродолжительной трагической любовной истории и 10 пачек анальгина. Надевает шапку-собаку, дубленку, берет изящную сумочку и портсигар, накладывает маску из дорогущей косметики и уходит в полную совершенную каденцию, приводящую всех в чувства. То есть – в тонику.
А вместо заключительной партии – занавес. Потому что я, автор этой книги, ровно через 2 минуты выхожу, и направляюсь на танцевальное занятие. В темпе allegro.

Часть вторая. Largo.
Это – очень занудная и медленная часть. Там практически нет действия. Только одно описание. Или несколько описаний. Автор этой книги не любит занудные отступления. Но сейчас – настал момент. Ибо в рамках заданной формы все должно быть медленно и печально. Вот например, такая история. Два перформера создали перформанс о перформансе. Который рассказывал нам о перформансе, который тоже был о перформансе. Оба перформера в результате запутались и умерли в один день. Нет, это не занудная история. А трагическая. Там есть смерть. И кажется, любовь, потому что их было два. А секса не было. Потому что у перформеров не было пола. Не придумали еще. А вот еще одна история. Один автор решил писать прозаическое произведение и даже создал главного героя. И начал его описывать примерно так. Жил был герой. У него были светлые, нет, пожалуй, темные, нет, все же светлые, вьющиеся, нет, не вьющиеся – прямые, да ну их на хрен эти волосы, он вообще лысый был. И в очках. Нет, пожалуй, без очков, у главных героев не бывает очков, в очках только лохи ходят, их в школе очкариками дразнят, главного героя нельзя называть очкариком, и поэтому очков у него не было. И ходил он, главный герой, во фраке. Только куда он ходил – во фраке-то? А, нет, он вообще рыцарем был, и в доспехах. Тяже-е-елых, блестящих, хрустящих… и был у него меч. Весь в драгоценных камнях, аметистах там, брильянтах и изумрудах всяких. И конь у него был. Нет, не конь, кобыла. Хотя нет, у рыцаря лучше, чтобы конь был. А то как писать – выезжает наш герой, рыцарь священного ордена, на кобыле. Нет, не звучит. А коня его звали… стоп, говорю я, автор этой книги, здесь не должно быть имен, даже у коней. Ладно, отвечает мне автор этого повествования, занудного-презанудного. У коня не будет имени, потому что конь тот – шахматный. И вот выезжает наш рыцарь на шахматном коне сражаться. А конь, знай, ходит себе по клеточкам буквой «Г», потому что шахматный, и сражаться не собирается. И тут рыцарь поднимает забрало свое, и  - ***к коня  - прям по лбу. И убил…
Нет, лучше другая история. У нас все-таки, сонатная форма, вторая часть должна быть медленной и лирической. Начнем так. Она любила его. Он любил портвейн. А она ему портвейн не давала, пей, говорит, чай. И гляди на меня с утра до ночи. А он – портвейн любил. И пил его втихушку. Потому что любил. А она придет к нему, отнимет у него портвейн – пей, говорит, чай, и гляди на меня с утра до ночи, и с ночи до утра. Так вся жизнь у них и прошла. Тут и сказке конец. Кто дослушал – молодец. И мы переходим к третьей части сонатной формы – scerzo.

Часть третья. Scerzo.
Так скерцо – или менуэт? Нет, все-таки, скерцо. Но здесь – главное – уменьшение фактуры, то есть не весь оркестр ***чит, а только три каких-нибудь нормальных инструмента. Нет, это проза, а не соната, литература, все-таки. А не музыка. Поэтому здесь будут не три инструмента, а три персонажа. А скерцо это вообще с бусурманского языка переводится, как шутка. Но – какие в наше время шутки. Какое время – такие и шутки. И поэтому- качестве материала мы берем одно объявление о частных уроках живописи и рисунка, которое по причине своей безбашенности, занудности и большого размера не было допущено модераторами в соответствующее сообщество. Где нормальные люди выкладывают нормальные объявления о своих нормальных частных уроках. Далее предоставляем текст объявления. Текст взят автором из реальной жизни, в которой есть имена и названия. В этой книге нет и не будет имен и названий, и поэтому автор произвел литовку. В результате получилось вот что.

Объявление.
Как не поразительно, художнику нужны деньги!
И - поэтому, он дает уроки изобразительного искусства. Конкретно: основы композиции техники рисунка живописи элементы прикладного искусства народного творчества обучение навыкам работы с разными материалами карандаш масло акварель пастель апликация основы трехмерного воображения  цветовосприятия формирование индивидуальной концепции творчества и личной техники изобразительного искусства дизайн сценического костюма и создание визуального  образа для актеров и музыкантов
 Научная основа методики обучения наиболее всего представлена в работах автора Такого-то (фамилия автора работ, трехэтажная и еврейская, убрана автором этой книги по морально-этическим соображениям). Несмотря на то, что в основе обучения лежат принципы реалистической школы живописи, декларация принципа "Я - художник. Я так вижу" является закономерным основанием для полноценной творческой деятельности.
О себе:
Образование – некий художественный вуз (название вуза убрано автором этой книги просто так, на всякий случай). Название кафедры и факультета автор тоже убирает, считая это неинтересным для читателя.
Опыт сценической деятельности и сотрудничества с музыкальными коллективами в качестве дизайнера обложек альбомов, афиш и сценических костюмов в целом – 13 лет.

Сейчас принято давать ссылки на то, что делает сам художник. а вот что:
Здесь дается примерно 125 ссылок на творчество художника (примечание автора)

А теперь самое главное – художнику нужны деньги (сами знаете, на что))

Система работы: выезд, только выезд. Так как художник не имеет влиятельных родителей и покровителей, и к тому же – очень скромен, его до сих пор не вступили в союз художников, и поэтому у него нет собственной мастерской. И поэтому – выезд, только выезд. Материалы, необходимые для работы, предоставляет обучающийся.
Цена – договорная. То есть - как договоришься.

Так вот, здесь три персонажа.
Первый – сам художник и женщина, которая ему все время говорит: «Бля, мудила, я же твоя муза». Это – один персонаж.
Второй персонаж – это обобщенный злостный модератор.
Третий персонаж – это обобщенный потенциальный клиент.
Чат, так как слово «диалог» здесь, пожалуй, не к месту.
 -  Я писал это объявление целый день, а чертовы модераторы… Я не ел и не спал, а чертовы модераторы… я бросил писать свою лучшую картину, а чертовы модераторы… Бля, мудила, я же твоя муза, а чертовы модераторы…
- Какой-то мудак опять всунул свое объявление о стрижке собак, пока я спал. Забанил. Четыре преподавателя, вроде приличные люди, устроили дикий срач по поводу преподавания какой-то ***ни, пока я выходил за сигаретами. Забанил. И вот еще какой-то мудак, типа, художник, ни кола ни двора,  со своим объявлением. Ничего нет, ни мастерской, ни материалов, зато 125 ссылок. Нет, чтобы под кат убрать – так вот, нате, смотрите. Только пиво пошел открыл, и уже поналезли. Забанил нах.
- Хочу рисовать. Всю жизнь мечтал. Нужен учитель. Срочно!!! Ни одного нормального объявления. Чертовы модераторы…
А теперь автор этой книги отправляется спать. Завтра нас всех ждет финал в форме рондо. И, желательно, presto.

Часть четвертая, финал. Presto.
Я недавно поняла, что создаю это произведение в форме рондо с несколькими рефренами и множеством эпизодов. Эта часть – микро модель данной книги, которую автор создает, как может.
Рефрен 1. Это – проза. Она – жена сталкера. Но в его зоне что-то глючит, и на поверхность выносит кого-то другого.

Эпизод 1, невразумительный. Два перформера пошли за хлебом. В магазин. Взяли сумку. Взяли деньги. На сумке был нарисовал логотип одной политической партии, а денег было – 13 рублей. Это – концепт.
Эпизод 2. еще более невразумительный, чем первый. Он пришел к ней и подарил цветы. Большой-пребольшой букет, который загородил ей весь коридор. Да не то, что коридор, весь белый свет загородил. И говорит – прошу твоей руки, и твоего сердца.  А она думает – букет… мужики дарят цветы -  когда? Когда сделали какое-нибудь говно и хотят загладить свою вину. Значит, каков размер вины – здесь? Не-е-ет, я уж лучше как-нибудь так, без руки, и без сердца…

Рефрен 2. Вы понимаете, у нас театр. Абсурда. (Повторяется много раз, для количества и утверждения. Повтор – великая сила)

Эпизод 3. Артисты встаньте, дайте людям сесть.
Диалог. Действующие лица: она, актриса. Соседка - бабка.
 - Почему ты не выходишь замуж?
- Не хочу.
- Почему?
- Была. (многозначительно)
- А… (понимающе) Ну тогда роди ребенка…
- Не могу. Одной-то его не сделать…
- Почему?
- Ну физиология такая, для проведения опыта нужен второй человек, противоположного пола.
- А…(думает) ну попроси кого-нибудь из мужиков, кто к тебе ходит, пусть тебе сделает, долго ли…
 Надо что-то на это ответить такое, чтобы бабка угомонилась, и она говорит:
- Но вы же понимаете, все, кто ко мне ходят – актеры, ну, на худой конец – музыканты. Их же ведь – наравне с самоубийцами – даже на кладбищах не хоронили в старые времена. А Вы говорите – ребенок…
 - А ты их всех прогони, и найди НОРМАЛЬНОГО.
Непрошибаемо. Артисты встаньте. Дайте людям сесть.

Эпизод 4 Про работу. Монолог автора. Вот мне говорят, что я не работаю. А что такое работа? Это то, за что деньги платят. А за что платят у нас деньги? Как правило, за то, что нужно другим, а самому человеку, производящему это – не нужно. Некоторые производят услуги. А не товар. Ну товар еще ладно – его можно увидеть, потрогать, ощутить как-то. А услуги? Услуги тоже можно как-то ощутить… Мы отвлеклись. Работа – это то, за что платят деньги, а самому работающему это не нужно. Так давайте же все договоримся, и перестанем заниматься противной и ненужной себе ***ней. Да, безусловно, возможно – то, что кто-то произвел, нужно кому-то другому. Поэтому он и платит деньги. А если то, нужное, произвели с тА-А-Аким настроением, что оно вообще, по идее, работать-то не должно… В общем, работать не надо. Процитирую: «И не заставляйте меня работать, а то я вам там такого наработаю…»

Рефрен 3. Свечка на окне горит. В жестяной чашечке, из Икеи. Может быть, в этом дело?
Эпизод 5, тупой.
Поднялся утром. Покурил. Попил. Поел. Покормил кошку. Позвонил. Поговорил. Помолчал. Полежал. Побежал. Прибежал. Посидел. Поглядел. Прихуел. Побледнел. Покраснел. Позеленел. Потом принял. Принял еще. Принял еще чуть-чуть. Помогло. Покурил. Поговорил. Проговорил. Переговорил. Переварил. ****ец.
Эпизод 6, еще более тупой, чем предыдущий. Хотя куда уж тупее.
В основе – реальная история, хотя звучит, как анекдот.
Звонит мужик по телефону доверия. А там ему –певучий эротический голос:
 - Телефон дове-е-ерия, здра-а-авствуйте.
- Это – телефон доверия?
- Да, телефон доверия.
- Точно – телефон ДОВЕРИЯ?
- Точно – телефон ДОВЕРИЯ.
- Ну ладно, тогда слушайте. Вы знаете, мне кажется, что я голубой.
- А почему Вам так кажется? – спросила женщина с эротическим голосом, втихушку жуя принесенный из дома бутерброд с копченой колбасой.
 - Ну просто, так кажется.
 - Может быть, какие-нибудь признаки нехорошие, ну, допустим, мужчины Вам нравятся?
 - Нет, не нравятся.
 - Ну вы в женскую одежду любите переодеваться?
 - Нет, не люблю.
- Или любите покупать косметику и женское белье?
 - Да не люблю.
Тут у женщины кончается фантазия относительно жизни гомосексуалистов, бутерброд с копченой колбасой и время работы. И она задает последний вопрос:
- Так почему же Вам кажется, что Вы – голубой?
- Ну просто, кажется…
Короткие гудки

Рефрен 4. Мы полетим во сне, полетим, полетим, полетим, полетим во сне! (хорошая фраза, жалко, не моя)
Эпизод 7. Она видит сны. Он и она стоят, обнявшись посреди белого бескрайнего поля. А вниз ведет холодная лестница.
Плохой эпизод. Ну откуда там, в белом поле, может быть – холодная лестница. И вообще это не литература, когда такие описания. Никому ничего не понятно. Нужно же уважать своих читателей. Им нужно все объяснять. Вот, допустим, так. Он любит ее. Давно. Она любит его. Давно. Белое бескрайнее поле – символ старости и мудрости. Нет, скорее старости, потому что в старости с ними ничего уже быть не может, никакого секса и никаких чувств. Какие там чувства. Умирать пора. Поэтому и холодная лестница. Это вход в царство мертвых, индейцы так считали. Автор этой книги – образованный человек, ссылается на мировую мифологию. Так что – это еще не очень плохой эпизод.
Эпизод 8. Очень плохой эпизод. Рефлексия автора.
Я только что написала две, две-е-е страница какой-то ***ни. Я деградирую, как прозаик. Какой ужас и кошмар. И вообще – это – рондо, финал. Здесь должно быть presto, а вместо обещанного presto какая-то тягомотина получается. Все, в жопу прозу, пойду мыть подъезды. Хотя, нет, не пойду, это еще более бесполезное занятие, чем проза. Прозу уже больше засрать нельзя, а подъезд чистый – можно. Да и грязный тоже можно. Ой как можно.
Далее – вторая часть, маленькая.
Рефрен 1. Это – проза. Она – жена сталкера. Но в его зоне что-то глючит, и на поверхность выносит кого-то другого.
Эпизод 9. Она видит сны. Ей сегодня приснились две кошки разных мастей. Одна черная с коричневым, а другая – белая с серым.
Эпизод 10. Он видит сны. Ему приснилось, что он – проводник в царство мертвых.
Эпизод 11, незапланированный. Ее безумная мать тоже начала видеть сны. Цветные. И просветлилась до такой степени, что это окончательно затруднило всякое с ней общение.

Рефрен 2. Вы понимаете, у нас театр. Абсурда. (Повторяется много раз, для количества и утверждения. Повтор – великая сила)
Эпизод 12. хороший. Здесь ничего не будет. Вообще. Пауза. Налейте себе кофе и выпейте его. Если Вы не любите кофе, налейте чаю или портвейна. Если у Вас нет ни чаю, ни портвейна, не наливайте себе ничего. Просто сядьте и подышите. Воздух пока есть везде и у всех.
Эпизод 13. тоже хороший, потому что здесь наоборот будет все. Любовь, смерть, музыка, стихи, политика, секс, война, холод, голод, тепло, бухло. Представляйте себе сами, что хотите. Автор за это ответственности не несет. Только не переубивайте друг друга, люди дорогие.

Рефрен 3. Свечка на окне горит. В жестяной чашечке, из Икеи. Может быть, в этом дело?
Эпизод 14, на материале рефрена 3. Магазин Икея. Там есть все. Туда стоит только зайти, и все. Оттуда все выходят с просветленными лицами и большими сумками. Икея – это символ семейного счастья. У кого нет еще семейного счастья, приходите в Икею. И вы его там непременно обретете.
Эпизод 15. Очень личный. Автор этой книги сходил в туалет. Там опять кончилась туалетная бумага, и автор был вынужден  прочитать кусок статьи про студентов журфака. Автор подтерся второй половиной статьи, непрочитанной. А другая половина осталась, и поэтому автор ее цитирует. Заголовок статьи гласит: «Можно получить по голове» Далее – текст: «Многие студенты журфаков не в состоянии сформулировать, чем именно их привлекает журналистика…» ну, е-мое, если ты не в состоянии сформулировать, какой же ты журналист после этого. Сразу – явная дискредитация профессии. Ага, мы подписали буржуям смертный приговор. Это наш ответный ход. (это саркастический комментарий  автора был). Возвращаемся к тексту « и далеко не все выпускники будут заниматься расследованиями в политической и экономической сферах». Да если все будут заниматься расследованиями, то расследовать нечего будет. Заводы стоят, одни журналисты, гитаристы, похуисты, евреи и космонавты. Про евреев и космонавтов будет следующий эпизод, а то я думаю – о чем бы еще написать. Пока закончу этот. Далее на оборванном листке газеты, неизвестно какой, без начала и конца – даны фотографии. Е-мое!!! – горестно восклицает автор. Поистине здесь уместна цитата из Блока: «И встретившись лицом с прохожим, тому бы в рожу наплевал, кабы желания того же в его глазах не прочитал». Вот. Хоть в туалет теперь не ходи. Вообще. Пока бумаги нормальной не появится, на которой ничего не написано.
Эпизод 16. про евреев и космонавтов.
Один человек проснулся рано утром от воплей во дворе.
 - во всем виноваты евреи и космонавты!!!
Вопила какая-то полусумасшедшая бабка.
Спать было невозможно, и человек стал думать над смыслом этой фразы. Причем здесь евреи? Ну евреи всегда при чем. Если что, то виноваты они. Это – константа. А вот – космонавты? Космонавты – не евреи. Потому что -  какой порядочный еврей полетит неизвестно куда неизвестно зачем. Значит, просто космонавты. А вот в чем они виноваты. В советское время на космическую промышленность выделялось очень много денег. А деньги надо было откуда-то брать. И вот их отнимали у без того бедного советского населения, и строили ракеты. А у этой полусумасшедшей бабки, видимо, отобрали и ум. Тоже, видимо, на строительство ракет. Или в фонд мира. Зачем так орать поутру, утром нормальные люди спят, и не надо их будить своими евреями и космонавтами.
Рефрен 4. Мы полетим во сне, полетим, полетим, полетим, полетим во сне! (хорошая фраза, жалко, не моя)
Последний, слава Богу, рефрен в этой форме. А то я думаю, люди, я над этим – думаю, между прочим. Тогда что же получается, когда я НЕ думаю. Так вот думаю, и поэтому – курю. И не ем. А потом мигрень начнется… Во всем литература виновата. Или не литература, потому что это – не литература, а черт знает что такое.
Эпизод 17. Возникает, когда писать больше не о чем. За окном мороз, говорят, 25 градусов. И солнце. День – чудесный. Пора, красавица, проснись, открой сомкнуты негой взоры… Не-е-ет… у меня – выходной, отсыпной, буду спать, пока не надоест. Если писать больше не о чем – напишу о пользе сна. Мы полетим во сне (здесь экспонируется материал рефрена 4). Я разработала технику полета во сне, не применимую в обычной жизни из-за ее законов гравитации. Вдох – крылья открываются, выдох – вниз, цепляясь за воздух. Зато так можно петь. И танцевать. Мы полетим во сне!
Эпизод 18, последний в этой части.
Один перформер, пока другой спал, написал песню. Она маленькая. Так как другой спал мало. А этому было скучно одному.
Я не умею весело шутить
Я не умею красиво говорить
Я не умею клево танцевать
Я не умею – ну и наплевать.
Другой тем временем просыпается, слушает все это и говорит – так это про нашу жизнь. Кто в результате становится перформером? Тот, кто не стал артистом, художником, инженером-конструктором, музыкантом, воспитателем в детском саду, танцором, водителем пожарной машины или зубным врачом. А – хотел. Но не стал. И поэтому все свои детские мечты он воплощает в перформансе. Это еще ничего, если человек хотел стать артистом, музыкантом или танцором. Он выйдет на сцену, там потанцует или попоет, хорошо если негромко попоет. Или просто поговорит. Зрители-то потерпят, с них не убудет. Хуже, если художником хотел стать – он там на сцене своими красками такой срач разведет, что его потом больше никуда не пустят. Инженером конструктором – тоже ладно еще – он там что-нибудь наконструирует дома, это, как правило – вывести нельзя, и поэтому снимается на видео и отправляется в Интернет. И там, в Интернете лежит себе, никому не мешает. Хуже – если воспитателем детского сада. Он тогда себе еще перформ-группу наберет из совсем идиотов, которые сами ничего  не могут, а могут только его указания выполнять. И то – криво, потому что – идиоты. А если водителем пожарной машины – тогда – что? тогда он просто будет себе тихонечко сидеть за звукорежиссерским пультом и будет регулировать пожароопасную ситуацию, а именно – вырубать нах все провокативные или вообще – противные звуки и сигналы, воизбежание – как бы чего не вышло. А вот – с зубным врачом – это, наверное – так. Сразу давать по зубам тем, кто не согласен с твоим концептом. Тоже дело.

Ну вот. Хотела написать вторую часть – маленькую. А  - не получилось. Буду реабилитироваться. Напишу третью, заключительную часть. Совсем маленькую.
Часть третья. Заключительная.
В ней эпизоды будут состоять каждый из одного какого-нибудь слова разной части речи. Известные мне части речи русского языка это – прилагательное, существительное, глагол, причастие, деепричастие, наречие  и, кажется, предлог. Больше я не помню.
А перед ней – перекур.
Во время технической работы по изготовлению формы для загрузки туда содержания, я придумала, что это будет реприза. Секуляризированная. То есть – сокращенная. Ультрасокращенная.  Возьмем основные части речи  - прилагательное, существительное и глагол. Потому что я иначе умру над этим текстом – слова будут взяты оттуда, из текста. Над которым я умру. И будет по 7 слов в каждом эпизоде, надо, чтобы интересно было.

Рефрен 1 Это – проза. Она – жена сталкера. Но в его зоне что-то глючит, и на поверхность выносит кого-то другого.
Эпизод 1 политический безумный цветной невразумительный белый серый незапланированный
Эпизод 2 деньги перформер хлеб магазин кошка проводник сон рука
Эпизод 3 пойти видеть присниться загородить загладить дарить просветлиться
Рефрен 2 Вы понимаете, у нас театр. Абсурда. (Повторяется много раз, для количества и утверждения. Повтор – великая сила)
Эпизод 1 противоположный старый противный ненужный хороший нормальный второй (правда, это не прилагательное, но там больше их нет)
Эпизод 2 пауза кофе воздух секс  актриса бабка физиология
Эпизод 3 выпить любить подышать хотеть понимать переубивать налить
Рефрен 3 Свечка на окне горит. В жестяной чашечке, из Икеи. Может быть, в этом дело?
Эпизод 1 просветленный большой семейный ответный полусумасшедший эротический экономический
Эпизод 2 материал студент дискредитация завод доверие бутерброд женщина
Эпизод 3 покурить попить поесть слушать возвращаться сформулировать наплевать
Рефрен 4 Мы полетим во сне, полетим, полетим, полетим, полетим во сне! (хорошая фраза, жалко, не моя)
Эпизод 1 провокативный противный пожароопасный детский маленький чистый мертвый
Эпизод 2 гравитация видео ***ня лестница машина воспитатель сцена
Эпизод 3 возникать проснуться писать умирать танцевать уважать наплевать

Глава 23. Состоит из одного слова.
Занавес.

Глава 24. В результате которой мы понимаем, что ничего настоящего нет. Вообще.

Автор этой книги поставил на плиту фиолетовую кастрюлю с водой, намереваясь сварить макароны. Это ужасно важно знать многомиллионному читателю. И еще он поставил на загрузку видео, чтобы все посмотрели, как два идиота, то есть сам автор и еще один человек, тоже автор, только другого произведения, что-то говорят и показывают. Все это, разумеется, полный бред, о чем также необходимо знать многомиллионному читателю.
И сейчас, пока закипает вода в фиолетовой кастрюле и загружается видео, здесь будет происходить я-высказывание автора этой книги. Оно будет кратким и бурным, как кипение воды той самой в фиолетовой кастрюле.
Я ненавижу рефлексивное творчество. Такого типа – я – непонятый поэт. Меня не понимают. Враги. Все враги. Сожгли родную хату. И заморозили подвал. Я любил женщину, а она – ****ь. Она, *****, меня отвергла. Больше я не люблю женщин. Государство меня подавляет, политики – уроды и идиоты. Все на баррикады! Биться и бороться! Война-а-а!!! Но – все равно ничего не будет, будущего нет. Все плохие, только я один – хороший. Нет, я тоже плохой. Такой плохой-преплохой, что вы все об этом скоро узнаете. Я вам всем нагажу так, что всё.
Я, автор этой книги, ненавижу рефлексивное творчество. И впредь буду писать только лирику. Любовную. Я же все-таки  - умная и красивая женщина.
Итак, лирический эпизод в виде фуги. Если я что-то не помню, пусть меня поправят музыковеды и музыковедьмы.
Тема. Она. Я, как обещала, пишу лирический эпизод. Она молода, хороша собой, миниатюрна, обязательно миниатюрна. Ее тонкие пальцы… И так далее. У меня в текстах очень мало прилагательных. Поэтому попытаюсь восполнить. Ее тонкие, хрупкие, нежные, восхитительные пальцы… И так далее. Нет, еще надо. Ее тонкие, хрупкие, нежные восхитительные, безупречные, пронзительные… Нет, пальцы не бывают пронзительными, разве что в особых случаях. Ну, в общем, она молода и хороша собой. И непременно – миниатюрна. Это – завязка. Нет, это тема фуги. А вот ее развитие. Она сидит и ждет своего возлюбленного. Который вот-вот должен прийти. Это – противосложение. Всего лишь – противосложение. Поэтому не будем заострять на этом внимание. Но оно, противосложение, все-таки есть. То есть – возлюбленный есть и должен вот-вот прийти. Вот он звонит ей по телефону. Ой, мне автору книги, в этот момент – тоже позвонили, и я вынуждена прерваться. А позвонили мне – не по телефону, а прямо в дверь. Поэтому перерыв будет долгий, видимо.
После перерыва. За это время у нас произошла репетиция, в ходе которой мы, наконец-то разобрались с новыми песнями, шесть четвертей, восемь четвертей, семь, три и две.
Так вот, противосложение. Он звонит ей по телефону. Мы слышим только тему, то есть то, что говорит она. А противосложение все-таки, тоже есть, он ей что-то отвечает ведь.
- Да, дорогой, конечно, я жду тебя.
- Что купить? Да все есть, нет только кофе.
Неправильный ход. Надо было сказать, что нет ничего, и купи что-нибудь на свое усмотрение. Типа, ты такой умный, замечательный и внимательный. И всегда знаешь, что хочет женщина. Но это я – такая мудрая и предусмотрительная, а вот героиня моя… Хотя она тоже – мудрая. И поэтому – в ожидании его она смотрится в зеркало. Здесь должна бы звучать тема в инверсии… Но – мне опять, опять звонят, и прямо в дверь. Точно, утром косяк, весь день наперекосяк. Если уж начался день визитов, то нечего садиться писать прозаическое произведение. Ко мне пришел  на этот раз – мой друг и принес -  не букет цветов, нет у него передо мною никакой вины, чтобы мне цветы подносить, он принес флакон какого-то дрянного бухла. Я поморщилась, и мы отправились его пить на кухню. И обсуждать время постмодерна. А наутро этот замечательный человек мне сказал, что по славянскому гороскопу я – ворон.
- И что из этого следует? - поинтересовалась я.
- А я улитка…
Вот так-то за постмодернизм пить… еще не тем станешь…
Я вот хотела про постмодернизм написать. Да вот чувствую – не достаточно у меня знаний на этот счет. И не только у меня. Вот один человек написал в графу «о себе»: битник с постмодернистским сознанием. Далее - диалог меня и его:
- А что это такое – постмодернистское сознание?
- Э… ну, такое… постмодернистское… сознание…
Все. Всем спасибо. Все свободны. Вот это точно – постмодернизм. Всем спасибо – за предоставленный веками накопленный материал. Все свободны – делай, что хочешь, только старперское слово «искусство» не употребляй, черный с белым не бери, да и нет не говори. Все старое надо взять, сунуть в блендер – чтобы не сперли по дороге другие постмодернисты и не сунули, допустим, в унитаз – и, пожалуйста – продукт. Ну что-то же получилось. И оно обязательно, обязательно войдет в историю!!! Потому что это создал Я.

Продолжаем разговор. А пойдет он – про иронию и самоиронию. Обстеби ближнего своего, как самого себя. Если вдруг сказал что-то нормальное, настоящее – обстеби это быстрее, чтобы другие не обосрали. А потом скажи, что пошутил. Ну, типа, как – рыгнул за столом случайно, или пернул, или салат на себя опрокинул – а потом сам этому и засмеялся. Да не засмеялся – гибоидно заржал. Можно, конечно, из вежливости – не рыгнуть и не пернуть. И салат не опрокинуть. И что-то нормальное не высказывать – вдруг кому-то неприятно будет. Мы тут такие позитивные, а ты тут к нам со своими проблемами вечности и бесконечности. Можно вообще ничего не делать, сидеть – хлопать кроткими глазками… Ску-у-учно… Хочу кофе…
Конечно, я могла бы такие брутальные сравнения и не использовать. Вдруг здесь женщины и беременные дети. А я – вообще интеллигентный и культурный автор. Но – кабы вы знали, из какого сора…
Случай из жизни. Настоящий. Но – как может быть случай из жизни – настоящим. Если каждое действующее лицо этого случая может рассказать про него – совершенно по-разному.
Я пока еще не знаю, в какой форме это будет описано. Но – начнем, пожалуй, так. Имен у героев по-прежнему нет. Мужские персонажи обозначаются словом «Он», женские  - словом «Она». Группа людей обозначается словом «Они». Автор повествования обозначается словом «Я»
Случай первый.
Я пришла на концерт. С одним человеком, которого, по правилам игры – мы будем называть «Он». На сцене выступала Она. Она – певица. У нее – красивый голос. Они слушали ее красивый голос и благоговели. Потом она закончила, и попросила на сцену меня. Я – тоже певица. С леденяще-пронизывающим голосом. Другого у меня пока нет. Я сказала – что я не заявлена, но если нужен кто-то на сцене, пусть выступает Он. Он – артист, фрик и псих. Певец-тенор. Провокатор. В прошлом – кто-то другой. А сейчас – приличный человек средних лет, слегка потрепанный жизнью, но в пиджаке и при галстуке. И с чемоданчиком, в котором лежат ноты. Или не ноты? Крышка чемоданчика пробита насквозь, вероятно, в результате путешествий в московском метро. О пробитой крышке знаю только я. И молчу.
А теперь я говорю. Максимально громко.
- А можно лучше он споет?
Они, вроде, согласны. Пусть поет. Тем более – если при галстуке. И с чемоданчиком, в котором лежат ноты. А про дыру в крышке знаю только я. И молчу.
А теперь я говорю:
- Ты только спой одну песню. Ну вот эту. Одну только. Больше нельзя. И другие нельзя. Почему? А потому, что просто нельзя. Вообще, тебя нельзя выпускать без намордника. И неприличные слова ты тут все пропусти уж, пожалуйста. А то вдруг здесь женщины. И беременные дети.
Я знаю, что я делаю. Только что пела благостная Она. Приглаженненько так. И мелодично. Зачем понадобилось звать меня, с леденяще-пронизывающим голосом? С которым даже личную жизнь нормально не устроишь – кому приятно, когда вместо эротических придыханий - стеклорезом по ушам ездят.
Значит – сейчас будет провокация. И саботаж. Здесь я уступаю место ему. Он сделает так, как нужно.
Он поет некую песню, переговариваясь со мной между куплетами. Тип взаимоотношений, выбранный нами, теперь актерами перформанса – «хорошая - я, уебище – ты». (Ты что – не понял, что это – игра? Я не хотела тебя обидеть, и потом все объясню, ладно?) Пока все идет нормально. Они смеются. Я рассказываю какую-то чудовищную историю. Это все снимает камера. Они опять смеются. Он поет такую фразу- «но курить у нас нельзя, хоть ты обосрися…» Все опять смеются. Он поет еще какую-то фразу. Я рассказываю продолжение какой-то чудовищной истории. Они опять смеются. А потом я пою какие-то песни, что уже – не важно. Она слушала это из кухни и потом сказала, что у меня  -  поэзия.
Занавес.
Случай второй.
Я пошел с ней на концерт. Она сказала, что будет выступать некая хорошая певица. Которую она не слышала давно. И ей интересно. А утром я сочинил песню. Нет, я ее сочинил утром вчера. А сегодня утром – досочинил. Она сказала, что ей сказали, что там, на этом концерте можно будет петь всем желающим. Я – желающий? Она – тоже певица. Она говорит про свой голос, что он не привлекает мужчин. А скорее – наоборот. Но – речь не об этом. Певица, которая была официально заявлена, взяла гитару. Округленно. Мелодично. Она, девушка, с которой я пришел, сидела, закрыв глаза. Что-то в лице ее было не так. Что-то не так… Певица закончила. Мы вышли на балкон, курить – я, разумеется, беломор, а она что-то другое, через длинный мундштук. Она, в смысле – не певица, певица правильная была. А девушка, с которой я пришел. Она – тоже певица. Только, видимо, неправильная. Несмотря на неправильность, они все ей говорят- может быть ты споешь? Она холодно отвечает – я не заявлена.
И тут она мне говорит – пой сейчас ты. С плеча так… Выходи, и пой. А что – петь? Спрашиваю. Песню, говорит. Вот эту, про то, как курить нельзя. Только одну, больше нельзя. Тебе вообще никуда нельзя без намордника. Ах ты, бляттть, думаю я, суперпуперзвезда, как тебе петь – так можно, а мне – без намордника? Ну щас вам всем тут будет, без намордника…
И пою эту песню, которую утром сочинил и досочинил. А в середине говорю ей – ты рассказывай тогда какую-нибудь историю. Она говорит – да мне стыдно с тобой тут сидеть и рассказывать, я – приличная женщина. Ага, очень приличная женщина. Хорошая – я, уебище- ты? Успеваю обидеться, но врубаюсь – это продумано. Заранее. Только почему меня-то не предупредили? Они смеются. Я произношу очередную фразу. Они смеются. Она произносит очередную фразу. Они смеются. Потом она поет куплет из блатной песни, переходит на шепот и начинает уже другое, свое. Они притихли. Контакт глаз… Коннект. А потом ей сказали, что у нее – поэзия. А она смеялась… А потом сказала – что певица, та которая пела в начале, раньше была ведьмой. А потом ее, кажется, приручили.
Случай третий.
История самой певицы.
Я приехала издалека, за нотами. И мой друг устроил мне концерт. Я давно этим не занималась, потому что нашла другое место в жизни. Но – согласилась. Я пела – старые песни. Новых почти нет. Пришла одна певица, которую я давно не видела. Она поет, кажется, рок. И человек с ней. С чемоданчиком. В крышке – дыра. А сквозь дыру видно – ноты. Значит, он занимается музыкой серьезно. Хотя, по тому, что он сейчас поет – не похоже. Когда они поют, я сижу на кухне и пью чай. Мне скоро на поезд.
Занавес.
Ничего настоящего нет. Нечего терять. Обстеби ближнего своего… Как самого себя.

Он ждал ее в метро, думал, что она не придет. И что тогда делать? Опять дорога – неизвестно куда, холодно и нет сил. Он что-то писал,  поймал себя на том, что разговаривает вслух. Рядом сидела какая-то девушка. Она кокетливо сказала – молодой человек, если Вам не с кем поговорить, вы можете поговорить со мной. Он что-то ответил, в результате чего девушка быстро ушла в вагон. Он думал, что она не придет, опять перепутала день, время и станцию. И что тогда? Дорога, холодно и нет сил. Малиновая куртка? Нет, не она, парень какой-то. Еще малиновая куртка… Еще кто-то… Люди, люди, люди, стоп. Она. All shell be well.
Утро. Она включила телефон и говорит:
- Ой, твоя смска только сейчас дошла. Ну про то, что ты меня вчера в метро ждешь…

А в газете тем временем спрашивают некоего музейного реставратора – а есть ли у вас ученики. А он говорит, что – нет учеников. Работа нудная. И вредная. Потому что все мышьяком протравлено. Это все – постмодернизм виноват. А почему? Потому что это время разрушения старого, и компиляции из этого старого – нового. Но – самое главное – разрушение. И поэтому – хранение и реставрация сейчас – не  в моде. И поэтому мы об этом писать не будем. Поскольку это – модная книга. Да, еще, может быть – постмодернисты все в музеях мышьяком пропитали. Чтобы в старье никто не копался. А если кто и закопается – сам виноват. Ой, а мы же завтра в музей идем, выставку смотреть… Ну мы быстренько)) и подходить близко не будем к экспонатам…
Кажется, все, что я сегодня написала – нудно и неинтересно. И то, что не только сегодня написала. Пойду-ка я лучше спать, четыре часа утра уже… Автор, выпей яду))

Однажды он, персонаж этой книги,  сидел-сидел на ее страницах  тихонечко. И тут – решил сказать. Да не кому-нибудь, а автору этой книги. И говорит он:
- Слушайте, я – главный герой. А Вы мне такую главную героиню создали. Сумасшедшую. Так она же – шизофреничка без пяти минут!!!
- А чем Вам она не нравится?
- Да нет, наоборот нравится. Только кажется мне, что она мне изменяет.
- Изменяет? А с кем – по Вашему мнению?
- Я бы назвал – с кем, да только в Вашей книге – по правилам игры – нельзя называть имен.
- Да Вам это кажется. Я такого не писала, чтобы Вам кто-то изменял.
- А она изменила мне на страницах другой, не Вашей книги.
- Ну – тогда я за это ответственности не несу. Разбирайтесь сами.

Или не так. Она, главная героиня этой книги, сидела-сидела на ее страницах. И молчала. А тут решила сказать. Да не кому-нибудь, а самому главному герою.
- Послушайте, давайте бросим курить. Вместе. А то – это ужас какой-то. Мы – персонажи модной книги. С нас берут все пример. Нас читают дети. А те дети, которые не умеют пока еще читать, просят своих мам рассказывать им про нас. И вообще, сейчас антитабачная компания, скоро запретят курить в общественных местах. И нашу книгу запретят…
- Нет, лучше давайте не будем бросать курить. Зачем? Если даже начнется антитабачная компания, мы будем в оппозиции. И про нас будут читать шепотом. Эту книгу будут перепечатывать на старинной печатной машинке…
- Почему – на печатной машинке? Можно же на компьютере набрать, вон автор наш – набирает сейчас, старается, наш с Вами диалог…
- Нет. На компьютере будет нельзя. Потому что в каждом компьютере будет стоять жучок, подающий сигналы в соответствующие органы. Нет, лучше не так – будет бить током каждого, кто будет печатать что-то, не отвечающее линии партии. Насмерть.

Или не так. Я автор этой книги, решила поговорить со своими героями. Потому что мне больше не с кем. А настроение в этот момент было, признаться - препоганое:
- Как вы мне оба надоели. С вами все время что-то происходит. Сидели бы тихо. И писала бы я тогда не про вас, а про политическую ситуацию, допустим, или про наркотики. Это сейчас  - модно. Ну или, хотя бы – про искусство. Ему-то искусству, все равно, а мне – приятно.
- А что – я? Это все – он. Это он Вам спать не дает по ночам – пишите, говорит, про меня хорошую историю. Чтобы там у меня все было. А Вы еще и потакаете ему…
- Да помолчите, грех Вам жаловаться. Вы уже в этой книге и на сцене выступали, и в таких лав-стори поучаствовали, что даже читатели плачут. И завидуют. А я – ну отправила однажды она меня во Францию – вас, между прочим, спасать…
 -  А Вас кто просил – нас спасать. Сами бы как-нибудь обошлись без Вашей помощи. А между прочим, моей подруге не понравилось, что вы своим щелчком пальцев ее из Франции в Москву материализовали. В мою холодную квартиру. А во Франции сейчас, между прочим, плюс 20, и люди на верандах кофе пьют.
 - Слушайте, как вы мне оба надоели. Давайте сделаем проще – я убью вас, без ссоры без спору, и буду писать про то, про что хочу сама.
- Да, да, убейте нас!!! Точно!!! И как-нибудь поромантичней. Или поциничней. Так, чтобы читателям было интересно. Точно – я умру от яда. А он найдет мой холодный труп, и убьет себя об стену. А я воскресну, увижу его мертвого, и тоже умру – от горя.
- Нет, так не надо. Такая история уже была в литературе, и стала хрестоматийной.
- Ну и что, все уже было. Вы покажете себя образованным автором, который не стесняется цитат.
 -  Или вот как. Я сделаю себе горячий укол, давно уже хочу, да только Вы о наркотиках, почему-то не пишете. И умру на приходе. Среди знойного лета. А она узнает об этом, сойдет с ума и пойдет по дорогам.
 - Нет, не пойду по дорогам. Мне долго. Я лучше уйду в другую книгу, и буду жить там долго и счастливо. И умру в один день. Нет, лучше не умру, а буду бессмертной. Или совершу какой-нибудь подвиг, и меня канонизируют.
- И меня, и меня – пусть канонизируют.
- а Вас то, простите – за что? за то, что Вы со мной знакомы?
- Ничего подобного – что Вы думаете, меня не за что будет канонизировать? Я тоже совершу что-нибудь…
- Да помолчите вы, оба. Дайте мне хоть слово сказать. Я, все-таки, автор этой книги. Не надо ссориться. Я вас тут и убью, и канонизирую, и кофеечком напою, если хотите… Сейчас, только мне надо про наркотики написать. Вы правильно заметили, что эта тема здесь не раскрыта.
 - Ура!!! Ура!!! Про наркотики. Мы тоже хотим сказать. Что-нибудь. Мы, все-таки – персонажи модной книги.

Статья про наркотики. Конгресс персонажей этой книги.
Автор:
Наркотики есть. Везде. Однажды я услышала песню, в которой был такой припев: «Церковь и религия – наркотик. Я – наркоман. Я- наркоман. Помолился – вот антибиотик. Я – наркоман. Я наркоман». Ну, кому и кобыла – невеста.
Она:
Вальсом с холодной лестницы, вальсом с холодной лестницы, вальсом с холодной лестницы… Умереть – красиво. В раю нам всем будет по 33. Может быть, удастся сохраниться молодо, и умереть также – вдох и выдох… Я теперь – амфетаминовая богиня. Держите меня семеро.
Он:
нет, самый клевый наркотик – это героин. Особенно, если латиницей писать – первые три буквы какие выразительные.
Ее безумная мать:
Снотворные… Да это разве наркотики? Они же не действуют.
Сантехник:
наркотики? Не. Лучше пивка с друзьями. Да  на мА-а-ашинке пока-а-ататься. А потом  - в сауну, девки пляшут, е-мое.
Перформеры все:
 наркотики – самая остросоциальная проблема. Давайте сделаем что-нибудь грандиозное, позовем музыкантов, танцоров, актеров, фигуристов, культуристов и еще бабок восьмидесятилетних, пусть танцуют. И инженеров-конструкторов, пусть нам создадут шприц в виде космического корабля. И мы на нем все полетим. Только художников с собой не будем брать, они патлы не моют, бухают и своими красками срач только везде разводят.
Питерский ангел:
Какие, нахуй, наркотики. У меня здесь и так – рай. Только, правда, ходят тут всякие…
Финская ведьма:
 Да какие-такие наркотики? Щепоточка травы – и ты уже на том свете.
Фотограф-фрейдюга:
Что она приняла? Много? Положите ее как-нибудь поэротичнее… и блевотины побольше, для настоящести. Она что, умерла? А, хорошо, пусть так и лежит, сейчас только объектив поменяю…
Государственная линия, призывающая всех родить сына:
Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь…
А почему? -  а все наркотики. И алкоголь. Папа, не пей.
Музейный реставратор:
А-а-ангельская пыль…
Французские гомосексуалисты:
говорят какую-то длинную французскую тираду, перебивая друг друга. По-русски они разговаривать не умеют, а из французского я понимаю только «mon ami, mon amour», что здесь и фиксирую.

Глава 25. Про то, как прорваться в театр и как убить искусство. И про постмодернизм, разумеется. После написания этой главы автор, наконец-то, понял, что, кажется, переборщил.

Город Петербург. Зима. Какой-то клуб, низкого пошиба, насквозь прокуренный. На сцене – какая-то группа. Все громко. Она вспоминает, что во сне можно убирать звук. Но это – не сон, хотя очень похоже. Группа на сцене вошла в раж и играет еще более отвратительно. Он держит ее за обе руки, образуя кольцо. Крестом и нулем. Звука больше нет. Значит, это сон. Он держит ее в кольце ее же собственных сплетенных рук. Тепло. Звука больше нет. На ум приходит сыпучее и кружащее -  «безопасность». Но, нет, скорее – тепло. Он держит ее в кольце ее же собственных сплетенных рук. Звука больше нет. Город Петербург. Зима.

Что-то здесь давно про театр не было. А почему? А потому что автор этой книги не развивается и про театр не читает. А про что он читает? А читает автор газету. А почему – газету, а не газеты? А вот почему. У нас закончилась туалетная бумага. Опять. И я все забываю ее купить. Потому что  - продукты газетой не заменишь, а  туалетную бумагу – можно. А газет я притащила штук 20 одинаковых, из подъезда. Так, на всякий случай. И вот лежат они себе в туалете – случай может быть всякий. Там вот было написано про то, как наше государство заботится об инвалидах. Что над пандусом, по которому они в колясках проезжают, счистили, наконец-то сосульки. Или они сами растаяли уже. Пришла зима, настало лето, спасибо партии за это.
И еще автор и его гости читают англо-русский словарь. Потому что он тоже в туалете лежит. А на его обложке – надпись «Только для чтения». Вытирая жопу, осторожней будь. Только мне сказали, что словарь читать бесполезно. А мне кажется – полезно. Если у тебя есть немного времени, только, допустим, 3 минуты – большую книгу с развернутым сюжетом начинать читать – бесполезно. А словарь с маленькими статейками – можно. И еще словарь можно читать с любого места. И не нужно искать, где ты уже читал, чтобы начать читать новое.
На клавиатуре моего компьютера стала заедать буква «Ж». Теперь так лихо не напишешь слово «Жопа», приходится концентрироваться на первой букве, чтобы она, все-таки получилась. Или допечатывать потом. А вот на телефоне у меня отсутствует буква Ё. Вообще отсутствует. Тут мне пришла смска со словом «чёрный». Написано это слово было нормально, через букву Ё. А я так не могу! Я не могу написать слово так, как я хочу его видеть. Ёб твою мать! Хоть здесь напишу нормально, пока букву Ё вообще не отменили.
А так вот, про театр. Автор этой книги ничего не прочитал о театре за это время. А если и прочитал, то это было очень давно, и автор не помнит. Ну и ладно. Сейчас высосем из пальца, благо пальцев десять. Театр бывает – большой и малый, хороший и плохой, бедный и нищий, театр одного актера и театр одного вахтера. А как это – одного вахтера, вахтер-то тут причем? А вот при чем – кого пустить на спектакль за так, а кого – нет. Как правило – бесплатно хотят попасть в театр только те, кому это очень надо. А вахтеру велено  - не пущать. А если тебе – ну прям очень, очень надо – ты точно туда попадешь. А если не попадешь – значит не надо. Одна очень юная девушка, виолончелистка, хотела попасть – не в театр, в консерваторию. Может быть, она в театр тоже хотела попасть, но это нам неизвестно. И если бы она попала не в консерваторию, а в театр – все было бы иначе в ее жизни. Она, то есть девушка, хотела попасть на концерт струнного оркестра. И решила – бежать мимо бабки – вахтерши, потому что очень надо было. А бабка сидела, как сфинкс, загадку которого уже много раз не угадали и не могут угадать в принципе, и схватила пробегающую девушку за юбку. Пожертвовав куском юбки, девушка на концерт попала. И потом стала известной виолончелисткой. И уже не надо было рвать юбку, чтобы попасть на концерт. А театр-то тут при чем? Спросите Вы. А вот при чем – может быть, если бы она так рвалась в театр, она бы стала известной актрисой. Если при попытке бесплатно пройти в театр, вы пострадали от вахтеров – вы станете актером. Ну, или не станете. У любого правила есть исключения.
А еще есть театры – плохие. О хороших театрах много всего написано. А о плохих… Вот иногда о хороших театрах пишут, как о плохих. И о плохих, как о хороших. А я вот напишу – про плохие театры. Плохие театры – это где скучно. Всем – и зрителям, и актерам, и режиссерам. Пожалуй, про плохой театр мне больше нечего сказать.

Я, автор этой книги, рассказала одному человеку про свою жизнь вообще и вскользь. После чего он даже выпить со мной не захотел. А если бы я ему начала бы рассказывать про свою жизнь в деталях? Еще и про эту книгу, и про жизнь ее персонажей? Интересно, что бы было. А, видимо, вот что. Интересно, кто более сумасшедший здесь – автор? Или еще кто-нибудь? Он и она – собирательные персонажи. И поэтому они могут суммировать качества своих прототипов, эти качества нейтрализуются, и, возможно, таким образом, они оказываются более нормальными, чем автор.
Представим себе такую историю. Автор этой книги решила -  а не выпустить ли мне кого-нибудь вот отсюда погулять?
 - А как?  – спросили герои. У нас же нет тел…
- Ну… я могу кому-нибудь из вас одолжить свое. Оно, правда, не особо хорошо сохранилось, но – бывает и хуже…
 -  Хорошая идея, - говорит Она. Ваше тело мне нравится – оно – маленькое. И еще мне нравится, что у него – длинные ногти. Нет, не бойтесь, я не собираюсь ими царапаться, а просто – эстетически. Вы их только не обрезайте, прежде чем вы мне свое тело одолжите, ладно? И не стригитесь, пожалуйста, налысо. А то я буду стесняться в вашем теле. Я и так ужасно боюсь гулять, я же – вымышленная…
- Ну вот, Вам опять больше повезло, чем мне. Мне  тело автора не подойдет, это точно. Во-первых, оно – маленькое. Во-вторых – оно женское. Я и так стесняюсь того, что я вымышленный, а так еще за пидора будут принимать. Хотя, ладно, пусть принимают. Я гулять хочу. Если нету никакого больше другого, более подходящего тела, давайте свое, маленькое…
- Подождите,  - говорит автор. Я вам свое тело – не дам. Оно – маленькое, а Вы мне его разносите. И еще – Вы же – провокатор и пассионарий, еще ввяжетесь в какую-нибудь неприятную историю, вас побьют в моем теле, а с синяками кому ходить? Мне, разумеется. Я попробую договориться с кем-нибудь другим, имеющим более подходящее для Вас тело. Только, пожалуйста, ведите себя в нем хорошо, а то мне будет потом неудобно.

Ну вот, хотела еще что-нибудь написать, да ничего не помню. Все забыла.
Что такое постмодернизм, здесь кажется уже было. Что такое любовь – кажется, еще не было, но это потом напишем. Что такое смерть – вообще, кажется, про смерть надо смотреть в другой литературе, равно, как и про любовь. Но я все равно напишу здесь про смерть, чтобы не смотреть в другой литературе, и не тратить время. Один человек спросил другого человека – что нужно сделать, чтобы на мой концерт пришла толпа зрителей? Другой человек подумал и сказал, что в этом случае надо умереть. Так вот – смерть – это пиар. Пиар – это смерть. Что можно сделать, чтобы убить искусство – открыть ему двери музеев.
Непризнанный гений говорит:
 -  Кажется, меня признали…
- Следующий…
Про политику и секс здесь уже написано столько, что больше писать про это незачем. Можно написать про картины. Есть просто картины, которые висят в музеях. Есть картины, которые сейчас в данный момент рисуются. Вот прямо сейчас, пока я пишу эти строчки, кто-то, и не один, заметьте, кто-то – рисует картины. Один художник рисовал картину и разговаривал с ней. А потом говорит девушке-модели, которая позировала – это я не с тобой разговариваю, я с картиной разговариваю. А девушка-модель это и так поняла. А есть еще кино-картины. Они бывают разные. Иногда, смотря на них, хочется пить пиво и жрать попкорн. Да так жрать, чтобы с хрустом нечеловеческим. А иногда – не хочется. И еще – в операх или в театральных постановках говорят иногда – картина первая. А еще говорят – картина Репина «Приплыли». Это, видимо, когда совсем уже ****ец настал и мы видим неприглядную картину. Честно, я не помню, что на самом деле нарисовано на картине Репина «Приплыли». И была ли она вообще? Можно посмотреть Интернет сейчас, но мне пока – лень. И, кажется, это все не прояснит значения слова «картина» в полной мере.
А вот тут у меня спросили – а где обещанные провокации. А я вот считаю сам этот вопрос – провокативным. И - похабным. Сидишь тут, сидишь, делаешь что-нибудь нормальное, а к тебе тут приходят и говорят – это все не модно, несовременно, скучно – провокации давайте, хлеба и зрелищ. Ага, сделаем  провокацию, нас будут винтить, одного за другим, а вы, те, кто провокаций хотели – смотреть будете. А потом пойдете в свою семью, жиреть, жрать и о политике разглагольствовать. И о футболе – кто победил. О патриотизме и великом посте. И великих к нему комментах))
Поэтому – в жопу провокации. Я спать пойду.

Никто, кроме меня эту книгу писать не будет. Все создают разумное, доброе, вечное. Создают долго-предолго и никому не показывают недоделанное. А я – показываю. Дуракам и всем другим – свои «полработы». А если я не успеваю даже полработы доделать? Что тогда – вообще ничего не делать, что ли?
Все сюжеты куда-то делись. Компьютер тормозит страшно и не хочет переписывать на болванку замечательные фильмы, скаченные мною из торрентов. Может быть, это мне пространство говорит – не надо тебе это все. Ну-  как не надо? А откуда я буду брать материал для этой замечательной книги?  А началось все сегодня вот с чего. Одна девушка дала мне заполнить анкету для своего диплома. А там – стопятьсот вопросов и видео прилагается для анализа. Ну, типа, что хотел сказать коммуникант женского пола. А коммуникант этот женского пола говорит по-английски с коммуникантом мужского пола. А потом идет пьянка, все чокаются изящными бокальчиками с красным, кажется, вином. И на этом месте мой замечательный компьютер начал тормозить так, что все. Он сделал стопкадр на бокалах с вином, и больше ничего показывать не захотел. Единственное, что я поняла – у коммуниканта женского пола – приятный голос. На английском языке очень затруднительно, на мой взгляд, разговаривать приятным голосом. Потому что – все время надо говорить выше, чем на русском. И интонации должны быть одинаковые. А то – это не английский, братцы, а черт знает что.  А я буду говорить на английском, используя русские фонемы. И свои подъебчатые русские интонации. Знаете, очень повышает настроение…
Но – мы отвлеклись.
Поговорим об искусстве. Пришел в музей, воткнул в Мадонну Рафаэля. Тетка без бровей с загадочным взором… Ой, бля, щас меня, кажется, будут бить. Начнем с начала. Пришел в музей. Изобразительных Искусств. Воткнул, ой, нет, с интересом посмотрел на картину Рафаэля «Мадонна». А она там – с младенцем, или нет? Я забыла… Но – отчетливо помню – что она без бровей. Как так – младенца не помню, а брови… Да дались мне эти брови… Человек пришел в музей изобразительных искусств смотреть картины… От картин Рафаэля и Микеланджело Буанаротти и Эль Греко там, и импрессионистов всяких известных идет свет. Если не видишь, что он идет – тебе экскурсовод напомнит – откуда он идет, смотри внимательно, невежа. А если не видишь свет – бревно ты бесчувственное!!! А если наоборот – вот сижу я у окна, а мимо – полиэтиленовый пакет с помойки летит. Бог его поймет, как он от помойки оторвался и полетел, как перышко. Красивый такой, беленький. Переливается в лучах солнца. Редко здесь солнце, весна никак не наступит, и окна у меня – на запад выходят, в Европу, типа. А пакетик знай себе летит мимо моего окна, и свет от него идет, свет, свет… Да хоть убей меня – наплевать мне десять раз– с помойки этот пакет взялся или еще откуда… И вообще, я не видела, как он с помойки встрепенулся и полетел. Не важно – откуда, важно – куда. А полетел он в небо…
Пакетики вообще – это падшие ангелы. Это мы с одним человеком решили выпить кагора. А кагор оказался – паленый. И цвета от него в моих глазах взяли и обострились. И у него, у этого человека, который со мной кагор паленый пил – тоже цвета обострились. Только он молчал об этом поначалу, пугать меня не хотел. Так вот, сидим мы около помойки на каких-то ящиках. А там – пакетики взлетают, потихонечку, но курс держат правильный, в небо…  Куда пакетики после смерти деваются – в небо, разумеется. Некоторым везет больше – их сжигают, и они уже летят  - едким черным дымом, легкие совсем…
А меня сейчас точно будут бить. Сравнила я Мадонну Рафаэля и пакет, пролетающий мимо моего окна. Тьфу, анафема. И еще назвала пакеты помоечные – падшими ангелами…
А некоторым ведь – что пакет, что мадонна, все фиолетово… Пакет, интересующий их – это  - соцпакет на работе, дадут ли пожрать вовремя, или нет, и проездной на метро, чтобы за сеансы группового секса в транспорте государство платило. А Мадонна – это вообще певица американская. Престарелая уже.

Глава 26. В которой автор это книги признается, что лажанулся – перепутал Сикстинскую Мадонну и Мону Лизу. Какой ужас. Можете вообще это все дальше не читать. Хотя нет, почитайте – там есть хорошая сказка про волшебника, возвращающего людям голоса и сон про мишку и смерть.

Две женщины сидели на кухне и пили кофе. Дальше сюжет может развиваться как угодно. В кофе мог быть яд. Или они придумали план захвата чего-нибудь очень стратегически важного. Или просто обсуждали кого-то, как женщины обычно делают. Нет, было все не так. Одна женщина говорит другой –  женщины делятся на две категории – жены декабристов и нет. Вот ты – жена декабриста. А я  - нет… А потом у них кофе закончился.

Она сказала ему, что ей приснился сон. Эротический. С его непосредственным эротическим участием. А он смутился…

А вот мне однажды приснилось, как будто я взглядом проламываю стену дома. Во второй  раз это была, правда, уже не стена, а дверь уезжающего вместе со мной поезда метро. А человек, из-за которого я – все это, стоял на перроне и ждал. Пока я так сделаю.

Ее безумная мать во время очередного ее отъезда, не дозвонившись до нее – позвонила ему. И сказала, что у нее (в смысле, не у нее самой, а у дочери, то есть, я имею в виду главную героиню) кроме него – никого больше на этом свете нет… Когда она приехала – он ей об этом сказал, то есть – что ее мать позвонила… И просил не ругать ее. А что ее ругать,  - подумала она,  - если так оно и есть.
И вот я, автор этой книги, подумала. Жаль героиню. Никого у нее, кроме него нет. Надо бы кого-нибудь ей создать. Спрошу-ка я у нее – надо ли ей кого-нибудь еще, или нет. Может быть, ей и так – хорошо. Но это потом – пойду-ка я поем. О еде тоже надо иногда думать, даже модным авторам.

А главная героиня говорит вот что – ну попробуйте, создайте мне кого-нибудь еще. Например – еще одну мать, только не безумную. А какую-нибудь другую. Умную. Умная мать – это продвинутая материнская плата для компьютера. Хочу такую. И вообще – создайте мне компьютер. Хороший какой-нибудь. Чтобы видео там шло везде и всегда, музыка хорошая играла, в Интернете все время что-нибудь интересное происходило. И еще – веб-камеру и скайп проведите. Вот круто будет. Только на время моего нахождения в скайпе мне нужно будет тело. Но только не такое, как у Вас, а какое-нибудь другое, более эротичное…
- ну где я вам его возьму такое, более эротичное?

Это – проза. Она – жена сталкера. Только в его зоне все время что-то глючит, и ей на поверхность выносит кого-то другого.
Вы будете смеяться? Скрипка. Эротическая сцена. Которая стерлась из памяти. Целиком и полностью. Но, судя по всему – она была. Или намечалась. А человек так проникся, видимо, ее техникой, что даже наутро помыл с похмелья посуду ей. Всю-ю-ю!!! И вечно грязную раковину. И суп обещал сварить. Только не сварил еще пока. И, видимо, не сварит. Или сварит, но уже не ей. Или ей – но не суп. И спросил, как зовут ее маму. И еще все ее художественное творчество просмотрел. Так была или нет – эротическая сцена? Прямо в прихожей? Как в фильмах – до 16 нельзя? Скрипка – точно была. Запеленутая такая, смешная, как младенец. В белой простынке. Он ее проверил, уходя. Так нужно делать – не оставили ли Вы здесь что-нибудь? Покидая этот дом. Возможно, навсегда. Только в его зоне что-то глючит, и ей на поверхность выносит кого-то другого.
Тогда, на улице, она судорожно схватила его за руку и попросила – проводите меня, пожалуйста, в туалет. А то я одна туда не дойду. Или дойду, но не туда. Кажется, на тот момент они были знакомы. На тот момент был выпит коньяк, вино, какой-то загадочный напиток из фляжечки, ром, похожий по всем параметрам на водку, вино – красное и белое. И пиво. А потом он стоял и играл замерзшими пальцами двойные ноты. Кто играет на скрипке, знает – как это – играть двойные ноты. Замерзшими пальцами. Она стояла в двух метрах и просто смотрела. Да хрен с ней, с эротической сценой. Даже если она и была – какое это имеет значение… Просто в его зоне все время что-то глючит. Зато – получаются порой очень интересные комбинации.
Черт, нет. Все-таки, по сценарию – если в доме появляется еще одна дополнительная скрипка – эротическая сцена должна быть. Одна скрипка – одна сцена. Эротическая, непременно эротическая. У нас модная книга.
А еще – такой сценарий. Тема первая – скрипка – эротическая сцена. Тема вторая – этюдник – чай и сигареты. Повтор темы первой. Повтор темы второй. Чтобы было поинтереснее – с вариациями. А потом – объединение двух этих тем – скрипка, сцена, этюдник, чай-сигареты, кофе, чуть больше, чем обычно себе – на двоих…
Не оставляйте, не забывайте свои вещи здесь. Здесь зона. Она  - жена сталкера. Здесь все время что-то глючит. Не обижайтесь, если Вас случайно притянуло… Простите, я задела Вас крылом? – невозмутимо говорит она. Ей можно. Она  - жена сталкера. Это ты всегда в ответе за тех, кого ты приручил. А ей это – не обязательно.
 - Почему Вы прошли без билета?
- Потому что мне было НАДО.
 - Почему у Вас нет денег?
- Чтобы раздобыть деньги, мне придется ходить на работу. Или заводить мужчину. И то и другое – плохо для искусства. Как им можно заниматься, если все время уходит на работу. Или на мужчину. Если все время заниматься искусством, мужчина заскучает и перестанет приносить деньги. Тогда придется завести собаку. Чтобы мужчина с ней гулял. И разговаривал. Потому что заниматься искусством, разговаривая при этом с мужчиной, или гуляя с собакой по расписанию– нельзя. Ничего не выйдет. Зато потом, когда мужчина уйдет, забрав с собой собаку, скрипку, этюдник и все-превсе эротические сцены – можно будет спокойно вздохнуть спокойно и жить безо всей этой бутафории…
- Так почему  же, почему Вы прошли без билета?
- Куда – без билета?
- В наш театр.
- Ах, в ваш театр… извините. Но – у меня не было денег на билет. Потому что я занимаюсь актуальным искусством. А не трачу время на работу и эротические сцены.

А вот в наш театр можно и без билета. Потому что это – театр абсурда. Здесь все время всех так глючит, что уже никакие билеты не помогают.

Вставной эпизод. Может быть вставлен в любое место любой книги. Вероятно, очень лирический и пронзительный. Представляете, допустим, сидите Вы дома, или еще где-нибудь, в хорошем, уютном месте. Пьете, к примеру, чай. Или глинтвейн. Ну или кофе. С маленькими такими бутербродиками. Или – не с бутербродиками, а с конфетами. Или у Вас на столе сыр какой-нибудь экзотический десяти аж видов, с плесенью всех возможных цветов и оттенков. Вы не любите сыр с плесенью? Хрен с ним, с этим сыром, выкинем, положим другой, уже без плесени, с большими-пребольшими дырочками и со слезой. Так вот, сидите Вы в каком-нибудь очень хорошем месте и курите сигару. Или не курите. Может быть Вы вообще – не курите. Как и я, автор этой книги. Ну вот, мы опять отвлеклись. И тут вам приходит телеграмма. Прямо в мозг. Так бывает. Скоро у всех так будет. Или не так. Или не у всех. Телеграмма.
-

- Психи! Кому опять что от меня надо? Вы хоть подпишитесь…
- А Вам что – так не понятно?
- Да в том-то и дело, что слишком понятно…
- Так можно мне – остаться?
- Можно. Я включаю свет. Вам.

Это все происходит в одном уме одного человека.
Занавес.

Свечка на окне горит, свечка. В жестяной чашечке из Икеи… Разве в этом – дело?
Обращение одного автора к другому.
А я вчера читала Вашу прозу и плакала. Не из-за того, что так там все захватывающе. А просто. Да у Вас там то же самое, что и у меня. Только политики больше, чем секса. А все равно- читала и плакала. Запишите у себя этот там как-нибудь, что, де, романтическая особа, поэтесса и актриса, и модная писательница – а не какая-нибудь продавшица Мотя…

А вот, между прочим, я ошиблась. Перепутала Сикстинскую мадонну и Моной Лизой. Это Лиза, ди Джоконда – без бровей. А Мадонна вполне себе с бровями. И вообще – красивая женщина. И свет оттуда идет – даже через компьютер. Даже через мой глючный компьютер. Правда, у меня сегодня хорошее настроение стало. Такое, что я даже видела свет от негорящего алюминиевого фонаря на улице.
Поделом тебе, старый невежа, впредь тебе невежа, наука. Не садись не в свои сани. А чем это – не мои сани? И сани ли это вообще? Это не сани, а телега. Очень большая и длинная. То есть не телега, а концепция. Хотя – здесь – концепция и телега, пожалуй одно и тоже. Но, может быть, есть какая-то разница. Но об этом потом – напишем. Или почитаем. Нет, лучше напишем. Потому что  - чукча не читатель, чукча – писатель.

А один человек прочитав это все, сказал мне, что Я– жена сталкера. И спросил, кто такой сталкер. Я ему ответила, что я не жена сталкера. Вернее, жена сталкера не я, а вообще другая, посторонняя женщина.  И кто такой сталкер также, как и он –  я не знаю. И вообще – я ничего не знаю, просто иду с тобой сейчас по улице, а ты мне сейчас купишь пива. И чипсов. И на потому, что я  - автор этой книги. И не потому, что я – красивая и обаятельная женщина. А просто так. Во избежание дальнейших глупых вопросов.

Если уж на то пошло, то я - жена декабриста. Только все они умерли давно…
А декабрист это вообще не человек, а цветок. Который цветет в декабре, когда уже ничего не может цвести. И кажется, что весны уже не будет. А он цветет в декабре, ему так надо.

А еще я видела свет, идущий от закрытой клавиатуры фортепиано. Но это было давно.
А сегодня была оранжевая полоса через полнеба.

Жил – был один человек. Обычный такой человек, как все. У него было окно, черная кошка, которая гуляла по потолку и множество звучащих предметов разной величины и назначения. Этот человек был волшебником. Он возвращал людям их голоса. Как? – спросите вы. Не знаю, но голоса возвращались и звучали лучше прежнего. Некоторые голоса, конечно, сразу возвращаться не хотели. Например, голос одной женщины никак не хотел к ней возвращаться. Он хотел жить у какого-нибудь другого человека. У любого. Но – только не у своей хозяйки… Хозяйка непослушного голоса заставляла его выходить голым на лестницу и привлекать мужчин. Голос был ангелом и привлекать мужчин таким образом у него получалось плохо. За что хозяйка ругалась  и заставляла проводить его голым на лестнице целые сутки, чтобы привлечь хоть какого-нибудь захудалого мужчину. Это, конечно, можно, все вообще можно – и нежной материнской платой гвозди забивать, и сливать воду в унитазе усилием мысли… Однажды голос просто ушел – сделал вид, что затерялся в лабиринте холодной лестницы. А она его даже и не искала. По холодной лестнице она – боялась. Одна. Мало ли что – вдруг там – подростки, хулиганы, и мужики страшные, убьют-изнасилуют-зарежут. Не пойду я за своим голосом. Проще к волшебнику сходить, у него работа такая – всех спасать. Вот пусть и спасет мой голос, а я ему – денег дам. А волшебник – что? Он слушал, долго слушал ночь и день, холодные и пустые пространства, где живут потерянные голоса. И нашел замерзшего совсем ангела с позеленевшими от времени крыльями. Первым делом он взял ангела в руки и долго-долго отогревал дыханием. Потом посадил на плечо, принес домой и отпаивал чаем с малиной и медом, чтобы тот хоть чуть-чуть ожил. А ангел, как только пришел в себя – взлетел и стал картиной на стене. Ну – картина, так картина, - подумал волшебник. А тут приходит хозяйка голоса и говорит – Вы не волшебник, Вы – шарлатан, где мой голос, вы его уже целый год ищете, и найти не можете… А волшебник и отвечает разгневанной особе – что голоса у нее не было. Никогда. О том, что у нее был голос – ангел, он промолчал.  А сказал вот что. Что может ей сделать новый голос. Из остатков тряпок и какой-то проволоки, найденной на холодной лестнице. Только он будет чуть металлическим – как проволока. И пестрым, как тряпки. Но привлекать с помощью него мужчин будет вполне можно. Потому что ничего другое с таким голосом делать будет нельзя. А больше ничего и не надо. На том и порешили. Волшебник сказал   - приходите через три дня и забирайте. Женщина пришла и первым делом увидела картину.
 - Это ты рисуешь?
- Нет. Она просто была.
- Как – просто была?
- Ну просто. Была. Я же волшебник, у меня все может быть просто.
- А кто это? На меня похоже…
Тут картина вздохнула и начала отслаиваться со стены.
- Кто -  ЭТО? – переспросил волшебник. Это – моя двоюродная сестра из Йошкар-Олы. Правда, красивая?
 - Да? – коротко переспросила женщина, и больше ничего не спрашивала.

А я, автор этой книги, пока писала эту сказку, потеряла из виду оранжевую огненную полосу в пол неба. Зато наступили сумерки, синие-синие. Сейчас по календарю – весна. Апрель месяц. Это я так, чтобы не забыть.
Один человек зашел ко мне сегодня за розовыми очками. Они, эти самые очки, будут ему помогать на концерте – он будет смотреть со сцены через них на зрителей, а те будут ему казаться милыми и интеллигентными людьми, тонко чувствующими искусство. Хотя, может быть – так оно и есть на самом деле, а очки больше нужны для создания сценического образа.

Она видит сны. На этот раз ей приснилось, что она – известная певица. Она прямо так всем и говорит – я-певица. Она выступает перед большим количеством людей, кажется, это большие-пребольшие стадионы. Дальше – провал в сне. А потом – ей выдвигают обвинение. Видимо, в том, что она произнесла что-то не то -  со сцены. При большом скоплении народу. И ее следует посадить в тюрьму. По законам этой страны. Какой страны? А – неизвестно, какой страны… Это же сон. Известно только, что в этой стране – режи-и-им правящий такой, что там лучше вообще никем не быть. Не то что – певицей, выступающей на стадионах. И как она вообще до сих пор жива осталась – неизвестно. А по законам этой страны с подсудимыми обычно происходит вот что. Есть два подсудимых. И три варианта -  лишение жизни, лишение свободы, и – ни то и не другое, тебя просто отпустят с миром. Но – подсудимых-то обычно  - два. И разыгрываются только два варианта. Как правило – первых. Но об этом никто не знает. Кроме нее…
Ее фанатам и просто поклонникам разрешают устроить митинг в ее защиту. Почему-то в вагоне метро – она тоже там, они все направляются в суд, и она, и толпа ее фанатов. На определенной станции все выходят, она не успевает протиснуться, и едет дальше. Каким-то образом, там оказывается турецкий султан со своей женой, откуда, интересно, но – это сон, там все может быть. Он хочет ее спасти, и предлагает ехать дальше – в метро, вместе с ними. Она отказывается – будь что будет. И выходит на следующей остановке. Ее тут же встречает «официальное лицо», женщина-правозащитник, начинает говорить – ну, как же так, мы Вас все тут ждем, сейчас будет суд, телевидение, пресса, а Вы еще здесь. Она, певица, понимает, что у нее два варианта – пожизненное лишение свободы. Или  - смерть. И у нее нет времени попрощаться, с кем обычно нужно – прощаться… Потому что там – пресса, телевидение… Но - это сон, здесь все иначе. Откуда-то появляется он, там ведь никого не было. Она подходит, берет его за руку, рассказывает – что в этом государстве – бесполезно спасаться. Потому что все равно найдут, а там уже два варианта – или тюрьма или смерть. Они протискиваются между прилавков с продуктами. Откуда там – прилавки с продуктами? Наверное, оттуда же, откуда и метро. Она говорит, что надо срочно купить какое-нибудь пирожное, желательно побольше и покрасивее. Потому что в камере точно пирожными не кормят. Пирожное он покупает ей – самое большое, с толстым слоем прозрачного желе и с изящным цветочком под ним. Она спрашивает его – что со мной произойдет, я – умру? Или меня отпустят, выпадет третий чудесный вариант. Ведь – все бывает? И мы уже всегда-всегда будем вместе. А он ей отвечает, что здесь – по сценарию – тебе бы лучше умереть. Потому что вместе нам быть  - нельзя. А так – как хочешь. Достает из кармана две маленьких тряпочки – серую и красную, иголку и нитку. Садится, и начинает их сшивать, напевая известную, как ей кажется в этом сне, еврейскую песенку. Различаются слова: «Мишка, сшей сам себе свою смерть…»
Мишка сшей себе свою смерть
Из заплат штанов дырявых
Ты иглой владеешь, право
Мишка сшей себе свою смерть

Ну-ка, сшей себе свою смерть,
чтоб была на миру - красна
ты на барахолке прикупи иголки
Сахар, соль и спички – по дурной привычке
das ist fur dich gut, mein Schatzchen

Деревянный пошей макинтош
у Иосифа- соседа
Приглашай нас до обеда
Мишка, сшей себе свою смерть

ну-ка, сшей себе свою смерть,
чтоб была на миру - красна
доски чтоб скрипели, пьяны гости пели
Пили и плясали, о тебе жалели
das ist fur dich gut, mein Schatzchen

Мишка сшей себе свою смерть…
Пусть скрипач играет Моня
Будешь первый на районе…
Мишка сшей себе свою смерть

ну-ка, сшей себе свою смерть,
чтоб была на миру – красна
В бешеном угаре на чужой гитаре
Черти струны драли, а к утру пропали
Завалило снегом, липким теплым снегом
Семь заплат корявых
Смрадную канаву
Мишку, барахолку,
Черта да иголку…
das ist fur dich gut, mein Schatzchen

Здесь она просыпается. Понимает, что во время сна поднялась температура. Тряпочки – серая и красная. Сшей сам себе свою смерть. Ну-ка, сшей сам себе свою смерть. Зачем Вы шьете себе смерть? Или –  это мне? Только лишь затем, чтобы не быть со мною вместе – всегда-всегда? Ну давайте, я уж сама… Когда во время сна поднимается температура, очень сильно – кажется, что вот она уже, смерть. Красная и серая тряпочка. Das ist fur dich gut, mein Schatzchen...
А вот один известный автор, помните – ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя. Живее себя. Не помните? Ничего страшного…

Глава 27. Das ist fur dich gut, mein Schatzchen. Сказки.

Все, хватит про сны. Я про искусство опять сейчас напишу. Ну я  - недолго.
Был себе предмет. Быта или еще хер знает чего. Ну или человек какой-нибудь. И тут его – нарисовали. Запечатали в квадрат. А щас еще и фотография появилась – значит, в рамку кадра. И назвали как-нибудь. И на выставку отправили. Выставляться.
Диалог двух людей в выставочном зале – один там какой-то просто человек, а другой – фотограф, хочет там выставку сделать.
- Покажите мне, пожалуйста, человека, который может меня выставить?
- Да, пожалуйста – вот охранник.

Зима. Какой-то полустанок. Или-  не полустанок, маленький городок. Чай – за ледяную десятку – холодная мелочь даже звенит как-то иначе, и чуть не примерзает к рукам. Это зима. Опять температура. Беспамятство. Дальше – опять куда-то ехать. Автобус. Или - электричка? Черные окна, за которыми ничего нет. Ничего. Это температура. Зачем ее мерить – если и так понятно… Степь горит за окнами, степь… Беспамятство… Уже белое.
И где-то рядом совсем:  Das ist fur dich gut, mein Schatzchen…

Ее безумная мать позвонила в стопятьсоттридцать третий раз. И вяло произнесла:
 - Ты можешь сходить мне в аптеку?
- Не могу.
- А почему?
- Я вообще сейчас даже разговаривать не могу… Горло болит. И температура…
- А – сколько?
- Да зачем ее мерить, если и так понятно – что высокая. От нее даже компьютер плавится…
- А кто тогда сходит мне в аптеку?
- Компьютер. Расплавленный моей температурой. Он расплавится, потеряет форму, но зато – каким-то волшебным образом - обретет тело и самосознание. Интеллект у него уже есть. По крайней мере, чтобы заказать нужное лекарство, принести его, куда нужно, и выслушать серию бесчисленных и бессмысленных жалоб на здоровье.

А вот я думаю – было бы здорово, если бы можно было отслоить от себя одну субличность. Самую ответственную и, желательно, непьющую. И отправить ее в магазин за продуктами. Она бы сходила, купила бы молока, коньяка и каких-нибудь ништяков еще. И все – на свои деньги, не на мои. Сварила бы мне такое лекарство – пополам теплое молоко и коньяк. Я бы спокойно уснула. А субличность сидела бы и смотрела, чтобы со мной во сне не произошло что-нибудь страшное. А то кто-нибудь где-нибудь сошьет мне смерть мою из серой и красной тряпочки…

Все равно – спать не могу, плохо, мозг ничего соображать не хочет, напишу-ка я сказку. А про что бывают сказки? Про цветик-семицветик. Но – это уже есть такая сказка. Меня особенно поражает концовка ее. Девочка ведь боялась прийти домой без баранок. С чего весь сыр-бор-то начался. А тут она встретила чувака с костылями, оторвала последний лепесток в его пользу, он бросил свои костыли и они побежали по желтому, солнечному полю. Я не помню точно, какое там поле на самом деле было, это мне уже один псих рассказывал. Но – сам факт. Она должна была идти домой. С баранками. А нашла себе психа какого-то, который сразу вылечился, бросил все и побежал с ней по желтому солнечному полю. Какое же там было поле? Надо почитать. Хотя, это не важно. Пусть читатели читают. А я – писатель.
Я вот прочитала, не поленилась, на 5 минут превратилась из писателя в читателя – не было там никакого солнечного поля. И костылей тоже не было. Это все псих придумал. Но – мне так больше нравится. Пусть будет – желтое солнечное поле. И брошенные навсегда костыли!!!
А вот еще про одну сказку расскажу. Про сказку о потерянном времени. Как волшебники детей-тормозов заколдовали, превратили их в стариков. Чтобы они никуда не опаздывали и время зря не расходовали. И что меня поражает – спохватился о том, что он  - старый уже – только главный герой. Всем остальным – похрен было, старые они или молодые. А тому мальчику страшно стало, что мама не узнает. Мне вот тоже однажды приснилось, что я наоборот – молодею очень стремительно. И тоже во сне боялась, что мама не узнает. А мама меня во сне не только узнала, но и рекомендовала одному человеку меня удочерить, когда я совсем помолодею. А человек этот, когда я ему рассказала этот сон, сказал, что он был бы не против. И написал рассказ про то, что я  - его дочь. Ну ладно, это вообще другая история. А вот эта. Ну мальчик проник в тайну своего старения, подслушал разговор коварных волшебников. И пошел искать таких же, как и он. Кто выглядит старо, а ведет себя, как ребенок. Вот, вот мой жизненный сценарий. Ходить по городу и искать таких же. И тащить их всех в какое-нибудь место, где можно всем сделать что-нибудь идиотское – например, повернуть часы на 77 оборотов. А сказка эта – дурацкая. Потому что написана для советских детей с моралью – экономь время, трудись, бляттть, пока не состаришься и своей смертью не сдохнешь. И это еще почетно считается. А в детстве я не поняла прикола, мне казалось – вот круто!!! Бабушка в скакалочку прыгает, из булки изюм выковыривает, а дед на трамвайной колбасе ездит. Вот моя бабушка – фиг бы стала прыгать, а тем более выковыривать. А я бы стала – потому что старая уже, и все это – вавилонские предрассудки – кому в каком возрасте что нельзя…
Кому в каком возрасте что нельзя? А что – нельзя. Вот в детстве мне нельзя было ложиться поздно спать. А щас можно. Вернее, иногда тоже нельзя – когда с утра надо что-то куда-то рано. А в детстве иногда тоже можно было – например, когда уроки днем не успевала, или когда у папы хорошее настроение было. Он мне тогда всю ночь, бывало, сказки рассказывал про всех на свете.
А вот косметика. Моя замечательная мама страшно ругалась на меня за чрезмерное использование ярких цветов косметики и убийственное количество парфюма. Сейчас я не пользуюсь косметикой – мне некогда – а мама опять недовольна – что в этом возрасте уже надо пользоваться косметикой. Да в моем возрасте уже – бесполезно. Раньше надо было пользоваться. А сейчас уже – не радует))
А вот – спиртное. Раньше мне – только дай. И еще – в тусовку какую-нибудь внедриться. И нажжжжраться там со всеми вместе – вдребезги!!! А сейчас – скучно. Ну и что – пойду я в гости, и что я там нового для себя узнаю. И еще эта книга, которую за меня никто писать не будет. Разве что – вот как. В контакте тут создали генератор статусов. Надо будет туда засунуть все предыдущее, и он нагенерирует столько  постмодернистической прозы, сколько я за всю жизнь не придумаю. Так вот -  спиртное. Пошли мы с одним человеком и купили коньяк. Не просто так, чтобы выпить его романтично. А  - прозаично, у меня потому что – грипп, а ему – чтобы не заразился от меня, не дай Бог. Коньяк оказался паленый. И мы его не стали. А если бы были моложе и пьянее – то допили. Точно – допили бы. Долго и счастливо. И умерли – в один день…
Повествование увеличивается ни по дням, а по часам. А все почему? Потому что я сижу дома, никуда не выхожу – потому что после болезни сил нет. И ни на что другое больше – тоже сил нет. Только писать и остается.
Когда –то она училась в советской школе. В третьем классе. Это я к тому, что -  в пионеры их уже приняли. В музее Розалии Самойловны Землячки – старой лесбиянки с раздвоенной почему-то переносицей. Она боялась Розалию. Да и все другие – тоже боялись. И молчали. Но – дело не в этом. Все, кто учился в советской школе – помнят вот что. Что – как повяжешь галстук – береги его. Ну, правда, потом уже придумали – а захочешь кушать – поверни его. Но – это сути дела не меняет, наоборот – подчеркивает всю абсурдность. То есть – галстук пионерский, как тебе повязали, снимать было нельзя. Если со школьной формой он еще нормально смотрелся – гармонично дополнял ее идиотизм, то с другими, нормальными вещами… А все равно – заставляли на продленке, если даже ты и переоделся во что-нибудь нормальное, или даже – красивое, галстук надевать. И значок пионерский. Так вот,  дело было перед новым годом. И готовился новогодний праздник. Когда все красиво, елка до потолка и костюмы!!! Когда еще костюм снежинки наденешь? А костюм такой-  платье с юбкой – солнцем из парашютного шелка,  юбка - вся-превся в снежинках. И – наконец-то, взрослые, настоящие белые туфли на каблуках. Ах!!! И вот он – праздник. Она в ужасе понимает, что костюм остался дома. В полиэтиленовом пакете, в прихожей… А возвращаться за ним – уже поздно. Да и никто не отпустит маленькую девочку одну домой – за каким-то костюмом. А праздник уже начинается… А мы вернемся на несколько часов назад, когда она еще не знала, что костюм безнадежно забыт дома. Какая мелочь, подумаешь  - костюм какой-то,- скажут умные взрослые. И нечего здесь расстраиваться… Она и ее подруга стоят на лестнице. Подруга впоследствии станет художником – дизайнером в какой-то очень крутой немецкой фирме, торгующей унитазами по всей Европе. А пока – она – маленькая девочка  с необычайно бурной фантазией. Так вот – подруга ей и говорит – ты сейчас одета – как Девочка –Звезда из мультика. Она переспрашивает – какая Девочка-Звезда? Ну, из мультика одного, там Девочка-Звезда летает по галактике и защищает всех хороших. А плохих – побеждает. У нее, как у тебя – голубая кофточка, короткая юбка, пионерский галстук и значок. А у нее еще была – волшебная палочка, такая, со звездочкой на конце…
А праздник, тем временем, уже начинается. Все смотрят самое обычное нудное новогоднее представление. Она понимает – костюм безнадежно пропал. Ну куда его еще надеть? В следующем году он станет мал, и придется его выкинуть. Или подарить кому-то другому… Представление закончилось. Тут ведущая выходит на сцену и говорит:
- А теперь, дорогие дети, мы просим выйти на сцену тех, кто в костюмах. И вам дадут призы – за самые лучшие костюмы.
Она понимает – самый лучший костюм лежит у нее дома, в прихожей, в полиэтиленовом пакете. Она понимает, что – несмотря на это – она сейчас встанет и пойдет на сцену. Как есть. В костюме Девочки-Звезды, придуманном на лестнице ее подругой, девочкой с необычайно бурной фантазией, которая – в смысле, фантазия девочки – впоследствии будет направлена на конструирование немецких унитазов.
На сцене стоят дети в причудливых новогодних костюмах, сшитых на скорую руку заботливыми мамами. Ведущая подходит к каждому и просит рассказать про костюм, или хотя бы сказать – как он называется. Она стоит последняя, и смотрит в зал, возможно – ища поддержки. Ведущая подходит к ней:
- Девочка, а что ты без костюма – на сцену вышла?
- Это – мой костюм, - говорит она, от волнения чеканя слова.
- Твой костю-ю-м?  И кто же ты тогда?
Она делает шаг вперед и  - также чеканно – говорит:
 -  Я – Девочка-Звезда…
Кажется, ей за это даже дали приз… А может быть, и не дали. В тот момент это было не важно. Потому что ей – аплодировал весь зал!!!

Ну не могу я найти и скачать бесплатно третью сказку, по которой строится, по мнению психологов – мой жизненный сценарий. А может быть и не строится. Ну я вам про нее так расскажу. А может быть – она у вас есть. Тогда – почитайте, и если я не права – поправьте. Итак, мы начинаем. Первый звонок.
Один охотник охотился-охотился, да и заблудился в Альпах. Ну Альпы, они большие, там немудрено. Идет он по лесу и попадает в избушку. А в избушке – никого. Ну это – как обычно, в сказках. А ему – вписаться надо. Ну – прямо как  - про нашу жизнь. Когда надо вписаться, а время позднее – куда угодно пойдешь, главное, чтобы тепло было. Ну вот он и зашел в эту избушку, и уснул там себе. И тут – входят три чувака. Ставят они в печь три горшка. Садятся за стол и ждут, пока горшки там сварятся. Когда все у них готово стало, зовут они вписчика – выходи, мол, поговорить. А он – боится, великаны они, все-таки – но выходит и за стол садится. И говорят они – ну ты, такой-разтакой бесстрашный, нас не боишься и вообще не боишься один по Альпам шастать ночью – мы тебе секрет откроем. Один из них – показывает, какое он варево в горшке наварил, а оно – красное, и говорит – вот выпьешь моего варева – станешь крутым охотником, всех перебьешь вообще, будет тебе удача. Второй – показывает свое варево – а оно зеленое, и говорит  - будешь ты крутым пастухом, будет стадо у тебя в нормальном состоянии, ни одна корова-коза не потеряется. А третий  - открывает свой горшок – а там варево белое. И говорит- если ты моего выпьешь – круче всех петь будешь, по-тирольски, на все горы – а-а-а!!! А я тогда еще, в детстве – читаю медленно,  и думаю, пока читаю – что он выберет? Хоть бы последнее выбрал – петь же – круче всего этого. И он – как я и хотела – последнее выбирает. А там одно только можно было зелье выбрать, все одновременно нельзя. Ну – потому что быть одновременно крутым охотником, пастухом и певцом – одному человеку – это, кажется, слишком. А может быть, и нет, я не знаю, не пробовала…
Ну и вот, я про жизненный сценарий и про психологов– как выпила я белого зелья из сказки, так и служит мне мой голос верой и правдой. А ничего другое я не умею. Хотя, вру. Борщ умею варить вкусно-хорошо. И книгу эту еще пишу – только – хорошо или плохо – не знаю, это уж не мне судить, а тем, кто читает…
А я еще спрашиваю одного человека – как ему кажется, есть ли у него способности. А он мне в ответ – потомки разберутся… In aeternum)))

А что – жизненный сценарий? Вот я тут такую историю жизни откопала. История, конечно, сама по себе – душещипательная, все присутствующие в блоге люди говорят, что плакали. А может быть и не плакали – может, врут все… Но – судить не нам. И историю приводить полностью я не буду. Только – нужную часть, интересную для меня – автора этой книги, в связи со спецификой повествования.
Одна девушка обещала писать одному человеку письма на фронт.  А это ведь – не просто так – обещание, сами знаете. И писала до тех пор, пока приходили ответы от него. А потом  ответы приходить перестали. И она перестала его ждать и вышла замуж за другого. И, как водится, ребенка родила. А что просто так замуж ходить. Простая история. Да нет, не очень. Тот другой договорился с почтальоном, чтобы тот отдавал ему письма, адресованные ей. С фронта, от того человека, которого она ждала. И, разумеется, письма до нее – не доходили. А потом, уже после войны, это все как-то выяснилось. Чувак, конечно, с фронта не вернулся. А ей снилось, что вернулся. Сидит у них в деревенском клубе в белой рубашке и на аккордеоне играет. А она только захотела к нему подойти, так он белой птицей обернулся, и улетел.
А другой-то, который письма воровал -  что. Ну, устроила она ему скандал, а – делать нечего, мужиков после войны мало осталось, надо с кем-то жить. Хоть кривой, хоть хромой, а мой. Ну и жили так они и дальше, подумаешь, письма воровал. Все равно, тот, кто их писал, не вернулся. Война все спишет.
Хорошо-то оно только в сказках хорошо. А здесь все просто. На чужом несчастье счастью не бывать. И у всех следующих поколений этой семьи жизнь пошла как-то не так. А девушка, внучка  той, которая не дождалась и автор этого автобиографического блога – вообще пропала в неизвестном направлении. Но – до того, как она пропала, жизнь ее так скручивала, что мало не покажется. И я там был, мед-пиво пил. В смысле – автор этого повествования, то есть я, знакома с автором душещипательного блога. То есть с этой, пропавшей теперь без вести, девушкой. А она пела песни. По большей части свои. Вопреки существующим вообще законам построения музыкального текста. Было сначала смешно – ни одной ноты «туда». А потом становилось страшно… Однажды я оказалась невольным свидетелем одной сцены. Эта девушка взяла гитару и стала петь песни. От которых становилось сначала – смешно, а потом страшно. Поет она, поет. Тут у одного из слушателей, как говорят – срывает башню, и он – чуть ли не с кулаками бросается на эту девушку с требованием – замолчать немедленно. Она – невзирая ни на что – продолжает петь. Он, в свою очередь, продолжает дико орать и отнимает у нее гитару.
И тут она совершенно спокойно произносит:
- Чтоб ты сдох, падаль.
Я находилась в нескольких метрах от этого места, в собственной палатке. Кроме того, до этого я лежала и спала. Но – где же тут спать, если такое происходит. Я до сих пор помню тон голоса, КАКИМ это было сказано. Ох, не завидую я тебе, чувак…
А к чему я все это?
 А вот к чему.
Свечка на окне горит, свечка. В жестяной чашечке, правда, из Икеи. Может быть, в этом дело?
Да не было тогда никакой Икеи. Дело в человеческом факторе.
Судить об этом всем – не мне. Хотя, по мне, так если уж пишешь кому-то письма – это вообще – на всю жизнь должно быть. А то потом люди пропадают без вести и страшные песни поют.
А разведчики, уходя на задание, всегда пишут письма родным и близким. Как вы думаете, почему?
А чтобы потом не улетать из чужих снов белыми птицами…

Глава 28. В ходе этой главы автор признается сам себе, что ничего путного никогда не создаст. Тем самым давая себе аванс – а вдруг? А написано там про кошку, ядерную катастрофу, влюбленных, коньяк, примадонну андеграунда, одеяло, значение слов «один» и «одна», карас и гомосексуализм. И еще про то, как живут нормальные люди и для чего существует вся эта книга.
У нас началась весна. Обычно я в это время сплю, сейчас 4 часа дня. Люди в это время отбывают свой рабочий день, подходящий к концу. А я в это время – сплю. Или  - не сплю. Как сейчас. Потому что сегодня – весна. Я вывела на прогулку кошку и сняла с окна зимнюю занавеску с глючными картинками. Зимой и осенью кошка не гуляет – мерзнет.  Однажды я ее вывела на улицу, когда там шел снег. Так она на меня та-а-ак посмотрела, прямо, как будто это я плохую погоду включаю, чтобы ей нормально не гулялось. Я вот все жду, когда случится ядерная катастрофа, и все маленькие животные станут большими. Так вот, кошка моя вырастет, станет величиной с меня, или того больше, научится разговаривать и скажет – ты меня, когда я маленькая была – кормила черте-чем, оставляла надолго одну дома, не разрешала гадить туда, куда хочется и по подъезду гулять, сколько влезет. А я, а я тебя – даже когда маленькая была, от врагов защищала- шипела на твоих соседей-алкоголиков и дом от нечистой силы берегла. По-хорошему, надо бы тебя съесть после всего этого… И подумаю я – пусть ест. Она ведь права, в сущности. Я ей житья-то не давала. Так пусть хоть теперь, когда большая стала -  поест хорошенько. Ан нет, скажет Кошка. Не буду я тебя есть,  к тебе я уже привыкла, а одной мне будет одиноко и неуютно. Тем более, что дом наш от ядерной катастрофы развалился. Да и все остальные дома – тоже. Маленькие и безобидные домашние животные сожрали своих хозяев, а потом разграбили зоомагазины и прочие магазины, где продавались продукты для животных. Да и человеческими продуктами они не брезговали, жрали все подряд. Однажды они случайно перепутали  пакеты и нажрались стирального порошка для стирки в машине полуавтомат с калгоном. Калгон-то их и погубил, они взяли все, взбесились и сожрали друг друга. А Кошка была самая умная, она и, когда маленькая была – дурой только прикидывалась, чтобы мне не обидно было. И порошок с калгоном жрать не стала. Так и жила до скончания времен. А потом, когда я, автор этой книги,  умерла от старости,  Кошка сама стала продолжать писать эту книгу. Потому что  больше писать уже было нечего, все бешеные кошки-собаки сожрали…

Она видит сны. Какое-то не очень большое помещение, где много людей и играет музыка. Какой-то человек сидит на краю сцены, в белой рубашке и, почему-то,  с аккордеоном. Нет, музыка играет сама по себе, а он просто держит в руках аккордеон, и, не отрываясь, смотрит на нее. Она хочет подойти к нему, но – вспоминает – нельзя! А то обернется он белой птицей, и поминай, как звали. Да не знает она даже, как его звали… В этой книге никого вообще никак не зовут, чтобы никто отсюда не улетал белой птицей. А если уж решил улететь, никакое имя тебе не поможет…

А я сегодня пойду на концерт. На чужой. Потому что – весна. Пусть на улице – мокро и холодно – но концерт-то не на улице… Я, все-таки, автор прозаического произведения. А ему, произведению, нужен материал. Кабы вы знали, из какого сора…
Да, с этим материалом для книги – беда одна. Поедешь куда-нибудь за ним, и всё… Вот одна моя знакомая – поехала наброски с людей рисовать, да не куда-нибудь а прямиком – на Арбат. И еще – в день святого Валентина, когда там влюбленные шныряют. И всех коньяком угощают от радости, что они такие все влюбленные – а вам, невлюбленным – хоть коньячка хлебнуть. Наброски-то она сделала, но с коньяком  - перебрала. Это только влюбленным можно. И то, когда они – оба вместе пьют. А если порознь, то – какие они тогда влюбленные после этого? Перебрала она с коньяком, а потом у нее вдруг бац, и брак распался. А брак, между прочим, был счастливым. Настолько, насколько может быть счастливым вообще союз двух людей. Вот так-то пить на день святого Валентина с влюбленными коньяк. Всякое может произойти.

А вот Кошка, все-таки, мудрое существо. Она ободрала в мое отсутствие инсталляцию на моей арт-двери в коридоре, дверь оголилась и стала опять стра-а-ашной. От горя и обиды я подняла руку на священное животное, и надавала ей этой рукой прям по ее священной жопе… А потом подумала – Кошка-то ведь – мудрое существо. Она, наверное, хотела обновить инсталляцию. А возможностей-то у нее самой – мало. Вот снять ту, предыдущую она смогла, а другую сделать – уже нет. И предоставила это мне.
А у одной моей знакомой дети ободрали стены, которые мы хотели раскрасить уже 2 года. Волей-неволей пришлось раскрашивать… Так что Кошки мудрые существа, и дети – тоже. Дети вырастают и превращаются во Взрослых. Хорошо, хоть Кошки ни в кого не вырастают.

Однажды у нее был концерт. Сам концерт – что, прошел, и ладно. Как обычно – песни, песни. Тогда их было гораздо меньше, не надо было думать, что выбрать. После концерта – пойти, купить, выпить. Она - примадонна андеграунда. Что желает примадонна? Какая-то посторонняя женщина, не герла, а именно – молодая дама – обнимает человека, которого любит она. Примадонна андеграунда. А легко ли тому человеку? Что его любит  - примадонна андеграунда. Хотя – он еще ничего не знает, и обнимает некую постороннюю женщину. А Она – примадонна андеграунда. Она может все, что хочет. Особенно в этот вечер. Но – человек, которого она любит, обнимает некую постороннюю женщину. И она – бессильна что-либо изменить…
Будет немножко – больно,
Будет немножко – тесно
Рваную рану -  солью
Чтоб не казалось пресным.
Будет немножко – тише,
Что же – так будет лучше,
Будет наверно, лихо –
Совесть плохой попутчик.
Станет немножко страшно,
Может, одна и справлюсь,
Нашим и вашим спляшем –
Только себе – не нравлюсь…
Будет немножко – дальше…
Палец к губам – не стОит…
Будет немножко фальши –
Чтоб не спалось спокойно.
Руки глаза закроют –
Господи, дай терпенья…
Вечным ожогом ноют
Ваши прикосновенья…
Бросьте, мне Вас не надо,
Спрячусь я в табакерке,
Мне  Ваши пальцы – ладан,
Тесны мне Ваши мерки,
Тесны мне Ваши крыши,
Выход – лишь в алкоголе,
Мне камертон – не слышно
Мне от касаний – больно!!!
Нашим и вашим спляшем,
Только себе – не просим…
Мне от ожогов Ваших
Лучше обратно – в осень.
В осень, и в бред, и в небыль –
Только не надо – дальше,
Будет немножко неба,
Будет немножко фальши…
Брызнет безумным presto
Вечер посталкогольный…
Станет немножко – тесно,
А может сразу – больно?

Кажется мне, что за сегодня я ничего хорошего не создам. Правильно – надо дать себе аванс на случай, если у меня ничего хорошего не получится. Тогда почему я села писать сейчас. Во-первых, сейчас 11 часов вечера. А спать я ложусь примерно в час. Есть два часа. И еще – человек должен быть когда-то один. И вот я хочу побыть один – эти два часа, и пописать эту книгу. Почему я написала о себе сейчас в мужском роде – один. Вот почему – есть некая стилистическая разница. Слово «одна» подразумевает именно женское одиночество, нету рядом милого, ой-ой, и все такое. Слово «один» имеет более широкое значение. Я один в мире.
Так вот – договоримся так. Я буду писать в течение этих двух часов все, что приходит в мою голову. А туда мало что вообще сейчас может прийти, поскольку я хочу спать, но знаю – что если лягу-  не усну, потому что мне – рано… И еще – сегодня был тяжелый день – два урока и настройка фортепиано. Звуки, звуки, звуки…
Она видит сны. Он и она – едут куда-то – видимо, как обычно – стопом. Какой-то незнакомый город, или не город… Чей-то дом. Им дают одно одеяло на двоих. Под одним одеялом можно спать только обнявшись. Она пока не знает, как он отнесется к тому, если она его обнимет. Одеяло одно, и каждый тянет его на себя. А ведь можно просто – обнять. Тут во сне появляется какой-то третий человек и забирает у них одеяло. Очень бесцеремонно, знаете ли, со словами – ой, одеяло, клёво, я под ним спать буду… Оставшись без одеяла, они ругают на чем свет стоит этого человека – а он, тем временем, завернулся в это несчастное одеяло, и спит себе. В конце концов она не выдерживает, и забирает одеяло – яблоко раздора прямо какое-то, а не одеяло. Человек, который под ним только что уснул – ничему не удивляется, не возражает и просто уходит. Он заворачивается в одеяло и на глазах превращается в младенца. Она думает – наверное, так надо, пеленает его и обвязывает ленточкой…
Потом просыпается и думает – отличный сон, как раз для того, чтобы психологам рассказывать. Им-то будет о чем поговорить…
Я вот  не могла никак придумать, о чем бы дальше написать и решила. Сейчас открою на первой попавшейся странице и – про что там будет, про то и буду развивать. А там про Курта Воннегута и про карас. В котором могут существовать два человека, а может быть  - и несколько. А потом они выпадают из караса, и все. Так вот, Курту Воннегуту приписывают такое высказывание, дословно я не помню, попытаюсь воспроизвести близко к тексту. Если Вы хотите всерьез разочаровать родителей, а к гомосексуализму у Вас душа не лежит – идите в искусство. Ну вот я и иду – пишу эту книгу, вместо  того, чтобы как нормальный человек – лечь спать сейчас. А потом завтра пойти и найти высокооплачиваемую работу. Или хотя бы – сделать видимость ее поиска. Чтобы родители были спокойны. Один мой знакомый, в прошлом – наркоман, получил хорошее,  между прочим, Образование. И востребованное – то есть, используя его, это образование – можно работать и получать Деньги. Так вот, этот человек, в прошлом – наркоман – нигде не работает. И вообще ничего не делает. И, кажется, ничего делать не собирается. А, жениться собирается. Но – это другой вопрос. А для мамы – чтобы она его не пилила – он выдвигает Версию, что он эту самую Работу – ищет. Но не может найти. Потому что у него – Образование. А с  Образованием нужна – хорошая Работа. А не любая. И вот он ищет. Свою Работу. Все время. Я знаю – он ее никогда не найдет. Потому что – если он будет зарабатывать Много Денег, а не клянчить деньги у мамы, он будет покупать Наркотики. И их – вма-а-азывать!!! А ему, видимо, еще жить хочется…
Так о чем это я. А вот о чем – Мама спокойна – сын ищет работу. И скоро станет Нормальным Человеком. То есть – опять наркоманом…
Ее безумная мать иногда прекращает инсценировать депрессию. И тогда  - начинает давать ей советы. Как правило – относительно Жизни.
Она, то есть мать, говорит:
- Ты живешь не так.
- А как надо?
- Почему ты не работаешь?
- Я работаю.
- Почему ты не работаешь по Трудовой Книжке?
- Потому что мне так удобнее, -  вяло защищается дочь.
- Все Нормальные Люди работают по Трудовой Книжке.
 -  И кем ты хотела бы, чтобы я работала – по Трудовой Книжке? Учительницей музыки?
- Ну-у-у… - задумчиво произносит мать.
- Что – ну-у-у? Так – Да или Нет? Хотела бы ты, чтобы я работала Учительницей Музыки? И срывала там свое зло на всю неудавшуюся жизнь на несчастных маленьких детях? И потом стала бы такой стервой, что разорвалась бы потом от собственной злости? Да?
- Ну – да.
- Да? А если потом у меня из-за этого вся жизнь пойдет в жопу – это – нормально, ты считаешь?
- Ну…
Работать Учительницей Музыки – это не искусство. Потому что это – по Трудовой Книжке.
Вместо этого – она сидит на подоконнике открытого настежь окна и пьет чай. Потому что окончательно наступила весна. Люди идут мимо – видимо, с Работы, по Трудовой Книжке и без нее. И не замечают весну. Зато – замечают девушку, сидящую на подоконнике с чашкой чая. А что это она там сидит, ей что – никуда не надо?
А у меня закончились сюжеты и мысли. И, главное – пропало желание писать. Начисто. Поэтому – пожелаю вам всем спокойной ночи. И нормальных снов. Или – каких-нибудь забавных, чтобы потом было о чем разговаривать с психологами на вечеринках. А то психологи такие – они как вцепятся в Вас – а ну, давайте рассказывайте про свою жизнь. А Вы им – один сон. Пока они его трактуют как-то – Вы им уже другой сон сочините, еще хлеще. А если не умеете сочинять сны  - я Вам сочиню. Вот, допустим, такой. Идете Вы по улице, понимаете, что срочно хотите в туалет. А туалета-  нет. Нигде. После продолжительных поисков, вы все-таки там оказываетесь. И неожиданно выясняете, что у Вас пропало причинное место. Ну вот было-было, да пропало. То было негде, а теперь еще и нечем… Или еще – Вы смотрите на себя в зеркало. И видите там – блондинку на длинных розовых ногах. Вместо себя, разумеется. Интереснее всего, если Вы и были этой самой блондинкой на длинных розовых ногах. Тогда Вы видите в зеркале себя и я Вас поздравляю. Или вдруг Вам приснилось, что Вы умерли. Просто взяли и умерли. Лежите Вы в гробу, ничего не можете, даже смотреть нормально нельзя – потому что все венками загорожено. И опять кругом – люди, люди, люди. Даже умереть спокойно нельзя. А вот мне очень часто снится, когда я бросаю курить – что я опять – курю. Вот сегодня мне приснилось, что я выкурила половину сигареты Кент, а потом вспомнила – я же не курю уже 10 лет, мне же плохо может стать… И, что интересно – стало плохо. И проснулась я с мигренью такой, что всё. Так что, если Вы не курите – не курИте даже во сне. Иначе потом – все равно плохо будет. А психологи ведь этот сон бы истолковали как-нибудь так, что потом вообще спать ложиться было бы неудобно. Я даже не буду предполагать, я, все-таки – приличная женщина. Но это еще что – вот одной моей знакомой приснилось, что она на лестнице около музея Ленина трахается с Достоевским. Это все происходит, а тем временем,  мимо прогуливаются люди – центр Москвы, все-таки, и восхищаются – это же Достоевский, Великий Русский Писатель.
А некоторым людям все время снится учеба – школа там, или институт. Что они там что-нибудь сдают, и сдать не могут. Или – очень распространенный сюжет, и мне тоже иногда снится – что уже во взрослом возрасте надо что-то сдавать. А ты уже стал большой и глупый. И все-превсе забыл. Мне вот, например, приснилось, что на уроке алгебры мне, почему-то нужно отвечать у доски – про тесситурную разницу. То, что  слово «тесситура» - это музыкальный термин, и к математике не относится – это меня в тот момент мало волновало. Во сне я даже смогла адекватно ответить, и мне поставили зачет. Еще очень часто снится, что надо сдавать математику. Или фортепиано. И то и другое сдать нереально – потому что математику я в принципе не помню. А фортепиано – как правило – неизвестно, что играть. И как – потому что хорошая техника безвозвратно потеряна. Зато – печатаю быстро. И практически без опечаток. Что позитивно влияет на рост и развитие данного прозаического произведения. А если бы я писала другое – то и на рост другого.
- Послушайте, Вы про нас совершенно забыли!!! – возмущается главная героиня, то есть Она.
- Почему это? Я Вам сон написала.
- Ну – разве это сон? Вы понимаете – после этого сна Он теперь на меня обиделся. Говорит мне – вот, ты меня считаешь слабым и беспомощным, раз тебе такие сны снятся. Я ему, конечно же, отвечаю, что я – вымышленная, и какие сны мне придумывает автор, такие я и вижу. А Он не унимается – говорит, что если автор, то есть Вы пишете такие сны, значит  - Вы считаете его – слабым и беспомощным. Обижается и говорит, что вообще в этой книге больше участвовать не будет…
- Да… Ну что я могу теперь сделать. Эта книга – перформанс. Здесь все происходит один раз и исправлению не подлежит. Этот сон вы увидите только один раз. И забудете об этом. Оба. Или вот как. Будем считать, что вы оба увидели этот сон одновременно. И он, то есть наш обиженный главный герой, имеет возможность влиять на ход сна…
Итак, теперь Он видит сон. Он и она едут куда-то. Как обычно – стопом. Какой-то незнакомый город. Или – не город? Чей-то дом. Им дают одно одеяло на двоих.
- Под одним одеялом можно спать только обнявшись,  - говорит он. И достает из рюкзака спальный мешок.
- Понимаешь, после того, что у нас с тобой в этой книге было, я не могу спать с тобой, обнявшись. И никогда не буду.
 -  Ну и хорошо, у меня будет одно, отдельное теплое одеяло, спокойной нам всем ночи,  - говорит она, и заворачивается в теплое-претеплое одеяло с головой.
Утром он просыпается от детского крика совсем рядом. Поворачивается – а там, рядом с ним, где должна бы спать она – лежит младенец, завернутый во вчерашнее одеяло. Девочка…
 - Так, стоп, я не хочу такой сон, что я вообще должен с ней делать? Удочерить?
- Ну да, как порядочный человек, Вы должны будете ее удочерить. Ну можете бросить ее на произвол судьбы. Хотя нет, именно Вы так не сделаете, Вы – хороший.
- Да, я – хороший. Но – не надо этим злоупотреблять… Все, не хочу так. Давайте как-нибудь по-другому.
- Хорошо, будет Вам по-другому.
Он видит сон. Он и она собираются ехать стопом. Неизвестно куда.
- Зачем мы едем так рано?
- Зачем тебе столько ненужных вещей?
- Ты закрыл дверь? Точно? А газ выключил? На два замка?  А свет? Бляяя, мы забыли плащ-дождевик. Я без него никуда не поеду. И вообще больше с тобой никуда не поеду.
- Я тоже никуда с тобой не поеду. Потому что ты – шизофреничка без пяти минут.
- Тогда я поеду одна, отпусти меня.
- Не отпущу. Потому что ты – сумасшедшая. И шизофреничка без пяти минут…
Всё, отличный сон,  мы оба согласны. И – драматизм. И развязка - долгожданная стабильность. Никто никуда не едет и ничего не происходит. Жаль, что это только во сне бывает. Или – наоборот хорошо, что  - только во сне?

Ну вот, пока писала про сны, как раз прошел еще час. Так что – ровно два часа я писала это все, как и обещала. А хорошее или нет получилось – так это потомки разберутся. Если до них вообще это дойдет. А вдруг, предположим, все произведения этой эпохи погибнут. И останется только это. Исследователи – культурологи и литературоведы, и не только они, а еще какие-нибудь другие умные ученые – будут изучать страницы этой замечательной книги и выводить какие-то закономерности о развитии каких-нибудь тенденций, аллюзий и коллизий.
Ну вот, хоть не пиши теперь ничего, ответственность такая. Но – я надеюсь, что этого не случится. Уцелеет все. Или  - все погибнет.
Он взял и пропал в неизвестном направлении. Это я говорю, автор этой книги. О человеке, который … Возможно, любит меня. А я? Я считаю его своим доверенным лицом. И еще – он может угадать цвет, который я в данный момент думаю. Свечка на окне горит, свечка… нет, в этот раз не из Икеи – они сейчас взяли и кончились все. А какая-то хитрая, ее мне из Германии аж привезли в качестве презента… Пламя бьется на подоконнике… Я знаю, беспокоиться нельзя…
Три часа ночи, пора спать. Сна нет…
А вот приснилось мне, что я на уроке алгебры отвечаю. Сны-то мои вещие, и моя ученица, другая, маленькая,  которая должна была прийти ко мне на урок – завалила алгебру. Расплакалась и поехала домой. Все вместо урока. Но – зато. Ей, возможно, будет сниться алгебра всю жизнь. Как она ее сдает. А вот – фортепиано не будет сниться, я, как преподаватель- надеюсь на это. Вернее – пусть снится, пусть. Музыка – это хорошо. Но – только в прекрасных снах. А не в кошмарах, как мне, например. А то, как, бывало, приснится, что надо концертмейстерский класс сдавать. А у меня  - не то, что нот нет, а я даже не знаю, что именно надо было играть.
Никто, кроме меня эту книгу писать не будет. А если даже и будет – то получится совсем, совсем другая книга…
Диалог двух женщин, одна уже замужем, воспитывает ребенка, и уговаривает другую делать то же самое. Другая слушает, и иногда вставляет реплики. Там еще мелькает некий субъект, собственно, за которого предлагается выйти замуж. Субьект, по сценарию, о диалоге этих двух женщин не знает.
- Выходи за него замуж. Тебе надо.
- Нет. Не хочу… (Далее она думает – как аргументировать, чтобы больше не…) О! Он – алкоголик! И псих! И со справкой из дурдома!!!
- Ну он же – талантливый!
- Нет! Он – алкоголик! И – псих! И со справкой!!! Из дурдома!!!
- Ну ты же  - талантливая! И он – тоже!
- А ты сама бы за него замуж пошла? (максимально ехидно и каверзно)
- Если бы была тобой – да.
- А – почему-у-у? (еще более ехидно, с абсолютно дебильной интонацией)
- Ну потому что ты – талантливая…
- Бляяя… (по интонации должно было видно, что диалог одной из женщин надоел, и близится к концу) Что же получается, если я такая талантливая, у меня муж должен быть – алкоголиком, психом и со справкой из дурдома?
Это – проза. Она – жена сталкера… Да это, блин, уже не проза, а песня какая-то…
Она закрыла глаза и пошла. Она так переходит дорогу, когда боится. А идти надо. И рядом – никого. Просто закрывает глаза – и идет. Машины гудят вокруг. Вероятно – это видно – что человек, очертя голову – идет в самый омут. С волшебными девочками ничего не случается. Кому суждено быть повешенным, тот никогда не утонет… Она закрыла глаза – и пошла. По гулким перекрытиям станций. Которых нет, и возможно – никогда не было. По железным струнам, вдаль по поводам… Через час – по сценарию – она откроет глаза.
Для чего существует эта книга? Надо быть готовым отвечать– на тот случай, если придется врать журналистам – когда она станет бестселлером. Или – не станет. Будет просто книгой. Или даже не книгой – книга из бумаги состоит – а обычным файлом. Книга – это отмазка. На любой вопрос, начинающийся на «почему ты не…» можно смело отвечать – потому что я пишу Книгу. Просьба не беспокоить.
А вот сегодня я до трех часов дня спала и смотрела сны. А потом читала книжку про войну. А потом ходила за средством для прочистки труб в ванной. А потом опять смотрела сны. И читала книжку про войну. И еще думала.
И писать села только сейчас, когда уже 10 часов вечера.
 Это – книга-перформанс. Здесь все – чистая правда.
Она каждый вечер ставит свечку на окно. И спокойно засыпает.
Однажды свечка на окне сама собою взяла и погасла.
А в другой раз – сама собой загорелась.
Плюс на минус дает освобождение. Домой.

Глава 28. Про серую жизнь

Сколько лет Вы занимаетесь перформансом?
Официально – полгода.
И, что интересно – никто ничего не заметил.
Род занятий: перформер.
Так и запишем.

Это, конечно, хорошо, этот твой арт-хаус везде. Но было бы еще лучше, если бы ты еще плиту помыла и раковину. Извини уж за критику, хозяюшка. Да-да, хозяюшка, можно вашего табачку, а то так есть хочется, что переночевать негде…
Ну уж что –нибудь одно – или арт-хаус, или плитка кристально-чистая… А Вы зато меня всю жизнь свою серую помнить будете…

Собственно, непосредственно про серую жизнь.
День первый.
Была гроза. Она разговаривала с человеком, который был влюблен в нее, не в грозу, а в девушку – 15 лет назад. Он позвонил ей – и началась гроза. Она говорит- не могу больше с тобой разговаривать, хочу грозу посмотреть. А он ее не отпускает – слушай меня, и все тут. А там – гроза!!! И она загадала желание. Известное и понятное только ей.
 День второй.
Фестиваль современного искусства. Милые и интеллигентные зрители посмотрели официальную концертную программу, а потом – уже неофициально -  пели «Шаланды, полные кефали», «Тумбалалайку» и всякий другой репертуар еврейских свадеб. Водка и соленые огурцы. Милые и интеллигентные зрители, простите, но я не с вами. Я – тапер, человек играющий за кадром под немое кино. Под ваше немое кино. Тумбала-тумбала-тумбалалайка… После один человек, который был там и возвращался уже изрядно навеселе, написал смс другому человеку, возвращавшемуся тоже оттуда, и бывшему тоже – навеселе:
«Я охренел: вместо Третьяковской вышел на Марксистской. И ждал еще 10 минут – вместо того, чтоб минут 5 пообщаться с приличными людьми! Пить надо меньше!»
Вот так вот, косвенно – современное искусство меняет личность к лучшему…
День третий:
В электричке можно спать. И вообще – везде можно спать. И еще – можно есть. Картошку фри, салат из крабовых палочек, бутерброды с плавленым сыром, оладушки только что пожаренные – просто так. И вино еще, белое…
Артистка должна быть возвышенной, ходить всегда в вуали, никогда не есть и не спать. А она все время – то есть, то спать. И в вуали только, когда на сцене. И то – не всегда. Неправильная какая-то артистка. Надо пойти на компромисс – есть и спать  - не снимая вуали… А компромисс, как мы все знаем – это, когда всем плохо.
День четвертый:
Шоколадный сырок за три-восемьдесят!!! Меркантильная же Вы, все-таки, особа…
Вечером – огромная рыжая луна, а утром – багровый, или как этот цвет называется,  рассвет. До сих пор – ветрено…
День пятый:
Чай в прозрачном бокале распускается огненным цветком. Сегодня все поют лучше обычного, лучше обещанного. Когда работа связана с речью, теряешь дар речи. Постепенно.
День шестой.
Что делать, когда человек рядом уже упал в обморок?
Жасмин цветет.
И еще – асматический приступ, прямо в аптеке.
Женщина, пожалуйста, спокойнее…
День седьмой.
Дождь. Ждать.
 - Да поди ты уже что-нибудь выпей!
- Не могу уйти, я промокну…
Дождь. Ждать.
- Мне сегодня сказали, что я – художник.
- Я знаю.
Дождь.
- Я бы пошла за тебя замуж, только я точно не уверена, что – да.
- Я знаю.
Ждать.
День восьмой.
Теоретическая часть:
- Можно для эксперимента замутить с пятнадцатью человеками.
- Одновременно?
- Нет, поочередно. Шестнадцатый, может быть  - окажется нормальным.
Практическая часть:
- У тебя родители – дома?
- У меня нет родителей, заходи.
Несколько бутылок пива и какая-то разрекламированная по зомбоящику дрянь на закуску.
- Да, я артистка, певица… Вам еще не надоело? Если надоело – можете поцеловать меня в уголок губ. Я все равно – кукла. Puppet can dance.
День девятый:
 -  А в каком стиле вы работаете?
- Del Arte.
- А я могла вас раньше видеть?
- Нет. И не надо на меня смотреть.

Глинтвейн. Кажется, там нет алкоголя? Или мы уже привыкли?
Пластиковая бутылка. На дне – огненная вода. Сколько градусов?
Любите ли Вы театр?
День десятый:
Кукле не больно не холодно не горячо…
Поется пафосно, вдохновенно, из образа.
И тут – рука чья-то ледяная впивается, прямо в руку, которой аккорды брать…
Больно. Холодно. Страшно. Доигралась?
Один-ноль, играем дальше?
Я Вам писала, помните? Вы остались в моих волосах. Не помните? Ничего страшного…
Глаза в глаза. Я ничего не боюсь. Точно также – как в детстве – в темную комнату. Страшно, а зайти -  нужно. И  - про себя, как молитву: «Я ничего не боюсь, я ничего не боюсь, я ничего не боюсь…»
Я ничего не боюсь. Не помните? Ничего страшного…

А теперь – включаем генератор бреда. Он изменит вашу серую жизнь к лучшему. Прямо сейчас.
Милые, интеллигентные зрители!!! Простите, но я не с вами. Я – тапер, человек, который рядом уже упал в обморок. Под ваше немое кино.
Вы можете поцеловать меня в уголок губ. Я – кукла. У меня нет родителей, заходи.
Кажется, там нет алкоголя? Или – мы привыкли? Точно также, как в детстве – в темную комнату. У тебя родители – дома? Не помните – ничего страшного.
Артистка должна быть возвышенной и в электричке спать. Я бы пошла за тебя замуж, но для эксперимента нужно замутить с пятнадцатью человеками. Любите ли Вы театр? И не надо на меня смотреть.
- Мне сегодня сказали, что я художник. Пафосно, вдохновенно, из образа. Не снимая вуали.
- А я – артистка, певица… Можете поцеловать меня в уголок губ. Нет, поочередно. Шестнадцатый, может быть, окажется нормальным.
Несколько бутылок пива, только я точно не уверена, что – да. Поется вдохновенно, из образа. Доигралась? У меня нет родителей, заходи, тапер, разрекламированная по зомбоящику дрянь на закуску.
Я охренел – вместо Третьяковской была гроза. 15 лет назад он позвонил ей. Желание известное и понятное только ей – пообщаться косвенно с приличными людьми. Никогда не есть и не спать. Как молитву. Глаза в глаза. Я промокну, женщина, пожалуйста, спокойнее.
 -  А в каком стиле Вы работаете?
- Глинтвейн и всякий другой репертуар еврейских свадеб.
Неправильная какая-то артистка – рыжая луна и шоколадный сырок за три-восемьдесят, лучше обычного, лучше обещанного. Сколько градусов?
Тапер, один-ноль, играем дальше?

   Первая экспериментальная глава. Do you have another shoes?
Утро, кофе, чуть больше, чем обычно себе. Уже через 23 часа все должно закончиться. Свет перегорел к чертовой матери, соседи затопили квартиру и сожгли проводку. Это – проза.  Зато в ванной комнате теперь- как в пещере, горят свечи. В жестяных чашечках, из Икеи. Темноты нет, ничего страшного…
Два человека на кухне. Обшарпанные стены, на которых нарисованы фиолетовые силуэты. Нас, кажется, здесь не двое, а больше… Говорят, так начинаются романтические отношения. Красное вино и свечи. Я, автор этой книги, точно не могу сказать, а тем более понять, как действительно начинаются романтические отношения. Может быть – их у меня и не было. Но – попробую написать про то, чего никогда не было.
Он и она на кухне, пьют при свечах красное вино. Он – писатель, приехал из северной далекой страны, это сейчас не очень важно – из какой страны, границы все равно  на замке. Разруха у нас в головах. Она – русская поэтесса, «невыездная».  Что ж, не надо было так выпендриваться, писала бы себе для газеты Правда или Известия, один раз в месяц – зарплата, небольшая, но жить можно. Жить-то можно, как угодно. Она не знает толком ни одного иностранного языка. Он спрашивает – о чем твои стихи? Итс диффикалт ту эксплейн, говорит она с непереводимым, не приведи Господи,  русским акцентом. О жизни, о любви и о смерти. А еще – об одиночестве. Einsamkeit. Никак не привыкнуть к тому, что одиночество для человека – это нормальное состояние. Вернувшись из рая, нельзя пообвыкнуть в аду. Они говорят на жуткой термоядерной смеси английского, немецкого и русского. Красное вино заканчивается. Тают свечки… В жестяных чашечках, из Икеи. Может быть, в этом дело?
Утро. Кофе. Растворимый. Одна ложка сахара. Моя жизнь меняется к лучшему прямо сейчас.
Я, автор этой книги, смотрела какой-то фильм. И там, в одной сцене – некая артистка отходит от машины на минуточку, чтобы купить кофе. Она протягивает деньги и говорит:
- Eine Tasse Kaffee, bitte.
В этот момент взрывается бомба. Прямое попадание. Кофе больше уже не нужен.
Я тут слышала такую вещь. Слово кофе в русском языке – мужского рода. Одын кофе и одын булочка.  Кофе – он, мой. Но все может поменяться. Если кофе – хороший, то тогда – он, мой. Если чуть хуже – тогда кофе – оно, мое. А если кофе совсем плохой, пить его невозможно, но надо, тогда кофе – она, моя. Нет, не моя… Это не я придумала, к сожалению. Но зато, я тут в этой книге уже столько придумала, что сама запуталась.
Морзянка, пульс… Поговори со мной, мне очень надо… Просто никак не могу привыкнуть, что одиночество – это нормальное состояние. Einsamkeit. Как бы насмерть не замерзнуть от этого сводящего челюсти слова. Не могу привыкнуть. Сервер висит, черные нотные птички падают в пустоту, не надо отвечать…Я не понял ни слова. Переводить не надо.
Она – жена сталкера. Однажды ее спросили, есть ли у нее в доме – свечи. Она усмехнулась  - конечно есть. И подумала, что если свечи в доме закончатся, он никогда не вернется из длинного-предлинного путешествия. В ее доме свечи закончатся только в случае ее смерти. То есть – никогда…
А вот Пер Гюнт взял и ушел от прекрасной Сольвейг – в море. А она выходила на берег моря и пела волнам. Я точно не знаю, чем заканчивается эта история, музыканты знают произведения литературы по операм, в операх есть слова и либретто. Пер Гюнт – это не опера, поэтому я точно не помню, какая там концовка. Оставляем открытый финал. Мне нравится такая версия. Приплыл Пер Гюнт из тридевятого царства, а Сольвейг все еще – молодая, красивая, стоит на скале и поет морю. И зачем он ей сдался – старый и больной. Так всегда и получается – ждешь чего-нибудь. Или кого-нибудь. А потом это случается, а тебе больше уже не надо. Прилетает прекрасный принц на вертолете из Америки с цветами и спускается по трапу. А она, которая ждала его всю жизнь, говорит ему, что он – алкоголик и ей всю эту жизнь испортил. Поздно. Дорога ложка к обеду.
А вот сейчас я вдумалась в значение слова – тридевятое царство. И тридесятое государство. Это так далеко, что, может быть, этого царства-государства нет. А может быть и есть – безымянное такое. Как все герои здесь, в этой книге, тридевятые они все какие-то. И чтобы в это тридевятое попасть, нужно сносить не одну пару сапог. Где развалятся в прах сапоги, там оно и есть, твое тридевятое… В современном русском языке появилось слово, обозначающее большое количество чего-нибудь. Стопятьсот. Допустим.
Первая реплика.
– я тебе стопятьсот тыщ раз говорила, а ты…
Вторая реплика.
- Да попадешь ты еще стопятьсот тыщ раз в свое тридевятое царство…
И диалог. Он и она. Он спрашивает:
 - Где мои носки?
- Я тебе уже стопятьсот тыщ раз говорила – твои носки в тридевятом царстве.
- А где – тридевятое царство?
- Там, где твои видавшие виды шузы развалились. А ты ничего не помнишь. И поэтому меня твои носки уже не интересуют.
Морзянка, пульс… Мне очень надо. Надо поговорить с тобой. Хотя бы несколько минут. Чтобы убедиться в том, что ты – настоящий. И я тебя не придумала. А, может быть, тебя просто нет.
Я проснулась у тебя на плече и плакала.
А потом проснулась – уже по настоящему.
А тебя нет…
Снег под ногами, снег…
Я тут подумала, что для меня Россия. Это не Москва с Красной площадью, как принято считать за границей. И еще – медведи с водкой и балалайками. Для меня моя страна – это бескрайние белые холодные поля и длинные зимние дороги. Заброшенные, засыпанные снегом полустанки, рельсы, ржавые вагоны, в которых больше никто и никуда не поедет, металлоконструкции, торчащие из-под снега. Снег под ногами, снег…
А второй вариант концовки про Пера Гюнта – вот какой. Он вернулся из своего длинного-предлинного путешествия. А Сольвейг стала за это время старой и страшной. Ну вот он ей и сказал – надоела ты мне, моя Матрена. Лучше я по девочкам пойду. И наплевать мне в три горла, что ты меня всю жизнь ждала.
Так тоже может произойти.
Он и она. Диалог.
 - Ты что вообще такое говоришь. Как после этих слов я вообще с тобой буду?
- А не надо со мной быть. Ты вообще в мои планы не вписываешься…
- Ты в мои, вообще-то тоже (максимально холодно) Зачем ты МНЕ ТАКОЕ говоришь? (уже не холодно, снег стаял давно, заморозка прошла, и теперь просто больно от каждого слова)
Не нужно ничего объяснять. Снег под ногами, снег. Рельсы и ржавые металлоконструкции. Здесь все умерло и больше ничего не будет. Да мне и не надо.
Считайте, что для Вас меня просто нет. И никогда не было…
Я сейчас не понимаю, от какого лица я веду повествование. Какая разница, кто это говорит… У всех, наверное, так бывало. А если не так, то еще как-нибудь по-другому.
В сказках обычно бывает так. Женится принц на царевне – лягушке или еще на ком-нибудь, не менее экзотическом. А потом пытается изменить свою жену к лучшему – сжечь, например, ее кожу, волосы, одежду, крылья. На этом месте девушка должна исчезнуть – улететь, раствориться. Потом он пойдет ее искать – по дорогам-городам. Как правило, чтобы определить, где конец этого длинного-предлинного путешествия – надо сносить три пары сапог. Дальше – босиком. Иначе ничего не получится. Где развалятся последние шузы – там и есть твое место.
Вот я, автор этой книги думаю – переехать ли мне в Питер, или тут остаться. И вот однажды мы поехали в Питер на очередные гастроли, идем по улице, и тут у меня отклеивается подошва от ботинка, да так, что дальше идти уже нельзя. Я покупаю клей – суперцемент, или супермомент. Такой, в маленьком тюбике, пишут о нем, что он – волшебный, может склеить все и вся. И в мгновение ока. Приклеиваю подошву, и стою 10 минут на одной ноге – как в инструкции написано. Прямо в питерской подворотне. А веду я это нудное и скучное повествование вот к чему. Где развалятся шузы? В Москве? Или в Петербурге? Да, в Петербурге они уже однажды развалились, заметьте. И если бы не изобрели клей – супермомент, это было бы однозначно. Вот заклеил бы принц последнюю, третью пару сапог, фиг бы он понял, что дальше идти – бессмысленно. И мне вот теперь не понятно- Москва, или, все-таки, Питер? Или – что-нибудь другое? Прилетит какой-нибудь прекрасный принц и скажет – я вас люблю всю жизнь, и прошу вашей руки и сердца, за что даю мешок золота и полцарства, конечно же. А я ему скажу – знаете что, у меня тут кошка не кормлена, книга не дописана (а она никогда не будет дописана)), электричество все перегорело и Интернет чинить надо. Не пойду я к Вам, нас и здесь неплохо кормят. А принц-то – иностранный, в другую страну можно уехать. Да ну ее, другую страну, там даже поговорить не с кем, все иностранцы-засранцы, и по –русски не понимают. Хотя – тут даже и по –русски никому ничего не объяснишь. А кому-то и без слов все ясно. Я не понял ни слова. Переводить не надо.
Хотя, что я тут развожу. К тетенькам за тридцать прекрасные принцы не приходят. А если и приходят, так не для того, чтобы им полкоролевства и мешок золота предложить вместе с рукой и сердцем, а исключительно для того, чтобы на пиво или еще на что-нибудь денег занять.
И надо же было догадаться. Вынуть пакет с обломками сухой пастели из банки из-под кофе. И насыпать туда – новый кофе. Хороший, правда, кофе был. Она удивилась двум вещам. Почему в банке из-под плохого кофе вдруг оказался хороший. И как можно так неуважительно относиться к ее краскам. Ведь если их раздавить и перемешать, получится только один цвет – коричневый. И что теперь – все время говно рисовать?
На этот раз он оставил в ее квартире два кольца и шузы. Как в сказке – где у тебя ботинки развалятся, там ты и найдешь, что искал все это время. Нет, ботинки были целые – значит конец пути их владельца- далеко не здесь. И два кольца. Тоже мне, нибелунг… А она смотрит на эти кольца и поет ехидно: «Нибелунг, ничего у тебя не выйдет, кошка сдохла, хвост облез…» Не оставляйте, пожалуйста, здесь свои вещи, здесь зона. Она – жена сталкера. Сталкер здесь, собственно, не при чем. Просто здесь все время что-то глючит. Может быть, сталкера вовсе нет. Она сама себе все придумала. Но – все равно, не оставляйте здесь свои вещи. У нее просто квартира маленькая, положить негде. Или- действительно зона? И хорошо, если она (зона? Или – девушка?) любит Вас. А – если нет?
А во сне было так. Он и она идут по улице, взявшись за руки. Дождь. Ноги безнадежно промокли, можно уже не смотреть, где лужи. Он идет босиком по воде. Вначале, она точно помнит, у него были какие-то шузы – это город, здесь нельзя ходить босиком по улицам, закон такой, и за несоблюдение – свинтят.
- Do you have another shoes?
- No.
А если бы в сказке так было. Вот прекрасный принц сделал своей возлюбленной какую-то бяку – сжег крылья, кожу, одежду, нажрался и наблевал под дверью, поставил ей фингал, возможны варианты. Она обернулась птицей и улетела в далекие края. А он -  в горе, тоске и ахуе от всего этого идет к волшебнице. А она, волшебница, дает ему три пары сапог и три хлеба, чтоб с голоду не помер. Вот иди теперь, куда глаза глядят. До тех пор, пока последние шузы не износишь. Про хлеб ничего не сказано.
Если износишь сапог хоть один,
Знать, ты пришел в королевство глубоких долин.
И ждет тебя там твоя принцесса возлюбленная. А что дальше потом с ней делать, и даже, как обратно вернуться – ничего не сказано. Уравнение со всеми неизвестными. Прямо, как в этой книге и бывает. Две константы – Он и Она. Все остальное – ad libitum, по желанию. Как специи.
Не-е-ет, в русских сказках – не один сапог надо износить. А все три пары. Просто дороги у нас – длинные.
-Do you have another shoes?
- No.
Свечка на окне горит. В жестяной чашечке из Икеи. От нее, как будто, теплее. Когда-нибудь это все закончится, он вернется из своего длинного-предлинного путешествия и скажет – пошли все вон! Гаси свет…
-Do you have another shoes?
- No. Fuck that all! Turn off the light…
А вот еще одна история. Чтобы окончательно запутать следы. У персонажей этой книги нет имен. Чтобы никто не обижался. Ведь люди обычно путают автора и лирического героя. И думают, что если автор пишет какую-нибудь летящую романтическую историю, то она, эта история, произошла непременно с ним, с автором. И каким-то еще прототипом. И начинают думать-гадать, кто же это был у нее, автора этой книги, в качестве прототипа на этот раз. Я, автор этой книги, не хочу никого компрометировать. Вдруг кто-нибудь случайно попал сюда в качестве романтического персонажа – а потом захочет жениться на сиськах десятого размера и пойти работать, чтобы эти сиськи обеспечивать. А у него такой анамнез…
Цикл историй про шузы.
 История первая.
Пролог, он же диалог.
 - Давай встретимся?
- Когда?
- Всегда.
- Конкретнее?
- Сегодня вечером.
- У меня танцевальное занятие. Я не могу туда не пойти.
- А у меня концерт сегодня. Я тоже не могу. Тебя не смущает, если мы встретимся в 11 часов.
- Не смущает. Я совершеннолетняя. Хотя нет, смущает. Я не смогу освободиться к 11 часам. Давай -  позже, в 12. Пока наше хрустальное метро в тыкву не превратилось. Я позвоню.
Вечер, белая холодная пустая площадь перед метро. Она замерзающими пальцами набирает его номер. Appelle mon numero… абонент не отвечает. Или временно недоступен. Холодно. Es ist zu kalt. Слишком холодно.
Она спускается в метро по холодной лестнице. Она прекрасно знает то замечательное место, где проходит его концерт. Дорогу туда она найдет с закрытыми глазами. Но –кажется, меня туда не звали. Так она думает.  Или – звали? Appelle mon numero. То, что она знает его 10 лет, и то, что у них никогда не было того, что называется приличным словом «интимные отношения» не отменяет ее опасения звонить ему первой. Значит, надо ехать просто так, без звонка. Метро. Она знает дорогу с закрытыми глазами. Через 20 минут она уже стоит на нужной станции и ждет. Абонент не отвечает. Или временно недоступен. В нашей стране все временное – постоянно. Сколько времени ты будешь молчать?! Она выходит из метро и идет по заснеженной дороге. Она знает эту дорогу с закрытыми глазами. Переход. Она боится машин, особенно сейчас. Закрывает глаза и идет вперед – на свой страх и риск. Ждет несколько минут. Звуки проезжающих машин. Открывает глаза – оттого, что ее взяли за руку.
- Стой, ты куда?
- Я дорогу перехожу. Но, кажется, мне уже не надо))
- Опять с закрытыми глазами?  Доиграешься когда-нибудь.
- А что я могу сделать, если мне страшно.
Заснеженная дорога обратно. Какие-то люди спрашивают – кто она, откуда здесь появилась и была ли на концерте.
Она отвечает, что появилась с небес и на концерты ходить ей не обязательно.
Вы спросите – а где будет уже про шузы? А вот сейчас и будет.
В метро выясняется, что его видавшие виды шузы расклеиваются прямо на глазах. Он достает из кармана суперклей, чтобы приклеить хотя бы подошву одного из них. Стоит на одной ноге, баланс-небаланс…
От этой богом забытой станции метро до ее дома идти, в лучшем случае – полчаса. Автобуса нет и не будет, время за полночь. Заснеженная дорога. В темноте все кошки серые, зимой все дороги – белые,  на сцене все волосы – черные. Читается, как мантра, когда холодно, плохо, страшно или еще как-нибудь. Он матерится на чем свет стоит и выбрасывает уже не нужные, полуразвалившиеся шузы и идет босиком – по снегу и льду. А дороги у нас – длинные…
-Do you have another shoes?
- No…
Гаси свет…
История вторая.
У одного автора была такая история. Вкратце перескажу для тех, кто не знает. Жил был один чувак. И вот, когда он был маленьким и гулял с ребятам на улице, он увидел бомжика. Сидит такой бомжик на лавочке, яблочко ест. И стали дети его обзывать и камнями в него швырять. И тут нашего чувачка мама домой позвала. Позвала и говорит – ты бомжиков не обижай, они – святые люди. Есть такое поверье, что если собрать с шузов пыль сорока дорог и сорока городов, развести ее в воде и выпить – будет тебе вечная молодость. Так вот и ходят бомжики – сорок городов и сорок дорог… Дальше чувак наш вырос, пошел учиться-работать, влюбился и пришел со своей рукой и сердцем. А она его – отвергла, говорит, ну я, мол – красавица, умница, а ты – кто?  А чувак говорит ей – а если я тебе средство для вечной молодости принесу – пойдешь за меня замуж? Она говорит – круто, конечно пойду!!! А подумала, поди – опять этот сумасшедший псих и фрик на мою голову, лучше пусть средство мне ищет, все равно не найдет, но хоть делом занят будет, а то свободные руки делают работу дьявола. И пошел чувак по дорогам…
Он, конечно же, прошел сорок городов и сорок дорог. Ему ведь – надо было…
И пришел к своей возлюбленной. Она, разумеется, постарела. За сорок-то лет. И он тоже. У нее там – семья, дети, овчарки, старухи. А у него – ничего, кроме пыли на шузах. Он дает ей эту пыль, как обещал. Она стремительно молодеет. И делает вывод – что старенький бомжик ей не пара вовсе. Бомжик выходит на улицу, грызет яблочко и думает. Господи, дай мне сил, я пройду еще сорок городов, сорок дорог. Только я теперь ни с кем не поделюсь…
История третья.
Уже про меня, автора этой книги. Прозаическая.
Однажды мы с одним моим приятелем пришли в гипермаркет. А там есть все – блестящие двери, кондиционеры, аппараты всякие и устройства, видимо тоже – для комфорта покупателей. И был там аппарат для чистки ботинок. Тут мы и подумали – так вот пройдешь сорок городов и сорок дорог, подумаешь – зачем эта молодость нужна, и засунешь ботинки в этот аппарат. Как все нормальные люди.

Он и она едут в метро. Оба в темных очках – светобоязнь, расплата за несколько часов, проведенных в параллельной реальности. Где нет слов. Утром он хотел рассказать ей сон, но – не мог ничего вспомнить. Так лучше. Во сне она разговаривала по-немецки, fellerfrei, без единой ошибки. О чем, с кем и зачем – она не помнит. Неожиданно поезд останавливается. Радио объявляет – пассажиры, соблюдайте спокойствие. Светобоязнь и несколько часов, проведенных в параллельной реальности, где он разглядывал ее руку целую вечность. А тут – такое говорят, мол, соблюдайте спокойствие…Она быстро снимает темные очки и беззащитно утыкается лицом в его плечо. Пусть это будет черно-белая, затерянная во времени фотография. Потому что – через три остановки они вместе выйдут из вагона, два раза попрощаются и больше никогда не увидятся.

А на самом деле произошло вот что. Мои замечательные соседи залили мою квартиру. Теперь нет света в комнате и кухне. Это еще полбеды. Нет света в туалете и в ванной. А через уже полтора дня я уеду. Разведчики перед выходом на задания пишут письма своим родным и близким. А что я могу написать? И кому?
 А вот что.
Далее следует еще одно, никогда и никуда не отправленное письмо.
Через полтора дня меня здесь не будет. К сожалению, это обстоятельство ничего не меняет. Любить – это не смотреть. Не сидеть рядом с человеком и говорить ему все время – я тебя люблю, а ты… Любить – это как-то иначе. Как – не совсем понятно. Возможно, чтобы понять это – нужно вместе пуд соли съесть. Или  - пуд пыли на шузах – но в одиночку. Начнем эксперимент прямо сейчас. Через полтора дня я уже буду в дороге. Через сорок лет мне будет за семьдесят. Элементарная арифметика. Я стану известной русской писательницей. А я ведь стану – все-таки, я автор этой книги, легендарная женщина, которая сошла с ума и пошла по дорогам. Да, я пройду сорок городов и сорок дорог. И приду, допустим, к Вам – седая ведьма с костылем, которая – как врач-паталогоанатом - все знает, все умеет, но уже поздно. Мы сядем в каком-нибудь богом забытом месте и будем спорить – кому из нас нужнее знать, как это будет – любить. А потом мы выпьем это снадобье на двоих – без ссоры, без спору. Оно, наверняка, не подействует)) слишком маленькая доза. Мы, как обычно – добавим. Какого-нибудь паленого портвейна. Или  - может быть, хорошего какого-нибудь портвейна. Или не портвейна, а молочного ликера, моего любимого. Нет, ликер не подходит, для такого волшебства нужен обязательно треш. Тогда – какие-нибудь спасительные пилюли, вроде тех, какие кладут в Библию- чтобы никто и никогда не нашел. И тогда мы передознемся и умрем в один день. Нет, что-то не хочется. Лучше я сама со своими шузами разберусь. Будьте счастливы. Прощайте.
Почему эта глава была экспериментальная? Я немножко почитала Библию. Кто меня знает лично – поймет концепт моего высказывания. А кто не знает? Моя книга – как сольфеджио. Если не знаешь, можно догадаться.
Засим экспериментальная глава заканчивается. Плохая она была или хорошая – судить не нам. Но только воз и ныне там.

 Вторая экспериментальная глава. Про ****ец, Армагеддец и Цель Работы. Прошлая глава была написана автором в измененном состоянии сознания. И поэтому считалась экспериментальной. Хотя, говорят, что если  человек занимается творчеством, то он в любом случае пребывает в измененном состоянии сознания.

 Почему эта-то опять – экспериментальная, спросите вы. Опять, что ли Библию почитали? Да нет, вообще не открывали даже. А там теперь только текст, она чиста, как душа праведника.
Не знаю, когда я вернусь. Трасса чиста, как душа праведника. А дороги у нас, ой, длинные…
А экспериментальная – потому что в это время загружаются фотки на фейсбук. Чтобы иностранцы могли тоже смотреть, чем это мы тут занимаемся. А, собственно говоря, ничем.
За эти 2 недели я пересказывала эту замечательную книгу двум людям. Отличие самое основное было меду ними в том, что один разговаривал на языке, на котором это бессмертное произведение написано, а другой – нет. И вот я не знаю, кто из них что понял.
Одной маленькой девочке приснился сон. Девочка рассказала его моей подруге, певице. Певица попросила девочку рассказать этот сон мне – потому что, как она подумала – я как раз об этом пишу. Так вот – пишу я здесь и сейчас, как раз и об этом.
Сон девочки, или – как обычно – она видит сны…
На горе стоял светловолосый мальчик. Он, по словам девочки, которая этот сон видела – был явно не в себе, его трясло, и кажется, была температура. Девочка подошла и потрогала ему лоб.
 -  Ты что, больной?
- Нет… Я люблю Вас.
Это, конечно, хорошо. Это автор говорит, автор этого произведения. А вот кто-нибудь как скажет эту фразу замечательную, в самый неподходящий для этого момент, и тогда вот сиди и складывай. Лучше я про политику и секс напишу.
Вот политика, например. Запретили инвалидам на колясках в метро ездить. А мы-то, у которых с ногами пока все в порядке – выпендриваемся – метрофобия, метрофобия, тошнит от метро, асма начинается… Да и ладно, пусть ее начинается, но зато – можно доехать в нужное место в нужное время. А вот почему запретили – непонятно. Остается только молиться, чтобы у нашего правительства просветление в мозгах произошло, и они бы опять разрешили. А то так ведь нельзя…
А что еще про политику написать, я и не знаю. Лучше про секс напишу.
Вот секс. Вот секс в метро точно никогда не разрешат. Разве что -  в целях развития программы по увеличению населения страны.
- Зачем вы занимаетесь сексом на Красной Площади (варианты –на Невском Проспекте, на Майдане Незалежности)? Что это за политическая акция?
- Да никакая это не акция. Мы приехали из другого города, и нам просто негде…
- А, ну тогда продолжайте, всякое бывает. А то мы думали, опять – за наследника медвежонка. Извините за беспокойство.

А вот я сейчас про искусство напишу.
Вот у меня, автора этой книги – пока не спрашивают, но могут и начать уже спрашивать – какая у Вас цель? Ну, работы моей, наверное, цель. То есть – что будет в конце моей работы. А в конце моей работы будет ****ец и армагеддец, так и запишите у себя там. Так вот. Жили-были ****ец и Армагеддец. И были они родные братья. Такие прям братья, не разлей вода. Куда ****ец, туда и Армегеддец. И куда бы они не приходили – там что-нибудь да случалось. Сначала ****ец придет, люди уже готовятся. Это еще что, это еще не беда, когда ****ец. А вот Армагеддец – вот это уж всем ****ецам ****ец. И вдруг что-то в мире случилось, и они оба взяли  и умерли. Сначала люди обрадовались – круто как стало – ни ****еца, ни Армагеддеца. Воздух слаще стал, водя мягче, трава забористей. Живут так люди, живут. И тут им скучно стало. Все вокруг так хорошо, прям, как по-писаному. И не происходит ровным счетом ничего. Вообще ничего. Даже хорошего ничего не происходит. Ведь как получается – чтобы понять человеку смертному, что с ним что-то хорошее происходило, надо, чтобы до и после с ним какой-нибудь ****ец и армагеддец случился. А вот они умерли оба случайно, и все. Никто не может понять – где хорошее происходит, а где плохое. Вообще все перестало происходить. Скучно людям стало. И пошли они к Богу. А Бог в это время спал, и не мог ничего сказать. Ему же тоже отдыхать надо от трудов праведных. А люди хорошие были, и решили Бога не будить, пусть отдыхает, может быть, в первый раз за все время поспать лег. Сами решили разбираться. И стали себе сами придумывать – ****ец и Армагеддец. Такое себе кто-нибудь бывало напридумает, что потом всю жизнь мучается. Но зато – не скучно. И происходит что-то все время. И с тех пор вот как раз принято у людей – не звонить по телефону в нормальное время – допустим, в час ночи, в два, когда как раз очень удобно разговаривать, никто мозги не ****, настроение хорошее, и можно адекватно все вопросы интересующие решить. А звонить принято, и будить – в 7 утра, ну или в 8-9. в 7 утра – это еще ничего – можно выключить телефон и спать себе дальше спокойно. А вот в 8 часов – уже не уснешь. И ходишь потом, как медведь-шатун, целый день… Это  - потому что люди тогда, давно – хорошие были, и Бога не разбудили. Хотя, может быть, и правильно – не разбудили… вдруг, было бы еще хуже.
А, так вот – цель моей работы. Цель – это то, что в конце бывает. А в конце бывает -  сами знаете что, в предыдущем абзаце уже написано. Так что – пока у нас все хорошо, мы продолжаем – писать и читать. А если скучно станет вам это читать – придумайте сами себе что-нибудь, чтобы поинтересней было.
Ой, меня что-то понесло. Я же про искусство должна была написать. А вот оно меня не подпускает, думает, что я какую-нибудь ахинею опять начну про него писать. И все подумают, кто это читает, что искусство такое и есть, как я описываю. И вот оно меня к себе и не подпускает. Говорит, иди-ка ты съешь еще одну конфету с лимонной начинкой. А потом другую- с шоколадной. А потом еще другую – с мятной. А потом еще с какой-нибудь другой, если останется. А я вот и съем, и не одну. Потому что конфеты я люблю.
А пока я за конфетами себе ходила, у меня опять Интернет выключили. Так что не посмотрят наши иностранцы, чем мы тут без них занимаемся. Или посмотрят – только когда сюда приедут. А мы их здесь не пустим, своих хватает.

 Третья экспериментальная глава. Реприза.

А почему эта-то экспериментальная, спросите Вы, уважаемые читатели. А потому что здесь будет краткий пересказ содержания первой экспериментальной главы. Я, автор этой книги, находясь в гостях, решила ее перечитать и нашла ее такой нудной и скучной, что вообще дальше ехать некуда. Так как в этой книге ничего нельзя исправлять, напишем заново. Беда-то не большая. Глава собирается быть очень короткой, хотя - дороги-то у нас длинные.
Про Пера Гюнта и Сольвейг. Ну что о них писать, уже давно все сказано. Пусть о них там норвежцы и шведы пишут. Ничего нет интересного. Она его ждет-ждет, а он приходит. Ну – или не приходит.
Про шузы. Шузы это ботинки. Нет, шузы  - это шузы. А ботинки  - это ботинки. Не напишут же вам в магазине на ценнике – шузы. А напишут  - ботинки или туфли. А вы уж их как-нибудь сами шузами назовете. Или не назовете.
Романтическая история. Просто, в главу не входила. Она плетет фенечку человеку, которого уже давно нет в живых. Но она знает, что…
Бытовая история. В результате потопа в моей квартире перегорела проводка. Прошу всех моих соседей расстрелять.
Засим глава кончается. Чтобы лишний раз не разводить занудство.

Глава 29. Музыкальный перформанс. Глава, которая демонстрирует окрошечное мышление автора и ту обстановку, в которой обычно происходит написание этой книги. Кабы вы знали, из какого сора…

Итак, вернемся к вопросу мотивации. Зачем? Зачем я, автор этой книги – пишу эту книгу. Чтобы получить много денег и славы. И еще – большущую квартиру. Или – вообще лучше – дом. С балконом, и чтобы этот балкон не просто так куда-то выходил, а – на море. Или на что-нибудь приятное. Хотя – здесь тоже неплохо. Моя кровать для экономии места в комнате была поставлена у окна. В результате,  видно только деревья и облака. И, кажется, этого достаточно.
Так зачем я пишу эту книгу? А просто так.
Кажется, у меня нет больше содержания. Во мне нет больше содержания. Пора заканчивать эту книгу? Пора, не пора, я иду со двора. А что я буду делать? А я знаю – что. Буду сидеть за границей. И писать рассказы про мудаков. А потом умру от алкоголизма.
А если нет содержания – идите через форму. Или – иначе говоря – идите в жопу.
Попробуем описание. А вот кого бы найти, чтобы описать. Персонажи Она и Он постоянно трансформируются. Вот сейчас у персонажа Он – длинные тонкие пальцы и едва заметный шрам на левой кисти.
А Она  теперь больше не курит, и поэтому может спать, подложив под голову левую руку.
Ее безумная мать отращивает длинные седые волосы. Зачем, интересно?
А за окном сейчас опять – лето. Этой книге скоро исполнится год. Надо будет это как-нибудь отпраздновать. Собрать, например, всех здесь и устроить чаепитие с печеньем и конфетами. А кого – всех? А всех прототипов этой книги. Вот веселуха-то будет, если все они придут!!! Только вот сантехника, пожалуй, будет нельзя найти, она же его телефон из памяти стерла. Но его мы заменим. Другим сантехником. И еще одного человека. Которого, кажется, нет в живых. Но – можно просто ритуально постоять под его окнами. Тем более, что с некоторых пор там все время горит свет…
Она звонит ему по телефону, кажется, через границу, помехи и шум моря.
 -  Понимаешь, у нас провалился спектакль. Нам не выполнили райдер, и спектакль пришлось отменить. Они нам обещали все – а не дали ничего. Вообще. Даже свет не дали нормальный. Мне кажется, это смешно – делать пластический этюд в полной темноте…
- Да ты не переживай. Я тут для тебя песню написал.
- Какую еще песню?
 - Блюз шепелявой женщины.
- Ну вот опять. И надо же было – именно сейчас, когда я расстроена – подчеркнуть то, что я не выговариваю букву «Ч»
Занавес.
- да *** с тобой, повтор.
Другая история.
Он и она. Оба – читатели этой книги и ее фанаты. Идут по склону горы на родник за водой, и разговаривают в стилистике этой книги – к удовольствию меня, автора.
- Дорогая, я хочу подарить тебе самое дорогое.
- Что, дорогой, ты мне хочешь подарить?
- я хочу подарить тебе кусок этой планеты!!!
- ?
И он достает из горы кусочек древней-предревней породы и протягивает ей. Она – в восторге и восхищении.
Занавес.

И тут один человек  - с моей интонацией – ПОЕХАЛИ БУХАТЬ!!!
А что ты говоришь с моими интонациями?
Писать книгу с такими предложениями больше не возможно, и поэтому я продолжу потом.
А вот сейчас на моей кухне сидят два человека, жарят курицу и поют примерно следующее «дай мне, зайцыще, ногою в яйцыще…». Я бы так не смог. А они вот могут.
Эпизод. Участники – 2 человека. Первый – панкующий цивил. Второй – цивильный панк. Помните, анекдот. Панк сидит в помойке. Достает какой-то ништяк, вытирает руки салфеточкой, другую салфеточку стелет на колени, чтобы не испачкаться. И начинает есть. К нему подходит какой-то человек и говорит – мол, ты панк такой, сидишь в помойке – так зачем тебе салфеточки? А панк ему и отвечает – я цивильный панк, а не панкующий цивил.
 Так вот.  Человек 1 – панкующий цивил. Убежал от мамы тусоваццо. Человек 2 – цивильный панк. Ничего о нем не известно.
Диалог:
- А у тебя дома есть Интернет?
- Нет.
- У тебя дома есть телефон ?
- Нет.
- У тебя дома есть фильмы Кустурицы?
- Нет.
- У тебя дома есть картины Брейгеля?
- Нет.
-У тебя дома есть гитара?
- Нет. (Теряет терпение) Да у меня  ДОМА нет…
Занавес.
У меня нет ничего, совсем ничего. Но – давай, я тебе хоть подарок сделаю…
А у меня в кухне жарится курица и раздается уже другая песня «один вагон забит битком, а я, как курва, с котелком…» Эту песню поет одна французская галеристка. Которая позировала многим известным художникам. Или – одному известному художнику. А вот я, автор этой книги, умная, красивая и талантливая женщина – тоже позировала одному, еще пока малоизвестному художнику. А вдруг он станет известным, когда-нибудь потом. И я – благодаря ему – тоже. А мое лично творчество, например, эту замечательную книгу, вообще никто не заметит. Тогда зачем я это все пишу? Может быть – лучше будет, если просто позировать? Или – курицу есть пойти, потому что она уже готова.
Утро. Кофе. Чуть больше, чем обычно себе…
А я вот кофе решила не пить. И вообще – избавиться от привязанностей. И, наконец-то , перестать писать эту книгу, а просто взглянуть из своего отдельного окна, что, все-таки, происходит вокруг. А ничего интересного. Ломающийся ноутбук, пасмурная осенняя погода за окном. Такие дела.
Хотя нет, буду писать. Про то, что у меня нет имени. И нет имен у моих героев. Про горящие все время свечки. Про рельсы, по которым никогда и ничего больше не поедет. Про сцену. А вот, про сцену. Сегодня я на нее в очередной раз пойду.
Она идет наощупь по полуразвалившейся деревянной сцене. Баланс – небаланс? В любой момент – провал. Это перформанс про взаимоотношения актера и сцены. И вообще – все, что происходит вокруг – это перформанс – инициация. Для того, чтобы убить в себе то, что мешает двигаться дальше.
И еще. Трасса. Легендарная, Москва-Питер. Они едут медленно. Вернее, совсем не едут, просто стоят. Вернее, совсем не стоят. А рисуют по очереди – все происходящее…
Диалог:
- У меня никогда не было девушки – певицы.
- Нет, у Вас была девушка-певица. Раз, два, три (певица загибает пальцы), четыре… Сколько сейчас времени? Восемь часов…
Занавес.
А ему хотелось, чтобы девушка была – певица, совершенно бесполезная в хозяйстве. То есть, чтобы вообще ничего в доме не делала. А как это – он, что ли будет делать все? Или будет делать все, а потом говорить – ах, ты без меня ничего не можешь. Нет, певицы так не хотят. Нужно, чтобы ими восхищались. А она – неправильная какая-то певица. Не умеет готовить только шарлотку. И то, возможно, научится. Когда-то у нее была преподавательница фортепиано. Однажды она, юная еще тогда особа, приехала к этой преподавательнице заниматься на дом. Играли они 6 часов. Потом, разумеется, захотелось есть. И ее пригласили за стол. Голодные девяностые. А здесь – чего только не было. Она восхищается – Вы так хорошо готовите. А учительница и отвечает, что это не сложнее, чем на рояле играть. В результате получилось вот что. Она теперь певица, умеющая играть на рояле. И готовить. И быть чьей-то девушкой – раз, два, три (певица загибает пальцы), четыре… Сколько сейчас времени? Восемь часов…
Осень. Полнейшая невозможность быть одной. Чтоб в клетке моей запертой комнаты не так мерзли мои тонкие пальцы… Вместо того, чтобы менять жизнь к лучшему, устраиваться на работу, чтобы было хоть что-нибудь – лихорадочно рисовать. Все, что попадает в поле зрения. Просто сломался фотоаппарат. Ну и пусть. Нового не будет. Как в том анекдоте – про грузина и русского. Когда русский разбивает запорожец, сидит и плачет. Грузин спрашивает его – что тот плачет. А русский ему – да я на эту машину всю жизнь работал!!! А грузин – дарагой, зачэм ты такой дарагой машина пакупал…
Так вот, моя дорогая машинка перегорела. Ноутбук дышит на ладан. Рядом стоит другой компьютер, просто так. Потому что его, банально -  некуда ставить. Дайте мне расширение пространства. Дайте мне какую-нибудь опцию, пожалуйста. Чтоб в клетке моей запертой комнаты не так мерзли мои тонкие пальцы.
Кажется, за два месяца путешествий я разучилась писать. Буду учиться заново, потерпите, уважаемые читатели. Напишу я вам про музыкальный перформанс. Что это для меня? Диалог – приходит первая ассоциация. Вчера мы с одним человеком от полного безденежья ходили играть в переход. И вчера ходили. И завтра пойдем. Вместо того, чтобы играть там обычные произведения на двух флейтах, барокко там всякое, канцоны, мы, почему-то начали импровизировать. Пока идут люди мимо – мы играем нормальное произведение, привычное для ушей среднестатистического человека. Когда никого нет – играем, что хочется. Звук летит, как ему вздумается. Свобода. Небо и длинные развевающиеся волосы. Звук летит, через границы, помехи и шум моря…
- Ты сказала, нас в гости приглашают.
- Да нет, тебе, наверное, приснилось. Никому мы не нужны…
Так вот – музыкальный перформанс. Это не то, что берется какая-нибудь звучащая херня и используется вместо музыкальных инструментов. Ах, посмотрите, как я на пиле играю. Или на водосточной трубе. Советский цирк, коровы прыгают по льду!!! Нет, бляттть. Будет вот как. У каждого – только один голос. И широкий спектр тональных, мелодических и ритмических условий. Это – пока еще в голове. В моей голове. Как разруха. А потом – может быть, мы с этим за границу поедем. Заработаем кучу бабла, купим терем с балконом на море, сядем на балкончик с чаечком. Потому что бухло уже, наверное, будет нельзя, печень отвалится. И будем рисовать закат, пока не надоест. А надоест – будем на него просто смотреть. Хотя – нахрена нам заграница и терем. Мы это и так нарисуем. Придумай меня, художник…
Диалог.
Море, горы, осень, дождь, двое.
 - Холодно, противно, дождь, делать ничего нельзя. Давай я хоть с тебя наброски порисую.
- Ну давай. Только меня все какого-то страшного рисуют.
- А я нарисую красивого. Только не похожего. Я все время так делаю.
Может быть – так и лучше. Пусть хоть на бумаге будет так, как хочется. Или сейчас, в этой книге.
Я хочу – чтобы было тепло. Всегда. Нет, не жарко, а градусов 25. Чтобы по улице ходить в легкой футболке. Еще хочу, чтобы плату за метро и другой транспорт отменили вообще. И еще хочу квартиру побольше. И еще – чтобы интересно было и чтобы не дергали. Это выражение – из какой-то телеги, найденной в контакте. Про отличников и двоечников. Так это вот двоечнику надо – чтобы не дергали, и чтобы интересно. А вот отличнику, видимо – надо, чтобы было неинтересно. И чтобы дергали постоянно. Только они, отличники, себе в этом не признаются. Отличник на вопрос  - зачем? Отвечает – надо! А двоечник на слово – надо! Спрашивает – зачем? А я вот – отвечаю и так и так в зависимости от обстоятельств. И кто я теперь после этого?
Моя жизнь меняется к лучшему прямо сейчас. Да что я все о себе, да о себе…
Ее жизнь меняется к лучшему прямо сейчас. И его тоже. А здесь больше нет главных персонажей. И поэтому неинтересно. И не дергают. Мол, когда же Вы, такой замечательный автор – издадите свою замечательную книгу. А всем по фигу. И хорошо. Как в анекдоте про неуловимого Джо. А что – никто поймать не может? Да кому он нужен…
А пойду-ка я делом заниматься. Надо принять душ, заплатить за квартиру, покормить кошку, убраться в комнате. А писать какие-то тексты и рисовать какие-то наброски… за меня, наверное, Пушкин будет…
Кажется, город Питер. Или Москва? Это, в принципе, не важно. Потому что этого никогда не было. И не будет. Если не сбудется, пусть хоть приснится? Как ни банально – он и она. Ей сложно говорить «мы». Она никогда ему не скажет так: «Мне приснилось, что мы…». Он и она – стоят  в оконном пролете. Хотя, нет, это как-то по другому называется, пролет есть только у лестницы. В общем, оттуда, где они стоят – видно город. Как на ладони. И высоко очень. И – как в голливудских фильмах – она обнимает его и говорит – мне страшно. Он прижимает ее к себе. Крепко, как навсегда… Здесь – монтаж, сон обрывается. Ну и пусть, главное в этой сцене уже было…
Одна певица говорит другой певице. У меня постоянно вертится твоя строчка: «Я буду писать Вам письма, танцевать бухая в оконном пролете…» Другая говорит, что там на самом деле – танцевать в открытом оконном пролете… Но, общий смысл высказывания от этого не меняется…
А тут в Интернете я видела объявление про то, что в питерскую коммуналку требуются наглые жильцы, чтобы матом ругались. И жить они там будут забесплатно. Вот так всегда – мудакам и вообще всяческим противным людям – все забесплатно, а интеллигентным – *** по всей морде. Вот это больше всего возмущает… Хотел бы быть хорошим, а  - нельзя. А я все равно – буду. Хорошим.

Утро. Каждое утро будет серым. Это осень. Очередная. Как любовь. Когда понимаешь, что должно быть – хорошо, а на самом деле… А что это – на самом деле? В этой книге все на самом деле. Пока я пишу эту книгу, как писатель. Или – читаю – как читатель.  За окном осень, очередная осень. А мне подкинули сюжет для книги. Вот такой.
Однажды произошло вот что. Он и она шли по рельсам и слушали плейер. И в какой-то момент их сбил поезд. Это было давно, и тогда не было таких плейеров, в которых было два входа для наушников. Значит, наушников было – два. А не четыре, по числу ушей. Двумя свободными ушами можно ведь было услышать поезд. А они не услышали…
Нет, это сюжет не для этой книги. Ведь в этой книге никто никогда не умирает…
А вот я, автор этой книги, модный писатель, тоже купила плейер. Что интересно, сразу после того, как услышала эту историю. И вот мы с одним человеком, художником, между прочим, а не просто так – ходим и слушаем одну культовую группу в этом плейере. Это – современный плейер, и наушников у нас – по числу ушей. Четыре. И если мы пойдем по рельсам, мы когда-нибудь не услышим поезд. Не услышим – потому что по этим рельсам уже давно ничего никуда не отправляется и не прибывает…
А Она… Ставит перформанс, или, вернее, часть перформанса по собственному сну. Про то, как она идет по рельсам в изодранном свадебном платье. На сцене негде поставить бетонный забор, и если даже и можно было бы его поставить – то как дыра в нем, сквозь которую она – по сценарию – пролезает – превратится обратно – в гладкую стену. Забор поэтому создают две другие артистки, а она пролезает сквозь них. Теряя при этом фату и верхнюю часть своего платья. Это – современное искусство, и поэтому на сцене можно – топ-лесс. И не только так. Зато – ее обнаженная, загримированная белым фигура попадает во все фотоаппараты. Ее красивая, летящая фигура. Придумай меня, художник.

А ему приснился среди прочего – какой-то младенец, который брызгает на всех из шприца каким-то ядом…

Я разучилась четко и ясно выражать свои мысли. А, может быть, я и не умела этого делать.
Диалог двух людей. Он – актер драматического театра. Молодой актер, начинающий. Подающий надежды. Кому и как – подающий, мы не знаем. Она – актриса пластического театра и еще кто-то. Никому эти самые надежды не подающая. Никогда я, Воробьянинов, не протягивал руки. Помните? Так протяните ноги, старый дуралей… Так вот, никаких надежд не подающая. У нее нет уже шансов стать нормальным человеком. Родить Детей. Устроиться на Работу. П получить Пенсию. И даже в Драматический Театр не возьмут.
Так вот, актер Драматического Театра говорит актрисе Пластического Театра – а давайте поставим этюд. А давайте, говорит актриса, зная, что ничего-то из этого не получится. Но – можно хоть поговорить об искусстве. Ему-то искусству – похуй, а нам – приятно. Нибелунг, ничего у тебя не выйдет. Кошка сдохла, хвост облез. Она не умеет испытывать эмоции. Выключено. Извините.
- А тема этюда – какая? – интересуется актриса.
- Про любовь, - отвечает драматический актер.
Он же – драматический, там должно быть непременно про любовь.
- А почему – именно про любовь? Что, больше нечего на сцену вынести – кроме любви… Давайте вынесем на сцену – хотя бы – гипсовую ногу, и будем вокруг нее танцевать. В любой стилистике.
 - Ну это уже получается ритуал. И совсем не театр, - отвечает Драматический Актер.

Нет, не так. Меня тут один, сидящий рядом со мной человек – поправляет. Что – он, мой герой, не актер, а режиссер. Драматического Театра.
А она – актриса. Пластического. Нет, романа у них не будет. Здесь, по крайней мене. А то – так принято. Если режиссер и актриса – то непременно роман. А здесь нет. И он – предлагает ей создать этюд. Про любовь. А она ему – про гипсовую ногу.  Но потом она, все-таки слушает его. А он говорит следующее.
Вот вам, дорогие читатели – сценарий пластического этюда.
Она любит его. Или он любит ее. Или его. Ну правильно, добавим гомосятинки, чтобы интереснее было смотреть. И колечко на большом пальце, если это девушка. Вы поняли – о чем я говорю. И один партнер обязательно умер. Не как у Шекспира, мы не дотягиваем. У него там все умерли. Как на кладбище. А тут один умер. То есть физически отсутствует.
- Простите,  - физически отсутствует и умер – разные вещи. Мало ли – ушел за хлебушком или покурить вышел. Ну или спит там с кем-нибудь. Но это же – не умер. А так.
А мне, модному писателю, тут в ухо нашептывает кое-кто, может быть вдохновение – покажи конфликт побольше. Нет, не покажу. Кульминация в точке золотого сечения? А где оно, золотое сечение? Если эта книга – бесконечная. Это царство – непроходимое. Царство непроходимой глупости.
Мы отвлеклись. И так – конфликт. Она, или он, любит его или ее. Короче – один субьект любит другого субьекта. Лучше  - чтобы гомосятинка была. Тогда в любой театр возьмут показывать. Модная тема. А он – взял и умер. А другой субьект идет на его могилу, и как зверушка когтями – скребется в могильную плиту. Как кошка, когда домой просится –в дверь. И Музычка душещипательная. Актриса представила это и сказала – О! А актер говорит – ну что, тебя эта музыка – не трогает? А она…
А Она вообще считает, что человек, которого она любит – по сценарию не может умереть никогда. Просто иначе-  все остальное – бессмысленно.

Еще можно написать про историю одной перформ-группы. Жили-были два перформера. Оба художники. А художники создают вокруг себя артефакты. Если ты живешь, а вокруг тебя – артефакты, артефакты – то и сцена не нужна. Ты и так защищен. Этим пространством. Так вот – в чем разница между перформансов и театром. Перформанс делается – В ТОМ ЧИСЛЕ – для зрителей. А театр – только для зрителей. Сказал какой-то Авторитет Прошлого Века. Смотря, какой театр и какой перформанс. Вот здесь тоже театр. Электронный. Для электронно-виртуальных зрителей.

Глава 30. Которая включает в себя сюжет ****атой современной пьесы про любовь и секс.
Откуда берутся сюжеты? Сюжеты летают в воздухе. Один художник сказал другому художнику – начинающему, чтобы тот выбрал себе картину. Известного какого-нибудь Художника. И сделал бы с нее Копию. Начинающий художник посмотрел на сон грядущий – путеводитель по Эрмитажу. И наутро нарисовал копию картины. Только – по-своему. Одна, черная фигура – стоит. Другая, розовая, скорее – женская, потому что с волосами и в юбке – летит. Сюжеты летают в воздухе.

А я, автор этой книги, решила сдать свою замечательную арт-квартиру. И вот сейчас, именно сейчас, фотографии моих стен отправляются в просторы Интернета. Где я буду жить – неизвестно никому. Но меня это и не интересует. Писатель должен быть бездомным. Сидеть в кафешке за столиком и писать, писать, писать эту книгу.

Можно вот теперь написать главу про политику и секс. Давно не затрагивали эту тему.
Про политику. Вот открыла я журнал один. Не буду называть. Раньше там бывали картинки красивые. А сейчас там пишут про то, как армян били. Во всех подробностях описано. И как беженцев из гостиницы выселяли. Тоже во всех подробностях. Специально, что ли, так делают. Чтобы все сидели по домам и боялись. Ну я, положим, и не собираюсь на баррикады. Но и дома тоже сидеть скучно.
А вот про секс. Один человек сказал мне, что тема однополой любви вовсе не модная. А я говорю – модная. Вот так и не выяснили – модная это тема. Или не модная. Поэтому я не буду распространяться на тему однополой любви. В этой книге затрагиваются только модные темы.

Она говорила о том, что у нее эмоции – выключены. А он спрашивал – ну вот ты книжку читаешь… Ну читаю, говорит она. Книжку. А он ей опять – вот ты музыку слушаешь… Ну, слушаю. Музыку. И что?
А он наслаждался своим уединением. Остервенелый гомик. И она. Тоже наслаждалась уединением. Чтоб в клетке ее запертой комнаты не так мерзли мои тонкие пальцы. А они, то есть люди, говорят, что все должны быть вместе. А как быть – вместе? А, наверное – только идти по рельсам. Один на двоих плейер. Поезд. Только так.

Ситуация.
Он –мужчина. Она – женщина.
Он пришел к ней. Видимо, опять пьяный. Или – что-то не то сделал. И просит прощения. А она – холодна. Тут он хватает ее и начинает лапать.
Мужчины считают, что женщинам это – нравится.

А мне, бляттть, не нравится. Когда ко мне в квартиру вваливается алкоголик, просит у меня за что-то прощения, а потом начинает меня лапать. Простите, мужчина, Вы, кажется, ошиблись дверью.
Только в его зоне что-то глючит, и ей на поверхность выносит кого-то другого. Нет, спасибо. Не надо. У меня времени мало. Алкоголиков своих хватает.

Кто-то написал пьесу про любовь и секс. Два мужика и две бабы. Видимо – в разных комбинациях. И во всех позициях. ****атая пьеса. Жизненная. А я тут – ах, он и она. Сидят на заброшенной платформе. Едут в метро, обнявшись… нет, это не актуально. Сейчас лавстори должны происходить быстро. Примерно так.
Он увидел ее и сразу … Нет, даже не увидел. Сразу. И – пятьдесят раз.

Нет, у меня герои будут идти по рельсам. И слушать один на двоих плейер. И с ними – никогда ничего не случится. Потому что – в этой книге никто никогда не умирает.

Он принес ее безумной матери на день рождения подарок. Это были картины неизвестного художника, найденные, разумеется – где? Правильно, на помойке. Кабы вы знали, из какого сора… А мать звонит ей и говорит – я теперь спать не могу, боюсь теней на стене. Может быть, поэтому работы и выбросили на помойку. Кто-то тоже боялся…

А вот современная лавстори.
Нет, это компиляция. Из несовременной. И ультра современной.
Диалог:
- Я люблю тебя.
- Иди и обслужи себя сам в эль-декор ванной.

Интересно, при каких, все же, обстоятельствах – можно потерять любимого человека? Мы уже установили, что здесь, на страницах этой книги – любимый человек умереть не может. Его можно только потерять. Из виду.
А почему мы не вводим сюда тему гомосексуальности? Нет, это – модная тема. Вот, например, ее безумная мать посмотрела телевизор. А там шла пьеса «Три сестры» в современной трактовке. И, разумеется, все три сестры – лесбиянки. И вот она этим очень сильно возмущалась. А я, автор этой книги, говорю – ну и, подумаешь, лесбиянки…
И вот вообще сейчас вся богема – сменила ориентацию. Осталось мне, автору этой книги тоже – объявить во всеуслышание, что я – не просто так. А имею роман с женщиной. И эта женщина… Далее следует какая-нибудь захватывающая длинная история. И тогда мою книгу точно издадут. Большим тиражом. И тогда точно все подумают, что моя любовница очень богата. Если книгу-то напечатали. И еще раз напечатают. И перепечатают. Если надо. А на самом деле – я, автор этой книги – просто сдала свою квартиру. И уехала – куда глаза глядят. Потеряв из виду одну значимую фигуру. А может быть – и не одну.
Диалог. Вернее – реплика:
 -  А Вы придете на мой спектакль?
Если да – то это будет ТАКОЙ спектакль… а если нет – спектакль все равно состоится…

Так вот, а она тем временем – решила сдать свою квартиру и уехать. Пусть теперь кто-нибудь другой сидит на ее подоконнике, кормит ее кошку, курит ее сигареты. Там будет другой подоконник, другая кошка и другие сигареты. А может быть, и не будет – ни кошки, ни сигарет, ни даже подоконника. Пусть нету ни кола и ни двора – зато не платят королю налоги…
А я, автор этой книги – сижу перед монитором и пью кефир. С названием «Красная цена». Всей этой жизни красная цена – одно мгновение свободного полета…
Свобода от и свобода для. Я уже понимаю, как это – свобода от. Я понимаю, от чего надо освободиться. Но – к чему, в результате, прийти? Здесь, как в этой книге – множество вариантов. И неизвестно, куда все это выведет. И мои герои пока с этим согласны. Хотя, кто их спрашивает…
Один человек принес мне стопку бумаги – это чтобы я больше рисовала. А я – нет. Ну ничего, я себе тут построю натюрморт до небес и буду его рисовать до конца дней своих. И ничего-то мне не будет надо уже.
А вот я сейчас напишу историю, которой в этой книге не может быть. Здесь гибнет один персонаж. Или не гибнет…  А вот это мы сейчас увидим.
Начинается банально. Она любила его. И он, видимо, ее. Или нет. Мы все равно ничего так и не узнаем. Но – наверное, это и было так. И вот – он гибнет в автокатастрофе. Она – нет. Остается жить. И решает – хранить ему верность. Мне сейчас скажут вот что. Вы, мол, автор модной книги, рассказываете какую-то несовременную историю. Сейчас живым-то верность не хранят, а Вы говорите – мертвым. Да, в этой истории, пусть несовременной, она решила хранить ему верность всю жизнь. А потом, когда ей стало шестьдесят лет, вышла замуж за своего ровесника и уехала с ним путешествовать. Любимый человек умереть не может.
И еще одна история.
Она любила его. А он, видимо, ее. Или нет. Мы все равно ничего так и не узнаем. Здесь никто не умирает. Просто уходит. Просто заканчивается срок действия. Им нельзя быть вместе больше четырех дней. Они стоят спиной друг к другу, спиной друг к другу невозможно врать. Просто заканчивается срок действия. Им нельзя быть вместе больше четырех дней. Но – иногда в его зоне что-то глючит… И они расходятся в разные стороны. Интересно, за сколько дней, ночей, месяцев, лет – можно совершить кругосветное путешествие? Они стояли спиной друг к другу, так невозможно врать… Если бы это была сказка, то – к нему непременно бы пришла добрая волшебница и дала бы ему в дорогу три пары железных сапог, три посоха и три хлеба. Когда сапоги развалятся, все три посоха сточатся о дороги, а хлеб будет съеден – тогда и пути конец.  А что он и так не знает – где конец пути. Там же, где и начало. Выход там же, где и вход… Через много-много лет они встретятся на исходной точке и попрощаются раз и навсегда. Спиной к спине. Невозможно врать.
Во время написания этой истории в моей квартире играла какая-то дебильная быстрая музыка с акцентами на слабую долю. Видимо, это была веселая музыка, потому что именно на слабую долю ставят акценты для увеселения граждан. И я, автор этой книги, подумала – когда я буду читать эту историю, непременно на заднем плане должна быть именно эта дебильная музыка, не забыть бы спросить, как она называется. А  сейчас играет трогательный французский шансончик. Автор греет ноги в шерстяных носочках,  а вместо красного вина пьет кефир «Красная цена».
А вот так и не понятно – может ли умереть любимый человек?  Сейчас играет какая-то совсем трогательная французская песня с рефреном «но-остальжи!» самое время подумать о том, почему умирает любовь, сохнет морковь, ностальжи-фотографи…
Я – акын. Что вижу, то и пою. Только мне, к сожалению, много не показывают.

Никогда не забуду – был или не был тот вечер. Это написал поэт. Один. В этой книге все  - неправда. Потому что  - никому не понятно – кто здесь – настоящий. А кто – вымышленный. И какие истории – вымышленные. А это и в обычной человеческой жизни  - непонятно. Я вот вам такую сейчас историю напишу. Она вот точно была. Мамой клянусь, как говорили в каком-то советском фильме. Там будет два персонажа. В стилистике данного произведения, то есть – как обычно – Он и Она. Так вот, мы начинаем. Первый звонок.
Февраль. За черным окном ничего не видно. До этого – несколько месяцев запоя. Иль, как рощу в сентябрь, заливает мозги алкоголь. Безысходность. Ничего нет. Она сидит дома. Редкие выходы не работу – потому что еще надо платить за квартиру. А квартира нужна, чтобы лишний раз не выходить на улицу. Где просто – страшно. Есть уже не обязательно. А пить – невозможно. У нее нет друзей. Есть совершенно бесполезный телефон, по которому уже никто не звонит. Она – молодая женщина 24 лет, смотрит на отражение себя в черном февральском окне. У нее, кажется, седые волосы. В темноте все кошки серы. Отражаясь в ледяных февральских окнах, все волосы становятся седыми. Совершенно бесполезный онемевший от времени телефон. По которому никто и никогда не позвонит. Ей – двадцать четыре,  у нее седые волосы и больше ничего нет.
Дальше, по сценарию, должно быть какое-то действие. Я, типа, модный писатель, и знаю законы драматургии. Так вот – телефон вдруг – звонит. И незаряженное ружье, хоть один раз в жизни, но – стреляет. Какой-то незнакомый голос. Она безразлично спрашивает – кто звонит. Он представляется каким-то обычным именем. Обычное – как дела-нормально. Ты не хочешь пойти на концерт… не хочу…
Тут в ее мозгах что-то происходит – а почему – не хочу?
Далее – диалог:
- Ты не хочешь пойти на концерт?
- Не хочу… (она мгновенно решает, что на этот концерт она уже идет) А какой концерт?
Он честно называет группу, которая будет в этом концерте участвовать. Да не знает никто эту группу, не знает. И не узнает. Поэтому ее можно здесь вообще не называть. Тем более, что в этой книге нет имен. Какая разница. Важно – что телефон вообще позвонил. И незаряженное ружье стреляет. Один раз в жизни.
И она идет на концерт. Хватит сидеть в пустой комнате, где ничего нет, кроме онемевшего от времени телефона, кровати, компьютера и расстроенного вдрызг пианино. Если не знаешь, что делать, делай шаг вперед. А тем более – если звонят мА-а-альчики и приглашают на концерт какой-то не очень известной группы. Эй, мА-а-альчики, как я нравлюсь ва-ам? Лицо в зеркале  - неузнаваемо. Она делает макияж. Лицо становится чужим. Выходит. Метро. Нужная станция. Свет. Неожиданно как-то. Набор одинаковых мальчиков-металлистов. Они все идут на концерт. Кто же из них звонил? А – не важно. Хотя, для приличия – можно и  поискать нужного. Кажется, она помнит его имя, и даже – как он выглядит. Находит. Диалог:
- Привет.
- Привет.
Пока этот мальчик отвернулся, она цепляет первого попавшегося другого, кажется, блондина. Эй, мА-а-альчики!!! И говорит утвердительно – ТЫ мне купишь пиво и билет.
Обалдевший мальчик-металлист хватает ее в свои костлявые объятия – добыча, сама пришла.
А ко мне, автору этой книги, в этот момент подошел один человек, который спал до сего момента здесь, на коврике. А вот сейчас проснулся, и попросил продиктовать текст. Так как он проснулся не очень, пришлось несколько раз повторять одно и то же слово.
- Да отойди ты от меня, я пишу романтическую историю, которая была на самом деле. А то опять смешная история получится. А не романтическая.
- Дело к обмороку. Плесни еще, - говорит мой собеседник. И удаляется на кухню.
Через пять минут он появится снова, с чашкой кофе для меня и скажет:
 -  это тебе, для романтической истории…
Так вот. Они уже в клубе. Она и мальчик-металлист. Не отпускающий ее из своих металлических объятий. Билет уже куплен. Теперь она пьет пиво. А потом еще одно пиво. Дрянь это ваше пиво, признаться. И концерт – не очень. Обычное пионерское серево. И мальчик – блондин. Металлист. И другой рядом, тот, который звонил. Ему добычи не досталось, и он этим крайне недоволен. Ты добы-ычи не дождешься… Она думает – не успела выйти, а уже любовный треугольник сформировался. Ну ладно, будет вам роковая женщина. Просто уже все равно – кого играть. Завтра будет холодная комната, февраль, темное окно. А сегодня – пусть так. Пауза. Музыканты меняются. Можно поговорить. Только не понятно – с кем и о чем. Музыканты настраиваются. Противно. Много высоких частот. А теперь слишком много низких. И противно фонящий микрофон. Это – клуб средней руки, где играют тяжелую музыку. И поэтому – всем давно уже все равно – какой здесь аппарат. И работает ли он вообще. Начало. Это – интро. Как обычно в такой музыке- кто-то поливает по грифу гитары бесконечными тридцатьвторыми. И барабанщик тоже – этими тридцатьвторыми. Или я, автор этой книги, уже импровизирую. Да не помнит никто, что вообще там играло в качестве интро. И было  ли это интро вообще. На сцене появляется Человек. Как это принято называть – фронтмен. Ах-ах, фронтмен, с длинными черными волосами. Да еще и во фраке. И в рубашечке беленькой. Та-а-ак… (думает она) Вижу цель. Эй, мА-а-альчики, как я нравлюсь ва-ам?  Через минуту она спросит человека, держащего ее в металлических объятиях тоном роковой женщины:
- А кто-о-о это? (изящно показывая пальчиком на сцену)
- Это – мой друг.
- Друг? Отлично! А я могу с ним познакомиться?
- Конечно. После концерта мы подойдем в гримерку.
Ей все равно – тот или этот. Пусть еще один купит ей билет и пиво. Там ресурс, кажется, уже исчерпан. А если не исчерпан – пусть  тогда еще пива купит. Этот, предыдущий. А потом – следующий. Димедрол, добавленный в пиво, начал действовать. И уже вообще все фиолетово.
А у меня сегодня отменился урок вокальной техники по причине того, что у моей ученицы  - депрессия. Так что – отдыхаем. И пишем романтические истории.
Такие, например. Она просто делает шаг. Ночь под черными волосами. Щелчок – это за ней закрылись его объятия. И – полный фейерверк…
Нет, мы отвлеклись.
Диалог, вернее, одна только реплика.
- Наши интимные отношения произошли только в твоем сознании.
Занавес. И полный фейерверк.
Ну дальше-то кто писать будет романтическую историю? Ну сейчас, я быстро доскажу.
Димедрол, добавленный в пиво, начал действовать. Фронтмен делает одно неуловимое движение пальцами. А публика – шаг вперед. Еще одно движение пальцами – шаг публики уже назад. Она успевает подумать – наши методы!!! А как же теперь быть ? Это не цель вообще оказалось. Это – СВОЙ. А со своими так – нельзя. А как – не понятно. Эй, мА-а-альчики…

А не было этой истории. Вообще. Потому что – через много-много лет он скажет ей – что не помнит такого. Значит – ничего не было.
Да это ТЕБЯ не было во всей этой истории. А история – была. И я, автор этой книги – это официально подтверждаю.
Когда она рассказала ему эту историю, он спросил – а если бы телефон был отключен – звонок все равно был бы? Или нет?
Она ответила утвердительно. Звонок все равно был бы. Именно так просыпаются от звонка или смски на выключенный телефон. Пойми, что со мной случилась беда. Морзянка. Пульс.
А теперь вот такая история. Эта история точно была. Где-нибудь.  Она всю жизнь работала на одной работе. Носила одну и ту же прическу и макияж. И спала с одним и тем же мужчиной. А потом она умерла.
А тот один и тот же мужчина спал с ней рядом и видел только вихри и песчаные бури. Однажды он попытался ей изменить, и после невразумительной интимной сцены, заснул рядом с другой женщиной. И ему приснился сон. Той другой женщины. Она видела во сне хороводы мертвых девушек. Пустынные белые поля. Снег, бесконечный снег. Хороводы деревянных невест. И брошенные города…

Глава 31. В момент написания которой автор этой книги собирается поступать на режиссерский факультет. Поэтому глава содержит в себе три красивые сцены. И  - не поэтому – 4 сказки – про Тиля Уленшпигеля, морскую царевну, японских журавликов –оригами и чемодан с набросками.

А я, автор этой книги, зачем-то вознамерилась поступать на режиссерский факультет. Ну –какой из меня режиссер? Если меня даже кошка слушаться не хочет. А там – люди. И надо, чтобы им было интересно. А если мне даже самой с собой – неинтересно. Ну уж вознамерилась, так вознамерилась. И решила я так. В этой книге нет имен. Я не помню имен. Катастрофически не помню имен известных людей. Вот спросят у меня – а каких художников там, поэтов великих, режиссеров Вы знаете? А я им так и отвечу – в моей книге нет имен. Ну хорошо, скажут они, это в Вашей книге. А вообще? А я им отвечу, что кроме моего собственного творчества меня ничего не интересует. Могут спросить – а что Вы читали? А я что – помню? Последняя книга, которую я прочитала, еще летом, в Крыму – это «Колыбель для кошки». Курт Воннегут написал.  Мне кажется, что он – хороший писатель. Кто не верит мне на слово – может почитать. В Интернете или в библиотеку сходить, как в старые времена. И вот он, Курт Воннегут, написал там, что если Вы идете с кем-нибудь по его какому-нибудь поручению – это урок танцев, преподанный Вам самим Господом Богом. Ну, типа, так надо делать, пространство вариантов открывается еще больше. Вот, допустим, ты сидишь дома и – все равно ничего не делаешь. А тебе звонит кто-то и говорит – мне надо помочь отнести кресло, передвинуть кровать, вытереть пыль на потолке и сто двадцать пять раз вывести собаку. Нормальный человек в этой ситуации, конечно же – возмутился бы – почему я? А вот – ненормальный – согласился бы. Потому что – именно это – урок танцев, преподанный ему Господом Богом. Мало ли, что может произойти. И вот я, модный писатель, поступаю на режиссерский – почему? А потому что – друг мой один – тоже туда собрался. Но он-то – режиссер, серьезно готовится, книжки читает. И фамилии художников известных даже себе отдельной колоночкой выписал. А я-то нет. Сижу и пишу эту книгу. Может быть, по ней спектакль поставить? Потому что  - перформанс по ней уже был. Пусть будет теперь и спектакль. Актерам должно быть интересно. Для мальчиков мы позовем блондинок с большими бюстами. Или – брюнеток, с маленькими. Кому что нравится. А для девочек – кинозвезд и музыкантов разных с хайрами-гитарами. Или еще кого-нибудь. И будем вместо репетиций с утра до вечера мультфильмы показывать. Красивые. И кислоту бесплатно раздавать. Чтобы не скучно было смотреть. А потом, когда уже надо будет спектакль показывать – мы что-нибудь покажем. Ну что – мы на сцену, что ли, выйти не сможем?
Она видела такой сон. Помещение, похожее на больничную палату. Или дешевый гостиничный номер. Или палату в пионерском лагере. Бежевые стены, полумрак. Две кровати, скорее, не кровати, а койки. Койко-место, как говорили в советском союзе. На одном койкоместе кто-то спит. На другом спит она. Приходит какой-то человек и ложится рядом с ней. С этого момента постепенно начинается эротическая сцена. Она не открывает глаза. И ничего не говорит. Она знает, что спать можно с кем угодно. А вот разговаривать и смотреть – не с каждым. Она боится ошибки. Поэтому все происходит  - с закрытыми глазами и без единого слова…
Сны бывают разные. Одному человеку приснилось, что около его подъезда возник готический собор или что-то в этом роде. Он захотел показать этот собор другому человеку, но – когда, в этом сне они пришли туда, собора уже не было. И тогда тот человек, который видел этот собор – его нарисовал. Чтобы другой тоже посмотрел, как бывает.
Я бы тоже порисовала. Но – картина – дело хлопотное. Она требует материалов, места, времени. И так, чтобы никто не дергал. У меня не получаются картины. Например, сейчас один человек спит так, что я не могу из шкафа достать хорошую бумагу, чтобы не разбудить его. И плохую даже бумагу достать не могу, потому что она там же. Художник должен жить один. Никого в гости не приглашать. Чтобы рисовать не мешали. Или нет – приглашать в гости, но – только в качестве натуры. Сиди ровненько, голову чуть влево…
Картина, картина… А сюжет уже есть. Один, по крайней мере – точно. Она идет по проволоке. Внизу ничего нет. А что я могу нарисовать внизу? Если я не умею строить такую перспективу. Поэтому будем считать, что внизу ничего нет. Она идет по проволоке, внизу – ничего нет. Вообще ничего. Здесь заканчивается пустое пространство на картине. Она подходит к краю. Просто исчезнуть у края листа. Говорят, художники должны расписываться на своих полотнах. В уголочке ставить автограф и дату написания картины. А на обратной стороне писать свое фамилию-имя-отчество, название картины и дату ее изготовления. Да откуда я знаю, какое у моей картины название. Да и что такое – название картины? Типа, для тех, кто не понял, что нарисовано – это вот – дом, это – дерево, это – человек. В этой книге нет имен. И нет названий. Ужасно. У моих картин тоже нет названий. Им никогда не быть выставленными в картинной галерее. Ничего страшного. Когда дело дойдет до галереи, я им придумаю названия. Приблизительно такие. Картины, картины… А вот назову-ка я те работы, которые у меня здесь на стеночках в поле моего зрения висят. Женщина в оранжевом. Обнаженная с кошкой и собакой. Женщина в оранжевом – 2. Женщина в белом. (Постойте, кажется, это уже где-то было). Женщина в белом – 2, падающая. Кукла – 1. Кукла – 2. Морской пейзаж.
Очень информативно. Это не название, а мое язвительное замечание. И автограф – у края. Просто исчезнуть у края листа…
А тем временем – до моего, типа, поступления на режиссерский факультет осталось совсем немного. А я  - сижу тут, и пишу это замечательное произведение. И, причем, достаточно результативно. Художественная ценность данного произведения измеряется количеством страниц. За эти несколько дней я написала, сейчас посчитаю – семь страниц. Магическое число. Маловато, правда, художественной ценности на единицу времени. Ну что же – напишу еще. Слов в нашем языке – много. В если не хватит русских – будем использовать иностранные. Это же – модная книга. Вот вам три красивых сцены.
Красивая сцена 1.
Он – здесь вы должны себе представить красивого юношу – играет на флейте. А она – здесь вы должны себе представить красивую девушку – пускает бесконечные мыльные пузыри. Кто-то третий – здесь вы должны представить себе человека без лица – фотографирует.
В обычной жизни он больше всего на свете не любит, когда незнакомые женщины берут его за руку. А она – когда ее на улице называют «женщина». Вот вчера она даже – из-за того, что продавец назвал ее «женщина» - теплые колготки не купила.
А тому, кто все это фотографирует – вообще все фиолетово.
Красивая сцена 2, это сон такой был.
И, кажется, мы это уже описывали. Но – ничего. Повторение – мать учения.
Он и она стоят в окне. Это такое окно, где можно стоять на подоконнике только обнявшись. Город – Питер. Или Москва? Не важно. Этого не было. И никогда не будет. Потому что оба, кто видят этот сон, он и она, сейчас проснутся от звука озверевшей соседской дрели прямо в стену.
Красивая сцена 3.
Черная накидка с мехом. Это – натуральный мех. Потому что, когда он горит, кажется, что горят волосы. Степью горят волосы от поднесенной не вовремя зажигалки. Надев волшебную накидку – каждый обретает голос. Она стоит у рояля в черной накидке с мехом. Слезы стекают по лицу. Она никогда не будет петь.

А как я буду поступать? На режиссерский-то факультет. Там все ведь умные. А я – что? Я даже не знаю, как слово экспликация пишется. А-а-а, пра-а-авильно написала. Даже ворд не забраковал. Последняя книга, которую я читала – это была «Колыбель для кошки». Больше  я с этого момента не читала. А нет, вру. Я прочитала один абзац предисловия совы из книги про Тиля Уленшпигеля. Из чего поняла, что прозвище «уленшпигель» переводится по-разному, причем, совсем по разному. Но – суть не в этом. Одна певица сочинила песню по мотивам всей этой истории. А история такая. Я сама читала эту книгу давно, только в детстве. А песню слышала, хоть и недавно, но через такой плохой микрофон, что слов было не разобрать. Но – общий смысл всего происходящего такой.
Она любит его. А он – Тиль Уленшпигель. Это уже, архетип, кажется. И она его, ну в смысле – не архетип, а человека этого -  ждет. А он болтается где-то непонятно где. Это потом он революционером станет. А пока – он просто бродяга и бездельник. И вот в одном городе его решили за что-то казнить. Я не помню, за что, я говорю, что читала это произведение давно. Можете сами почитать, если интересны детали. А там, в этом городе был такой порядок. Если какая-нибудь девушка согласна выйти замуж за висельника – его отпускали. Она случайно оказалась на площади. И дала согласие выйти за него замуж.

А певица сочинила хорошую песню по мотивам этой истории. Но это – певица. А это – проза. Она – жена сталкера. Только в его зоне все время что-то глючит…

Соседи затеяли ремонт. Зато теперь можно настраивать от звуков дрели музыкальные инструменты.

История первая.
Ее детство было очень давно, тогда, когда еще был советский союз, мороженое по 20 копеек и газированная вода за три, с сиропом, из автомата. И пионерские лагеря. Каждое лето приходилось туда ездить. Ей это, разумеется, не нравилось. Однажды, в одном из лагерей, она заразилась кишечной инфекцией, и ее отправили в изолятор. На тот момент ей было 8 лет, и она уже читала про концлагеря. Место,  где собирают больных и умирающих – в концлагерях  и тюрьмах – называлось точно также. Как и в лагере, предназначенном для отдыха детей. ИЗОЛЯТОР. Она находится в изоляторе с подозрением на кишечное заболевание. И поэтому – к ней не пускают никого, даже родителей. Отец приходит ежедневно, и они разговаривают через окно. Однажды врачи закрыли окно так, что с ее стороны его невозможно было открыть. И тогда они вспомнили, что оба знают морзянку. Стук костяшек пальцев по холодному стеклу. Как в тюрьме. Ведь лучше стучать, и перестукиваться… Потом приехала мама. Маму, почему-то, пустили. Дочь сидела у окна и все время плакала. Для изолятора – это нормальная, видимо, ситуация. Мама привезла каких-то сладостей, но их отобрали – инфекционным больным нельзя. Мама спросила:
- Ты что-нибудь сейчас можешь читать?
- Не могу…
А на тумбочке рядом лежала книга с какими-то сказками. Мама наугад выбрала самую длинную и сказала:
- Начни читать эту сказку. Когда до конца прочтешь – ты выздоровеешь и тебя отсюда - выпустят.
Сказка была про морскую царевну. Через неделю сказка закончилась и она, в смысле – девочка, выздоровела. И была отпущена на свободу. После – когда она разбила в кровь коленки, локти и подбородок – она могла бы пойти в изолятор – чтобы ей там это все намазали зеленкой. Или йодом, что чуть приятнее. Но – не пошла. Сказка про морскую царевну бывает только один раз.

Другая, аналогичная история.
Про японскую девочку. И тысячу журавликов. Любой человек, кто жил в советском союзе, знал эту историю по песне. Японская девочка умирает от облучения, к ней приходит врач и говорит – если она сделает тысячу журавликов оригами, то она будет жить. А закончилось это все так:
Но девочка не выжила и вскоре умерла,
И тысячу журавликов не сделала она
Последний журавленочек упал из мертвых рук
И девочка не выжила, как многие вокруг…
Дополнения автора. Кто жил в советское время, помнят страшные опусы про пионеров-героев и партизан. Особенно красочно описывались сцены пыток в гестапо. Видимо, для того, чтобы показать, какие буржуи плохие. И в какое счастливое время мы живем. А мне было – страшно, и я эти сцены пропускала. И в кино, когда показывали такие сцены – отворачивалась и утыкалась в спинку кресла. До сих пор помню запах клеенки. Может быть, в этом дело? Что я сейчас сижу здесь, не хожу на дебильную работу, несмотря на безденежье, и пишу эту книгу… в ней никогда не будет сцен насилия…

Третья, аналогичная история.
Она видит сны. Однажды ей приснилась некая женщина. Которая ждет одного человека из длинного-предлинного путешествия. Кажется, что его уже давно нет в живых. Но она знает, что если она напишет ему тысячу писем, он вернется. Живой и невредимый.

Четвертая аналогичная история.
Одна известная художница рассказывала такой случай. Она стала учиться рисовать уже во взрослом возрасте у одного художника. Художник придерживался экстремальных методов обучения. Например, обычной была следующая ситуация. Они идут по улице, он вдруг достает из сумки планшет, бумагу и, допустим, пастель, и говорит – рисуй вот это. И, ладно еще – когда хорошая погода. Можно спокойно сесть на троттуарчик, присмотреться к натуре, понять, где точка схода, и где темные и светлые места. А если – дождь со всех сторон, ноги уже давно мокрые, он держит над ней зонт, но это не помогает. Капли попадают на работу, и так ничего не получается, так еще и то, что было удачно – размывается проклятым дождем. Она плачет – слезы тоже капают на несчастный листок. В конце концов, он забирает работу, и выставляет ее – прямо под самый дождь.
- Зачем ты это делаешь?
- А пусть все видят, что это дождь был…
Так вот, мы отвлеклись. Однажды он, художник, нашел на помойке чемодан и принес ей.
- Это тебе – для набросков. Когда он будет заполнен твоими набросками, ты научишься рисовать.

Глава 32. В которой автор спохватывается, что в его произведении нет юмора, срочно исправляется и обещает читателю, что впредь будет писать только про веселые какашки.
Про политику и секс. Очередное.
Про политику.
Скоро будут выборы. Одному человеку пришло заказное письмо с приглашением его на выборы. А он все равно – не пойдет. Невзирая на заказное письмо. И я тоже  - не пойду. Зачем делать выбор, если за тебя его уже давно сделали. Зачем делать напрасные действия? Зачем слова расточать?
Когда-то у меня была бабушка. У нее был от старости очень противный голос. И вот она, когда меня не было – подходила к телефону. И говорила страшным своим голосом:
- Кого надо?
Там, разумеется, не отвечали. Думали, что не туда попали. А она опять:
- Ну кого надо-то?
И вот однажды я не вытерпела и говорю:
- Бабушка, ты можешь подходить к телефону нормально?
- Что значит – нормально?
- Ну – не говорить «кого надо», а говорить, хотя бы -  «алло».
На что я и получаю замечательный ответ:
- Так зачем слова расточать?
Занавес.
А теперь – про секс. Нет, про секс – что писать.  Это, как про искусство – что писать-то про него, им заниматься надо. Поэтому, я напишу про эротические фантазии.
С одной девушкой произошла такая история. Это, что интересно – чистая правда. И вообще, все в этой книге – чистая правда.
Он и она – в огромном супермаркете. Очередь, кажется, опять какая-то распродажа. Налетай, подешевело. Перед ними стоят две гламурно одетых барышни и обсуждают подробности бурно проведенной ночи. Реплики типа «а он меня – прямо на столе» и еще что-то в этом духе. Важное уточнение – он псих. По крайней мере – она ему все время это говорит. А он – ее слова оправдывает, как может. И вот он в ответ на эти самые подробности жизни гламурных барышень – начинает орать что-то приблизительно такое.
- Да, да, девочки, давайте, рассказывайте, меня это возбуждает…
Произносится громко, с чувством и с максимальным количеством неприличных жестов.
Девочки оборачиваются и советуют ему тоже заняться сексом. Прямо здесь. В супермаркете. Он переспрашивает – с кем? С вами?
Они говорят, по-ма-а-асковски растягивая слова, примерно следующее:
- Вот ты пришел со сва-а-аей па-а-адругой, вот и знима-а-айся с не-е-ей.
Он вдруг вспоминает, что – пришел с подругой, поворачивается к ней и говорит ей:
  - Раздевайся!!!
 - Что – прямо здесь?!
- Да. Именно. Прямо здесь.
Он отходит от нее примерно на два метра. Она начинает медленно снимать с шеи бесконечный шарф. Это – бесконечная история. Шарф постепенно разматывается и падает на пол. Так будет все время и всегда. Посетители супермаркета, они же – невольные зрители – шарахаются от них, как от прокаженных.
А где же тут – спросите вы – секс? Эта глава обещала быть – про секс. А его-то, секса – нет. Ну и хорошо. Здесь секса нет.
Один очень известный писатель в своей книге описывает такую историю. Девушка-фотомодель, разумеется, очень красивая. Может быть, и не очень красивая – но – вписанная в стандарт. Девушка – фотомодель. Она – нарасхват. Все журналы хотят с ней сотрудничать. И мужчины – все как один – хотят. По сценарию – в нее стреляют из винтовки и сносят пол лица. Далее следует захватывающая психологическая байда. Про то, как плохо без красивого лица. Вы, наверняка, читали эту книгу. Ее написал модный писатель. А потом выясняется, что это она сама себе из винтовки в лицо выстрелила. Потому что ей, видите ли, надоело, что ее все время по внешности оценивают. И она потом, в конце книги решает стать художницей или писательницей. Чтобы люди вообще ее не видели. А что – этого нельзя было с целым лицом добиться?
Одной моей знакомой писательнице приснилось, что человек, влюбленный в нее – полоснул ее ножом по лицу. Остался огромный шрам. Она стоит перед зеркалом и примеряет большие темные очки. Ловит себя на мысли – не о том, как теперь жить с этим новым лицом. Нет. Она думает – вот личная жизнь не складывалась, даже когда лицо было нормальным. А сейчас – повод есть. С таким-то лицом…
А у другого, тоже известного писателя была такая реплика. Она, кажется, ревнует и спрашивает его:
 - Зачем ты говорил о НЕЙ – ТАК?
Случайная сцена. Он и Она. Да, все здесь случайно. Слишком долго, в рамках затянувшегося стоп-кадра. Мышеловка захлопнулась. Ее здесь не ждали. Да и там, собственно, – тоже… Там ей сделали предложение руки и сердца. От которого, разумеется, надо было отказаться. Точно также, как – в гостях, когда предлагают – а вот вы, может быть, хотите кофе? Из вежливости нужно отказаться. Нет, спасибо, я тороплюсь…
Я тороплюсь. А он идет с ней по улице и зачем-то говорит – то, что я сейчас с тобой – это ничего не значит. Я, говорит он, на самом деле, люблю другую женщину. И если она позовет меня – я к ней вернусь. Она слушает.
Вы, может быть, хотите кофе? Нет, спасибо, я тороплюсь…
Господи, кто же я в этой истории? Эрзац? Зачем ты при мне говорил о НЕЙ – ТАК? И как теперь отсюда выйти? Выход там же, где и вход. Для этого надо – выучить наизусть телефон одной женщины, написать двойную дипломную работу, стать примадонной андеграунда, перевести в другое измерение всех его друзей и отрастить длинные трехцветные волосы.
Через два с половиной года между ними состоится примерно такой диалог:
- Можно я, хотя бы, понесу твою гитару?
- Нет. Спасибо.
- Ну почему? Я же раньше все время носил ее.
- Нет. Спасибо. Игра окончена.
Вы, может быть, хотите кофе? Нет, спасибо, я тороплюсь…
В этой истории еще был человек, который тогда, давно сделал ей предложение. Руки и сердца. Да не нужны уже всякие субпродукты – сердца там, руки… Через два с половиной года, наливая в стакан что-то спиртное в стакан своему случайному собеседнику, он обмолвится, что все еще любит ее… А она…
- я люблю Вас.
- нет. спасибо. Я тороплюсь…
А я, автор этой книги, сейчас обращусь к самой себе. Потому что здесь больше никого нет. А если бы даже и был кто-либо, все равно – обратилась бы я к самой себе.
 - Может быть, Вы хотите кофе?
- Спасибо! Да! И, желательно – с овсяным печеньем. Торопиться мне больше некуда. Все жданки съедены, как говорила бабушка одного моего приятеля. А кофейку-то хочется…

А я вот посмотрела, как смотрится свечка, горящая в моем окне. Стояла на улице и смотрела. Красиво. Освещается вся кухня. И сразу хочется идти туда, на огонь. Домой. И, что интересно, эту свечку зажгла вовсе не я.
Первая картина. Она не любит интеллигентных разговоров. Ах, как это замечательно – искусство… Один человек пришел к ней в гости. Они смотрели канал Культура, пили водку и почти не разговаривали.
Много пил и столько же молчал.

Вторая картина. Она сидит у окна монитора. Здесь ее точно поймут. Так проще писать. Никому. Это письмо никогда никому не будет отправлено. Какой-то посторонний человек рядом смотрит программу о театре. Это – хорошо. Пусть растет. Просто, когда она писала самую драматическую часть письма – он смотрел известную юмористическую программу. А вот сейчас – о театре. Возможно, он станет известным режиссером. И никогда не подаст ей руки.
Третья картина. Если Вы меня не любите, не приходите больше. А если Вы меня любите – так тем более.

А вот в этом произведении что-то нет юмора. Его станет неинтересно читать. Вот например – есть всякие программы, в которых выступают юмористы. Вот мне не интересно их смотреть. Там мне ничего нового не рассказывают. А шутки юмора, я, видимо, не понимаю. А как я могу писать вам, уважаемые читатели – шутки юмора? Когда я их – не понимаю…  Поэтому – я пишу неинтересное произведение. В нем нет юмора.

Так что, давайте лучше поговорим о театре. И в каком ключе мы будем решать следующую сцену. В бытовом. Примерно вот так.
Я Вас люблю. И я Вас тоже. Ну – давайте теперь будем всю жизнь вместе.

Нет, это неинтересная ситуация. А какая – интересная? Устроить скандал, разойтись, пройти 40 городов и 40 дорог, нарисовать бессчетное количество картин, спеть все возможные песни. И написать километры никому не нужных строчек. Чтобы через 40 лет опять встретиться, устроить скандал и разойтись?
Это – тоже бытовой театр. И поэтому – тоже неинтересно.
Я пишу неинтересное произведение. Можете его не читать.


Всё!!! Мы будем жить теперь по-новому!!! Теперь здесь и больше нигде будет все  - модное, смешное и интересное. Правда, я пока еще не знаю, что будет. Но – мы еще не приехали. А то один человек тут мне сказал, что мое произведении – УГ, что в переводе с молодежного сленга означает – унылое говно. Виноват, исправлюсь, буду создавать теперь только веселые какашки. Вы, уважаемые читатели, все еще не верите, КАК это великое произведение, содержащее столько  философского смысла, остроты психологических переживаний, трагизма, эзотеризма, детерминизма, трюизма, экзорцизма, сюрреализма, суприматизма и кубизма – можно было назвать унылым говном? А вот так. Для достоверности – приведем диалог в интернете.
У нас же как –все не очень приятное общение переносится в онлайн режим. Потому что – в оффлайне, то есть – фейс-ту-фейс, тет-а-тет или еще как там называется личная встреча, если Вы уж сказали кому-нибудь что-нибудь неприятное – можете получить по этому самому фейсу. Или – тету. А интернет чем удобен – можно как угодно обзываться и хамить, пока оппонент до Вас доедет с целью разборки, десять раз остынет и бить – передумает. Но – поскольку из дома он все-таки вышел, он может приехать к Вам с бутылкой шампанского или, допустим, коньяка. Или просто так подарит Вам букет цветов. Или пачку купюр какого-нибудь хорошего достоинства.
Так вот, я обещала привести диалог, состоявшийся в интернете. Как всегда, в этой книге все происходит без имен. Поскольку – ситуация, возможно не единичная, и образ, возможно – собирательный. Вместо имен собеседников автор этой книги, то есть я, употребляю слова «дорогая» и «дорогой» - для анонимности, комичности и неугэшности. И еще – с целью  - показать, что персонажи друг к другу относятся хорошо и просто так иногда шутят.
 - Дорогая, можно задать провокативный вопрос? А зачем ваще ты всё это выкладываешь?

 - Дорогой, а можно - вопросом на вопрос? а зачем ваще ТЫ - выкладываешь всё ТО?
 
- Дорогая, ну, лично я выкладываю, чтобы люди читали/слушали и т.п., причём выкладываю по преимуществу то, что у меня получается ХОРОШО (чтобы перед слушателями/читателями, а главное - перед собой не особо позориться))
касаемо твоей битнической прозы - ты и сама прекрасно знаешь, что твоя проза (по крайней мере, в том виде, в каком ты её выкладываешь - т.е. просто текст) - это даже не говно, а просто ничто, с претензиями, правда, на что-то типа художественное и со всевозможными защитными механизмами типа "постмодернизм", "модная пейсательница" etc. я совсем не хочу тебя обижать и говорить, скажем, об отсутствии у тебя навыков, таланта и ума, тем более, что лично я считаю, что всё это у тебя есть. просто роман - не твой жанр, в нём нет сцены, на которой ты бы блистала :)
однако не так давно я слышал, как ты, в рамках радиопередачи, читала эти свои тексты, - и вот это было хорошо: "ничто" сразу наполнялось твоими яркими и характерными интонациями, текст становился наполненным смыслом и даже некой "художественностью" (в хорошем смысле этого слова)).
так вот, может быть, тебе, вместо того, чтобы выкладывать в инет УГ-шные тексты, выкладывать их же, но в аудиоформате? мне кажется, будет круто.

- Дорогой, и еще я выкладываю эти тексты специально - для того, чтобы филологи не комплексовали и могли писать спокойно обо всем, в рифму и не в рифму. и не чувствовали свою вторичность и беспомощность. как тебе этот вариант?

 - Дорогая, ну что ж, раз так, то молодец! филологи тебя не забудут!:) и за особые филологические заслуги пришлют тебе медаль, сделанную из чего-нить филологического
 - Дорогой, о, присылайте. а то у нас очень мало всего филологического))
 - Дорогая, и пришлём!! только из чего бы...из бумаги - как-то..недолговечно что ли...разве что, откопать кость какого-нить великого писателя. берцовую. или череп, например...))
подумал было сначала о говне (здесь следует фамилия известного модного молодежного писателя начала 21 века) или менструальных выделениях (здесь следует фамилия какой-то дамы, судя по всему – тоже известной и модной деятельницы искусства начала 21 века)...но, по-моему, кость откопать всё-таки проще)))
- Дорогой, да ты - образованный мальчик))
 - Дорогая, ага, культурный мальчик из порядочной семьи)) (В этой строчке использована цитата из творчества одного автора конца 20 – начала 21 века. (прим. авт))

Нет, ну медаль из говна – это еще ладно. Я себе еще это представляю. Даже в детском стихотворении было отражено – «Немец думал, что война, сделал пушку из говна». А как из менструальных выделений медаль сделать? Из тампонов, что ли, как из папье-маше?

Ну ладно, эта тема больше мне не интересна. Поговорим о чем-нибудь другом. Вот зима наступила. Автор книги сидит в теплых носках и печатает все это. Предыдущий компьютер сломался окончательно и отказывается выходить в интернет. А без интернета сейчас нельзя. Новый компьютер собран, как минимум, из четырех разных, и, как видите – работает. Монитор старомодный, как раз такой, на котором я две дипломные работы себе написала. И еще несколько – другим людям. Ностальгия даже охватывает слегка. Перед глазами все плыве-е-ет. Вечереет. Через два часа я пойду в гости, давно не виделись, мне дадут молоко и ноты для скрипки. Говорят, родители детей, которые учатся играть на скрипке – герои. Охотно верю. Когда я училась играть на скрипке, не в детстве, а уже в 25 лет, человек, находившийся со мной в одном пространстве во время разучивания мною гаммы соль-мажор, даже отвлекся от очень интересной для него книги. И сказал, что это мешает ему читать. Этот человек отличался тем, что читал везде и при любых обстоятельствах. И ничто и никогда ему не мешало. А вот моя игра на скрипке была действительно в тот момент очень неблагозвучной. Правда, я не знаю, какой она может оказаться на данный момент. Кажется, лучше не пробовать, а писать вот это. Хоть оно, может быть – тоже не очень благозвучно, но – по крайней мере – пока тихо.
Только что мне пришла смска. В какой-то момент жизни я себе взяла за правило – если я чем-нибудь занимаюсь, я не отвечаю на звонки, смски, вопросы, пока процесс не закончится. Потому что – так всю жизнь человек живет и отвечает на – звонки, смски, вопросы. А потом  - обвиняет всех окружающих, что из-за них у него жизнь не удалась. Вот сейчас, только что – кто-то прислал мне смску, я сижу печатаю все это и думаю – посмотреть ее, или не посмотреть. Вот пойду и посмотрю, потому что если все время об этом думать – ничего нормальное написать нельзя. В общем, если у меня это произведение получается плохо, во всем виноваты ЛЮДИ.
А смска была такого содержания. Мы вынуждены опустить называние города и кафе.
«В городе Н. есть кафе Н.»

Глава 33. Мистическая. Потому что имеет мистический номер. И поэтому все, что в ней хорошее – обязательно сбудется. А все плохое – обязательно нет.

Про политику и секс. Сказочное.
В тридевятом царстве, тридесятом государстве устроили выборы царя. Ну позвали всех. Выбирайте, говорят, царя. А что выбирать-то его, царя? – народ говорит. Царь у нас один. Из кого выбирать? Ну вот ЕГО и выбирайте.
В другом государстве. Устроили выборы. На них вообще никто не пришел. А зачем? Царь-то у нас – один. И тот – В ГОЛОВЕ.
А в еще каком-то государстве аж митинг устроили, и не один. Мол – выборы несправедливые. И все вышли на баррикады. С пиками и вилами.
Или не вышли, а это все интернет придумал.
Диалог:
 - У нас в стране на митинг пришло 6 000 человек!
 - Ну и что? У нас в стране на гей-парад пришло полтора миллиона.
Занавес.

А сейчас автор этой книги болеет. Греет ноги в теплых носках и пьет перцовку. От перцовки становится сначала хорошо, а потом трещит голова. Так всегда – сначала – хорошо, а потом трещит голова. Вот говорят все – сквозняк, сквозняк. Автор этой книги любит сквозняк. Не сквозняк, а свежий воздух. Воздуха, воздуха!!!
Нет сил даже иронизировать. У автора этого произведения нет чувства юмора. Есть только ирония. На поражение.
 Она говорит, что у нее нет чувства юмора. Некоторые молодые люди в ее присутствии пытаются шутить. Говорят, интроверты отличаются от экстравертов физиологически. У них по-разному устроены какие-то проводящие пути в мозгу. Я не берусь точно сказать. Если хотите – почитайте википедию. Она не читает википедию. А зря. Некоторые экстраверты читают википедию для того, чтобы потом поддерживать салонные разговоры и искать партнеров. Она не поддерживает салонные разговоры. Ей не нравятся экстраверты. У нее нет чувства юмора.
Зато в ее кухне появилась свечка. Темно-фиолетовая.  Может быть, в этом дело?
Я не могу выложить свои картины в интернет. Меня это бесит. Поэтому буду выкладывать свои тексты. Пусть они плохие и унылые, как говно. Хотя, картины, может быть, тоже не из лучших.

А вот отрывок из дневника  одной одинокой женщины.
…Что же получается – что я – пишу музыку, рисую, танцую только для того, чтобы не так сквозило от пустого места, предназначенного для человека, которого я люблю? Ну, пусть так. А то если не так – то вообще в петлю. Пока я еще не умею по-другому.
А человек, которого я люблю как-то сказал, что у меня нет сердца. «Здесь девы, холодные сердцем живут под сенью великой Гилеи…» Напоминает это мне сцену из моего детства, когда мы с мамой пошли на далекую детскую площадку в лесу. И никаких игрушек с собой не взяли. Мне нужно было собрать зачем-то кучу песка. И я попросила девочку дать мне лопату. Она отказалась. Я объяснила, что ненадолго, и попросила еще раз. И она опять отказалась. Я плюнула, нашла какую-то палку и стала ею сгребать песок к центру. Девочка ко мне подходит и , как мне показалось – издеваясь – спрашивает – солнышко рисуешь? А я опять про лопату, что мне нужно было песок сгрести. И начала у нее лопату отнимать. Тут нас родители и разняли.
Человек, которого я люблю, говорит, что у меня нет сердца. Как будто – издеваясь.
Да хрен с ней, с этой кучей песка. Я солнышко рисую. Рисую и буду рисовать.
А вот еще один отрывок из дневника одинокой женщины. Другой или той же самой. Все одинокие женщины – это, на самом деле  - одна. Только лица у нее разные, что иногда сбивает с толку.

… Уехать, уехать, уехать… держать дистанцию… а хочется просто обнять… я никогда, никогда тебе об этом не скажу… и не уезжать никуда больше… просто сидеть и рассказывать сны… говорить одновременно, чтобы не тратить время…вот ты будешь кормить мою черную кошку в моем доме – и вроде как  - со мной…это нечестно – кошка тут не при чем, ее просто нужно, чтобы кто-то кормил…я никогда тебе об этом не скажу… надо уважать другого – меня так учили… кошка здесь не при чем, вообще… дышать одним воздухом, Ява своевременная… а потом – провал… я знаю, я уверена, что это повторится, обязательно, сны, чай, сигареты, тепло, тепло… чтоб в клетке моей запертой комнаты не так мерзли мои тонкие пальцы… я хочу, чтобы так было вечно… я тебе никогда об этом не скажу… одно дыхание… Ява своевременная… и дым в потолок – тоже синхронно, вместе… кажется, можно не разговаривать…я все равно тебе никогда ничего не скажу… через два часа я выйду и пойду по снегу… от тебя… опять Питер…только ты жди меня, ладно? А то вдруг что там… не оставляй меня…не оставляй…я никогда тебе об этом не скажу… гречка в кастрюле, ее можно, можно «дежурные» макароны – в шкафу, яйца, которые я не ем – тоже можно, тем более – еда пропадает… а кошке – 3 пакета корма если не хватит, вот денег 50 рублей… через два часа я встану и пойду по снегу… от тебя… только ты жди меня, ладно?... дым в потолок… одно дыхание… Ява своевременная… я никогда тебе об этом не скажу… гречка… макароны… кофе и сигареты… ах, нет – еще перчатки, другие, мне не подходят, велики – это тебе…надо уважать чувства другого – нас так учили… чтоб в клетке моей запертой комнаты не так мерзли мои тонкие пальцы… через два часа я встану и пойду по снегу… опять в Питер… только ты жди меня, ладно? … кажется, у меня никого, кроме тебя – нет… но – почему должен кто-то быть – одни мы рождаемся, одни умираем… только ты жди меня все равно, ладно? … а то вдруг там – что… это тоже нечестно… может быть – ничего не будет, со мной ничего не случится, или случится – но уже не потому, что ты меня не ждешь… а просто так… ну тогда жди меня, если хочешь, а не хочешь – не жди… но – лучше жди – тогда уже точно, точно со мной ничего и никогда… а еще я в квартире убралась, кажется, так лучше… я никогда перед отъездом не убиралась в квартире, всегда после… ну пусть так будет-  хоть посмотреть приятно… через два часа я встану и пойду по снегу… а хочется – просто обнять и никуда и никогда больше…
Один день из жизни маленькой сумасшедшей девочки.
Утром она, видимо, проснулась. Дальше провал. И вот она едет в метро. А в метро – противно. Люди кругом и воняет чем-то. Я могла бы написать вместо «воняет» -  «пахнет», потому что я – интеллигентный автор, но – не могу. Потому что так не пахнет. Она достает планшет и делает наброски с людей. Потому что один художник ей сказал – когда будет у тебя чемодан набросков, тогда и научишься рисовать.  Чемодан исправно пополняется. В ушах плейер с чем-то громким. Мы не можем разобрать за шумом метро. Она рисует первого попавшегося человека. Всего 20 или 30 секунд. Он подходит и вырывает набросок из рук. Она не слышит, что он говорит. Он садится на прежнее место, а она рисует на него карикатуру. Через несколько остановок он встанет, а она быстро сунет ему в руки листок. Или испугается? И листок останется у нее. Она приезжает на нужную станцию. Звонит человеку, с которым она условилась встретиться. Выясняет, что перепутала число. Улицу, город и век… И больше ждать не обязательно. Пытается зайти в гости, а там никого. Звонит – никого. Пьет дешевый чай и рисует вид из окна кафе. Одинаковые серые дома старого спального района. Девяностые не вернутся никогда?
Диалог:
-  Девушка, а Вы можете меня нарисовать?
 -  А что – надо?

Художник творит реальность. Один художник решил, что нужно будет нарисовать все то, чего у него нет. И нарисовал. И оно получилось такое, точь-в точь, как настоящее. И он решил – зачем мне это надо – жить в мире, в котором, во-первых -  ничего нет. А во-вторых – то, что есть – никуда не годится. И изменить его нельзя. И ушел в свой мир – нарисованный.
Однажды он решил нарисовать себе нового Себя. А потом передумал -  решил слепить из папье-маше. Наготовил папье-маше, чтобы не только на Себя хватило. А и на Других. Слепил он Себя, устал очень, пока лепил, лег на подушку. Думает – подправить надо, когда подсохнет. Вот посплю минут двадцать. Так и уснул…
А другой художник решил – ну какой новый год без елки? А где эту елку – взять? Купить на елочном базаре – не на что. В лесу срубить – жалко, живая все-таки. Да и ставить ее некуда, а если втиснуть как-нибудь - иголки от нее потом убирать. Решил нарисовать. Вышла елочка на славу – на оранжевом фоне фиолетовая, да монетками обклеенная вместо фонариков да игрушек. Это – чтобы деньги водились.
А одна художница поступила однажды вот как. Взяла листок бумаги, а бумага ей и говорит – рисуй, что  видишь. Другая бы – бросила, мало ли что. А эта – нет, интересно ведь, что бумага подсказывает. Нарисовала она вот что. Картины пересказывать – тупо, это я знаю, поэтому никогда не пересказывала до этого. А сейчас – надо, ситуация требует.  Попробую. Представьте вот - закат, мост, на мосту – двое. Он и Она, разумеется. Все в стилистике данного произведения. Она – ну точно – Она, сама художница. Только красивее в десять раз. Хотя, она и так ничего. А Он – вот неизвестно кто. И лицо нечетко прорисовано. Прошло три дня. Она отправилась в гости или еще куда, и встретила там его – ну того, кого нарисовала. Сидит, и смотрит на него, не отрываясь. А он подходит и спрашивает – девушка, что Вы на меня так смотрите? Да понимаете, я сверяю, кажется, я Вас три дня назад случайно нарисовала. И если это Вы – тогда пойдемте со мной коньяк пить…




Только что ворд закрылся и сожрал кусок моего замечательного произведения. Перепечатаю его заново. Если это произойдет еще раз – то, значит, об этом писать не надо. А если не произойдет…
Написано было примерно следующее.
Я, автор этой книги, не возвращалась к ней – два или три месяца. За это время  - два или три раза ломался компьютер. И я, хрупкая женщина, возила его на своем горбу чинить. Она никогда не попросит помощи. Финская ведьма. Дура. И я тоже не попрошу. Поднять компьютер могу. Починить – нет. Поэтому… Еще я завела бумажный дневник. Потому что в результате всего погибла самая трагическая часть  напечатанного дневника. Да и пусть. Гори все огнем!!! Больше ничего нет!!! Забыла, забыла – во время этой холодной зимы я запретила одному человеку появляться в моих снах. А он все равно там появился. Чур меня, чур… и еще я научилась игнорировать звонки моей честной мамы. Жить стало лучше, жить стало веселее!!!
А что Она? За это время она научилась находить белые цветы. А дело было так. Однажды утром она решила – запретить себе все время думать о нем. С завтрашнего утра.  И нажала кнопочку delete.  С утра было трудно. Ведь она привыкла думать о нем. Во время утреннего кофе. Нет, сегодня будет просто кофе. Я ведь нажала кнопочку delete. Аннушка уже разлила подсолнечное масло. И Вас больше здесь не будет. Я СПЕЦИАЛЬНО пойду там, где мы с Вами ходили вместе -  и не буду думать о Вас. Смотрите – получается!!! Смотрите, я уже умею жить без Вас. И что Вы мне на это скажете? Через минуту она обернется и увидит оставленный кем-то букет белых роз. Она успеет подумать – это – мне, и возьмет. Через час она будет ехать в метро, встретит приятеля. Диалог:
- Откуда веник?
- С помойки, разумеется.
- А зачем?
-Для перформансов.
Спасибо Вам за цветы. Но я, то есть она – уже нажала кнопочку delete. Аннушка уже разлила подсолнечное масло, и Вас больше не будет.
А Он? Что сделал  за это время Он? Он только что получил гран-при. Через четыре дня он погибнет при невыясненных обстоятельствах. А она получит сообщение от абсолютно чужой женщины о его смерти. Она не пойдет прощаться – даже к собственному отцу она не ходила, хотела, чтобы он живой был. Всегда. И здесь также. Абсолютно чужая взрослая женщина назовет ее дурой. А она молча согласится. Она не пойдет прощаться. Финская ведьма. Дура. Здесь не скажешь, как живому – ну ладно, до вечера. Да и странно как-то.
А через две недели она увидит его во сне. По сценарию – у них роман. Но она знает, что его больше нет в живых…
Нет, в этой книге никто не умирает. Все было понарошку. Я верну Вас, и вы выиграете все гран-при на свете. Она позовет Вас участвовать в перформансе на крыше, где надо будет стоять в золотой маске. А Ваша жена – красивая белая женщина – будет очень сердиться. Вы отправите записку ей, нет, не жене, другой, которая Вас в перформанс позвала. О том, что любите ее всю жизнь. А она – сумасшедшая певица – перешлет записку красивой белой женщине – Вашей жене. Ей будет приятно. Она подумает, что записка адресована ей. Ведь она, записка – из этой книги. А здесь нет имен. И все вернется на свои места.

Я тут в Интернете наткнулась на обсуждение того, какой должна быть девушка. Один оппонент утверждает, что он старомоден. И его девушка должна быть хорошей. Не ругаться матом – потому что матом ругаются бабы. И принадлежать только ему.  А другой оппонент утверждает обратное. Что  - ничего страшного, что матом. И гулять тоже можно – а иначе это собственничество. И с правильной девушкой в постели неинтересно. Разумеется, дискутировали не два человека, а многое множество. Первый и второй оппонент – это собирательное мнение многих. Что интересно – первое мнение – выражали, как правило, мужчины. А второе – как правило – женщины.

А я вот употребляю в этой книге матерные слова. Я не «хорошая девушка», есличо. Скучно.
 
Зарисовочка.
Она уже видит, как идет по искрящемуся под ногами снегу, на ней привычная цветная куртка, дурацкая шапка, на ногах вечно скользящие сапоги. Сейчас, сейчас это будет. А пока – головная боль, кто-то лежит рядом, кажется, с этим человеком что-то было, черт с ним, не хочу разбираться, ничего не помню, значит, ничего не было, крестик потерялся, плохо, при попытке встать кружится голова. Но она уже видит, как идет по искрящемуся снегу. Цветная куртка. Видит со стороны – значит, так и будет. Через пять минут она встанет, попросит ножницы, чтобы остричь сломанный ноготь. Кружится голова, перед глазами зеленые пятна. Надеть привычную цветную куртку, дурацкую шапку, скользящие сапоги. Трудно. Кажется, будет обморок. Не делать резких движений. Не пытаться ничего объяснять. Никому.

А еще за это время я посмотрела фильм, который не видела с самого детства. Про ядерную катастрофу. Фильм заканчивается тем, что дети в костюмах химзащиты, идут, держась за руки по заснеженной мертвой земле. Ибо, пока вы в пути, у вас есть надежда. Вот откуда – заснеженные белые поля, бесконечные зимние дороги. Все мы родом из детства.
Писать письмо – это как долгий путь. Разведчики, уходя на задание, пишут письма родным и близким. Ибо, пока вы в пути, у вас есть надежда.

Про политику давно не было. И про секс. И про искусство. Так нельзя. Это же модная книга.
Один человек сказал, что моя книга – говно. И мне надо блистать на сцене, а не писать какую-то хрень. Хорошо, я  похудею, оголю сиськи и пойду где-нибудь блистать. Вот только потеплеет. Это про искусство было.
А вот еще про искусство.
Одна артистка сыграла свою смерть. По сценарию, артистка умирала от отравления. После этой сцены она поела в столовой винегрет. Извините за гастрономические подробности, но это важно. Пришла домой и чуть было правда не умерла от отравления. Винегрет тут не при чем, это я вам точно говорю.
Другая артистка сыграла на сцене полупьяную избитую до крови женщину. В процессе перформанса она сидела на бетонном полу в пьяно-развратной позе и покачивала ленточкой цвета краплак. На следующий день у артистки случилось кровотечение. Прекратилось оно также внезапно, как и началось.
Так что – осторожнее. Мишка, сшей себе свою смерть…
И про политику.
Сейчас будут очередные выборы. Я не пойду. Все равно мой бюллетень заполнят, как надо и отдадут - куда надо. Но – я, автор этой книги, декларирую. Я против несправедливых выборов. Поэтому в них не участвую. И все мои герои должны быть против несправедливых выборов. В первую очередь – Он и Она. Как главные герои.
- Хорошо, говорит Она,  - пусть Он тогда у Вас уже окончательно из мертвых воскреснет, я вместо кнопочки delete нажму reset, и мы с ним тогда пойдем на выборы, имитируя счастливую семейную пару.
 -  Вы пойдете на выборы – и что? – спрашиваю я.
 -  И то! У нас же паспортов нет, мы же вымышленные. А там без паспортов нельзя. Или вы нам дадите один на двоих паспорт, тогда мы проголосуем. А то мы еще этого никогда не делали. А если не дадите – мы все равно туда пойдем, там пирожки дешевые мягкие продаются в буфете. Мы хоть и вымышленные, но – кушать-то нам надо. И Вам принесем, если Вы хотите.
А теперь про секс. Про него писать не нужно, им надо заниматься. Как им заниматься, наверное, знает каждый. А если не знает – Интернет поможет вам.
А у меня – обеденный перерыв.

Глава 34. Про похмелье, дурацкие вопросы, шанс встретить возлюбленного и про то, как кого назвали и зачем. И еще в этой главе есть три истории – романтическая, детективная и историческая – это, чтобы несколько разнообразить повествование.
Ее безумная мать на время забыла о том, какие у нее бо-о-оли, и решила выдать свою дочь замуж. Хоть за кого-нибудь. И спрашивает дочь – есть ли у тебя какие-нибудь знакомые? А дочь, ничтоже сумняшеся, пришла к ней в гости в изрядном подпитии, да не одна, а с самым сумасшедшим из своих знакомых. Тоже, впрочем, пьяным. Мы еще не знаем результат этого действия, но предполагаем, что результат будет хорош.

Она запретила себе думать об одном человеке.  Она запретила себе думать.  Она запретила себе думать, перестала думать и написала этому человеку письмо. Разведчики, уходя на задание, пишут письма родным и близким. Какая разница. Теперь уже – все равно.
А в письме была какая-то бытовая ерунда. Ну не будет же она писать абсолютно постороннему человеку, о котором она даже и не думает, что любит его. Любит, вопреки всему. И какая разница, ОТВЕТИТ он ей тем же? Конечно же, нет. Потому что Он – вымышленный. И Она – тоже.

Я, автор этой книги, нахожусь в состоянии тяжелейшего похмелья. И пишу вот это все. Оно получится, наверное, плохое. Потому что в голове нет ни одной мысли. Интересно, уважаемые читатели, какие истории вы больше всего любите. Романтические? А может быть – детективные. Чтобы до конца книги не было понятно, кто там кого убил или убьет. И зачем. Или, может быть – исторические. Что там было *** знает в каком веке.
Вот три истории. Романтическая, детективная и историческая.
История 1. Романтическая.
Она любила его. А он любил ее. Или не любил ее. А любил другую. Тоже ее. Чорт, так в этой книге нельзя. У персонажей нет имен, и они все сливаются в один. С другой стороны, это вообще хорошо, что кто-то кого-то вообще любил. Было бы круто, если бы все люди, каждый живущий на свете человек, кого-то любил. Просто, не требуя ничего взамен, не торгуясь, как на рынке. Я тебя люблю ТАК, прямо на все сто рублей. А ты меня любишь всего на семьдесят четыре рубля. ****ь бессовестная.
История 2. Детективная.
Она рисовала картины и подписывала их фамилией своей покойной бабушки. А потом прославилась и уехала взаграницу. Вопрос-  кто была ее покойная бабушка? И какая у нее была фамилия? И так до конца книги. Но не этой. Потому что из ЭТОЙ книги вы ничего  не узнаете. Здесь ведь нельзя называть фамилии.
История 3. Историческая.
Давным-давно на свете жили динозавры. А потом они вымерли. А были на самом деле динозавры? Были. Потому что это – исторический факт. Доказать невозможно. Но – они были. Иначе истории не получится. А вымерли ли на самом деле динозавры? Вымерли. Потому что сейчас их нет. Ну, по крайней мере, никто не видел. А может быть и  видел псих какой-нибудь. В состоянии наркотического или алкогольного опьянения. Ведь допиваются люди до  зеленых чертей. А некоторые вот до  динозавров. Нет. Зеленых чертей нет. И чертей вообще нет. И динозавров тоже нет. Хотите, выйдите на улицу и спросите у первого встречного.

А я, автор этой книги, продолжаю испытывать тяжелейшее похмелье. И сейчас пойду гулять. Говорят, свежий воздух очень полезен. Я бы, конечно, чтобы не просто так гулять, походила бы и поспрашивала людей на улице – есть ли динозавры. Книге ведь нужен материал. Кабы вы знали, из какого сора… Но я боюсь. Люди-то никого не любят. И не любят, когда им задают дурацкие вопросы. А какие вопросы считаются дурацкими? Думаю, что те, которые не имеют практической пользы. А вот, например, вопрос – сколько сейчас времени – несет какую-нибудь практическую пользу? Что, если человек узнает, сколько времени сейчас, это изменит его жизнь или мир вообще – к лучшему?

Один человек вчера рассказал мне одну историю. Эта одна история была в одном фильме. Который я еще не смотрела. Но – обязательно посмотрю. Дело было так. Одна женщина стелила постель на двоих. Каждый вечер. Она ждала своего возлюбленного. Но возлюбленного не было. Каждый вечер она говорила -  сегодня я использовала еще один шанс встретить возлюбленного. Когда количество использованных шансов достигнет критической массы, возлюбленный явится. Хорошая история. Жаль, не я ее придумала, и она не войдет в мою книгу.
Все в этой книге – чистая правда.
А результат был таким. Ее безумная мать была возмущена появлением психа в своем доме, и в качестве жениха он был забракован. Значит, не все потеряно, подумала Она. Значит, мать ее, все-таки, любит…

А вот еще одна история. Он и она едут по трассе. Вернее, идут по трассе. Я употребляю слово «идут» вовсе не потому, что истинные стопщики не «ездят» по трассе, а «идут» или «ходят». Точно также, как моряки «ходят» в море, а «плавает» - говно. Они именно Шли по трассе. Потому что было холодно и не было машин. Вернее были – со свистом проезжали мимо.
- А почему тебя так назвали? В честь кого-то?
- Ну да, в честь. Какого-то летчика-испытателя, которого любила моя тетка. Он разбился при выполнении задания.
 - А меня зовут так же, как  бабушку. В детстве мы с мамой ходили на ее могилу, а там – мои фамилия и имя написаны.  Прямо как у одного известного художника.
 - Значит, ты тоже станешь известным художником.
- А ты – летчиком испытателем, значит?
 
Глава 35. Где автор решает, что ему надо писать другую книгу. Так как другую книгу он писать не может, а может только эту – он пишет другую часть этой книги. Вторую.
Итак, другая часть книги. Вторая.
Про любовника, трассу Москва-Киев и мытье рук.
Почему я, автор этой книги, решила начать другую часть именно сейчас. Потому что она будет другая. Совсем другая. Потому что нельзя войти в одну и ту же реку. А нас, собственно, туда и не звали, в одну и ту же реку.
Правила останутся такими же. У персонажей не будет имен – чтобы никто не обижался, во-первых. И, во-вторых, это сделано, чтобы автор не имел возможности перепутать какое-нибудь известное имя. Кроме главы про политику и секс, будет введена глава о современном искусстве. И еще – чрезвычайное положение. После 0 часов на страницах этой книги нельзя будет появляться голым. И больше не будет ни одной сентиментальной истории, надоели розовые сопли. Это – серьезная книга, в конце концов-то. И еще будут введены перерывы на еду. Не только у автора этой книги, но и у персонажей. И еще мы будем рассказывать иногда про какие-нибудь девиации. Про гомосексуализм там, или про онанизм. Хотя нет, не будем. Какие же это девиации…
В общем, книга с этого момента будет другая. Потому что автор этой книги давно за нее не садился. И забыл вообще, как это – писать книгу. Но зато – автор этой книги ее добросовестно пересказывал. Так как автор этой книги женщина, она пересказывала ее своему любовнику, в тайне надеясь, что он что-нибудь про нее поймет. И здесь два варианта – или будет к ней нормально относиться, или свалит. Она пересказывает ему эпизод про то, как он и она любить учились. Не помните, дорогие читатели? А вы любить умеете, кстати? Я вот, кажется, нет. А по сценарию они становятся спиной к спине – стоя спиной к спине врать нельзя. И расходятся, куда глаза глядят. А земля круглая, и они, даже расходясь в разные стороны, все равно идут навстречу друг другу. Да, точно, как до меня сразу не дошло!!! Я, автор этой книги – замшелая старая дева, которая без ума от одного немца. Имеется в виду Альцгеймер, разумеется. Имя Альцгеймера стало нарицательным, и поэтому может быть на страницах этой книги. Любить – это вот как. Расходиться в разные стороны, и все равно идти навстречу друг другу. И так всю жизнь…

А, вот что, я начала про любовника. Любовник, любовник… Открываем шкаф, а там скелет. Не-е-ет, любовник был живой и говорил. Правда, фигню какую-то иногда. Но трахался хорошо. Поэтому его и держали при себе какое-то время. Прослушал он эту романтическую историю, а автор этой книги рассказывала проникновенно так, вот мол, они учились любить, страдали и так далее…
а он в ответ – может быть, лучше бы они просто потрахались.

 Ну что еще на это скажешь? Ну да, да, давайте все трахаться, как неандертальцы. Тогда такие книги будут не нужны, все будут заняты. Да никакие книги будут не нужны.
А вот сейчас пришлось перерыв сделать. Я не трахаться иду, нет. Просто один человек мне прилепил на стекло этикетку от пива. Меня это так возмутило, что я даже сделала перерыв на то, чтобы ее содрать.
Зачем я пишу эту книгу? Возможно, она плохая. Так никто же не знает, какая она получится – хорошая или плохая. Вот мне, автору этой книги, сейчас нужно идти и убираться в квартире. Потому что завтра приедут какие-то люди, чтобы ее снимать. А я сойду с ума и пойду по дорогам.
А сейчас, в данный момент, я намереваюсь выпить пива. Благо, мне его оставили, такое холодненькое, в зелененькой баночке, няма-няма.
Хочется спать.
Она видит сны.
Она едет по трассе. Бескрайнее поле, залитое солнцем, и, разумеется, дорога. Она, кажется, заблудилась, и едет не туда. Спросить не у кого. Мимо-мимо-мимо. Вдруг в поле возникают две фигуры в белом. Она направляется к ним, она уверена, что они знают, куда ей нужно.
 - Простите, правильно ли я еду в место N?
- Правильно, здесь только одна дорога, она в любом случае – правильная. Ты лучше сейчас у нас спроси, что ты НА САМОМ ДЕЛЕ хочешь знать.
Она подумала чуть-чуть и говорит:
- Да, вроде, я все знаю, что мне надо. А, впрочем, скажите мне вот что. Почему у меня то, что люди личной жизнью называют, не складывается. Я уже, в принципе привыкла, но, все же?
(Ну вы помните, дорогие читатели, что это – проза. Она – жена сталкера. Но только в его зоне все время что-то глючит, и ей на поверхность выносит кого-то другого)
И тут один из них пропадает куда-то, а оставшийся говорит:
 - понимаешь, твой муж – это я. Только сейчас я мертвый.
Он берет ее за руку, и она идет за ним.
А просыпается она на автобусной остановке, бескрайнее поле, залитое солнцем, трасса Москва-Киев. Мимо-мимо-мимо…

Да это еще что, грех ей жаловаться,  что личная жизнь не складывается. Вот мне рассказывали про одну женщину. Она вышла замуж за человека, который запрещал ей есть грязными руками. Так как руки ее, по его мнению были всегда грязными, даже после мытья микробы уже успевали попасть на кожу, он вообще запретил ей есть. Так она и померла с голоду.
А вот я сейчас пойду и допью свое дурацкое пиво…

Глава 36. Экспериментальная. Где автор соблюдает правило игры на фортепиано – смотреть в ноты, не смотреть на руки.
Почему глава экспериментальная?
Потому что я, автор этой книги, сейчас печатаю все это на клавиатуре, на которой не подписаны буквы. А слепым методом я печатать не умею. Моя задача – писать все, что мне приходит в голову в течение двух часов с перерывами на попить и пописать.  Клавиатура состоит только из белых квадратов. Смотреть в ноты, не смотреть на руки – как учат играть на фортепиано. Не смотрю.
Человек, который пустил меня домой к своему компьютеру жалуется, что не может там ничего делать. А я? Сижу перед монитором, пью зеленый чай, впрочем, уже остывший и понимаю, что тоже не могу ничего делать. Кроме как писать это. Интернет отключен. А я там на аватару в контакте ТАКОЕ фото выставила. Сижу я на природе с голыми сиськами и пью коньяк. И лицо у меня счастливое-пресчастливое. Это я с очередным мужчиной рассталась, на тот момент – только в своем уме. Нет, я имею в виду не то, что я в своем уме была. Этого я точно сказать не могу. А то, что я уже для себя решила, что с ним рассталась, а его в известность поставила только через несколько дней. А он мне в это время писал, правда, с телефона своей мамы, что он меня любит. А может быть, это его мама писала. Ну я – женщина приличная, писатель, автор бестселлера, поэтесса, актриса, певица. И готовлю хорошо. Можно меня в жены смело брать.  А тут такое фото – с коньяком да с голыми сиськами…
Смотреть в ноты, не смотреть на руки.
Ее учительница по фортепиано даже на дачу тем летом не поехала – очень хотела, чтобы ХОТЬ ОНА поступила. Она ездила к учительнице на дом каждый день, с раннего утра, на другой конец города. Фортепиано nocturnо с удивительно мягким звуком. Последний, или просто очень высокий этаж очень высокого дома. В перерыве учительница кормила тощую пятнадцатилетнюю девочку обедом.  Стол сервировался очень красиво, все было вкусно-превкусно, не взирая на голодные девяностые. На вопрос девочки – как вы так хорошо готовите, учительница однажды ответила:
 - Это не сложнее, чем на рояле играть.
Смотреть в ноты, не смотреть на руки. Белые квадраты клавиатуры.
Она поступит, обязательно поступит, научившись довольно сносно играть за одно это лето. А через 7 лет, после смерти бабушки, которая не могла ей простить поступления в музыкальное училище, она научится сносно готовить. И выяснит, что это не сложнее, чем играть на рояле.
Только что у нас выключили свет. Значит точно, здесь нельзя ничего делать. Если даже среда сопротивляется.  Раньше здесь, говорят, жил кот. Британский и рыжий. Который однажды, в порыве охоты за попугаем, героически перемазался в подсолнечном масле и еще в чем-то. Он умер давно, несколько лет назад. Но многие  люди, приходящие в эту квартиру, чувствуют его присутствие. Вот, например, он только что потерся об мою ногу. Тем временем, я пишу все это уже 45 минут. Вам еще не надоело. А мне, например, уже да. Но – ничего не поделаешь. Это такой у меня сегодня перформанс. Или инсталляция. Смотреть в ноты, не смотреть на руки.
Есть такая практика. Чтобы научиться видеть осознанные сны, надо, говорят, смотреть на руки. Я вот смотрела. И руки переливались всеми возможными цветами. А что приснилось – не скажу.
Лучше скажу, что мне вчера, просто так, без осознанности, приснилось. Как будто пишу я эту книгу. От руки – только почерка такого у меня отродясь не было. И по ходу решаю – в этой книге будут имена у персонажей. «Его звали, скажем, Никита»,  - старательно вывожу я. «Или Саша». А потом смотрю на белый лист, и взглядом вставляю туда – как мышкой в фотошопе – фотографии детей в школьной форме. На этом месте зазвонил будильник, и мне потом весь день хотелось спать. Этот сон ничего не значит, как и все остальные.
В детстве она часто видела дурные сны. Однажды ей приснились великаны в длинных одеждах из шкур. Они стояли вокруг костра, а кругом была снежная равнина. Она тоже попыталась пройти к костру, но один из великанов ее очень больно оттолкнул, и она проснулась. Еще рано.
Она рассказывала все сны отцу, а он говорил ей, что праздничный сон сбывается до обеда. То есть  - если до обеда не произошло, значит не произойдет никогда.
Когда-нибудь остановится время
И моя память сотрется
о шершавые имена домов, лиц и улиц.
Я навсегда останусь с Вами – на «Вы»
И вновь приложу ладонь к холодному стеклу.
Тогда я буду танцевать, танцевать, танцевать -
пусть даже уже на последней ступеньке холодного прокуренного тамбура.
А Вы просто проснетесь со мною
в одном времени и скажете,
что это  мой праздничный сон сбывается, сбывается, сбывается – до обеда…
Лучше я про телепатию расскажу. А то все про сны, да про сны.
Одна мокрая рубашка в руках женщины-актрисы – превратилась в любящего мужчину. Который потом и написал актрисе смску о том, что любит ее. Правда, с телефона своей мамы. А фишка вот в чем. Если предположить, что мама не пускает своего сына к телефону, чтобы отправить смску любимой женщине, а он так захотел это ей написать, что протелепатировал это своей маме. А мама написала признание в любви от имени сына со своего телефона - женщине-актрисе. Только куда, интересно, смотрит мама. Вдруг он, как порядочный человек, женится на этой актрисе. А актрисы, как писал в своих мемуарах Немирович-Данченко – женщины падшие. Может быть, это телепатические импульсы не так распределили. Актриса выловила себе из моря утопленника и воскресила, мальчик возжелал свою маму и признался ей в любви. А мама, почуяв неладное – послала со своего телефона смску первой попавшейся девушке с признанием в любви от имени своего сына. Чтобы он там фрейдизмом и эдиповым комплексом не страдал, а женился, как большой. А девушка оказалась актрисой, собирала по помойкам сценические костюмы и ела немытыми руками вокзальные пирожки с кошачьими волосами. Увидел наш герой это все, и тут же помер от страха. А мама освободилась, наконец-то, от него, и уехала на дальний восток с каким-то старым хиппи, который точно был принц, только тщательно маскировался. Поэтому на дальний восток и увез. Тут и сказке конец, кто слушал – молодец, кто читал – тому ****ец.
А актриса-то что, спросите вы. Актриса подарила эту рубашку своему приятелю, тоже актеру. А он в ней потом ходил в хор, баритоном петь.

Глава 37. Последняя и заключительная. Правда, автор, начиная ее писать, еще не знает, что она – последняя. И заключительная. Где, напоследок – вводится новый раздел – советы психолога, рассказывается о жизни художников и их моделей, о жизни цветочницы, которая не меняла фамилию в браке, и о жизни самого автора – то есть приводится его биография.

После некоторого перерыва, достаточно большого, эта книга начинает продолжаться. Автор этой книги, наконец-то , получил долгожданную свободу. А свобода, если помните – это вообще фабрика, на которой косметику производят. То есть – уехал, куда глаза позовут. А глаза его позвали в город N.
Я, автор этой книги, решила вновь к ней вернуться. Зачем я пишу эту книгу? Чтобы не сойти с ума. В одной, в другой, не в этой книге, написано, что человек должен знать смысл своей жизни. И тогда он выживет в любых условиях. Зная, «зачем», он вытерпит любое «как». Не-е-ет, пожалуй, я не смогу писать эту книгу при отсутствии компьютера (или бумаги и ручки) и тепла. Что человеку надо в этой, сегодняшней жизни – компьютер и тепло. И на это ориентировано современное искусство. Должно быть, по крайней мере, ориентировано. И если искусство вообще должно быть не кого-то или на что-то ориентировано.
Превратим искусство в психотерапию и начнем давать в этом случае советы психолога. О, круто, надо будет новую рубрику здесь открыть, помимо политики, секса и современного искусства. Превратим старушку-лиру в балалайку, жарь до слез!!!
Итак, дебют. Новая глава – советы психолога.
В связи с ускорением научно-технического прогресса, всеобщей глобализацией и заменой реального общения вируальным, среди населения было проведено исследование ценностей человека. Исследователи выявили, что ведущими ценностями являются – компьютер и тепло. Психологов нередко спрашивают – что нам делать в отсутствии этих ценностей? И вот команда психологов разработала следующие методы по устранению психологического дискомфорта, связанного с отсутствием компьютера и тепла.
Если у Вас нет компьютера, возьмите лист бумаги и нарисуйте по памяти его клавиатуру, рядом нарисуйте мышь и кнопку RESET. Начните печатать на клавиатуре, имитируя голосом щелчки нажатия клавиш. Получается? Когда станет получаться наиболее натурально, попробуйте выйти в Интернет.
Если Вам не хватает тепла – заклейте окна. Полностью. Если станет не хватать света – не важно. Это – другая психологическая проблема. Включите газ. Если Ваша плита электрическая – включите еще и стиральную машину. Это просто так, на всякий случай. Если это не поможет – налейте горячую ванну и погрузитесь туда. Если  и это не поможет – значит вы имеете потребность в тепле, не как в повышении температуры, а в теплом доверительном общении. Тогда следует выпустить воду из ванны, лечь на ее дно лицом к сливному отверстию и проговорить туда все, что бы Вы хотели сказать вашему любимому человеку. Будьте уверены, он поймет Вас, потому что молчание – знак согласия. Если и это не поможет – займитесь чем-нибудь другим. Потому что все равно все бесполезно.
Так вот, мне, автору этой книги, для ее написания необходим компьютер и тепло. Сейчас и то и другое есть, и мы продолжаем.
Она видит сны. Однажды в детстве она увидела свою бабушку и прабабушку. Они танцевали, взявшись за руки, какой-то танец, похожий на вальс. И были в серых оренбургских платках. Когда она рассказала этот сон своей бабушке, та спросила – как выглядела прабабушка в твоем сне? Во сне прабабушка была очень похожа на бабушку. Бабушка ответила, что на самом деле это было не так. Прабабушка имела абсолютно противоположную внешность.
А ему приснилось, что его отец похитил ее и держал в темнице на цепи.

В какой-то момент своей жизни она поняла, что она почти ничего не знает о своих родственниках. Ее безумная мать, вернувшись из очередного приступа депрессии поведала ей, что ее прадед был священником.  Мы уже имеем два факта из жизни предков – этот и то, что бабушка была не похожа на свою мать.
Возможно, когда-то давно, ее мать, певица – просто решила перечеркнуть свою связь с родом. И первая из женщин поменяла фамилию в браке.
Автор этой книги не знает, о чем писать дальше. И поэтому сочиняет историю, которая должна бы войти в какую-нибудь мелодраму из жизни богемы.
Обычный будний день. Осень. Холодно. Он, художник, уличный портретист, сидит, как обычно, за мольбертом и ждет очередного клиента. Сегодня их почти нет. только какая-та женщина усадила напротив меня свою вертлявую дочку и сказала – сиди смирно, дядя тебя нарисует. Дядя нарисовал и получил за это «свои 30 серебрянников». Сегодня у нее день рождения. Прийти без подарка нельзя, она, все-таки женщина. Хоть и давний друг. Какая-то пышнотелая тетка в потрепанной жизнью лисьей шубе схватила за локоть субтильного мужичонку, сопровождавшего ее, и зашелестела ему накрашенным ртом – ну, мусенька, ну пожалуйста, ну хочу портретик, ну раз в жи-и-изни… Он, не скрывая досады, выдал ей кошелек и отправился ее ждать на ближайшую лавочку.
 - А сколько у вас будет стоить мой портрэ-эт?
Он назвал цену. Дорого, говорит она. До-о-орого? Да мои картины бесценны, как картины Ван Гога, Левитана, Малевича, чтоб ты знала, ****ь страшная. Это он подумал. А вслух сказал:
- Уступлю. Немного. У моей близкой подруги сегодня день рождения. Неудобно без подарка.
Она села и принялась позировать.
 - Только Вы меня красивой нарисуйте уж, пожалуйста. а то муж мой за что деньги заплатил, получается. Ой, а вы знаете, в молодости…
И тут пошел рассказ о ее молодости, который слушать может только художник – портретист, парикмахер, маникюрный мастер или случайный собеседник в вагоне.
- Жаль я художник, а не стоматолог. Они бы все у меня молчали, когда я работаю,  - подумал он.
Работа была уже закончена, но женщина не торопилась уходить, все рассказывала что-то.
- Вы знаете, в молодости меня цыганка научила по руке гадать, давайте я Вам погадаю?
- Да нет, не стоит. (Он подумал – вдруг это дурацкое гадание и будет платой за портрет, мало ли что у нее на уме)
- Да нет, давайте, я Вам всю правду скажу. Кажется, я знаю, чего вам хочется больше всего.
- И чего же? (на самом деле ему страшно хотелось куда-нибудь в тепло и выпить чего-нибудь покрепче. А с жизнью своей он уж и сам как-нибудь разберется)
- Любви, конечно. Вы женаты?
- Нет.
- а почему?
Далее последовал дежурный его ответ:
- Всех красавиц мои друзья уже разобрали, а страшненькую я не хочу, я – художник.
Она засмеялась каркающим смехом, прикрыв накрашенный рот перчаткой.
- Так сколько я Вам должна за работу?
Он назвал цену еще раз. Она открыла портмоне мужа, достала деньги.
- Вот, пожалуйста. Но – давайте я Вам, все-таки, погадаю по руке. Дайте. Ой, да у вас будет де-е-евочка. А звать ее будут. И называет имя…
 - все, спасибо, я думаю, достаточно, - растерянно говорит художник.
Женщина встает, прощается и уходит.
Он «пробует» на языке имя – ледяное, шелестящее. Платье снежной королевы. Его безумная подруга, певица, та, у которой сегодня день рождения говорила, что когда ей все это надоест, она родит девочку и уедет с ней жить в горы, дышать свежим воздухом. А девочку будут звать… и она называла – то же самое имя, ледяное, шелестящее. Платье снежной королевы.

И вообще, художники – странные люди. Один мой знакомый художник говорил, что не пишет портретов. Потому что – если получается похоже, с человеком что-нибудь случается. А я ему и говорю – так тебе можно заказывать. Допустим, надоел муж. Или гад какой-нибудь житья не дает. Портрет – и, дело в шляпе!!!
А у другой художницы все, кого она рисовала – пропадали из ее жизни. Когда она заметила эту закономерность – она стала ею пользоваться. Она рисовала с особой тщательностью портреты надоевших ей кавалеров и навязчивых глупых подруг. Одна из нарисованных, глупая, неизвестно откуда всплывшая подруга ее детства, блондинка – звонила и донимала разговорами.
 - Я хотела бы, - говорила подруга в трубку, - чтобы нас с тобой (имелась в виду эта художница, еще живая, и вроде как, здоровая) похоронили вместе…
Иногда подруга приходила. И начинала рассказы о своих любовных похождениях, зачастую вымышленных. Поскольку муж любвеобильной блондинки, военный, не выпускал ее дальше магазина, работы и несчастной художницы.
Подруга, известная художница, слушала всю эту белиберду иногда даже с интересом, изредка вставляя свои реплики. Услышав незнакомое мужское имя, блондинка оживлялась и неизменно спрашивала заговорщицеским, томным шепотом, заглядывая подруге в глаза:
- А вы – трахались?
Диалог:
- Вот у меня вчера полка обвалилась в прихожей, а мы с другом как раз сидели в кухне, чай пили. Я так испугалась, думаю все, погром, соседи ломятся, а он мне помог убрать все, и полку назад приделал.
 - А вы – трахались?

 - Я вчера стою в сберкассе в очереди, а там душно, воздуха совсем нет. В носу пересохло, стою, чихаю – один раз, второй, третий… И мужик какой-то мне говорит – да будьте вы уже здоровы, наконец!!!
- А вы  - трахались?

 - Тут недавно я была на выставке художника Шагала…
- А вы  - трахались?

Так вот, художница, уже будучи в изрядном подпитии в результате употребления принесенного подругой коньяка, все-таки решила ее рисовать. Уж больно блондинка надоела. Быстрый портрет пастелью получился похожим, несмотря на пьяную руку. Так вот. Подруга пропала. По слухам, она вышла замуж за богатого марокканца, и, чтобы скрасить тоску по родине, в качестве хобби,  клеит этикетки на марокканские мандарины.
Я, автор этой книги, которая станет бестселлером, обязательно станет – только надо ее закончить, а как закончить, если она бесконечная, нескончаемая, так вот – я автор этой книги переживаю очередную осень. Чужая комната, монитор, краски, бардак на столе. За окном – неожиданное осеннее солнце, даже мухи проснулись и летают. Летом мы прячемся от солнца, а осенью – наоборот. Я открыла окно и раздвинула занавески красивого зеленого с коричневым цвета. Настроение бодрое, идем ко дну. Все в этой книге – чистая правда, и читатели вынуждены знать подробности. Ее жизни.
Она видит сны. Во сне она дралась. Проснулась с занесенной на противника рукой и заснула дальше.
Она уехала, исчезла, растворилась. Нет ее и не было. Она – вымышленная. Можно было бы просто убить ее. Но – автор этой книги уже давно решил, что в этой книге никто не умирает. Может быть, сломается этот сценарий – сидеть на подоконнике и ждать. Она не будет больше ждать. Ее больше нет.
В детстве, когда мороженое стоило 20 копеек хорошее, а 10 копеек плохое, за 3 копейки можно было получить воду с сиропом, а за 15 или 20, не помню, копеек можно было поиграть в морской бой – был совок. И по радио звучали советские песни. Для поддержания патриотизма граждан. И вот результат – автор этой книги воспитан на песнях, доносившихся тогда из радиоточки. Радио работало постоянно. Это бабушка так придумала. Видимо, привычка осталась – вдруг опять скажут «от советского информбюро». Это все оттуда, из детства «все, что было загадано, все исполнится в срок, не погаснет без времени золотой огонек» . Свечка на окне стоит, свечка. А у меня сейчас на окне лежит пальто – защищает от сквозняка. И нет никаких свечек. Нет, я про другое хотела рассказать. В одной песне услышанной по радио, был такой сюжет. Солдат возвращается домой победителем, хотя – что победителем, победа – истина подлецов, какая разница – победитель, побежденный. Нет такого. Все едино. Человек возвращается домой с войны. Домой. Но – понимает, что у него нет больше дома. И той, которая его ждет – больше нет в живых. Хотя – может быть, она его ждала ТАК, что даже после ее смерти – хватило. Чтобы остаться в живых и прийти к тому месту, где раньше был дом.
Одна, очень одинокая женщина – продавала на улице цветы. Ее мать тоже продавала цветы. И бабушка. На том же месте. Все время. Кажется, это было всегда. Она хотела выйти из этого круга – но как? Если ничего больше не умеешь, кроме как продавать цветы. Она решила – не заводить семью. Никогда. Вдруг опять родится девочка и все повторится. Женщина не хотела клонировать свою бессмысленную жизнь и была очень одинока. К ней постоянно приходили влюбленные мужчины и покупали цветы для своих женщин. Она знала, что ей никто никогда не подарит цветы – зачем? Ведь она их продает. Она продавала цветы, продавала девушкам счастливые шансы любить и быть любимыми. Ей никогда не дарили цветов. Она знала, что за цветами последует непродолжительное счастье, потом предложение руки и сердца, потом рождение непременно дочери – они не рожали сыновей и не меняли фамилию в браке. Дочери вырастали и продавали цветы на улице. Влюбленным мужчинам. Иногда цветы покупали на похороны – но в этом городе люди умирали редко, а умерших почти сразу забывали. И цветов им не дарили. А дарили цветы живым. Одинокая женщина, никогда не принимавшая цветов от мужчин, стояла на улице и продавала счастливые шансы.
Эту историю рассказала ей, героине нашего повествования – ее безумная мать, будучи еще в уме и в твердой памяти. После этого девочка стала ходить по улицам и подбирать брошенные цветы – чужие счастливые шансы. Любить и быть любимыми. Она – жена сталкера. Ей можно.
А я, автор этой книги – сменила свой прежний компьютер на другой и уехала. В чужой город. Прочь из моей головы. Раз в неделю в интернет – как в окно. Привычка, эмуляция общения. Как там все? Не надо врать. Тебя интересует только один человек. Только от него уехать не получается. Все остальные отчаялись писать и поставили на тебе крест. Он  - УЖЕ ДАВНО поставил на тебе крест, и тоже не пишет. Поэтому тебе терять нечего. Кроме этой книги.
Она видит сны. Ей приснилось, что она и ее безумная мать идут в храм ставить свечку. За здравие ее отца. Отец, вроде как, давно-предавно умер. Но она надеется, что отец – жив. И идет вместе с матерью ставить свечку за здравие. Потом – мизансцена меняется, происходит какой-то сеанс столоверчения, выпадает бесконечны ряд цифр, из которых некий человек складывает слово itillig.
Когда она проснулась – она сразу же начала искать перевод этого слова во всех возможных словарях. Но результата не было. Она попыталась разложить это слово, используя немецкое словообразование, корень и суффикс –ig, как, допустим, в слове lustig. Все просто,  получается itil, Итиль, старое название Волги, в переводе с какого-то там языка значит «река», Агидель – белая река – это для сравнения. Ой, в этой книге нельзя употреблять названия, но мы их уже употребили – хотя, можно считать, что это не название, а имя нарицательное – река, символ перехода. И непонятно – что отец – умер или жив? У бога все живы. И в раю нам всем будет по 33. Тогда – какая разница?
Мне кажется, что эту книгу пора издать. И начать писать новую. Для того, чтобы издать, автор этой книги должен – узнать, сколько стоит тираж. Потом – кто купит этот тираж. Ну – чтобы книги не валялись дома и не мешали ходить. Потом – написать свою автобиографию. Для того, чтобы автобиография была полной – автор должен хотя бы один раз побывать за границей. Нет, не просто за границей, а именно в какой-нибудь буржуйской стране, где уровень жизни и все дела. Но – визу не дают. Мотивируют тем, что не ясна цель поездки. Да, согласна, на момент подачи документов на визу, автору этой книги было не ясно – зачем ехать за границу. А теперь – ясно. Чтобы пополнить свою автобиографию новой выигрышной деталью. Можно было бы это путешествие придумать, конечно, но нет – это в книге можно придумывать. Хотя нет, не в этой, в этой нельзя, все в этой книге – чистая правда. Поэтому проще съездить в какое-нибудь буржуинство, а потом уже писать.  Трудное это дело – написание автобиографий. Напишешь о себе хорошо, что я, мол, такой талантливый, родился, учился, женился и умер. А, нет, умер – нельзя, это ведь автобиография. Ну, значит, не умер. А живу. И хорошо живу. Потому что талантливый и умный. И читатели на это скажут – вот, бляттть, выскочка. Еврей, наверное, вот выпендривается как – нет ничего, а он преувеличивает свое Я, распушился, как павлин. Не будем читать. И покупать не будем. Последнее – самое страшное. Не читать ведь– можно. Поставил на полку – и все. Вот не покупать – нельзя. Так вся квартира автора, если есть таковая – будет завалена его творениями. По первости – вроде и ничего – можно ходить к друзьям на дни рождения и другие праздники, на которые без подарков являться неприлично – и дарить свой шедевр. Но потом – неохваченные шедевром друзья кончатся. А у писателей, как правило, друзей не так уж много – писатель ведь сидит дома и пишет. Хотя нет – есть писатели, которые ходят и собирают сюжеты. У тех друзей точно много. Но и у них друзья кончаются. А книги остаются, и захламляют жизненное пространство.
А вот если плохо о себе напишешь – вот мудак я редкостный, бухаю целыми днями и ночами, бросил всех на свете женщин, они все были беременные от меня и померли в результате от горя. Потом еще я своих родителей всех престарелых, братьев-сватьев и сестер со свету сжил, всех своих недоброжелателей, и доброжелателей тоже. Ну, особенно тех, кто в анонимных записках в конце подписывается – «доброжелатель». Так это же хорошо,  - скажут читатели,   - что всех «доброжелателей» уничтожил. Некому будет анонимки писать, и зла в мире будет меньше. Какой же ты мудак – не верим тебе. Врешь ты все, а говоришь, что все здесь  - чистая правда. Не будем тебя читать. И покупать не будем.
Вот. Получается, что в любом случае, что бы ты не написал в автобиографии – результат один и тот же. Ну и хорошо. Тогда можно писать все, что угодно. Смотрите - автор данного произведения, то есть – я, никогда не писала автобиографию – сейчас я делаю это в первый раз. Поэтому не судите строго, отнеситесь с пониманием. Тем более – вы же уже читаете эту книгу. И  - достаточно давно, если дочитали до этого места. А покупать ее не надо – просто найдите меня, придите в гости ко мне с коньяком и тортом – а я вам ее перескажу. Пока коньяка хватит.
Автобиография.
Начинать ее, наверное, надо с момента, когда автор родился. К сожалению – ничем не могу помочь – лично я этот момент не помню, а мама была в таком состоянии, что не может ничего точно рассказать. Философ, врач и психотерапевт Станислав Гроф выявил 4 перинатальные матрицы в развитии человека. Я могу не точно изложить теорию. Я плохо помню, а в данный момент у меня нет ни интернета, ни даже Большой Советской Энциклопедии, хотя – именно там про это ничего, скорее всего – нет. Так вот – первая матрица – это когда зародыш плавает в матке, и ему там хорошо. А вот если было не хорошо – то потом в течение жизни он боится воды, глубины там и еще чего-то боится. Вторая матрица – это когда ему тесна становится матка, и ему там дышать нечем. Если ему пофиг было, что тесно и дышать нечем – тогда ничего. А вот если нет – то всю жизнь человек страдает клаустрофобией, ну или не страдает, а ею гордится. Или еще что-то, что я не помню. А вот третья матрица – это когда зародыш, уже вполне похожий на человека, покидает матку, прорывается через все с огромным трудом. Вот – если с трудом огромным – то значит – так всю жизнь и будет бороться. И творчество у него будет – вырви-глаз!!! А четвертая матрица – это выход, свобода. Кажется, у всех эта матрица не пройдена окончательно. Потому что свободы – боятся, не знают, что с ней вообще делать. Вот любят люди на работу ходить, чтобы им там мозги ****и. И – ходят ведь люди на работу-  даже если им за это денег не платят. Потому что – как же свободу-то терпеть…
Мы отвлеклись – это автобиография автора этой книги. К чему же я про матрицы-то начала. А вот к чему – у автора этой книги не пройдена третья матрица. Вернее, пройдена – иначе бы как он писал бы все это. Ну-  видимо, как пройдена, так и пишет. Хотя – если эту книгу будут читать психоаналитики, они могут усмотреть в этой книге недостаточно борьбы, и сказать, что – неправда это. У автора не пройдена какая-нибудь другая матрица. Ведь – какая-нибудь матрица должна быть не пройдена. У человека что-нибудь должно же быть не так – иначе зачем вся эта психотерапия нужна. И уличат автора во лжи.
Нет. При редактировании этот кусок про матрицы нужно будет убрать, непременно убрать. Или перенести в другую книгу, поскольку в этой книге все – чистая правда. И еще – вдруг слово «матрица» какой-нибудь пьяный или про сто необразованный корректор заменит на слово «материться». Тогда вообще будет скандал – мало ли, эту книгу могут читать беременные женщины и дети. Здесь ведь никто никогда не матерился и – даже голым не появлялся.
Так, мы опять отвлеклись. Я, автор этой книги – пишу автобиографию. То есть -  досье на самого себя.
Так вот. Я, автор этой книги, дописала наконец-таки ее. И предоставляю ее вам, дорогие читатели. Нет, ну простите – а что было  - до этой книги с вами, уважаемый автор? Хорошо,  - отвечает автор. Было со мной вот что. Я родилась. В советском союзе. И жила в нем. Ходила на демонстрации – на 1 мая. А на 7 ноября не ходила. Я отличалась слабым здоровьем, и родители меня не брали с собой на демонстрацию в такой холод. Однажды, будучи уже взрослой женщиной, я случайно увидела демонстрацию. Это было  на центральной улице одного маленького города. Пожилые люди выстроились в колонну и несли коммунистические плакаты и лозунги. На красном кумаче белыми буквами. Я не видела, что точно было написано, но – было и так ясно. Маленький духовой оркестр шел сзади и играл песню «И снег, и ветер, и-и звезд ночной полет…» Я встала и просто смотрела на это все. Было ощущение, что я нахожусь в каком-то фильме. Точно. Я родилась в СССР.
Еще из детства я помню, что нас все время пугали ядерной войной. Что в Америке какой-нибудь урод нажмет на красную кнопку, и всему миру наступит ****ец.  Когда я училась во втором классе, учительница велела нам написать письмо президенту Америки Рейгану, чтобы он остановил ядерную агрессию, то есть не пускал всяких мудаков к красной кнопке и сам ее не нажимал. Я, девочка-отличница – накатала письмо на 4 страницы – про ядерную зиму и про разрушенную атмосферу планеты. Что написали другие – я не знаю. Жаль, что эти письма не дошли до президента Америки Рейгана. Его бы это развлекло. Но – красную кнопку так и не нажали до сих пор. Зато пугают концом света. Первый конец света нам обещали в конце 90ых, как раз вскоре после дефолта. О, щас я про дефолт расскажу. Это интереснее. У меня, автора этой книги – нет телевизора. И в семье моих родителей не было телевизора. Не потому, что не было денег, хотя денег тоже не было, а потому что мой папа однажды включил телевизор, а там кто-то пел песню : «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…» Почему-то папе эта песня не понравилась, и он сказал, что мы больше телевизор не смотрим. И выключил. Так вот – телевизора у меня не было, и я не знала – что девальвация рубля уже произошла, и происходит в полный рост. Я подхожу к ларьку – купить сигарет, смотрю – а они на 10 рублей дороже. Ну, думаю, ларек цену взвинтил, пойду в другом куплю. Пока шла к другому, сигареты подорожали еще на 5 рублей. Я думаю – грабеж, это, наверное, в моем районе мафия орудует, никак иначе. Села в метро и поехала на репетицию. Пока мы репетировали – сигареты подорожали еще рублей на 20. К тому моменту я была уже политически грамотна благодаря моим музыкантам – знала про долбанный дефолт, долбанную девальвацию рубля и долбанное глобальное повышение цен. И, в результате такой политической грамотности - решила бросить курить.
Нет. Это, наверное, не интересно читателю. Хотя – у меня часто спрашивают – как я бросила курить. И я рассказываю. Потому что несколько раз бросала. В тот раз – я не курила 4 месяца. Возможно – повышение цен на сигареты поможет многим бросить. На 4 месяца. Или не поможет. Но – это пусть наркологи и социологи разбираются. А я про конец света напишу. Первый конец света нам обещали в конце 90ых, сразу после дефолта. Дефолт мы пережили, и нам было не страшно. У меня нет телевизора, и поэтому о конце света я узнала от позвонившего мне друга. 
Диалог:
 - Ты вот сидишь без телевизора и не знаешь, что сегодня конец света обещали.
- Да? А я вот сварила 4 банки трехлитровые варенья из кабачков с лимоном.  И  - зачем, спрашивается?
-  ну бери все эти банки и приезжай ко мне – будем их жрать, пока конец света не наступит.
Все банки, конечно, мне было не поднять, а вот одну я привезла. И мы закусывали ею водку. Когда водка кончилась, мы пошли за второй. А магазин к тому времени закрыли, невзирая на конец света. Водку мы, все-таки – нашли. А что дальше было – я не помню.
Нет, это, наверное тоже не интересно читателям. Их, как правило, интересует личная жизнь автора. Сколько было у автора любовниц или любовников, а лучше – и тех и других, гомосексуализм сейчас в моде. Так вот – про это. Сейчас я признаюсь вам во всем, дорогие читатели. Но – прежде – вот что. Один бомж, встреченный моим другом, художником, на улице Петербурга, говорил так:
- Совокупляться – это не значит совать. У меня было много женщин – Марина Цветаева, Анна Ахматова…
Так вот – я, автор этой книги – могу сказать -  у меня было много мужчин и женщин. Но здесь, в этой книге – нельзя называть имен. Да и все они вряд ли поместятся на одной странице. Я – образованный автор))
Еще читателей интересует так называемое «портфолио». Сколько книг было издано. Так вот – было издано 20 томов под псевдонимом А.С. Пушкин, 20 томов под псевдонимом М.Ю.Лермонтов и 2 тома фортепианных сонат под псевдонимом Л. ван Бетховен.
Занавес.
Ой, я опять забыла. И не один раз забыла. В этой книге нельзя употреблять имен и названий. Так что  - автобиографию переписываем заново.

Автобиография.
Меня зовут так-то. Моих родителей звали так-то и так-то. Учился я в школе такой-то, а потом в институте таком-то. Печатался в альманахе таком-то и таком-то. Был знаком с тем-то и тем-то. Учился у писателя такого-то, поэта такого-то, художника такого-то и еще у кого-то такого-то. Напечатал книги (здесь перечисляются названия книг, их много – чтобы читатель подумал, что писатель – не лох, а маститый мэтр литературы, и – купил). Умер в неизвестности и нищете (это надо обязательно приписать, потому что у нас любят непризнанных авторов, умерших в неизвестности и нищете).
Пожалуй, хватит на сегодня автобиографий. Пойду пить чай с халвой, чего и вам желаю, дорогие читатели.

Заключение.

Кажется, пришел момент. Когда эта книга закончится сама собой. Не надейтесь, дорогие читатели, здесь не будет логичной концовки, развязки. Чтобы была развязка – нужна завязка. Чтобы было, что развязывать. А завязки не было. Потому что книга эта – процесс. В какой-то момент этот процесс просто перестает быть, и переходит в другой процесс. Этот момент можно принять за окончание. Да, кажется, пора прощаться. С героями. Ничего, мы с вами еще встретимся. Возможно, на страницах другой книги. И не обязательно моей. Ведь в любой книге мы можем встретить фразы типа «Он шел по улице» или «она  помахала ему платком». А про художников и артистов написано и так много всего, например «бедный художник стоит, много он бед перенес…» или «актриса-весна после долгой болезни снова на сцене».Да и про театр тоже « я в восьмом ряду, в восьмом ряду, меня узнайте, мой маэстро». А про сны можно прочитать в соннике или в учебниках по психиатрии.

Она видит сны. Ей приснилось, что она бьет его спутницу по лицу, а он стоит и просто на это смотрит.
Когда она проснулась, у нее пошла горлом кровь. Такого никогда с ней  не было, и она очень испугалась. Говорят, кровь идет вместо невысказанных слов. Конечно же – эти слова не высказаны. В нашей культуре не принято признаваться в любви. А если уж признался – то обязан. Любишь – докажи. Это я, я, автор этой несчастной книги – вместо того, чтобы сказать Вам, что люблю Вас, бью Вашу красивую спутницу, причем – не открыто, а завуалировано – в снах своей героини. Ваша спутница простит, если вдруг нас закружит… Это тоже из какой-то песни, видите, дорогие читатели, можно вообще ничего не писать, все уже написано. Можно выражать свои мысли цитатами.  Это – постмодернизм, и сюжет про то, как кто-то кого-то любит так истерся, что никто уже никого не любит. Потому что это – не актуально. Это уже было. А сейчас другое время.

Не бойтесь, дорогие читатели. Книга уже кончается. Это я уже под занавес разразилась вставным эпизодом. Он ничего не значит, как и вся эта книга. Как?-  спросите вы, дорогие читатели.  Как это – не значит? Совсем ничего? Тогда зачем же вы ее писали, уважаемый автор?
Я, как любой автор, должна быть готова к этому вопросу, и поэтому репетирую. Допустим, я отвечаю так.
Я пишу эту книгу, чтобы не сойти с ума.
Ну, помилуйте, чтобы не сойти с ума существует много разных способов. Например, психиатрия шагнула далеко вперед и имеет много методов и средств для восстановления поврежденного ума. Или – фармакология, например. Пейте новопассит, помогает не нервничать и хорошо спать. Или – позовите в гости подругу, выпейте с ней, расскажите ей о своей жизни. Поплачьте в особо трагических местах. А потом, когда подруга уйдет – пригласите мужчину. Пусть он потом на вас женится и у вас будет счастливая семья. Зачем же бумагу-то переводить, леса гибнут, флора-фауна вымирает, атмосфера прохудилась, и вскоре уже через озоновые дыры будет виден бескрайний космос, о котором мечтал ученый Циолковский.
Тут я, автор этой книги, избираю стиль Инь для защиты. То есть – начинаю пользоваться аргументами противника. Да, говорю я – вы правы. Полностью и целиком. И вообще все книги надобно собрать и сжечь. И новых не издавать – пусть леса растут и зайчики бегают в них вдоль и поперек.
 -  А зачем же вы эту издали? – грозно спросит оппонент.
 -  Ну я в последний ра-а-аз. Я больше не бу-у-уду.
Так – честно, зачем я, автор этой книги – ее писала-писала, два года, днями и ночами, портила и без того плохое зрение. И на работу не ходила. И сейчас я не на работе вообще. Хотя – как любой гражданин – должна пользоваться своим правом на труд. Нет, я пользуюсь правом на труд – пишу вот эту книгу. Это мое оправдание. Почему вы – не работаете, не учитесь, не создаете семью, не родите детей? Я – не работаю, не учусь, не создаю семью и не рожаю детей – потому что я пишу эту книгу. Вот когда я закончу ее писать – тогда я буду обязательно работать, обязательно учиться и обязательно рожать. Рожать можно начать прямо сейчас, то есть не рожать сразу, а начинать процесс зачатия. Позвать из коридора соседа, который каждый раз вкручивает лампочку на лестнице, когда она перегорает. Только нужно дождаться, когда лампочка перегорит. А то он без повода не выходит. И начать с ним создавать семью. Потому что он, скорее всего – очень ответственный. Больше ведь никто не вкручивает лампочки в подъезде. И дети от него будут хорошие – станут прилежно учиться. Много работать и усердно рожать. И вкручивать лампочки.
В общем, я, автор этой книги, затрудняюсь ответить на вопрос, зачем я писала эту книгу. Нет, зачем ПИСАЛА-  понятно. Чтобы было немного легче и светлее. Хотя бы мне. А если будет хорошо мне – то хорошо будет и всем остальным. А вот зачем тогда-  НАПИСАЛА?  Зачем закончила эту книгу? Не знаю. Я просто внезапно поняла – ЧЕМ закончится эта книга.
Остались последние штрихи – разбить эту книгу на главы – чтобы читателю было удобно. Вдруг он не захочет читать про политику и секс. А захочет – про любовь. Разметив главы – автор поможет сориентироваться читателю – где что. Или еще больше запутает его.
А редактировать эту книгу я не буду. Пусть все видят, что у меня на уме.
Еще осталось написать предисловие. Это очень важный момент. Мы повернем время вспять – к началу этой книги. С этого момента прошло  2 года и 2 месяца. Автор этой книги за это время отрастил длинные черные волосы, и теперь можно не носить шапку. И еще  - автор за это время научился немного рисовать и немного играть на скрипке. Умение играть на скрипке вряд ли пригодится для написания книги – хотя, именно это, как раз и очень помогало в некоторые моменты. Во время написания книги автор играл на скрипке переходах, в поездах и на улицах. Прохожие и пассажиры сыпали деньги. Преимущественно мелкие, но – иногда и крупные. Так что, можно сказать – эта книга написана на общественные деньги. Умение рисовать тоже пригодится – можно будет сделать иллюстрации, цветные, чтобы читатель не скучал во время чтения. Так вот, предисловие. Дочитав до этого места, вы можете снова открыть начало книги, и прочесть его еще раз. А если не хотите, можете этого не делать. А я начинаю писать предисловие.
Итак, предисловие готово. Написано на одном дыхании. Чем же закончить эту книгу. Автор сидит в теплых носках перед монитором ноутбука. Есть опять нечего. Потому что автор замыслил окончание книги, и в магазин не выходит. За окном – вечерние сумерки. Все утро автор этой книги решал – стоит ли ему ехать за границу. Так ничего и не решив, автор понял, что за границу он успеет еще съездить. Сейчас или потом. Заграница никуда не денется. А вот книга не ждет. В заграницу может съездить каждый, имея деньги, или не имея денег вообще. А вот эту книгу никто, кроме меня, автора ее – не допишет. А если и допишет – то это уже будет другая книга. Не та.
Эпилог.
Она видит сны. Ей приснилось, что в метро произошел очередной теракт. Много жертв. Она включает телевизор (которого на самом деле у нее нет, и никогда не было, а во сне он откуда-то появился). Показывают трупы. Он – именно в это время – все время возвращается – откуда может человек возвращаться, с работы? Словом, именно в это время он все время возвращается. К ней. Но в его зоне что-то глючит. Глючит? Нет, думает она, так больше продолжаться не может – я пойду его искать. И вот она уже идет по обесточенным рельсам – но никого нет.
Звонок. Это в дверь. Уже настойчиво. Нет, не буду просыпаться, я ищу его, ищу… Ибо если не я – то кто… Звонок. Еще настойчивее. Да открывай ты уже!!!
Она встает, идет к двери открывать. На пороге он.
- Как можно так спать? Я думал – случилось что.
- Да, случилось. В моем сне ты погиб в теракте. А я знаю, что нет, и ищу тебя на обесточенных рельсах среди трупов. Поэтому я так долго и проснуться не могла…
-  Послушай, а ведь там действительно в метро что-то произошло. Потому что перекрыли всю линию, и пришлось ехать наземным транспортом. А перед этим я вышел на пушкинской, мне надо было одному человеку позвонить. И, пока я с ним разговаривал, видимо, все это и было. А я как раз именно там должен был ехать… Но -  в этой твоей дурацкой книге никто и никогда не умирает. И поэтому я здесь, здесь, у тебя на пороге. Я здесь. Это всё.
Гаси… свет…

Послесловие автора.
Через несколько дней после написания эпилога я, автор этой книги, приехала в свой родной город – надо было повидать маму, друзей, получить визу в одну далекую страну и  - просто немного побыть дома. Я была ужасно рада тому, что эта книга вообще – закончилась. А то я боялась, что она – бесконечная, как вселенная,  и мне придется всю жизнь теперь писать ее. Я случайно встретила своего бывшего любовника, он обрадовался встрече и спросил – как дела? Надо было, как воспитанный человек – сказать, что хорошо. И больше ничего не говорить. А я ему зачем-то начала рассказывать о том, что я поехала туда, приехала сюда, сделала то и это и – что самое главное-то на тот момент было -  дописала, дописала, все-таки эту книгу. Потому что поняла – чем она должна закончиться!!!
- Ну и чем же она закончилась?  - видимо, из чувства приличия, спросил он.
- А тем, что Он, все-таки, пришел, вернулся к Ней из длинного-предлинного путешествия – живым и невредимым!!! И теперь все будет хорошо!!!
- А Он – это кто? Это -  Такой-то?  - спросил бывший любовник, употребив имя и фамилию другого моего бывшего любовника, про которого я уже и думать забыла.
- Да. Именно так. Это – Такой-то.
Далее разговор перешел в другое русло, мне не очень интересное, а нам было по дороге, и пришлось все это слушать. Речь очень нудно и занудно шла об Именной Педали какого-то Очень Известного Барабанщика, который, видимо, чтобы продать ее, свою Именную Педаль, устраивал мастеркласс по ней, по своей Именной Педали. И еще он, не барабанщик, который педаль продавал, а мой собеседник, который про барабанщика рассказывал – теперь рассказывал – также нудно и занудно - о своей работе, на которую он в данный момент шел. Я спросила:
- Сколько ты получаешь?
- Пять триста.
Я поняла, что я – умная и красивая женщина, к тому же и автор бестселлера – больше никогда не стану спать с мужчинами, у которых – во-первых – нет ай-кью, чтобы понять, что в этой книге нет имен, нет чувства такта, чтобы понять, что не надо утомлять собеседника узкопрофессиональным разговором, и нет денег, чтобы понять,  что пять тысяч триста рублей в наше время - это не зарплата.
И решила начать писать другую книгу- надо ведь мне чем-то заниматься.