про саманту смит и катю лычёву

Предисловие.
Закончив писать свою предыдущую книгу, я, автор ее – задумался, то есть я задумалась – а что я буду делать? Раньше у меня было Дело. Писать Книгу. А сейчас это Дело взяло и закончилось. Вместе с книгой. Теперь придется искать издателей, которым бы понравилась эта, или какая-нибудь другая моя книга. Так как на данный момент мной была закончена только одна книга – предыдущая, а эта только начата – других у меня книг нет. Поэтому будет трудно вообще издать что-либо. Потому что, наверняка – спросят – а есть ли у Вас что –нибудь еще. А я скажу – больше у меня ничего нет. А как же так – у вас больше ничего нет. А сколько же вам лет, уважаемый автор? Я скажу – 35 лет мне, и я уже не вхожу в категорию молодых авторов, которым позволено не иметь никаких произведений – так как они начинающие. А меня спросят – а что Вы, извините, делали все эти 35 лет? А я скажу – ну родилась я, момент рождения не помню, была слишком мала и глупа. Потом у меня были мама и папа. И еще бабушка и дедушка. Дедушка, правда, потом ушел к какой-то другой женщине от моей сварливой бабушки, и жил на станции метро Ждановская. Какое-то время я ходила в детский сад. Мои родители хотели приучить меня к коллективу. Я не любила детский сад и убегала из него домой. Но – меня методично приводили обратно. Я пошла иным путем. Однажды я нарочно села в лужу во дворе детского сада во время прогулки и промочила насквозь двое теплых штанов, которые надела на меня воспитательница. Расчет мой был верным – воспитательница, не имея других, сухих штанов, чтобы переодеть меня – позвонила моей маме и велела забрать меня домой.  Но – это было только один раз. Только один день. Я понимала, что если каждый день мне придется «садиться в лужу» - никакого здоровья не хватит. Мой квелый детский организм решил все за меня – я стала болеть. Я приносила из детского сада такие болезни, что моя честная мама болела ими потом по нескольку месяцев. В результате из детского сада меня забрали. Потом была школа. Советская.
Здесь меня перебьет издатель, потеряв терпение. И что, - спросит он, вы хотите сказать, что до этого момента ничего не писали, потому что вы были в советском детском саду и в советской школе? Ведь многие авторы были в саду и в школе, и не только в советских – и писали, ничего так.
Да нет же, отвечу я,  - Вы же спросили меня – что Вы делали? А я Вам и отвечаю, что делала – от Адама и Евы. Родилась, училась, где-то числилась.
- а почему ваше новое, то есть вот это произведение, которое вы сейчас пишете, называется «Забавные рассказы из жизни Кати Лычевой и Саманты Смит». Кто это вообще такие? И почему истории из их жизни Вы считаете забавными.
А я отвечу примерно так. Замечу, что не была готова к этому вопросу, и поэтому даже не посмотрела в интернете, кто  такие эти две дамы. Или девушки. Поэтому – отвечаю из головы, то есть то, что думаю. Или то, что знаю. Надо же что-то говорить, когда тебя спрашивают. Издатель подумает, что я невежливый автор, или вовсе глухонемой. Нет, я не глухонемой автор. И очень вежливый. И поэтому я говорю так:
- Уважаемый издатель! Не сочтите мое повествование нудным, а меня – скучным и назойливым собеседником. Герои моей книги, то есть – героини моей книги – Катя Лычева и Саманта Смит, жили в 80ые годы 20 века в сознании советских граждан. Я не знаю точно, были ли они вообще на самом деле, и где они жили. Но в школе, в которой я училась – была политинформация. И мы вырезали статьи из газет и клеили их в тетрадочку. Я ездила в школу на метро, и вырезала статьи из газет. А дома их наклеивала в тетрадочку. Во время политинформации мы по очереди вставали и пересказывали вырезанные статьи.  Я пересказывала сбивчиво и непонятно, примерно также, как сейчас рассказываю все это Вам, потому что никогда не готовилась к ответам. И рассказывала из головы. Я рассказывала про девочку Саманту Смит, американку, которая впоследствии умерла от лучевой болезни. Доказав своей смертью, что ядерное оружие – это плохо. Из-за него у людей возникает лучевая болезнь, и они умирают молодыми. Некоторые, конечно, умирают и старыми. Но – когда молодыми, их жалко, и это производит  бОльшее впечатление на общественность. А Катя Лычева – это уже советская девочка, отличница, конечно же, с белымибольшими бантиками. Советское правительство выбрало ее из многих и отправило в Америку. Зачем только – непонятно. Видимо – агитировать за мир. Точно, интернета-то тогда не было, и они послали Катю Лычеву, чтобы она рассказала сраным американцам, что мир – это хорошо. А война, особенно ядерная – плохо. Потому что после обычной войны хоть что-то остается, а после ядерной – наступает ядерная зима и полный ****ец и апокалипсис. Я очень жалела тогда, что советское правительство выбрало Катю Лычеву, а не, допустим, меня. Я тоже была отличницей, тоже училась в престижной школе в центре Москвы и тоже умела играть на фортепиано. Но я была толстой и короткостриженной. А Катя Лычева была стройной девочкой-куколкой с большими белыми бантами. Эх, жаль меня не послали в Америку с миссией мира. Я бы им всем так бы рассказала, что Хрущев со своей кузькиной матерью там возрадовался бы на том свете и сказал бы – молодец, Сарра, жги глаголом!!!
Вот не пустили меня тогда с миссией мира в Америку, я теперь тут отрываюсь. Поэтому – Вам, дорогой издатель, необходимо срочно издать мой замечательный предыдущий роман в картинках под названием «Безымянная книга», который точно, я вам гарантирую – точно станет бестселлером. И заключить со мной договор относительно этого бессмертного произведения про Катю и Саманту. А то я таких дел наворочу!!!
Рассказ первый.
Катя Лычева проснулась утром и съела вареное яйцо в семь часов по местному времени. Мне кажется, это говорю я, автор этого повествования – это где-то уже было, у какого-то другого автора. Но – что я могу с этим сделать, если в действительности все так и было. Катя Лычева проснулась утром. И съела вареное яйцо это, будь оно неладно. в семь часов по местному времени. Она была вынуждена каждое утро вставать и съедать вареное яйцо. Потому что именно яйца очень полезны для растущего организма, и хорошие девочки должны есть яйца. Именно в семь часов по местному времени. И ни минутой позже. Можно чуть раньше. Тогда освобождается время, чтобы выучить наизусть кусочек какого-нибудь стихотворения. Желательно – хорошего стихотворения, радостного. Потому что хорошие девочки знают только хорошие стихотворения. Радостные. например «пришла зима, настало лето, спасибо партии за это». Вот я, автор этой книги, тоже когда-то была маленькой девочкой. И тоже знала это стихотворение. Но – меня же не послали с миссией мира. Наверное, потому, что я ненавидела вареные яйца. И вообще – у меня на них аллергия до сих пор, если честно.
Так, я опять путаю со временем. Нет, Катю еще не послали с миссией мира в Америку. Да и не пошлют никогда. Поскольку нет никакой Америки. Это – вымышленное место. Никто из моих друзей и родных там не бывал. И даже никто из соседей. Вот соседи мои, с седьмого этажа,  Курские, те уехали в Израиль. И то – вернулись оттуда. И не потому, что Израиль – вымышленный. А потому, что по мнению Курских – там русских нет и обманывать там некого. Но – я что-то не припомню, чтобы Курские вообще кого-либо обманывали. Милые интеллигентные люди. Вот их надо было бы посылать в Америку с миссией мира.
Так вот – не было никакой Америки. И Кати Лычевой тоже не было. А с миссией мира послали какую-то Рябчикову. Только куда ее послали, мы и сами не знаем.


Комментарий автора.
Вот блин, неправильно я все сказала уважаемому редактору. Саманта Смит погибла в авиакатастрофе, а не от лучевой болезни. Можно было бы и догадаться, что в Америке неоткуда взяться лучевой болезни. А от этой самой болезни умерла другая девочка, японка. Про нее даже песню сочинили. А песня была про то, как умирающая девочка хотела сделать тысячу журавликов-оригами. А звали ее Садако Сасаки. А так ее звали, потому что она была японка. Ясное дело, что советским детям нельзя рассказывать про людей с такими именами. Потому что вот например мои одноклассники сразу стали радостно орать – Садако Зассаки. Но, может быть – это только мой класс был – зверинец у крыльца, а остальные были нормальные.
Все, все, я даю обещание – больше никогда, никогда во время написания прозаических произведений я не буду заглядывать в интернет. И проверять свои познания. Выясняется, что я ничего толком не знаю, и никто вообще толком не знает ничего и ни о чем. Кто когда вообще был. И что, вообще было. Вот в 80ые годы было все в магазинах, что нужно. А в 90ые пропало. Хотя, это не точно. Что-то ведь было. И что есть – точно неизвестно. Вот я, например, точно есть. Сижу перед монитором в красной дурацкой кофте. И кошка есть. Серая такая, большая, лежит на диване и спит. Хотя – можете не верить. Возможно – я – просто бот. И кошка – тоже бот. И компьютер – бот.


Рассказ второй. Про Катю Лычеву и Войцеха Ярузельского.
Однажды Кате Лычевой приснился Войцех Ярузельский. Сидит Войцех на шкафу и ногами болтает в полосатых носках. Откуда он тут взялся вообще, этот Войцех, в моем сне. А, точно, я вчера к политинформации готовилась, и прочитала про него в газете. Только что прочитала – не помню. Кажется вот что – Войцех Ярузельский официально заявил. Сидит, значит, этот Войцех на шкафу и ногами болтает. В полосатых носках. И смеется так. Заразительно. Катя тоже засмеялась. И проснулась.

Рассказ третий. Про Саманту Смит, японскую девочку Садако  и тысячу журавликов.
Есть такое поверье. Это не у нас, это в Японии. У нас бы не додумались. А вот японцы додумались. Они ведь потом еще танец буто создали. И вообще, буто это не танец, а образ жизни. И европейцам это не понять. У нас же как – потанцевал, потом вышел из образа, разгримировался, стопочку выпил, потом еще одну, пошел домой. По дороге в гастроном зашел, сосисок купил полкило и пива под сосиски. Коту китикет взял, и хлеба батон. И пошел домой. Выпил все, съел, кота покормил и спать лег. И как тут жить в образе романтическом всегда, если жизнь такая.
Так вот, жила была японская девочка. И тут выяснилось, что она больна лучевой болезнью. А при чем же здесь буто было? А вот при чем. Что европейцы думают, что танцоры буто копируют движения людей облученных радиацией. Нет. Это, во-первых, не так. Во-вторых, вовсе не при чем здесь буто. Жила была японская девочка. И выяснилось вдруг, что она больна лучевой болезнью. Родители в горе. Она в горе. Врачи в шоке. Никто ничем не может помочь.
А, вот при чем здесь буто было. Есть такое поверье. Это там, в Японии, есть.  Надо загадать желание. А потом начать делать журавликов. Оригами. Когда сделаешь тысячу – желание сбудется. Когда-то давно я была в пионерском лагере. И меня угораздило заболеть, да так, что я угодила в пионерлагерную больницу с названием «изолятор». Ко мне никого не пускали, изолятор, все-таки, надо изолировать. Папа, который работал в том же лагере, приходил ко мне под окно, и мы с ним перестукивались морзянкой. Однажды ко мне приехала мама, привезла конфеты и книгу со сказками. Конфеты отняли медсестры, сказали-  нельзя. А книгу разрешили. Я спросила маму – когда я буду здорова, и меня оттуда выпустят? Мама открыла книгу на первой попавшейся странице и сказала – вот прочитаешь эту сказку, тогда тебя и выпустят. Это была длинная-предлинная сказка про морскую царевну.
Опять мы отвлеклись, речь шла не обо мне, и не о морской царевне. А о тысяче журавликов. Оригами. Девочка загадала – если успею сделать – выживу. Успею, обязательно успею. Только не мешайте мне никто, а то я знаю вас – только начинаешь заниматься дома чем-нибудь нормальным – вы все сразу начинаете звонить по телефону и в дверь, и в интернет писать всякие заманчивые предложения. Девочка заперлась дома, отключила телефон, интернет, заварила дверь и стала делать журавликов. Оригами.  Уже весь пол завален белыми крыльями. Надо бы убраться. Нет. Не надо. Шестьсот десять. Шестьсот одиннадцать. Все. Кажется, я умираю. Нет, здесь в этой книге – тоже никто не умирает. Дело на самом деле было так. Тут видавший виды потрепанный телевизор оживает вдруг, сам собою включается, и из него выходит сияющая американка, сама Саманта Смит, юная начинающая актриса, девочка-миротворец. И спрашивает – почему ты, девочка, набросала вокруг себя столько бумаги. А японская девочка Садако ей и отвечает – это, мол, не бумага. А журавлики. Оригами. Мне надо сделать тысячу. А иначе я умру. А Саманта ей говорит – нет, зачем умирать, если у тебя есть такое увлекательное занятие. Давай ты меня тоже научишь, и мы будем вместе делать журавликов. Хорошо,  - говорит Садако,  - повторяй за мной. Они делали журавликов уже вместе и смеялись без умолку. А потом из телевизора высунулась рука, и утянула Саманту и Садако сниматься в каком-то американском порнофильме. И они больше никогда не делали журавликов. И никогда не смеялись.
Рассказ четвертый. Про то, как Катя Лычева поехала в Америку.
А с чего вы, собственно, взяли – что Катя Лычева – это маленькая девочка. Только из-за того, что мы называем ее – Катя. А не, допустим, Екатерина Петровна. Или Эдуардовна. Так вот – Катя Лычева, женщина средних лет без определенной профессии, решила поехать за границу. Хоть раз в жизни отдохнуть нормально. Так как у нас визу не получишь так просто, железный занавес до сих пор. Надо предъявить справки с места работы, и еще массу других справок, которые уверяют всех и вся в твоей благонадежности. Что ты не будешь там общаться с иностранцами, а просто тупо купишь шмоток себе и родственникам, и шмудаков всяких импортных, и уедешь на свою холодную родину. И не останешься там у буржуев. А у Кати не было никаких таких справок. Соседи считали ее алкоголичкой со скверным характером. Детей у нее не было. А последнего мужика она выгнала. Пьет только, а денег не приносит. Катя не работала. Но деньги у нее все время были. Потому что – время от времени – она ловила воробьев. Красила из акварельными красками и продавала, как райских птиц. Люди верили и покупали. Когда акварель смывалась – хозяева уже так привыкали к милой птичке, и так любили ее, что не замечали, что из райской птицы она превратилась в обычного воробья. И вот Катя решила отправиться за границу. В первый раз в жизни. Она собрала необходимые документы и пошла в Посольство. А там сидел Посол. В Окошке. Он посмотрел на Катю и спросил – гдеработаешьсколькополучаешьестьмужженадети? А? Катя смутилась, что-то сказала. И это что-то, что она сказала – оказалось не то. То, что нельзя говорить никому, тем более Послу в Окошке. Посол посмотрел на Катю еще раз. И выдал ей бумагу. С которой не то, чтобы за границу, и во двор появляться нельзя. А написано что там, нам неизвестно. Значки какие-то, которые ничем не смываются, говорят.
Пришла Катя домой. Плачет. Думает – всю жизнь копила деньги. Хотела на заграницу посмотреть, как люди. а тут такая незадача. То ли у Посла плохое настроение было. То ли я рожей не вышла. Думает – пойду ведро помойное выкину, да и повешусь. Только вот ведро надо будет выкинуть, а то – кто его выкинет – никто. Так и будет стоять-вонять. Взяла она мусорное ведро, надела тапки и вышла на лестницу. А там соседка ее, Ленка-пьяница. Стоит курит. Ты что это, Катя, на тебе лица нет? – Ленка ее спрашивает. А сама качается из стороны в сторону. Да вот,  - говорит Катя, за границу не пускают. Посол такую бумагу выдал, что теперь не то, что взаграницу, а во двор выйти стыдно. А чего нам стыдиться,  - Ленка говорит. А я тебе вот что подскажу. И шепотом, в самое Катино ухо – говорит. И перегаром воняет. У нас в подъезде, на 8 этаже живет старуха. Не знаю, как ее зовут, но у нее есть черный хромой кот. Вот пойди к ней, она тебе точно посоветует, что делать.
Катя выбросила мусорное ведро и думает – повеситься я всегда успею. А вот к старухе сходить – не мешало бы. Только с чего бы начать разговор. Здравствуйте, это у вас есть черный хромой кот? Нет, не так. Здравствуйте, меня не пускают за границу, и мне посоветовали обратиться к Вам. Нет, не так. Здравствуйте, я Ваша соседка, Катя, с третьего этажа. Я к Вам по делу. Нет, не так.
Это Катя поднимается по лестнице, потому что лифт меняют на другой, и все теперь ходят пешком. И думает. Подходит к двери, звонит. Открывает старуха. Катя что-то говорит. А старуха в ответ – знаю я все про тебя. И мужа ты своего правильно, что выгнала. С алкоголиком жизни нет. И птиц мешает рисовать тебе он. А с заграницей – не печалься, есть у меня один вариант. Только денег он стоит. С тебя много не возьму, по-соседски. Но – вариант верный. Есть у меня машина времени, мы тебя вернем на 20, а то и 25 лет назад. Это – когда еще совок был, глубо-о-окий. Я туда иногда за красной икрой мотаюсь, мне, как инвалиду войны, в заказе положено. Так вот – мы тебя туда отправим. И лет тебе скинем столько же. Будешь ты маленькой девочкой, пионеркой, отличницей, тебя выберут из тысячи кандидатов только потому, что ты младше какой-то другой девочки – ехать в Америку с миссией мира. Расскажешь им, как хорошо у нас в совке, а они тебя за это по Америке бесплатно возить будут, достопримечательности показывать. Соглашайся, а то так никогда взаграницу не съездишь, и как буржуи живут не увидишь.
- Согласна,  - шепчет Катя.
А чем это закончилось, мы не знаем. Потому что тут все заискрило, закоротило, и поднялся такой страшный звон, и ветер еще поднялся страшный, как во время ядерной зимы. Хотя, я не знаю, какой ветер бывает во время ядерной зимы. Но я полагаю – такой и бывает.
Рассказ пятый. Про то, как Катя Лычева и Саманта Смит на фортепиано играли.
Однажды Катя Лычева и Саманта Смит увидели рояль. Стоял он, почему-то в коридоре, рядом с лифтом. На восьмом этаже. И никто на нем не играл – боялись. Вдруг выйдут соседи. Говорили, что соседский мальчик, вундеркинд Андрюша, решил поиграть на нем фантазию Скиталец. Андрюша в тот момент был не совсем трезв, и везде играл фортиссимо. Даже в самых тихих и лиричных местах. Вышел сосед в семейных трусах и ударил его по лицу. Три раза. И вот теперь все боятся. Но – Катя и Саманта не боялась соседа в семейных трусах. И вообще, с какой стати ему, соседу, бить двух девочек-миротворцев. Да еще и по лицу. И начали играть в четыре руки. Играли они играли, и не заметили, что все соседи вышли из квартир и начали их слушать. Затаив дыхание. А потом пошли, накупили на последние деньги цветов и стали закидывать Катю и Саманту. А те все играли.
- Пожалуй, хватит нам сегодня играть,  - сказала одна из девочек, точно не знаю, кто именно. Потому что они были одинаковые, как близнецы. Пойдем-ка к Рябчиковой, магнитофон слушать. Ей новую кассету какую-то отчим привез. Из Америки.
Рассказ про неприличную фамилию.
Известно, что Катя не всегда носила фамилию Лычева. У нее когда-то была другая фамилия. Эта история покрыта мраком, и знаю ее только я, автор этой книги. И с удовольствием поведаю вам – но при условии, если вы не будете об этом никому рассказывать.
Однажды Катя, вместе со своими родителями поехала отдыхать на море. На Черное море, в какой-то пансионат. Я не помню его название, да оно и не важно здесь. Они много купались и загорали. Катя познакомилась и подружилась с девочкой Наташей, которая приехала с мамой из Москвы. У Наташи все время болело ухо, и мама не разрешала ей купаться в море даже в самые жаркие дни. Смена заканчивалась, и Кате нужно было уезжать. А Наташа с ее мамой оставалась еще на одну смену. Девочки сидели в беседке, и Наташа достала записную книжку и ручку.
 - Катя, сказала она. Ты можешь мне написать здесь свою фамилию, телефон и адрес? Тогда я смогу писать тебе, или звонить.
 - Хорошо,  - сказала Катя. Я напишу тебе телефон и адрес. А вот фамилию не буду. Она у меня неприличная.
 - Как это – неприличная. Разве так бывает? Чтобы фамилия была неприличная? Или тебя в школе дразнят? Так не слушай. Вот у меня фамилия обычная вполне – Терпсихорова-Тряпкина, так меня обзывают тряпкой психованной, а еще девочка у нас есть с фамилией Равнова, так ее и вообще Говнова.
- Да нет, у меня сама фамилия неприличная. Тут даже и обзываться не надо. Моя фамилия – Трахачева.
Наташа училась на 2 года младше, и не знала еще неприличного значения слова «трахаться». Но интуитивно поняла что-то. Как тогда, в детстве, они с мамой шли по улице в магазин, за конфетами. А в магазине, помимо конфет, продавали еще и водку. И народ около магазина был соответствующий. И надпись на магазине была «Прошка – предатель, ***». Наташа тогда только что научилась читать, и читала все надписи подряд. Профшкола, ул. Советская, осторожно, злая собака, кооп, Прошка-предатель. Дальше Наташа почему-то не читала. Вслух. А мама ее все боялась, что прочтет.
Так вот, девочка Катя называет свою неприличную фамилию Трахачева. Наташа записывает в блокнот ее адрес и телефон. И пишет «Катя». Делает паузу – ну должна быть у тебя какая-нибудь фамилия. Ну будешь «Катя Лычева», хорошо?
И потом Катя во всех документах подтерла – где ластиком, а где и лезвием пришлось, потому что так не стиралось,  - и стала Лычева. А все забыли ее неприличную фамилию.
Рассказ седьмой, на сегодня последний, потому что спать пора, два часа ночи уже, третий час, а завтра вставать надо, свои картины везти на выставку, и говорить что-то вменяемое. Не ехать нельзя. И не писать нельзя. Потому что – забуду иначе, что писать хотела. Рассказ хотела писать. Седьмой. На сегодня последний. Про Катю Лычеву, Саманту Смит и Войцеха Ярузельского.
Однажды Катя Лычева  и Саманта Смит собрались к своему учителю французского языка и хороших манер Войцеху Витольдовичу Ярузельскому в гости, на день рождения. Купили они большой торт, и долго спорили – надо ли еще покупать цветы. Или цветы дарят только женщинам. А Войцеху Витольдовичу не дарят. Цветы решили не дарить, а купить себе на эти деньги нерусских жевачек с вкладышами. Мать Войцеха Витольдовича Ярузельского была полька. А отец – француз. Поэтому он, в смысле, Войцех, преподавал французский язык и хорошие манеры юным барышням, и вообще всем, кто платит деньги, невзирая на алкоголизм и подагру. Так вот, Катя Лычева и Саманта Смит приходят к своему учителю французского языка и хороших манер, Войцеху Витольдовичу Ярузельскому, поздравить его с днем рождения. И видят – сидит Войцех Витольдович трезвый, за столом, один, а на столе чего только нет – салат такой-то, и такой-то, и селедочка, и грибочки маринованные и рыбка красная, икра в вазочках, коньяк пятизвездочный, и вино для дам.
Девочки  встали в дверях, и говорят в один голос, они всегда в один голос говорят, они же близнецы:
 - Дорогой Войцех Витольдович! Мы поздравляем Вас с юбилеем и желаем Вам…
И тут из под стола вылазят, все помятые такие и заспанные – Воротников, Демичев и Долгих. И орут в один голос, потому что они тоже близнецы и по отдельности говорить не умеют:
- И на-а-ам, ****ь, бухла, жратвы и те-е-елок чтоб, с си –и-иськами…
Комментарий автора.
Я, автор этой книги, подумала вот что. Вот называю я тут реальные имена реальных людей, которые реально жили когда-то, и, может быть, живут и по сей день. А им, наверное, обидно. И что теперь делать? Что делать, что делать… извечный вопрос. Извиняться, а что еще остается… Так вот, автор этой книги просит прощения у всех ее героев за все то, что с ними происходит в этой книге. И поясняет. Все перечисленные здесь герои и героини – Катя Лычева, Саманта Смит, девочка с неприличным с точки зрения русской фонетики именем Садако Сасаки, войцех Ярузельский, Воротников, Демичев, Долгих и другие персонажи существуют только в сознании советского человека. То есть,  мы не знаем, были они или нет. Или их нам придумали. Точно также, как раньше считали, что Америку придумало КГБ. Потому что из Америки никто не возвращался.
Рассказ про Америку и маленькую девочку со скрипкой.
Все вы, дорогие читатели, наверное, видели на Арбате маленькую девочку, играющую на скрипке. Очень трогательное зрелище. И вот однажды эта девочка решила все бросить и уехать в Америку. Про Америку она знала только из диснеевских мультиков. И решила отправиться в гости к Скруджу Макдаку. Он единственный казался ей нормальным человеком, то есть не человеком, а существом – так как дядюшка Скрудж любил деньги. Также, как и наша маленькая девочка. Ничего, кроме денег, она в жизни не видела. А надо же что-то любить. И вот она полюбила деньги. Она даже сочинила специальную мелодию, приманивающую деньги. Услышав эту мелодию, деньги радовались и выпрыгивали из карманов хозяев к ней в футляр. Так вот, эта девочка решила поехать в Америку. Здесь автор этой книги затрудняется сказать – удалось ей это в конце концов, или нет. Потому что этого никто не знает. Но девочку на Арбате больше никто не видел. И не слышал.
Тут читатель спросит
– А где про Катю Лычеву? Где про Саманту смит?
- А нету здесь – ни про Катю Лычеву. Ни про Саманту Смит. Они на каникулах.
Размышления автора.
Автор этой книги подумал – надо бы расширить тему и ввести в книгу еще каких-нибудь персонажей. Только вот кого?
Рассказ про Катю Лычеву, пионера- героя Марата Казея и двоечника Сеньку.
Однажды Катя Лычева и двоечник Сенька дежурили по классу. То есть – дежурила, собственно, Катя, вытирала столы, ставила на них сверху стулья, чтобы было потом удобно мыть пол, поливала аспарагусы – это цветы такие с колючками. А Сенька носился по классу, размахивая мокрой тряпкой и истошно орал: Катя Лычева – внучка Горбачева». Катя не была ничьей внучкой, потому что у нее не было ни бабушки, ни дедушки. Поэтому ей было все равно, что там орет Сенька. И тут он неожиданно сменил пластинку. И не потому, что Катя на него никак не реагировала. Ему было все равно – он знал, что после школы они все равно поженятся, уедут заграницу и у них будет куча детей. Потому что двоечники всегда женятся на отличницах. Иначе не бывает. Просто Сенька неожиданно для себя обратил внимание на портрет пионера-героя Марата Казея, кинул в него тряпкой и истошно завопил: «Марат Казей насрал в музей!!!»
Тут вошла учительница, кажется, музыки, и Катя решила, что должна наябедничать. Ведь отличницы всегда ябедничают. Даже если им не хочется.
- Ольга Ю-юрьна,  Сенька вот не убирается, бегает по классу и обзывается на пионеров-героев.
 - Как обзывается?
- А вот так «Марат Казей насрал в музей»
- Ты откуда такие слова знаешь?
- Так вы же сами спросили, как Сенька обзывается. Вот я Вам и говорю…
А вечером Марат Казей вышел из портрета и дал Сеньке по морде. Кулаком. А то раскидался тут тряпками, тоже мне герой…
Рассказ про Катю Лычеву, Саманту Смит и Мальчиков.
Катя Лычева и Саманта Смит внезапно повзрослели и поняли, что им нужны мальчики. А мальчиков не было. Они ходили по улице и спрашивали у всех:
- скажите, нам нужны мальчики. Где они?
Прохожие отпрыгивали в сторону и бежали на работу. Или с работы. Никто не знал, где мальчики.  Разочаровавшись, Катя и Саманта шли по улице Пятницкая к Кремлю, чтобы залезть там в большую красную звезду и полюбоваться вечерней Москвой в красном свете. Тут из подворотни напротив храма Параскевы Пятницы выходят два алкоголика. Отвратительных, вонючих и заросших волосами. И говорят.
- А ну, девчонки, дайте нам десять рублей, или двадцать…
- А вы кто? – спрашивают девочки.
- А кто вам нужен?
- Нам нужны МАЛЬЧИКИ, - сказали хором Саманта и Катя, так как были близнецы, и, когда боялись или волновались, говорили все время хором.
- А кто вам сказал, что вам нужны МАЛЬЧИКИ?
- Нам сказали ВЗРОСЛЫЕ. Что мы уже большие и нам нужны МАЛЬЧИКИ. И вот мы их ищем. А никто не знает где они, и поэтому мы сейчас полезем в большую красную кремлевскую звезду на Москву смотреть.
- Мы тоже, мы тоже хотим. В большую красную звезду!!! Пожалуйста, возьмите нас с собой? А?
- Да, хорошо, возьмем. Только про одном условии. Если вы скажете нам – где МАЛЬЧИКИ. И кто это вообще такие.
- МАЛЬЧИКИ – это те, кто не ДЕВОЧКИ, - сказали алкоголики.
- Та-а-ак… Если мальчики – это не девочки, то…
- Мальчики – это мы,  - сказал один алкоголик, самый грязный и пьяный. А другой, из-за его спины – подхватил:
- Да, да, мальчики – это мы. Потому что мы не девочки.
- Так вот они кто, эти МАЛЬЧИКИ, про которых нам сказали взрослые. Ну ладно, пойдемте с нами в большую красную звезду, потому что вам, наверное, жить негде.
- Да, нам жить негде, поэтому мы такие и грязные. И пьем мы тоже поэтому. А раньше, когда у нас был дом, мы были хорошие, и работали на РАБОТЕ.
Катя Лычева, Саманта Смит и два грязных алкоголика, вышедших из подворотни напротив храма Параскевы Пятницы влезают в красную кремлевскую звезду и проходят через нее насквозь, и, взявшись за руки, прыгают прямо в вечернюю Москву. Тут происходит чудо. Грязные вонючие алкоголики превращаются в прекрасных принцев и тут же женятся на девочках-миротворцах. Ведь любой советский человек знает, что если пройти насквозь красную кремлевскую звезду и прыгнуть с нее в вечернюю Москву, непременно станешь принцем. Или еще кем-нибудь прекрасным. А вот жениться на девочке получается не у каждого. А только у тех, кто в школе очень старался.
Диалог автора и издателя этой книги.
- Послушайте, автор. Вы что – это все – сами написали?
- ну да, говорю я, автор этой книги, сама. А почему Вы, собственно, спрашиваете?
- странно, такая приличная женщина, и пишете такой бред. Вам бы любовные романы писать…
- ну, Вы знаете, сейчас и не такое пишут. И это постмодернитсткая литература называется. А чем это не любовный роман? Смотрите, как дальше повествование развивается.

Любовный роман.
Катя Лычева жила-жила и влюбилась в Саманту Смит. А Садако Сасаки ревновала. И Марат Казей ревновал. И даже Сенька-двоечник ревновал. И Воротников, Демичев и Долгих ревновали. Так ревновали, что пошли в ресторан Вильнюс, накупили там плодово-ягодной и всю ночь орали под окнами непристойные песни. А Войцех Ярузельский не ревновал. Только болтал ногами в полосатых носках и смеялся.
Рассказ про то, как Саманта Смит решила сменить фамилию.
Однажды Саманта Смит решила сменить фамилию. Потому что соседская девочка рассказала всему двору, что Саманта Смит – еврейка. Потому что нерусские имена-фамилии бывают только у евреев. У самой же девочки были самые что ни на есть русские имя и фамилия – Хася Кацман.
А Петька Весточкин, который стрелял по всем из рогатки и был уже неоднократно привлекаем поэтому (и не только по этому) в детскую комнату милиции, сказал вот что.
- Давай мы твою нерусскую фамилию переведем – будешь Маня Кузнецова. а Хаське я из рогатки завтра в лоб дам.
Потом Петька Весточкин вырос, уехал в Заграницу, где его непроизносимую фамилию «Весточкин» заменили на более привычную для произношения на нерусском языке. И стал он Питер Вессон. С такой фамилией он, разумеется, разбогател, выписал из России Маньку Кузнецову, то есть Саманту Смит. И женился на ней. И стала она Саманта Смит-Вессон. А кто скажет, что она – еврейка, того Петька из пистолета застрелит. Из настоящего.
 - И зачем Вы, уважаемый автор, все это пишете? – спросит меня издатель.
А я отвечу.
- вот зачем – я Вам не скажу. Могу ответить – почему.
- ну тогда – ПОЧЕМУ?
- а  вот почему.
Далее идет объяснение автора, почему он пишет эту книгу.
Вот сейчас, в данный момент я, автор этой книги – еду в поезде Курск-Москва. Время – 19.37. У меня нижняя полка. Я на ней какое-то время поспала, хорошо так поспала. И еще бы поспала. Да только вот – стоило мне сесть – там с верхней полки человек какой-то слез и на мою полку -  сел. Да не так скромненько, как, бывало, обычно люди, которые на верхних полках едут, на краешек. А – именно СЕЛ. И сидит такой важный, жрет бананы и в ноутбук свой кино глядит. А до этого по телефону говорил про работу свою, говорил – мол, Вера, блять, Михална там какую-то херню сделала. А еще до этого – жену свою учил, какой ей телефон надо покупать, когда и почему. И на работу он, наверное, ходит. Нормальную. Даже не наверное, а точно.
И как теперь мне быть? Спать – нельзя. Потому что  - негде. Читать нельзя – потому что нечего. Рисовать – нельзя, потому что некого, а того, кто на полке моей сидит  - я боюсь, да и трясет еще, я же в поезде еду.
Остается только писать все это. И так – все время.
Про Катю Лычеву, Саманту Смит и Кремлевскую Елку.
Однажды Кате Лычевой и Саманте Смит дали билеты на Кремлевскую Елку.  По тем временам – это была большая удача – попасть на Кремлевскую Елку. И все дети туда хотели. Не хотели только те, кто там уже был. Не хотели-не хотели, а все равно приходили – и стояли в очереди за подарками с черного хода.
Так как Саманта Смит и Катя Лычева были близнецы, то у них была одна общая мама. Так вот – эта одна общая мама им и говорит – понимаете, девочки, так получилось, что у вас фамилии разные. И имена. Хотя, имена могут быть разные. А фамилия должна быть одна. Вот будут у вас спрашивать – как ваша фамилия. А вы говорите – Иванова.
 - и я  - Иванова? – спросила Саманта Смит.
- и ты – Иванова.
А вот спросят у вас, в каком классе вы учитесь – отвечайте, что в первом А.
- а почему – в первом А. Мы же ведь в первом Г?
- Потому что все хорошие дети учатся в первом А. А вас туда не взяли, потому что именно в тот день, когда класс набирали,  мы ходили бутылки сдавать и не успели.
- А учительницу Вашу зовут не Розалия Германовна Перельман, а, допустим – Марьпетровна Иванова.
- Хорошо, мы все запомнили и все скажем, как надо.
И пошли Катя Лычева и Саманта Смит на Кремлевскую Елку. Приходят они туда. А там народу столько, что вообще не протолкнуться. Даже елки не видно. И маму потеряли. Кричат они-  мама, мама! А их уже дядьки-тетки взрослые в каких-то дурацких костюмах тащут куда-то, на елку видимо, и говорят – какие хорошие девочки, какие одинаковые – вы близнецы? А как вас зовут?
- Маня и Таня,  - от испуга ответили девочки, как обычно – хором.
Ой, Манечка с Та-а-анечкой, мы сейчас пойдем посмотрим е-е-елочку, и затолкнули их куда-то. Там орала музыка,  на сцене плясали какие-то существа в цветных блестящих костюмах. И кидались какой-то ***ней прямо в зал, видимо, им казалось, что так будет веселее. Одна из девочек случайно зацепилась за плюшевую гардину, схватилась за другую и они вместе провалились в подземелье. И это было не подземелье, а оркестровая яма. А там сидел дирижер. Один. Потому что на репетицию никто не пришел. И пил портвейн.
- Кто вы такие?
- Мы – Катя Лычева и Саманта Смит.
- Кто-о?
Тут дирижер понял, что так больше пить нельзя. И перестал. Навсегда. Вскоре дела в его оркестре пошли на лад, ему дали заслуженного, а его оркестр поехал в кругосветное гастрольное турне.
Про кино.
Катя Лычева и Саманта Смит каждое воскресенье ходили в кино. Однажды они решили взять с собой соседку Рябчикову. Соседка Рябчикова весь сеанс ковырялась в носу и громко смеялась. И больше они не брали с собой Рябчикову. Никуда.

Почему мудаки буто стали заниматься. Посвящается писателю Дмитрию Анатольевичу Горчеву.
Однажды Катя Лычева и Саманта Смит возвращались от Садако Сасаки. У Садако Сасаки они делали оригами и занимались буто. И поэтому – чтобы не выходить из образа – они возвращались в белом гриме, в костюмах и в стилистике буто-танца, то есть – очень медленно.
И повстречали мудаков.
- чем вы так обдолбались? – спросили мудаки.
- да ничем. Мы просто буто занимались.
- чем-чем обдолбались?
- да ничем. Буто.
- Буто обдолбались? А как это?
- идите у Садако Сасаки спросите, она-  мастер.
- Не пойдем мы к вашей Зассаки, у нее отец-  самурай, заставит нас всех делать харакири еще.
- Не хотите – как хотите. Тогда идите, обмажьтесь побелкой и повторяйте за нами.
И так стали мудаки буто танцевать.

А что Вы, уважаемый автор, все о каких-то вымышленных героях говорите. Вы говорите о реальных. Читателя интересуют реальные события, происходящие с реальными героями. Это мне так издатель мой говорит. А я ему отвечаю.
- Хорошо, мол, сейчас я расскажу реальную историю, которая произошла именно со мной. Я, по крайней мере – точно могу быть уверена, что эта история – была.
Сижу однажды  в обществе двух кавалеров, они мне рассказывают наперебой, какая я красавица-умница, какие они красавцы-умники-смельчаки и ворошиловские стрелки. И еще про картины мне и про музыку с литературой рассказывают. В доказательство того, что они – умные. А я сижу, их слушаю и понимаю – хочу я, извините, пукнуть. Прям уже вообще деться некуда. А они все говорят и говорят. Выйти я уже не успею, думаю я, а что будет, если я – прям при них – пукну? Ну не умрут же они в конце концов. Ну я и пукнула. А они взяли и умерли. От стыда.
 - Ну вот, блин, Вы даете, уважаемый автор. Написали какую-то опять херню.
- А как? Вы же просили реальную историю. Она уж точно не может быть вымышленная. Потому что ни одна нормальная женщина не может признаться, что пукнула при кавалерах. А я вот – пукнула и признаюсь!!!
- нет уж, пишите лучше вымышленные истории. Они у Вас хоть не такие похабные получаются.
Хорошо. Буду писать вымышленные.

Вымышленная история.
Жила-была одна актриса. И ничем она не была примечательна, кроме того, что была она очень красивая. А почему, спросите вы, она была ничем не примечательна? Ведь она же – красива? Да. Она была ничем не примечательна. Потому что красивая актриса – все равно, что мебель. И еще она была очень неудачлива. Из всех театров ее выгнали. А в кино еще не взяли. И вот сидела она дома и думала. А что еще остается делать – когда карьера не идет. И тут к ней в окно постучали. А этаж семнадцатый, заметьте. Она сделала вид, что не слышит и пошла открывать дверь. На пороге стоял некто в плаще и в шляпе. Почему, спросите вы, он в плаще и шляпе? Причем здесь окно и семнадцатый этаж? Почему именно семнадцатый – может быть, для Вас эта цифра имеет какое-нибудь сакральное значение? И какое отношение к теме всего повествования имеет эта история? В плаще и шляпе – это для романтического флера. На окно и на цифру семнадцать, если честно, мне – срать. А какое отношение – да мало ли какое отношение что к чему имеет. Вообще-то все в мире взаимосвязано. А тем временем человек в плаще и шляпе произносит следующее:
- Слышь, подруга, выручай. Мне надо к сессии 12 портретов маслом написать с одной модели. И все это до утра. Садись позировать.
Эпилог.
Так появилась  на свет Катя Лычева. А также Саманта Смит, Воротников, Демичев и Долгих. А потом уже -  и Войцех Ярузельский. И все это было бы чистой правдой, если бы данная история не была бы  - от начала до конца - вымышленной.
Вот я сейчас сижу и думаю – пойти ли мне в магазин Ашан за лампочками или не пойти. Если я пойду за лампочками – то у меня будет свет. А если не пойду – тоже будет. Но – не там, где надо. Хотя – надо светиться собственным светом и не ходить ни в какие магазины за лампочками. Но я пока так не умею. Поэтому я, все-таки, пойду за лампочками.
И на этом месте меня, видимо, опять перебьет издатель.
- Послушайте, уважаемый автор, ну неужели Вы думаете, что кому-нибудь вообще интересно, куда Вы ходите по вечерам. Если бы Вы еще ходили куда-нибудь, например, в кабаре пить коньяк, или в театр смотреть пьесы. А то – про какие-то лампочки. Стыдно, товарищ автор!
 - Виноват, исправлюсь. Не буду больше вообще никогда писать про лампочки. Никогда вообще не буде писать про лампочки. Ни про какие. Буду все время про любовь писать. Ведь люди любят про любовь, не правда ли, уважаемый Издатель?
 - Да, Вы правы, люди любят по любовь. Потому что ее на этом свете нет. И никогда не было. А людям все время хочется – чего не было.
 - Неправда, неправда. Я знаю, что она есть. Хотите докажу?
- А чем докажете? У Вас, что ли, была?
 - Нет, не у меня. Хотя, у меня тоже была. По крайней мере, мне так казалось. Но речь-то не обо мне. Вы же сами сказали, что читателю моя жизнь не интересна. Вот слушайте, я Вам историю расскажу. Это так, вне этой книги. А потом я опять буду про пионеров-героев писать.
История.
Жила была одна женщина. Наталь Пална. В принципе, ничем не примечательная женщина. Жила она в коммунальной квартире с соседями, на пятом этаже. Говорят, раньше, в молодости, Наталь Пална была певицей, жила в Париже и пела в кабаре. Она спускалась так по лестнице на сцену, медленно-медленно, на высоченных каблуках и ее объявляли, мол, звезда Парижа Натали. Однажды прекрасная Натали случайно оступилась, упала с лестницы и сломала ногу. Долгое время после этого она вообще не могла ходить. Говорят, в это время ее навещал какой-то художник, который учил ее рисовать. Чтобы забыть про боль, она рисовала пятьсот набросков в день. А потом пила коньяк и засыпала. Но это – легенда, может быть. Все вовсе и не так было.
Так вот, Наталь Пална. Были у нее соседи. Сан Саныч, художник, который сидел в своей комнате и все время рисовал снег. И Абрам Владимирович Пинкензон, о котором известно, что от когда-то от него ушла молодая жена, певица Роза Римская. И тогда ему стало сниться каждую ночь, что его собираются расстреливать, как еврея. А он знал, что его расстреляют все равно, и играл на скрипке. И так каждую ночь. А почему жена от него ушла – а потому что все время хотела еды. Абрам Владимирович работал учителем скрипки в музыкальной школе, и денег на еду у него не было. Она все время приходила на кухню, и при виде пустого холодильника восклицала:
- Мусенька, (так она звала Абрама Владимировича) что за дела?
Тогда Наталь Пална выходила из своей комнаты и поила Розу чаем с малиновым вареньем.  Роза благодарила и убегала в театр. Потом Роза убежала в театр навсегда, предварительно поблагодарив Наталь Палну за заботу. А Абрам Владимирович плюнул на все, уволился с работы и начал пить горькую. Он хотел, чтобы его больше не расстреливали во сне. но от этого  спасения не было.
А Сан Саныч, художник, сидел в своей комнате и рисовал снег. Кроме снега, он ничего не хотел рисовать. Потому что снег – это снег.
Наталь Пална любила Сан Саныча. И все время ждала, что он войдет к ней в комнату, такой нарядный, в выходном пиджаке, с  большим букетом цветов. Но – можно и с маленьким букетом, Наталь Пална была согласна и на маленький букет и скажет:
- Я вас ждал всю жизнь. Будьте моей женой.
Но этого не происходило. Вернее, происходило. Сан Саныч заходил к ней в комнату иногда. Только, как правило, говорил совершенно другое.
 - Наталь Пална, дайте мне пожалуйста, белила цинковые. А то у меня закончились опять. А Вы ведь художник, я знаю, у Вас есть.
У нее действительно были белила. Цинковые. Она ими никогда не пользовалась, потому что поспорила с одним художником, что рисовать можно и без белил. Но белила покупала. Для Сан Саныча.
Иногда она сама приходила в комнату к Сан Санычу и просила его проводить ее по лестнице. Потому что ей было трудно спускаться с больной ногой без его помощи. Сан Саныч всегда помогал ей и снова уходил в свою комнату рисовать снег. А Наталь Пална шла в булочную, потом еще в какой-то магазин. А потом в парк. Там гуляли люди с разными лицами. Она выбирала понравившегося мужчину и приглашала его к себе позировать на портрет. Как правило, мужчины понимали слова Наталь Палны про портрет несколько превратно, и думали, что она желает секс. И охотно соглашались позировать. Потому что Наталь Пална, несмотря на хромоту,  была очень красивая. Такая красивая, что когда она шла по улице – все удивленно оборачивались, а женщины, завидя ее, скрежетали зубами от зависти. Наталь Пална жила на пятом этаже. И не могла подняться по лестнице без посторонней помощи. Мужчины, которых она приглашала позировать, всегда ей помогали. Очень галантно брали ее под руку, думая, что она это специально притворяется.
Наталь Пална рисовала портрет. Недолго. Чтобы не утомлять модель. Потом она обязательно поила модель чаем с малиновым вареньем. А потом у них был секс. Наталь Пална специально открывала настежь дверь, чтобы Сан Саныч видел, что у нее – мужчина. И не заходил к ней за белилами. Сан Саныч любил Наталь Палну. И, чтобы не слышать, как у Наталь Палны происходит секс с мужчиной, просил Абрама Владимировича играть ему на скрипке. Абрам Владимирович приносил скрипку и играл какое-то грустное танго, все время одно и то же. То самое, которое он играл в своих снах перед расстрелом. А Сан Саныч рисовал снег.
Утром модель уходила и больше не возвращалась. Потому что для портрета она была больше не нужна. Наталь Пална отдыхала и выходила на кухню пить чай с малиновым вареньем. Сан Саныч тоже выходил на кухню пить чай, и ругал Наталь Палну ****ью. А Наталь Пална слушала его, а потом говорила:
- Сан Саныч, проводите меня, пожалуйста, по лестнице. Мне сегодня надо в булочную. А я не могу одна спуститься.
Он опять ругал ее ****ью, шел в свою комнату искать тапочки, и выходил уже в тапочках ее сопровождать.
Однажды Наталь Пална поняла, что ее жизнь бессмысленна. И решила повеситься на карнизе. Но – перед тем, как это сделать она подумала – а вдруг? Вдруг он придет ко мне, такой нарядный, в выходном пиджаке, не за белилами ни за какими, а с большим букетом цветов, да пусть даже и с маленьким, пусть без цветов даже, и пусть не в пиджаке, а в рубашке обычной, хотя, он художник, он не пойдет в обычной рубашке к женщине, и скажет. А я тут на карнизе вешу. Непорядок получается. Позвать в гости Сан Саныча Наталь Пална боялась. Потому что Сан Саныч тогда точно подумает, что Наталь Пална хочет секс. И будет ругать ее ****ью. На самом деле она вовсе не хотела секс. А хотела, чтобы он сопровождал ее в булочную. И в магазин. А потом помогал ей подниматься по лестнице. Потому что подниматься гораздо труднее, чем спускаться. Особенно при больной ноге. И как вы уже успели догадаться, что портреты и секс были лишь поводом. Потому что Наталь Пална имела фотографическую память, и могла нарисовать любое лицо без присутствия модели.
И Наталь Пална придумала написать объявления на всех этажах дома. И в кухне своей тоже написать. Что, мол, у меня сегодня именины, или крестины, ну, праздник, в общем. И я приглашаю вас всех ко мне пить чай с малиновым вареньем и слушать патефон. Ну, чтобы Сан Саныч не подумал, что она его одного приглашает. И не ругал ее ****ью. И загадала так. Не придет – повешусь на карнизе. А придет если, хоть за белилами, жить останусь. Наталь Пална написала красиво объявления о том, что приглашает в гости всех-всех, и сказала Абраму Владимировичу и Сан Санычу повесить их везде – на улице, в парке, в подъезде и в общей их кухне обязательно. Они пошли и развесили объявления где только можно.
Наталь Пална в тот день с самого утра встала, напекла блинов, пирогов, наделала разных салатов, накрутила локоны и надела вечернее платье. То самое, которое слышало аплодисменты. И никто не пришел. Наверное они подумали, что какая-то сумасшедшая. Потому что кто сейчас кого попало в гости приглашает. Сейчас время такое, сами знаете. А Наталь Пална сидела в кресле, в вечернем платье и ждала. А потом подошла к окну и взяла веревку.
 - Нет, нет. Здесь должно что-то произойти, пожалуйста, не убивайте ее, она – хорошая!!!
- а кто это здесь со мной разговаривает? – это я уже спрашиваю, автор этой книги.
- Это мы, Саманта Смит и Катя Лычева. И Сенька –двоечник еще там тоже с нами есть. Мы вас слушали и даже не влезали ни разу. Потому что было интересно. А тут такое. Не убивайте ее, а то Сенька даже расплакался, он впечатлительный такой…
 -  Ладно. Из-за Сеньки только не буду. Хотя, мне тоже жалко ее. А не нужна ей эта жалость. Сейчас это все хорошо кончится. Я обещаю. А если не кончится – то вы там как-нибудь уж помогите всем, чтобы нормально все было, вы же девочки-миротворцы, как-никак.
Так вот. Наталь Пална подумала – умру в вечернем платье. Оно слышало аплодисменты. Это – красиво. Как правильно делать петлю она не знала. Потому что видела это только в кино, а там показывали уже повешенных или повесившихся. Решила посмотреть в интернете. Включила. Не работает. Нет соединения. Вышла в коридор и спрашивает громко, чтобы все слышали – Сан Саныч, Абрам Владимирович, интернет у вас работает? А то у меня нет. А они отвечают хором из-за дверей – не работает уже давно, не платим мы за него, нечем.
Ну ладно, думает она, сама справлюсь. Стоит она около карниза и петлю вяжет. И тут заходит Абрам Владимирович и говорит:
- Наталь Пална, как это замечательно, что Вы дома. Вы сейчас очень заняты?
- Да нет, не очень, я тут повеситься собралась на карнизе, и никак не пойму, как петлю завязать. А что Вы хотели? в принципе, если это ненадолго…
 - Повеситься – дело сложное, это ведь решиться надо. А у меня не долго. Понимаете, меня завтра пригласили играть в филармонию. Мне надо погладить мою концертную рубашку, а у меня нет утюга. Да и гладить я толком не умею. Вы не могли бы мне помочь?
- Да. Я помогу Вам.
- А, может быть, Вы передумаете вешаться и выйдете за меня замуж?
- А я уже передумала вешаться. Потому что выйти за вас замуж – это примерно то же самое,  - и она взмахнула ресницами.
И тут Сенька –двоечник вылез и как заорет – скажите, скажите, а у них был потом  - секс?
- Нет, Сенька, не было у них секса. И потом у них не было секса. Они полюбили друг друга, а в этом случае секс невозможен. Потому что он только в порнофильмах и в желтой прессе. Да еще и специальной медицинской литературе. Абрам Владимирович любил Наталь Палну. И провожал ее в булочную, а потом в магазин и в парк. А она ходила на его концерты, сидела в первом ряду, обмахивалась веером и улыбалась только ему.
А Сан Саныч, как всегда, рисовал снег, и был очень рад, что у Наталь Палны все так хорошо получилось. И не только перестал ругать Наталь Палну ****ью, а пошел и купил ей на все деньги красок. И трость красивую вырезал из дерева, под слоновую кость.
Эта история была написана по просьбе читателя этой книги, которого зовут Егорка. Ему обычно жена эту книгу вслух читает.
А я вот щас еще одну сказку напишу. Страшную. Жила-была женщина. И звали ее Гангрена. Почему ее так звали, мы не знаем. И никто вообще не знает. Но, как мы думаем, такое имя просто так не дают. И мы вообще ничего про нее не знаем. Кроме вот чего. У Гангрены был муж. Ну обычный муж, ничем не примечательный. Если бы не было Гангрены, его бы никто и не примечал. Причем здесь Гангрена? А вот при чем. Она его ревновала. Вставала каждое утро и ревновала. А он однажды пошел в гости к Войцеху Ярузельскому. А Гангрена подумала сразу, что к Кате Лычевой и Саманте Смит. И отняла у него штаны, в смысле, не у Войцеха, у него вообще, кажется штанов своих не было, все казенные, а у мужа своего штаны отняла. А они –то у него одни были. И вот сидит он у себя дома без штанов. И не может пойти к Войцеху Ярузельскому. А тут в окно влезают Воротников, Демичев и Долгих, и, видя такое дело, по-быстрому надевают на него Гангренину юбку. И идут к Войцеху уже все вместе. А там уже Гангрена сидит. И чай с баранками пьет.
Тут опять влезает редактор и говорит. Ну как же так, мол. Вы же обещали написать сказку. А получилась какая-то история. И, причем, не очень интересная история.
Ну и что, что неинтересная. Зато поучительная. А сказки, знаете, где мы будем рассказывать? В милиции!
История про шаланды, полные кефали и миссию мира.
Как мы все помним, Катю Лычеву послали в Америку с миссией мира. Ну послать-то ее послали. Но только не доехала она. Потому что заболела ангиной. Или гриппом. Или мама ее не пустила – мало ли что. Или вообще – ее на аэродроме перепутали. Ведь путают иногда детей в роддоме, в суматохе. А на аэродроме что – суматохи нет? Тоже могут перепутать. Одним словом, послали вместо нее девочку Наташу из седьмого подъезда. И говорят ей – ты там, в общем, чтоб нормально было, поняла? Наташа поняла. И полетела. Прилетела она в Америку. А там статуя свободы, там, небоскребы всякие. И американцы все. Жевачку жуют. И страшно ей стало. Вдруг она что не так сделает – и ядерная война начнется. А ее американцы с лучезарными улыбками встречают, хаудуюду, мол, совьет герл. Ну она тоже в ответ – хаудуюду, мол. И улыбается. Тут она понимает, что надо действовать. А то они, американцы, все улыбаются-улыбаются. А потом вдруг кА-а-ак ****анут своей бомбой. И тут она видит – пианино стоит. В Америке дело происходит, а на улице пианино стоит, Красный Октябрь называется. Да *** его знает, откуда оно взялось, это пианино. Прилетело. Ну и вот, девочка Наташа говорит американцам – джаст э момент, мол, пли-и-из. И скорее бежит к пианино. Сейчас поясню, к чему такая спешка понадобилась. Когда Наташа была маленькая, она посмотрела какой-то фильм. Вернее, посмотрела-то она весь фильм, но запомнила только фрагмент. Как в блокадном Ленинграде начинается бомбежка. Все пугаются и бегут в бомбоубежище. Лишь один старый человек не пугается. И никуда не бежит. Он садится за рояль и играет «шаланды, полные кефали». А в этот момент на улице бомбы разрываются, дома рушатся и в квартире стекла вылетают. Очень громко. А человек играет про эти шаланды. И не боится ничего. Потому что это песня такая волшебная. Когда ее играешь – обычно ничего не случается. И даже война может прекратиться. Если очень сильно захотеть. А всем вокруг казалось, что он херней какой-то занимается. А он, на самом деле мир спасал.
Так вот – Наташа подумала – что если она тоже сядет за пианино и будет играть эту мелодию – не случится никакой ядерной войны, все станут добрыми и хорошими и забудут про красную кнопку. Ну и вот. Говорит она, мол, джаст э моумент, сорри, ай вилл плей пиано э фамоус рашен сонг. Фор ю, разумеется. И начинает играть. Все застывают в ахуе. И тут из углов начинают сползаться русские эмигранты и подпевать противными голосами. Ну какие могут быть голоса после того, как в тамошнем макдональдсе или еще где по 25 часов в сутки толчки моешь.
А войны ядерной, между прочим, так и не случилось. До сих пор.