Из блокнотов

Опрос

Выхожу из Дома быта, а навстречу телекамера на плечах молодого человека. С ним хакамадообразная девушка – корреспондентка ГТРК «Югория». Опрос встречных-поперечных.
- День 21 января вам о чём-нибудь говорит?
- ?..
- Ну, может быть, из недавней истории?
Догадываюсь.
- Разве что день памяти Ленина?
- Именно это мы имеем в виду.
Пришлось ответить на несколько вопросов.
- Как вы оцениваете личность Владимира Ильича?
- Надо признать, выдающаяся историческая личность.
- В чём же его величие?
Ну, что можно сказать в двух-трёх словах? Вот так вот, на ходу и сходу? И всё же:
- Личность, предложившая новый путь развития человечества. Возглавить после Первой мировой нищую страну и через пять лет привести её к плану ГОЭЛРО, создать фундамент мощного государства – это из области фантастики. Вспомните реакцию Уэллса на «кремлёвского мечтателя.». Создать с нуля Красную армию в 1918 году и выйти победителем в борьбе с белой гвардией вкупе с её пятнадцатью союзными государствами, высадившими десанты во всех крупных российских портах – это, согласитесь, не хило…
Девушка явно разочарованна. Не за тем её напарник носит на плечах тяжёлую камеру, чтобы получать от «непросвещённых» такие вот «неправильные» ответы…
- А как быть с теми бедами, что он принёс России?
- Да, были и трагические ошибки. Но сказать, что во всех бедах виновен Ленин, я не могу. Всё гораздо сложнее… Один из известных современников знаете, что о нём написал? Он написал: «Когда ум Ленина светился, он видел весь мир сразу, весь его позор… Такие люди рождаются раз в сто лет».
- И кто же этот известный современник?
- Его главный враг и ненавистник – Уинстон Черчилль.







О бабушке-экстремистке,
или О том, как меня не перевели в Азербайджане

Мой азербайджанский друг – поэт и журналист из северного города Пыть-Ях Княз Гочаг оглы Гурбанов из добрых побуждений решил ознакомить азербайджанских читателей с моими рассказами. Отобрал парочку, отослал ( или – отвёз, уже и не помню ) в Баку. Через некоторое время присылают мне журнал «Литературный Азербайджан» на русском языке. Раскрываю…Что такое? В рубрике «Слово - друзьям» вместо рассказа «Старинный городской романс» вижу три первые странички своего произведения, оборванного чуть ли не на полуслове…
Расстроился, конечно, но не очень. «Не вышло знакомства с русскоязычным читателем Азербайджана, утешаю себя, так, может, выйдет с азербайджаноязычным». Тем более, второй рассказ «Всё переврут», как утверждает Княз, уже перевели и вот-вот поставят в номер одноимённого журнала на азербайджанском.
Проходит ещё какое-то время, спрашиваю у Княза:
- Ну, что там, в Баку, с моим рассказом?
Мой добрый, застенчивый друг трётся-мнётся:
- Панимаишь, брат! Сам ни панимаю! Им в твоём рассказе  слово ни панравилась… Абиделись!
- Что за слово?
- Турка.
- Турка?
- Турка, да! Абиделись. Но ты ни абижайся, брат!
И тут до меня доходит, в чём дело. Камнем преткновения стал не сосуд для приготовления кофе. Героиня моего рассказа - неграмотная русская бабушка Мария Шипицына в своём наивном письме сотрудникам районного архива приносит извинения за то, что «пишет, как курица лапой», потому что «ни единого денёчка в школу не ходила, век на свете туркой прожила».
Ни бабушка моя, ни я, автор, и подумать не могли, что слово «турка», употреблённое в значении «пешка», так оскорбит национальные чувства азербайджанских сотрудников журнала, что главный редактор категорически запретит печатать рассказ…
- Ай, ни абижайся, брат! – обнимает меня мой азербайджанский друг.
А я и не обижаюсь. Я перечитываю рассказ и теперь уже сам ужасаюсь тому, что натворила моя бабушка-экстремистка! Не быть мне переведённым и на татарский. Ибо дальше она и вовсе распоясалась: «Такой судьбы, как у меня, не пожелаю и злому татарину!»







Луша

… А ещё запомнилась хантыйка Луша.  Сухонькая, юркая  старушка-дюймовочка.  Впрочем,  старушкой её называю условно…  Сейчас трудно даже предположительно определить её возраст – то ли 40, то ли 50, а, может, и все 70 ей было. В общем, хорошо пьющая, неопределённого возраста бабёнка…
В сером замызганном  пальтишке, в красных резиновых сапожках на птичьих ножках, с  тонкими, едва различимыми ниточками губ и не сходящими из-под глаз мужниными «пятаками». Числилась техничкой в рабочем общежитии сплавной конторы.
Бежит, бывало, по посёлку, энергично работая острыми, как штыки, локтями… И - будто в стенку лбом влетит перед первым встречным:
- Здра-а-авствуйте! –  И не просто «здравствуйте», а с поклоном, с заискивающим, умильным взглядом, как самому дорогому человеку.
- Здравствуй, здравствуй, Луша! – кивнут ей на ходу.
Луша и довольна. Дальше бежит, хлопая голенищами сапожек…
- Здра-а-вствуйте!
И так с утра до вечера. На работу идёт: «Здра-а-авствуйте!». С работы бежит: «Здра-а-авствуйте!». В магазин: «Здра-а-авствуйте!»…
Причём, несколько раз на дню с одним и тем же человеком. Неделю-другую так. С каждым от мала до велика перездоровается…
Но раз в месяц Луша преображалась. Всё в том же сереньком пальтишке, в красных сапожках, но с высоко задранной птичьей головкой шлёпает в контору,  устремив сосредоточенный взгляд строго по курсу…
Молча пролетает мимо одного, другого, третьего. Ни слова, ни полслова, ни взгляда, ни  улыбочки…
- Что с тобой, Луша, - не выдержит иной, - здороваться разучилась?
Луша приостановится, окинет враз оцепеневшего прохожего надменным, строгим взглядом:
- С каждым здоровкаться – дня не хватит!
И всё становится понятно. Сегодня у Луши зарплата.













Как я обидел «чужую»
 
Работа не «пошла». Решил отвлечься, сходить за сигаретами и свежей прессой. То и другое можно взять на ближнем Михайловском рынке, но погода чудесная. Не в самом добром расположении духа иду к  супермаркету, что на пересечении Пермякова и Широтной. Освежаю воспалённые мозги осенней прохладой. Вскоре замечаю, что за мной увязалась собачка. Собачка, пожалуй, ласково сказано – грязная, со скатанной шерстью, худющая чёрно-белая дворняжка. Держится позади, в пятки мордой тычется - не опережает и не отклоняется. Я и вообще-то не терплю, когда кто-то «дышит мне в спину», а тут какая-то дворняжка… Что у нее на уме? Ни с того ни с сего цапнет за ногу, какой с собаки спрос?
- Отстала бы ты, псина!
Дворняжка смотрит на меня удивлённо (не впервые замечаю в собачьих глазах искреннее удивление!), постояла как бы в раздумье. Затем обгоняет и выбегает на дорогу. Бежит впереди. Что-то вынюхивает, вроде, следы ищет…
Срезаю угол, иду дворами в сторону магазина. Дворняжка, вроде, отстала. Спустя минуту чувствую, тычется в ноги. Оглядываюсь – попутчица!
- Да что ж ты ко мне пристала? Беги домой! К хозяину!  Или, - догадываюсь, - ты хозяина потеряла?
Смотрит в глаза. Теперь уже не удивлённо, а, вроде, виновато… Грязным хвостом крутит, глаза в сторону отводит. Через минуту опять опережает, бежит с оглядочкой…
И так раза три-четыре.
Наконец, подхожу к супермаркету. Уже у самого входа чувствую – тычется мордой в ноги!
Да что ты будешь делать! Не хватало ещё в супермаркет грязную собаку впустить!
  Она смотрит на меня просящим взглядом. Я терпеливо объясняю:
 - Собачка, я не твой хозяин! Чужая ты мне, понятно? Чужая! Ищи хозяина!
Посмотрела дворняжка на меня с упрёком, опустила хвост, опустила мордочку, присела на задние лапы…
Купил сигарет, газету. Подумал и взял снизку дешёвых сосисок. Для «чужой». Выхожу, а её нет… Ушла.
  Крепко обиделась.