Достоевский. Резюме

ПОЭТИКА – ПРОЕКЦИЯ БОГОСЛОВИЯ

Доц. Герасимова. С.В.

Святоотеческие творения, возможно, Добротолюбие, хотя прямых упоминаний о нем в произведениях Ф.М. Достоевского и в труде «Библиотека Ф.М. Достоевского» нет, определяют поэтический строй его романов и многие их идеи.
Однако духовная литература в библиотеке писателя представлена: кроме книг, подаренных прп. Амвросием Оптинским в июне 1978 года, можно найти, например, «Слово о смерти» прп. Игнатия Брянчанинова . Интерес к святоотеческой литературе возникает у Достоевского уже в 1850-е гг., и влияние ее многообразно. Так, именно греческое заглавие Добротолюбия, что в переводе на русский язык звучало бы как «Красотолюбие», стало важным, хотя не единственным, источником идеи «красота спасет мир», поскольку христианская аскетика исходит из представления о личности как о произведении искусства. А искусство это – умение жить по заповедям и правилам аскетики и умного делания, изложенным святыми отцами. Личность прекрасна, если она произведение искусства, отражающее образ Христа. Итак, источник красоты – Творец, но и люди прекрасны отражением Его красоты. – Красоты, которой нет в природе человека, но которая обретается благодаря искусству жить по правилам Добротолюбия.
Благодаря Добротолюбию и творениям святых отцов складывается в романах Достоевского полифоническая структура.
В сложной полифонической системе Достоевского наиболее четко выделяются три типа голоса. Во-первых, это голоса носителей болезненных идей современной цивилизации: Раскольникова, Кириллова, Ивана Карамазова. Во-вторых, это голоса героев, обладающих культурой сердечных движений: князя Мышкина, Алеши Карамазова и др. Наконец, это голоса героев с язычески необузданным страстями, идущими от низа человеческого естества, то есть от чрева и др. – самыми яркими примерами в этом ряду стали Федор Павлович Карамазов и его сын Дмитрий.  Развитию этой идеи посвящена моя кандидатская диссертация , в которой три разряда героев выделены эмпирически, но в творчестве самого Достоевского эти три полифонических центра сложились не стихийно, но на основе многовековой святоотеческой традиции.
Христианская антропология заимствовала из античности мысль о трехсоставности души , дополнив эту идею представлениями о Троичности Бога. То есть трехсоставность человеческой души – одно из проявлений образа Божьего в человеке: голова, сердце и человеческий низ (чрево и ниже) являются соответственно средоточиями таких сил души, как разумная, раздражительная (гневательная) и, наконец, желающая (вожделеющая, похотная). Эти силы души даны человеку в качестве отдаленного прообразования трех ипостасей Троицы. Причем вопрос, какая из частей души какой ипостаси соответствует, -  в святоотеческой литературе обычно не рассматривается. Здесь важна сама идея богоподобия тройственной души человека непостижимой и таинственной Троице.
Святой Евагрий монах в наставлениях о деятельной жизни задолго до Фрейда связал болезни разных частей души человека с разными видами снов, ибо сновидения, представляющие «встречи с знаемыми, пирования с родными, хоры жен» свидетельствуют о необходимости уврачевать похотную часть души, а страхования являются признаком того, что «нам надо попещись о своей раздражительной части…» 
Братья Карамазовы образуют единую макроличность и символизируют все человечество, в котором отразился образ Божий, отразилась Божественная Троица. Однако для современного невоцерковленного читателя братья Карамазовы - некое подобие Рублевской Троицы. Это заблуждение основано на безупречных с точки зрения богословия взглядах самого Достоевского. «Братья Карамазовы» - роман богословский, и именно это определяет его структуру.
Роман невозможен без конфликта, следовательно, система персонажей, отражая конфликт, должна строиться на антитезе, на противопоставлении конфликтующих групп героев, что иногда отражается в названии произведения – «Отцы и дети», «Война и миръ».
Достоевский преодолевает эти устойчивые представления о структуре романа. Ему важен не конфликт, а единение героев. История духовного воссоединения братьев становится основным предметом исследования в последнем романе Достоевского.
Будучи воплощением трех сил души человека, братья Карамазовы задают духовные векторы романа, который становится полифоническим, поскольку разрешение «вечных проблем» своего времени, Достоевский доверяет героям, в душе которых преобладает одна из сил. В результате складывается не стихийное многоголосие, но полифония, основанная на сопоставления гласа разумной, сердечной и вожделеющей силы души человека.
Обратим внимание, насколько различны характеры братьев. Старший, Дмитрий, - воплощение широкого разгула, широты русского характера, которую он сам бы «сузил» . Мы наблюдаем за Дмитрием, когда он предается разгулу с цыганами, увеселяя их песнями Грушеньку (ее имя содержит аллюзию на адамово яблоко и яблоко раздора), из-за которой соперничает и с собственным отцом, и с неведомым ему польским офицером. Затем встретим его на скамье подсудимых, а о широте и страстности карамазовской натуры будет свидетельствовать уже его защитник: «Широк Карамазов, сами же вы кричали про две крайние бездны, которые может созерцать Карамазов» (10, 248). Достоевский воплотил в Дмитрии прежде всего необузданную желающую стихию. Но, следуя святоотеческой традиции, наделил его и разумной и сердечной силой, которая проявляется, когда герой, одарив Катерину Ивановну деньгами, вопреки ее худшим ожиданиям – лишь кланяется ей. Этот эпизод аналогичен рассказу Никодима Святогорца из «Нового Эклогиона», с его «Душеполезным повествованием аввы Эльпидия», в котором содержатель притона Сергий отдает 100 монет красавице, которую возжелал, чтобы та могла вызволить мужа и детей, но, услышав ее горькие сетования при входе в его опочивальню, отпускает с миром. В среднем брате, Иване, сосредоточилась разумная сила человека, поколебленная демоническими искушениями.
В душе Ивана не только Содом и идеал Мадонны сходятся, но сходится Иуда со Христом. Рассказывая о страданиях детей, Иван сам чувствует себя страдающим ребенком, обиженным собственным отцом; при этом иконой страдающего сына человеческого является Христос. Но «Поэма о Великом инквизиторе» посвящена Иуде-инквизитору, предавшему идею христианской свободы, в которой богословы видят проявление образа Божьего в человеке. Иван бессознательно чувствует свое сходство с Иудой, поэтому ему нужен Иуда – благодетель Христа. Как страдающий ребенок, Иван чувствует себя гонимым мучеником, и ему нужно сакральное оправдание собственного неприятия страдания – ему нужен избегший страдания Христос.
Иван – мученик мысли, богоискатель, который не хочет найти Бога, потому что больше возлюбил свою обиду на отца, свою детскую слезиночку, которую не может положить в основание здания всеобщей гармонии, а поэтому и не может простить, и уверовать во Всепрощающего, и воскликнуть вслед за Алешей: «Но Существо это есть, и оно может все простить, всех и вся и за все, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за все. Ты забыл о нем, а на нем-то и зиждется здание, и это ему воскликнут: "Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои" (9, 276).
Счастье на слезинке ребенка – иллюзия, с которой борется Иван, верящий - вопреки собственному опыту и рассудку и совершенно в духе Ренессанса, - что рай на земле возможен. Христианское учение о земном счастье, которое проповедует Достоевский, коротко может быть сведено к формуле «радость-страданье», то есть страдание человечества, изгнанного из рая, и тоскующего по нему. Это страдание порождает жажду Богообщения. Тоска по небу делает человека странником и страдальцем на земле, но это страдание – радость, ибо она возвышает человека над миром. Страдание же людей, забывших Бога, коренится в той же оторванности от Творца, но они не осознают подлинных причин своей духовной неудовлетворенности и земной неустроенности, находя им другие, чисто материалистические объяснения. Достоевский полагает, что пока государство не преобразилось и не слилось с Церковью (отсюда хилиазм Достоевского), в земной жизни не может быть счастья – ни на слезинке ребенка, ни без нее.
Достоевский показывает, как растлилась умственная и жалеющая силы современного человечества. Лишь сердечность может дольше друг сил души противостоять искушениям века, ее чистота теплится на дне души даже сладострастного Мити, сопоставленного Достоевским с содержателем притона Сергием.
Алеша – воплощение сердечности. Это живое сострадательное сердце, готовое выслушать исповедь каждого из братьев, готовое любить бедняжку Lise. Это сердце прозорливое, угадывающее мысли Ивана. Это сердце, горячо страдающее оттого, что после смерти от тела старца Зосимы стал исходить тлетворный дух. Одним из прототипов старца Зосимы был святой Амвросий Оптинский, плоть которого сначала стала издавать запах тления, – ставший платой за славу, полученную им при жизни, – а затем, как бы искупив свой невольный грех, – старец заблагоухал.
Человек, созданный по образу Божьему, троичен – братья Карамазовы – это образ всего человечества, с его вожделеющей, сердечной и разумной силой. Каждый из братьев в начале романа становится персонификацией одной из сил души человека.
Но почему же братьев четверо? Зачем нужен Смердяков? Это становится ясным, если усвоить более сложную структуру сил, действующих в человеке, которую предлагает преподобный Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры»:
«Нужно знать, что разумное [начало] по природе владычествует над неразумным (бессловесным). Ибо силы души разделяются на разумную и ту, которая неразумна. Но неразумного начала души есть две части: одна непослушна разуму, то есть разуму не повинуется; другая – послушна и повинуется разуму. Непослушная и неповинующаяся разуму есть жизненная сила, которая называется и силой сердцебиения, а также семенная, то есть порождающая и растительная сила, которая называется и питательной; а к этой относится и возрастительная сила, которая и образует тела. Ибо те управляются не разумом, но природой. Послушная же и повинующаяся разуму часть разделяется на гнев и похоть. А обобщенно неразумная часть души называется страстным и вожделеющим началом. Следует же знать, что и движение по устремлению принадлежит к той части, которая послушна разуму». 
Но упростим эту сложную схему: сила души, не подчиняющаяся разуму, – это природная часть человека, а собственно личность состоит из разума и подвластных ему гнева и похоти.
Четвертый брат, сын Смердящей, - порождение неразумной силы человека, его природной составляющей. В мифах разных народов существуют существа, типа ундин или русалок, которые рождены стихией и не обладают бессмертной душой. Однако они стремятся обрести бессмертие через любовь. Смердяков полностью лишен способности любить – он воплощает обреченность вечной смерти, ибо он порожден непреображенной плотью и может лишь раствориться в породившей его стихии.
Плотская стихийная душа не вынесла искушений. Роман Достоевского не понятен без Евангельского контекста, особенно без истории искушений Христа.
После Крещения Господь был искушаем в пустыне – и искушения эти также были направлены против трех сил души человека:

Иисус, исполненный Духа Святаго, возвратился от Иордана и
поведен был Духом в пустыню.
   Там сорок дней Он был искушаем от диавола и ничего не ел в
эти дни, а по прошествии их напоследок взалкал.
   И сказал Ему диавол: если Ты Сын Божий, то вели этому камню
сделаться хлебом.
   Иисус сказал ему в ответ: написано, что не хлебом одним
будет жить человек, но всяким словом Божиим.
   И, возведя Его на высокую гору, диавол показал Ему все
царства вселенной во мгновение времени,
   и сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми сими
царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю
ее;
   итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое.
   Иисус сказал ему в ответ: отойди от Меня, сатана; написано:
Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи.
   И повел Его в Иерусалим, и поставил Его на крыле храма, и
сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз,
   ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить
Тебя;
   и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою
Твоею.
   Иисус сказал ему в ответ: сказано: не искушай Господа Бога
твоего.
   И, окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени. (Лк. 4:1-13).

Мы видим, что искушение состоит из трех частей и нацелено на человеческое чревоугодие, гнев и гордый помысел. Эта трехчастность искушения соответствует трехчастности человеческой личности, если интерпретировать ее в контексте настольной книги Ф.М. Достоевского – Добротолюбия.
Если душа состоит из разумной, раздражительной и желающей части, то и духовное очищение должно быть троичным: желающая часть, как учит авва Евагрий Понтийский, очищается через воздержание от пищи (от хлебов), гневательная – через отказ от роли царя, немыслимой без священного гнева и через творение милостыни, чистота ума достигается через умное делание молитвы и отсечение нечистых движений и помыслов,   – например, помысла сброситься со скалы. Но чистоты ума невозможно достигнуть, не очистив предварительно желающую и гневательную части души. «Невеста из Песни Песней – образ ума, который во время молитвы созерцает свет Святой Торицы, - говорит Евагрий».
Евангельское повествование об искушениях Христа в пустыне как раз и соответствуют троичности очищения души Спасителя от искусительных инстинктов и помыслов. Троичное искушение свидетельствует о чистоте всех трех составляющих человеческой личности Богочеловека, становится символом этой тройственной чистоты. Прп. Иоанн Кассиан Римлянин искусителя характеризует так:
«Он искушал вожделевательную часть духа Его, говоря: «скажи, чтобы камни сии сделались хлебами»; искушал раздражительную часть, когда старался подстрекнуть Его к желанию власти над настоящим веком и к желанию царств этого мира; разумную часть искушал, когда говорил: «если Ты Сын Божий, бросься вниз» (Мат.4.3-9). В этом обольщение его не имело никакого успеха, потому что по своей догадке, которую имел по ложному мнению, не нашел в Нем ничего поврежденного» 
Место действия романа – это пустыня мира и пустыня истории, которую проходит современное Достоевскому человечество.
Роман «Братья Карамазовы» повествует об искушениях, которые подстерегают разумную, сердечную и вожделеющую части души. Очищение невозможно без искушений. Структура романа предполагает, что все три брата, реализующие три силы души, пройдя через горнило страданий, очистятся и обретут первозданную духовную красоту. 
Психологизм «Братьев Карамазовых» сочетается с аллегоризмом, что уподобляет роман «Пути паломника» Беньяна и средневековому аллегорическому роману. Можно говорить об особом аллегорическом психологизме Достоевского, который обладает двойным зрением, воспринимая современность и как проекцию вечных богословских истин, воплотившихся в героях – аллегориях душевных сил, - и как узор, формируемый непредсказуемым потоком сознания современного ему человечества.