Родник Жизни предков и потомков

   Я был невольным свидетелем рассказа одного мужчины в преклонном возрасте.
   Однажды я решил поехать на мотоцикле на рыбалку на реку Кубня. Был майский солнечный день, дождя не обещали. На рыбалку я не решился с утра поехать, потому что запланировал поехать с ночёвкой. Однако подумал, чем раньше приеду, тем лучше будет, да и подыщу хорошее место для рыбалки, ведь на это иногда уходит много времени.
   Приготовил насадку, снасти для рыбалки – удельники, закидушки; для ухи овощей: картошки, лука, перца и т. п. Всё это сложил в рюкзак, также на случай дождя взял палатку.
   Приехал на реку Кубня под вечер, увидел двоих мужчин, которые сидели на берегу реки и ждали, когда же попадётся рыба на их крючки. Я долго смотрел на поплавки удочек, которые были неподвижны на воде. Затем, когда я подошёл поближе к ним, поздоровался, они также поздоровались со мною. Я спросил: «Ну как, клюёт рыба? Сколько поймали?» Один из них, который был старше другого, ответил: «Вот сидим с самого обеда, а поклёвки нет, дёргает какая-то мелочь, червяка снимает, а на крючок не засекается». Я поинтересовался: «Может быть, не на том месте ловите, может, есть, где места лучше?» Тот же мужчина ответил: «Это самое хорошее место: здесь и глубина большая, зарослей много, на этом месте я всегда ловлю рыбу». Далее он пояснил: «Не время: день жаркий, а рыба в жару не ловится, потому что она ложится на дно или прячется в заросли». Помолчав, добавил: «Надо бы прийти утром рано, рыба в это время хорошо ловится, но я старый стал, ходить далеко не могу. Вот сегодня мы,- он показал на своего товарища,- решили пойти на рыбалку, вдвоём-то веселее и надёжнее».
   Я попросил разрешения половить рыбу рядом с ними, старший сказал: «Садись, места всем хватит, веселее будет, а не понравится, уйдёшь в другое место, река большая, рыбы много».
   Место для рыбалки, на котором они сидели, в действительности было очень удобное – глубина была соответствующая и обширный водоём, и много зарослей камыша, мелкого кустарника, на берегу стояли высокие деревья. Свободного места, чтоб раскинуть свои удочки, было много. Я, насадив червяков на крючки, закинул их на воду, и видно было, как они стали опускаться на дно реки, ведь вода в реке была прозрачная.
   Поскольку поклёвки не было, мы стали знакомиться. Старший мужчина спросил меня: «Ты откуда приехал?» Я ответил: «Из Канаша,- и добавил,- я давно не был в этих краях, вот и решил навестить реку Кубня. Раньше здесь рыбы много было, когда-то сюда приезжали на машинах с семьями на отдых, здесь очень хорошие места, красивая природа». Далее старший спросил: «А как тебя звать-то?» «Меня зовут Владимиром». Он на некоторое время замолк, потом произнёс: «Меня зовут Матвеем Ивановичем, фамилия моя Кислов. Соседа моего Николаем Ивановичем, его фамилия Сидоров. Вот мы и познакомились, значит, будем друзьями, ведь мы являемся рыбаками». Затем он спросил: «А сколько тебе лет, Володя?» Я ответил: «Мне двадцать семь». «А мне,- сказал Матвей Иванович,- скоро будет девять десятков, а ему,- он показал на Николая Ивановича,- шестьдесят семь лет. Живём в селе, что вот за бугром. Село называется Гришино. Хорошее село, народ у нас дружный, богато жили в прошлые годы». Он неожиданно замолчал, словно раскрыл какую-то тайну.
    Солнце близилось к закату, дневной жар спал, и стало немного прохладнее, начался клёв рыбы. «Вот что я говорил?- произнёс Матвей Иванович.- Под вечер обязательно будет клевать». В действительности клёв был хорошим, но в основном попадалась мелкая рыба: ерши, окуньки, пескари.
   Матвей Иванович сказал: «Плохой сегодня улов, надо бы утром прийти». Я посмотрел на него и заметил на его лице какую-то обиду. Не знаю, может быть, я помешал им. Спросил я его: «Матвей Иванович, что Вы такой грустный, есть на это причина?» «Да какая там причина,- сказал он,- просто сегодня невезучий день». Николай Иванович молчал, видимо, не хотел расстраивать товарища. Я произнёс: «Не нужно расстраиваться, не повезло сегодня, повезёт завтра». Матвей Иванович сказал: «Легко ли мне, старику, ходить в такую даль». Тогда я предложил: «Давайте останемся на ночь. У меня есть большая плащ-палатка. Поставим её, разведём костёр, сварим уху. Для ухи у меня всё есть: и картошка, и лук, и перец, и хлеб,- так что соглашайтесь. А на ночь закинем закидушки, может быть, к утру что-нибудь и попадётся». Матвей Иванович долго молчал и думал, затем Николай Иванович сказал: «А что, Матвей Иванович, соглашайся, парень перед нами надёжный, да и у нас есть закидушки, вот друг другу и поможем закинуть их». Я сказал: «Вот правильно говорит Николай Иванович, соглашайтесь». Тогда Матвей сказал: «Ладно».
  Я поставил палатку, затем мы закинули свои закидушки, насадив на крючки червей. Набрали хвороста, разожгли костёр, почистили рыбу, наловленную за день, почистили картошку, поставили котелок на поперечину двух кольев.  Пока варилась уха,  Матвей стал рассказывать разные анекдоты, шутки, прибаутки: «Я поймал большую щуку и не мог её вытащить, привязал леску к дереву, а сам пошёл в село за помощью, а когда пришла помощь из села, подняли удилище. На крючке, оказывается, сидел, согнувшись крючком, небольшой ёрш. Сколько было смеха, аж до слёз, не то над ершом, не то надомной…» Матвей замолк и, как бы продолжив рассказ, спросил: «Интересно?»  Я сказал: «Такие рассказы всегда интересны». «Тогда слушайте. Повстречались охотник и рыбак. Рыбак спросил охотника: «Ну, скажи, кого подстрелил?» Охотник ответил: «Щуку». Затем спросил охотник рыбака: «А ты чего поймал?» Рыбак ответил: «Зайца». Матвей продолжил: «Однажды жена одного мужа пошла на реку полоскать бельё, положила бельё на мостик, сама пошла точить лясы с бабами, которые находились неподалёку. Муж долго ждал жену, стал беспокоиться и решил пойти проверить её. Когда он пришёл на реку, жены там не было, и он подумал, что она утонула. Он разделся, зашёл в воду, посмотрел вокруг  и решил пойти против течения воды. По берегу шёл мужик с рыбалки и увидел соседа, спросил: «Ты чего там ищешь?» Он ответил: «Вот жена ушла бельё полоскать, долго её ждал и решил проверить, наверное, она утонула». Сосед говорит: «Так её унесло течением вниз». Муж жены говорит: «Она всегда была против меня, вот я и думаю, что она идёт против течения воды».
   После его рассказов, смеха было много, аж до слёз… Уха была очень вкусной, ведь в ней были все приправы. Матвей был доволен вкусным ужином и, конечно, рад хорошему знакомству.
   Мы не спали почти всю ночь. В ночной тишине под сводом лугового неба, под тучами светящих звёзд и светящей, словно неподвижной луны, пахло цветами и русским хлебом, раскинувшимися за лугом. Были слышны голоса редких птиц и плеск рыбы в реке Кубня, и видно где-то в небе разрозненные серые тучи, не предвещающие дождя. Было тепло и уютно возле костра, который горел лёгким пламенем, подымая искры вверх с лёгким сизо-синеватого цвета дымом. Когда узнали, кто где живёт, чем занимается, Матвей Иванович расслабился, стал более разговорчивым. И я попросил его рассказать что-нибудь интересное из своей жизни. Он ответил: «А что рассказывать, родился в своём селе, крестился в той церквушке, что стоит на горе и венчался тоже в той церквушке, теперь стоит она, как одинокая старушка». Прервав его рассказ, я спросил: «А почему одинокая церквушка?» Он ответил: «Раньше, в царские и довоенные годы, прихожан верующих было много, теперь же такого количества верующих нет. Вот она, эта церквушка, теперь стоит, как убогая старушка, только в большие праздники приходят, да и тех совсем мало». Я повторно спросил: «А почему всё-таки мало стало верующих прихожан? Вы говорили; раньше из других деревень приходили  в вашу церковь?» Тогда Матвей Иванович сказал: «Ты меня просил рассказать о моей жизни и жизни сельчан, вот теперь послушай мою сказку, а начну я её со времени моих предков».
   В костре горел хворост, дым стелился по траве, усыпанной цветами, искры от костра гасли на ветру, а ночь была тихая, светила белая луна, в небе мерцали звёзды. Иногда было видно, как падает звезда и гаснет на лету, и всё это напоминало мне счастливо родившегося ребёнка в безмолвной тишине, обещающей начинать новую счастливую жизнь. И только были слышны плеск рыбы в реке Кубня да редкие голоса  уток и других птиц в камышах.
   Я внимательно слушал и запоминал рассказ Матвея, который начал со времён своего деда Петра Степановича 1853 г. р. : «В прошлом, когда мне от роду было пять лет, заигравшись со своими сверстниками на улице до позднего вечера, решил зайти к дедушке Петру, проведать его и на всякий случай остаться ночевать.
   Солнце село за горизонт, быстро темнело. Дедушка, увидев меня, своего внука Матвея, обрадовался моему приходу, предложил мне поесть, затем я остался ночевать. Я и мой дедушка Пётр Степанович легли спать вместе на полатях (подвесной потолок). Дедушка спросил меня: «А почему ты домой не пошёл?» Я ответил: «Заигрался с ребятами, да и тебя решил навестить». Дедушка с облегчением и радостью сказал: «Молодец, что не забыл меня,- и спросил,- а дома мать и отец ругать не будут?» Я ответил: «Я сказал, когда уходил из дома, что пойду к дедушке и, может быть, останусь ночевать». «Ну и ладно, если спросят меня,- сказал дедушка,- я так и скажу, что Матвеюшка ночевал у меня». Мне долго не хотелось спать, хотелось, чтобы мой дедушка рассказал какую-нибудь сказку или про происшествие в его жизни. После долгого молчания я спросил дедушку: «А ты знаешь сказки?» Дедушка ответил: «Знаю и очень много». И я попросил: «Расскажи что-нибудь интересное из своей жизни». Дедушка сказал: «Тогда слушай и запоминай всё, о чём я тебе поведаю. А расскажу я о жизни моих предков, то есть моего отца, тебе он будет прадедом, звали его Степаном Кузьмичом, год рождения которого 1794. В прошлом, много лет назад, здесь, в этих местах, по рассказу моего отца, был непроходимый лес. В этих лесах обитали разные дикие животные: лошади, коровы, овцы, свиньи. В поймах рек и озер много было разной рыбы. В реках и озёрах, в зарослях камышей и кустарников водились утки, гуси. Весной прилетали журавли и цапли. 
   Мои отец и дед были первыми лесопроходцами с другими их товарищами, они были кочевниками, как и другие люди разных наций – чуваши, мордва, марийцы у них были и семьи, и они искали хорошие места для оседлой жизни. Когда они, то есть мои дед и отец и другие, обнаружили большой родник – Родник Жизни, что и по сей день живой, они решили остаться здесь жить. Это было летом 1863 года. Стали строить дома времянки типа шалашей, днём и ночью горели костры для приготовления пищи и отпугивания зверей, которые могли напасть на человека». Я спросил дедушку: «А чем питались эти люди в прошлом?» Дедушка сказал: «В лесу было много разных грибов, ягод. Всё это собирали и сушили на зиму. Ловили животных: овец, диких свиней также уток, гусей, вот этим и питались». «А хлеба не было разве тогда?»- спросил я. «Хлеба тогда не было, не знали, что такое хлеб. Потом, когда стали вырубать лес для постройки домов и других нужд, появилась свободная от леса земля,- дед сказал далее,- не знаю, откуда завезли зерно, называлось оно рожь, вот тогда стали распахивать земли самодельными сохами на лошадях». Я спросил дедушку: «А откуда появились лошади?» Дедушка ответил: «Это целая история. Когда обнаружили большие зелёные луга, что за рекой Ута и луга у реки Кубня, люди стали строить ограды из жердей, то есть из нетолстых брёвен. В эти ограды заходили лошади и коровы, овцы и другие животные. Затем ограды закрывали, и пока в этих оградах не заканчивалась трава, съедаемая этими животными, они были под наблюдением людей. А когда кончалась трава, этим животным приносили свежую траву, воду, и так постепенно животные – лошади, коровы, овцы и другие привыкали к человеку, затем их приводили в своё хозяйство. Вот так и началась жизнь того времени.
   Мой отец умер в возрасте 78 лет. Мне в наследство остался маленький дом, что стоит вот рядом с нашим домом, две лошади, две коровы, несколько овечек, кур, гусей. В то, прошлое время, на наши земли были набеги иноземцев татар. В основном они не любили чувашей, марийцев, мордву, а русских они не обижали, но требовали, так сказать, оброк за землю. Трудное было время. Потом через некоторое время эти татары были изгнаны из наших мест за реку Волга царём Иваном Грозным. Жить стало полегче, но, однако ж, появились богатые люди, которые стали присваивать себе хорошие земли. Была война за землю, после всего эту землю стали делить по душам, то есть на мальчишек, на женщин землю не давали. У меня,- сказал дед,- пять сыновей – это Кузьма, Николай, Иван твой отец, Павел и Андрей, меньшой сын. Земли у меня было много, значит, жил богато. Поскольку в селе занимались земледелием и скотоводством, лишнее продавалось приезжим купцам. Меняли всё выращенное на разные железяки – это серпы, косы, сошники, наконечники металлические для сохи, бороны, топоры, пилы также на сбрую для лошадей, телеги и так далее. Жизнь в селе развивалась с каждым годом. У кого не было в семье мужчин, считались бедняками, они работали в найме у богатых, за что им платили только на пропитание. Когда нужно было бедняку спахать землю своей доли, он шёл с поклоном к богатому, просил чтобы богатый дал ему лошадь и соху, и он, богатый, давал, но только с исполу выращенного урожая, то есть половину бедный должен был отдать богатому». «Дедушка,- спросил я,- ты тоже был таким, как другие богатые?» «Нет, внучек, я не был таким, я сочувствовал бедным людям, помогал, чем и как мог. Как говорят «Солнце греет всем одинаково, а не всем угождает». Я помогал многодетным семьям». «Ну а дальше, что было?»- спросил я. Дедушка стал рассказывать: «Приближалась революция, которую не понимали, что это такое. Пошли слухи, что это не от Бога, это от антихриста, что придут дикие люди, порежут всех, отберут всё, а детей, стариков и калек сожгут на костре. Люди боялись такого жестокого слуха, прятались в погреба, подполья, уходили в леса. Слава богу, что такое не произошло, революции как таковой в наших местах не было. Жили все так же, как и раньше, земля принадлежала каждому, теперь землю делили не по душам, а и по едокам всех членов семьи. После этого богатые были недовольны таким распределением земли, им не хотелось расставаться с хорошими плодородными землями, которые находились в низовьях, а так же с лугами, где паслись только их стада (скот). Но революция произошла, стала другая власть, люди чувствовали какую-то тревогу, тревогу об изменении в будущем их жизни»».
   Матвей долго молчал, не знаю, не то устал рассказывать, не то обдумывал продолжение рассказа. Затем он глубоко вздохнул и стал продолжать свой рассказ о своей жизни, о сельчанах:

              Родился в селе
              Утром на рассвете,
              Жил в большой семье,
              Как и все дети.

              Крестили меня в церквушке,
              Что стоит на горе.
              Нарекли Матвеюшкой,
              Как в церковном календаре.

              Прожил долгие годы
              Длиною в неведанную даль,
              Видел радость, невзгоды
              И грустную печаль…
 
   «Твой отец Иван Петрович года рождения 1898 февраля второго числа, после того, как он женился,- сказал дедушка,- получил в наследство небольшой дом с дворовыми постройками на улице Заречка, где вы сейчас и живёте, одного жеребёнка, тёлку, пять голов овец, поросёнка и несколько кур. Кузьма с женой уехали в город Казань, Николай тоже получил свою долю. Павел Петрович Кислов 1904 г. р. пошёл в учёные и учительствовал в деревне Кошки Янтиковского района. А Андрей, родившийся в 1906 году, считался младшим в моём доме, ему досталось всё моё богатство». Я спросил дедушку: «А бабушка?» «А бабушка Ульяна, она родом из богатых. В наше время в жёны богатые из богатых семей брали. Я считался богатым, состоятельным человеком». Я опять спросил: «А бабушка из нашего села?» Дедушка сказал: «Нет, она из другого села, её отец был богатым купцом.  Фамилия их Романовы, а как познакомились? Её отец приезжал с товаром, вот мы и познакомились, когда мой отец покупал у него нужный ему товар». Я лежал и слушал рассказ своего деда и думал о том, как сложится жизнь у моего отца Ивана Петровича.
    Дедушка Пётр ушел в иной мир в возрасте 77 лет, а бабушка Ульяна в возрасте 82 лет».
   Далее Матвей сказал: «Революция приближалась к селу Гришино. Стали приезжать какие-то люди в милицейской форме и другие начальники. Это началось в 1929 году, когда мне было 6 лет. Стали собирать сходы селян возле магазина одного купца, уговаривали о вступлении в коллективное хозяйство. Люди не понимали, что такое коллективное хозяйство и поэтому такой организации в селе не произошло.
  Через три года в 1932 году под нажимом и запугиванием сельчан организовали колхоз и разъяснили, что колхоз – это общественная организация и всё будет общее: земля, скот.
   Председателем колхоза был избран человек, знающий опыт в этих делах, Павел Петрович Баранов, также были избраны бригадиры, завхоз, а председателем в сельсовете был мой отец. Я спросил его: «Нас тоже силой загонят в колхоз?» «Нас не загонят,- ответил отец,- я подал заявление о вступлении в колхоз добровольно». «А если кто не хочет вступить в колхоз, что будет с ним?» Перебив рассказ Матвея, я решил уточнить и спросил его: «А как звали твоего отца?» Он ответил: «Иваном Петровичем, фамилия Кислов,- и Матвей стал продолжать свой рассказ, как развивались события на селе,-  когда к отцу обращались за помощью, он говорил: «Я всем людям объясняю, чтобы не делали глупостей, вступали бы в колхоз. Иначе всех раскулачат, отберут скотину – это постановление Нового Правительства».
   Я понял,- сказал Матвей,- что коллективизация проходила не от отца, а от вышестоящих властей – это было насилие… Я видел, как у крестьян, нежелающих вступать в колхоз, уводили домашнюю живность вплоть до петухов, и не только отбирали скотину, но и сохи, бороны; ломали надворные постройки: конюшни, сараи, амбары. Видел, как разобрали крышу дома, в котором жила многодетная семья. Многие пострадали от такой сумасшедшей, необдуманной коллективизации.         
   Родители были верующими, богомольными, поэтому они считали, что колхоз – это от нечистой силы, а не от Бога.
   Мой отец ежедневно проводил собрания, приглашал сельчан, разъяснял порядок новой жизни. Он убеждал сельчан, что если кто будет работать в колхозе честно, не ленясь, тот получит зерно и другие продукты по заработанным трудодням. Лошади, которые находятся на колхозном дворе – это колхозное, то есть общее. Работу на них будут производить совместно, беречь лошадей необходимо, как своих собственных.
   Наступила пора весенних работ. Сельчане волновались, думали, кого куда пошлют на работу, но волноваться было не нужно. По вечерам бригадиры, а их было четверо – это Кислов Андрей Петрович, Резчиков Николай Петрович, Салканов Василий Михайлович, Ванягин Николай Иванович приглашали мужиков в сельский совет и объявляли, кто какую будет завтра исполнять работу. Бригадиры не только с вечера назначали сельчан на работу, но и утром рано, чтобы не проспали люди, обходили каждый дом, желая убедиться, что сельчане готовы выйти на ту или иную работу. Бывало и такое – у женщины есть маленький ребёнок, которому от роду полгода, эта кормилица ребёнка говорит, что не сможет пойти на работу из-за грудного ребёнка. Помню, как-то бригадир А. П. Кислов подошёл к окну дома и увидел мою мать, сидевшую с ребёнком питающимся грудью матери. Бригадир спросил: «А ты, Феодора Матвеевна, почему не на работе?» Она ответила: «Я с удовольствием хотела бы пойти на работу (была жаркая пора уборки урожая зерновых), но не с кем оставить ребёнка, взрослые ушли все на работу». Тогда Андрей Петрович сказал: «Вот что, Феодора Матвеевна, за ребёнком твоим присмотрю я, а ты иди жать рожь, а как он станет плакать, я его принесу к тебе в поле». Такое явление происходило почти во всех бригадах, где работали женщины, имеющие грудных детей. Тогда всё сжинали вручную серпами, косами. Кое-где механизмами лобогрейками, жнейками, которые тянула пара лошадей по уборке урожая.  Назначались старшие по видам работ, давали указания, каких брать лошадей для работы, где взять плуги, бороны, сбрую и прочее. Поясняли, что лошадей нужно холить, как своих, вовремя дать им отдохнуть, накормить, напоить, выпустить в луга, если они близко. Если нет лугов, пригнать лошадей на скотный двор, где их накормит специально поставленный для этого человек – конюх. Женщинам тоже была работа – работали доярками, ухаживали за телятами, за поросятами, на полях и в промогороде высаживали и выращивали картофель, огурцы, помидоры, свеклу, турнепс и прочее, которые также за свой труд получали данную продукцию по заработанным трудодням. В общем, работы хватало для всех.
   Районные власти напоминали, что выращенный урожай в первую очередь должны отдать государству, как плату за аренду земли. Они старались как можно больше урвать у колхоза, который ещё не встал твердо на ноги! Они не считались с людьми, желая лишь выслужиться перед начальством.
   Пришла пора уборки урожая. Сельчане надеялись на достойную оплату их труда, но ожидания не оправдались. Была организована группа комсомольцев – бригада, которая должна была везти в город зерно первого урожая. На дугу первой идущей лошади прикрепили плакат «Колхоз «Свободный труд» зерно первого урожая добровольно сдаёт государству». Сельчане были ошеломлены, стали шуметь, ругать колхозное руководство; только не от него это зависело, указание было сверху. И так в первый год колхозного хозяйства сельчане получили по 300 граммов зерна, по 500 граммов картошки и других культур на трудодень. Мой отец зерна в общей сложности получил 18 пудов, и это считалось хорошо. Семья наша была из шести человек – это отец Иван Петрович, мать Феодора Матвеевна, старший брат Иван, я Матвей, сестра Надя и только что в 1932 году появившаяся на свет сестра Люба.
   В селе все жили, как могли. У кого был большой огород, скот, куры, гуси ещё не так страдали. Помню, как тётя Наталья Баринова – соседка, у которой было много детей, а подсобное хозяйство малое, часто приходила к матери за помощью. Мать никогда не отказывала ей, давала молока и картошки, иногда каравай хлеба и говорила: «Бог велел помогать бедным. Помоги ближнему и не осуждай его за то, что он нищий». В те времена было много нищих, которые, стоя у окна, просили милостыню. Мать никогда не отказывала, иногда, например, старца или женщину с ребёнком, приглашала в избу, обогревала и кормила их, провожая, клала в их сумки хлеб, картошку, а в праздничные дни и пироги».
    Матвей замолчал, затем глубоко вздохнул и сказал: «Вот так и жили, кто гулял, а кто плакал». И добавил в стихах:

              Ох, колхоз, колхоз,
              В те тяжелые времена,
              Кто получал целый воз,
              А кто ни сена, ни зерна.

   Матвей продолжил: «1933 год выдался очень тяжёлый, урожай был плохим. Лето было засушливым, дождей почти не было, земля высохла, зерна собрали только для посева будущего урожая. Сельчане старались выжить, кто как мог, хлеб пекли с лебедой. Весной женщины и дети собирали на колхозных полях оставшуюся с осени мёрзлую гнилую картошку, промывали её, получали крахмал, из которого также пекли лепёшки, смешивая его с мукою.
   У колхоза не было ни зерна, ни денег, чтобы расплатиться с государством. Остался один запас зерна семян, который был спрятан от районных властей. Только на следующий год колхоз смог расплатиться с государством за два года, благодаря хорошему урожаю. Зерновых собрали по 8-10 центнеров с гектара, по тем временам это считалось хорошим урожаем. Тогда колхоз «Свободный труд» за своевременную поставку зерна и погашение задолженности перед государством прославился на всю область. Колхозу выделили два трактора ЧТЗ и ИНТР, одну стационарную зерномолотилку с приводом от трактора, несколько плугов двухлемешных для пахоты земли на лошадях и один плуг для трактора. Сельчане вздохнули полной грудью, ведь колхозники получили на трудодень по 6 килограммов зерна, много картофеля, свеклы, мёда и других продуктов. Тогда на общем колхозном собрании,- сказал Матвей,- наметили планы – построить новую школу, магазин, клуб. Обсуждались перспективы развития колхозного хозяйства – приобретение новой техники, строительство плотины и мельницы на реке Ута. Также сельчане стали строить дома с надворными постройками.
   В последующие годы, вплоть до 1938 года, колхоз окреп основательно.
   Помню, когда колхоз «Свободный труд» выполнил все требования задолженности государству по сдаче зерновых и других культур, колхозу была выделена нужная сельхозтехника и премия для восстановления колхозного хозяйства и на другие нужды. Коллектив колхоза вздохнул полной грудью, почувствовал в себе силу и радость в жизни!
   После уборки урожая всех зерновых, бобовых и других культур, помню, в конце августа месяца ежегодно проводились праздники, как символ успешного завершения всех работ. Такие праздники обычно проводились не в клубах, а в зелёных лугах, где ставили длинные столы, сделанные умельцами, накрывали их красным материалом, как знамя СССР и ставили разные съедобные угощения. Было и спиртное.
   Народ ликовал, радовался тому, что в колхозе наладилась спокойная, благодатная жизнь. На таких праздниках вручались переходящие вымпелы соревнующимся бригадам и звеньям доярок, свинарок и другим. Денежные премии и благодарности за их неутомимый труд.
   Помню, моей матери вручили денежную премию 250 рублей, в те времена это были большие деньги. Тётке Агафии Прохоровой подарили поросёнка за её хороший уход и увеличение привеса каждого, за которым она ходила и воспитывала. Телятнице тёте Кате Киселёвой подарили телёнка чёрно-белой масти. Дояркам также были определены призовые места в соцсоревновании за высокие надои молока от каждой коровы с выделением денежных премий. Также не были без внимания бригадиры за их активную организационную работу по уборке зерновых и посевы зерновых на будущий год.
   На лугах в эти праздники проводились соревнования по конному спорту на лучших рысаках, их в колхозе было четыре, где участвовали не только сельчане, но и жители других сёл и деревень. Звучала музыка гармошки, гитары, балалайки. Проводились танцы, песни, пляски и разные игры. Также были организованы спортивные игры, как футбол, волейбол, баскетбол, городки, так и испытание силы верёвкой – кто кого перетянет, и состязались, кто перегнёт и положит руку соперника, согнутую в локте. Такая плодотворная непринуждённая жизнь сельчан продолжалась вплоть до Великой Отечественной войны 1941 года. Началась война, в селе всё рухнуло, словно всё сгорело без огня, осталась пустота не только в колхозе, но и в душах сельчан.
   Мой отец,- сказал Матвей,- председателем сельского совета работал недолго, вскоре он запил, запустил работу, и районные власти освободили его от занимаемой должности. На его место избрали другого человека, и пришлось отцу работать старшим конюхом, завхозом, пастухом в летнее время». Матвей замолк, словно хотел сделать передышку. Я спросил его: «А дальше что было?» Матвей сказал: «А что дальше? В восьмилетнем возрасте пошёл учиться в первый класс, что был в то время на улице Заречка. Сейчас её переименовали, назвали улицей Островского, словно в этом селе он родился. Забывать стали прежние времена, а ведь прошлое забывать нельзя – это история жизни из веков». «А Вы, дядя Матвей, правы,- сказал я,- историю забывать нельзя, да и невозможно её забыть, она живёт веками в народе». Дальше Матвей продолжил: «Закончил четыре класса, перешёл в пятый. Пришлось ходить в село Можарки за пять километров от нашего села, где получил семилетнее образование. Перешёл в восьмой класс, но закончить не пришлось, шла война с немцами – это был 1943 год. Я учился хорошо, успеваемость была по всем предметам. Хотел закончить десять классов, затем пойти учиться в институт. Хотел стать учителем, но, увы, видимо, не судьба, так вот и живу по сей день в своём родном селе Гришино». Матвей замолчал на некоторое время, затем прочитал стихотворение о своём родном селе:

              Люблю село родное
              Сердцу милое, дорогое.
              Вспоминаю всё былое,
              Красоту и песни над рекою…

              Вспоминаю часто детство,
              Что провёл в своём селе,
              Шумные игры, ребят, соседство
              Оживляет память мне…

   Матвей, ещё немного помолчав, продолжил: «Был 1941 год. В первые же дни из села призвали всех трудоспособных мужчин, взяли всю колхозную технику: трактора, автомашины также лошадей, всё для фронта, всё для Победы! Спустя один месяц после начала войны по приказу вышестоящих чиновников, группа комсомольцев должна была снять колокола со святыни – церкви. Узнав об этом чудовищном событии, сельчане вышли на защиту святыни – церкви, кто-то, осмелившись, ударил в колокол, вызывая тем самым ещё больше людей для защиты церкви. Сельчане встали стеной, но защитить святыню так и не смогли, вооруженные люди запугивали арестом и расправой. Я видел,- сказал Матвей,- как сбросили первый колокол, второй колокол упал на первый, разломился надвое. Хотели снять и кресты, но народ встал насмерть, люди были настолько злы, что готовы погибнуть, но не допустить снятия крестов. И безбожники отступили. Из церкви вынесли все иконы, погрузили на машину и увезли в неизвестном направлении это было полное варварство, глумление над историей и народом в целом. Люди были подавлены всем произошедшим. Я смотрел и думал,- сказал Матвей,- что Бог так этого не оставит и накажет тех, кто совершил такое преступление».
   Помолчав, глядя куда-то вдаль, Матвей продолжил: «По рассказу моего деда Петра Степановича, церковь была построена давным-давно. В неё приходило много верующих с разных деревень в большие святые праздники. Звон колоколов был слышен за несколько километров. Было так приятно смотреть на церковь, когда слышишь звон колоколов, радовалась душа человека от исповеди и очищения грехов, допущенных человеком». Затем Матвей прочитал стихи в честь церкви – святыни:

              На горе стоит церквушка
              Чуть-чуть наклонилась,
              Как убогая старушка
              К Богу попросилась.
 
              От той церквушки, чуть пониже,
              Где стоит часовня,
              Вытекает ручеёк
              Из родника воды холодной.

              А в праздники крещения
              Освещают тот родник.
              Вода, как видимо, исцеляет
              От болезней людей вмиг.

              Так и хочется напиться
              Из святого родника
              Благотворной той водицы
              И не болеть бы никогда!

   Далее он продолжил: «Тех людей, которые глумились над святыней – церковью, Бог наказал и справедливо. Из них кто спился от спиртного, затем замёрз, кто по пьянке утонул в реке, некоторые стали болеть неизвестной неизлечимой болезнью. Не зря говорят, что Бог всё видит и слышит…»
   Помолчав, он продолжил свой рассказ: «В весеннее время вся работа в селе легла на плечи женщин, ребят подростков и стариков. Созревшую рожь и пшеницу жали вручную серпами, также вручную обмолачивали, просеивали. Дети, начиная с 10-12 летнего возраста, без дела тоже не сидели, одни управляя лошадьми, возили на телегах обмолоченное зерно, навоз на поля, корм на фермы для скота, пахали землю, другие пасли скот. Очень тяжёлое было время! Не было ни хлеба, ни дров. Вот в этих местах,- он показал рукой,- было озеро Круглый Куст, всё заросшее камышом и кустарником. Много в нём было разной рыбы, водились дикие утки, которые приносили своё потомство. За время войны всё вырубили, воду спустили в луга, а когда вода ушла, обнаружили там много торфа, вот и пользовались им некоторое время. А ведь в этом озере был родник, выбивавшийся из-под земли, когда всё нарушили, родник пропал. А сколько было кустарника по его берегам и больших деревьев, сейчас этого не увидишь».
   Далее Матвей продолжил: «В полях зрел урожай, нужно было готовиться к уборке. Народ пал духом, не зная, с чего начать жизнь без мужей и сыновей, ушедших на войну. Однако слёзы слезами, а дела делами. Все знали, что никто выращенный урожай убирать не придёт, ждать помощи неоткуда. На общем собрании  избрали председателя колхоза. Им стала женщина, как помню, звали её Евдокией (Дусей), детей у неё не было, мужа взяли на войну. Председателем сельского совета стал Резчиков Николай Петрович.
   Из районного центра почти ежедневно звонили, напоминая руководителям колхоза о том, что первый обмолот зерновых и других сельхозпродуктов нужно сдать государству. Впоследствии так и было, исполняя лозунг военного времени «Всё для фронта, всё для Победы!»
   Сельчане жили, как правило, за счёт своего личного хозяйства. Да и не только во время войны, но и после её окончания. Долго пришлось людям залечивать зияющие раны войны на тех же колхозных полях, теми же руками женщин и подростков. Слишком великие были потери в войне. Была полная разруха в сельском хозяйстве нашего колхоза. Не было ни машин, ни тракторов, никакой другой техники, чтобы облегчить труд человека.
   Многие из наших сельчан остались на поле боя, сражаясь с немцами за нашу Родину СССР. Если кто возвращался после войны домой, то он был инвалидом без руки и ноги или вообще больным. Они не могли работать на тяжёлых роботах, и поэтому изменений в лучшую сторону не было. На полях работали те же женщины и подростки, землю пахали на больных лошадях, что остались с довоенных лет или на волах-быках. Зерновые засевали на полях старики и женщины вручную, затем заборанивали, таща бороны, те же лошади и быки, которыми управляли подростки и женщины. В селе жилось плохо. Руководители всех рангов, как районных, так и республиканских, не обращали внимания на наше село, поэтому колхоз пришёл в упадок. Менялись власти и руководители колхоза, но лучше от этого не было ни колхозному хозяйству, ни простому мужику.
   Молодые люди стали уезжать в большие города на заработки, в селе остались старики и старухи да их внуки, которые приезжают на лето». Затем Матвей замолчал, сделал паузу. Я спросил его: «А большое было ваше село?» Он сказал: «Село было большое. Насчитывалось более 120 домов. Когда-то было богатое село, по словам моего деда Петра Степановича, село было барское, то есть был барин – богатый человек, имел много лошадей, коров и другую живность, а звали его Григорием Митрофановичем. Вот и название села пошло от его имени, когда он с помощью других богатых, как мой дедушка, построил сначала часовню над родником, которая считалась святой. Когда этот родник обнаружили, назвали Родником Жизни, затем построили церковь, то есть Божий храм в честь Николая Чудотворца. Так она и называется Никольская святая церковь, и праздники появились в честь него – Никола Зимний 19 декабря и в мае месяце 22 числа Никола Летний». Матвей замолчал, словно о чём-то думал, затем он стал читать стихотворение:

              Ох, село моё родное.
              Заросло оно травою,
              И река русло изменила,
              Стало грустно и уныло…

              Бывало утром рано,
              Да и вечерами
              Шли в поля, луга
              Работать всегда с песнями…

              В селе остались пенсионеры
              Да внуки городские,
              Они, словно пионеры,
              Забавляются с ними…

              Молодые разбежались
              По разным городам,
              Со своим селом расстались,
              Опустели их дома –

              Не слышно песен на селе,
              Голосов девичьих,
              Как петушиных на заре
              Душе даривших радость, сердцу милых…

              Где вы, милые друзья?
              Где вы, милые подруги?
              Пробудите песню соловья
              Песню жизни на досуге!

   Я спросил его: «А Вы были в армии или на фронте?» Он ответил: «Нет. В детстве я упал с лошади, сломал ногу. Поставить кость правильно врачи не смогли, вот я и стал хромым, а хромых и больных в армию не берут, несмотря на то, что я обращался в военкомат, но всегда получал отказ».
   Далее я его спросил: «А у Вас, дядя Матвей, была семья?» Матвей ответил: «Семья-то была, да вся сплыла. Бала хорошая умная, деловая жена, звали её Анной, были и дети, теперь вот остался один, как перст. Жена ушла в иной мир давно, более 10 лет. Дети разъехались в разные стороны нашей необъятной Родины на большие заработки, но им не повезло с жёнами, развелись – вобщем, им в жизни не повезло, как и мне. Один уехал в город Чайковский, умер там от инфаркта. Другой жил на Украине, умер от воспаления лёгких. Дочь живёт в Марийской республике, звонит иногда. Вот так и живу один».
   «Дядя Матвей,- сказал я,- простите за мой вопрос, а у Вас больше не было женщин по душе?» И он рассказал историю, связанную с другой женщиной: «Была одна молодая женщина, годившаяся мне в дочери, хорошая, работящая, умная. Она мне во всём помогала: в огороде копать землю под морковь, свеклу, лук, чеснок, также на посадке картошки. С ней в доме всегда были чистота и порядок, она стирала бельё, готовила пищу, мыла полы и делала многое другое. Когда кроме овечек была корова, она за ними следила, доила корову. Всё она делала, за что я ей очень благодарен». «И что же случилось?»- спросил я. «А случилось вот что, как-то я вышел вечером на улицу, сел на скамейку, что перед окном моего дома, подошли две женщины, поздоровались и спросили: «Ну как твоя молодушка живёт?» Я сказал: «А что моя молодушка, хорошая девушка, во всём мне помогает, а я рад такой помощи». «А тебя она ещё не обокрала?»- спросили они. Я ответил: «У меня тащить нечего, старый телевизор, он никому не нужен». И в порыве гнева я послал их подальше, затем развернулся  и зашёл в дом.
   На другой день пришла та молодая женщина и, увидев меня в хмуром, расстроенном виде, спросила меня: «Что-то случилось, дядя Матвей?» Я долго молчал, не знал, что и сказать по поводу разговора с теми бабами. Да и не нужно было бы, и говорить об этом, но я решился рассказать о разговоре. Она, её звали Катей, выслушала меня и спросила: «И ты поверил этим сплетням? Я никогда ни у кого ничего не брала, тем более у человека как Вы, дядя Матвей, да у меня этого и в уме не было. Я не хочу иметь неприятностей и позориться, поэтому я лучше уйду с глаз долой». И она ушла навсегда». Я спросил: «А она живёт здесь в вашем селе?» Матвей ответил: «Она уехала в город Канаш. Когда-то её муж жил в Канаше, работал на каком-то заводе, тогда они с Катей и познакомились, затем поженились. Катин муж, он наш сельчанин, звали его Александр, привёз её в Гришино, детей у них не было, жили они в доме его родителей, которые умерли несколько лет назад. Сначала вроде бы жили хорошо, работал он трактористом, а она на ферме ухаживала за телятами. А в селе ведь как? Кому надо вспахать землю – поставь бутылку, вот он и допился до безумия. Умер он, а она осталась одна, молодая замуж за кого выйдешь, все пьющие мужики-то, да и бабы не против выпить. А она, Катя, умная девушка, никогда я её не видел среди тех, кто пьёт и гуляет. Жалею, что она ушла, теперь вот один остался, а такой помощницы мне не найти».
   Немного помолчав, я спросил: «Дядя Матвей, вот Вы говорили, село ваше было большое и богатое, что в селе было более 120 домов. А сейчас, сколько осталось, они все стоят целые и невредимые?» Матвей Иванович сказал: «Это другая история, чтобы тебе увидеть и убедиться в нашем селе, приезжай, если есть время, ко мне, я тебя приму, как сына, да с семьёй приезжай. У нас, сам видишь, какое приволье, воздух чего только стоит, луга в цветах и реки с чистой водой и вообще у нас настоящий рай для отдыхающих».
   Было 10 часов утра. Сварили уху, как обычно, на том же костре, что горел всю ночь, поели с аппетитом, и я стал собираться домой. Матвей Иванович подошёл ко мне, когда я заводил свой мотоцикл: «Ты меня не забывай, я вижу, ты очень хороший, общительный человек, я очень рад, что встретил тебя, и мы поговорили от души. Приезжай обязательно, если интересует наше село, его жизнь, быт живущих людей, оставшихся без внимания к нашему селу». Я увидел в его глазах грусть и печаль, видимо, не хотелось расставаться ему со мною, а в моём сердце появилась боль, а на душе словно скребли кошки…
  Затем мы пожали друг другу руки, также попрощался я с его соседом Николаем Ивановичем. И я поехал домой, а они ещё остались на берегу реки и долго смотрели мне в след уходящему вдаль по зелёным лугам, простирающимся по обеим сторонам дороги.
   Через две недели мне дали отпуск и, как я обещал Матвею Ивановичу о поездке к нему, я решил поехать в его село, чтобы посмотреть жизнь села и его сельчан.
   Приехал я к нему со своей семьёй, то есть с женой Любой, детьми Наташей и Витей. Матвей Иванович нас встретил как своих родных с радостью и желанием. Он был рад нашему приезду и растроган, не знал, с чего начать разговор, только повторял: «Вы меня простите, у меня такой беспорядок, что сразу не разберёшься». Моя жена Люба успокаивала его: «Не переживайте, у Вас всё хорошо, чистота, а остальное, если можно, я всё сделаю». Матвей вроде бы успокоился, стал накрывать стол: поставил трёхлитровую банку солёных огурцов с помидорами, кастрюлю только что сваренных куриных яиц, кусок варёного мяса, хлеба полную тарелку, кипящий самовар, разных сортов конфеты, печенье, принёс чашки с блюдцами и чайник с заваркой  из листьев смородины и малины, затем пригласил нас к столу. Когда сели за стол, Матвей Иванович сказал: «Я водки на стол не поставил, потому что я спиртное не употребляю, да и вам не советую,- и добавил,- она водочка-то только на вред здоровью, через эту водку в семьях бывают ссоры, одни неприятности». Жена моя Люба сказала: «Что Вы, дядя Матвей, мой муж тоже против спиртного. Он не только это не любит, он не любит и пьяных, которые ходят по улицам. Так что, дядя Матвей, не беспокойтесь, даже не думайте об этом. Мы приехали сюда только отдыхать, любоваться вашей природой. Володя мне рассказывал о Вас, о природе, о рыбалке, о чистоте, которая дарит человеку спокойствие, счастье человеку». Матвей Иванович прослезился, видимо, вспомнил свою молодость, жену, детей и прожитую свою жизнь в одиночестве и сказал: «Спасибо вам, что приехали навестить меня, я очень рад, что кто-то есть рядом со мной».
   Мы долго сидели, словно за праздничным столом и о многом говорили – о житейских делах, о работе. Время шло, и мы не заметили, как наступил вечер. Жена Люба и дети вышли на улицу, посидеть под окнами Матвея, послушать шум берёз, посмотреть на закат солнца, испускающего тёмно красные лучи. Матвей Иванович уступил свою кровать для детей и жены, а мы легли на раскладной диван, говорили о том о сём и строили планы нашего отдыха.
   Люба встала раньше всех, убрала оставшуюся посуду со стола, вымыла её и стала чистить картошку на суп. Дядя Матвей встал позже и как бы испугался, что проспал, сказал: «Ты, Любушка, прости, что я вчера всё это не убрал». «Да что Вы, дядя Матвей, было бы, о чём беспокоиться, я дома тоже рано встаю, семья, нужно вовремя накормить и напоить семью, детей в садик отвести, да и на работу. У нас детей, как у вас в селе не оставишь, много разных машин, то и гляди, задавят, а у вас благодать и воздух чистый, не то что у нас, задыхаемся от разной пыли и копоти». «Что верно, то верно,- сказал Матвей,- у нас воздух чистый, свежий от луговых цветов, от чистой воды в реках, прудах и озёрах, словно на берегу южных морей». Затем Матвей сказал Любе: «Мясо в холодильнике, какое тебе понравится, возьми и свари, лук вот здесь,- он показал на плетёнку,- соль в шкафу, а остальное сами найдёте». «Хорошо»,- сказала Люба. А Матвей вышел во двор, чтобы выпустить своих овечек, покормить курочек и петушка, который по утрам не даёт проспать, напоминая кукареканьем, что пора вставать.
   Я тоже встал с постели и вышел во двор, увидев, что Матвей выпускает овечек, спросил: «А можно я их в луга провожу?» Матвей сказал: «Пойдём вместе, посмотришь на природу – на луга, на реку Ута. А дальше через луга нужно пройти к реке Соломинка, которая впадает в реку эту,- он показал рукой,- то есть в Уту. Не знаю, как теперь определить какая река в какую впадает. Раньше река Ута проходила посередине села и впадала в реку Кубня, это было до войны, когда была плотина, мельница, тогда за рекой следили, то есть не давали ей уходить в другое русло. В одном месте эта река Ута имела поворот почти на 90 градусов и каждый раз весной в разлив размывала берег в этом повороте, и мужики каждый раз в этом месте, когда спадала вода, делали запруду. Забьют, бывало, колья из тонких брёвен, то есть жердей, сплетут плетень из прутьев, затем набросают разного хлама соломы, навоза, и всё утрамбуют и так каждый год. По рассказу моего деда Петра Степановича, на реках водилось много птиц гусей и уток, которые оставались на всё лето, и название река получила Ута, а весной прилетали на реку и на заливные луга цапли, журавли, чайки, а когда вода спадала, птицы улетали на реку Волга.
   Во время войны в колхозе на трудодни не стали давать ни зерна, ничего другого, размалывать было нечего. Разве только кто купит или, признаться, украдёт в колхозе зерно, которое те же колхозники убирали, зерно прятали в скирды соломы или сено, бывало, закапывали в землю, вот они иногда и пользовались мельницей. За запрудой, где размывало берег, следить было некому, так всё и запустело. Вот почему река Ута обиделась на сельчан, изменила своё направление, стала размывать берег, за тем поле, на котором засевали зерновые. Реке Уте после войны решили проложить нормальное русло, прокопали с помощью экскаватора вот эту канаву,- Матвей показал рукой,- теперь и течёт вода спокойно, мирно».
   Я долго смотрел на берега реки, которые заросли мелким кустарником и кое-где были заросли камыша. Далее я взглянул на луга, где было много цветов в прорастающей траве, вдали были видны пасущиеся коровы и несколько голов овечек, пасущихся на берегу реки Соломинка. «Да красиво здесь у вас, полный простор, я бы сказал, настоящий рай. Такое можно увидеть только во сне, не то, что у нас в городе, задыхаемся от газа и других нечистот…»
   Затем мы пошли к месту, где соединяются две реки, то есть к устью Соломинки. Шли мы по лугам, где трава была выше колен зелёная с разными цветами, аромат которой развевался по всему лугу. Я спросил Матвея Ивановича: «Дядя Матвей, а почему вот эту траву не скосили? Ведь она очень сочная, душистая, для скота на зиму как было бы хорошо запастись такою травою – сеном». Матвей Иванович ответил: «Сколько нужно было – накосили, а эта трава ни кому не нужна». Я опять спросил: «А почему не нужна?» Матвей ответил: «Скота теперь в селе осталось меньше половины, чем было раньше, то есть раньше в селе были в каждом дворе корова, бычок, тёлочка, по пять–десять голов овечек. Вот и посчитай, сколько было скотины из количества 120 домов – это было большое стадо домашних животных. Да колхозного скота было много, одних дойных коров было более 300 голов, телят более 200 голов. Так что раньше траву на сено косили два, а то и три раза в лето-то, а теперь колхозных коров осталось всего 150 голов, а сельчане перестали держать коров, потому что в селе остались одни старики, старухи, косить траву не могут, да и за скотиной ходить тяжело стало. Вот и живём на селе обиженные судьбою от Бога. Дети разъехались по сторонам на заработки». Я опять спросил: «А что в колхозе нет больше никакой скотины? Ну, скажем, телят, овечек, поросят, лошадей и другой живности?» Матвей глубоко вздохнул, затем ответил: «В колхозе есть телята и овечки, лошади и всё другое». Я опять спросил: «А почему их не видать на лугах?» «Беда не в том, Володя,- сказал Матвей,- что негде пасти скотину, а в том, что некому пасти её. Я говорю, что в селе остались старые люди, а молодые, если они есть, ходят по селу пьяные, а как доверить пьяному пасти скотину? Он её просто упустит из вида, сам пойдёт похмеляться. Вон посмотри, коровы ходят, пасутся – это колхозные, их пасёт пастух из другой деревни, а своих коров и овечек пасут хозяева этих животных по очереди. Неделю один хозяин, имеющий корову, овечек, за тем по очереди другой. Вот такие дела и порядки в нашем селе, глаза бы не глядели на такую жизнь. Хорошо, что пенсионерам дают заслуженную пенсию, вот так и живём, что надо покупаем в магазине, а остальное кто может обрабатывать землю в огороде, пользуется, так сказать, своим трудом, то есть выращивает картошку, немного лука, помидоры и другое. Вот так мы и живём с Божьей помощью». «Дядя Матвей,- спросил я,- а как же телята, лошади, овечки, которые имеются в колхозе, как их кормят, если нет пастуха, чтобы выпустить их в луга?» Матвей Иванович ответил: «Для тех животных – телят, лошадей, овечек и других привозит на их постоялый скотный двор свежую траву человек, который за ними ухаживает, то есть скотник, а пасти такое количество животных он просто не в силах; а нанимать пастухов из других деревень, в колхозе нет денег для оплаты за их работу. Да у нас в селе остался один председатель колхоза Салканов Николай Васильевич – он и председатель, он и бригадир, он и завхоз. А сельский совет передали в село Можарки, где председатель сельского совета Шакшина Ольга Павловна. Если нужна какая-то справка, нужно идти за пять километров пешком, либо добираться на автобусе, где за проезд нужно заплатить немалые деньги.
   Раньше в селе был полный комплекс управления – бригадиры, завхозы, учётчики, секретарь сельсовета, председатель колхоза и сельсовета, заведующий клубом, библиотекой. А теперь осталась пустота, даже моста нет через реку Ута, не могут по-настоящему сделать, говорят, нет средств, чтобы построить хороший мост; положили на дно реки железобетонные плиты, вот коровы и переходят по пояс в воде через эту реку, словно провинившиеся перед Богом. Автомашины также по воде выше колёс перебираются с берега на берег. Для овечек сделали переход сами сельчане, типа мостика через реку из досок, овцы они очень боятся воды». «Дядя Матвей,- спросил я,- вот Вы говорите, в селе остались одни старики, старухи, да бедные люди. Неужели так и все?» Матвей Иванович сказал: «Есть у нас в селе и более состоятельные люди, которые занимаются, так сказать, своим личным делом». «И много таких, которые занимаются своим делом?»- спросил я. «Да как сказать,- ответил Матвей Иванович,- примерно пять-шесть таких, но не более». «И чем они занимаются?»- спросил я. «Кто занимается бизнесом, кто ведёт своё богатое хозяйство по разведению скота, кто работает на постоянной работе в колхозе, значит, получает хорошую прибыль, а остальные живут так же, как во время войны, как говорят, ни кола ни двора».
   Долго мы ходили по лугам и берегам двух рек. Я любовался природой тех мест, где простирались большие поля, и луга, где зеленела трава, цветущая разноцветьем, слушал песни птиц, рассматривал жужжащих пчёл, вьющихся над цветами, собирающих нектар для отложения в ульи и думал: «На таких просторах лугов, полей и рек можно развернуть большое хозяйство по производству выращивания зерновых и бобовых культур, так же и бахчёвых культур. Заняться разведением скота и птицы. Организовать полный комплекс по переработке зерна, мяса, молока и других видов продукции. На роднике, где вода стекает в реку, можно построить комплекс для сбора родниковой воды в бутылки, который приносил бы селу большую прибыль». Это было моё мировоззрение и идея на пользу селу.
   Домой мы вернулись, когда было два часа дня, мои жена и дети заждались нас, думали, что мы не найдём домой дороги. Люба быстро накрыла на стол, где в тарелках на первое был вкусный борщ с говяжьим и свиным мясом, на второе картофельное пюре с мясной подливой. Во главе стола стоял кипящий самовар, и чайник с заваркой из душистых листьев малины и земляники. Признаться, я очень проголодался, поэтому у меня аппетит был, как у голодающего человека, ел молча, не отрываясь от еды, не смотря на то, что Люба задала мне несколько вопросов, я словно не слышал её. Дядя Матвей сказал Любе: «Пусть сначала покушает, затем сам и обо всём расскажет». Когда я наелся, начал рассказывать Любе всё и обо всём, что видел и слышал на лоне поющей природы…
   После вкусного обеда и общения с женой я спросил дядю Матвея: «Какие у нас будут планы на будущее?» Он ответил: «Какие планы? Разве только, как говорят после вкусного обеда по правилам Архимеда нужно спать, дать организму отдохнуть; чтобы браться за новую работу, нужны новые силы,- и добавил,- завтра будет день, значит, будет и пища, торопиться некуда. Надеюсь, вы у меня поживёте несколько дней, тогда можно будет строить планы для описания жизни нашего села». Люба сказала: «Правильно говорит дядя Матвей, ложитесь, отдыхайте, а я с детьми выйду в луга, наберём цветов, будем плести венки, как это бывало раньше».
   Я и Матвей Иванович проспали до позднего вечера, а когда проснулись, увидели, что мои дети сидят за столом, пьют чай, а на голове у них венки из разных душистых цветов переливаются, словно радуга после дождя…
   На следующий день рано утром мы, хорошо позавтракав и попив чай, решили пойти на прогулку по улице Заречка, ныне Островского. Матвей Иванович предложил пойти в конец улицы в сторону села Можарки. Когда мы пришли туда, я увидел большое поле заросшее бурьяном. Я спросил: «Дядя Матвей, а это что такое, здесь ничейная земля?» Он ответил: «Когда-то была хозяйская, теперь вот стала ничейная. Дома пришли в негодность, теперь осталась пустота, только вот напоминают вот эти высокие деревья ветлы, что когда-то здесь жили люди, занимались своим мирным трудом, теперь осталась пустота, да растёт бурьян-трава».
   «А кто в этих домах жил, ты помнишь?»- спросил я. «Конечно, помню». И он начал называть их имена, отчества и фамилии.
   Потом я спросил: «Дядя Матвей, Вы говорили, что после войны сельчане жили плохо, а почему?» Он сказал: «Чтобы было понятнее, я расскажу историю жизни сельчан с довоенного времени. Плохо жили сначала коллективизации колхозов, потому что у молодого колхозного хозяйства не было никакой техники. Всю работу выполняли вручную, земля не была хорошо удобрена, да и пахали на лошадях сохами, а что сохой спашешь? И  в глубину земля пахалась мелко, корни сорняков не подрезались, после чего на засеянных полях появлялись сорняки, заглушали всходы как зерновых, так и бобовых, так же и с картофелем, поэтому урожайность всех культур была низкая, всего по 5-7 центнеров с гектара.
   Такое явление длилось лет пять, затем жизнь наладилась. Жить стали лучше вплоть до 1938 года. И после войны, надо сказать, жили плохо, государству нужно было восстанавливать всё разрушенное войною – фабрики, заводы, дома и так далее, чтобы дать сельскому хозяйству трактора, автомашины и другую технику. Трудное было время, люди терпели, ждали и надеялись на улучшение жизни на селе…
   Такое время наступило. Точно не помню, но могу с уверенностью сказать, что в 50-х годах ХХ века нашему колхозу выделили два трактора, плуги, бороны, минеральные удобрения. Затем появились комбайны для уборки зерновых и других культур. Повысилась урожайность, как зерновых, так и других культур, с одного гектара стали получать по 18-20 центнеров, это намного больше, чем до 50-х годов. Колхозное хозяйство стало развиваться. Стали разводить скот – коров, лошадей, свиней, овец, а так же кур и другую живность. В колхозе тогда – в прошлом дойных коров было 100 голов, телят около 50 голов. После войны, начиная с 50-х годов, в колхозе заметно стало развиваться скотоводство, стадо коров выросло до 400 голов, телят до 200 голов, лошадей до 70 голов, свиней стало около 400 голов, не считая молодняка. В селе люди ожили, стали получать хорошую натуроплату, то есть зерно, картофель и другое.
   Село наше небольшое, но дружное, всегда помогали друг другу. В колхозе работали на совесть, люди знали, за что работают. Урожайность зерновых с каждым годом увеличивалась, к концу 70-х годов с гектара стали получать по 35-37 центнеров зерна, картофеля, бобовых и других культур. В колхозе, который теперь называется СХПК «Дружба», были капитально построены свинокомплекс со всеми удобствами, коровник, телятник, конюшня, здание для овечек и другое. Построили новые школу, клуб, магазин, правление колхоза, помещения для тракторов, машин и другой техники. Работы хватало для всех. С каждым годом увеличивались надои молока – от каждой дойной коровы получали до 2,5-3 тысяч кг молока. Государству ежегодно продавали до 100 голов откормленных до первого сорта хрюшек, так же и бычков. Дела в колхозе пошли в гору. На колхозном собрании решили построить кирпичный завод недалеко от села, где было много глины для изготовления кирпича на реке Ута. Через год заработал наш небольшой кирпичный завод, который обеспечивал нужды сельчан и колхозное хозяйство, излишки продавали потребителям других деревень, которые с удовольствием приобретали наш высококачественный кирпич. Такой подъём в хозяйстве длился до времён перестройки Горбачёва М. С. и Ельцина Б. Н., наших бывших правителей государства. При них от государства колхозу не стали выделять ни тракторов, ни машин, ни другой техники, ни удобрений, всё перешло, так сказать, на самообслуживание. А старые тракторы, автомашины и другая техника пришли в негодность. Запасных частей не было, а купить новую технику, в колхозе не было средств. Землю обрабатывать стало нечем, да и рабочей силы на селе остались доярки, свинарки, конюхи скотник для обеспечения кормами животных. Сократились посевы зерновых культур, сеять стали только рожь, да пшеницу. Раньше засеивали все поля разными культурами – рожью, пшеницей яровой и озимой, горохом, ячменём, овсом, гречкой, просом, так же и подсолнечником и другими видами. Сейчас перестали высаживать картофель». «А почему?»- спросил я. Матвей Иванович ответил: «Нет рабочей силы, то есть людей, чтобы посадить и убрать эту картошку, молодёжь разъехалась на заработки в большие города. Вот так и живёт наш колхоз «Свободный труд» – это он, Володя, в прошлом так именовался, теперь называется СХПК «Дружба».
   Вспоминаю прошлые годы, и сердце кровью обливается. Прежнего завода нет, всё оборудование растащено, одно голое место и осталось. А ведь в те прошлые годы на этом заводе работало около 30 человек». «Дядя Матвей, Вы постоянно живёте в селе, изменения в хозяйстве, думаю, Вам не безразличны. К какому выводу можно прийти, сравнивая Ваше время с настоящим кризисом?» «Слава богу, колхоз наш по сравнению с другими хозяйствами пока держится. Это благодаря предприимчивости и усилиям нынешнего председателя Салканова Анатолия Васильевича,- задумавшись на мгновение, он добавил,- я сказал по сравнению с другими хозяйствами – это неправильно сказано. В других сёлах и деревнях, как таковых колхозов нет, они давно распались. К примеру, в селе Можарки, в деревнях Кичкеево, Салагаево, Индырчи – это ближайшие к нашему селу поселения, занимается каждый житель личным хозяйством, там земля, можно сказать, не используется, то есть не обрабатывается, от чего заросла бурьяном, а у нас, слава богу, люди понимают – если колхоз распадётся, значит и жить будет неинтересно. Колхоз – это коллектив, где можно встретиться и поговорить о жизни, о делах, да и работать коллективно легче, люди друг другу помогают словно муравьи. А единоличное хозяйство – это одиночка, бывает одному не под силу вести личное хозяйство, а помощь ждать не от кого». «Дядя Матвей,- спросил я,- сколько у Вас в селе до войны было домов?» Он ответил: «До войны было 120 домов, все дома были почти новой постройки, потому что до войны сельчане жили хорошо, поэтому дома строили не только для новобрачных, но и строили взамен старых. Село в то время преобразилось, словно в сказку. Да и в колхозном хозяйстве было развёрнуто строительство и ремонт старых помещений. А теперь после войны в селе осталось 106 домов, да не во всех домах живут. С приходом к власти Горбачёва, затем Ельцина, жизнь в колхозе изменилась в худшую сторону. Молодые стали уезжать из села на заработки по разным городам России, наше село впоследствии запустело. Остались в селе, можно сказать, одни пенсионеры, да внуки городские, то есть дети их детей.
   Вот, поди сюда,- сказал Матвей Иванович,- вот здесь на нашей улице нет более 10 домов, а когда-то здесь жили много лет, можно сказать, со дня основания нашего села Гришино. А вот в этих домах,- он показал рукой,- живут одиночки. В одних домах старушки, в других домах старики и все пенсионеры, таких одиночек в нашем селе, можно сказать, половина села. Из 106 домов 33 дома пустующие, приходи и живи, работай, если желаешь, работы в колхозе непочатый край…» «Дядя Матвей,- спросил я,- сколько человек ушли на фронт в 1941году?» Он ответил: «Сколько точно я не знаю, но можно с уверенностью сказать из 120 домов в среднем ушли на фронт не менее двух человек – это отец, сын. Вот и получается 240 человек, а из некоторых семей ушли и более двух человек». Я спросил: «Все ли вернулись домой?» Матвей Иванович ответил: «После войны, точнее сказать, с войны не вернулись домой 81 человек, они все занесены на памятную доску обелиска, который стоит рядом с церковью – храмом Божьим, а которые вернулись, те были калеками или вообще больными, к труду они, можно сказать, были не совсем годными». И он прочёл стихи:

              Стоит в селе обелиск
              На плите со скорбным списком
              Сельчан, погибших на войне,
              Она потускневшая, без блеска.

              Стоит он на горе
              Рядом с маленькой церквушкой.
              Приходят утром на заре
              Со свечами старушки.

              На плите обелиска
              Написаны золотыми буквами
              Имена родных и близких
              Сражавшихся в войне с фашистами.

              Они сражались за страну свою,
              За родных и близких,
              За свою семью,
              Не жалея сил и жизни!

              Обелиск, словно часовой,
              Стоит днями и ночами,
              Хранящий павших покой,
              С горящими свечами…

              Приходят вдовы к обелиску
              Со слезами, кого-то ждут,
              Затем в храм несут записки
              Упокоения души.

   Я не стал переписывать в свой рассказ имена людей, живущих в селе Гришино, это большой список, поэтому я указал все данные Матвеем Ивановичем в цифрах: 106 домов, 33 из них пустующие, либо в них живут одиночки. А на обелиске я видел список погибших в ВОВ 1941-1945 годах – 81 человек сельчан.
   Долго мы ходили по селу Гришино, по его улицам. Затем по лугам, вдоль рек и прудов, подходили и к Роднику Жизни, который вытекает из часовни (когда-то его нашли первопроходцы того прошлого времени), попили святой водички из этого родника. Заходили в церковь, где шла служба в честь Николая Чудотворца, так как был праздник Никола Летний. На второй день была Троица. На третий – праздник Духов День. И всё мне это было очень интересно, а интереснее всего было слушать рассказ Матвея о жизни села, и жизни предков. Я старался не пропустить ни одного слова его рассказа и запомнить всё на всю жизнь.
   У Матвея Ивановича я прожил, вернее, мы погостили более недели. Мы так подружились, словно были родные друг другу. Мы не замечали, как быстро проходит время в нашей совместной жизни. Жена моя Люба относилась к Матвею Ивановичу, как к своему отцу, и поэтому она иногда называла его папой. Он в свою очередь улыбался и говорил: «Как приятно слышать слово папа,- и каждый раз говорил,- надеюсь, вы меня, как папу не забудете, будете навещать меня как родного отца…»
   Так оно и было, мы ежегодно приезжали к Матвею Ивановичу, как к родному отцу на весь предоставленный нам отпуск и только в летнее время.
   Матвей Иванович был хорошим, отзывчивым, внимательным и простым человеком. Любил шутить, рассказывать сказки, прибаутки, а в особенности он любил читать стихи, написанные своею рукою. За каждым обедом и ужином он читал такие стихи, как:

              Вспоминаю село родное,
              Сердцу милые места.
              Вспоминаю всё былое –
              Что была за красота!

              А теперь село родное
              Запустело, заросло,
              И дома поникли в землю,
              В них хозяев нет давно.

              Защемило моё сердце,
              Разболелася душа
              По селенью дорогому,
              Где вся жизнь моя прошла.

              Нет дороже и милее,
              Чем родимое село,
              Красоты цветущей нивы
              И лугов былых панно.

              В памяти встают картины
              Краше все одна другой:
              Реки чистые, долины,
              Песен птичьих разнобой.

              И поля богатой нивы
              Пасущие стада,
              Рек широкие разливы,
              Песен девичьих краса.
   
   После каждого прочитанного стихотворения Матвей Иванович долгое время молчал, видимо, переживал за своё село, а может за свою нелёгкую прожитую жизнь или просто думал о себе, ведь ему было более восьми десятков лет от роду, родных и близких у него рядом не было. И как бы вспомнив, что он забыл о том, что знает ещё стихотворение, каждый раз извинялся и начинал читать стихи:

              Вспоминаю своё детство,
              Шумные игры у двора,
              Ребят, живущих по соседству,
              Заигравшихся до утра.

              Помню чудное раздолье.
              Помню нивы и поля.
              Помню девичьи распевы,
              Звеневшие до утра…


              Вспоминаю весенние всходы
              Прорастающей нивы,
              И девичьи хороводы,
              И весенние разливы…

              И журчание ручья,
              Текущего из родника,
              И песни соловья,
              Что были слышны издалека…

              Вспоминаю детство,
              И село родное,
              И друзей соседство
              Мне самое дорогое.

   После прочитанного стихотворения Матвей Иванович спросил: «Ну как, Володя, приедете ли ещё ко мне, аль нет?» Что я мог ответить, конечно же: «Обязательно приедем, так же все вместе с женой и ребятишками, им здесь очень нравится. У вас здесь чудесная природа, да и Вы, дядя Матвей, хороший сказочник, есть чего послушать в смысле напутствия в жизни, и стихотворения Ваши очень хорошие, я бы сказал жизненные». Жена Люба также убедительно сказала: «Обязательно навестим, в этом можете не сомневаться». Матвей Иванович растроганно прослезился и сказал: «Спасибо вам за хорошее внимание и сочувствие ко мне словно к родному отцу».
   Очередной мой отпуск подходил к концу. На следующий день, после обеда, мы всей семьёй поехали домой. Долгие были расставания, много было приятных разговоров, просьб в особенности со стороны Матвея Ивановича о том, чтобы мы не забывали его, приезжали к нему по возможности. При расставании Матвей Иванович выглядел очень грустным, я бы сказал, печальным, он постоянно говорил: «Не забывайте меня, я вас буду ждать, как родных детей в любую минуту и время года…»  Мы с Любой обещали: «Мы Вас никогда не забудем, наоборот будем общаться по мобильному телефону, а при удобном случае обязательно приедем навестить Вас».
   Более полугода, я и Люба в неделю по 2-3 раза звонили Матвею Ивановичу. В сообщениях со стороны дяди Матвея были хорошие новости, что здоровье его хорошее, с нетерпением ждёт нас в гости, дома всё в порядке, волноваться не о чем.
   Вдруг на наши звонки ответа не поступило. Сначала я подумал: «Может быть, у дяди Матвея вышел из строя мобильник или кончилась зарядка аккумулятора мобильника». Затем я стал волноваться. И мы с женой решили поехать на выходной день к дяде Матвею.
   На следующий день, это был четверг, нам домой принесли телеграмму, где говорилось, что Матвей Иванович скоропостижно скончался.
   На следующий день я взял трёхдневный отпуск, и мы с женой немедленно поехали в село Гришино к дяде Матвею.
   Дядя Матвей лежал в гробу словно живой, мне показалось, что он что-то мне говорит, но я не слышал его слов, и только долго смотрел на него с навернувшимися слезами на моих глазах. Так же плакала моя жена, жалея его, как отца, как самого любимого человека на свете.
   На третий день его понесли на руках сначала в церковь, где было отпевание покойного Матвея Ивановича, затем так же на руках сельчане несли его тело до самой могилы. При расставании с покойным дядей Матвеем сельчане о нём много говорили, как о хорошем человеке, человеке мирного труда и семьянине, отце и муже и товарище в селе Гришино.
   Я долго стоял у могилы Матвея Ивановича и думал, что сказать на прощание, чтоб люди знали, что я также присоединяюсь ко всему сказанному сельчанами. Я решил написать стихотворение в честь признательности, уважения и любви к Матвею Ивановичу.

              Матвей жил в селе
              Более полувека.
              Его уважали все,
              Как человека…

              Он любил природу,
              Птиц и зверей.
              Жил честно, мирно
              Среди всех людей.

              Он жил, трудился,
              Не жалея сил.
              С любовью относился
              К делам своим.

              Я помню рассказы
              На берегу реки,
              Его басни, сказы,
              Как заядлые рыбаки…

              Я помню то место
              И берег тот крутой,
              Как соловьиные песни
              Разливались над рекой.

              И плеск рыбы
              В чистой воде,
              И воздух чистый
              Надолго запомнились мне…

              И то село,
              Где жил Матвей,
              Что травой заросло,
              Много лет и дней.

              Я был на похоронах
              Дяди Матвея,
              Стоял у гроба в слезах,
              Человека жалея…

              Как бы ни было печально,
              Вспоминаю, как во сне,
              Нашу встречу изначально
              На рыбалке – на Кубне!



     P.S.:
              Не умрёт память
              В сердцах у сельчан
              О дяде Матвее,
              Он остался живой навеки,
              Как Родник Жизни всех поколений…


Киселёв Владимир Иванович