Старый жид Боря

               Старый жид Боря ****ашкин под сраку лет замечтал о деньгах. Слава-то была, и режиссёр, и педагог, и профессор, искусствовед и театрознай, если об авангарде посудачить, первым делом тут наш Боря. Была слава, немалая, но в узких кругах. А вот денег не было, совсем чуть-чуть было, так, больше для форсу, пыль в глаза пустить дурашливым нимфоманкам.
               Фамилию носил громкую – Преображенский, одна беда, как пограничник или портье в гостинице паспорт посмотрит, сразу в хохот – ****ашкин так и прёт из всех щелей, несмотря на искусно поставленный свет и правильно подведённые тени.
               В оправдание Боря сочинил байку, что из фотки Урицкого Кац выпирал незамедлительно, а из портрета Троцкого Бронштейн так и выпрыгивал, а уж те ребята были конспиративные мастера, чего тогда с него требовать, простого выдающегося деятеля культуры.
               Надоела до смерти Боре вся эта авангардная слава, муть эта вся театральная, бабы эти плутовые, часами о Климте и Махавишну трындеть могут, а ему, человеку пожилому, спать давно пора, лучше бы готовить научились, надоело уже по ресторанам шляться. Захотелось особнячок скромный, не больше трёх этажей, с садиком, с прислугой немногословной, но учтивой, поваром личным, сообразительным, на берегу морском, где-нибудь в Хайфе, с синагогой домашней. Можно и без синагоги, зачем ему синагога, атеисту убеждённому, так разве что, для прикола, и лучше не в Хайфе, в гробу он этих евреев видал, с ними каши не сваришь. Лучше в Ницце, Бразилия тоже  хорошая страна, Австралия далековато, конечно, зато на кенгуру кататься можно. В крайнем случае, подойдёт и Черногория.
               Оставалось дело за малым – деньжат нарубить. В Питере, где Боря родился и трудился, с этим было тяжко, все ушлые ребята давно в Москву свалили. Боря перебрался в столицу, поселился у приятеля на Басманной, жена приятеля пофырчала, Боря пообещал ей главную роль в новом спектакле и жена его немедленно возлюбила.
               Неплохо было бы снять кино – эпохальное, катастрофичное, патриотическое, с эффектами компьютерными и звёздами закордонными, с бюджетом немеряным и неконтролируемым, подсуетился слегка с метражом, вот тебе и домик, вот тебе и садик, вот тебе и Хайфа с Сингапуром.
               Боря посетил министерство культуры. Желающих с этой темой топтался миллион, и рожи все такие знакомые. Борю выслушали и вежливо послали. Боря обиделся, но пошёл.
               С майской демонстрацией вышла та же хрень, даже хуже. В мэрии ему предложили поработать бесплатно, из любви к народу. Боря ответил невежливо и был препровождён на выход с нарядом.
               С горя Боря тусанул среди форбесов, чего им стоит, с миллиардов-то скинуться на культур-мультур, однако ****ашкиных своих там было как грязи, форбес за недолгое время встретился всего один и то какой-то левый, вечно пьяный, жаловался на фондовый рынок и общий дебилизм масс.
               В отчаянии  Боря прогуливался по Тверской. Жена приятеля достала его намеками на свои гениальные артистические способности, деньги заканчивались, пора ехать домой, на суровые берега Невы, думал Боря, поставить что-нибудь камерное, по Цветаевой или  Северянину, публика у меня благодарная и мне карманчик подсиропить не помешает. Утомлённым взглядом он узрёл знакомый профиль на обветшалом здании.
             «А что, товарищ Станиславский! – воскликнул Боря. – Это мысль!»
             Дряхлый вид здания подсказывал, театр Станиславского пребывает в полной жопе. Боря быстренько навёл справки: театр в провале, режиссёры меняются каждую неделю, труппа никакая, зрители не ходят, сборы ноль.
             «Только бы никто не опередил, - лихорадочно думал Боря. – Я такой натюрморт наворочу. Назову электротеатр «Станиславский», в ногу со временем и слегка ностальгично, для тех, кто понимает. Ремонт затею по высшему разряду, акустику закажу, чтобы как в европах, что мы не люди. Старую труппу сохраню, новых придурков на работу возьму, всех тупых любовниц на роли устрою, кто попросит, никому не откажу, столовую для бедняков организую, всё сделаю, лишь бы денег дали».
             Заветная недвижимость на морском берегу замаячила во всей своей конкретной очевидности. Боря слепил проект, напряг связи, побегал по кабинетам, через дзюдоистов пробрался на минутку к самому, и вот он – освящённый гербовыми печатями минфина бюджетный план электротеатра с волшебной резолюцией «ОПЛАТИТЬ».
             Дело пошло споро. Ремонтники работали, оборудование закупалось и монтировалось, актёры репетировали, любезный прораб три раза в неделю приносил Боре чемоданчики с отчекрыженной наличностью. Боря складывал презренный металл в чулки жены приятеля и вечерами, после рюмочки кальвадоса, рассматривал дензнаки с любовью и вниманием. Особенно ему нравились йены, они были такие красивые и их было так много.
             «Верно, в прошлой жизни я был японец, - размышлял в полудрёме Боря, поглаживая упругую попку жены приятеля. – Куплю хибарку в Хоккайдо, метров четыреста, не больше, Япония страна дорогая. Буду гулять вместо ланча в парке хризантем и созерцать безмятежного Будду».
             «Пьесы будут ставить длинные, - думал Боря. – Длинной пьесе большой бюджет.   Ветхозаветные, с декорациями нешуточными, с костюмами откутюрными,  чтобы действо не меньше шести часов. Чтобы ни один критик до конца не досидел. А коли не досидит, но гадость напишет, сразу понятно -  козлы, не понимают творческого полёта Мастера. У нас, в конце концов, артхаус, а не сельская самодеятельность. Цикл опер надо запустить, тягомутных, модерновых, пороюсь среди питерской шпаны. Назову, к примеру, «левендрюйцы». Нет, левендрюйцы, это, пожалуй, перебор…»
             «А вообще, феерично, - думал Боря, засыпая. – Феерично, как и всё у меня».
             Торжественное открытие электротеатра «Станиславский» было запланировано на первое октября восьмичасовым представлением «Стойкий принцип» по пьесе Кальдерона.
             Постового милиционера, дежурившего у входа в гостиницу «Интерконтиненталь» (напротив, через дорогу, электротеатра «Станилавский»)  доставили в психиатрическую больницу после следующего доклада начальству:
             «Тридцатого сентября в шесть часов утра,  обозревая окрестности на предмет предупреждения нарушений правопорядка, я увидел, как из здания электротеатра вышли двое: патлатый старик в старомодном пальто и с тростью в руке и лицо, подозрительно напоминавшее старого жида ****ашкина. Они бурно беседовали, разговор я слышал отрывочно. Патлатый старик кричал: «Подлецы, стервецы,бездари!», а лицо, подозрительно напоминавшее старого жида ****ашкина, воровато прятало руки за пазуху и уныло отнекивалось: «Простите, товарищ Станиславский! Простите, я больше не буду!». Старик Станиславский, однако, не поверил, грозно замахнулся тростью, ****ашкин, хныкая, забрался на фонарный столб и истлел как в фильмах ужасов. После чего патлатый Станиславский уселся в пролётку и укатил по пустынной в столь ранний час Тверской в сторону восходящего солнца. С моих слов записано верно, замечаний нет. Об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний предупреждён».
           Санитары внимательно выслушали постового, налили ему чарку вишнёвого компота и вкололи слабительного.
           Говорят, что тот постовой, после выписки из больницы, уволился из органов по причине образовавшейся  из-за неумеренного возлияния вишнёвого компота глухоты, засел в квартире и сочиняет филармоническую музыку. Иногда он приходит к пивному ларьку и кричит, что отныне и навеки он новый Бетховен. Может быть, почему бы и нет, природа людская и не такие казусы выдерживала…

Смотрите канал ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЕКТ ИГРА СЛОВ

https://www.youtube.com/watch?v=BNXIBpH_nd4&t=6s

Также ссылка указана в конце моей страницы.