не думай о зиме в августе

Не думай о зиме в августе.
                Его величество холод насвистывал свои монотонные арии и пронизывал тело насквозь. Всю жизнь я страдал от вросшего ногтя, но здесь, на Новой земле, мне приходилось радоваться хотя бы тому, что ощущаю боль после каждого шага. Все, что чувствует, ещё существует. Невозможно пересчитать, сколько пальцев ампутировали здесь после ночных патрулей. Моя смена только началась, и я шёл по протоптанной дорожке вдоль берега. Накидка из медвежьей шкуры растворяла меня на фоне только что выпавшего снега, приятно шуршащего под ногами. Справа плескались мелкие волны, гонимые ледовитым океаном. Фонари на солнечных батареях сильно слепили глаза, поэтому приходилось все время смотреть в сторону воды. К этим ярким лучам на белом заминированном поле невозможно было привыкнуть. 
                За колючей проволокой, вдалеке проступил человеческий контур. Такой же патрульный как я, ждал меня у границы своего участка. Ночью большое везение встретить хорошего человека.  Это был Майк. Я узнал его по зелёному шарфу. Он единственный кто одевал вместо воротника шарф. Ещё у него была настоящая рыжая борода; этакий стереотипный ирландец. Увидев меня, он помахал рукой и закричал: Hello! Hello! Меня это порадовало. После того как береговая охрана по ошибке потопила корабль с его родными, он на какое-то время совсем перестал говорить. Пришлось поработать над ним. Но дальше чем простейших нечленораздельных звуков дело не шло. А тут целое слово произнес. Прогресс!
                Сквозь густые железные прутья мы протянули друг другу руки. Обычно в таких случаях было принято раскурить одну закрутку на двоих. Это считалось хорошей приметой, чтобы ночь прошла спокойно. Но так как ни один из нас не носил с собой сигареты, мы придумали свой ритуал. Он заключался в обмене фляжек. Понятно, что никакого алкоголя кроме чистого спирта в наличии не было. Но мы все же пробовали экспериментировать, разбавляя огненную воду всем, что могли раздобыть. Глоток, и лицо чуть перекосило. По терпкости и осадку на зубах угадывался травяной вкус. Хотя может это была и береза. Когда сквозь свет мы посмотрели в сторону острова,  нас обоих передернуло при виде гнёзд для крупнокалиберных пулеметов, каждые сто метров окаймляющих берег. Внутри дзотов было темно, кто-то там спал, зарывшись глубоко в  одеяла. Снаружи же торчали голодные по человеческой плоти черные стволы. Какими бы опытными не были стрелки, едва ли они смогут уберечь нас от братского огня. И если в ближайшие часы произойдет то, ради чего создали столь мощную оборонительную систему, у нас будет нелёгкий выбор: оставаться на съедение или бежать под собственные пули. Из двух зол лучше не выбирать ни одно. Успокаивало то, что караул проходил на северной части острова, а это значило что вероятность того, что здесь кто-то или что-то может появиться, она ничтожно мала.  Меня ждало восемь часов дозора, участок длиною в три с половиной километра и целая ночь дум и воспоминаний...
           После того как «овации» в зрительном зале стихли, а все герои пьесы как полагается у Шекспира лежали замертво, я тенью отца Гамлета вышел через центральный ход. Мой силуэт скользнул по красной шелковой обивке кресел, белым римским колоннам, усыпанному конфетти балкону, не обращающим на меня никакого внимания лицам. Только тогда, и только тогда, когда огромная расписанная золотом дверь захлопнулась за мной, я наложил на её ставни затвор, снял чёрный плащ, скинул маску и бросился бежать прочь без оглядки, пока в легких хватало воздуха.
                Хотя если уж обращаться к истокам, то начать нужно с чего-то теплого и приятного; милых сердцу небоскребов, пальм, балконов с видом на Тихий океан, а так же красивых женщин в вечерние платьях, бокалы шампанского, танцы.  Моя первая и последняя международная конференция во Флориде. Приблизительно за месяц до того, как люди начали бежать из городов, и за полгода, когда уже во всем мире было объявлено чрезвычайное положение. Научная работа, патент которой, боролись получить сразу несколько самых престижных психиатрических клиник в мире. Новый клинический диагноз: «postmortum psychosis». Человек, с зафиксированным ни одним врачом временем смерти, находящийся в продолжительном психозе; минимальная мозговая активность и неуклонно рвение к утолению голода, необъяснимая агрессия к окружающим и полное нежелание сотрудничать. Больной сидел перед нами связанный в рубашке, и всё рвался освободиться из-под надежных узлов. Его не успокаивало ни одно лекарство, в то время как в движениях отмечалась необъяснимая сила. Мышцы челюсти усиленно пережевывали приносимое ему мясо, а на МРТ отмечалась омертвление коры больших полушарий. Доктор, впервые описавший этот синдром, получил в тот вечер нобелевскую премию. Через неделю его вновь показали по телевизору, только уже сидящего на месте своего пациента. А ещё через пару дней аналогичные случаи одновременно возникли в ряде стран Юго-Восточной Азии. А ещё через какое-то время я сам был вынужден запереть себя в камере для буйных, когда ситуация начала выходить из-под контроля. Они ломились почти три дня. Дверь и решетки на окнах выдержали. Вот только эвакуацию я пропустил.
     Флешбэки – неудачные поступки, которые хочется переиначить во чтобы то ни стало. Миллионы способов достойно решить любые проблемы. В такие моменты я смотрю куда-то потеряно вдаль, не замечаю, как преодолеваю расстояния, и так пока кто-нибудь не окликнет…
-Кто это у нас там, а Докторишка! Здрав будь, не болей - едва удерживая равновесие, он загрязнял своей жизнедеятельностью мировой океан. Хорошо ещё ветер не в мою сторону дул. Меховая накидка на нём была нараспашку и измазана в чём-то жирном. В зубах он сжимал подожженную закрутку. Красный протез смотрел прямо, соседний же глаз косился на меня. Отвратительней человека сложно себе представить.
-И тебе не хворать. А почему ты здесь, что случилось с Лилей? 
-С Лильком? А разве ты не знаешь? Нету больше Лилька. Пропала, ещё позавчера.
-Что значит пропала?
-Да вот так вышла в смену и не вернулась. Одни говорят, мертвяки утащили. Другие, что  сама на себя руки наложила. Она чудная в последнее время была. Все говорила, дети её зовут. Домой хотела. Ох уж эти бабы, разве поймешь, что там у них на уме вертится.
-Странно, мне она ничего такого не рассказывала.
-А мне рассказывала. Бывает, прижму её где-нибудь, она же непонятно чего хочет:  кричит, вырывается, а руками все в штаны лезет. Такую бабищу ещё поискать надо. – что-то похожее на человеческую голову колыхнулось на волнах в нескольких метрах от нас. Мы тут же опустились на корточки, прыжком лягушки раскинули ноги в стороны, и уже лежа вставили в автомат рожки, передернули затворы. У него это получилось сделать чуть быстрее.
-Ты успел разглядеть, кто это был? Показалось на Лилю похожа?
-И вправду, волосы рыжие были? Не уж то, и вправду Лилёк, или померещилось? – убрав руку со спускового крючка, он потянулся и заговорил по рации…- Следы контакта, следы контакта.  Прошу дать просвет на десять часов. - С наблюдательной вышки на обозначенное место упал фонарь. Вслед за ним красный луч, едва преломляясь, пронзил до самого дна воду. Пройдя по освященному участку, он погас. В рации послышался ответ разбуженного снайпера: «Бухать надо меньше, придурки, тогда и мерещиться ничего не будет. Продолжайте патруль, и если ещё раз на кнопку нажмете, чтоб вас мертвяки живьем сожрали.   – чертыхаясь, мы поднялись на ноги. Каждый патрульный мечтал быть снайпером, сидеть на вышке в тепле, и ни от кого не зависеть. Все хотели ими стать, и, наверное, потому жутко ненавидели тех, кому это таки удавалось.
            Не имея никаких навыков к выживанию, вскоре после закрытия города на карантин, я сам стал походить на ходячего мертвеца. В изодранной одежде, грязный, худой, и с неутомимым чувством голода. Я пробовал заниматься мародёрством, но большой пользы мне это не принесло. Супермаркеты и продуктовые магазины опустошили первыми, там ловить было нечего. Взламывать двери и замки у меня таланта, да и инструментов, не было. Пару раз, когда с помощи обычного везения мне удавалось  нажиться закатками заботливых пенсионеров, меня подстерегали более мастеровитые дельцы. Со стволом у головы или ножом у горла спорить не приходилось. Единственное что удавалось это бежать, бежать от заражённых, все таких же надоедливых,  страшных, злых, мешающих жителей этого города.
         Как я выяснил несколько дней спустя, во время нашей первой встречи он в самый последний момент передумал засадить мне лопаткой промеж глаз. ( А получалось у него это мастерски). Я шел, точнее сказать плелся к колонке у обочины. Из треснутого крана текла ржавая вода. Вокруг  лежали разлагающиеся тела, летали мухи. Раньше я всегда брезговал пить из неё. А после недели июльской жары и неудачных поисков мне было всё равно, и рвотный рефлекс как последняя преграда, давно оставил меня. Так бледный, ни чем не отличимый от зомби я прошёл на расстоянии вытянутой руки мимо человека в черной ковбойской шляпе. Тот стоял возле сетки-рабицы, и с помощью кусачек отделял её от соседнего забора детского сада. Он обратился ко мне  через плечо, когда мы были спина к спине, как бы между делом, так говорят, когда вежливо просят сигарету.
-Друг, у тебя не найдётся свободной минутки? Помоги, пожалуйста, эту штуку дотащить.
-А далеко идти надо?
-Да тут театр есть через дорогу. Слышал когда-нибудь о нём? Я и один могу, но у меня спина больная. Ну что поможешь или опаздываешь куда?
-Конечно. Вот только воды попью.
-Ну и прекрасно. Держи выпей. Что так смотришь на меня, не любишь боржоми? Напился. Отлично, а теперь взяли и понесли. – он вел себя так обыденно и непринуждённо будто не было вокруг разрухи, не горел соседний дом, не валялись под ногами чьи-то останки. Такое случайное знакомство, одним жарким июльским днём.
Я отплясал свой придуманный шаманский танец, дрожа всем телом и прыгая на месте, но Майк так и не соизволил появиться. Оставалось  только кусать себе с досады пальцы. Ведь я забыл спросить его о главном, что есть нового. Пару дней назад к нам причалил корабль. В свободное от патрулей время, каждый занимался ещё чем-то. От каждого по способностям, и каждому чтоб не сдох. Я сидел в поликлинике. Майк разгружал суда, если такие вообще приходили. Так вот на том корабле не было флагов, но я уже начал достаточно в них разбираться, чтобы понять, что оно гражданское. А значит, скорее всего, это были остатки гуманитарной помощи. Майк наверняка смог припрятать  себе что-нибудь. Во время патруля  идеальное время проводить бартер. Причем делается это в «полуслепую». Меняется карман на карман. Вначале намёками объясняешь, что у тебя есть, потом слушаешь другую сторону. Если соглашаетесь, Одновременно достаёте все, что лежит внутри, и меняетесь. Возвращать бартер нельзя. Если кто-то ловится на такой контрабанде, тому даётся месяц патруля на острове Вайгач, а там до материка рукой подать. Мой бартер это лекарства из поликлиники. Наркотики берегу на черные дни. А вот жаропонижающие и снотворные всегда пользуются спросом, ещё никто не отказывался. У Майка же часто можно было получить  банки колы, чипсы, или самая ценная вещь – батарейки. Именно их я хотел в эту ночь. Такие вот островные радости, по мне такие же, как и были раньше.   
                Пыль, клей, бумага – знакомые сердцу запахи вдохнул я полной грудью войдя в зрительный зал. Именно зрительный! Не смотрящий, не глазеющий, ни даже видящий, а именно зрительный. Потому что только человек способен зреть чудо. Чёрные полотна скрывали готические окна. Сверху с потолка свисали люстры с лампами в форме свечей. Сцену скрывал огромный голубой занавес. Забравшись по передвижной лестнице, мы поставили сетку под лучи проектора.
-Красота да и только. Смотри как сцена преобразовалась. Совсем другой антураж.
-Да уж, теперь она больше походит на тюрьму.
-В этом-то весь замысел. Чёрная решётка – как догмы наложенные обществом.  Намекает зрителем, что душа героя томится в плену. Что все вокруг обман и притворство! Дом, родные, друзья и даже любовь.
-Или то, что мнимо мне, все есть только сон во сне?
-Exactly! Эта сетка падет, когда он прочтет свой монолог. Как тебя зовут, знаток искусства?
-Илья. Но я привык, что чаще ко мне обращаются доктор.
-А меня зовут Дмитрий Ильич. Но все здесь зовут меня Дмитрич! Скажи доктор, неужто у тебя есть театральный опыт? Хочешь поучаствовать в спектакле?
-Опыт конечно есть, но на сценах куда меньше. А ты что режиссёр здесь?
-Да ну что ты. Я главный сторож. Театральная трупа на гастролях. Поэтому я пока что тут за главного. Замещаю так сказать.
-Если трупа на гастролях, то кто же тогда играет?
-Все, кто изъявят желание. У меня два требования: желание и адекватность. Мертвецов не беру, сам понимаешь, их не прокормишь. И слова они не учат. Шучу. – на секунду мне показалось, что я говорю с одним из моих сумасшедших. В собственном бреду готовый убедить кого угодно. Какой театр? Какая к чёрту трупа? Бежать, подальше из города…
-Может ты со своим, как бы это сказать, новым составом, покажите мне что-нибудь. Что-то, что уже готово. – он взял в руки громкоговоритель и его слова эхом отразились от стен –Перерыв окончен, продолжаем, третья сцена. Начали!
        Волны игрались с недокуренной сигаретой, то выбрасывая её на берег, то вновь забирая обратно в пучину. С новым патрульным в эту ходку мы не совпали. Имя его я не знал, и не собирался узнавать. Почти каждый день мы встречались в поликлинике. Погоняло он носил: «Беда!». И действительно был ходячей бедой. Впрочем, в качестве тренировочного материала он вполне годился. Терпел, не проронив ни слова, когда я в очередной раз зашивал его татуированную голову. А беды он приносил как себе, так и окружающим. Так смотря на следы его пьяной походки, я вдруг понял, что топчу другие, свежие незнакомые, тянущиеся от самого берега. Вскинув перед собой автомат, я развернулся на сто восемьдесят градусов, одновременно сгибаясь в коленях, переводя предохранитель на одиночные выстрелы. Уже готовый увидеть Лилю в новом обличии. Но никого вокруг не оказалось. В рации затрещало: «Доктор! Ты чего шумишь? Это я спустился к воде, нужду справить. Не парься полный порядок»
                Дмитрич – когда произношу имя этого человека, на лице непроизвольно появляется улыбка. Несмотря на простоту, искренность, некую наивность этого сторожа, никто, никто из выживших, не знал о нём ни малейшей подробности прежней жизни. Конечно, многие строили предположения, которые можно было принять за чистую правду, о том, что Дмитрич на самом деле Майор, прошедший ни одну войну, обученный выживать в самых тяжелых условиях, преданный как это полагается в таких случаях, своими командирами и  ушедший в отставку охранником в театре.  Мне самому была приятна такая версия. Но сейчас, вспоминая, могу сказать, что о нём, скорее можно было сказать:  «мастер на все руки», чем «Рембо». Во всех его действиях была простота и смекалка. На них всё и держалось. Днём Дмитрич уходил на разведку, иногда брал с собой кого-то. С мародерами, так сильно потрепавшими мне нервы, очень быстро договорился, разделив с ними сферы влияния. Он приносил им различные ценности из театральной  галереи, те в свою очередь снабжали нас провизией. Уж не знаю, на что им было золото и антиквариат, но обмен шёл.
         А театр действительно жил. И когда занавес поднялся, я сидя на лестнице, увидел настоящий творческий хаос. Человек двадцать на сцене так увлечённо чем-то занимались,  что даже не отреагировали на моё появление. Суфлеры ходили с текстом в руках и проговаривали слова сцены, художники, вооружившись кисточками и палитрой, раскрашивали под средневековье декорации, двое карликов-близнецов меняли им воду. В углу сцены сидела женщина в огромном рыжем парике, подшивая белое платье на швейной машинке. Некто с зализанными на бок волосами расхаживал в истерии по поводу неготовности костюмов и поджимании сроков. Судя по всему, он был бутафорского цеха. А так же вокруг крутилось, шушукалось, смеялось много других воодушевлённых общей идеей людей. Все они от бизнесменов до дворников, были теперь новый постапокалиптической труппой и смутной копией далёких студенческих радостей.
-Гриша, хватит паниковать. Лучше посмотри, я нашёл нам доктора! –Тот кого звали Гриша помахал рукой, но то ли из-за причёски, то ли не знаю из-за чего, это было больше  похоже на арийское приветствие.
-Дмитрич, какой на хрен доктор?! Нет такой роли в спектакле?
-Не беда, найдём что-нибудь другое. Пристрой новенького куда-нибудь, только вначале в буфет отведи и накорми.
-Какой буфет, Дмитрич, какой буфет. Премьера на носу. А у нас ничего не готово.
-Доктор, спускайся, познакомься с народом. И не слушай его про премьеру. Есть ещё время.
                Есть ещё много времени. Первые два часа ты действительно собран, стараешься держаться подальше от воды и смотреть вдаль. Всё проверяешь, не села ли батарейка в рации, или не сбилась ли частота. Потом волнение стихает, с фразой чему быть, того не миновать, снимаешь с себя ответственность, ходишь, думаешь. На втором-третьем часу уже надоедаешь сам себе. Молчишь снаружи, молчишь внутри. К пятому часу заканчивается репертуар любимых песен. Шестой час хождения - это сумасшествие, у каждого проходит по-разному, я беру в руки снег и пытаюсь отыскать одинаковые снежинки. Но самое тяжёлое - это в седьмом часу оказаться одному у колючей проволоки и вкушать, вкушать матросскую тишину. Шум морского прибоя. Будто в тюрьме, будто в ссылке. Волны – может, вчера ещё они отчалили от берегов песчаных пляжей?    
                После двух волшебных хлопков Дмитрича шум в зале стих, актёры поспешили покинуть сцену. Заведующий бутафории, Гриша подсел к нам на первый ряд. Луч белого света упал в центр зала. Некто привёл в движения рычаги. Тайная комната в полу открылась, Оттуда, звеня доспехами, по лестнице поднялся рыцарь с золотой розой в руке. За железным шлемом с ястребиным пером предстали длинные чёрные волосы и сияющее наигранным отчаянием лицо. Это был первый Гамлет, которого исполняла женщина.
                Вечерами нашим главным развлечением было радио. Новости как всегда были мрачными. Города закрывались на карантин один за другим. Но мера страданий все равно оставалась разной. Так перебои электричества в столицах, так драматично обыгранное ведущими: «огни вечного города потухли» или «мир темные магистралей», вызывало у всех усмешку. Кто-то очень остроумно пошутил, что теперь хоть не будут горячую воду отключать на недели месяцы, при смене сезонов. Некому. А ещё было приятно слышать, что где-то жизнь всё ещё продолжает течь в прежнем русле, снимаются фильмы, звездам вручают награды, на стадионах играются футбольные матчи. И конечно же музыка, медленные танцы при свечах. Согревающая грусть.
                Тому, кто не спит ночью, рассвет никогда не бывает в радость. Естественный свет слепил ещё больше чем дневной. Каждый раз, когда я моргал, от усталости тут же являлись полуторасекундные сны, стираемые моментально миниатюры. Разум переходил на новый уровень просветления, появлялись вопросы, никому не приходящие доселе. К примеру, кто построил эти двухсотлетние деревянные избы, в которых все мы жили. К тому же в таком большом количестве. Ведь на этих островах никогда, никогда не росло крупных деревьев. Кто-то же давним- давно переправлял сюда бревна, заделывал печи. Зачем же они сделали их в таком количестве? Может коренное население знало о грядущих катастрофах и заранее готовилось. Но почему тогда они никого не предупредили? Или их просто никто не слушал…
                В доме было темно из-за залепленных черным скотчем окон. Советские раскладушки стояли через каждые два метра. На столе, заваленная пустыми консервами, стояла кастрюля. В ней оставалось ещё немного макарон с грибами. Я поставил алюминиевую чашку на спиртовку и сел завтракать. Вообще вся посуда в нашем хозяйстве была алюминиевой. Хозяйство полярников. Пузырьки быстро забулькали, поднимаясь со дна, и я с большим наслаждением выпил горячей воды. Промерзшие скрученные пальцы сжимали нагретый металл. После завтрака, сняв с себя верхнюю пару штанов и медвежью накидку, я быстро забрался в спальный мешок. Дома всегда кто-то спал, так что разговоры велись только снаружи. Народ один за другим просыпался, вставал. Гремели посудой, кто-то чистил зубы. Я лежал, радуясь тем что наконец-то могу не шевелиться. Не могу сказать был ли это сон или я сам до фантазировал, только я вновь увидел Дмитрича. Мы сидели в креслах на первом ряду, отпивая из фляжек виски, и наблюдая за нашей любимой сценой с Гамлетом и Афелией.
-Признайся, ты ведь с тех пор злишься на меня?
-Вовсе нет.
-Злишься. Мне можешь не рассказывать. Мы так долго готовили спектакль, а я подвел всех.
-Это был твой выбор. Я ни в чем не виню тебя.
-Брось, у нас ведь так и не было времени объясниться. .
-Я видел ту стаю мертвецов, и видел, как они зашли в театр. Я был далеко и не мог ничем помочь. Не думал, что кому-то удалось выжить. 
-А я, главное, стоял в подсобке, слышу какой-то шум, и думаю, может это аплодисменты, может ты к нам ещё людей привёл. Дожидаюсь момента, когда включается музыка. Выхожу говорить слова, а там они… – я оборвал себя глотком виски, руки тряслись больше чем обычно. – тебя не было, ты же опять ушел на поиски. Возможно, кто-то из нас забыл наложить засов на дверь. Не знаю. Но мертвецы ворвались в зал. Когда я поднялся, последняя сцена была доиграна, оставалось только опустить занавес. Они были так увлечены свежей убитой плотью, что не обращали на меня никакого внимания. У меня был выбор…бежать предупредить остальных или выйти прямо пока есть шанс. Надо было остаться.
-Это уже не важно.
-Почему не важно?
-Неужели ты думал, что я собирался ставить на большой сцене Шекспира?
-А для чего тогда всё это?
-Чтобы успокоить человека, его надо чем-то занять. Чем-то большим, едва досягаемым, и тогда не будет никакой паники, никаких переживаний. Ну, а что ещё было с вами делать? Выживать никто из вас не умел, обучать вас себе дороже. А так элементарный быт устроили. Где поспать, где поесть, место защищенное. –   Я хлопнул себя по лбу и расхохотался. Он пожал плечами и протянул бутылку, чтобы чокнуться.
-А почему тогда Гамлет? Почему именно Шекспир?
-Первое, что попалось под руку в гримерной. Остальные пьесы были слишком короткие.  Расскажи лучше, что у тебя было дальше.
-Дальше, неинтересно. Я добрался до ближайшей точки эвакуации. Мне повезло, на тот момент деньги ещё имели какое-то значение. Я отдал всё что у меня было, чтобы оказаться здесь, на Новой земле. Я думал, что наконец-то этот кошмар закончится, и я окажусь в безопасности. Но на деле вышла очередная бойня. Только здесь нет даже театра.
-Зато теперь ты уже приспособлен к выживанию. Ты уже не тот, кого я встретил у колонки.
-Не думаю, что у нас есть шансы. Недавно по ошибке они потопили гражданский корабль, триста человек ушло под ледяную воду. С тех пор этот остров старается избегать каждый. Запасы кончаются. И когда будет совсем холодно, те кто прибыл сюда не постесняются есть друг друга. Страшно подумать что случится, когда здесь будет зима, и льды отрежут нас от любых грузов, в то время как мертвецам уже не придётся преодолевать кубометры воды. Быть может к следующему лету никого из нас, кто стоит сейчас в патруле, уже не будет живых. А люди все будут бежать из больших городов и цивилизаций на крайний север.
.-Ладно, Не думай о зиме в августе. У тебя мало времени, так что отдыхай. А мне надо продолжить репетировать. Перерыв окончен третья сцена ещё раз… - он встал и направился к сцене, я же провалился в безмятежный глубокий сон, невесомость, темноту. Откуда меня силой вернули сирена воздушной тревоги. Донеслись одиночные выстрелы снайперских винтовок, затем хлопки противопехотных мин. Их было так много, что заложило уши. Едва успел я надеть затычки, как за дело принялись пулемёты. Вдоль всего берега их очереди сливались в оглушительный рёв. От этих звуков пробирала дрожь. В этот раз их пришло несколько сотен или тысяч, да может и весь мегаполис наконец-то добрался до Новой Земли. В доме все засуетились и повыскакивали наружу. Я вытащил из-под раскладушки винтовку и бросился следом. По дороге успел захватить пару гранат, которые на днях достались барьером.  Подъём, после самого спокойного дежурства, как это знакомо. Все беды приходят, когда ты меньше всего их ждёшь. К счастью ни в первый раз. Адреналин стучал по ушам. Шум непрерывного огня всё нарастал. Сильная рука схватила меня за шарф. То был Беда.   
-Поздно, они уже взяли гнёзда. Отходим вглубь назад – назад к заставе, где ждёт своего часа тяжёлая техника. Бежать, опять, ну уж нет. Я оттолкнул его в сторону и побежал к берегу, навстречу Дмитричу, навстречу всем тем, кого оставил…

Смерть презирая и вражду забвенья,
Ты будешь  жить, прославленный всегда;
Тебе дивиться будут поколенья,
Являясь в мир, до Страшного суда.
До дня того, когда ты сам восстанешь,
Во взоре любящем ты не увянешь! 
                Сонет 55