Дело было на войне

Моему дедушке Романову Анатолию Арсентьевичу,
моей бабушке Циммерман Александре Георгиевне               

- Толя, иди ужинать, - выглянув из окна второго этажа обычного «сталинского» дома, расположенного в тихом районе на краю города, Александра Георгиевна позвала мужа, - да и холодает уже, не лето еще все-таки...
- Сейчас приду, Шура, - ответил сидевший на скамеечке у подъезда Анатолий Арсентьевич, с трудом выбираясь из воспоминаний, которые в этот теплый весенний вечер вновь нахлынули на него с прежней силой.
Александра Георгиевна скрылась за занавеской, чуть покачивающейся на ветру, а он снова вернулся мыслями в прошлое. С Шурой они познакомились почти сразу после войны на заводе «Красный химик», в 1948 году поженились. Оба только приехали в Ленинград: он – был демобилизован, она – вернулась из эвакуации. Времени на продолжительные знакомства и притирки друг к другу тогда ни у кого не было, браки регистрировались быстро, и начиналась мирная семейная жизнь... наконец-то, мирная!
Ни он, ни она ни разу не пожалели о своем выборе. Конечно, бывало трудно, но кому может быть легко после войны? Зато теперь у них своя комната в коммуналке и двое замечательных мальчишек: старший Виктор и младший Женька, два сорванца, которые, несмотря на значительную разницу в возрасте, уже сейчас похожи друг на друга как две капли воды, а впереди – жизнь... которой могло бы не быть.
Когда началась война, Александра уже работала на заводе «Красный химик» и продолжала работать там до 1942 года, едва пережив первую, самую страшную зиму блокады. Ей, не отличавшейся крепким здоровьем, пришлось нелегко, к марту 1942 года она практически потеряла зрение, но, продолжая медленно угасать от истощения, упорно ходила на завод, а в нерабочее время помогала гасить зажигательные бомбы на крышах. Возможно, поэтому и не попала в число первых эвакуированных – эвакуировать старались, прежде всего, тех, кто не мог принести пользу в плане обороны города, а она, как считалось, могла.
От неминуемой смерти ее спасла троюродная сестра Катя, которая собиралась покинуть осажденный Ленинград в качестве сопровождающего для своей больной неходячей родственницы. В сопровождающие разрешалось взять двоих, и Катя забрала Александру с собой. Они были эвакуированы в город Шуя Ивановской области.
Это было первое чудо, или счастливое совпадение, произошедшее с ней во время войны, которое уберегло ее от смерти. Немного придя в себя, Александра сразу устроилась работать в артель «Металлист», а дальше ее жизнью, как впрочем, и жизнью Анатолия, неуклонно руководил счастливый случай, словно какой-то ангел хранитель распростер широкие крылья над этими двумя, которым суждено было пройти невредимыми всю войну, встретиться и полюбить друг друга.
В Шуе Александру, как и большинство девушек ее возраста, отправили на курсы радисток без отрыва от производства. Их готовили для заброса в тыл врага, и уже тогда все понимали, что, скорее всего, ни одна из них не вернется живой. Александра готовилась к мобилизации в ряды Красной Армии, но директор артели вдруг оказался категорически против. Вооружившись даром убеждения, он решительно направился в военкомат.
- Что вы творите?! – грозно вопрошал он. – У меня и так людей нет, мужчин ни одного нет, а она за семерых мужиков работает! Заберете ее – у меня производство встанет! Кто будет на благо фронта работать?!
И тут произошло второе чудо: в военкомате подумали и неожиданно согласились с его доводами. Александра осталась в Шуе, а вместо курсов радисток ее перевели на курсы шоферов. Человек, умеющий водить машину, в военное время всегда пригодится. Так уже в 1943 году двадцатилетняя девушка получила права и стала совмещать в артели две специальности.
На фронт она так и не попала, несмотря на то, что в 1944 году все-таки была мобилизована. Но как раз в это время пришел приказ женщин на фронт не отправлять, и ее переправили в Среднюю Азию, где она проработала шофером до конца войны. Водительские права у нее, в конце концов, правда, отобрали, а вместо них выдали справку о том, что она имеет право водить машину. Объяснялось все это просто.
На войне, даже если дело происходит в тылу, порядки строгие. Везешь груз – значит, вези. Попутчиков брать запрещено. Вот только местным жителям не очень-то объяснишь это посреди пустынной и пыльной дороги, особенно если местные жители – крепкие и сильные мужчины. Что может противопоставить таким хрупкая девушка за рулем казенной полуторки? Они на ходу забирались в кузов и даже не спрашивали у нее разрешения. Так и ездила Александра с неучтенными пассажирами до тех пор, пока не попалась на глаза начальству. Наказывать ее не стали, а вот водительских прав лишили. Впрочем, ненадолго. Сразу после войны она без труда получила новые.
Взглянув мельком на окно, Анатолий едва заметно улыбнулся. Спустя столько лет, его жена по-прежнему ездила с этими старинными, еще послевоенными правами, которые были вполне действующими, но неизменно приводили в ступор госавтоинспекторов.
В 1946 году Александра вернулась в Шую, вновь устроившись в артель «Металлист», а позже перебралась в Ленинград, где снова связала свою жизнь с заводом «Красный химик». Ее заслуги перед фронтом не были забыты. Как труженик тыла, Александра получила медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», позже ей присвоили звание «Ударник коммунистического труда» и избрали депутатом Кировского районного Совета депутатов трудящихся. Через несколько лет ей присвоят звание «Почетный ветеран труда», отметив особые заслуги, а чуть позже наградят «Орденом Трудового Красного знамени», вручат памятный знак «Жителю блокадного Ленинграда». Но ни он, ни она об этом еще не знают. Это произойдет в будущем, а пока...
Пока теплый весенний ветер ерошит волосы Анатолия, дома стынет ужин, а ему никак не вернуться к реальности из своих воспоминаний.
В армию он был призван в родном Волховстрое в 1940 году, как и все девятнадцатилетние мальчишки в то время. О войне тогда еще никто не думал, между Советским Союзом и Германией был заключен договор о ненападении, и все считали, что находятся в безопасности, а значит можно строить планы на будущее, влюбляться и мечтать. Но срочная служба в рядах Красной Армии перетекла в настоящие военные действия, и, покинув родной Волховстрой, Анатолий оказался на фронте.
О том, что было, он, как и большинство прошедших войну, вспоминать не любил, но воспоминания упорно не желали его покидать, теснясь в памяти, выхватывая из тумана забвения то один образ, то другой. Первое чудо случилось с ним сразу после начала войны. На просторах оккупированной Прибалтики его отряд попал в плен врагу. В плен тогда попадали многие, чему способствовала неразбериха, случившаяся в первые дни войны. Вот и тогда их было много. Анатолию помнилась большая колонна солдат, почти все еще мальчишки, которые не понимали, что происходит. Шли молча, покорно... хотя немцев было всего трое или четверо. Впрочем, может быть, других он просто не заметил, потому что и сам был в смятении.
Пленных привели на какое-то поле, концлагерей еще не было и в помине. Огородили колючей проволокой и приставили охранников. Через несколько часов к Анатолию пришло прозрение: что он здесь делает?! Когда стемнело, он нашел в рядах колючей проволоки слабое место и сбежал. Вернее, просто ушел. Никто его не остановил, никто даже ничего не заметил.
До ближайшей деревни добрался пешком. Местные жители помогли ему сменить форму бойца Красной Армии на повседневную гражданскую одежду. Нужно было пробираться к своим, а сделать это на глазах у немцев, будучи одетым в военную форму, было проблематично. Вот только сапоги, добротные кирзовые сапоги, он пожалел: такую обувь не сразу найдешь, а идти босиком или в разбитых ботинках несколько километров не хотелось. Эта оплошность едва не погубила его, только что счастливо избежавшего плена.
Он бодро шагал вперед, стараясь выглядеть естественно и не привлекать внимания. Вечерело. Нужная ему дорога уводила направо, и он совсем уже собрался свернуть на нее, как вдруг сзади послышалось резкое, как щелчок кнута:
- Hande hoch!
Солдата в нем опознали по сапогам и даже не стали больше ничего выяснять, только дулом автомата показали, что он должен свернуть налево. Его привели в какую-то часовню, где уже содержались другие пленные. Людей было столько, что когда Анатолия втолкнули внутрь, он не смог даже сесть, так и провел всю ночь на ногах, стоя рядом с входной дверью. Утром случилось очередное чудо. За шиворот, без лишних церемоний, его выволокли на улицу, дали в руки два ведра и велели носить воду из ближайшего колодца. Все еще оглушенный и подавленный после неудачного побега и бессонной ночи, Анатолий подчинился. Дважды он ходил за водой к колодцу, скрытому от глаз немцев небольшой рощицей, за ним никто не следил. Осознав это, он бросил ведра и просто ушел, на этот раз избавившись и от сапог. Ему снова повезло, его снова никто не остановил.
Вернувшись к своим, Анатолий стал водителем танка, совмещая при этом еще и обязанности механика. Именно тогда он получил свое первое и, что удивительно, единственное ранение. Он часто вспоминал, как однажды они въехали на танке в какой-то небольшой поселок. Вокруг было тихо, только где-то вдалеке раздавались одиночные выстрелы, но к такому за три года войны все уже давно привыкли. Чтобы получше оглядеться на местности, Анатолий решил выбраться из машины не через водительский люк, как всегда это делал, а через люк командира в башне. Подтянулся на руках, выпрямился, поднял голову... и получил пулю в лоб. Его снова спасло чудо. Пуля была на излете, уже изрядно подрастеряв свою смертоносную силу, а шлемофон дополнительно смягчил удар, так что пуля просто застряла в лобной кости, не пробив ее насквозь.
Контуженого Анатолия отправили в госпиталь. На операционном столе хирург протянул ему стакан спирта со словами:
- Обезболивающих у нас никаких нет, антисептиков тоже нет. Есть спирт. Он здесь заменяет все. Пей!
Анаталий послушно залпом выпил предложенное, сознание поплыло, а хирург в это время налил еще спирта в тот же стакан, выпил сам и приступил к операции. Что было дальше, Анатолий помнил плохо, но операция прошла успешно, и он снова вернулся в ряды Красной Армии, где был переведен из танкистов в минометчики.
Одно из самых жарких сражений, которое он помнил, произошло под Прохоровкой в 1943 году. На позицию приезжали на машинах, к которым цеплялись минометы; в кузове – ящики с минами и солдаты. Приехали, выгрузились. Машины сразу уехали за новыми боеприпасами. Только начали обстрел противника, как машины возвращаются: приказ срочно отступать! Уехали, побросав все. Спустя недолгое время – приказ возвращаться. Приехали, выгрузились и обомлели. Рядом с их минометами стоят в рядок минометы вражеские, точно также брошенные противником. Только начали стрелять – опять приезжают машины. Отступаем! И так несколько раз: одни бросают минометы – отступают, другие возвращаются – наступают, и наоборот. Только наши минометы направлены в сторону немцев, а немецкие в нашу сторону.
- Неужели вы не могли испортить вражеские минометы? – неоднократно спрашивал у отца сын Витя, слушая рассказ об этом бое.
- Какое там испортить, - качал головой Анатолий, - мы сообразить-то ничего не успевали, не говоря уж о том, чтобы что-то портить!
Позже все это войдет в историю как Битва на Курской дуге, самое крупное танковое сражение за весь период Второй мировой войны, да и любой войны вообще. Минометчики тогда проявили всю свою отвагу и мужество, внеся неоценимый вклад в развитие событий, ставших переломным моментом, серьезно подорвавшим уверенность противника в его силах.
Наград им тогда, правда, никаких не дали. Медаль «За отвагу» он получил уже позже, в 1944 году, когда служил в составе 287 минометного полка 10 танкового корпуса 2 Прибалтийского фронта в качестве командира расчета 1-ой батареи. Дело было в Латвии. Как написали позже в приказе о награждении, он «в ночном бою огнем своего миномета рассеял и частично уничтожил до 2-х отделений автоматчиков противника и обеспечил продвижение нашей пехоты».
Должна у него была быть и еще одна медаль «За отвагу», но в результате путаницы тогда медали эти отдали другим бойцам. Позже ошибка выяснилась, но исправлять по какой-то причине ничего не стали. Что ж, Анатолий был не в обиде. Главное, что все остались живы, вот она – самая желанная награда.
Впрочем, в 1945 году его боевой дух снова был отмечен командованием. На этот раз Анатолия представили к ордену Славы III степени за то, что он «отбил контратаку противника и уничтожил до двадцати гитлеровцев. В момент, когда автоматчики противника подошли вплотную к опорному пункту, сержант Романов организовал оборону и открыл огонь из личного оружия, сам лично уничтожив троих гитлеровцев. В результате умелого руководства отбил вторую контратаку противника и ни на шаг не ушел от своего миномета, вел бесперебойный огонь по врагу».
Он мог бы, наверное, получить и еще один орден в другом бою, если бы ситуация не сложилась двусмысленная. Этот эпизод из своей фронтовой жизни Анатолий вспоминать не очень любил, хотя вспомнить было что. Уже в самом конце войны советские войска почувствовали, что враг дрогнул и побежал, и бойцы немного расслабились. Расслабился и командир батареи, который отвечал за наведение, а если говорить человеческим языком – попросту напился. И не его вина в том, что подводить стали силы и нервы, к тому времени от боевых действий успели устать уже все. Но факт оставался фактом: первое наведение – мимо, второе наведение – мимо, еще наведение – и снова мимо. В конце концов, Анатолий не выдержал. Подойдя к командиру, он дал ему увесистую затрещину, посоветовав тому проспаться, а сам взял командование батарей на себя.
Бойцы были на его стороне. Впрочем, командиру надо отдать должное, свою вину он осознал в полной мере, а ведь мог бы расстрелять Анатолия на месте из личного пистолета, который всегда носил с собой, и формально правда была бы на его стороне. Однако и тот, и другой понимали, что оба могут отправиться под трибунал за неподобающее поведение: один – напился, второй при этом – полез драться. Дело в итоге решили миром, не впутывая командование, но и наград тогда никто из них не получил.
Впрочем, это был не единственный курьезный случай на фронте, связанный со своими же, слишком путано и тяжело иногда все происходило. Ситуацию эту Анатолий знал со слов своего военного начальства. Они вели очередной бой против гитлеровцев, когда внезапно заметили у себя в тылу каких-то военных в фуражках. Эти фуражки и насторожили командира, ведь все его бойцы были в пилотках, а значит, в тыл пробрался кто-то чужой.
- Надо проверить, что там происходит, - решил он. – Пойду я. Оставайтесь на позиции.
- Не ходил бы ты, - стали отговаривать его бойцы, - мало ли что!
- Вот именно, мало ли что, - возразил тот. – Если через полчаса я не вернусь, считайте, что это враги, которых надо уничтожить.
И он ушел. Потянулись томительные минуты ожидания. Дальше командир рассказывал уже после своего возвращения. Военными в фуражках оказались бойцы заградотряда, то есть отряда, который специально размещается позади основных войск в целях поддержания воинской дисциплины и предотвращения бегства солдат с поля боя. Когда их командующий увидел солдата, идущего в сторону обратную линии фронта, он приказал его арестовать, посчитав дезертиром, и расстрелять на месте за то, что он самовольно ушел с огневой позиции.
- Моим бойцам дан приказ открыть огонь, если я не вернусь через полчаса, и уничтожить противника, - спокойно сообщил тот. – Они не знают, что вы не враги, именно это я и должен был выяснить, чтобы сообщить остальным.
Довод оказался убедительным. В результате его отпустили, хотя при ином раскладе, дело могло бы обернуться иначе, но перспектива оказаться под минометным обстрелом, мало кого способна прельстить. Не прельстила она и командующего заградотрядом.
Вспомнилось Анатолию и то, как однажды они сами едва не приехали прямо в руки немцам. Их батарею перебрасывали на другую позицию, машины с минометами шли колонной, они ехали последними. Вдруг их машина заглохла, пришлось остановиться и начать ремонт. Когда снова тронулись в путь, колонна машин уже давно скрылась из виду, но бойцы вскоре замелили впереди облако пыли. Решив, что нагнал, наконец, своих, шофер увеличил скорость. Расстояние было еще приличное, да и дорога впереди раздваивалась, и тут им навстречу попался отряд пехоты. Командир отряда, завидев машину, несколько раз выстрелил в воздух, а солдаты принялись усиленно махать руками. Решив, что таким образом их приветствуют, минометчики помахали в ответ и рванули вперед, догонять облако пыли, которое опять уже успело рассеяться.
Ехали долго, впереди никого не было видно, только одинокая бабка ковыляла по обочине дороги. И вдруг командира будто дернуло что-то. Приказав шоферу остановиться, он обратился к старушке:
- Скажи, мать, там впереди не наши ли поехали?
- Какие наши?! – всплеснула руками в ответ бабка. – Фрицы то поехали! Они там дальше в деревне стоят!
Оказалось, что в спешке они приняли немецкие машины за свои, и все это время пытались их догнать. Батарея на самом деле свернула в другую сторону, поэтому и не встретилась с врагом, а солдаты на дороге всего лишь пытались предупредить об опасности. В общем, в тот раз им опять повезло. Вряд ли бы они смогли вернуться живыми, окажись тогда в руках у немцев.
И в другой раз счастливый случай помог Анатолию и его товарищам. Дело было на берегу Балтийского моря. Они уже несколько дней вели огонь на расстоянии, не зная сна и отдыха. Боеприпасы и продовольствие заканчивались, но враг упорно теснил их, прижимая к самой воде. Отступать было некуда – позади ледяное море, вплавь не спастись – как ни крути, не выжить.
Затолкав в миномет последний снаряд, солдаты привалились к нему спинами, решив, что лучше сами подорвут себя, чем сдадутся на милость врага. Уже смеркалось, как вдруг обстрел со стороны немцев прекратился. Вслушиваясь в ночную тишину, обессиленные бойцы сами не заметили, как один за другим уснули, даже не выставив часового.
Проснувшись ранним утром, наткнулись взглядом на ряды колючей проволоки, которая по всем признакам была еще и под напряжением. Как выяснилось впоследствии, ночью командование приказало связистам оцепить минометы, чтобы в случае наступления немцев, те нарвались на заграждение. Больше в тот момент для них ничего не могли сделать, но враги почему-то передумали наступать и отошли, а там уже и снаряды подвезли, и продовольствие. Им снова повезло.
Впрочем, без еды и снарядов они оказывались уже не в первый раз. Анатолий вспомнил, как после одной из таких вынужденный голодовок, он вместе с товарищами вышел к какому-то рыболовецкому совхозу, которых на территории Прибалтики оставалось еще много. Здесь они нашли запасы копченой селедки, на которую и накинулись со всей жадностью вконец оголодавших людей. Сколько он тогда съел этой селедки, Анатолий не помнил, но смотреть на копченую и соленую рыбу не мог до конца жизни. Даже под Новый год за праздничным столом, когда душа по привычке просила картошечки с селедочкой, ему хватало пары ломтиков, больше он себя не мог заставить съесть.
Войну Анатолий закончил в звании старшего сержанта. Последним крупным сражением, в котором он участвовал, была битва за Кенигсберг. Медалью «За взятие Кенигсберга» он гордился не меньше, чем своей медалью «За отвагу», несмотря на то, что ею награждали всех, участвовавших в том бою.
За годы войны он прошел Украину, Литву, Латвию, Польшу и Чехию; побывал на территории Германии; воевал в составе 1 Украинского, Прибалтийского и 2 Белорусского фронтов, а потом до 1947 года оставался на территории Прибалтики. Был награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а впоследствии различными памятными медалями и знаками. В 1947 году приехал в Ленинград, устроился на завод «Красный химик» электриком, где и познакомился с Шурой, его любимой женой, матерью двоих его сыновей.
- Толя, сколько тебя еще ждать? – в голосе Александры Георгиевны не было раздражения, но Анатолий Арсеньтевич поспешно поднялся со скамейки, не желая больше испытывать терпение супруги. – Ужин же остынет!
- Иду, Шура, иду! – отозвался он и приветливо помахал рукой.
Дома его ждали дети, любящая жена и возможность отвлечься, наконец, от мыслей о войне, обратившись к заботам мирного времени.

сентябрь 2016