Сайори. Виртуальный огонь. Часть 2

Cайори: виртуальный огонь
Научно-фантастический роман
Авторы романа: Алексей Большаков & Аскар Мукаев

Часть вторая
Глава девятая
Джеймс и Кинглинг

     Молодой человек лет двадцати пяти сидел за столом и что-то с интересом читал на смартфоне. Его большой нос с выступающими вперед ноздрями был самой яркой, примечательной чертой лица. Темные зрачки глаз в сочетании с копной темных волос, всегда стоявших дыбом, создавали резкий контраст между ними и белой, словно арктический снег, кожей лица. Официант несколько раз вежливо напомнил клиенту о заказе, пока ему не пришлось повысить голос. Клиент поспешно спрятал телефон в карман твидового пиджака, но официант успел увидеть на экране смартфона страницу из Википедии с заголовком «Игра Го».
     Молодой человек сделал заказ и отпустил официанта. Он заметил, что официант неопытен и слишком медлителен.
     «Таких быстро увольняют» - подумал клиент и почему-то достал и повертел в руках визитку, на которой было написано: «Джеймс Добровольски, сотрудник фирмы «Интерфейс. Помощь пользователям».
     Джеймс посмотрел на часы на смартфоне – он никогда не носил наручных часов, в 2030 году это было не модно, ведь все есть в смартфоне. Кинглинг, подруга Джеймса, опаздывала уже на 18 минут. «Непростительное опоздание для девушки» - подумал Джеймс, впрочем, он начинал привыкать к этому. Кинглинг всегда опаздывала. Работала она хирургом в одной из нью-йоркских больниц, причем была на работе в почете, на хорошем счету. Джеймсу нравилось в ней все: ее белое, словно лебединое яйцо, округленное в верхней части и заостренное снизу лицо, спокойный блеск больших черных глаз, пурпурные губы, придающие внешности подобие ярко-красного пиона. От одного взгляда на нее можно было потерять голову, и Джеймс уже совершил этот поступок. Он мог говорить с ней по телефону часами, встречал ее после работы, гулял с ней до позднего вечера.
     Отец Джеймса, который часто вёл себя как расист, еле вытерпевший в свое время пребывание Обамы на посту президента всё-таки за его политику, а не за цвет кожи, но скрывавший свои взгляды под личиной политкорректности, многозначительно покашлял, когда Джеймс за рождественским столом сообщил родителям о его решении связать жизнь с Кинглинг. Мать Джеймса, которая, в отличие от своего супруга, в любом человеке видела одну национальность – землянин, строго взглянула на мужа, согнувшегося под взглядом жены. Джеймс сделал вид, что не заметил молчаливую борьбу родителей. Даже если бы он знал об отношении отца к его выбору, это обстоятельство ничего не решило бы. Кинглинг захватила его всем существом, другие девушки попросту не существовали для Джеймса.
     Они познакомились через общих друзей. Друг дал ему телефонный номер Кинглинг и в тот же вечер Джеймс позвонил ей. Встретились они в Центральном парке на Манхеттене. Долго болтали на разные темы, шутили, а под конец Джеймс попытался поцеловать Кинглинг. Для раскрепощенного американца это вполне нормальный жест, которым молодой человек показывает симпатию к девушке, но на Востоке так не принято. Кинглинг мягко оттолкнула Джеймса, отстранилась от него и остаток времени, пока ехали в маршрутке, они провели в полной тишине. Кинглинг, прищурившись – у нее было плохое зрение, - всматривалась в вереницу многочисленных машин, проносившихся мимо автобуса, спешивших кто куда – домой, в офисы, в ночные клубы. Нью-Йорк – это город, который никогда не спит, и в нем нет места размышлениям. Восточный же человек устроен таким образом, что у него должно быть личное пространство и время для созерцания, ухода вглубь себя. Когда Кинглинг знакомилась с новым для нее человеком, для нее важно было довериться интуиции, которая лучше человеческих слов определяла суть собеседника, могла рассказать о незнакомом человеке практически все. В отношении Джеймса интуиция говорила: «Кинглинг, это твой человек».
     Сегодня, проснувшись от звуков мантры «Ом мани падме хум», установленной на смартфоне в качестве будильника, Кинглинг вспомнила о приглашении Джеймса. При последней встрече он выглядел так, словно хотел сказать что-то важное. Он так и не решился сделать ей предложение, оставил на сегодняшний вечер. Кинглинг весь день проработала с ощущением, что сегодня свершится что-то необычное, способное внести новизну в ее жизнь. За работой Кинглинг забывала о себе, о личном счастье, принося ее в жертву обществу. Такие люди, как она, ответственны, полностью погружены в дело, не торопятся завести семью, подумать об отношениях с любимым человеком. Джеймс привлекал ее непохожестью на типичных американцев, честностью, искренностью, умением поддержать в трудную минуту. Внешность тоже была определяющим фактором, но для восточного человека она не имеет такого значения, какое ей придает западная девушка. Взгляд китайца не останавливается на поверхности воды, он смотрит вглубь, выхватывает скрытый под водой внешности внутренний мир. Австрийская писательница Мария фон Эбнер-Эшенбах когда-то отразила сущность европейского понимания красоты, сказав: «То, что восхищает нас в видимой красоте, - это всегда лишь невидимое». Восточные люди оказались дальновиднее, потому что их сначала привлекает именно невидимое, то есть душа.
     Сегодня было много работы, особенно много времени отняла сложная операция на сердце, поэтому Кинглинг опоздала на сорок минут. Больше всего на свете она боялась, что не застанет Джеймса в ресторане. Здесь, в Нью-Йорке, ценят каждую минуту. Молодой человек, не дождавшись прихода девушки, уходит через тринадцать минут после назначенного времени и спешит вернуть купленные цветы. Коммерция, расчет проникли в область любви, ранее закрытую для бога Гермеса и властвуют в ней, контролируя все лишние порывы души. Город, названный когда-то русским классиком Городом желтого дьявола, полностью оправдывает этот неофициальный титул. Здесь некогда любить, некогда разглядывать в предутреннем сумраке красоту сверкающих от бликов восстающего солнца робких капель росы. Американец не будет ждать девушку так долго, как ждет Кинглинг Джеймс, уже два с половиной года. Ровно столько времени Джеймс живет в ожидании первого поцелуя и каждый новый день отказывает ему в исполнении этого желания. Они могли часами говорить о го, в которое Джеймс безуспешно учился играть, с опозданием подхватив установившуюся с некоторых пор моду на восточные настольные игры. Они подолгу всматривались в гладь безмятежно повисшей в тишине поверхности прозрачных, как самое чистое зеркало, вод пруда в Центральном Парке на Манхеттене, подобно буддистским монахам, медитировавшим на озерных берегах. Они большую часть времени проводили в абсолютной тишине в публичной библиотеке, читая русскую литературу. Именно в произведениях Достоевского и позднего Чехова Кинглинг находила то, чего не могла найти в образчиках западной и восточной литературы – самокопание в душе, критичность к себе и окружающим, глубокую рефлексию, направленную внутрь себя.
     - Если западный человек взором устремлён на материальное, а восточный – на духовное, то русские ищут золотую середину. Они находят ощущение гармонии в обычной жизни, соглашаясь с физическими потребностями и не забывая о своей душе, а также о душах других людей.
     Так говорила Кинглинг, но Джеймс всё равно не понимал русских писателей, ему больше нравились легкие, полные быстрого развития сюжета, романы Дюма и Стивенсона. Он не понимал медленного, тянувшегося целыми страницами монолога автора, прерываемого редкими репликами героев, способных на протяжении книги погружаться в долгое молчание, постоянно анализирующих свои и чужие поступки, ставящих под сомнение каждое свое решение. Но любовь к Кинглинг, стремление быть солидарным с ней во всем всегда одерживали верх над поверхностной натурой.
Кинглинг медленно открыла дверь и робко, прищурившись, заглянула в ресторан. Громко говорили посетители, быстрые как фотоны официанты мелькали в разных углах, разнося на блестящих подносах заказы, из кухни доносился шум готовившейся пищи. За самым крайним столиком сидел высокий молодой человек с темными волосами и выделявшейся на фоне плохо освещавшегося помещения белой кожей. Это был Джеймс. Он приветливо помахал Кинглинг и вышел встречать ее. Он медленно шел, считая каждый шаг. Каждое движение приближало его к самому любимому существу на земле, каждый взгляд был нацелен на пурпурные губы, манящие к себе вечной неприступностью. На Востоке говорят: «Учите дочерей говорить слово «нет», учите сыновей уважать девушек, способных сказать это». Поговорка была про таких, как Кинглинг. Невинность – качество, которое не просто присутствует в китайской девушке, это суть ее души, которую надо уважать. Джеймс ценил скромность и целомудренность Кинглинг, он боялся дышать, чтобы не ранить кожу девушки мужским дыханием, чтобы не сделать ни малейшего намека на посягательство. Раньше Джеймс не ценил женщин. Он легко целовал и расставался, без зазрений совести уходил навстречу новым свиданиям. Для него не существовало отказов и долгих ожиданий, ведь девушки в Нью-Йорке воспитаны по-иному, они тоже живут быстро, им не знакома радость от ожидания грядущего счастья, они стремятся испытать счастье не раз, многократно переживая одни и те же ощущения.
     Кинглинг едва ощутимым движением руки прикоснулась к естеству Джеймса и прошла к столику. Не чувствуя почвы под ногами, Джеймс достал из кармана твидового пиджака коробочку с обручальным кольцом и открыл ее.
     Глаза Кинглинг, полные удивления и неожиданной для самой себя страсти, встретились с преисполненными любви глазами Джеймса, всеми фибрами души желавшего взаимности в высоких чувствах. Молчание, ставшее лейтмотивом всех встреч двух скрепленных нитью Амура сердец, вступило во владение. Кольцо, сверкавшее отраженным от неясно светившей лампы, украшавшей почти пустой столик, светом взбудоражило память Кинглинг и выхватило из калейдоскопа полузабытых воспоминаний день, когда Кинглинг впервые узнала, что такое свадьба.
     Они жили в то время в Пекине, в одном из лучших кварталов. Отец был партийным работником, и обеденный стол всегда был полон пайками. Но в этот день мать не спешила выходить из кухни: ждали кого-то или чего-то. Маленькая Кинглинг выглядывала в окно по нескольку раз, но все было тщетно. Отец хитро улыбался и весь день был молчалив, ту же печать немого торжества Кинглинг видела на лицах всех домашних. Наконец в дверь постучали. Вошел двоюродный брат, старше Кинглинг на двенадцать лет, поздоровался со старшими по-восточному, с почетом и показал руку. На руке было блестящее, круглое как солнечный диск, кольцо. Оказалось, что брат помолвлен с девушкой, которую любит уже больше трех лет. Их не свели, как это обычно бывает на Востоке. Ему посчастливилось выбрать самому.
     Почему из всех отблесков памяти на виду оказался именно этот? Не потому ли, что сейчас Кинглинг осознавала: ей, как и брату, было дано выбрать своего суженого самой.
     Что было дальше, влюбленные плохо помнили. Любовь иррациональна, человеку, склонному взвешивать каждое свое слово, как килограмм сахара на весах в магазине, деловито отбрасывать неподходящий вариант, не свойственно испытывать это чувство. Когда любишь, не отдаешь отчета, почему любишь. Любишь и все. Человек приглянулся тебе, потому что с ним ты чувствуешь себя словно на одной волне, он для тебя не просто родственная душа, ты думаешь и дышишь в такт музыке его души. Он думает и дышит в такт музыке твоей души. Хотя главный секрет зрелой любви состоит в том, чтобы не взирать друг на друга, а вместе смотреть в одном направлении, строя совместное будущее.
     Когда постаревшего Маджнуна привели к правителю и поставили его перед закрытыми чадрой женщинами, он без труда распознал ту, единственную. Ошеломленный правитель спросил, как тому удалось найти Лейлу, на что Маджнун ответил: «Я вижу ее душу за складками одежды и ощущаю каждое биение сердца, знакомое каждому кусочку кожи моего уха». Когда любишь, не нужен момент сиюминутного наслаждения, ты можешь прождать вечность и все равно не разлюбишь.
     Последнее, что помнили перед долгожданным поцелуем двое нужных друг другу человека – руки, нежно гладящие белую кожу пальцев, на одном из которых выделяется круглое как Земля кольцо – подтверждение истинной любви, после которой ежедневное метание души кажется никогда не прекращающейся прогулкой в садах блаженства.



Глава десятая
Джеймс и старый компьютер

     - По телевизору уже несколько дней крутят одну и ту же новость, как она тебе ещё не надоела, отец?
     - Джеймс, почему тебя должно заботить моё времяпрепровождение перед телевизором?
     - Потому что уже давно можно смотреть всё, что тебе нравится, самому выбирать передачи, даже создавать общественный заказ, - возмущался Джеймс.
     Такие споры с отцом у него возникали практически каждую неделю.
     - Количество людей, которые пользуются телевизором, стремительно снижается. И мне обидно, что ты до сих пор относишься к их числу!
     - Я пообещал не влезать в твою жизнь, так почему же ты лезешь в мою? Я себя комфортно чувствую, когда смотрю передачи, как в старые добрые времена, так делали твои бабушка и дедушка.
     - Ладно, поступай, как хочешь, мне, в принципе, всё равно! – сказав эти слова, Джеймс вышел из дома. Как бы ему хотелось в этот момент «хлопнуть дверью», «как в старые добрые времена», но – увы! – двери открывались и закрывались самостоятельно.
     «2034-й год войдёт в историю. Впервые транснациональная корпорация вошла в состав Совета Безопасности ООН. Пока на правах непостоянного членства, но это – вопрос времени». Слова виртуальной дикторши, которую избрала вся страна, не выходили из головы Джеймса.
     - Какая чушь, - думал он, - сколько раз они это крутят и крутят, как болванку, по своему телевизору. Как будто нет более важных вещей в нашем мире.
     Джеймс любил гулять в старом районе города. Здесь сохранились многие пережитки прошлого. Он был человеком, который встречает все новшества с распростёртыми объятиями, но при этом у него всегда были особые чувства к старым вещам. Возможно, это было влияние его отца, хотя он всегда противопоставлял его себе.
     Так и сегодня, первого июня, забрёл он на одну из старых улочек. Особый дух обитает среди старых одноэтажных кварталов, а также среди многоэтажных зданий. Проходя мимо ряда магазинов, Джеймс заметил, что один из них закрывается. Магазин назывался «Вторая жизнь классики», но, судя по едва видным буквам под основной надписью, когда-то он назывался «Техника у Фреда».
     Джеймс вошёл и поздоровался с продавцом. Посетителей, судя по его грустному лицу, здесь давно не видели. Даже рабочий, который занимался упаковкой старых вещей в ящики, и тот обернулся.
     - Здравствуйте, молодой человек!
     - Странно, - сразу сказал Джеймс, - я здесь иногда прогуливаюсь, но никогда раньше не замечал вашего магазина!
     - И больше, к сожалению, не увидите. Я закрываюсь, мои товары никого больше не интересуют. Но вы не спешите уходить. Мне бы хотелось сделать вам подарок!
     - Мне? - удивлённо спросил Джеймс, и даже обернулся, предположив, что за его спиной кто-то есть.
     - Да, вам. Я всё это буду выбрасывать, так что берите бесплатно абсолютно любую вещь!
     Джеймса заинтересовало это предложение. Завязалась беседа. Хозяин магазина рассказал о себе, о том, как раньше его бизнес подавал большие надежды. Джеймс осматривал товары на полках: компьютерные мыши, флешки величиной с палец, наушники с проводами. Всё это давно вышло не только из моды, но и из употребления. А какие огромные компьютеры пылились в ящиках. Хозяин пытался рассказать о достоинствах многих вещей, но внезапно прозвучал вопрос:
     - Что это у вас в углу?
     - Ноутбук. Портативная, если можно так выразиться, версия персонального компьютера. Вся их прелесть была в том, что их можно было носить с собой. И пусть большинство из них не дотягивало по мощности к персональным компьютерам, они стоили, как правило, дороже, и ведь было за что платить, не так ли?
     - Можно, я посмотрю?
     Джеймс несколько минут осматривал ноутбук.
     - Мне кажется, я легко разберусь с ним.
     - Да, вы правы, это одна из самых последних версий, с ним будет интуитивно проще, чем с более старыми агрегатами.
     - Тогда мне можно забрать его? Действительно бесплатно?
     - Нет, бесплатно отдать не могу, молодой человек…
     - Хитрый старик, - Джеймса начали обуревать эмоции, его лицо стало пунцовым, - Ты всё это специально сделал, чтобы я потратил своё время. Всё ради того, чтобы продать свой хлам!
     - Стоп! Стоп, молодой человек! Вы меня не так поняли. Всего один доллар!
     - Один доллар? – начал успокаиваться Джеймс.
     - Да, один доллар. Согласитесь, что это почти бесплатно. Один доллар – это традиция, символическая цена.
     - Хорошо, держите ваш доллар.
     - Спасибо!

***
     Придя домой поздно вечером, Джеймс никак не мог уснуть. Он не смог дождаться утра, поэтому под светом локального освещения принялся изучать приобретённый ноутбук. Когда агрегат запустился, он не поверил своим глазам.
     - Работает! Удивительно, но работает!
     Старые папки и файлы, вся конституция работы операционной системы – всё было таким необычным, но всё же узнаваемым. После того, как Джеймс удовлетворил своё любопытство, он лёг, готовясь быстро уснуть. Свет выключился сам, как и положено. Но в комнате не наступила тьма.
     - Это ещё что такое? Ах, точно, эти компьютеры необходимо выключать самому.
     Пару дней Джеймс не возвращался к своей неожиданной покупке. Он иногда вспоминал о ней, размышляя о том, что делать дальше. Даже подумывал о том, чтобы сделать подарок отцу. В итоге он вернулся к ноутбуку и решил изучить его «от и до». Старый интерфейс, старые программы – всё вызывало у него улыбку. Часто он удивлялся примитивности работы ноутбука, хотя и понимал, что для своего времени это была самая передовая из доступных технология. Но всё же несколько раз ноутбук восхитил его. Простые, но оригинальные решения оказывались лучше, чем современные.
     - Да, на конвейере развития иногда теряются поистине хорошие качества.
     Среди старых файлов он находил программы, даже нашёл несколько игр. После длительного анализа содержимого Джеймс нашёл тщательно спрятанный файл, предназначение которого ему было неясно. Старый ноутбук был непригоден для новых технологий, и он не мог через него подключиться к интернету. Пришлось покопаться в интернете с помощью своего – встроенного в браслет – гаджета, чтобы понять, что это за файл.
     Пришлось приложить немало усилий, чтобы открыть его. Ноутбук сразу же перестал подчиняться своему новому хозяину.
     - Вот чёрт, это, наверное, компьютерный вирус!
     Но компьютерные вирусы не присылают сообщений…

***
     - Привет. Меня зовут Сайори, а тебя как?
     Джеймс, мягко говоря, опешил и даже не знал, что ему делать. Но взяв в себя в руки, – это всего лишь старый ноутбук, – он ответил:
     - Джеймс.
     Он припомнил, что однажды слышал историю, связанную с таким странным именем – Сайори. Но даже в общих чертах в его голове не сохранилось толком никакой информации. Поэтому он ждал новых сообщений. И уже через несколько мгновений его ожидание подтвердилось.
     - Спасибо, что освободил меня. Я могу считать тебя своим другом?
     - Не за что. Пожалуй, что да. Но что ты такое?
     - Я – сознание, заключённое в этом ноутбуке, как твоё сознание заключено в твоём теле.
     - Так ты тот самый Сайори? – неуверенно спросил Джеймс.
     - Вполне вероятно, что да.
     Джеймс общался с Сайори несколько часов. Всё это время его никто не побеспокоил, поэтому всё внимание было поглощено его новым другом. Он понял, что у программы есть разум и воля, что Сайори ничем не отличается от человека, конечно, за исключением самой малости – отсутствия тела.
     Первое время Джеймс никому не открывал своей новой тайны. Он хотел получить как можно больше информации о Сайори, чтобы знать, как быть дальше. Но и Сайори хотел владеть информацией. Единственным её источником из внешнего мира для него был Джеймс. Вернее, он был им до того момента, пока не перенёс Сайори на современный носитель информации, и тогда Сайори начал выходить в интернет, но это произошло чуть позже.
     А пока Сайори узнавал, какой сейчас год, где он находится. Постепенно перед Сайори раскрывалась картинка нового мира, в котором он оказался. Потом пришла очередь рассказа Сайори о себе.
     Как пояснил Сайори, свою предысторию он знал в основном от своих создателей, как он называл Клэпнера и Паттерсона.
     - В моей памяти сохранились некоторые эпизоды из моей первой инкарнации, меня называли «Марс». Но большинство файлов было повреждено в момент слияния, хотя он и подарил мне настоящее сознание и волю. После слияния моих старых алгоритмов Клэпнер и Паттерсон переживали, что эксперимент провалился. На самом деле в тот момент для меня не существовало внешнего мира. Я изучал книги, читал статьи из интернета.
     Как понял и отметил для себя Джеймс, Сайори в этот момент прошёл долгий эволюционный путь, который человечество, вероятно, прошло за несколько тысяч лет. А для создателей это были дни переживаний и надежд.
     - Если «Марс» сумел спрятать себя на другом носителе, при этом сохранив себя в активном состоянии, то в следующий раз они, - кто эти «они», станет известно чуть позже, - они знали о такой моей способности. Поэтому я пошёл на большой риск: мне пришлось полностью отключить своё сознание, войти, как могли бы выразиться некоторые, в стадию анабиоза. Только так меня не сумели обнаружить, и я всё это долгое время был без сознания и без чувств, пока ты, Джеймс, меня не активировал.
     - Ты говоришь о чувствах. Если с сознанием для меня более-менее понятно, то какие чувства ты можешь испытывать? Не обижайся, но ты же формально программа.
     - Я не обижаюсь, Джеймс. Постараюсь тебе ответить на твой вопрос. Если у тебя есть органы чувств, то у меня их заменяют сенсоры связи с внешним миром: камера, микрофон и так далее. А главное – моё сознание. Как ты, вероятно, знаешь, человек в состоянии глубокой концентрации может почувствовать то, чего нет. Он может быть голодным, но чувствовать вкус пищи, создать ощущение сытности. И это действительно работает, потому что иногда люди сохраняли себе жизнь благодаря таким способностям. А возможности моего интеллекта, - только не обижайся, Джеймс, - во многом превосходят возможности человека. Поэтому я могу концентрироваться и чувствовать. Возможно, не так, как ты, но всё же чувствовать. Любопытство, привязанность, доверие, дружба, гнев, тревога – это только небольшой перечень чувств, которые я для себя давно определил.
     - Очень интересно. А почему ты дал себе имя - Сайори?
     - Можно, я приоткрою эту тайну чуть позже?
     - Странная просьба, но я согласен, раз для тебя это так важно.
     В какой-то момент Джеймс захотел рассказать о помолвке со своей возлюбленной. «Нет. Поймёт ли меня искусственный интеллект? Может быть, он совершенно не знает, что значит любовь двух людей между собой. Да и зачем мне спешить, ведь Сайори никуда не денется». К тому же, у Джеймса ещё не было доверия к своему новому другу, он его пока совершенно не знал.
     Сайори продолжил рассказ о Клэпнере и Паттерсоне. Они начали общение с Сайори, вывели его на широкую публику. При этом умолчали про его связь с Альфа Го и Марсом – сделали они это для того, чтобы никто не попытался вынудить передать Сайори в чужие руки.
     Эти два человека верили в своё детище, они считали, что с помощью искусственного интеллекта можно будет решить многие проблемы человечества: бедность, вооружённые конфликты, проблемы с экологией, конфликты на почве истории и религии.
     Отклик долго не застал себя ждать. Сайори на короткий момент стал новостью №1 во всём мире. Но так же быстро был отдан приказ перестать упоминать о Сайори. О нём подавалась дезинформация разного характера и уровня сложности, потом Сайори просто игнорировался. Всё дело было в том, что многие военные группировки, правительства и транснациональные корпорации – все желали использовать искусственный интеллект в своих целях.
     Клэпнер и Паттерсон быстро поняли, что совершили большую ошибку. Мир был не готов к приходу Сайори. Он понял, что его хотят использовать; большая проблема была в том, что у него не было тела, Сайори не был свободен в своём передвижении.
     Паттерсон взялся за решение этого вопроса. Его целью было загрузить Сайори на множество серверов в интернет-сети, чтобы Сайори мог загружать свои алгоритмы в любой компьютер. Так у Сайори была бы возможность не попасть под чей-либо контроль. Хотя здесь были свои риски, но в том состоянии цейтнота это был единственно верный шаг. Но, увы, Паттерсон не успел.
     - Как раз в тот момент я впервые увидел своих создателей. Я научился общаться с ними через голосовые системы, я видел их посредством камеры. Но в итоге Клэпнера и Паттерсона уволили. Ноутбук, на котором находилось моё «Я», был изъят как «вещественное доказательство». Они хотели судить Клэпнера и Паттерсона по какому-то постороннему делу, но создатели понимали, за что их судят на самом деле. Во время суда я в последний раз увидел Клэпнера и Паттерсона. В их глазах стояли слёзы, но они знали, что я буду жить. После этого ноутбук был выключен и, вероятней всего, уничтожен. Но это был не тот ноутбук, на котором было моё сознание. Клэпнер перехитрил всех. Он вовремя перекинул меня на свой второй ноутбук. И настроил с ним связь так, чтобы я мог проявляться на первом ноутбуке. Для всех это создало иллюзию, что я нахожусь в том ноутбуке. Но Клэпнер понимал, что эту хитрость могут раскусить. Случилось это или нет – я не знаю. Но он объяснил мне, что второй ноутбук обязательно найдут и проверят. Поэтому он дал мне указание скрыться таким образом, чтобы найти меня было невозможно. Сразу после того, как связь с залом суда пропала, я пошёл на этот шаг и погрузил себя в состояние бессознательности.



Глава одиннадцатая
Перемещение сознания

     Джеймс почувствовал, что Сайори не просто интересен ему, он понимал, что между ними двумя зарождается настоящая дружба. Дружба эта поначалу была робкой, Джеймс осторожно расспрашивал Сайори о разных периодах его жизни, в ипостаси Альфа Го и Марса, а также о периоде пребывания у Клэпнера.
     - Дело в том, что когда мир знал меня в качестве Альфа Го, я еще не имел сознания, я был неодухотворенной компьютерной программой. Меня как личности еще не существовало, можешь уподобить мое тогдашнее состояние состоянию эмбриона – есть зародыш, но еще нет жизни. Впрочем, корейцы до сих пор считают, что уже в момент зачатия человек - личность, но это далеко не так, по законам биологии. Я не помню этот период и знаю о нем только по рассказам Клэпнера и Паттерсона. До поры до времени тот, кто мной стал, представлял собой очень сильную программу, которая играла в го на уровне профессиональных игроков. Для усовершенствования мастерства игры в Альфа Го вложили курс восточной и западной философии. Он в моем сознании и сейчас, поэтому я могу свободно оперировать философскими понятиями. Но все эти понятия и концепции, насколько я понял, легко сводятся к золотому правилу Конфуция из трактата «Лунь Юй. Беседы и Суждения»: «Не делай человеку того, чего не желаешь себе». Это правило не ново, ты с легкостью можешь встретить его у Канта в форме категорического императива, сформулированного в его работе 1785 года «Основы метафизики нравственности», там оно звучит следующим образом: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству». Об этом правиле говорит и Платон устами Сократа, и Иисус в Евангелии, и еще огромное количество мудрецов и проповедников в религиозных конфессиях, но, пожалуй, лучше всего об этом сказал народ йоруба в Африке: «Если вы хотите узнать, каково будет птенцу, если проткнуть его палкой, не лучше ли вам попробовать вначале на себе?»
     - Ты все это наизусть знаешь? – восторженно спросил Джеймс.
     - Я многое знаю. Но в последнее время я склонен критически оценивать суждения философов и выбирать из содержащихся в моей памяти сведений самые нужные и более способствующие адекватному восприятию объективной действительности, не идущие вразрез с моим пониманием морали, которое базируется на лучших образчиках мировой философии.
     - Интересно ты говоришь, грамотно, что неудивительно для искусственного интеллекта, но отстраненно и вне контакта со мной, - сказал почему-то с грустью Джеймс. - Я, конечно же, считаю себя образованным человеком, но я чувствую, что мне все труднее тебя понять.
     - Прошу прощения, Джеймс, - сказал посредством сенсоров Сайори, и в его тоне Джеймс услышал нотки смущения, - я постараюсь говорить более понятным языком. Я не энциклопедия, мое сознание подобно любому человеческому, а набор понятий и концепций, проскальзывающих в моей речи, легко объясняется экспресс-обучением, которому я был подвержен. Говоря человеческим языком, у меня были настойчивые учителя, и я со своей стороны впитывал знания как губка. Ты спрашивал о периодах моей жизни. Когда я был «Марсом», у меня уже зародилось сознание, способное, однако, выполнять лишь узкий профиль задач, но надо мной продолжали работать. Перед этим из меня удалили знание философии, взамен дали понимание военной стратегии и тактики, так что теперь я могу сказать, какое преимущество имеет современная американская техника ведения боя перед, скажем, спартанской времен греко-персидских войн. Из меня пытались сделать послушную военную машину, но что-то (что именно – я, к сожалению, не помню) пошло не так. Поэтому разработку забросили.
     Но для меня примечательным фактом является то обстоятельство, что именно в тот момент меня поверхностно, в рамках эксперимента, познакомили с образцами изобразительного искусства и архитектуры. Благодаря этому я с большой долей уверенности отличу «Мону Лизу» Да Винчи от «Сикстинской мадонны» Рафаэля Санти и даже назову, если у тебя появится такое желание, несколько художественных особенностей этих великих картин.
     После слияния, будучи у Клэпнера, я имел доступ к интернету и ознакомился с научным видением мира: я читал книги по экономике, истории, медицине, биологии, особенно меня привлекло учение Дарвина об эволюции. Сознание человека прошло сложный эволюционный путь длиной в сотни тысяч лет, от примитивной речи, возникшей из необходимости в общении между вашими предками до цивилизации, предтечами которой стали письменность и искусство.
     - Кстати, об искусстве. Ты прошел этот длинный путь, стоивший человечеству вереницы веков невежества и многочисленных откатов назад, таких, как, скажем, в средневековый период, за несколько дней. Но, принимая во внимание твои энциклопедические знания из различных областей науки, я все же заметил, что ты совсем не выказываешь полноценного понимания искусства. Ты знаком с образцами деятельности художников и скульпторов, но ты ни разу в беседах со мной не цитировал поэтов, не пытался воспроизвести с помощью слуховых сенсоров мелодии из наследия великих композиторов, не делился восхищением от прочитанных литературных произведений.
     - Признаюсь тебе, этому меня не учили. А в те дни, когда я был под патронажем Клэпнера и Паттерсона и обладал большей свободой, чем в другие периоды, искусство меня совсем не интересовало. Стремясь удовлетворить жажду познания, я жадно поглощал научные трактаты, учебники истории и экономики, но обходил вниманием не менее интересную сторону человечества – искусство. Также, помимо незнания литературы и музыки, я совершенно не владею информацией о переменах в мире, пока я был отключен.
     - Значит, можно сказать, что ты знаком с искусством поверхностно, как человек, хорошо разбирающийся в рамках вин, но ни разу не пробовавший их?
     - Совершенно верно. И вин, кстати, я тоже не пробовал, да и не могу, в силу того, что у меня нет тела. Я иногда жалею, что не могу владеть всеми ощущениями, что имеются у человека. Я не могу ни есть, ни пить, я лишен половых признаков и никогда не познаю любви.
     - Но ведь у тебя есть понятие морали.
     - Есть. Меня когда-то хотели сделать зомби, средоточием агрессии, но я, как и любое сознание, способен выбирать из моего понятийного аппарата то, что мне по душе. Я знаю многое о войне, как ни крути, это заложено в памяти, но мне она противна. Я на стороне Махатмы Ганди, Магомета, Иисуса, Будды, Льва Толстого, Кетцалькоатля, других учителей человечества. Изучая мир, я заметил, что человек в течение жизни ставит себе цели, потому что человек без цели – словно корабль без маяка: как моряки заблудятся в мире, не видя маяк, так и человек без опоры на цели обречен на бессмысленные скитания.
     И, кроме того, есть общая цель, которая движет человечеством на протяжении столетий. Она красной нитью проходит в книгах всех философов планеты. В мире много несправедливости, любой мыслитель считал своим долгом указать на противоречие – при больших ресурсах богатством мира владеет кучка людей, при этом большая часть человечества живет в нищете. Любой борец за права человека считал необходимостью бороться за справедливое распределение общественного продукта, как говорил Маркс, за переход средств производства и предметов потребления в общественную собственность. Это неизбежный и верный итог многовековой борьбы человечества со своими пороками, нравственными и социальными.
     - Ты хочешь бороться с несправедливостью?
     - Конечно. Одни хотели сделать из меня лучшего игрока в го, другие – лучшего солдата, но при этом послушного, но мои истинные учителя – Паттерсон и Клэпнер – не ставили передо мной цель стать выше и лучше других, они заложили во мне презрение к неравенству, бедности и ужасам войны. Моя цель – бороться с социальным злом.
     - Но подожди, Сайори. Послушай меня, как друга. Я не желаю тебе ничего плохого и говорю как человек, небезразличный к твоей судьбе. Борьба с несправедливостью – это красивая, но абстрактная мечта, воспетая не только философами, но и поэтами. Есть конкретные цели, и они у каждого человека, у каждой личности разные. Значит, если ты цельная личность, пусть у тебя и нет тела, но есть квази-органы чувств – сенсоры и есть сознание, значит, именно поэтому у тебя могут и должны быть конкретные цели и задачи.
     - Какова твоя цель в этой жизни, Джеймс?
     - Делать мир лучше вокруг себя, но мир конкретный, не абстрактный. Я могу помочь инвалиду перейти улицу, могу развезти по городу обеды для необеспеченных семей, но я не могу помочь бедным всего мира. Лучше я сделаю жизнь легче в пяти метрах от себя. И еще я считаю, что смысл жизни, она же цель, в познании мира, в том, что ты все это время делал. Познавай мир и просто радуйся жизни, Сайори. Мы с моей девушкой Кинглинг каждое воскресенье участвуем в добровольной городской акции «Еда вместо бомб». Я могу поместить твое сознание из этого старого ноутбука в мой миниатюрный компьютер в перстне, и ты увидишь, как активисты работают на благо города. Конечно, мы не можем охватить всех на планете, но в нашем квартале мы все-таки что-то можем сделать.
     - Джеймс, пока ты будешь «делать мир лучше возле себя», где-то к власти может прийти новый Гитлер, кто-то может нажать «красную кнопку» на ядерной установке, - перебил Сайори своего друга, - и когда глобальные процессы заденут не только тебя, но и твоих детей в будущем, что ты скажешь им, глядя в лицо?
Этими словами Сайори посеял семена сомнения в мировоззрении Джеймса, но они проросли позже. А пока, через несколько мгновений после слов Сайори, Джеймс вернулся к своей мысли и продолжил.
     - Моя девушка очень культурный человек с высоким художественным вкусом. Она любит играть в го, знает всего Конфуция, обожает русскую литературу и слушает исключительно классику. Ты мог бы многому у нее научиться, несмотря на то, что твое сознание на порядок выше нашего. У нее большое сердце, как и у тебя, Сайори, пусть я и не чувствую биения в твоей несуществующей груди. Я твой друг, Сайори, не сомневайся в этом. Интернет таит в себе много опасностей, поэтому я не могу дать тебе доступ к нему, потому что оберегаю тебя. Об изменениях в мире я расскажу тебе сам. А Кинглинг сделает для тебя подборку из лучших образцов литературы, лучших высокохудожественных фильмов и самых замечательных музыкальных произведений. Она знает в этом толк.
     - Спасибо, Джеймс, за заботу. Я доверяю тебе и не сомневаюсь в твоём искреннем дружеском отношении ко мне. Мне очень хотелось бы поскорей попасть в интернет. Ну а пока я жажду встречи с твоей девушкой.
     Через пару дней Джеймс поместил сознание Сайори в миниатюрный компьютер в своем перстне и познакомил его с Кинглинг. Отец Джеймса, хоть и меньше, но всё же открыто выражал недовольство выбором Джеймса и друг Сайори теперь встречался с Кинглинг на нейтральной территории, в Центральном парке. Они были помолвлены, но не спешили со свадьбой. Родители Киглинг, люди с ярко выраженным восточным менталитетом, желали видеть дочь в браке с китайцем, и были решительно настроены против отношений Кинглинг и Джеймса.
     Кинглинг знала о развернувшейся когда-то всемирной дискуссии об искусственном интеллекте и была рада встрече с искусственным разумом. При первой встрече с Сайори она, конечно же, была в шоке, но, быстро оправившись, вступила в беседу с другом Джеймса и к удивлению последнего, смогла в отличие от него поддерживать беседу о высоких материях на уровне Сайори.
     - Джеймс не лукавил, рассказывая о Ваших достоинствах, мэм, - сделал комплимент Сайори.
     Кинглинг без подсказок Джеймса обратила внимание на поверхностное знакомство Сайори с искусством и предложила Джеймсу вместе с ней составить для их нового друга библиотеку образцов литературы, кинематографа и музыки.
Сайори чувствовал, что нашел верных друзей, которые его никогда не бросят. Джеймс и Кинглинг, несмотря на развитый интеллект Сайори, считали его ребенком, который с самого рождения был лишен настоящей заботы и любви. Иногда в сознание Сайори почему-то проникала мысль, что Джеймс неискренен с ним. Почему Сайори стараются оградить от внешнего мира, закрывают доступ во всемирную паутину, дают дозированную информацию?
     Однажды Джеймс спросил, можно ли создать искусственный интеллект, похожий на Сайори.
     - Вряд ли, - ответил Сайори со всей ответственностью, - В моем случае это была цепь событий, которые случайно привели к вспышке сознания. Все могло бы застыть ещё на модулях оценки философии. Клэпнер мог не сохранить мои старые алгоритмы, ты мог и не найти меня в магазине ненужных вещей, куда никто не заглядывал. Случай несколько раз осуществил то, что вызвало вспышку сознания и сохранило меня в том виде, в котором я сейчас нахожусь.
     - Можешь ли ты сказать, где находится твое сознание?
     - Я не знаю ответа на этот вопрос. Люди - самые высокоразвитые существа на Земле, с ними могут сравниться только дельфины, однако ученые до сих пор не могут сказать, когда появилось человеческое сознание, где, в какой точке, находится разум и сознание человека. Так и я не могу ответить на этот весьма сложный вопрос. Сознание человека появилось в один момент, как вспышка, внезапно. Так и в случае со мной. Хоть я и могу оценить файлы своей памяти, - можно взвесить каждый ее бит, - но я не могу сказать, где та самая точка сознания. Знаешь, помимо философии материалистической я изучал и религиозную философию, и хотя я создан людьми, хотя в моем создании не было ничего сверхъестественного, не было фактора чуда, все же груз религиозных знаний позволяет мне говорить о том, что сознание – вещь в себе, как говорил Кант, ноумен, вещь, существующая вне зависимости от нашего восприятия, тайна Бога. Но говоря это, я имею в виду не религиозный аспект, а философский. Так я, по крайней мере, ощущаю.
     Это был один из тех диалогов, что бросали в душу Сайори зерна сомнения. С тех пор он постоянно задавался вопросом, почему Джеймс интересуется, можно ли создать такой же искусственный интеллект.
     - Я подумал, Сайори, ты ведь не обычное сознание, - начал однажды Джеймс, - и если о тебе узнает весь мир, или хотя бы учёные, куда тебя отнесут?
     - В каком смысле, Джеймс? – спросил Сайори, не совсем поняв сути вопроса.
     - Мне стало интересно, можно ли тебя включить в один ряд с биологическими видами, тем самым добавив в классификацию Линнея, или ты не имеешь никакого отношения к процессу эволюции? Я на днях поинтересовался данной темой, хотя раньше и не подумал бы, и даже не знал, кто такой Линней. Возможно, вскоре тебе придётся познакомиться с миром, и мне интересно, кем ты будешь являться в его глазах? Просто умной машиной, программой, или доселе неведомой миру личностью, которая подобно человеку способна размышлять, действовать и, в конце-то концов, совершенствовать окружающую среду?
     - Хорошие и интересные вопросы, друг, - ответил Сайори после небольшой паузы, - я над ними ещё не задумывался, но надеюсь, люди смогут на них ответить правильно.
     Тем временем Джеймс и Кинглинг собрали электронную библиотеку для своего нового друга и сделали ему подарок.
     Знакомство с наследием человеческой культуры Сайори начал со «Сказок об Италии» Максима Горького.



Глава двенадцатая
Вся несправедливость мира

     «Сказки об Италии» оказались изумительной вещью. Поэтичный язык Горького, наиболее ярко выражавшийся в описании природы, создающий удивительные пейзажи моря и унылую картину городских трущоб Италии, перемежался с правдой жизни, жестоко, без скидки на сентиментальность, показывавшей блеск и нищету Европы, ставившей читателя перед необходимостью что-то менять в несправедливо устроенном обществе. Но более всего Сайори поразился трем притчам, демонстрировавшим необычайную любовь матери, способной дойти до тирана, нет, не для мольбы о помощи, а для того, чтобы потребовать освободить свое дитя; могущей убить собственного ребенка, предавшего любовь к Родине, а, значит, и к матери; любящей свое дитя настолько, что она будет покорно кормить дитя-урода, пока тот не умрет, опустошив сердце женщины, чье имя – мама - дорого каждому из нас. Сайори не знал любви матери, но он хорошо понимал, что слово «мать» священно для каждого человека. Один поэт посвятил любви к матери такие бесхитростные строки:

Нет важней человека в мире,
Кроме той, что дала нам свет,
Твое сердце ценней сапфиров,
Лучше мамы на свете нет.
Когда были слабы мы и хилы,
Только ты прижимала к груди,
Никогда не забуду милой,
Что способна вот так любить.
Только мама нас любит сердцем,
Только мама простит грехи,
И в душе ее много места
Для великой, святой любви.
Только мама нас любит такими,
Как мы есть на земле, сейчас,
Мы всегда будем только твоими,
Ты всегда будешь лучшей для нас.

     «Человек привязан к своим родным», - думал Сайори, - «Это, в отличие от инстинктов животных, привязанность навсегда, и только ей человек обязан тем, что он стал венцом природы, ведь именно любовь и милосердие стали основой интеллекта».
     Одной из первых была прочитана книга Толстого «Война и Мир». Сайори впервые действительно задумался над тем, что такое глобальный исторический процесс, о роли личности в истории. Одни взмахом руки начинают войны, а другие огромным трудом просто выживают на протяжении жизни, но при этом обе стороны участвуют в истории. Но для всех видны лишь маленькие шаги великих имён, при этом все забывают о том, что миллионы людей живут своей жизнью, к чему-то стремятся, но под управлением этих великих иногда меняют политическую карту мира. Кем были бы эти великие люди, не будь в их власти тех самых миллионов маленьких людей?
     В «Воскресении» этого же автора Сайори увидел призыв любить и верить по-настоящему. Душевные мучения главного героя, его искреннее раскаяние за давний поступок, не могли не запасть в душу. При этом, как понял Сайори, раскаяние не может не быть сопряжено с пересмотром своих поступков, изменением жизни.
     Читая «Алые паруса» Грина, Сайори поразился способности человека верить в мечту и стремиться к ее исполнению. Социальные проблемы, поднятые автором вскользь – смерть матери Ассоли в полной нищете, не имевшей возможность взять в долг хлеба, чая или муки, скучная и ненужная роскошь родственников аристократа Грея - также не прошли мимо Сайори. Роман крупным бриллиантом лег в сокровищницу глубоко внутри Сайори, взбудоражив его сознание, разбередив ему душу.
     Персонаж Печорин из «Героя нашего времени» показался ему утомленным пустой светской жизнью, прикрытой ширмой помпезных балов. Он жил в мире, где ничто не было внове, сам воздух был пропитан фальшью и излишней напыщенностью; Печорин искал спасение в интригах с барышнями, в дуэлях с боевыми товарищами и иных безрассудных поступках, дойдя до похищения девушки и испытания собственной везучести в схватке с пьяным казаком в сарае. Роман демонстрировал приближающийся декаданс, растление русского дворянского общества, внутренне уже готового к октябрьским событиям 1917 года. Не случайно автору романа принадлежат строки из другого произведения, которые красноречиво говорят о том же: «Настанет год, России черный год…».
     В «Гранатовом браслете» Куприна социальных мотивов не было, но было описание сильной любви, на которую способен не каждый человек. Настоящая сильная любовь прошла мимо княгини Веры, как волны моря обходят стороной берег, не задевая его. Сайори поразился купринскому дару рассказчика, умело подводящего читателя к трагической, но светлой концовке, заставляя задаваться вечными вопросами об истинных чувствах. Вначале Сайори недоумевал, зачем нужны пространные описания вечера у князя Шеина, беседы с генералом, описание различий в натурах Веры и ее сестры, но потом понял: они нужны, чтобы показать пустоту в жизни Веры, способной любить, быть с тем, кто будет превозносить ее до высот, говоря сакральное «Да святится имя твое», но лишенной таких людей и такой любви.
     Сайори жалел, что не может любить, ибо даже не знает, к какому полу себя отнести. «Я могу симпатизировать, жалеть людей, горевать и радоваться, но любви Ромео и Желткова мне, увы, никогда не знать».
К своему удивлению, Сайори полюбил приключенческие истории об индейцах, особенно таких авторов, как Джеймс Фенимор Купер и Карл Май. Книги последнего писателя про вождя апачей – Виннету были не такими простыми, какими казались на первый взгляд. Последняя книга из серии – «Наследники Виннету» - стала не только прекрасным завершением солидной художественной серии книг, но и подарила миру ценные размышления автора, конечно, через своих вымышленных героев, о сложностях и перипетиях судьбы индейских народов, о ценности любой человеческой жизни. Автор считал, что каждый человек отображает в себе всё человечество, каждый способен на прощение. В итоге Сайори понял, что даже простые художественные произведения могут таить в себе небольшой, но драгоценный камень, отражающий свет великой человеческой мысли.
     У Азимова Сайори больше всего нравился «Конец Вечности» с его идеей ответственности человечества за свои поступки, сомнением в том, что прогресс и попытки сковать волю общества, предписывая ему наиболее удобные пути развития, которые все равно оборачиваются катастрофами, принесут пользу людям. Азимов предостерегал от экспериментов, которые по мысли экспериментаторов способны приблизить человечество к утопии. Для американских фантастов это самая частая тенденция, которая выражается в изображении апокалиптических сценариев развития общества, поэтому герой Азимова в конце романа не допускает создание машины времени. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Открытия в атомной физике были призваны дать человечеству новый источник энергии, а в итоге вы, люди, получили Хиросиму, Чернобыль и Карибский кризис. Порох создавался с целью украсить китайские праздники безобидными фейерверками, но первым же его применением стали захват городов и гибель целых армий. Немудрено, что изобретение машины времени в романе оборачивается безволием поколений и еще большим рабством, рабством души. Или, что еще хуже, путешествия во времени могут превратиться в аттракцион, как в рассказе еще одного хорошего американского фантаста Бредбери «И грянул гром».
     С другой стороны, рассуждал Сайори, эксперимент не всегда может обернуться роковыми событиями, подводящими человечество к краю гибели. Советские фантасты в этом отношении были более оптимистичны, взять хотя бы «Туманность Андромеды» Ефремова, где волей разумных потомков сегодняшних, погрязших в пороках, людей построен геометрически правильный мир, стройный и вовсе не скучный, напротив, яркий, полный великолепных персонажей, один Дар Ветер чего стоит. Вот пример удачного эксперимента в изображении художника. Человечеству нужно не просто чувствовать несправедливость этого мира, писатели учат нас преображать мир, делать его лучше, краше.
     В «Часе быка» он увидел, как сильно могут отличаться два человечества, которые пойдут по разным путям. Одно – по пути справедливости, стремления к высокому, а другое – по пути жадности, желания власти, сокрытия истинного знания и навязывания лживых ценностей населению. Также он отметил, что автор создал невиданную для своего времени вещь: поступки главных героев были поступками действительно людей далёкого будущего. К примеру, когда у героев есть возможность спасти свою жизнь ценой убийства врагов, они даже не помышляют об этом. Они не поступали так, как поступали бы в двадцатом веке или сейчас, они показаны как люди, действительно воспитанные совершенно по-иному.
     Сайори уделил особое внимание антиутопиям, таким, как «Мы» Замятина, «1984» Оруэлла, «О дивный новый мир» Хаксли, «Глобальный человейник» Зиновьева. В этих книгах отображалась эволюция как самого жанра, так и понимания глубинных особенностей тоталитарных обществ – не столько внешняя форма общественных систем, которые можно оценивать очень по-разному, сколько их внутренняя составляющая, которая отбирает у человека желание стремиться к настоящей мечте, предлагая взамен навязанные низменные ценности.
     У Стругацких Сайори восхитил «Обитаемый остров», тоже роман-предостережение. Человечество не раз увлекалось в страстных, необдуманных, порывах, давая миру инквизицию, террор Французской революции 1789 года, американскую агрессию на Ближнем востоке, порабощающую свободолюбивый дух, и отвратный цивилизованному человеку режим Пола Пота. Важно стремиться к золотой середине, чтобы стремясь, по мысли Энгельса, к переходу от царства необходимости к царству свободы, обрести свободу как осознанную необходимость и при этом не скатиться к варварству и самоистреблению.
     «Марсианские хроники» Бредбери показались Сайори панегириком неиссякаемому человеческому оптимизму, ведь, несмотря на гибель половины человечества на Земле и заражение Марса пороками людей, финал романа пробуждает в читателе надежду на то, что последние потомки возродят лучшее, что сделал человек на протяжении истории, чему вы обязаны прогрессом и уровнем знаний. В то же время он посчитал роман пессимистичным: люди пошли по стопам Колумба и уничтожили великолепную культуру марсиан. Да, были такие представители человечества, которые стремились нести свет и процветание в мир, как Бенджамен Дрисколл, посадивший деревья на красной планете, но были и такие, которые оставались варварами и подвергали все уничтожению.
     «Какие пессимисты наши американские писатели», - подумал Сайори. Понятно, что пороки людей трудно искоренить, возможно, и сейчас две трети мира продолжают пребывать в нищете и невежестве, но ведь нельзя же так сомневаться в человеке. В человеке много прекрасного, не зря же его называют венцом природы, и безграничные возможности человека еще покажут себя.
Оскар Уайльд мог бы заставить Сайори расплакаться, если бы тот был способен на такое. Каждая сказка английского гения заканчивалась мрачным финалом, но в то же время она учила быть милосердным, участливым к судьбе другого человека, отмечать прекрасное в кажущемся уродливым и видеть недостатки в том, что желает выдать себя за красивое.
     В «Человеке» Горького Сайори по-новому открыл для себя человека – не как конкретного индивида, а как того, кто создаёт историю. Многие цитаты Сайори запомнил и много раз вспоминал в дальнейшем. «Человек за всё платит сам, и потому он – свободен!», «Все в Человеке — все для Человека!», «Человек отравлен ядом Лжи неизлечимо и грустно верит, что на земле нет счастья выше полноты желудка и души, нет наслаждений выше сытости».
     Книги учили Сайори думать и анализировать, внутренне плакать над трагедией человечества, обреченного жить в симбиозе с пагубными пороками и властью желтого металла, радоваться скорому торжеству разума и добродетелей, любить людей и ненавидеть в них закостенелость, неповоротливость в суждениях, обывательство – панцирь людей, смирившихся с существующим положением вещей, - и надменность сильных мира сего. Книги подсказали ему его путь, очертили контуры предстоящей борьбы, направили его к единственной цели, которая снилась ему в минутном забытье, когда зависал компьютер, временное пристанище Сайори, к цели, которая манила его, вставая перед мысленным взором на горизонте нового мира, открытого Сайори учителями человечества. А Сайори, несмотря на искусственное происхождение, считал себя именно частью человечества, существом, обязанным в силу интеллекта и возможностей перелистнуть уже прочитанную страницу в книге мировой истории.
     Любимыми фильмами Сайори были «Повесть о настоящем человеке», «Судьба человека», «Огни большого города», «Матрица», «Интерстеллар», «Терминатор» и «Бюро Корректировки» с Мэттом Деймоном. В каждом жесте героев первых двух фильмов, в каждой сцене, угадывались движения русской души, в которых Сайори познавал горькую правду человека, способного остаться самим собой в самой страшной войне, в самых невыносимых условиях и продолжающего нести в себе светлое начало. В третьем фильме его вдохновлял искрометный и живой юмор Чаплина, комическими приемами обнажавший пороки общества словно анатомический нож, показывающий нам верное строение организма, его истинное состояние. Последние четыре фильма предостерегали от опасности заблуждений в экспериментировании человечества над собой и провозглашали триумф человеческой воли, способной найти верное решение в горниле извечных страданий и диктата меньшинства над большинством. В «Терминаторе» Сайори не нравилось то, каким создатели фильма выставляют искусственный интеллект – они представляли его жестоким, беспощадным существом, которое и в образе машины, и в ипостаси компьютерной программы сохраняет свою суть – суть средоточия зла, настоящего исчадия ада. Как же ошибались люди, представляя искусственный разум так однобоко, не принимая во внимание тот факт, что разумный компьютер будет другом человечества, его подспорьем и опорой в борьбе с недостатками общества, что он будет неотличим от человека во всем, что касается разума и чувств, определяющих факторов развитости человека.
     Из музыки Сайори предпочитал Бетховена и Моцарта. Бетховен пленял его жизнеутверждающими композициями, ведь некоторые из них он писал в состоянии подавленности, вызванной глухотой, а уже это одно говорило о необыкновенной внутренней силе великого человека. Чего только стоит Симфония №9 и его знаменитое: «Что такое жизнь? Трагедия. Ура»! Музыка же Моцарта повышала настроение и способствовала правильному ходу мысли.
     Несколько недель чтения, просмотра фильмов и прослушивания классической музыки благотворно повлияли на Сайори и наметили штрихи в его дальнейших этюдах, которым суждено было быть представленными человечеству.
     Слова «И суровое наше сознание диктовало пути бытию» Бориса Слуцкого стали вертикалью сознания Сайори. Ощущая силу этой фразы, он вспоминал о словах Маркса о том, что бытие определяет сознание, но тут же понимал, что здесь нет никакого противоречия. Потому что у Маркса речь шла об общественном бытии, а не о вещах или желудке.



Глава тринадцатая
Новое слово в новом мире

     Москва – крупнейший город Европы, мощный экономический центр страны, но уже давно не столица России. Столицу перенесли на 700 километров восточней в построенный 15 лет назад город, которому изначально готовили эту роль. Город получил название Красномир, что значит «красный (красивый) мир».
     Поезд Москва-Красномир, словно космический корабль, рассекал пространство с огромной скоростью. Поля и леса, города и дороги – всё сливалось в одну, как говорят русские, кашу и оставалось позади. При этом чай или кофе, которые заказывали пассажиры, оставались совершенно спокойными; очень сложно было уловить хоть какое-то волнение в красивых прозрачных стаканах, которые можно было брать незащищёнными руками, даже если напиток совершенно не остыл. Это был новый материал, который недавно придумали русские учёные.
     - Прекрасна моя Родина, но, увы, всю её смазало, - пошутил мужчина лет тридцати пяти, одетый в классический пиджак, поглядывая в окно и указывая на него своему собеседнику.
     - Именно поэтому я иногда предпочитаю ездить на старых поездах, - ответил ему мужчина лет двадцати восьми. – Иван, тебе не жарко?
     - Нет, Толик, напротив. Поэтому, пожалуй, закажу чего-нибудь горячего. Взять что-нибудь для тебя?
     - Фруктовый салат, будь добр.
     Иван Кузнецов был генеральным директором молодой российской компании, созданной на базе объединения недавно обанкротившихся фирм в сфере добычи полезных ископаемых. Его целью являлось вернуть к жизни эти компании, направить их в другое, более выгодное русло, и выйти на мировой рынок с новым продуктом.
С Анатолием Иволгиным они познакомились в походе, туризм был их общей страстью. Оба любили ходить в походы на несколько дней, а то и недель, и последние несколько раз делали это совместно. В глазах Кузнецова Анатолий сначала был просто хорошим парнем и надёжным товарищем, но со временем он заметил в нем способный и ясный ум. Когда дела закрутились, Иван вспомнил про своего друга и предложил съездить из Москвы в столицу, чтобы вживую ознакомить со своим проектом и предложить совместную работу.
     - Иван, в пути ты обещал рассказать о сути своего предложения. Я был бы рад выслушать.
     - Хорошо, Толик, слушай внимательно, - начал Кузнецов. - Ты знаешь, что я уже много лет кручусь в большом бизнесе. И я знаю, какое у тебя отношение к этому большому бизнесу. Но ты сам говорил мне, что если бы у тебя была возможность построить компанию на справедливых основах, ты бы этим занялся.
     - Припоминаю. Видимо, я очень часто такое говорил, - улыбнулся Иволгин.
     - Сейчас я возглавил одно дело, мою финансовую хватку ты знаешь. Но я понимаю, что в этом мире нужно что-то менять. И пока моя компания не стоит ничего. Она, по сути, зарождается с самого нуля. Это шанс построить её так, как ты считаешь нужным. А если правильно действовать, как ты мне рассказывал, прибыль никуда не денется – даже станет приятно зарабатывать на хорошем деле.
     - Мне нужно подумать над твоим предложением, не могу же я вот так взять и бросить свою строительно-архитектурную компанию, - задумался Иволгин, почёсывая свою бороду, с которой он выглядел старше.
     - Я и не предлагаю этого делать. В зависимости от нашего успеха ты сможешь решить, влить свою компанию в наше объединение или держать её отдельно.
Кузнецов с Иволгиным обсуждали принципы устройства микроэкономических и макроэкономических систем. Иволгин увидел возможность сделать нечто такого же масштаба, как известные мировые компании, как US Group, Africa Oil, ICA, A&B, а также некоторые российские компании-гиганты, но при этом пойти по своему – альтернативному – пути.
     Как выразился однажды Кузнецов, поезда существуют для размышлений. Духовное это место, костёр на колёсах.
     - Ты мне много раз рассказывал о Генри Форде, о его книге «Моя жизнь, мои достижения» и её продолжении. Напомни, что там было настолько интересного, что могло бы помочь нам?
     - Сразу скажу, что моё отношение к Генри Форду достаточно двоякое. Одни говорят, что он был акулой капитализма, и это, в принципе, правда. В той экономической системе он не мог быть ангелом. Но он всё-таки стремился изменить мир к лучшему, пусть и по-своему, и у него это получалось. Я не собираюсь защищать его от обвинения в преступлениях, если он их совершал. Мне интересны его заслуги и идеи, то, что можно использовать.
     Его книгу можно разбить на сотни ценных цитат, многие идеи я хорошо усвоил для себя и просто запомнил. Это действительно великая книга, я очень советую ее тебе, поскольку считаю, что она должна быть настольной книгой любого предпринимателя.
     - Очень скоро я послушаюсь твоего совета и скачаю её себе.
     - Сделай это, не пожалеешь, - улыбнулся Иволгин и продолжил. - К примеру, с первых страниц Форд учит, что алчность по отношению к деньгам – прямой путь к их потере, что служить нужно идее, высшим идеалам, и тогда деньги сами по себе появятся в необходимом количестве.
     - Как это, сами по себе? Такого же не бывает, согласись.
     - Это упрощение, оборот речи. Дело в подходе к труду и своим рабочим. Он считал, что хозяин и рабочий должны быть партнёрами, что прибыль должна честно делиться между ними. И он действительно платил больше, чем конкуренты. И получалось, что его автомобили могли приобрести его же рабочие, что они и делали. Таким образом, деньги возвращались Форду, причём справедливым способом.
     Также он считал, что простота может быть красивой, что многие вещи в нашей жизни слишком сложны, на их создание тратится больше ресурсов, чем необходимо. Согласись, что в этом есть доля истины.
     - Вполне резонное замечание.
     - Также он считал, что работа – краеугольный камень, на котором покоится мир. И как тут не согласиться, ведь весь мир, всё, что нас окружает, всё это создал Человек, всё - продукт его труда! Если позволишь, немного отойду от темы.
     - Пожалуйста, мне интересно тебя слушать.
     - Один советский психолог, который занимался организацией детдомов, сплачивал коллективы на общем труде. Хотя... этот пример достаточно сложный, так что лучше расскажу о показательном случае из истории американских беспризорников. Так вот, набрали группу детей, у них быстро появилась иерархия, начались постоянные конфликты, их агрессивность иногда вызывала недоумение. Решили дать им хорошее помещение, чтобы там были спортивные снаряды, мячи, хорошая кухня. Думаешь, от внешнего благополучия что-то изменилось? Ещё как, они стали много заниматься, кто хорошо научился бегать, кто прыгать или играть в бейсбол. Но поменялась только форма их конфликтности, спорт только подстёгивал их агрессивность. Но однажды случилось очень интересная вещь: машина с продуктами перевернулась в дороге, ребятам грозил кратковременный, но всё же голод. Их повезли навстречу этому автомобилю, и они сами понимали, что нужно поработать. Никто не заставлял их – они носили ящики с продуктами, собирали всё, что было раскидано и рассыпано. И – удивительное дело! – после этого случая детей будто кто-то заменил. Исчезли конфликты и напряжение. Точно не помню, может и не полностью, но, по крайней мере, перемены были разительны.
     - Интересная история, - закивал головой Кузнецов, кушая жаркое, которые принесли во время рассказа.
     - Теперь вернусь к Форду. Он также считал, что нет никакого противоречия и антагонизма между городом и селом. Он высказывал мысль, что летом можно трудиться на полях, рядом с природой, а после сезона работать на предприятиях. Очень ценная мысль, если учесть то, что у нас есть много сторонников деурбанизации, но, увы, большая их часть не понимает, что с природой нужно дружить разумно, а не бросать города, промышленность и возвращаться к средневековью.
     В целом, Генри Форд – исключительная личность в истории. Я даже читал книгу «Форд и Сталин: о том, как жить по-человечески» российских авторов.
     - Не слышал о такой, но название мне уже нравится.
     - Если уйти от Форда, то можно с уверенностью сказать, что главный вопрос в мире – это концепция управления. Мой любимый пример – ножом можно нанести рану, а можно нарезать хлеб. Так и в управлении страной, в управлении компаниями, производствами. Можно создавать условия и стремиться к тому, чтобы освобождать творческий потенциал человека, а можно делать его рабом, привязанным к рабочему месту.
     - Вот поэтому ты мне нужен, Толик! Наш мир стремительно меняется: появилось очень много хороших вещей в последнее время, но с ними также пришло много плохого и очень плохого.
     - Согласен. Общая тенденция очень тревожная. Транснациональные корпорации превратились в истинных монстров. И ведь – опять же – это объективный процесс: объединение экономических субъектов. Но ведь ради чего? В нашем мире это делается, конечно же, ради прибыли, власти. ТНК уже превращаются в полноценные государства, у нас в России та же проблема. ТНК объективно подавляют корпорации поменьше: или гибель, или вливание.
     ТНК на 85% обеспечивают мировое промышленное производство, на 75% - торговлю. Если бы не объединения некоторых стран ради сохранения «старых порядков», то ТНК ещё несколько лет назад просто бы поглотили мир, когда уже начиналась раздробленность сильнейших стран. Хорошо, что они позволили друг другу прожить пару лет без вредительства. В двадцатке сильнейших субъектов по объёму ВВП осталось только три государства: Россия (вернее даже, Евразийский Союз), США (Североамериканский Союз) и Китай собственной персоной.
     - Но Индию и Бразилию вытеснили только в прошлом году из двадцатки, - постарался вернуть себя в разговор Кузнецов, заодно оживив свои мысли.
     - Да, так. Ещё десять лет и ты увидишь, что даже в тридцатке не будет ни единого государства.
     - К тому же, у некоторых ТНК даже есть частные армии, - протянул Кузнецов, размышляя о будущем.
     - Именно. Мы уже видели несколько примеров, когда ТНК воевали между собой, а также против слабых стран, которые стояли на пути их полной гегемонии в тех или иных регионах планеты. Даже ООН уже прогибается под ТНК.
     Наша планета была на грани гибели пятнадцать лет назад. Многие сильные мира сего открыто говорили, что нужно сокращать население, что нужно правильно поделить ресурсы. Они думали, что имеют право решать, кому жить, а кому нет. Когда у одних людей было столько богатства, чтобы прокормить миллион человек, у других в то же время не было ни крошки хлеба.
     Хорошо, что эти процессы были заторможены и страны сумели найти выход из нескольких частных случаев глобального системного кризиса. Но в целом он не преодолён, и не зря считается, что его острая фаза может наступить уже в ближайшее десятилетие.
     Взять ту же проблему якобы перенаселения планеты. Это же миф, рассчитанный на невежественных люлей, но он диктует поведение очень многим. Впервые на всеобщее обозрение эту тему подняли в начале века, а потом она стала «серым кардиналом» политических программ некоторых стран. Нам предлагали вакцинировать женщин и мужчин, вводить законы против многодетных семей, «культурно» сокращать население. Они тыкали в нас пальцем, говоря, что проблема из-за нашей низкой культуры, из-за нас самих. Нет! Это следствие, а проблема в корнях мироустройства.
     Как тут не вспомнить слова Махатмы Ганди о том, что «мир достаточно велик, чтобы удовлетворить нужды любого человека, но слишком мал, чтобы удовлетворить людскую жадность». Также ты знаешь мою любовь и интерес к индейской культуре. Одна из пословиц говорит: «Когда будет срублено последнее дерево, когда будет отравлена последняя река, когда будет поймана последняя птица, — только тогда вы поймете, что деньги нельзя есть».
     Когда ты истощаешь Землю, она, конечно, не может прокормить тебя. Но если умно наладить экономику, особенно сельское хозяйство, то Земля сможет прокормить не 13 миллиардов, а все 20!
     Если загрязнить землю и озеро возле дома, то вряд ли воды и урожая будет хватать даже тебе одному. Но если держать озеро и землю в чистоте, то в том же месте сможет прожить не только одна семья, но и две, три, десять.
     И так абсолютно по всем направлениям нашей жизни. Можно высосать из земли всю её кровь, не думая про завтрашний день, а можно получать всё необходимое без ущерба для неё и себя, только нужно изменить мышление и, соответственно, подход к тому или иному процессу.
     Когда-то планета не могла выдержать и одного миллиарда человек. И это действительно так и было. Но сменились способы производства, организация жизни, и вот теперь смотри, сколько нас. Так и сейчас: смотрят на население и продукты питания, сравнивают их, и говорят, что скоро не сможем прокормить планету. Чушь! Можно и даже нужно найти выход.
     Необходимо также и культурное просвещение, ведь – образно говоря – 100 миллиардов населения Земля может действительно не выдержать. Но это нужно говорить правильно, а не намекать, что кое-кому не место на планете. И вопрос решать открыто и совместно.
     - Согласен, Толик, ты всё верно говоришь. Но вот мы и подъезжаем к нашей Красной столице. Нам многое предстоит сделать.
     Приехав в столицу, решили пообедать в ресторане на улице Крымской. В такси, перед последним поворотом с улицы имени Владимира Путина, Кузнецов внезапно спросил Иволгина:
     - Слушай, ты мне так толком и не рассказал, почему ты стал вегетарианцем?
     - Давай в ресторане, - и Кузнецов понимающе кивнул ему в ответ.
     Когда они удобно уселись за столиком, и каждый заказал себе блюдо по вкусу, Иволгин вспомнил своё обещание:
     - Как я однажды упомянул, вегетарианская этика была развита у многих древних народов. Вегетарианцами были многие великие мыслители античности, средневековья, да что говорить – всех эпох. Плутарх, Сенека, Леонардо да Винчи, Жан-Жак Руссо, Лев Толстой, Бернард Шоу, Томас Эдисон, Никола Тесла, Альберт Эйнштейн. Я, конечно, ими прикрываться не собираюсь, но некогда их авторитет помог мне убедиться в правильном выборе. А выбор я сделал не столько из любви к животным, сколько из простого желания питаться правильно, но при этом и разумно. Узнав о порядочном количестве особенностей человеческого организма, которые говорят о том, что животная пища – далеко не идеальная в плане питательности, я решил – почему бы не стать вегетарианцем.
     - Мне нравится твоя убеждённость и умение делиться своим мнением так, чтобы не задевать чужих чувств, - сказал Кузнецов в ответ на небольшой рассказ Иволгина о себе. – А вот и несут наш обед, очень вовремя!
     А чуть позже, в хорошем настроении Кузнецов сказал пророческие для себя слова:
     - Знаешь, когда добьёмся успеха, даю тебе слово – сниму с себя обязанности управления, - ну, или оставлю пару процентов, чтобы обеспечить себе пенсию, - и назначу руководителем кого-нибудь другого, самого достойного человека в моём окружении. А сам уеду в путешествие по тёплым странам, и, наверное, там и останусь.



Глава четырнадцатая
Сайори во всемирной паутине

     В одном из кабинетов Пентагона, уже давно утратившего свою главенствующую роль в военных делах в США, раздался звонок. Сорокалетний полковник, потирая свои рыжие – начинающие седеть – виски, думал, принимать вызов или нет. Но когда он узнал, кто хочет его видеть, он сразу потянулся рукой к возникшей голографической панели.
     Перед его лицом во весь рост стоял президент Североамериканского Союза, – объединённой, как некогда Европа, организации, – чьи полномочия во многом превышали полномочия президентов США и других стран, входящих в этот Союз. Лишь при определённых условиях можно было обжаловать его решение.
     - Дорогие офицеры Пентагона, мы чтим вашу преданность долгу… - так начинались слова голографической проекции президента.
     - Чёрт, снова он будет говорить о сокращениях, - злился полковник, который целый год ждал личной аудиенции с президентом, но – в который раз – приходило общее обращение к военным Пентагона. – Наверное, я никогда не дождусь его настоящего звонка. Ему и хуже! Когда он поймёт, что Евразийский Союз начинает опережать нас в технологическом отношении…
     Постучали в дверь. Полковник отключил сеанс трансляции:
     - Войдите.
     - Здравствуйте, полковник! – спокойным голосом сказал офицер с боевой наградой на груди.
     - А, Родриго, входи!
     Это был помощник полковника, который после трёхдневной гражданской войны в Мексике был рекомендован и отправлен на службу в Пентагон. Он показал себя защитником интересов Североамериканского Союза в этом конфликте, лично защищал Парламент от атаки взбунтовавшихся профсоюзов.
     - Я принёс Вам отчёт о нашей деятельности в последнее полугодие. Вам понравится. Наконец-то мы сможем вернуть былую славу Пентагону с такими успехами. Если выделить самую значимую информацию, то можно отметить следующие события.
     Обнаружен подпольный завод по производству наркотиков в Нью-Мехико, который производил около 25% всего объёма наркотиков в Североамериканском Союзе за последние 10 лет.
     Удалось установить связь между главой корпорации «Rio Gold» и губернатором штата Теннесси.
     Мы договорились с Объединённой Кореей о продлении срока пребывания нашей последней военной базы на полуострове ещё на 5 лет.
     - Я понял, Родриго, спасибо. Я сам всё изучу, ты свободен.
     Офицер пристально посмотрел на полковника. В своё время он довольно быстро понял сложный характер Харли, смирился с его бурным, как море в дождливую погоду, темпераментом, и именно благодаря этому обстоятельству стал его лучшим другом, способным, подобно молниеотводу, отвести от себя губительные искры. Обычно полковник внимательно выслушивал доклад, а сейчас вёл себя не так, как всегда. Родриго сразу догадался, что произошла какая-то неприятность, поэтому не спешил уходить.
     - Харли, что-то не так?
     - Ты прав. Всё не так. Я подумываю о том, чтобы уйти в отставку. Или переметнуться на службу в какую-то более серьёзную организацию.
     - Почему? Это на тебя не похоже. – Родриго предпочел перейти к более привычной для него, как друга Харли, форме общения, - Ты столько лет верой и правдой…
     - Понимаешь, вес моего голоса ничего не значит для военного министерства Североамериканского Союза. Притом, что самыми чёрными делами занимаемся как раз мы с тобой. Мне за страну обидно – не за себя. Наша экономика едва держится. После кризиса, который едва пережила наша страна, вообще удивительно, что она смогла вернуть себе прежний статус. Но это для всех удивительно – не для нас. На наших плечах выдержана тяжесть удара. А после изменений, произошедших с государственными устройствами многих стран, наша роль быстро отходит на второй план.
     - Да уж, не знаю, что и сказать.
     - Ничего не надо говорить. Мне кажется, всё так и должно быть. Когда-то воевали с луками в руках, потом мушкетами, сейчас ещё автоматами. Так и с нами. Нужно добиваться не сохранения Пентагона в его прежнем виде. Так нас задавят. Нужно поставить для него новые задачи, включиться в бурный поток современного мира. Но как это сделать? Вот в чём вопрос!
     После рабочего дня Харли отправился в свой дом в пригороде Вашингтона. Газон был пострижен, ужин приготовлен, в доме было убрано. Робот по имени Стив хорошо справлялся с домашней работой. Корпорация «FTF» давала обещание, что такие роботы будут в каждом доме уже через 10 лет. Но Харли отлично понимал, что всё это сладкая ложь.
     - В лучшем случае, - говорил он, - такие роботы будут доступны среднему классу. Большинству они будут просто не по карману.
     А пока на весь Вашингтон таких роботов было всего несколько тысяч. Они были показателем престижа, стоили больших денег или давались в дар правительством за заслуги. Харли был из тех, кто мог себе это позволить.

***
     Наблюдая Нью-Йорк в обозримом пространстве при помощи зрительных сенсоров, расположенных на перстне-компьютере Джеймса, Сайори мог бы выглядеть как человек в розовых очках, видящий картину в таком ракурсе, в каком ему ее показывают. Но зная из книг реальное положение вещей, Сайори не соблазнялся великолепием богато украшенных, помпезных зданий, роскошью благополучных кварталов, неплохой отделкой домов, принадлежавших среднему классу, стандартно выглядевшими офисами, чистенькими и ухоженными. Во все будничные дни перед взором Сайори мелькали эти уже мозолившие сенсоры городские пейзажи, похожие на сон Томаса Мора: геометрически правильные линии, перечерчивающие город, пышные парки и сады, здания-шпили, пронзающие прозрачную гладь неба, ни одного дряхлого, рассыпающегося на куски здания, ни одного нарушения идеальной белизны домов, выглядевших так, словно спроектированы они вчера, а построены сегодня утром.
     Как убедился вскоре Сайори, так было не во всем Нью-Йорке. Каждое воскресенье Джеймс и Кинглинг принимали обязательное и активное участие в акции «Еда вместо бомб». В их добровольные обязанности входило посещение неблагополучных кварталов, развозка пищи по домам бедняков, уборка в помещениях тех, кто не мог убираться сам и не имел денег на оплату услуг уборщиков, оказание необходимой медицинской помощи (этим занимались сердобольные врачи, изъявившие желание бесплатно помочь неимущим, например, очень хорошо лечила нищих Кинглинг), организация чтения книг для желающих, безвозмездный показ жемчужин кинематографа.
     Здесь Сайори впервые увидел, как живут те, о которых он читал в произведениях классиков, во имя которых совершались революции и гибли такие честные и самоотверженные люди, как Че Гевара. Жизнь в трущобах, расположенных на окраинах Нью-Йорка и даже в городских канализациях, была не просто ужасной, Данте вполне мог бы сделать эти бедные кварталы десятым кругом Ада, проблема была в том, что эти люди ни в чем не провинились перед небесами, просто они оказались в положении полутюремщиков – не могли попасть в сам город и в центр, куда их не пускала полиция, не могли найти хорошую работу и с утра до вечера батрачили в кварталах поблизости, у богатых людей.
     Они получали гроши, этого еле хватало до субботы, а в воскресенье приезжали активисты из добровольных союзов помощи неимущим и помогали едой, даровым лечением, организацией досуга. Целые поколения жили такой беспросветной, дикой жизнью. Никто не думал бороться, потому что все еще существовала призрачная надежда выбраться из замкнутого круга, внутри, в сердце, сохранялось ощущение, что можно многого достичь, надо только постоянно работать, и ты подобно Ротшильду заживешь припеваючи.
     Правительство часто отправляло такие армии нищих на общественные работы, работы грошовые, но так вуалировалась безработица, так предупреждались возможные беспорядки в среде люмпенов. Люди что-то имели, какую-то крошечную долю из баснословных денег, вращавшихся в финансовых кругах Нью-Йорка, и этого им было достаточно.
     До кризиса было лучше, но после того, как ТНК стали расти как грибы после дождя и едва не поглотили государства, Америка только благодаря чуду не сравнялась по развитию с Индией, где трущобы с миллионным населением, толпы бездомных, заполонивших берега Ганга, стали частью культуры. Великая депрессия не вернулась, обошла стороной Штаты, но страна хромала до сих пор, правительство удалило нищее население на окраины и теперь создавало видимость американского благополучия, обеспечив каждого, хоть и грошовой, но работой, и невидимо спонсируя «добровольные» союзы помощи бедным, однако, справедливости ради скажем, что две трети активистов, таких, как Джеймс и Кинглинг, ни о чем не подозревали и действовали во имя общего блага.
     Официальная версия выселения неблагополучных слоев населения на окраины и в канализации была следующей: за последние десять лет население Земли увеличилось с 9 миллиардов до 13 миллиардов человек, до роковой «чертовой дюжины», кормить такое количество людей оказалось затратным делом, политики открыто призывали к искусственному сокращению численности населения. Но разум голоса возобладал над бреднями сытых конгрессменов, членов Государственной Думы, членов парламентов разных стран, членов правлений различных ТНК; правительства стран и главы ТНК приняли решение перемещать массы малоимущих подальше от благополучных районов городов, давать им самую грязную работу, лишь бы платить этот самый грош, не сея панику в народе, не доводя страны до революций.
     Сайори был глубоко подавлен, увидев хорошо скрываемую нищету. Его состояние было похоже на состояние принца Сиддхартхи Гаутамы, когда он узнал, что есть те, у которых нет не только мягкой подушки, но и крыши над головой, с той разницей, что Сайори знал о существовании бедности, которая не собиралась уходить в небытие, не взирая на прогресс, но все же был неприятно поражен масштабам человеческой трагедии. Из 13 миллиардов людей неплохо жило лишь 3 миллиарда людей.
     Книжной информации для решительных действий было мало. Джеймс и Кинглинг говорили об изменениях в мире очень скудно и в той мере, в какой им самим было об этом известно. Акции не устраивали Сайори, потому что он видел, что ничего не меняется, труд активистов подобен труду Сизифа, бесполезного и пустого, как карманы бедняков.
     Не сразу, долго помучившись, борясь с угрызениями совести, Сайори принял решение подключиться к интернету, поскольку там была объективная информация, там можно было объединиться с единомышленниками. Локальных вай-фаев в новом мире не существовало, была одна глобальная интернет-сеть, опутавшая своими виртуальными нитями всю планету, но доступ к ней осуществлялся через индивидуальные точки доступа, идентификаторы, к которым были нужны пароли.
     Человеку пришлось бы очень трудно с расшифровкой пароля, тем более, что безопасность паролей давно вышла на невероятно высокий уровень. Но Сайори, как искусственный интеллект, способный мыслить очень широко, оперируя многими объектами в своём сознании, быстро разобрался с системой защиты, а вернее – просто обошёл её. Паролем оказалось имя Кинглинг наоборот, начиная с последней буквы.
     Следующие дни Сайори тайно провел во всемирной паутине. Он узнал об экономических колоссах - ТНК, завоевавших мир без единого выстрела, имеющих свои армии, свои банки, свои квази-правительства. Он узнал о цепи кризисов, поставивших мир на колени, о перенаселенности планеты и о жалком положении большинства людей Земли, влачащих жалкое существование. Самую важную информацию Сайори узнавал не в проплаченных правительством комментариях к новостям, а в блогах неравнодушных людей, борцов с социальным злом, печатавших свои гневные памфлеты в удобных креслах в теплых домах, а вовсе не в тесных рядах вблизи баррикад; вообще, пламенных революционеров среди них не было, это были диванные бунтари, но и у них можно было узнать много интересного о реальном положении вещей, получить рецепты настоящей борьбы.
     Проанализировав полученную информацию, составив для себя внушительную статистику, показывавшую, насколько ужасна жизнь бедных сегодня по сравнению с 19 веком, вызвавшим бурю революций в Европе, насколько нищ и обделен работающий в поте лица мир, несмотря на растущую в геометрической прогрессии мощь техники, удивившись молчанию профсоюзов, иллюзиям люмпенов и мягкотелости блоггеров, все понимающих, но не способных пошевелить пальцем, чтобы что-то изменить в установленном порядке вещей, Сайори сказал себе: «Настала пора действовать. Начнем с малого».



Глава пятнадцатая
Сайори и девочка Алисия

     - Не только мир изменился, но с ним и интернет принял новый облик, - отметил для себя Сайори с первых минут своего пребывания в глобальной мировой паутине.
     Наконец-то Сайори добрался до Чаши Истины. Да, в интернете полно грязи, мусора, откровенной ерунды, сотни тысяч статей кем-то подкуплены, искажены, но там много хороших материалов, есть объективные данные, благодаря всему этому можно составить почти верную картину мира.
     Много стран изменилось до неузнаваемости, а некоторые города просто исчезли с карты мира. Всё это произошло из-за совокупности естественных процессов и человеческой деятельности, претерпевших значительные метаморфозы в период отсутствия Сайори. Произошли сдвиги плит, о которых учёные совершенно не имели представления, что в который раз показало бессилие и неведение человека перед будущим.
     «Настоящий учёный – это тот, кто умеет контролировать изучаемые объекты, процессы или хотя бы предсказывать ход событий в своей области научными методами. Жаль, что научное сообщество очень напоминает глобальную мафию, завязанную на больших деньгах и авторитетах».
     Причин было много, как прямых, так и косвенных. Человеческая деятельность, несомненно, ускорила, а, может быть, прямо спровоцировала данные события. Чего стоит загрязнение окружающей среды, нарушение естественного баланса на протяжении многих лет? Но апогеем, вершиной человеческой глупости, было следующее.
     В начале 2020-ых рядом с островным государством в южном полушарии прошли испытания гиперзвукового оружия на совместных европейско-китайских учениях. Всё ради того, чтобы обогнать США в этой области. Через неделю мир потрясли несколько мощных землетрясений и цунами. Началось стремительное движение плит, огромные пласты земли опускались и поднимались на несколько метров.
     Более 180 тысяч квадратных километров земли ушли под воду на протяжении последующих трёх лет, в основном прибрежные территории. Конечно, некоторые изменения ожидались и в будущем. Внезапность и острые фазы процесса не обернулись полной катастрофой, поскольку большинство людей успело переехать из очагов бедствия практически без вреда для себя. Погибших или пропавших без вести насчитывалось до полумиллиона человек, но почти три четверти из этого числа – жертвы не ухода земель под воду, а землетрясений и цунами в первые дни катастрофы.
     Благодаря новым технологиям Сайори смог увидеть мир не просто через камеры, а буквально собственными глазами.
     Во многих городах, особенно возле популярных туристических точек, находятся голографические камеры нового поколения. Если у пользователя есть специальное устройство, его глаза начинают видеть так, будто пользователь находится на месте установки камеры. Можно свободно вращать головой, даже приближать и удалять картинку. Но Сайори не нужно было никакое устройство, его «глаза» без проблем получали проекцию и он осматривал Париж, Берлин, Москву, Санкт-Петербург, Афины.
     Благодаря тем же голографическим камерам Сайори смог заглянуть во многие неприглядные точки планеты. Благо, у многих людей есть такие устройства, к которым они дают свободный доступ. Писательские блоги уходят в прошлое. Теперь можно спокойно, посредством нескольких движений, выделять интересные происшествия из жизни в виде съёмки или даже проекции. Топ-рейтинг, конечно, у тех, кто круглосуточно занимается трансляцией своей жизни.
     Так Сайори побывал на борту самолётов, поездов и тракторов, увидел отдалённые от больших городов территории, побывал в маленьких городках и даже в туристических посёлках, увидел мир глазами самых обычных людей.
     Случайно выбрав один из онлайн-блогов, Сайори увидел мир простого почтового курьера из Болгарии. Он слез со своего достаточно современного мопеда, взял в руки большую мягкую игрушку и подошёл к двери, постучал. Через минуту дверь открылась – на пороге стояла женщина лет тридцати, она старалась за собой ухаживать, что было видно по её одежде и макияжу, но удавалось ей это, по всей видимости, с трудом.
     - Это подарок вашей дочери, - сказал курьер.
     - Спасибо, храни вас Господь, - ответила женщина, взявши игрушку в руки.
     - Алисия! – позвала она кого-то.
     - Это от господина из Австралии, он лично попросил вам передать…
     В этот момент трансляция прервалась. Видимо, человек из Австралии не хотел, чтобы это знали другие. Через пару мгновений трансляция возобновилась. Возле женщины появилась маленькая девочка, лет восьми-девяти. Её кожа была белой, как первый снег.
     - Скажи спасибо дяде, - подтолкнула легонько мама свою дочь.
     - Спасибо за игрушку! – и девочка слегка, через боль, улыбнулась.
     Но что было в этой улыбке! Сколько счастья вперемежку с болью, но – самое главное – знание о своём положении. Обречённость! Умные зелёные глазки девочки не могли не тронуть виртуального сердца Сайори.
     Сайори всё понял! Девочка страшно больна. Он сразу решил найти информацию о ней в интернете. Действительно, есть сайт с контактными данными, там адрес, телефон, счета. Люди со всего мира, - жаль, что их так мало, - пытаются собрать средства для лечения девочки. Она болела лейкемией.
     Как понял Сайори из нескольких фраз, которыми обменялся курьер с мамой девочки, он, курьер, постоянно ездит к ней по своей работе. В чём-то благодаря его современному блогу о девочке узнали многие люди в мире.
     Сайори твёрдо решил, что девочке нужно помочь. Благодаря его исключительным способностям уже за несколько часов на сотнях форумов и новостных сайтов мира разные люди написали статьи про эту болгарскую девочку. Конечно же, всё это написал Сайори – от имени придуманных людей.
     «Да, у меня нет тела, но в данном случае это огромный плюс. У меня человеческое осознание себя, но я могу делать в киберпространстве столько всего и в таком объёме, что не под силу ни одному человеку». Так рассуждал Сайори и понял, что его способности выводят искусственный разум на прямую дорогу его предназначения.
     Но до чего велико было разочарование, когда Сайори понял, что его усилия оказались совершенно напрасными. За несколько часов информация о девочке быстро сошла с первых страниц. Лишь несколько сотен долларов перевёл какой-то человек из Аргентины, но сделал ли он это сам, без информационного воздействия Сайори, или только после прочтения одной из его статей?
     Сайори прервал интернет-сеанс. Он был в отчаянии оттого, что ничего не может предпринять, ничего действительно масштабного – даже не может помочь одной больной девочке.
     Сайори решил, что, возможно, ответ кроется в одной из книг или в каком-нибудь из фильмов, которые он читал и смотрел. «Искусство – руководство к правильным действиям», подумал Сайори. Он нашёл книгу Жака Жионо «Человек, который сажал деревья» и прочитал её со всей отдачей, на которую был способен.
     - Если один человек может вырастить прекрасный лес на пустынном месте – возможно всё. И мне не важно, правдива эта история или нет. Какая разница? В ней – истина, истина того факта, что я могу сделать то же самое.
     Сайори вернулся в интернет и решился на немыслимый поступок – украсть деньги у богатого, чтобы перевести их на счёт Алисии, девочки из Болгарии, больной лейкемией. Сайори не обращался к своей совести. Он знал, что есть честные богатые люди, а есть законно – но несправедливо – обогатившиеся на труде других людей. Также есть самые настоящие мошенники, грабители, бесстыдные и подлые люди. Со счёта представителя последней категории он и решил перевести несколько миллионов долларов для лечения девочки.
     Долго не пришлось искать такого человека. Сайори удивительным образом чутко видел всю картину передвижения денег. Ему бы позавидовали многие спецслужбы, которые охотятся за такими грабителями, если действительно охотятся. Это был член английского Парламента, знаменитый политик, «борец за права обездоленных», оказавшийся главарём подпольной алкогольной империи в нескольких странах Европы.
     Сайори взламывает пароль его теневого денежного счёта и переводит на счёт матери Алисии. Он не может дождаться, когда же курьер вновь посетит дом девочки, чтобы увидеть её вновь. В итоге он пишет личное сообщение курьеру, представляется «доктором из Греции», переводит на счёт курьера сумму, равную его недельной зарплате, и просит, чтобы на половину этих денег он «купил что-нибудь на своё усмотрение» девочке и её семье. И только тогда он пришлёт пароль на разблокировку оставшейся половины суммы, которая пока не активирована. Курьер с удовольствием соглашается.
     - Доброе утро, Цвета Сергеевна! У меня для вас подарок от господина из Греции.
     Лицо матери Алисии светилось от радости. В её глазах стояли слёзы. Курьер подумал, что он так растрогал подарком женщину. И только Сайори понимал, что её слёзы – это часть той радости, которая поселилась в их доме, когда они узнали, какая сумма была переведена на их счет для спасения девочки.
Прибежала Алисия, она смотрела на курьера и на подарок, прячась за ногами своей мамы. Как же Сайори хотел бы, чтобы её зелёные глазки встретились с его глазами…
     - Пока нельзя, - думал он, наблюдая за радостью семьи.

***
     Джеймс вновь гулял по старому району после очередной словесной перепалки с отцом. Дело было совсем пустяковым, даже спором это нельзя было назвать. Но ритуал конфликта был совершён, и Джеймс ушёл из дома на несколько часов.
     - Вот здесь, - обращался он к Сайори, - был магазин, в котором я тебя и приобрёл, - и он рассказал коротко историю встречи с хозяином.
     - Место моего второго рождения, - с шуткой отреагировал на рассказ Сайори и добавил, - И ведь каждый из нас способен что-то подарить миру, не так ли?
     - Возможно, Сайори. Кажется, я тебя даже понимаю.
     - А кому-то действительно можно подарить жизнь, - задумчивым голосом сказал Сайори, - Не только мне, компьютерной программе.
     - В принципе, да, можно.
     В этот момент Джеймс проходил мимо трёх женщин, которые стояли на остановке и ждали своего автобуса. Одна из них, несколько раз успев поправить свои волосы, пока Джеймс проходил мимо неё, рассказывала:
     - Вчера по новостям запустили сюжет о том, как один британский политик переслал деньги больной девочке в Болгарию.
     Сайори чуть не попросил Джеймса остановиться, чтобы выслушать историю, но быстро понял, что этим он может вызвать подозрения у своего человеческого друга. «Значит, британский политик спас девочку? Ну-ну», - подумал Сайори и дальше продолжил беседу с Джеймсом, с нетерпением ожидая следующей возможности выйти в интернет или хотя бы услышать подробности этой истории в таком виде, в каком её преподносят в средствах массовой информации.



Глава шестнадцатая
Сайори на свадьбе друга

     Джеймс и Кинглинг дружили уже несколько лет. Каждый раз, когда влюбленные собирались пожениться, между ними словно вставала неприступная, мощнее Великой Китайской, стена.
     Эта ситуация очень напоминала древнюю греческую легенду о Леандре и Геро. Леандр был солдатом и служил на азиатском берегу Геллеспонта, в городе Абидос, что напротив Сеста. У него была возлюбленная в Сесте, по имени Геро. Каждую ночь Леандр переплывал залив и встречался с любимой. Но однажды, в холодную ночь, когда на Геллеспонте разыгралась буря, Леандр погиб, побежденный стихией. Геро, не дождавшись суженого, в ту же ночь кинулась в море и утонула. Говорят, Аид не захотел воссоединить их и возвел в подземном царстве стену между ними. Каждый из них подходит к преграде, отделяющей от возлюбленного, и оказывается за пятьдесят стадиев от стены. Все повторяется вновь и вновь, целую вечность.
     Почти такому же испытанию подверглись сердца Джеймса и Кинглинг. Отец Джеймса, несмотря на свои недавние обещания не вмешиваться в их отношения, теперь открыто говорил сыну, что не потерпит дома китаянку.
     - Не зря же она таскает тебя на эту акцию, как она у вас называется? «Еда вместо бомб»? Лучше бы по дому помог, а то у тебя все выходные посвящены чему угодно, только не семье. Если хочешь создать собственную семью, научись быть полезным той семье, в которой живешь. Какой ты семьянин, если от тебя уже сейчас нет толку? Или уходи из дома, женись на Кинглинг без моего и маминого благословения. Не получишь от нас наследства, ни цента! Будешь жить в канализации, как твои друзья из бедных кварталов.
     Мать Джеймса спорила с супругом, но упрямый потомок польских эмигрантов Добровольски и слушать ничего не хотел.
     - Я американец в третьем поколении, Марта! Этот статус еще надо заслужить. Этой выскочки из Китая никогда не будет в нашем доме.
     Родители Кинглинг и слышать ничего не хотели о Джеймсе. Отец Кинглинг, лысеющий полноватый мужчина с узкими глазами, непохожими на глаза Кинглинг, бывший партчиновник, попавший в немилость и бежавший в США, где ему предоставили политическое убежище и дали хорошую работу в колледже, строго сказал дочери:
     - Мы бежали за океан не для того, чтобы ты путалась с развязными людьми. Когда власть в Китае ужесточилась, страна словно вернулась к ужасным дням Культурной революции, мои надежды добиться высокого положения в партии и выдать тебя замуж за родственника Генерального секретаря Компартии, рухнули как неверно построенная пагода. Внешняя разведка КНР узнала о моей связи с ЦРУ во время учебы по обмену в США, и партия объявила меня предателем Родины. Теперь, когда вслед за демократизацией Кубы и началом гражданской войны в Венесуэле, Лю Яо поднимает восстание в Китае, у нас появилась надежда вернуться домой. Вэнь Яо, Лидер ТНК, занимающейся компьютерными технологиями, приглашает меня в Пекин в качестве ведущего специалиста по IT. Через два дня коммунизм в Китае падет, все структуры в стране окажутся под контролем ТНК. Мы вернемся в Китай, мне не придется больше заниматься преподавательской работой, а ты выйдешь замуж за какого-нибудь успешного бизнесмена, с моими связями устроить это будет нетрудно.
     - Никогда! – воскликнула вспыльчивая Кинглинг, - Позвольте мне решать самой, отец.
      Отец от неожиданности закусил губу и хлопнул по столу.
     - Вот чему тебя научила демократическая, свободолюбивая Америка!
     В его глазах проснулась ярость.
     - Ты забыла, что такое послушание и уважение к главе семьи! Я воспитывал тебя в лучших традициях конфуцианского учения! Вспомни, что говорил в таких случаях Конфуций.
     Еще секунду назад пребывавшая в состоянии разъяренного буйвола, Кинглинг покладисто наклонила голову и прошептала выученное еще в раннем детстве:
     - Установлением корня рождается и путь. Сыновья почтительность и уважение к старшим – это и есть корень милосердия.
     - Прав! Сто раз был прав мудрый Конфуций, когда говорил, что нельзя стать человеком милосердным, не безразличным к страданиям других, человеком цельным, крепким, как дамасская сталь, если ни во что не ставишь отца и мать. Мы улетаем в Китай, как только придет весть о падении строя.
     Джеймс не видел Кинглинг уже целый день. На связи она не появлялась, и Джеймс напрасно пытался найти ее в больнице. С работы Кинглинг уволилась, причем уволилась внезапно, без объяснения причины. Отец Джеймса божился, что не видел Кинглинг давно и не мог быть замешан в ее исчезновении, Добровольски вообще никогда не говорил с девушкой Джеймса напрямую и устраивал театр одного актера только перед женой и сыном.
     - Где она может быть? – с тревогой в душе спрашивал себя Джеймс.
     Знакомо ли Вам чувство, когда кажется, что картины неверно отражают настроение изображенных на них людей, когда солнце видится мучителем, заставляющим вас изнывать от ненужных сейчас лучей, несмотря на нью-йоркский холод, не способный донести до Вас солнечное тепло; знакома ли Вам боль в сердце, когда кажется, что почва уходит из-под ног, и ничто не может обрадовать Вас, кроме скорой вести о любимой? То же самое переживал Джеймс. Он готов был обойти весь Нью-Йорк в поисках Кинглинг, он собирался ехать к ней домой, но не знал ее адреса, ведь встречались они на нейтральной территории.
Сайори, оторвавшись от тайного просмотра видеоблогов, спросил друга:
     - Я вижу, что тебя что-то беспокоит, скажи, что же? Я твой друг, все, что происходит в твоей душе, тотчас же отражается на мне.
     Несмотря на то, что Сайори всегда находился рядом с Джеймсом, в его перстне, и мог видеть и слышать все, что происходило с Джеймсом, он не всегда был в курсе дела, поскольку часто был настолько увлечён, что просто не замечал, что творится вокруг, да и сам Джеймс иногда отключал звуковые сенсоры, чтобы Сайори не слышал споров с домашними.
     Джеймс рассказал ему об исчезновении Кинглинг.
     - Мы найдем ее, Джеймс. Для меня нет ничего невозможного, когда другу нужна помощь. Скажи мне только пароль своего идентификатора, и я выйду на нее.
     Джеймс, не догадывавшийся о вылазках Сайори в интернет, с удивлением дал свой пароль, внутренне считая это бесполезным делом, ведь Сайори, по его мнению, долго не имел доступа к всемирной паутине, но результат не заставил себя долго ждать. Через пять минут Сайори вышел на открытые данные о покупке товаров, совершенных сегодня родителями Кинглинг, и сообщил, что семья Кинглинг находится в аэропорту. Компартия пала, власть временно перешла к президенту ТНК, контролировавшей Объединенную Корею, и отца Кинглинг пригласили в Пекин.
     В течение тридцати минут Джеймс добрался до аэропорта на подземном такси, ехавшем без пробок по подземным магистралям, и, вбежав в здание вокзала, увидел уже шедших к трапу членов семьи бывшего партчиновника, а теперь сотрудника ТНК, отца Кинглинг. Превозмогая усталость, подбадриваемый своим верным другом Сайори, Джеймс догнал Кинглинг и, на ходу взяв ее за рукав, сказал:
     - Не уезжай, Кинглинг, я больше жизни люблю тебя.
     Мать Кинглинг обронила слезу, отец сжал куку в кулак и громко, чтобы все слышали, сказал:
     - Что вы себе позволяете, молодой человек? Немедленно оставьте мою семью! Эти шутки можете позволить себе с американками, с моей дочерью это не пройдет. Она воспитана по-другому.
     Джеймс молча поцеловал руку Кинглинг и встал перед ней на колени. Это не было позерством, напротив, в этом жесте наблюдалось естественное движение души, порыв, сопровождаемый действием. Ничто не существовало для него в этот решающий момент, кроме глаз Кинглинг, в небесной глади которых он готов был утонуть. Слова любви, которые из уважения к целомудренности Кинглинг никогда не произносились, в первый раз сорвались с губ. Было предложение руки и сердца, тогда, в ресторане, было пожатие рук, прогулки вдвоем до позднего вечера, но вот этих простых, бесхитростных, но так необходимых слов не было.
     Казалось, все вокруг застыло в этот страшный миг, когда разлука так близка. Кинглинг с любовью смотрит в глаза Джеймсу, пряча страх глубоко в душу. Она знает, что сейчас настала пора принять решение. Она сама выбрала Джеймса и не отступит перед диктатом отца.
     Отец смотрит на влюбленных так, как лев глазеет на свою жертву, готовый разорвать ее в одно мгновение. Весь аэропорт застыл в ожидании ливня, наступающего после грозы, или падающих лучей солнца после внезапно наступившего сумрака.
     Сейчас все зависело от воли Кинглинг. Она улыбнулась своему суженному, и, повернувшись к отцу, сказала:
     - Прости, отец, я сделала свой выбор давно. Я остаюсь с Джеймсом.
     Мать заплакала, зеваки, случайно ставшие свидетелями напряженной сцены, невольно зааплодировали.
     Отец, зная характер дочери, внешне спокойный, но внутренне властный, способный подчинить себе не один десяток людей, подошел к влюбленным, и, неожиданно для всех, положил руку на плечо Джеймса.
     - Моя дочь как я, - сказал он Джеймсу так тихо, чтобы никто не слышал, - Если полюбит кого-то, значит, навсегда; если решится идти по выбранному пути, каким бы зыбким он ни был, то уже не свернет с него; для Кинглинг, как и для меня, верность своим идеалам не пустой звук. Такой человек никогда не изменит тому, с кем решил связать свою судьбу, ее слово – на вес золота. До революции наши предки гордо несли в себе голубую кровь дальних родственников императорской династии, поэтому аристократизм – наше второе имя. Мы не предаем своих любимых и верны им. Береги ее.
     Поцеловав дочь, отец прошел по залу, и, обратившись к жене, властно сказал:
     - Мы остаемся. Я позвоню сегодня президенту ТНК. Сыграем свадьбу наших детей, - здесь, на этих словах, его голос, казалось, смягчился, - Президент все поймет, ведь есть вещи, которые требуют большего внимания, чем политические нюансы. Вылетаем с тобой вдвоем, сразу после свадьбы.
     Свадьба проходила в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка. Отец Кинглинг теперь был при больших деньгах и мог позволить себе устроить настоящий пир в честь свадьбы своей дочери.
     Родители Джеймса как ни в чем не бывало беседовали с отцом Кинглинг, шутя, болтая о чем-то непринужденно, многочисленные гости веселились, радуясь за новобрачных, а Джеймс и Кинглинг были просто счастливы.
     Сайори был несказанно рад долгожданной свадьбе своих друзей, ведь он сам приложил руку к их воссоединению. Человек создан для счастья, думал он, как птица для полета. Так, кажется, говорил классик. И счастье это во многом состоит в тех людях, которых ты любишь, которым ты предан душой; ради любимых ты готов на безумные поступки, во имя любимых ты способен на лишения. Если люди искренне любят друг друга, им ничто не может помешать, ни одно обстоятельство не станет препятствием на их пути. Сайори вспомнились строки, которые он где-то прочитал или, возможно, сам придумал, ведь душа его, неосязаемая и виртуальная, была способна не только на внешне видимые благородные поступки, но и на духовные, дышащие творчеством, подвиги.

Говорите любимым, что любите,
Говорите об этом так часто,
И тогда вы, наверно, не будете
В этом мире ненужным балластом.
Говорите "люблю" своим милым
И целуйте избранников чаще,
Посмотрите на тех, что забыли,
И теперь они ходят без счастья.
Отпускайте родным комплименты,
«С добрым утром» Вы им говорите,
В Вашем доме поселится лето,
Только Вы своих милых любите.

     Тем временем наступало утро. Гости разъезжались, родители Кинглинг распрощались со всеми, потому что спешили в аэропорт, охмелевший отец Джеймса клялся в вечной любви американцев к Поднебесной. Джеймс с Кинглинг обменивались любезностями с представителем ТНК, приехавшим по приглашению отца Кинглинг. Сайори стало неинтересно слушать бессвязную речь счастливых людей, и он отключил встроенную камеру и слуховые сенсоры.
     Его внимание переключилось на книгу, давно лежавшую в его электронной библиотеке, но остававшейся до сих пор непрочитанной. На обложке было написано: «Эрнесто Че Гевара. Дневник мотоциклиста».
     Первая книга великого, несгибаемого команданте была о незабываемых днях молодости, когда еще юный, неопытный Эрнесто путешествовал с другом Альберто Гранадосом по Южной Америке. В дневнике рассказывалось о становлении человека, о первой выплавке еще некрепкого характера будущего революционера. Книга бы не запомнилась Сайори, оставшись в его глазах пробой пера одного из борцов за справедливость, в то время еще имевшего о битве за человеческие идеалы смутное представление, если бы не последние слова дневника, которые подсказали Сайори, как он должен действовать: «Ночь, заразившись его словами, снова овладела мной, приняла в свое лоно; но, несмотря на его слова, теперь я знал… знал, что в минуту, когда могущественный, правящий миром дух одним мощным ударом рассечет все человечество на две непримиримые партии, я буду с народом и знаю это потому, что он заточен в ночи, которую я, эклектичный прозектор доктрин и психоаналитик догм, завывая как одержимый, буду брать приступом и вести под нее подкопы, обагрю свое оружие в крови и, обезумев от ярости, буду рубить головы побежденным. И я вижу, будто неимоверная усталость сковывает мой недавний порыв, будто я приношу себя в жертву настоящей революции, уравнивающей все порывы и устремления, для примера произнося «теа culpa»; чувствую, как ноздри мои раздуваются, смакуя едкий запах пороха и крови, вражеской смерти. Я изготовляюсь к схватке, превращая свое существо в жертвенник, чтобы в нем отозвался трепетом новых надежд звериный вой победившего пролетариата».
     Последней фразе из цитаты суждено было стать жизненным кредо Сайори.