Аштен монумент

     Не успел секретарь партии Жанайдаров войти ранним утром в свой кабинет, причесаться, смахнуть с плеч следы перхоти и сесть в кресло, как в углу справа, будто только и ждал его появления, громко задребезжал телефон. «Межгород» - подумал Жанайдаров, поднимая трубку и поднося к уху. «Алло!» - произнес он важно, несколько усталым голосом, с утра озабоченного предстоящей громадой дел. – Слушаю. Жанайдаров. А-а, здраствуйте, Турсун Сатанович! – от прежней важности в его голосе не осталось и следа, казалось, он готов целиком и весь влезть в трубку телефона. – Как ваше здоровье? Слышал простуду схватили, как теперь себя чувствуете? Прошла? Да, весна – самая коварная пора, особенно начало. Берегли бы себя, одевались потеплее. Я говорю, берегли бы себя. От простуды, я имею ввиду... Да? Помню, как же. Еще бы! Монумент? А-а, монумент!.. Он... стоит... Прямо перед зданием кожзавода. Кто, кто? Хорошо... – Жанайдаров вдруг ослаб и стал беспомощен как степная жаба, завидевшая змею. /букв. всасываемая, загипнотизированная/ - Пусть приезжают... Пусть... Ждем... Вы сами тоже?.. – голос его вздрогнул. - Ойбай-ау, в таком случае... Конечно, рады, бесконечно рады. Когда, когда? Сегодня вечерком?.. Откуда, говорите, гости-то? Из Англии?.. О, спаси Аллах... спаси... – Жанайдаров не успел прийти в себя, а трубку на том конце уже повесили.
     «Все, пропал! – прощептал он, будто читал последнюю молитву. – Это чистое божье наказание, не иначе. Ну кто бы мог подумать! И носит этих англичан по белу свету. Сидели бы у себя там, на островке, так нет, надо им всю землю из края в край пройти. Сидим же вот мы, не то, что в Англию, в Алма-Ату не можем выбраться!»
     Жанайдаров сам не заметил как поднялся из-за стола и зашагал по комнате, заложив руки за спину. Неведомая сила, вырвавшаяся из телефонной трубки, легко подняли его с кресла и заставила заходить, как маятник, по кабинету.
Здесь, пожалуй, надо пояснить, отчего секретарь райкома пришел в такое волнение.
     Район этот издавна – животноводческий. Даже в дореволюционные годы этот край прославился тучными стадами овец. Потому здесь был в свое время построен мясокомбинат. А раз мясокомбинат, то при нем обьязательно должен быть завод по переработке кожи. Как позднее выяснилось, эта мастерская оказалась первой на территории Казахстана, а позднее выросла в крупнейший в стране комбинат. В прошедшом году к празднованию столетия этого комбината горячо готовилось весь район, область и даже республика. В ходе этой подготовки проводились различные встречи с рабочими комбината, были организованы радио и телепередачи, стали наезжать артисты, писатели. Во время одной из таких встреч на трибуну вышел гость из Алма-Аты, писатель и сказал: «Мы разучились ценить и почитать рабочего человека. Кто закладывал фундамент этого комбината? Кто являлся первым владельцем этой мастерской? Надо немедля разыскать первого дубильщика кожи /скорняка/ и воздвигнуть ему памятник перед зданием комбината! И надо с этим поспешить!» Зал встретил его слова бурей аплодисментов. Они длились довольно долго. Ораторы, поднимавшиеся после этого на трибуну дружно поддержали писателя, который с этой минуты стал для них чуть ли не пророком. Требовали скорейшего сооружения такого памятника и даже устроили публичную истряску районному руководству. За то, что не подумали об этом раньше.
     Таким образом, бумага с предложением о сооружении памятного монумента в честь первого дубильщика ушла в область, а из области в республику, а оттуда аж в Центр. Минуло шесть месяцев, огромных как вони, и только после этого бумага, устав до изнеможения, вернулась наконец в район. На ней живого места не было от бесконечных резолюций, к ней прилагались сопроводительные, с язычком, письма. И эта бумага, тряхнув листочками-язычками словно лента с тряпицами клочками с головы дервиша, искушенная, потрепанная легла на стол перед Жанайдаровым.
     Короче, вопрос о сооружении монумента как говорится в принципе был решен. Теперь встал другой вопрос: как изобразить первого дубильщика: в полный рост или только бюстом. Долго об этом спорили: «Артистам, к примеру, или писателям ставят памятники в разных позах – они могут и стоять, и сидеть, и возлежать на постаменте, а вот рабочему человеку усекать нижнюю часть вроде как-то неловко». И потому, в конце-концов постановили, что надо в полный рост.
     После этого направили в Алма-Ату другую бумагу, где слезно просили: так, мол, и так, пришлите к нам скульптора, да не захудалого какого-нибудь, а что ни есть наиприличнейшего.
Через неделю из Алма-Ату прибыли двое, коим завотделом пропаганды и агитации с радостью сообщил, что их ожидает прием.
- Пусть войдут, - пригласил Жанайдаров, поправляя галстук.
В кабинет вошли двое с глубоко, подобно колодцу в пустыне ушедшим в глазницы глазами, за бородами трудно было угадать, что располагается. Волосы у одного были заплетены в косички, у другого полностью прикрывали плечи. Взглянув на них, Жанайдаров вздрогнул.
Поздоровавшись за руки, двое заметили, что Жанайдаров смотрит на них с недоврием и даже с брезгливостью и подали свои паспорта.
- Дурус, - произнес Жанайдаров, явно желая поскорее избавиться от них. – Приступайте.
- Когда вам надо?
Жанайдаров посмотрел на завотделом, вопрощая: «когда надо-то?»
- К осени, - сказал завотделом. – К двадцать четвертому октября. Именно на этот день намечены торжества по случаю столетия комбината. Сумеете к этому сроку?
- Запросто, - сказал тот, что с косичками.
- Раз плюнуть! – подакнул тот, чьи волосы падали на плечи. Тут же был заключен и подписан договор со скульпторами и выдан аванс.
     Самое трудное началось теперь. Каким должен быть монумент? То ли просто взять и отлить фигуру рабочего или же он должен дубить кожу? Необходимо портретное сходство с кем-либо или это может быть общий типаж? Или надо изобразить кого-то из ближайших родственников, потомков первого дубильщика? Может быть, взять прототипом кого-то из местных жителей? Человека с улицы. А если кого-то из отпрысков, то где их искать, где они живут? Где-нибудь в этих краях или далече? Отсюда? Вообще, как звали этого самого первопроходца в кожном деле? Когда родился, когда умер? Каков он был обличьем, характером, поведением? И прочая, и прочая...
     Пока двое скульптуров выясняли все это прошло еще два месяца. Так это или нет, но нашлись и прямые потомки мастера. Оказалось, что они живут в этом районе, один из них и вовсе рядом с райкомом проживает. Установили также имя и фамилию первого дубильщика кожи и подготовили официальный текст, который должен быть оттиснут на постаменте: «Основопаложник кожевенного производства в Казахстане Мельден Жельдибаев». А ныне живущий потомок его в дальнем колене, Аштен Жельдибаев, как выяснилось, работает сантехником в домоуправлении номер два.  Он подробно рассказал о том, каким был Мельден по характеру, обрисовал его рост, лицо, все обличье – все со слов отца, который хорошо помнил старого кожемяку. Когда, наконец, создали со слов внука портрет Мельдена на бумаге, то он оказался точь-в-точь похожим на самого рассказчика, то есть Аштена. Художники, они же скульпторы, сами от удивления сидели долго на месте, молча глядя то на портрет, то на Аштена.
- Выходит, ваш дальний сородич – ваша точная копия? – изумились две бороды.
- Да, по словам тех, кто видел деда, он был похож на меня, так, будто сняли шкуру и набили.
- Простите, возможно, это вы на него похожи, а не он на вас? Все же он несколько старше вас...
- Да, - рассмеялся сантехник, - Может и так.
     Одним словом, скульптурный портрет Мельдена решили делать прямо с Аштена. Оны смеряли его рост, толщину и даже длину пальцев  и приступили к делу. Аштен стал каждый вечер приходить после работы в Дом культуры. Приходит и зайдя в комнату, где устроили свою мастерскую два скульптора, поднимает высоко над головой двумя руками шкуру едильбаевского барана и так стоит часами, устремив в нее влюбленный взгляд. А двое художников, они же и скульпторы, принимаются с двух сторон делать с него эскизы.
     Так было создано уже около давадцати набросков Аштена, где он держит шкуру над головой. Скульпторы должны по приезде в Алма-Ату сделать из наиболее понравившегося варианта образец монумента, слепить его из глины, а потом то же самое сделать в гипсе.
     Никому неизвестный Аштен, до этого втихую распивавший в подвалах домов свое красное вино, стал вдруг одним из самых знаменитых людей аула. Стало расти число тех, кто считал за честь поздороваться с прототипом памятника первому кожемяка, пройтись по улице до винного магазина вместе с ним, распить бутылочку. Некоторые даже гордились тем, что стояли с ним в одной очереди. Все это не могла не взволновать руководителей района. «Пока незакончатся работы с монументом, не спускайте с этого Аштена глаз. Как бы чего не случилось!» - высказал однажды опасения сам Жанайдаров, что было восприняято как приказ. Чтобы Аштен не подвергал себя риску на улице городка, было решено тайком из буфета райкома доставлять ему на дом бутылку чистой пшеничной водки с расчетом одну на два дня... Чтобы ни один сторонний глаз не заподозрил, стали носить названное зелье в бутылках  из-под минеральной воды «Сары-Агачская». Но Аштен есть Аштен: однажды, приняв свою дозу «минводы», отправился в парк, там пригласил чью-то девушку на танец, та отказалась, что привело к скандалу, а скандал закончился дракой, так что в конце концов Аштену пришлось «ехать» на желтой машине с синей полоской. Когда в отделении милиций-лейтенант стал заполнять на Аштена бумагу насчет ареста на пятнадцать суток, Аштен крепко сжал его руку  и спросил:
- В р-райком м-можно п-позвонить?..
Лейтенант ухмыльнулся:
- А в ООН не хочешь позвонить? Звони. Перес де Куэльяр как раз у себу в кабинете.
- Я... я... правду г-говорю... - Аштен чуть не свалился со стула, но успел ухватиться за край стола.
Старший лейтенант и лейтенант переглянулись. «Пусть позвонит что ли? – спросил лейтенант. – Посмотрим, что он скажет. Хот посмеемся!»
Тот улыбнулся и кивнул.
      Аштен, покачиваясь на ногах, не без труда набрал четыре номера, прокашлялся.
Два милиционера весело улыбались, превкушая потеху.
Наконец в трубке раздался чей-то басовитый голос:
- Дежурный райкома слушает, - четко прозвучало в тишине.
- Але... Деж-дежурный... Это я... Аштен, - проговрил задержанный, заикаясь, хотя силился не делать этого.
- Кто, кто?
- Аштен, Жельдыбаев... Аш-тен... Мо-монумент... Ну, с которого п-памятник делают... Меня того... хотят посадить... Куда? На пятнадцать суток... Да! – Аштен повернулся к лейтенантам. Те сидели расслабившись, улыбались, не совсем понимая в какую сторону развиваются события.
- Адрес... Ваш адрес какой? – спросил Аштен.
Те обменялись взглядами.
- Районный отдел милиции. Каждый дурак знает.
- Аштен вновь отбил распухшие губы к трубке.
- Рай... райотдел милиции... Говорят, каждый дурак знает...
Аштен положил трубку и сел на стул.
Не прошло и десяти минут как его забрали дежурная машина.
Два милиционера остались сидеть на месте, не понимая, во сне это произошло или наяву.
     Этот случай еще выше поднял авторитет Аштена.
     Шло время, а вскоре скульпторы из Алма-Аты сообщили: к сроку, т.е. к двадцать четвертому октября, не успеваем. Район отписал в область, чтобы празднование столетия комбината приурочили к ноябрьским праздникам.
Но и к 7 ноября монумент оказался не готовым. Опять ушло письмо в область, в котором доказывалось, что торжества по случаю юбилея кожкомбината лучше всего провести в новогодние дни.
     Но монумент оказался не готов и к новому году. Тогда область, как говорится, оседлала ярость. Район был обвинен в неумении сдержать слово, а вопрос о запущенности культурно-массовой работы со стороны руководителей района был рассмотрен на бюро, на котором Жанайдаров пытался оправдаться и, надо сказать, не лучшим образом. «Монумент в общем и целом готов, - соврал он, не глядя ни на кого, - остались только мелкие детали, нос, к примеру, глаза и уши, точнее одно ухо». Это смягчило удар и отвело более серьезные наказания. «Ну, если только нос, два глаза и одно ухо – тогда еще ничего, - утешились в области. – А все-же конкретно, когда будет готов монумент? – спросили они грозно. – Неужели из-за таких мелочей, как глаза, нос и прочее, вся фигура должна страдать? Прилепить все это, наверное, хватит дней пять?..»
Но и через пять дней монумент не был готов. Он оставался все таким же безносым, безглазым и безухим, однако, району отступать было некуда и он рапортовал в область: «Памятник готов».
     Весть о том, что установлен памятник в честь первому дубильщику в Казахстане быстро облетела всю округу. Об этом дали обширную информацию а районной, областной, республиканской печати и даже в центральной газете «Правда» была дана соответствующая информация. Оттуда, видимо, эта весть попала и за границу. И вот итог: рай-центр пожалела посетить некая делегация из далекой Англии.
А монумент все еще не готов, что делать?..
-Ну, что будем делать? – спросил Жанайдаров, собрав у себя ответственных работников аппарата. – К нам едут представители кожзавода из Англии в сопровождении секретаря обкома, нынче вечером будут здесь. Утром хотят ознакомиться с комбинатом и, конечно, полюбоваться памятником первому рабочему-дубильщику. Как же нам быть, какой есть выход?
Никто не раскрыл рта.
- А что если сказать, что ночью кто-то повалил памятник? – предложил завотделом сельского хозяйства.
 - Не пойдет, -  возразил завогротделом. – А если скажут: найти преступников, кого мы должны хватить за гривок? Лучше сказать правду и признать свою вину. Может быть, он сам, товарищ секретарь найдет удобный повод отвести от нас... иностранцев.
Жанайдаров гневно взглянул на него:
- Тогда всем нам, считаите, конец. За обман в обкоме по головке не гладят.
Что же делать?
Что предпринять?
Никто ничего разумного не смог предложить.
- И этот дождь проклятый зарядил не ко времени, - вновь нарушил тишину завотделом животноводства, ни с того, ни с сего заговорив о погоде.
- Причем тут дождь? – хмуро воззрился на него завотделом пропаганды, недовольный неуместным разговором, который начал его сосед.
И вновь установилась тягостная тишина.
- Я не напрасно начал этот разговор, – продолжал завсельхозотделом, - Мы хоть и рапортовали о памятнике, официально-то открытия еще не было. К моменту приезда английской делегации и гостей из области надо деревянный столб, который торчит на постаменте, снять и на его место поставить самого Аштена, временно, конечно. Открытие и осмотр памятника я думаю, займет не больше десяти минут, ну от силы – давдцать. Да и сами поторопим их. А Аштен, напрасно что ли полгода пьет дармовую «сары-агачскую», пусть полчаса постоит без движения с бараньей шкурой в вытянутых руках. Ничего с Аштеном не случится, хотя и дождь идет. Как уйдет делегация, спрыгнет с постамента, да и пойдет домой.
- Да что там получас, - громко рассмеялся зав.общим отделом. – Пусть днем стоит, а вечером уходить домой спать. А сантехника вместо него подберем другого такого же.
     Люди, сидевшие молча будто на похоронах, громко и дружно расхохотались.
- Товарищи, прекратите смех! – разгневанно воскликнул Жанайдаров. – Не до шуток сейчас. У кого какие еще будут предложения?
- Нечего попусту ломать голову. Надо принять предложение, - поддержал сам себя завотделом животноводства.
Жанайдаров схватил голову рукой и энергично заходил по комнате перед собравшимися подчиненными, напряженно молчавшими словно дети впервые увидевшие школу и учителя.
- По-моему, данное предложение надо принять, - решительно проговорил заворготделом, - У нас нет другого выхода.
     Кабинет словно взорвался! Отовсюду посыпались вопросы о том, надо ли Аштена ставить на постамент или пусть стоит без оного, если же поставить на постамент, вдруг он в присутсвии иностранных гостей и секретаря обкома чихнет, кашлянет – что тогда с нами будет?
     Руководителю района пришлось надолго и крепкого задуматься.
В конце концов вопрос был поставлен на голосование.
     Бюро единогласно решило, что сантехник Аштен Жельдыбаев должен в течение часа простоять на постаменте перед зданием кожевенного комбината. Гости прибывают сегодня вечером, утром должны осмотреть памятник. Поэтому группа из трех-четырех человек должна провести предварительную работу с Аштеном, уговоривать и лаской склонить его постоять часок на постаменте, при этом стараться не разгневать его, не наступать на больную мозоль, говорить с величайшей осторожностью и тонкостью, так, будто вынимаешь конский волос из теста.
      Группа инструкторов райкома нагрянула в дом Аштена к окончанию программы «Время». Аштен, возлежавший на диване перед телевизором, открыл постучавшим, поскольку сказали: «из райкома». Парни обступили Аштена, наперебой стали агитировать, уговаривать, запугивать, бить на сознательность, сулить чуть ли не золотые горы, в общем, в конце концов уломали его и добились согласия часок постоять живым памятником на постаменте. Когда он глухо похрипел «ладно уж», у райкомовских парламентеров будто гора свалилась с плеч и они, издав вздох облегчения, утерли пот со лба.
- Но учтите: как только срок кончится и минуту стоять не буду. Наплевать мне на ваших англичан-мангличан, спрыгну и потопаю домой, - высказал так Аштен свой строптивый характер.
- Гляди, там будет и секретарь обкома.
- Ну и что? Он для вас шика, а для меня – ровное место. И что же это за секретарь, если он за столько времени не мог добиться сооружения одного единственного памятника! Кому такой секретарь нужен? – произнес Аштен длинную тираду, вселив страх и ужас в сердца инструкторов.
     Похлопав Аштена по спине, чуть не облизав его, люди из райкома ушли возвояси.
     На трех машинах к обещанному сроку прибыли высокие гости. Их приняли с подобающими почестями, устроили в спецгостинице, подали ужин... Выступили руководители как с их, так и с нашей стороны: руководитель английской делегации выразил восхищение находчивостью советских людей и их руководителей, впервые соорудивших памятник простому дубильщику кожи, их великой и нежной любовью к истории, особым вниманием и заботливым отношением к простому человеку труда, любовью к искусству и тонким художественным вкусом и поднял тост за их здоровье. Наша сторона тоже не ударила в грязь лицом, секретарь обкома в своем выступлении отметил, что сооруженный здесь памятник в честь неизвестного труженика является в своем роде подчеркнул, что такое возможно только в социалистическом обществе, а в капиталистическом такого на бывает, что он неизмеримо рад и горд, что такой памятник установлен не где-нибудь, а именно в той точке земного шара, где они сейчас стоят, что сооружения могут иметь форму бюста или же охватывать также нижнюю часть человека, то есть полнокровные памытники. При этом словах английская сторона дружно зааплодировала, а представители райкома переглянулись. Далее он поставил гостей из Англии в известность, что назавтра программа дня получается чрезмерно насыщенной, плотной по графику, и потому осмотр памятника перенесен на сегодня и состоится сразу же после ужина. Английская же сторона стала доказывать, что осмотр памятника на завтра, после завтрака, что ознакомление с предметами монументального искусства в вечернее время – это, мягко выражаясь, признак «невоспитанности», на что руководитель района отвечал, что это – вынужденная мера, что иначе они не успеют посетить аул за семьдесять километров отсюда, где проводится той чабанов, и что чем подолгу глазеть на фигуру дубильщика с бараньей шкурой в вытянутых руках, гораздо приятнее полакомиться горячим шашлыком, приготовленным собственноручно из только что освежеванного барашка, да еще на свежем воздухе, а что касается памятника, то не стоит сожалеть о слишком коротком знакомстве: каждому члену делегации  будут вручены фотографии памятника, снятые с разных точек и со всех сторон. Иностранцы вновь дружно захлопали в ладоши, что означало их согласие с изменившейся программой.
Пока гости ужинали, группа парней из райкома опять нагрянула к Аштену и со всяческими извинениями и реверансами стали обьяснять ему, что программа неожиданно изменилась и ему придется подняться на постамент уже сегодня ночью, а не завтра утром, как это ранее планировались, стали убеждать, что с морально-психологической стороны гораздо лучше отстоять ночью, чем днем, и были обрадованы до небес, когда Аштен согласился.
- Ладно уж, - проговорил он, протягивая руку к брюкам, висевшим на спинке кровати, - Ради райкома, так уж быть, постою!
- Но об этом никому ни слова! Даже жена ваша не должна об этом знать.
- А что?..
Один из джигитов поспешно вынул конверт и всучил Аштену. Тот приоткрыл конверт, заглянул в него и молча сунул в карман надеваемых брюк.
- Три, - сказал джигит, протянувший конверт, - Потом еще две получишь.
- Не маловато ли?
- Имей совесть! – вспылил один из инструкторов. – За полчаса – пятьсот рублей! Это твоя зарплата за четыре месяца.
Аштен уже сунувший было одну ногу в штанину, стал вынимать ее обратно.
Джигит, вручивший конверт, схватился за штанину Аштена.
- Друг, дорогой, не снимай брюк, умоляю! Это он так, без задней мысли. Просто изо рта выскочило. Так ведь, слышь? – и, повернувшись к своему спутнику, подмигнул и стал отчитывать на чем свет стоит.
- Да я ж так, я не хотел, - лукаво повинился тот. – Сам удивлюсь, как изо рта выскочила...
Аштен стал натягивать вторую штанину. Наконец нарядив Аштена как невесту на выденье, подхватив под руку с двух сторон, вывели его за порог и только тогда вздохнул с облегченьем.
- Куда это вы его среди ночи тащите? – крикнула жена вслед, когда они только ступили за порог.
Аштен обернулся и гордо бросил: - Не вмешивайся в дела райкома!..

                ***

     Когда англичане подошли к площади перед комбинатом, Аштен уже стоял на постаменте и, войдя в образ, устремил взор на сухую баранью шкуру, которую держал высоко в вытянутых руках. Свет прожекторов, направленный отовсюду на монумент, делал его и впрямь огромным и величественным. Жанайдаров сам был поражен таким видом памятника.
     Англичане обошли памятник со всех сторон, почтительно и восхищенно оглядывали его, не жалея при этом самых восторженных слов. «Удивительно!», «замечательно!» «Редкое искусство!» - доносилось до слуха Жанайдарова и каждым разом его охватывало все большее волнение и сердце сладко сжималось, будто в него вонзали тонкие иглы.
- Пусть не задерживаются, уводите скорее, - шепнул он инструктору, проходя мимо и многоуважительно взглянув на секретаря обкома по идеологии.
Отведя глаза, он поднял лицо к небу и вздохнул. И тут заметил струйку белого пара, вырвавшегося изо рта. И только теперь он вспомнил, что дождь, шедший утром, и к концу дня перешел в снег и увидел хлопья снега, что хлестали острые лучи прожекторов, а также белые, чуть подтаявшие, погоны на плечах черней фуфайки Аштена. Тот стоял недвижно, отважно подставив лицо падающим снежником, и Жанайдаров нвеольно заблюбовался самоотверженностью сантехника и даже в душе пожалел его.
     Как ни торопил события секретарь райкома, иностранные гости все ходили вокруг памянтника и не спешили покинуть сквер перед комбинатом. Они интересовались, откуда привезен камень для постамента, когда ж здесь установлен, кто первым подал идею об увековечении памяти первого мастера по обработке кожи, кто скульптор, какой школе и стилю отдают предпочтение. Вообще нельзя ли встретиться с ними до конца поездки и совсем заморочили голову Жанайдарову, который едва успевал отбиваться от вопросов, сыпавшихся будто снег с темных небес. В какой-то момент он с ужасом заметил, что секретарь обкома по идеологии подощел к ним и тоже молча слушает. «Спаси аллах! – подумал он, испугавшись своего вранья о камне, привезенном издалека и других подробностях, касающихся памятника – как бы все это не кончилось для меня плачевно. И дернул черт связаться с этим памятником!
- Жалько!.. – Очинь жалько! – басил долговязный англичанин, протирая платочком обьектив фотоаппарата.
- О чем это он? – с тревогой спросил Жанайдаров у переводчика.
- Сожалеет, что не днем осматривает памятник, - пояснил он.
- Вы растолкуйте им, что нас  ожидает еще один дастархан. А опаздывать к дастархану у нас считается постыдным. Передайте – потребовал у переводчика секретарь по идеологии.
- О-о! Тастархан! – возопил долговязый англичанин, - Опият тастархан!..
- Дад-да, - подхватил секретарь обкома, широким жестом подзывая всех к себе. – Казахи любят кушать мясо поздно ночью!
Переводчик тут же перевел эти слова.
- О-о! Шкотланд! – восклинкул другой англичанин. – Я шкотланд. Мы тоже лубим ношью кушаит... Когда есть мясо, - последние слова гость произнес по-английски, а когда переводчик перевел их на казахский все дружно засмеялись!
Секретарь обкома тепло попрощался со всеми и отбыл в областной центр. Перед отьездом он отвел Жанайдарова в сторону: «Памятник у вас получился удачным. Он стоит у вас как живой. Очень реалистичный памятник - похвалил он. – Надо выдвинуть его на Госпремию!
О боже, о боже! – пробормотал Жанайдаров совсем потеряв голову от этих слов.
– Что с вами? Вы так дрожите, не заболели что ли вы?
– Нет, нет!.. я... тронут вашими Словами!..
Не успела черная обкомовская «Волга» скрыться из виду, как на площадке с постаментом раздался чей-то душе раздирающий вопль. Все невольно оглянулись. Долговязый англичанин изготовившийся сфотографировать памятник, замер, задравголову, с раскрытым ртом, держа фотоаппарат в вытянутых руках.
- О-о!.. – мычал он, тыка пальцев куда-то вверх. У Жанайдарова, понявшего, что случилось беда, душа покинула тело. Шотландец что-то запел, застрекотал на своем языке стояшим в оцепенении землякам. «Что могло случиться, то уже случилось! – подумал Жанайдаров и тоже понял голову. Баранья шкура в вытянутых руках Аштена трепыхалась от порывов сильного ветра, словно оскут какой-нибудь.
     Вокруг памятника поднялся невероятный шум. Все сгрудились вокруг Жанайдарова и требовали ответа: «Что это? Отчего шкура в руках скульптуры шевелится? Может быть это нам только кажется, это обман зрения? Или на самом деле шкуру треплет ветер?»
Не отвечать на эти вопросы было нельзя. Но как и чем? Не найдя ответов, Жанайдаров выразительно посмотрел на секретарья. Тот на окружавших его инструкторов. Неизвестно чем бы все кончилось, если бы не пришел на выручку заведующий отделом животноводства, тот самый, который и подал идею поставить на постамент Аштена в живой натуре.
- Это – находка наших скульпторов, - неожиданно заговорил подняв глаза к памятнику. – Они решили что если шкуру в руках дубильщика сделать из гипса или отлить из бронзы, то это не будет смотреться, да и неоригинально. А если ему вручить естественную кожу, натуральную шкуру, то это будет гораздо интересней. А у нас этой шкуры – хоть пруд пруди. Работники комбината каждую неделю меняют эту шкуру, обновляют. Такое решение авторов скульптуры еще на шаг приближает зрителей к правде жизни.
Произнес он эту тираду с лихорадочной быстротой, так что, пожалуй, и сам не понял, чего наговорил.
     Но гости были ошеломлены и не обрывали изумленных глаз от колеблемой ветром кожи в руках бронзового человека. Такое простое и потому гениальное решение скульторов потрясло их, они исторгали целые взводы слов в похвалу авторов, утверждая, что вряд ли еще где художник мог бы проявить такую находчивость. В момент, когда гости опять задрали головы вверх, то в силу того, что кончики пальцев Аштена одеревенели вконец, баранья шкура под очередным каждым напором ветра вырвалась из его рук и, покачиваясь и покружив в воздухе, плавно опустилась как раз перед англичанами.
Те расступились и с каким-то трепетным чувством уставились на упавший с высоты скал гениальности.
- Ах ты, пес этакий, не мог ли потерпеть еще чуток! – бросил Жанайдаров упрек Аштену, не поднимая глаз. Ни гости, ни переводчик не поняли, что он сказал и стали переспрашивать.
Пояснения дал секретарь по идеологии:
- Он выражает неловкость перед гостями по поводу случившегося. Раньше такого не было, видно, рабочие в этот раз не очень крепко прикрепили шкуру.
Здесь шотландец, обратясь к переводчику, произнес длинный монолог. Переводчик помолчал, поведя плечами, потом приблизился к Жанайдарову:
- Он говорит: шкуру эту все равно каждую неделю меняете. Эта неожиданно выпала из рук монумента. Нельзя ли купить ее в качестве сувенира? Обещает уплатить пятьсот фунтов стерлингов. Как вы на это смотрите?
Жанайдаровв, всем нутром предчувствоваший, что с каждой минутой приближается катастрофа, потер в кармане вспотевшие от волнения пальцы друг о дружку.
- Пусть  берет басплатно, - сказал он и улыбнулся, как бы подтверждая свою щедрость.
     Шотландец, который до этого вроде бы не понимал ни слова по-русски, здесь все понял и воскликнул:
- О-о, какой тобрый русски!
- Он – казах, а не русский, - смеясь поправил переводчик.
- Ага, та, та! Казак! – шотландец тоже рассмеялся. – Бесплатно – это корошо! Шкотланд лубит бесплатно!..
Все дружно рассмеялись и тут с высоты Аштен коротко прохипел:
- Шли бы уже, околел совсем.
Эти слова были произнесены настолько быстро, что не только иностранцы, но даже соотечественники Аштена не сразу поняли, откуда раздался голос. Однако все, особенно англичане, поняли, что в воздухе проплыли какие-то резкие звуки, даже не звуки, а целое предложение на местном наречии, и тут же их смех оборвался.
Они стали озираться, будто кто-то слегка шелкнул их по кончику уха, но не обнаружив ничего и никого подозрительного, не стали ни о чем расспрашивать.
Шотландец в тысячный раз поблогодарил за сухую, пролежавшую в сарае у Аштена лет сорок, баранью шкуру. Завернул ее с величайшей аккуратностью и положил в сумку с аршинными буквами «Адидас» по бокам.
     Иностранцы, несмотря на довольно поздный час, ни собирались покидать злосчастный сквер, где стоял продрогший Аштен, ну хоть за рукава тяни. Вдобавок, руководитель делегации, долговязый англичанин надумал вновь произнести речь. Он говорил, что они небывало счастливы оттого, что своими глазами увидели этот уникальный, нигде в мире не встречающийся памятник, что это посещение останется в их памяти как самое яркое в значительно обогатившее их духовную жизнь. После него взял слово англичанин, который шотландец. Он доложил, что у них просто отличное настроение, что о таком путешествии они будут долго рассказывать по возвращении на родину, что кусок обыкновенной шкуры, упавшей с памятника, отныне будет храниться в Британском музее и таким образом станет всенародным достоянием, и признался, что он при перепродаже этой шкуры в музей выручить самое малое десять тысяч фунтов, как и собирался до этого. Он даже вынул из кармана несколько купюр, но наши люди, воспитанные на иных, чем они, принципах морали, ставящей во главу угла нравственность и создание, а деньги – лишь на пятое-шестое место, тут же всунули фунты гостя в его кошелок обратно. И тут вновь раздался какой-то резкий звук, похожий на хлопок: «Кхап!»  Инотсранцы вновь пришли в замешательство. Но распрашивать о чем-либо сочли, видимо, нетактичным. Откуда раздался возглас – с небес или из-под земли – тоже никто не сумел разобрать.
Завотделом пропаганды здесь на деле вновь ощутил преимущество получающегося широкое распространение в республике двуязычья. Сделав вид, будто что-то поясняет первому секретарю райкома, он на казахском языке произнес слова, предзначенные совсем для другого уха:
- Эй, Аштен! Потерпи чуток, ты же видишь – никак не уходят, все тобой любуются. Еще минут пять и уведем, - в ответ со стороны памятника послышался не то стон, не то зубовный скрежет. – Эй, стой спокойно! – пристроился завотделом, глядя под ноги. – Нам только твоего скандала нехватало. «Эх, валюта!» - коротко прорычал Аштен сверху.
Секретарь по идеологии, узнав у переводчика имя руководителя делегации, обратился к нему:
- Мистер Конрад! – тот резко обернулся.
- Извините, но нас ждут! – секретарь постучал пальцем по циферблату часов.
- О, та, та! Нато, нато!.. – отозвался тот и зоговарил по-английски, обращаясь к своим соотечественникам.
     Через пять-шесть минут сквер с памятником опустел. Когда шум утих и гости скрылись за углом, Аштен спрыгнул с постамента и, отряхиваясь от снега, обложил матом всю делегацию и сопровождавших ее лиц, всех начиная от иностранцев и кончая своими земляками. Из-за того, что более получаса пришлось простоять неподвижно, у Аштена свело все мышцы, заломило спину как от прострела. Спрыгнув с постамента, Аштен, достал из кармана остаток «сары-агачской» и сходя с места опрокинул в себя и заковылял пароль.

                ***

     Когда большинство припозднившихся членов делегации угомонились и отошли ко сну, в номере, где поселились шотландец и мистер Конрад, руководитель делегации, раздался леденящий душу вопль. Конрад вскочил с постели и спросил у соседа по номеру: что случилось? Оказалось, что тот оставил в сквере на скамье свою сумку «адидас» с бесценным подарком – бараньей шкурой с монумента. Конрад поднялся и, разбудив переводчика в соседной комнате, обьяснил в чем дело. Тот рассказал что сквер с памятником недалеко, стоит только выйти из гостиницы и пойти прямо, как можно увидеть с правой руки огромный корпус комбината. Он изьявил готовность пойти вместе, если это необходимо, но шотландец Джонс сказал, что не надо беспокоится, он и сам найдет дорогу. И, поспешно одевшись, вышел из гостиницы.
Дорога туда и обратно может занять минут пятнадцать от силы, но прошло полчаса, а Джонса все нет и нет. Переводчик пожалел, что отпустил его одного. Он вновь пришел к Конраду, так, мол, и так, Джонса все нет.
     Все члены английской делегации уже были на ногах. Переводчик и Конрад накинули плащи и уже собирались идти на поиски, как появился весь взмокший, усталый и удрученный Джонс, обрызганный грязью до самой лысины.
- Не нашел, - выпалил он, запыхвашись.
- Как – не нашел?
- Так. Должно быть, я заблудился.
- Боже мой, - воскликнул переводчик, - Да тут и захочешь заблуиться – не заблудишся. Надо пройти прямо через две улицы, и видно комбинат. Вы видели его?
- Да.
- Ну, а как же вы не увидели памятник, который стоит перед комбинатом?
- Нет, - уверил Джонс, с расширенными от ужаса глазами. – Нет памятника.
- Что вы такое говорите? Как нет памятника?
- Вот так и нет. Комбинат стоит, памятника нет.
- А-а, - рассмеялся переводчик. – Должно быть вы не с той стороны подошли к комбинату. Пойдемте, вдвоем посмотрим.
Когда они подошли к скверу перед комбинатом, то остановились как вкопанные, не веря своим глазам. Все было на месте, и постамент, и цветы, и прожектора в кустах, а самой фигуры человека на месте не было? Переводчик и иностранец переглянулись в недоумении. Потом, как по команде, протерли глаза, и вновь уставились на то место, где час назад стоял памятник.
- О! – воскричал шотландец, - озадоченно проговорил переводчик из Москвы, качая головой.
- Очень даже возможно, сэр! У нас в стране это случается очень часто. Небось, слышали про то, как был украден железнодарожный мост Ливерпуле. За одну только ночь!
- Да, читал, - ответил переводчик. – У нас в газетах писали.
- А что такое ваш памятник по сравнению с железнодорожным мостом! Почти что кукла, которую можно сунуть в карман и унести. Это ошибка: не ставить охрану около такого редкого памятника. Даже больше – безответственность! К тому же прожектора все погасили. Вот лежит пустая бутылка, от нее водкой пахнет. Значит, воры здесь ее распивали!..
Вернулись в гостиницу. А там, оказывается, какая-то старушка в клетчатом пледе из той же делегации уже позвонила в райком и подняла всех на ноги. Вскоре в холле гостиницы появились Жанайдаров и секретарь по идеологии. После того, как им обьяснили в чем дело, они, зевая, ответил:
- Такого не может быть.
- Отчего невозможно? Вот мы с мистером переводчиком только что оттуда. Ни памятника, ни сумки.
Жанайдаров же, еще сидя дома выяснил отчего шум в стане англичан и принял меры: те же инструкторы отправились к Аштену, уговаривать, чтобы тот вернулся на место, передайте, мол, нет ни дождя, ни снега, тепло, пусть постоит еще десять-пятнадцать минут.
Зазвонил телефон. Инструкторы доложили, что все в порядке.
- Что ж, идемте. Посмотрим, - пригласил Жанайдаров англичан за собой. – У нас не то, что памятник, деньги будут валяться на дороге, никто не наклониться, чтобы взять.
Когда они шумной толпой подошли к скверу, то увидели памятник, который в вытянутых руках держал новую баранью шкуру.
- Вот видите, памятник на месте. Никто и не думал выкрасть. А работники комбината уже успели вложить в его руки новую шкуру, - небережным тоном обьявил Жанайдаров, якобы спросьнья протирая глаза.
Джонс и переводчик схватились за сердце и остановились, покачываясь. Когда они сели в машину и уехали, секретарь по идеологии, задрав голову, обратился к Аштену:
- Эй, Аштен, верни сумку иностранцу. Никто не мог ее взять, кроме тебя. Верни, не позорь целый район.
- Мой сын сколько уже мечтает о сумке «Адидас».
- Завтра со склада выпишу тебе не одну, а две такие сумки. А эту верни.
- Ладно, - пообещал Аштен, спускаясь с постамента. – Да, я хотел прихватить ее с собой, да жена, оказывается, когда открыла, увидела там старую баранью шкуру, взяла да и выбросилак собакам.
- Сунь ту, что в руках. Небось, метки на ту шкуру он не ставил.
- Все же, надо было 500 фунтов у него забрать.
Он отряхнулся, взял сумку, которая висела на столбике, поддерживающий ограду из цепей, вокруг постамента, сунул в нее баранью шкуру и вручил секретарю.
- Фунты английские тебе ни к чему, Аштен. Сейчас все магазины, где можно было реализовать инвалюту, закрыты. Только на совесткие деньги можешь купить. Понял? А теперь ступай домой. И без нашего разрешения ни шагу из дома. Мало ли еще что придет в голову этим иностранцам.
Аштен побрел к себе, секретарь с сумкой «Адидас» зашагал в сторону гостиницы.
Жанайдаров готовился в дорогу, чтобы везти зарубежных гостей на джайляу и тут опять зазвонил тот самый «гоячий» красный телефон.
- Жанайдаров слушает, - нетерпеливо бросил он трубку. - Что-о-о?! – он прикрыл глаза и некторое время молчал. – Из Италии? Когда? Завтра?.. Уф!.. Да нет, просто всю ночь не спал, от усталости, видимо. Что ж, ладно, ждем...
Он положил трубку и долго сидел, неподвижно, не в силах прийти в себя... «Странный он все же человек, - с упреком подумал он о первом секретаре обкома. – На весь мир что ли растрезвонил, что открыли памятник дубильщику кожи? И надо же было такую горячку спороть с этим памятником, будь он неладен! С англичанами едва расхлебались, теперь итальянцы едут. Надо же из-за двух глаз и одного уха тянуть столько времени!.. Аванс, небось, пропили, и теперь ищут новый заказ!.. А наш – по боку!..
     Проводив ангичан, Жанайдаров вздохнул с облегчением. Теперь бы болгар с богом принять и проводить... После этого он твердо решил – никого не принимать: скажет, что постамент дал трещину, не посылайте никого. Чем быть разоблаченным в такой позорной подтасовке, лучше уж пусть постамент взорвется.
Назавтра, когда приехала итальянская делегация, установился теплый погожий день. Однако, боясь глаз местных посетителей, было решено Аштена-монумента показать в ночное время.
     Когда сгустилась ночная тьма, люди в домах сели за ужин, секретарь по идеологии, взяв с собой четверых-пятерых гостей, прибыл в сквер перед комбинатом. Аштен стоял, словно вылитый из стали, гордо и неподвижно, высоко держа в руках баранью шкуру. Не то, что в прошлый раз – видимо, поднакопил опыта, стоит, горд и недвижен, и кажется, не шелохнется, если даже придут делегации не толькл из социалистических, но и всех капиталистических стран.
При виде такого оригинального памятника итальянские гости от изумления раскрыли рты, и зажмурили глаза от восторга. А когда один из них открыл глаз, то увидел, как в лучах прожектора, бьющих снизу, что-то поблескивает в средней части фигуры рабочего. Приглядевшись, он понял, что это горлышко обыкновенной четушки, торчащей из кармана грязной фуфайки скуль птурного героя и обомлел, не веря своим глазам. Поморгав некторое время, ткнул локтем стояшего рядом товарища по делегации и глазами указал не горлышко бутылки. Услышав подозрительный шопот среди членов делегации; секретарь по идеологии, не поднимая головы, проследил глазами куда устремлены их взгляды и увидев то, что видели они. Сердце оборвалось куда-то вниз. Как было условлено заранее, он подал знак одному их инструкторов, и тот стал торопливо выбираться из толпы, стараясь быть незамеченным.
     Через две-три минуты прожекторы должны были погаснуть, однако они, как назло, продолжали ярко светить, как бы говоря: «Глядите, глядите!» секретарь по идеологии немедля отправил еще одного инструктораа следом. И тут болгарские братья один за другим стали допытываться, что это там сверкает в кармане памятника. Секретарь отвечал, что он сам впервые видит такое, что вчера шел снег, это лед настывший так сверкает в лучах света.
     Оказывается, в элтектрощите перегорел блок отключения прожекторов. Пока двое инструкторов отыскали электромонтера, в будке и потребовали немедленно выключить прожектора, ибо таково указания свыше, на что монтер ответил: «Чтобы отремонтировать блок в электрощите надо самое малое давдцать минут, а то и целый час». «Нет, надо сию минуту, самое большее – через пять минут!» - чуть не взмолились инструкторы. «Тогда отается одно, - зевнув, проговорил монтер, - одну фазу подсоединить к другой и тогда прожектора перегорят». «Давай! – сказали ему, - Пусть хоть взорвутся, только чтобы не горели! Давай скорей!»
Отпустив такое указание, двое инструкторов побежали к площадке, зная, что Аташбаев там рвет и мечет.
Как только они подбежали к скверику, шесть прожекторов взорволись один за другим и вокруг стало темно, хоть глаз выколи.
- Молодцы! – похвалил Аташбаев, хлопая запыхавшихся инструкторов по спине. – Вот это оперативность! А теперь давайте поскорее уведем гостей!
     Через полчаса они вместе с гостями шумно входили в гостиницу.
Жанайдаров, услышав о ЧП в скверике у кожкомбината и удачной его ликвидации, опустился в кресло и вытянулся, чтобы расслабиться. Через некторое время он неожиданно громко расхохотался, чем напугал Секретаря настолько, что тот вздрогнул и вскочил с места. Он несколько раз открывал рот, чтобы спросить: «Что с вами?», но Жанайдаров продолжал хохотать. Тогда он вновь опустился в кресло и стал терпеливо ждать, когда секретарь прекратит свой дикий хохот.
Вскоре Жанайдаров, не перестав смеятся, заговарил:
- Вы сказали, что это лед настывший, да? – не дождавшись ответа он опять захохотал. – Лед! В кармане памятника! Это же надо!.. Какой же лед сейчас, вон посмотрите, на барометр – ясно, плюс девять градусов. А вы – настоящий лед! Ха-ха-ха!.. И что, поверили вам?
Только теперь у Аташбаева сердце встало на место.
- Не знаю, - отвечал он повеселев, - Но в тот момент надо было что-то сказать, отвлечь внимание гостей.
     Ах, Аштен, Аштен! Неужели за полчаса каких-то, что простоит на постаменте, умер бы без этой проклятой водки? Нет, надо прихватить с собой!.. Обнаглел совсем. Сейчас ему слова не скажи, грубостью отвечает. Боюсь, что он в могилу нас сведет.
В кабинет вошел завотделом пропаганды.
- Суюнши! – скульпторы приехали!.. – громко обьявил он. Оба секретаря вскочил с мест.
- Правда?
- Истинная правда, - заверил завпропагандой. – Только что звонили из Алма-аты. Сказали: пусть готовят подьемный кран и рабочих. Завтра, сказали будут устанавливать.
- Уф, наконец-то!.. Слава богу! Все обошлось, - сказал Жанайдаров с глубоким вздохом. – Отставьте все дела, займитесь памятником.
     Через неделю в торжественной обстановке состоялось официальное открытие памятника первому дубильщику кожи и местные жители могли, наконец, свободно любоваться скулптурой, ставшей знаминитой задолго до своего появления в скверике. Очевидцы утверждают, с усмешкой, что рабочий на постаменте как две капли воды похож на Аштена, и если их поставить рядом – не отличишь одного другого. Однако, появление гипсового соперника ничуть не обрадовало Аштена – теперь в нем уже никто не нуждался. Но злые языки утверждают, что ему через каждые три дня доставляют бутылку «сары-агачской», чтобы он не разгласил тайну о том, как он стал Аштеном-монументом. Люди думают, что эта кличка пошла от его сходства с памятником. А он-то знает, где собака зарыта, да не скажет. Пока...